Текст книги "Гевара по прозвищу Че"

Автор книги: Пако Тайбо II

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 61 страниц)

(Скорее всего он выступал на этой встрече по приглашению НСП как представитель левого крыла Движения 26 июля. Но в тот же самый день Блас Рока, постоянный лидер Народно-социалистической партии, выступал где-то еще. Не было ли между ним и Че чего-то наподобие соревнования?)

Вначале Че говорил о том времени, когда повстанцы находились в Мексике, и о некоторых членах Д26, ветеранах штурма Монкады, которые позднее отошли от революции, так как считали, что вся проблема заключалась только в том, чтобы просто избавиться от Батисты и захватить власть.

Он подробно рассказал о партизанах как о группе с широким диапазоном взглядов, физически разбитой, но продолжавшей борьбу. С тех самых пор, как они "расположились в горах Сьер-ра-Маэстры, но не приросли к ним", важнейшим фактором стало присоединение к партизанам кампесинос. Именно они ("приходившие к нам соломенные шляпы") были запуганы и озлоблены действиями армии Батисты, а притягивало их звучание двух волшебных слов: аграрная реформа.

И здесь он нашел свой якорь, понял смысл своего присутствия, свое место в структуре происходящего: напоминать о социальном содержании революции и в особенности об аграрном элементе.

За те недели января, пока Че определял свои первые реакции на происходящее, ему уже пришлось коснуться этого вопроса. В опубликованной статье "Крестьянская война и население" он говорил о принудительном изгнании кампесинос силами армии. Это выглядело так, словно он желал вспомнить об аграрной составляющей революционного движения, в котором теперь стали доминировать города.

Как только точка опоры была найдена, он рассмотрел апрельскую забастовку 1958 года лишь с одной точки зрения: "В результате Движение 26 июля усилилось, а опыт открыл его лидерам важную истину... что революция не принадлежит той или иной группе, а должна быть делом всего кубинского народа".

Затем он еще раз упомянул о тех настроениях крестьянского населения, которые взрастили в нем партизаны: "Ни в Сьерра-Маэстре, ни где-либо еще ни один мужчина и ни одна женщина в Повстанческой армии никогда не забывали о своей основной миссии, которая заключалась в том, чтобы улучшить участь кампесинос, включить их в борьбу за землю".

Основной темой его выступления была история Повстанческой армии, но он снова и снова возвращался к своему главному тезису. Рассказывая об истории контрнаступления, а потом и наступления партизанских колонн, Че сказал:

"Кампесинос были теми невидимыми соратниками, которые делали все, что сами повстанцы были сделать не в состоянии. Они снабжали нас информацией, наблюдали за врагом, выясняли его слабые места, моментально доставляли срочные донесения и вели разведку непосредственно в рядах армии Батисты".

Далее Че вспомнил о впечатлении от тех десяти тысяч коров, которых арендаторы по весьма настойчивому требованию повстанцев вернули кампесинос: "Крестьянские дети впервые выпили молока и попробовали говядины". И сравнил: "А диктатура в свое время постоянно давала им лишь горящие дома, выселение и смерть... Напалмовая бомба, сброшенная на кофейную плантацию, означала уничтожение всего живого на площади 2100 квадратных метров; то, что было разрушено за минуту, придется восстанавливать пять или шесть лет". Рассказывая о кампании в Лас-Вильясе, он подчеркнул: "Мы двигались вперед, используя лозунг аграрной реформы как головной отряд Повстанческой армии".

В конце концов он дошел до января 1959 года: "Аграрная революция не закончилась с принятием Закона № 3"' . Он подчеркнул необходимость борьбы против крупных землевладений и не слишком ясно, но все же возразил против мысли о том, что конфискованная собственность должна быть, согласно Конституции, предварительно оплачена наличными. Когда дело дошло до -формирования программы, пафос был ясен: империализм – это враг, а "крупные землевладения – корень всего экономического зла". Че заявил, что "реформаторам следует ожидать противодействия со стороны тех, кто контролирует 75 процентов кубинского рынка". Таким образом, он предсказал агрессию со стороны США, происшедшую как раз тогда, когда недовольство в империи социальными реформами, проводившимися на Кубе, достигло крайней степени (проблема, которую он сформулировал в газете "Революсьон" от 20 января). Это говорила в нем память о Гватемале.

"Мы располагаем инструментом для проведения изменений в той же степени, в какой образовавшаяся демократия вооружена. У нас есть Повстанческая армия, которая должна быть на передней линии любой борьбы, но наша армия еще не обучена выполнению недавно обретенных обязанностей". Ее следовало обучить и военному делу, и чтению, и письму. Важно отметить, что в мыслях Че на переднем плане в то время была Повстанческая армия, партии революционного фронта, люди из Сьерры. Движение 26 июля, которое он воспринимал как мешанину тенденций с преобладанием городского среднего класса, не занимало высшего положения в его сознании.

Он закончил словами: "Наша революция означала, ... что все выдуманные в креслах теории – это всего-навсего теории... Аграрные революции нужно совершать; нужно сражаться в горах, а затем нести революцию в города". Он говорил не только о Кубе, но и обо всей остальной Латинской Америке.

30 января Че в Гаване посетил советский журналист Василий Чичков. Че мучился от приступа астмы, ему делали уколы, он пластом лежал в постели, в нижней рубашке и теплых носках.

Облик комнаты поразил русского гостя своей спартанской обстановкой: винтовка "М-1" и пистолет в кобуре, висящие на гвозде две кровати, комод и старое зеркало1. Вот как Чичков описал эту встречу:

"Комната Гевары маленькая, может, метров двенадцать. Вдоль стены две железные кровати. Между ними комод и старинное зеркало. На комоде разбросаны длинные толстые сигары, лежат какие-то служебные бумаги...

Гевара сидит на кровати в зеленых солдатских брюках, в белой майке без рукавов, босиком. На большом гвозде, вбитом в стену, висит автомат, пистолет и другое снаряжение командира...

После взаимных приветствий я попросил прежде всего разрешения сфотографировать Гевару. Без особой охоты он натянул на себя гимнастерку, надел фуражку (но не ботинки), и фото было сделано.

– Скажите, пожалуйста, как вы определяете классовый состав участников вашей революции? – начал я, вынимая блокнот и ручку.

– Революцию делали главным образом крестьяне, – негромко начал Гевара. – Я думаю, что среди повстанцев было шестьдесят процентов крестьян, десять процентов рабочих и десять процентов представителей буржуазии. Правда, рабочие очень помогли нам забастовочной борьбой. Но все-таки основа революции – крестьяне.

У Гевары черные, очень большие и очень грустные глаза. Длинные волосы до плеч придают лицу поэтический вид. Гевара очень спокоен, говорит не спеша, даже с интервалами, будто подбирая слово к слову".

Внезапно в комнату вошел Фидель, за ним, чуть погодя, ль Кастро и Вильма Эсприн. Оставив русского потерянно оять в стороне, Фидель и Че сели рядом на кровати и принялись с заговорщицким видом о чем-то негромко беседовать.

Было ли предметом их разговора будущее только что начавшейся революции?

24. Битва за аграную реформу.

5 февраля 1959 года у майора Гевары, кажется, нашлось немного свободного времени, и он смог взяться за корреспонденцию и ответить на письма, которые наверняка приходили в Ла-Кабанью начиная с самых первых дней революции. Сохранилось семь из его ответов, три из которых адресованы людям, вызвавшимся добровольцами направиться на борьбу за освобождение Санто-Доминго. Че говорит этим людям, что их присутствие необходимо Кубе именно сейчас, когда «там имеются огромные трудности, которые надо преодолеть». В другом он пишет Уильяму Моррису из Флориды по поводу расизма: «Вы можете быть абсолютно уверены, что через несколько лет различие между черными и белыми станет только вопросом цвета кожи, как это и должно быть». Он благодарит поэта Педро Ревоэльту за стихи и песни, заканчивая письмо приветствием «от революционера, которому так и не удалось стать поэтом». В последнем письме своему соотечественнику в Буэнос-Айрес он говорит о самой жгучей из проблем Кубы того времени: «Расстрелы не просто необходимы для народа Кубы, но и приказы о них также отдаются народом».

7 февраля "Эль офисьяль" опубликовала невразумительный декрет, из которого следовало, что майорам Повстанческой армии, рожденным за границей и носившим это звание в ходе революции по меньшей мере в течение года, присвоена кубинская национальность, равносильная "приобретенной по праву рождения". Было совершенно ясно, что при создании декрета имелся в виду один-единственный человек, майор Эрнесто Гевара, получивший таким образом полное и окончательное признание.

Че дебютировал в качестве кубинца по национальности уже на следующий день, выступив с очень радикальной речью в пользу аграрной реформы. В ней он снова отождествлял себя с крестьянами. "Теперь я настоящий сельский житель; городской воздух не для меня". В Эль-Педреро, где во время кампании в Лас-Ви-льясе был построен один из лагерей его колонны, он провозгласил призыв к радикальным действиям в аграрной политике:

"Сегодня мы боремся против крупных землевладений вплоть До нападений на них и разрушения... Повстанческая армия готова проводить аграрную реформу вплоть до достижения ее окончательных результатов... Аграрная реформа должна быть проведена организованным образом, чтобы не произошло никаких злоупотреблений. Но на земле, которую люди получили в качестве части результатов революции, ни один командир наших сил, ни один солдат не станет стрелять в кампесинос, которые всегда были нашими друзьями... Если хоть кто-нибудь попытается выселить их, они в полном праве взяться за оружие и держать его при себе на всякий случай".

Че также упомянул о создании Крестьянской ассоциации где решения будут приниматься от лица самых широких масс.

Он был сильно растрепан и напряжен. На голове у него вместо обычного черного берета с пятиконечной звездой было кепи, из-под которого во все стороны торчали пышные длинные волосы. К тому же он страдал от сильного обострения астмы. Какая-то женщина спросила его, будут ли записаны в книгу истории жилища кампесинос, сожженные диктатурой.

"Нет, мы не станем записывать их в историю... Мы сразу же отстроим их заново".

И действительно, Повстанческая армия вскоре приступила к строительству жилья в Эль-Педреро.

Непредубежденное чтение истории превращает 1959 год, первый год власти кубинской революции, в период доходивших до прямой конфронтации дебатов между прокоммунистами и антикоммунистами по поводу грядущего направления революционного процесса. В центре этих яростных дискуссий стоял вопрос об аграрной реформе, потребности в ней и ее глубине. Именно он был причиной трений и напряжения в отношениях среди длинного списка групп, которые могли утверждать, что являются победителями в революции. Когда мы слушаем пульс тех событий, бьющийся в ежедневных газетах, текстах радиовыступлений, речах лидеров, в формировании групп социального действия, когда мы обращаемся к дошедшим до нас воспоминаниям очевидцев, то, отстранившись от фактора личных предубеждений, можем убедиться, что аграрная реформа была самым больным вопросом первого года революции. Реформе предстояло пройти в стране крупного землевладения, где землевладельцам, составлявшим полтора процента от численности населения, принадлежало 46 процентов территории, где две трети работников на фермах были безземельными поденщиками – рабочие сахарных заводов, сельскохозяйственные рабочие в крупных имениях – или испольщиками (арендаторы, отдающие землевладельцу половину дохода).

Именно в рамках этой схемы находится сформулированное Че определение революции, а также и его определение левого крыла. Кампесинос в провинции Лас-Вильяс начали занимать земли незадолго до и сразу после выступления Че в Эль-Педреро. В ответ на эти действия президент Мануэль Уррутия вызвал к себе Камило Сьенфуэгоса, командующего вооруженными силами в Гаване, и Рамиро Вальдеса (вероятно, в качестве второго лица в командовании колонны № 8, главной военной силы в Лас-Вильясе) и попросил их взять под контроль спонтанную аграрную революцию, обуздать захватчиков и заставить кампесинос дождаться выхода соответствующего закона. Камило и Рамиро ответили, что их люди не станут стрелять в крестьян.

2 февраля, выступая в телевизионной программе "Экономический комментарий", Че настаивал на своем представлении аграрной реформы. Это должно было быть действие в духе Сапаты: конфискация земель без выплаты компенсации крупным землевладельцам и распределение земли среди крестьянства'.

Первое столкновение между ведущими силами двух крыльев революции произошло 13 февраля. Премьер-министр Миро Кар-дона, представитель наиболее консервативных кругов в правительстве, 17 января уже подавал в отставку, заявив, что в стране существует параллельная правительству власть в лице Фиделя Кастро и Повстанческой армии и поэтому Фиделю следует занять тот пост, который занимает Кардона, чтобы тем самым устранить положение, парализовавшее процесс государственного строительства. И вот он снова подал в отставку. Фидель стал премьер-министром. Он позже говорил об этом событии: "Я должен был сдерживать себя".

Тем временем Че на базе Ла-Кабанья в лихорадочном темпе занимался обучением Повстанческой армии и организацией условий для активного отдыха, сопряженного с образованием. В числе проводимых мероприятий было создание детского клуба, где ребята проводили время среди солдат. Он участвовал в нескольких встречах с детьми, которых называл барбудитос – "маленькие бородачи", делал для них пиньятас2, рассказывал им о войне в Сьерре и учил разбирать и собирать винтовки.

Примерно в это же время он страшно разгневался на своего соотечественника-аргентинца, владельца театра "Шанхай", где представлялись разнузданные сексуальные шоу, доходившие до садомазохизма и скотоложства. Че хотел посадить владельца театра в тюрьму и даже сказал, что неплохо было бы его расстрелять.

Че доводил себя до изнеможения. Доктор Фернандес Мель Ругал его за то, что он совершенно не заботился о себе: Че продолжал не спать по нескольку дней, курил как паровоз и ел буквально по крошке, когда случайно вспоминал о еде. У него было обнаружено сильное воспаление легких. Немного позже доктор Конрадино Поланко обследовал его с помощью рентгена и обнаружил двойную эмфизему правого легкого.

Доктора заявили, что ему необходимо отдохнуть, и Фидель несмотря на возражения Че, приказал, чтобы тот взял отпуск и поселился на вилле, принадлежавшей прежде известному стороннику Батисты, расположенной на пляже Тарара, неподалеку от Гаваны. Че хотя и протестовал, утверждая, что это место слишком роскошно для него, все же вынужден был переселиться туда вместе с Алейдой и своими ординарцами.

Сразу трое партизанских врачей убеждали его полностью бросить курить; после нескольких споров он согласился выкуривать только одну сигару в день. Нуньес Хименес, который в то время был секретарем Че, вспоминал:

"На следующее утро я пришел к Че получить приказы насчет распорядка дня и застал его курившим сигару длиной около полуметра, которую для него сделал кто-то из поклонников из числа рабочих с табачных фабрик Гаваны. С хитрой улыбкой он сказал мне: "Не переживай насчет докторов. Я выполняю их приказание – только одну сигару в день, не больше и не меньше".

Он, как предполагалось, полностью отошел от всяких дел, лишь два раза в неделю его навещала дочь. Но в конце февраля и в начале марта в его доме на пляже проходили заседания секретного комитета по поводу законопроекта об аграрной реформе. Для Че это была основная проблема революции, что он старательно подчеркнул в опубликованной в "Революсьон" статье под названием "Что такое партизанский боец?". В статье он воздал хвалу неформальной дисциплине и подчеркнул важность разведывания местности и стремительности перемещений. Но центральное место занимала аграрная проблема: "Партизан, в основном и прежде всего, это аграрный революционер". Именно поэтому Повстанческая армия была передовым отрядом аграрной реформы. Че был уверен, что именно проведение аграрной реформы является историческим предназначением Движения 26 июля. Че упомянул, что 80 % личного состава Повстанческой армии и половину ее офицерского корпуса составляли кампесинос, и сделал заключение: "Движение не изобрело аграрную реформу, но осуществит ее".

В то время как Че отдыхал в Тараре, правительство начало ряд буквально захватывавших дух социальных реформ: 3 марта оно взяло в свои руки телефонную компанию, а тремя днями позже – столичные автобусы; 10 марта была снижена на 50 % арендная плата, а еще несколько дней спустя был принят закон, снизивший цены на лекарства. Наряду с этими мерами был принят Закон 112, согласно которому собственность, присвоенная

должностными лицами в правительстве Батисты, была конфискована.

Где-то в середине марта Че написал своему другу Альберто Гранадо: "Я обнимаю тебя так крепко, как только способен один крошка-мачо1, сохраняя благоразумие, обнять другого". Он сообщал, что намеревался отправиться в Венесуэлу вместе с Фиделем, но "болезнь держит меня в кровати". Однако уже неделю спустя он поднялся и присутствовал на встрече правительства, которую Фидель провел 9 апреля. В ней приняли участие министры правительства, высшие партизанские командиры и лидеры Движения 26 июля. Несмотря на важность встречи, которая, по-видимому, проходила в накаленной обстановке, о ней почти не сохранилось документальных свидетельств. Именно тогда возникла напряженность в отношениях между тремя группами: левым крылом, во главе которого стояли Че и Рауль (последний был искренним социалистом и сочувствовал НСП); правым крылом, которое поддерживали "умеренные" члены правительства, связанные в ряде случаев с аграрной олигархией, и вторым левым крылом Движения 26 июля, представленным главным образом кадрами с Равнины, такими, как Карлос Франки, Фаустино Перес, Марсело Фернандес и Энрике Ольтуски. Эта последняя группа, относительно независимая от Фиделя, соединяла свой антиимпериализм с сильной критикой коммунистов, которых она считала косными сектантами. Фидель, подчеркнуто не вступавший в конфронтацию, держался "над схваткой". Он был бесспорным лидером революции, за которым шли и Повстанческая армия, и большинство населения. Его отношение "к людям, благосостояние которых – первая из его забот, и строгая приверженность принципам являются ключами к пониманию того фанатического приема, который он встречал повсюду, куда бы ни шел".

Среди обсуждавшихся тем был и вопрос о приостановке судебных процессов против военных преступников. Медленный ход некоторых процессов подвергался критике; эта проблема служила одной из основных причин как внутренней напряженности, сохранявшейся на Кубе, так и нарастания трудностей в международных отношениях. Другим сложным моментом был недостаток юридических гарантий. По словам Франки, при обсуждении этой проблемы произошло столкновение между братьями Кастро – одно из немногих, о которых мы знаем: Фидель предложил прекратить казни, а Рауль резко возразил против такого решения.

О том, обсуждалась ли вообще центральная проблема – содержание и глубина будущей аграрной реформы, а если обсуждалась, то каким образом, – информации практически не сохранилось. Но, вероятно, следует согласиться с тем, что напряженность в отношениях между революционерами, возникшая на первом году революции, была на самом деле намного сильнее чем утверждает позднейшая кубинская история. Мнение Че о Камило Сьенфуэгосе, похоже, косвенно подтверждает это предположение:

"За каждым из нас – по крайней мере, за большинством – с давних времен водится множество грешков, в которых можно было бы признаться: тут и взаимные подозрения, и недоверие, и даже случайные злые шутки; мы считали свои цели совершенно справедливыми, но наши методы часто бывали неверными. Однако ни в коем случае нельзя сказать, что Камило использовал какой-либо из них неверных методов намеренно".

Несколько отстранившись от напряженных отношений в среде революционеров, Че посвятил себя двум проектам средств информации, которые много значили для него: независимому агентству новостей "Пренса Латина" ("Латинская пресса") и журналу "Верде оливо" (зеленая, или неспелая маслина – так называется один из оттенков защитного цвета, в который была окрашена форма бойцов Повстанческой армии). "Пренса Латина" явилось детищем латиноамериканских корреспондентов, побывавших в Сьерра-Маэстре, а материально его поддерживал мексиканский промышленник Кастро Ульоа. Среди лидеров агентства столь же важную роль, как Че и Ольтуски, который был в то время министром связи, играл Масетти. Че был главным двигателем не только в идеологическом смысле, но и в решении организационных проблем и обеспечения стратегической информацией. Он активно участвовал в работе и часто без предупреждения наносил ночные визиты в агентство. Аргентинский писатель Родольфо Уолш, также один из участников проекта, вспоминал несколько лет спустя:

"Мы в "Пренса Латина" никогда не знали, когда собирается появиться Че. Он просто-напросто обнаруживался... Единственным признаком его присутствия в здании были двое кампесинос, одетых в великолепную форму Сьерры. Один занимал место около лестницы, а другой, с автоматом в руке, перед кабинетом Масетти".

Агентство печати начало обретать форму в апреле, но не приступало к работе еще три месяца.

Днем рождения "Верде оливо", официального журнала Повстанческой армии, считается 10 апреля, когда было напечатано несколько публикаций Че и Камило. Журнал, который Че представлял себе в качестве рупора левого крыла Д26, увидел свет при очень сложных обстоятельствах. Источником его финансирования были средства, собранные бойцами. Он печатался в различных типографиях во время простоев, причем бумагу и краску для журнала жертвовала та или иная газета. Выход "Верде оливо" почти сразу же повлек за собой ухудшение и без того натянутых отношений с частью наиболее консервативных армейских кадров вроде Убера Матоса, военного губернатора Камагуэя, который называл журнал "Рохо (красная) оливо" и саботировал его распространение.

В конце апреля и начале мая Че принял участие в демонстрации рабочих-табачников, находившихся под сильным влиянием НСП, и получил поддержку в своей работе над аграрной реформой. Он также выступил по телевидению, где говорил, что Куба должна поддерживать дипломатические связи со всем миром (держась в стороне от "холодной войны"), посетил Сантьяго-де-Куба, где выступал в университете, принял участие в первомайском параде в Матансасе в честь революционера тридцатых годов Антонио Гитераса и встречал Фиделя, когда тот возвратился из поездки по Латинской Америке.

О встречах Че с Фиделем, происходивших в то время, не сохранилось никаких записей, но, несомненно, их главной темой была аграрная реформа. Существовало очень много предположений по поводу содержания намеченной реформы. Фидель рассматривал ее в качестве не только изначального ответа на потребности кампесинос, но и средства, позволяющего разрешить сомнения различных сил, из которых в то время складывался революционный фронт. Франки говорил, что Фидель откладывал сообщение о своем решении по этому вопросу для того, чтобы его обнародование оказало как можно более сильное воздействие на обстановку в стране. Нуньес Хименес, с другой стороны, считал, что Фидель затягивает время, чтобы предварительно подготовить общественное мнение.

В законопроекте говорилось, что землевладельцам предлагается передать кампесинос десять тысяч телок. "Диарио де ла ма-Рина" (ежедневная газета военно-морского флота, выразительница интересов и мнений наиболее консервативных кругов страны), которая "еще совсем недавно была пробатистовской, тепло поддержала это предложение, сказав, что это очень "ответственный" подход к аграрной реформе".

В статье, написанной в то время (она вышла в свет месяцем позже), Че провозгласил аграрную реформу первым большим сражением правительства и описал ее цели как "прямые, всеобъемлющие, но гибкие. В своем настоящем виде реформа принесет выгоду крупному землевладению на Кубе, но не кубинским средствам производства. Эта битва в течение будущих лет поглотит много сил народа и правительства. Земля будет свободно отдаваться кампесинос. И любой, кто сможет доказать, что он действительно является владельцем земли, получит оплату в форме долгосрочных компенсационных облигаций".

17 мая Фидель вызвал членов правительства и нескольких партизанских командиров в старый штаб в Ла-Плате, в сердце Сьерра-Маэстры, где законопроекту предстояло превратиться в закон. Он предусматривал конфискацию более 1000 акров плантаций (10 процентов всей площади ферм в стране). Конфискации предстояло быть оплаченной облигациями, срок выплаты по которым наступал через двадцать девять лет, с ежегодной выплатой 4,5 процента от стоимости земли, объявленной в налоговых декларациях. Национализированным земельным участкам предстояло или оказаться раздробленными, или превратиться в фермерские кооперативы, управляемые государством. Фермерам-арендаторам, издольщикам на скотоводческих ранчо и поденным рабочим предоставлялось преимущество при распределении земли. Земля, оставшаяся неиспользованной, возвращалась в собственность государства. Участки нельзя было делить; продать их можно было лишь государству. В будущем право покупать землю должно было принадлежать только кубинцам. Многие специалисты были обеспокоены тем, что закон был очень умеренным, затрагивал только владельцев крупных сахарных плантаций и не предусматривал обеспечения землей всех поденщиков и издольщиков ферм.

Министр сельского хозяйства Умберто Сори Марин, стремившийся придать законопроекту как можно более умеренный характер, выступил против предложенного варианта и в знак протеста отказался сопровождать Фиделя на церемонию подписания. А Че, должно быть, счел акт слишком мягким: хотя он был одним из его главных инициаторов, но тоже не присутствовал при подписании, предпочтя выступление в Гаванском университете Позднее он описал этот акт как "наш первый робкий закон, который не сумел выполнить такую основополагающую задачу, как подавление владельцев плантаций".

Попытки Фиделя добиться примирения не смогли успокоить правое крыло правительства и еще меньше согласовывались с интересами США в кубинских сахарных плантациях. Для левых же решение было слишком половинчатым. Напряженность отношений теперь распространилась на группы, примыкавшие к различным фракциям. Блас Рока, выступая перед НСП, обвинил Фиделя в том, что тот развязывает антикоммунистическую кампанию. Тем временем коммунисты и Движение 26 июля вступили в состязание за контроль над профсоюзами, избавившимися от старых пробатистовских кадров. В ходе этого состязания НСП не раз получала упреки в непоследовательности и робости, проявленной в борьбе против диктатуры.

Данный раскол в революционном фронте был мимоходом подмечен Че, который высказал свое презрение к идеологическим тюремным камерам. Эти слова прозвучали в ответе на письмо женщины, которая задала ему вопрос об официальной доктрине Движения 26 июля: "Я не думаю, что возможно писать согласно строгой доктринальной линии – и, кроме того, не существует никакого официального Движения 26 июля".

25 мая легкий самолет министра авиации Педро Луиса Диаса Ланса совершил вынужденную посадку на болоте Сьенага Сапа-та. В поисках приняли участие все партизанские командиры, и Че среди них. Старый дух братства Сьерры возродился; сам Фидель руководил действиями с картой в руках. Самолет был найден, все летевшие на нем оказались невредимы. Но тем временем другой легкий самолет, на борту которого на этот раз находился Рауль Кастро, попал в шторм, израсходовал топливо и также совершил посадку на болоте. Старые товарищи включились в следующий, еще более опасный поиск, который также закончился успешно. Самолеты были сильно изношенными, а командиры Повстанческой армии носились с одного конца страны на другой в этих машинах, находившихся в ужасающем техническом состоянии. Они летали так же, как и сражались, проверяя себя и преодолевая пределы возможного.

Ходили слухи о том, что в лагере "Колумбия" Камило выполнил сумасшедший трюк, болтаясь на шасси летящего вертолета, и что он как-то предложил вывезти Че из его лагеря в Ла-Кабанье на вертолете, не зная, как им управлять. Че не только не стал отговаривать его, но охотно согласился, в то время как зрители уве-РЯЛИ, что им это ни в коем случае не удастся. В то время Че сам Учился управлять самолетом и часто перелетал с одного конца острова на другой со своим персональным пилотом Элисео де ла Кампа, с которым познакомился, когда того доставили раненным в Ла-Кабанью из Эскамбрея.

На фотографии этой свадьбы Че запечатлен рядом с очень красивой и серьезной Алейдой Марч. На снимке он, немного похожий на Кантинфласа, приподняв брови, рассматривает стол, на котором стоят цветы и пирог. Он одет в чистую, но не слишком аккуратного вида форму с туго набитыми чем-то карманами. На этой фотографии также запечатлены Рауль Кастро, напоминающий вечного подростка, рядом с очень хорошенькой Виль-мой Эсприн, пилот Элисео де ла Кампа, Альберто Фернандес Монтес де Ока (Пачо) и Альберто Кастельянос, хозяин дома, в котором проходила свадьба. Камило, старый друг, на фотографию не попал, зато успел устроить крупный розыгрыш, сообщив всем гостям, что еду они должны приносить с собой. Зная спартанские привычки и скромность Че, многие поверили этому и пришли с кушаньями и десертами. На другой фотографии улыбающийся Че с огромной сигарой во рту сидит за рулем дряхлого автомобиля, рядом с ним Алейда, а на заднем сиденье – Фернандес Мель, живший с ними в одном доме.

Напряженность в стране снова возрастала – владельцы крупных сахарных заводов и скотоводческих ранчо в Камагуэе не желали молча мириться с законом об аграрной реформе. Они добровольно передали пять тысяч телок, рассчитывая тем самым избежать более решительных мер против себя со стороны государства. Узнав об этом, остроумный Камило сказал: "Несмотря на то, что они сдали телок, мы свернем им шеи". Не обращая внимания на это демонстративное превентивное отступление, правительство приступило к конфискации вотчин землевладельцев, среди которых оказалось и несколько очень крупных американских ранчо, чьи отсутствовавшие заморские владельцы были, по выражению историка Хью Томаса, "душой контрреволюции".