Текст книги "Башни Анисана (СИ)"
Автор книги: Ольга Каверина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)
В этой вселенной, насколько я уже успел увидеть, тоже есть свои слои тонких волн. Но они ещё никем не освоены и звучание их подчинено стихийно сформировавшимся законам. Если случится так, что мы с тобой потеряем тела и пыль, то наши отражения попадут в этот никем не контролируемый вихрь, который, весьма вероятно, никак не связан с каналами душ и той частью Белой Вечности, которая охватывает вселенную Анисана. Я, конечно, не творица, но смею предположить, что это не самое удачное завершение воплощения. Потому мы должны выжить, Янфо, во что бы то ни стало.
Рассказ Ае настолько потряс Гиб Аянфаля, что он на миг даже забыл о нависшей над ним неизбежной близости прыжка.
– Почему на твердынях Онсарры я ничего этого не знал? – спросил он.
– Янфо, тебе лишь восемьдесят пять оборотов. Сиятельные патриции считали даже меня слишком молодым для того, чтобы я занимался изучением путей душ во время завершения воплощения. По воле Голоса ты должен сейчас радоваться жизни, видеть перед собой долгий и светлый путь счастья. Такие знания приносит опыт, который в твоём возрасте только-только начинают собирать. Я думаю, веди ты себя немного иначе, и ничего этого бы не произошло.
– Ты считаешь, что я повинен во всей этой ситуации?
– Нет. Сами волны и сверхсущества предрекли тебе, да и всему нашему семейству такой путь. Возможно, в жизни был тот миг, когда мы могли бы свернуть с него, избрав более спокойное существование. Но даже я до сих пор не могу найти ту грань, преступив которую, мы позволили пространству свершить всё это. Возможно, корни этого уходят во времена, предшествовавшее твоему пробуждению, и грань преступил или я, или аба Альтас. Я пока не знаю этого точно.
– А я и тем более, – невесело ответил Гиб Аянфаль, – Ае, я понимаю, надо прыгать, но если ты тоже делаешь это впервые, то знаешь ли, как это происходит?
– Мне не раз доводилось видеть, как прыгают асайи. У нас с тобой есть направление – и это главное. Не беспокойся о том, что не можешь, будучи в сознании, отслеживать его – когда прыгнем, я направлю тебя в нужную сторону. А по завершении прыжка помогу восстановить тело. Самым трудным будет, пожалуй, выход – отделение пыли от пуры. В первый раз это испытание даже для странников, которые всем существом своим созданы для прыжков. Ты должен собрать всё активное внимание на своём внутреннем поле, почувствовать в себе течение пыли. В спокойном состоянии большинство асайев не управляет ей осознанно, если то не требуется от их рабочей точки. Концентрация позволяет преодолеть этот барьер. Как только ощутишь над пылью большую власть, чем обычно, нужно единым волевым усилием направить её вовне, сознательно отрешаясь от тела. Опытные странники говорили, что не видят в нём никакой ценности. Оно для них как одежда – сбрасывается в одном месте и обретается там, где нужно. Примерно так можно рассуждать и тебе. Главное, думай в каждый миг прыжка только о себе, не отвлекайся ни на что, чтобы не рассеять внимание.
– А ты?
– Я буду работать с нашими сознаниями одновременно. Я справлюсь, Янфо, не бойся. Позволь мне войти в твоё сознание, и я удержу тебя в нужном состоянии. Ну как, ты решаешься?
Гиб Аянфаль не смог ответить сразу. Близость прыжка захватывала его неукротимым волнением, и он сильно сомневался в том, что сможет собрать внутри себя достаточное внимание. Он никогда не задумывался, что одной лишь силой воли сможет разрушить собственное тело, обратив пыль против него!
– У тебя должно будет получиться! – горячо произнёс Ае, безошибочно считывая его настроение, – я в тебе не сомневаюсь! Ведь я видел своими глазами как у подножия башни ты шагнул сквозь пространство, а это ни что иное как более мягкий вариант прыжка. Это не прошло для тебя без болезненных последствий, потому что ты строитель, и не вполне к такому готов. Но ты делал это! В тебе есть то, что позволяет преодолевать расстояния не только так, как ты привык!
– Если бы я знал, как это у меня выходило! – воскликнул Гиб Аянфаль, – я не понимал, что делаю, и оказывался в другом месте, только потому что испытывал желание, которое превосходило меня!
– Это же желание нужно тебе и сейчас! Постарайся вспомнить все свои чувства и попробуй шагнуть. Точно так же, но без тела.
Ае отстранился, ожидая его решения. Он снова взглянул на звёзды, должно быть вновь прислушиваясь к далёкому зову. Родич не говорил сего прямо, но строитель чувствовал, что дальнейшее промедление бессмысленно. И то, что он тянет время, путаясь в собственных опасениях и привязанностях, может обратиться не очень желательными последствиями. Наверняка даже аба Альтас, всегда казавшийся ему исполненным постоянства, смог бы совершить прыжок в этой ситуации.
А значит, должен прыгнуть и Гиб Аянфаль. Его обдало волнительной дрожью, а внутри зашевелился страх. Лучше не думать пока о том, что будет спустя несколько дней, сжать привычное асайское планирование до пределов ближайших мгновений, не заглядывая дальше. Вокруг них молчаливые глубины вселенной, которые никак не преодолеть без прыжка.
– Давай начнём, – сказал он, как будто вынося приговор самому себе.
Ае, помедлив с ответом, окинул его проницательным взором, точно выясняя насколько искренны эти слова, после чего протянул вперёд обе руки.
– Возьмись за меня, – сказал он, – я открою тебе свои мысли и состояние. Постарайся забыть страхи, Янфо. Слушай мои намерения и делай их своими. Просто следуй за мной. Мы не должны разлучиться.
Гиб Аянфаль, внутренне трепеща, взял его за руки, переплетая пальцы и прижимаясь ладонями к ладоням родича. Ае склонил голову, упираясь лбом в его лоб. Голубые глаза погасли, и Гиб Аянфаль, скрепившись, сделал то же самое.
Мгновения тишины показались бесконечно долгими, прежде чем в сознание потянулись первые веяния, бывшие мыслями Ае. Он ощутил, как белое внутреннее поле старшего родича захватывает его собственное подобно кокону. Всё, что ему оставалось – только следовать, отрекаясь от себя и, возможно, отдавая власть над своим телом Ае.
– Мы скоро увидим друг друга, Янфо, – прозвучал в тишине голос, столь близкий и тёплый в сей волнительный момент.
Гиб Аянфаль изо всех сил захотел поверить этим словам. Пройдёт всего миг, он даже не успеет ничего ощутить, как его пыль вырвется на волю вместе с Ае. Он обратил взор на своё внутреннее поле, а затем и внутрь тела на неукротимый бег пыли. Он и так быстр из-за волнения, но не такой, как после пространственных переходов. Пыль должна течь быстрее, и строитель усилием воли попытался разогнать её, полностью отдавая правление собой на милость Ае.
Лоб старшего родича раскалился так, что он ощутил боль от соприкосновения с ним. Гиб Аянфаль позволил себе взглянуть на него живым взглядом. Лицо Ае сосредоточенно, по щекам медленно ползут очертания проступающих сосудиков пыли. Он уже почти готов, вот-вот его тело рухнет здесь и останется покинутым навсегда.
Волнение резко всколыхнулось, и Гиб Аянфаль со страхом ощутил, что внимание его обращено совсем не туда, куда надо. Он тревожится об Ае, и о себе, не может выбросить из головы ужас перед прыжком. Даже то, что его поле утонуло в поле родича, а тело охвачено его мыслями, кажется, не имеет силы перед внутренним сопротивлением. Гиб Аянфаль закрыл глаза, крепче сжимая ладони Ае, которые стали настолько горячими, что их невозможно было держать.
«Сосредоточься, Янфо. Ты должен следовать. Просто отпусти пыль», – звучало в сознании, и Гиб Аянфаль как мог пытался исполнить эти наставления, лишь в единый миг ощутив острое сомнение в себе самом, которое в миг стёрло на нет все его старания. Его тело никогда не покинет капсулу.
Он вновь распахнул глаза и наткнулся на взор родича. Глаза его широко открыты, но вся кожа уже сплошь покрылась пылевыми каналами. Ае слишком глубоко вошёл в состояние грядущего прыжка, и просто не сможет остановиться, чтобы ещё раз подтолкнуть младшего родича.
Гиб Аянфаль чувствовал, как быстро колышется вокруг волновое поле, стараясь захватить его с собой, но страхи и сомнения дают свободно отдаться этой воле. Пальцы Ае чуть дрогнули, а в следующий миг его резко подбросило вверх мощным разрядом волн. Гиб Аянфаль отлетел в дальний угол, отброшенный сильным толчком прямо в грудь, и это окончательно выбило его из сосредоточения.
– Ае! – вскричал он, вскакивая на ноги и тут же бросаясь к распростёртому на полу телу родича.
Ае лежал лицом вниз. Вверх от его спины и головы поднимался белёсый дымок обожжённой пуры. Гиб Аянфаль с ужасом увидел, что волосы родича частично рассыпавшись в пепел – они лишись пропитывавшей их пыли, а прямо на макушке зияет дыра, подобная очень большой энергометке. Внутренне замирая, Гиб Аянфаль осторожно повернул голову родича на бок, заглядывая в лицо. Оно ничего не выражало, а открытые глаза точно подёрнула мутная пелена. Гиб Аянфаль заметил, что на к его пальцам пристал тонкий слой пуры, отделившейся от кожи родича. Он тут же отстранился, испугавшись, что своим прикосновением доставил Ае боль.
«Янфо, сосредоточься на себе», – вдруг прозвучало в сознании, – «Оставь моё тело! Я сейчас окончательно избавлюсь от него, и ты должен сделать так же! Янфо, это наш единственный шанс!»
– Ае? – Гиб Аянфаль позвал его и вслух, немного растерявшись и поначалу принимая голос за иллюзию, порождённую его собственным сознанием. Однако, он последовал зову этого голоса и, сев в дальнем конце капсулы, вновь попытался сосредоточиться на внутреннем движении. Пыль его слабо ускорилась, однако у него всё же не получалось следить только за ней: его снедало беспокойство за родича, и потому он то и дело бросал напряжённые взгляды на его тело. Оно всё больше разрушалось, постепенно рассыпаясь в пуру. Бело-голубые одежды, когда-то скрывавшие под собой крепкий стан, медленно оседали и тускнели, превращаясь в бесформенные куски тканной материи.
А между тем капсула начала заполняться странными волнами, которых прежде не было. Очень густые, они стискивали голову информационным хаосом, ещё более неясным, чем дикие волны, и одновременно не впускали внутрь себя, с каждым мигом становясь всё напористей. Гиб Аянфаль закрыл лоб руками, чтобы хоть как-то от них оградиться. Его пыль, растревоженная чуждым веянием, потекла быстро, обжигая тело изнутри. Гиб Аянфаль глубоко втянул в себя нагревшийся воздух, вздыхая. Он вновь ощутил присутствие: некто был рядом с ним, прямо вокруг. Как будто некое бесплотное существо поглотило его целиком.
Растущее напряжение разразилось ещё более сильным всплеском. Последовавший взрыв мигнул яркой вспышкой посреди безмолвия. Гиб Аянфаль, теряя сознание, стремительно вылетел из роя обломков капсулы, беззвучно разлетающихся в стороны. Его тело неслось всё дальше и дальше, не подвластное сейчас даже ему самому, пока не растворилось в глубине всемогущей темноты.
* * *
Тяжёлые волны, окружавшие со всех сторон, замедлили пробуждение, но Гиб Аянфаль, пересилив их, обрёл власть над своим телом и открыл глаза. Всюду звёзды, их мягкое сияние и темнота. Гул волн, ничем не отгороженный как прежде, и ужасный холод. На твердынях Онсарры строитель никогда не сталкивался с таким. Только бег пыли в сосудах подогревает пурное тело, не давая абсолютному холоду сковать его, лишив возможности двигаться.
Гиб Аянфаль отныне был один посреди неизвестности. Впрочем, вначале он не смог поверить своим глазам и смотрел на то, что его окружало, забыв об опоясывающей голову боли. Как это могло произойти? Очевидно, прыжок Ае оказался настолько мощным, что взрывом разнёс капсулу, вышвырнув Гиб Аянфаля наружу ударной волной. Теперь он мчится в неизвестность, даже не замечая своей скорости, окончательно оторванный от родича.
Стараясь справиться с осознанием случившегося, Гиб Аянфаль ощутил, что грудь и живот распирает изнутри некогда вдохнутый им воздух. Последнее, что связывает его с Пятой твердыней… Он зажмурился и с силой выдохнул. Нутро асайя всегда заполняет то, что вокруг, и коль ему приходится лететь в пустоте, то и внутри у него должна воцариться такая же пустота.
Вторым его действием было то, что он скрутил алые волосы в жгут и обмотал ими голову, прикрывая лоб. От диких волн можно было теперь защититься только при помощи собственного внутреннего поля, а асайские волосы, пропитанные пылью, хорошо сгущают его.
Почувствовав себя более комфортно, Гиб Аянфаль принялся обдумывать своё положение. Оно было более чем ужасно потому, что совсем недавно ему представлялась такая уверенная и уже почти осуществлённая надежда ступить на твердыню. Только прыжок перекрывал прямой путь к её свершению, а теперь всё в разы хуже. Гиб Аянфаль больше не слышал голоса зовущей его звезды. Зов затерялся среди ревущего вселенского хора, зажимавшего юного асайя со всех сторон. Утешало лишь то, что Ае прыгнул. Ему наверняка удалось – иного Гиб Аянфаль не мог, да и не хотел и представить.
Теперь Ае далеко отсюда. Может быть, уже вступил на поверхность далёкой твердыни, коль перелетел в прыжке сквозь пространство и время. Если он встретит там других асайев и попросит их помощи, то смогут ли они отыскать Гиб Аянфаля среди бесчисленных звёзд, вовлечённых в вихрь? Даже если Ае при помощи точного видения в волнах найдет в переменчивом пространстве ту точку, из которой некогда прыгнул, то Гиб Аянфаля там уже не будет. Он провёл вне активного сознания около шести дней, и за это время сила взрыва успела унести его далеко прочь. Тоненькое внутреннее поле теряется в могущественном вое волн и, наверное, далеко не каждый техник сможет его различить. Надежда призрачна, но всё же она есть. Это несколько утешило его, хотя горечь от потери пути никуда не пропала.
Не зная, что ещё можно предпринять, Гиб Аянфаль решил прислушаться к диким волнам. Здесь для этого даже не приходилось пробиваться сквозь защиту капсулы. Он закрыл погашенные глаза и погрузился во внутренние слух и зрение. Пространство теперь звучало чётче и яснее. Пропуская через себя голоса тысяч звёзд, Гиб Аянфаль пытался отыскать нужный, ориентируясь на частоту звучания. Он упорно слушал и слушал, забывая о боли и чувствуя, как разгоняющаяся под действием волн пыль всё больше согревает его. Погружение продлилось несколько дней, прежде чем он вынырнул, будучи не в состоянии более пребывать в активных волнах. Он открыл глаза и первым делом пошевелил руками и ногами, с облегчением обнаружив, что они движутся довольно легко, несмотря на холод. Во время полёта в капсуле он обсудил бы с Ае услышанное или зачерпнул из чаши немного пасоки. Здесь же ничего этого не сделать. Все возможности и занятия переместились внутрь и отныне лишь мысли его удел. Или до тех пор, пока его не найдут, или пока не закончится асайская жизнь. Движения тела теряют всяческий смысл, коль под ногами нет ни малейшей опоры. Даже само положение его в пространстве не имело больше значения – он не знал теперь, где низ, а где верх, что впереди него, а что сзади: всё слилось в единое ничто.
Как бы ни горестно было это осознать, но Гиб Аянфаль подумал, что тот период жизни, который он провёл в капсуле, отрешённый от обычной деятельности, как будто подготовил его к этому ещё более суровому испытанию. Он привык к внутреннему бытию, заточённый во внешней изоляции и бездействии. А теперь эти условия лишь усугубились до самого своего предела.
В отсутствие волновых мыслетоков его собственные мысли уже в который раз обращались к потоку воспоминаний. Но теперь они, став единственным утешением, обрели невиданную прежде яркость. Он думал о Гиеджи. Сестра сейчас наверняка тоже вспоминает его и быть может приносит белые цветы из маленького сада к подножию башни, совершая тот же ритуал памяти что и для абы Альтаса. Если другие асайи увидят это, то сочтут за причуду. Но Зоэ и Эньши поймут. Гиб Аянфаль знал, что Зоэ относится к его сестре очень внимательно и трепетно и разделит её печаль. У него наверняка развернулось большое строительство на Новых Полях, к которому Гиб Аянфаль непременно присоединился бы, если б остался на Пятой твердыне. А Гиеджи всё-так же продолжает трудиться сеятельницей, по ночам совершая длительные странствия в загадочных волнах Поля Мечтаний. Вероятно, теперь они не так пугают её, если мать Шамсэ взяла её под свою опеку. Гиб Аянфаль сомневался в том, что нэна будет часто подниматься на поверхность, но в волнах она наверняка присматривает за Гиеджи не хуже Ае, оберегая от влияния старшей сестры Джануби.
Увидит ли он своих родичей, если действительно вернётся? Вдруг Гиеджи к тому времени примет волю Гаэ, о которой говорил Ае, и обратится в Девятую Гейст, заняв место Сагиты? Гиб Аянфаль постарался представить, какой консул из неё выйдет. Наверняка, она будет такой же высокой и статной как мать. Но у неё останутся золотистые волосы и ясные глаза, не скрытые под чёрной кибахой. Может быть, она будет более милостивой к простым асайям и не заставит их идти по своим следам, если они обратятся к ней. А для Гиб Аянфаля она, как и прежде, будет сестрой. Воспреемники Сэле теряют родственные связи при обращении, но про дочерей Гейст никто такого не говорил.
Думал он и об Эньши, надеясь, что после случившегося они с Гиеджи наконец-то примирятся с ним. Тем более, что Эньши – хранитель памяти, часть его, оставшаяся на Анисане. Гиб Аянфаль впервые осознал, насколько глубоко доверился в тот вечер, и насколько близок ему этот асай, раз тонкие волны сами связали их в тот же миг. Что же будет с Эньши, когда он вырастет и осознает тот груз, который некогда согласился нести? Гиб Аянфаль более не мог думать о нём, как о ребёнке, видя его уже юным асайем, жнецом с огненно-рыжими волосами и довольно-таки хитрой улыбкой. Наверное, на Пятой твердыне времени прошло уже в несколько раз больше, и потому он не может думать иначе, всё ещё чувствуя с Онсаррой некую связь.
Шествуя дальше по лицам асайев, он дошёл и до единственных архитекторов, с которыми ему выдалось потрудиться кроме абы Альтаса. Они вряд ли изменились так же, как Гиеджи и Эньши. Хинуэй парит в небесах, а Эйдэ спит в недрах твердыни, изредка поднимаясь наверх, дабы наблюдать за уже другими строителями так же, как он некогда наблюдал за Гиб Аянфалем. Обещанная мастером Караганом смута не сможет переменить их. Да и пришла ли она? Или же мастер лишь излишне омрачал действительность, чтобы склонить патрициев к своему мнению? Гиб Аянфалю не хотелось верить ему. Но интуиция подсказывала, что кое в чём мастер стражей мог быть прав. Смута начнётся, но час её неведом никому.
Думал он и о Хибе, впервые не чувствуя от этих воспоминаний почти никакой боли. Видел бы Хицаби Багровый Ветер, оставаясь ещё таким, как до исправления, куда залетел его несмышлёный товарищ. Строитель не сомневался, что он отпустил бы тут какой-нибудь насмешливый комментарий, даже понимая, как никто, тяжесть случившегося. Если бы Хиба не забыл его, пройдя через исправление, то наверняка пришёл бы на прощание вместе с Зоэ и Эньши. А вместе с Хибой пришёл бы и Бэли, не обезображенный болезнью. Впрочем, это дитя наверняка уже отпустили из Низа, и теперь он живёт в одной из обителей недр и совершенно ничего не помнит о своём происхождении и истинном родителе. Бэли сейчас единственный счастливый, освобождённый забвением от прошлого. Хибу же матери Линанна и Саника уже должны были отпустить из Белого Оплота Рутты, и теперь он наверняка уже трудится под лучами Онсарры, избрав себе новую рабочую точку. Либо же, как подсказывала Гиб Аянфалю интуиция, готовится к тому, чтобы вновь принять служение Салангуру.
* * *
Спустя некоторое время Гиб Аянфаля начал донимать голод. Прежде строитель никогда не чувствовал его настолько жёстко. Лёгкий дискомфорт и напоминания Голоса – сущие пустяки по сравнению с истощением, которое теперь буквально грызло его изнутри. Обычно любая пища, пасока или амброзия подпитывали пурное тело. Пыль частично преобразовывала её в энергию, частично в саму пуру, которую разносила по каналам, поддерживая тело в целости. Теперь юному асайю оставалось довольствоваться только той энергией, которую приносили волны, но вещественно поддерживать тело было нечем, и потому оно отчаянно требовало пропитания. Гиб Аянфалю оставалось лишь мысленно бороться с голодом. Он пытался отвлекаться на воспоминания, но это мало помогало: мирное течение жизни на твердыне либо скатывалось к одним трапезам абы Альтаса, либо просто прерывалось мыслями о нужде, и Гиб Аянфаль ничего не мог с этим поделать. Жалея, что он не техник волн, юный асай погружался в дикие волны, терпя их лютый нрав и радуясь, что хоть в чём-то они могут помочь ему. Однако по прошествии сотен дней, проведённых в непрерывной борьбе с голодом, Гиб Аянфаль ощутил, что постепенно слабеет и остывает. Вынырнув однажды, он застыл в неподвижности, будучи не в силах двинуть ни ногой, ни рукой. Лишённое собственной энергии и едва подогреваемое пылью пурное тело просто замёрзло. Он принялся усиленно гонять пыль, не жалея себя и вскоре подвижность более-менее вернулась. Но отныне Гиб Аянфаль опасался нырять в волны надолго, боясь замёрзнуть окончательно. Потому вскоре кроме голода его начала одолевать и тяжёлая усталость. Он никогда не засыпал глубоко, сберегая сознание от волн, но делать это с каждым разом становилось всё сложнее. Перегруженное информацией внутреннее поле гудело, требуя отдыха. Мысли путались, преследуемые видениями и физическими муками, и потому однажды он уснул против воли, совсем перестав контролировать себя.
Впервые за долгое время, прошедшее с мига, когда они с Ае разлучились, ему начал видеться сон. Он увидел себя под сводами белой башни. На груди красуется алый знак, а тело стало плотным, неимоверно сильным и быстрым. Гиб Аянфаль чувствовал, что под знаком в его пылевом сердце горит скрытый от всех глаз неугасающий огонь, представляющий собой одну из величайших ценностей всех твердынь Онсарры.
Вокруг много других асайев – сколько, невозможно сосчитать. Одни восседают в стороне на ступенях, внимательно за ним наблюдая, другие терпеливо ждут чего-то совсем рядом, и двое заняты им самим – они оплетают его тело алыми лентами, как некогда оплетал его друг Хиба. Гиб Аянфаль смотрел на окружающие его лица, но не мог никого различить – они словно расплывались и ускользали от взора. Только эти двое и были ему видимы и знакомы – один из них был Сантей, другой – Сэллас Салангури.
Когда плетение было окончено, Сэллас, бросив на строителя короткий и властный взгляд, отступил в глубину залы, занимая среди присутствующих место главенствующего, а Сантей облачил Гиб Аянфаля в такой же наряд, в каком был сам.
– Пора спускаться, – сказал он, глядя на строителя пронзительными синими глазами, – Мы с тобой последние, а снаружи собралось множество асайев, которые ждут нас.
И он направился к выходу, не дожидаясь реакции на свои слова. Гиб Аянфаль осмотрел себя – алая акапатоя теперь покрывает плечи и кажется ему столь привычной. Он пошёл вслед за Сантеем, и вышел на верхнюю террасу. Весь город теперь умещался на гигантской лестнице, ведущей к белому шпилю, а вокруг – просторы твердыни, ровные до самого горизонта.
Впереди их ждёт, почтительно склонив голову, мастер стражей. Сантей совсем рядом тихонько усмехнулся. Когда Гиб Аянфаль подошёл ближе, страж поднял голову и произнёс резким и чётким голосом:
– Все эти асайи собрались, чтобы увидеть вас. Но мы не можем позволить им подойти ближе. В городах бушует смута. Её сеют те, кто не желает слушать Голос. Вы должны усмирить их своим присутствием. Твердыни Онсарры уже давно не видели алого пламени Салангура.
Гиб Аянфаль ничего не смог ответить ему. Он прошёл мимо, не то ведомый, не то сопровождаемый Сантеем. На одной из террас он увидел высокого патриция-архитектора со знаком-синими кругом и целой толпой детей разного возраста. Он звал Гиб Аянфаля к себе, называя целой чередой забавных имен. Сам строитель не мог вспомнить его и, казалось, видел впервые. Он вопросительно взглянул на Сантея.
– Очень странный мастер, – с добродушной насмешливостью ответил проводник, – нам лучше пройти мимо, если мы не хотим остановиться и вновь погрузить твердыни Онсарры в бездну смуты. Сэле больше не может просить. Для него пришло время приказов.
Гиб Аянфаль пошёл дальше, оставляя позади себя тысячи террас, с каждой из которых кто-нибудь звал его к себе. А на площади его ждали чёрные стражи. Стоящие чёткими и стройными рядами, они поднимали вокруг себя такое же ровное звучание волн, готовые в один миг сорваться с места, чтобы отразить возможный удар. Дальше на горизонте, очищенном от обителей, чернеют зловещие облака пылевых туч. Они не смеют приблизиться, пока он и Сантей шествуют по твердыне.
Вдруг послышался шум. Гиб Аянфаль оглянулся и увидел, что стражи ведут двух техников волн. Один из них в чёрных одеждах с лентой учителя над высоким лбом явно бывалый мастер, второй в зелёном облачении ещё совсем юный. Руки их крепко перевязаны лентами на запястьях, а внутренние поля скованы общим полем стражей. Лицо молодого техника так же спокойно и невозмутимо, как и у старшего учителя, который, прямо взглянув в глаза юному асайю, громко произнёс:
– Гиб Аянфаль!
Никто из зовущих его прежде не смог сказать именно это. Гиб Аянфаль уже хотел подойти к плененным, как один из стражей остановил его.
– Это покрыватели искажённых, которых нельзя простить! Уничтожьте их нижние дары, господин Сэле! Именем Салангура!
Но Гиб Аянфаль не мог двинуться с места, глядя на лицо техника и вспоминая его. Это был мастер Роз. Он взглянул прямо в глаза Гиб Аянфаля, а затем поднял руку, освобождаясь от пут, и легонько прикоснулся тонким пальцем к его лбу. В тот же миг окружающие видения растаяли в пустоте, и Гиб Аянфаль ощутил, что остаётся с техником наедине посреди безмолвного космического пространства. Губы мастера Роза изогнулись в едва заметной улыбке:
– Так далеко от Анисана и совсем один…
Сон прервался, и Гиб Аянфаль вернулся в активное сознание. Увиденное взволновало его своей неожиданностью – прежде он вспоминал о мастере Розе лишь вскользь и никогда не говорил о нём с Ае, чувствуя, что если старший родич и знает о первом исчезнувшем, то относится к нему неодобрительно. Ушедший к Сиэлю Бозирэ говорил об убеждениях своего учителя вполне однозначно. Но в сём видении мастер Роз присутствовал столь ярко, что Гиб Аянфаль всем нутром почувствовал его присутствие рядом, и ему даже пришла мысль о том, что таким образом техник связывался с ним через волны. Его последние слова продолжали звучать в ушах как слабое эхо, а на лбу Гиб Аянфаль ощущал тлеющее тепло от призрачного касания. Он тут же осознанно прислушался к окружающему пространству, но не обнаружил ничьего присутствия.
Гиб Аянфаль попытался открыть глаза, с ужасом ощутив, что не может этого сделать. Веки его оцепенели от холода, сомкнувшись навсегда, так же как застыло и всё тело. Руки и ноги замерли в том положении, в котором он уснул, а едва текущая пыль уже не могла достаточно разогреть их, чтобы вернуть возможность движения. Она текла медленнее, чтобы не травмировать изнутри ставшую слишком хрупкой истощённую пуру. Только давно распустившиеся алые волосы колышутся в завихрениях волн, иногда легко задевая неподвижное лицо.
Гиб Аянфаля охватило отчаяние. Хоть движение и не имело смысла в пустоте, но оно было частью его самости, а теперь он лишился власти над телом, уподобившись дикому камню! Отныне лишь роящиеся мысли подвластны ему. Гиб Аянфаль подумал, что непременно заплакал бы над собственной беспомощностью, но из-за недвижности просто не может этого сделать. Теперь слёзы растворяются в горьких размышлениях над самим собой. Отдалённая надежда, прежде обнадёживавшая его, померкла, и он всё чаще начинал сожалеть о таком завершении пути. Неужели его мать, наверняка способная предвидеть ход жизни, пожелала такого? Гиб Аянфаль не знал, и, смирённый, уже не чувствовал прежней досады. Он вновь вернулся к мыслям о своей творице и погружался в бесчисленные вольные мечтания, перемешанные со снами.
Чувство времени начало изменять ему – отрешившись от мыслей, он уже не сразу ощущал, сколько времени прошло, а то и вовсе не мог этого понять. Должно быть, он постепенно приближался к Белой Вечности, для которой не существует никаких измерений. Белая Вечность теперь не отделена от него ни горизонтом Поля Мечтаний, ни загадочными верхними отражениями. Она здесь, вокруг, охватывает его как живое существо, как чьё-то внутреннее поле, столь дорогое ему. Гиб Аянфаль вновь почувствовал чьё-то присутствие рядом и не мог понять – наяву ли, или же это его сознание, перегруженное хаосом смешавшихся мыслей, сеет обман. Он больше ничего не вспоминал и ни о чём не думал, оставляя всё это далеко позади. Лишь размышления об этом присутствии оставались в его опустошённом сознании. Даже мучивший его на протяжении оборота голод затих, укрываясь в глубине холодной пуры. Гиб Аянфаль больше ни о чём не тосковал, окончательно приняв свой путь.
Последним ясным видением, что посетило его, был ещё один сон. Дух его как будто покинул замёрзшее тело и перенёсся далеко на твердыню Онсарры в маленькую комнату из бирюзовых стеблей под сводами старой обители. Он лежит на своём ложе, и лучи Звезды, проникая внутрь, согревают его приятным теплом. А он продолжает лежать, скованный тяжестью, и слушает тихие звуки общины – голоса асайев, лёгкий гул их внутренних полей, шорох серой пыли в стеблях стен, колебания волн и шелест листьев. И вот на фоне этого проступают чёткие шаги – к нему входит аба Альтас. Гиб Аянфаль видит его лицо сквозь сомкнутые веки. Оно такое же, каким он увидел его в миг своего пробуждения. Аба берёт его за плечо, беззвучно прося пойти следом. Гиб Аянфаль соглашается. Он сейчас поднимется. И когда это ему, наконец, удаётся, то и комната, и аба Альтас, и всё остальное вдруг исчезает, смываемое мощным потоком пустоты.
Сознание вновь вернулось в неподвижное тело и замерло, не испытывая больше ни единого движения. Сон улетел, унося за собой всё, что прежде наполняло его – чувства и мысли, привязанности и знания, память и мечты, стремления и цели… Вся самость его растворилась в бесконечной пустоте. Последней искрой в неукротимом вихре забвения промелькнули имена. Большое «Гиб Аянфаль», маленькие «Янфо» и ласковое «Яфи». Теперь он – асай, очищенный и освобождённый от всего.
Пыль стала почти недвижна, укрощённая кристально чистым сознанием, а внутренний слух, ставший необыкновенно чутким, вдруг уловил зовущее звучание – частоту, исходящую от далёкой золотистой звезды, которую он никак не мог расслышать прежде. Теперь она заполняла его всего, ибо ничто не могло препятствовать ей. А вместе с тем внутренне поле заколыхалось от уже знакомых странных волн. Только теперь их источник – он сам, исполненный внутренней пустоты.
