Текст книги "Башни Анисана (СИ)"
Автор книги: Ольга Каверина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)
– Что вы делаете? – только и смог воскликнуть Гиб Аянфаль, совершенно не ожидавший подобного.
– С тебя хватит на сегодня, – прямо ответил Сэле, – отправляйся-ка домой! Ну и, думаю, ты обладаешь достаточной проницательностью для того, чтобы понимать, с кем стоит делиться этими впечатлениями. Ступай!
И он что есть силы метнул юного асайя через пропасть. Гиб Аянфаль в ужасе зажмурился, и в следующий миг растянулся на полу посреди коридора. Он тут же вскочил, оглядываясь назад – за спиной неспешно зарастала им же проделанная дыра в прозрачной стене. А там всё так же высилась башня, устремлявшаяся в спокойное небо, да пустовала сонная площадь…
Гиб Аянфаль некоторое время продолжал смотреть на улицу, запоминая то, что ему было позволено увидеть. Эти ощущения нужно тщательно сохранить в памяти, чтобы потом не сомневаться в правдивости, так как первый же наплыв волн сказал ему, что всё это – лишь очень яркое видение. Он скорее всего снова уснул посреди галереи, как и во вовремя встречи с консулом Гейст, только вот сон его был короток, и потому никто не пришёл ему на помощь. К волнам присоединился и Голос Ганагура, настойчиво убеждавший вернуться в замок и уйти на покой. Гиб Аянфаль перестал ему сопротивляться.
* * *
К его собственному удивлению воспоминания об увиденном стали казаться правдивей, когда он оказался дома. Должно быть, это произошло от того, что мощные волны завесы остались далеко позади. Уединившись у себя в комнате, Гиб Аянфаль погрузился в размышления. В душе у него пробудилось жгучее возмущение тем, что никто кроме него, похоже, не знает о том, что сейчас творится у Красной башни. Город мирно погружается в сонные волны, в то время как чёрные стражи во главе с Сэле бьются с чудовищем, какое ещё поискать! То, что это делалось для того, чтобы сохранить покой мирным асайям, теперь казалось Гиб Аянфалю слишком слабым оправданием. Сам он предпочёл бы знать правду, какой бы она ни была. А Голос всё настойчивей увещевал, что ему не следует нарушать чужое спокойствие. Гиб Аянфаль только сердито отмахивался от него тем, что и так будет молчать. Обсудить всё можно было только с Хибой, уж он-то наверняка в курсе истинного положения дел. Сколько же ещё подобных событий пропустил он и другие жители Рутты, занятые в простом труде? В памяти всплыло происшествие в замке жнецов, вспомнились тревожные проблески в общих волновых токах, недавний разговор о ловицах и чёрной болезни. Все эти события складывались в одну целостную картину, которую он не мог до конца понять, скованный неведением. Эти мысли очень взволновали юного асайя, они будили в нём жажду действий и стремление узнать больше. Хибе, занятому розысками Бэли, пока не требуется его помощь, а больше ему не за кого уцепиться. Разве что… тот недужный. Несмотря на агрессию тучи, он просил помощи. Кто он? Несчастный свидетель того же, с чем сегодня столкнулся Гиб Аянфаль? Жертва ловиц? В любом случае он может знать хоть что-нибудь.
Белые сёстры говорили, что уведут его в низ замка. Там есть отдельные залы для недужных, где они живут, пока их или не исцелят, или не направят в Белый Оплот. Что, если этот асай всё ещё здесь?
Гиб Аянфаль решительно поднялся с ложа и прислушался к пространству приготовившейся к ночи обители – большинство жителей находилось в своих комнатах, уходя на покой. Если он подождёт ещё немного, то сможет пробраться в низ незамеченным. Хоть посещение его и не запрещалось, но чутьё подсказывало, что его затею следует осуществлять в стороне от чужих глаз.
Ход в низ располагался в нижних пурных купальнях и представлял из себя ничем не примечательный проём меж стеновых стеблей в дальнем зале, укрытый за хранилищем готовых одежд. Дождавшись наступления глубокой ночи, Гиб Аянфаль без помех добрался туда и столкнулся с первым препятствием – ход окружал средней силы волновой барьер, настойчиво убеждавший вернуться назад. Строитель закрыл сознание и стремглав пронёсся по открывшемуся за проходом коридору, остановившись, только когда информационная завеса осталась позади.
Прежде ему никогда не приходилось посещать низ. Аба Альтас ещё в первые дни его жизни показал этот ход, назидательно сказав, что лучше будет, если у Гиб Аянфаля не возникнет надобности идти туда, кроме тех случаев, когда обитель будет нуждаться в масштабном восстановлении. Он прислушался к волнам – вокруг стояла холодная тишина, негромкий шелест остался далеко за толстыми стенами. Низ – своеобразная ступень перехода к подтвердынной части обители, где общие волны уже не властвовали, уступая место иным информационным потокам. А кроме тишины в коридоре царила кромешная темнота, разбавляемая лишь чуть брезжившим свечением далеко впереди.
Гиб Аянфаль торопливо пошёл на свет. Он вступил в огромную залу, посреди которой разверзлось широкое жерло замкового канала – пропасти, соединявшейся на недосягаемой глубине с туннелями верхних недр и глобальным пылевым океаном, из которой некогда была поднята сама обитель. Снизу доносился мерный гул, и Гиб Аянфаль ощутил невольный трепет, созерцая основу основ обители, в которой он пробудился и вырос.
Осторожно подойдя ближе, он заглянул в тёмную бездну. Лицо его жгуче обдало горячее дуновение, и он поспешно отпрянул – из канала вверх устремлялись мощные потоки, нёсшие в себе миллиарды серых пылинок. Это было дыхание твердыни, обновлявшее управляемую материю, из которой возведена обитель. Стены канала пребывали в постоянном движении – отработавшая своё материя мерно сползала вниз в глобальный пылевой океан, где за неё принимались глубинные горняки. Из-за всего этого стоять на краю канала было опасно.
Гиб Аянфаль отошёл и огляделся в поисках чего-нибудь пригодного для переправы через жерло. Как подсказывало ему чувство пространства на той стороне был такой же коридор, ведущий к нижним залам недужных, в которые ему и нужно было попасть. С правой стороны он увидел неширокий мостик из переплетённых серых стеблей, огибавший канал вдоль отвесной стены. Гиб Аянфаль тут же направился по нему вперёд, прикрывая руками лицо от жгучего дыхания твердыни.
Оказавшись на другой стороне, он пустился в путь по извилистому коридору, соединявшему пустующие залы, погружённые в темноту, пока не увидел в одной из них приглушённый свет, излучаемый полом и несколько лож, одно из которых было занято. Гиб Аянфаль подошёл ближе, вглядываясь в чью-то фигурку, укрытую серой материей. Судя по росту, это ребёнок-подросток.
Нутро Гиб Аянфаля сжала ужасная догадка – он понял, кто перед ним, чувствуя щемящую пустоту в груди. Он подошёл ближе и осторожно сжал рукой край покрывала. Кажется, в похожей материи аба некогда принёс в обитель непробуждённую Гиеджи… А теперь он видит её на поражённом страшным недугом асайе.
Гиб Аянфаль решительно откинул покрывало и увидел перед собой лицо Бэли. Но что же с ним было! Некогда белоснежная кожа посерела, чёрные волосы, оплетённые лентой, слиплись в ком. Тело его было совершенно обезображено – у Гиб Аянфаля сложилось впечатление, что от него отслоились целые фрагменты пуры, а новая плоть, возложенная на повреждённые места, так и не смогла прижиться. Из-за этого пурную кожу пересекали глубокие трещины. Ребёнок толи спал, толи был в забытьи, а Гиб Аянфаль не мог отвести от него взгляда, совершенно не зная, что делать.
– Бэли! – позвал он, присаживаясь перед ложем, и накрывая ладонью его ладонь, – Бэли, я пришёл. Ты меня слышишь?
Бэли легонько вздрогнул и приоткрыл глаза, уставившись на Гиб Аянфаля немигающим отстранённым взором. Несколько мгновений он точно не узнавал, кто перед ним, а потом тихо спросил:
– Янфо?
– Да. Как хорошо, что я тебя нашёл! Хиба тебя всюду ищет!
– Хиба? – так же отстранённо спросил Бэли, после чего на его лице отразились слабые эмоции, – Хицаби, мой аба, да? Тот, кто сотворил меня вместо матери-Звезды…
– Да, – подтвердил Гиб Аянфаль, удивлённый словами Бэли, – хочешь, я сейчас пойду и приведу его? Мы вместе выберемся отсюда!
– Постой, – пальцы Бэли чуть сжали его ладонь, – я не смогу уйти. Это чёрная болезнь, из-за неё всё забываешь. Янфо, покажи мне абу, я хочу вспомнить. Чтобы думать о нём. До конца.
Гиб Аянфаль едва сдержал себя. Внутри у него всё рвалось бежать прочь, схватив Бэли на руки. И там наверху вновь пуститься на поиски Хибы, в чём ему помогла бы обострённая переживаниями интуиция. Но эта смиренная просьба остановила его.
– Смотри, – проговорил он и, приложив руку ко лбу Бэли, передал ему мысленный образ.
Лицо Бэли прояснилось. Он крепче сжал руку Гиб Аянфаля и ничего не говорил, должно быть, наслаждаясь полученной мыслью.
– Я никак не мог вспомнить, как он выглядит, – проговорил он, – ты ведь побудешь со мной Янфо, пока я не усну?
Гиб Аянфаль кивнул.
– Хочешь, я унесу тебя наверх? – спросил он, – Если… тебе и вправду придётся уснуть, то лучше там, под светом Онсарры.
Но Бэли только покачал головой.
– Белые матери не разрешат, – ответил он, – это они сказали, что к утру всё кончится. Они говорили так, будто это будет просто покой, как и в каждую ночь. Но Хицаби ещё давно рассказывал мне о болезни. Сон – это забвение. После меня унесут к Ци. Но я хотя бы буду спать, вспоминая об абе. Янфо, передай ему, что я помню и люблю его.
Гиб Аянфаль скупо кивнул, не зная, как выразить переполнявшие его горькие эмоции.
– Да, Бэли, – проговорил он, – если бы я только знал, что ты здесь, он бы сейчас пришёл со мной! Но кто с тобой это сделал?
– Я точно не помню, – прошептал Бэли, – но, кажется, она была одна. Ты знаешь, ядущая, которых под покровом Голоса ещё зовут ловицами. Она схватила меня, коснулась шеи чем-то чёрным, похожим на пылеток, выходящий прямо из её рта. И так держала очень долго. Но я вырвался и убежал. Я звал абу, но волны точно не слышали меня. А потом… я не помню. Знаешь, Янфо, мне всё время хочется есть. Такой голод. Даже во сне.
– Принести тебе пасоки?
– Нет. Если ты уйдёшь, то насовсем! А когда я вижу тебя, то как будто бы вспоминаю, всё, что было.
Взгляд Бэли впился в его глаза. В нём светилась осознанная обречённость, и вместе с тем равнодушие надвигающегося забвения. Гиб Аянфаль только молча смотрел на него в ответ, пока прямо перед ним на лоб Бэли не легла чья-то белая рука с тонкими пальцами, отчего глаза его мягко закрылись.
Гиб Аянфаль, изумлённый тем, что совершенно не уловил чужого приближения, поднял голову и увидел перед собой высокую белую сестру, которая, похоже, совершенно не удивилась его присутствию в залах недужных. Взор её спокойных серебристо-фиолетовых глаз пронзал насквозь. Гиб Аянфаль сходу отметил, что незнакомка отличается от обычных замковых сестёр – её сложение излучает мягкую мощь, отблески которой Гиб Аянфаль прежде замечал у только у Росер. На лбу её чернело четыре энергометки, передник был насыщенно синего цвета, а за воротом белой рубашки поблёскивал золотой круг патрицианского знака. Волны вокруг излучали почтительный трепет, так что перед неизвестной хотелось склонить голову в выражении глубокого поклонения. Всё это говорило о её высоком положении белой матери. В отдалении стояла ещё одна неизвестная мать в таком же синем переднике и с лентами, оплетавшими высокий лоб, и хорошо знакомая Тэти, казавшаяся непривычно маленькой на фоне своих высокорослых коллег: как среди белых сестёр, так и среди нэн старшие и опытные асайи имеют более мощные и плотные пурные тела.
Гиб Аянфаль отпустил руку Бэли и поднялся на ноги. В первый миг ему захотелось немедленно броситься прочь – он уже слышал возмущение Голоса из-за того, что рискнул пройти за барьер, а то, что его заметили другие асайи, ещё больше усугубляло положение. Однако белые матери взирали на него со спокойствием и величественной добротой, так что он почувствовал, что может остаться. Для этих асайев как будто бы были неведомы многие условности Голоса, и потому Гиб Аянфаль, уже окончательно взяв себя в руки, обратился к матери с золотым кругом патрицианского знака, глядя в её неприступно спокойное лицо:
– Вы поможете Бэли? Вы ради него пришли, правда?
Белая мать бесстрастно взирала на него, не торопясь с ответом.
– К утру Бэли уснёт, и тогда его унесут в Низ на очищение. Мы уже облегчили его страдания насколько могли. Ваш приход, конечно, вырвал его из сна. Но вы тоже принесли ему то облегчение, которое он ждал.
– Что будет представлять из себя это очищение? – тут же спросил Гиб Аянфаль, – почему вы не можете исцелить его здесь?
– Можем. Но, видите ли, Гиб Аянфаль, чёрная болезнь стоит особняком среди асайских недугов. Это самый тяжёлый вид приобретённой болезни, так как она затрагивает все семь жизненных даров асайя. Если обычные болезни ведут к нарушению физической структуры пыли, то чёрная напротив оставляет пыль целой, но заставляет её терять вита-информацию, обращая в обезличенную субстанцию, которую легко взять под контроль извне. Как вы понимаете, вследствие этого асай теряет и своё пурное тело, а если он ещё недостаточно стоек, то и волновые отражения его начинают отделяться одно от другого, не удерживаемые больше двумя нижними дарами. В руках ловиц всё это протекает в сотни раз быстрее, приводя в конечном счёте к завершению воплощения. Если асайям удаётся вырваться, то они продолжают разрушаться, но только медленно и мучительно. Остановить процесс и соединить всё воедино способна либо белая мать, либо нэна. Однако, существуют законы относительно того, в чьи руки попадёт поражённый асай. В случае Бэли, он должен быть передан нэнам. Что мы и вынуждены будем сделать утром.
– Но его аба будет против! – воскликнул Гиб Аянфаль, – он сам говорил, что не хочет, чтобы его дитя попало в недра. Знаю, вы не позволяете им считать друг друга родичами. Но волны уже связали их! И сейчас Хиба должен тут быть! Вместе с Бэли!
Сиятельный лик белой матери стал строгим.
– Для Хицаби сейчас как никогда важно оставить своё дитя! – непреклонно сказала она, – нам тоже хотелось, чтобы Бэли продолжал жить под лучами Онсарры. Но Хицаби поступал с ним так, как поступают со своими детьми те, кто властвует в недрах. Стоит ли удивляться, что в этом случае жизнь Бэли сложились именно так? Я знала, что вы придёте сюда, Гиб Аянфаль, и зададите такой вопрос. Звезда ещё не посвятила вас в тонкости секрета жизни, и я могу лишь призвать вас к тому, чтобы вы ни в коем случае не говорили Хицаби о том, что видели и слышали здесь. Ваши слова навредят и ему, и Бэли, и вам самому. Именно сейчас у него есть шанс отпустить, сделать то, что он должен был сделать с самого начала. Ваш друг получил очень большую власть над путями жизни, но не смог правильно ей распорядиться. Когда-нибудь вы сможете это понять, Гиб Аянфаль, когда волны одарят вас знаниями. Пока же не вмешивайтесь. Дайте вашему другу пройти испытание, а Бэли спокойно воссоединиться в семи дарах.
Гиб Аянфаль не мог беспрекословно воспринять эту речь. Он видел, что мать много не говорит ему, путая загадочными словами, и не мог смириться с тем, что его отстраняют от ситуации. Он вскользь взглянул на вторую матрону, и вдруг интуиция мягко указала ему на воспоминание о давнишнем разговоре с Хибой на вершине старой башни.
– Так вы… его сёстры?! – негромко спросил он. Лица белых матерей никак не изменились, но их молчание только крепче убедило Гиб Аянфаля в верности его догадки.
– Почему вы так жестоки с ним?! – уже во весь голос воскликнул он, глядя прямо в глаза белой матери, – если вы – одна семья, то как вы можете так поступать?!
Его плеча коснулась рука Тэти.
«Не следует так говорить с матроной Линанной, Янфо», – беззвучно сказала она, – «Она вместе с матроной Саникой спустилась к Бэли из храмов Белого Оплота Рутты! Им полагается почёт, и вы должны быть с ними вежливы, даже если не хотите соглашаться».
Гиб Аянфаль с недовольством взглянул на замковую сестру, собираясь возразить, но его опередила сама мать Линанна, догадавшаяся, о чём идёт их мысленный разговор:
– Не надо упрекать его, Тэти, – мягко проговорила она.
В это время вторая матрона, прежде отстранённо наблюдавшая за дискуссией и названная матерью Саникой, подошла ближе, и, склонившись над Бэли, прислушалась к его внутреннему состоянию, после чего снова заботливо закрыла его с головой серой материей. Гиб Аянфаль не мог оставить это без внимания.
– Бэли пожаловался мне, что очень голоден. Дайте ему пасоки, если стремитесь унять страдания!
– Его тело разрушается изнутри. Принять пищу оно уже не способно, и голод уймётся только тогда, когда Бэли уснёт чуть крепче, – спокойно ответила мать Саника, – если бы вы его не разбудили, то он не ощутил бы этого.
Она выпрямилась и коротко кивнула своей коллеге. Мать Линанна подошла к Гиб Аянфалю и, взяв его за подбородок, коснулась большим пальцем уголка его губ. Сей жест был незнаком юному асайю, но из-за него всё его тело охватило странное оцепенение, так что Гиб Аянфаль совершенно не мог сопротивляться действиям матроны. Прикосновение длилось всего несколько мгновений, после чего белая мать убрала руку и негромко сказала:
– Так будет лучше для всех, Гиб Аянфаль. Примите молчание. Тэти, проводите Гиб Аянфаля наверх более безопасным путём, чтобы ему не пришлось вновь перебираться через канал.
Тэти кивнула и подошла к строителю, собираясь ему что-то сказать. Но Гиб Аянфаль отскочил от неё и сам бросился прочь туда, где зияло чёрное жерло канала.
Гиб Аянфаль был потрясён. Уверенность в будущем и настоящем, которая есть у каждого асайя, пошатнулась, и он впервые ощутил хрупкость мира, согретого лучами Онсарры, к которому он так привык. Почему аба Альтас никогда не говорил ему о таких вещах? Голос и волны оберегают общий покой – пусть. Но аба Альтас должен был быть с ним искренен. Он считал его неготовым к этому? Прозрение зародило в душе горькую обиду, которая жгла его как раскалённая пыль. И что теперь делать? Непременно рассказать всё Хибе, когда они встретятся невзирая на слова белой матери. И, если они не успеют застать Бэли здесь, то он хотя бы передаст прощальное слово…. В памяти вновь ярко предстал страдающий от чёрной болезни ребёнок, и веки Гиб Аянфаля обожгли горькие слёзы жалости. Торопясь к другу, он стремительно пронёсся по хрупкому мостику над страшной бездной, даже не заметив жгучего пыльного ветра, взлетел вверх по коридору, проскочив сквозь барьер и выбежав в залу с купальнями. Только тут он остановился, вдруг почувствовав себя плохо.
Пыль в теле замерла, и оно так ослабло, что Гиб Аянфаль был вынужден опуститься на пол рядом с одной из купелей. Жгучие и гневные мысли, терзавшие его, сплелись в неясное месиво, становящееся всё более нечётким. Образы, слова, которые он слышал и произносил совсем недавно точно разбегались в стороны едва он пытался к ним мысленно обратиться.
Это продолжалось, как показалось ему, довольно долго. Но вот слабость отступила вместе с тем, как пыль разогналась до своей обычной скорости. Гиб Аянфаль поднялся с пола и медленно, точно опасаясь совершить лишнее движение, побрёл наверх. Он вспомнил, как искал Хибу возле Красной башни, наблюдая её разрушение под покровом консула Сэле. Затем он вернулся к себе и, желая большей правды, направился в низ, чтобы навестить недужного. После этого момента воспоминания становились какими-то нечёткими. Гиб Аянфаль чувствовал, что вся информация есть в памяти его пыли, но она упорно не желает принимать внятные образы и слова, как будто становясь недоступной для него самого. Гиб Аянфаль помнил только тревогу и пронзительную душевную боль от собственного бессилия.
Ноги сами привели его в садик Гиеджи, и он направился за деревья, где смолкало звучание волн. Сегодня ему больше не хотелось их слышать – он жаждал остаться наедине с собой. Щёки его жгли пылевые слёзы, сами собой выступившие ещё внизу. Но как только он опустился на траву, его одиночество прервало чьё-то приближающееся присутствие. Гиб Аянфаль поспешно утёр слезы и, поднявшись на ноги, обернулся. Из-за деревьев на поляну неслышно выступил Ае. Его волновые крылья излучали мягкое голубое свечение, разогнавшее окутавшую сад темноту. Лицо старшего родича величественно спокойно, проницательный взгляд прикован к Гиб Аянфалю. Он подошёл к строителю и остановился, ни слова не говоря. Гиб Аянфаль почувствовал, что тем самым Ае предоставляет ему право самому сказать то, что он считает нужным.
– Я был возле Красной башни, – прямо заявил он, и замолк, вдруг почувствовав, что просто не может продолжать. Бурлившие внутри слова и эмоции упорно не желали складываться в слова, а спокойствие Ае вдруг показалось ему каким-то кощунственно неправильным на фоне неведомого горя, которое он перенёс.
– Да, – коротко ответил старший родич, – и вижу, на пользу тебе это не пошло.
– Значит лучше было бы ничего не знать? – гневно ответил Гиб Аянфаль, ощущая, что зародившийся протест взрастает в нём с новой силой, – недаром же над городом сейчас беснуется пылевая туча, но никто ничего не видит! Ты-то наверняка знаешь?
– Знаю, – не стал отрицать Ае, точно не заметив его колкости, – и хорошо, что никто кроме патрициев этого не видит. Чёрные стражи и техники волн прекрасно справляются со своим трудом. Так к чему заполнять волны тревогой, которая ни приведёт ни к чему хорошему, кроме пустой паники? Я догадываюсь, Янфо, чем ты сейчас так возмущён. Но сердиться тут нечего – глобальные эмоции, питающие общие мыслетоки, всегда строго контролировались, так как попавшая в них дурная информация способна принести множество бед. Для сохранения постоянства, информация о бедствиях в них не допускается, пока есть те, кто успешно справляется с ситуацией. Зачем бередить дурными вестями асайев, которые ничем не смогут помочь? Или которые и вовсе не хотят знать о чём-либо за пределами своей общины? Только если угроза выходит из-под контроля, то о ней должны узнать все, каждый в меру своей готовности.
Слова Ае были правдивыми, но Гиб Аянфаль сейчас всем существом своим не мог с этим согласиться.
– А я в любом случае предпочёл бы увидеть истину, – жёстко возразил он, – если хочешь знать, мне всё показал консул Сэле! Он посчитал меня готовым!
– Что ж, это его право, – спокойно ответил Ае, – я же, если честно, отнюдь не доволен твоим сегодняшний состоянием.
– Конечно, тебе было бы удобней, чтобы я ничего не видел! – сердито ответил Гиб Аянфаль, – один только Хиба был со мной откровенен!
Он ждал, что этот упрёк как минимум заденет старшего родича. Но Ае остался спокоен, только слегка приподнял брови.
– Да, этот субъект возымел большое влияние на тебя, – неодобрительно заметил он, – не думай, что сможешь обидеть меня словами, Янфо. Я вижу, насколько ты взволнован, и потому говоришь такое. А по поводу, хм… Хибы, хочу предупредить – если он в скором времени попытается втянуть тебя в очередное своё мероприятие, прошу матерью Онсаррой, откажись! Он сам рискует, и тебя за собой тянет! Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за него.
– А если я сам хочу ему помочь? – дерзко спросил Гиб Аянфаль, – он мой друг, я не могу его оставить!
– Моё дело предупредить, – сдержанно ответил Ае, – будь здесь аба Альтас, ты бы давно сидел в замке как запертый. Я так поступать не могу. Ты свободный асай и волен выбирать. А я лишь могу направить тебя на верную дорогу.
– Не нужно, Ае, – твёрдо возразил Гиб Аянфаль, – я считаю, что пришло время мне самому решать.
Взгляд Ае скользнул вниз, и на его лице, неизменно спокойном прежде, проскользнула слабая эмоция, отражавшая нелёгкие внутренние раздумья. После недолгого молчания он произнёс:
– Что ж, я постараюсь вытащить тебя из любой пропасти. Пока же советую пойти в комнату и лечь на покой. Если не сможешь нырнуть в сонные волны после всех впечатлений, зови – помогу.
– Не нужно. Я останусь здесь.
Ае ничего не ответил ему и, лишь смерив его внимательным взглядом, тихо скрылся за завесой листвы. В тот же миг Гиб Аянфаль почувствовал, что остался один. Внутренний голос упрекнул его, что он отнёсся к старшему родичу слишком резко и несправедливо. Кроме того, этот спор странным образом обессилил его, и он устало опустился на траву. Где то время, когда Ае был идеалом его мечтаний, которому он верил как себе самому?
Гиб Аянфаль лёг и прислушался к отдалённому гулу волн за невидимой стеной тишины. Внезапно навалившееся на него успокоение пронзил резкий волновой позыв. Гиб Аянфаль, оставаясь лежать, пригасил глаза и жадно вслушался. Это был зов Хибы. Бывший чёрный страж просил его прийти утром к вратам обители Сэле. Вот только ответить ему не получилось – зов смолк, и Гиб Аянфаль снова оказался отделён от друга мощной волновой завесой. Это несомненно была просьба о помощи, и он – как раз и есть тот, кто сможет помочь.
