Текст книги "Орден Казановы"

Автор книги: Олег Суворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Глава 21
СЕМЕЙНЫЕ СЦЕНЫ

– Да, Никки, я вполне разделяю твою неприязнь к Вилли, тем более, Германия ведёт себя вызывающе: заключает договор о Тройственном союзе с Австро-Венгрией и Италией, делает генерала фон Сандерса главнокомандующим турецкой армии, и это при том, что в середине года рейхстаг принял закон о значительном увеличении военных расходов. Однако ведь и славянские страны ведут себя далеко не лучшим образом! Стоило им разгромить ослабевшую Османскую империю, как они немедленно передрались между собой. Те самые болгары, которых в прошлом веке мы с такими жертвами освобождали от турецкого ига, заручившись поддержкой Австро-Венгрии, начинают вторую балканскую войну, атакуя сербские и греческие позиции. А в прошлом месяце сербские войска вторглись в Албанию. Согласись, что при таком раскладе сил нашими естественными союзниками становятся Франция и Великобритания. – Сидевший в кресле великий князь Александр Михайлович вопросительно посмотрел на своего царственного племянника, с папиросой в руке прохаживавшегося перед ним по рабочему кабинету Зимнего дворца.

В высокой политике начала двадцатого века огромную роль играли личные отношения царственных домов Европы. Так, двоюродный брат Николая – германский кайзер Вильгельм II, с которым он встречался чаще всего, – был чрезвычайно нервным, почти истеричным человеком, способным вывести из себя любого, с кем общался. Естественно, что после каждого свидания с ним не только царь, но и вся его свита чувствовали себя совершенно разбитыми.

Не стесняясь посторонних, кайзер грубо шутил со своими генерал-адъютантами, бесцеремонно хлопая по спине даже самых почтенных старцев. Однажды он пригласил Николая на свою яхту «Гогенцоллерн». Прибыв туда, российский император с удивлением обнаружил своего кузена стоявшим за алтарём и облачённым в одеяние протестантского пастора поверх мундира. Битый час Вильгельм растолковывал своему гостю смысл какого-то тёмного места из Библии! Кроме того, императрица Александра Фёдоровна благодаря своему воспитанию, ведущую роль в котором играла её бабушка королева Виктория, ощущала себя англичанкой, впитав всю неприязнь между британским и германским королевскими домами.

Да и в личных отношениях английский король Эдуард, во время последнего свидания возведший Николая в ранг адмирала английского флота (за что русский двор отблагодарил его большой серебряной братиной чеканной работы!), производил несравненно более приятное впечатление, поскольку был истинным джентльменом, умевшим создавать вокруг себя атмосферу дружелюбия и непринуждённости. И даже визиты французов республиканцев оставляли достаточно приятное впечатление в отличие от тех же Габсбургов, про которых в придворных кругах ходил следующий анекдот:

«Кто такой настоящий Габсбург?»

«Настоящий Габсбург – это человек, который способен целый день просидеть над обсуждением вопроса, какого цвета – жёлтого или синего – должны быть канты у стрелкового батальона».

Тем временем Николай II подошёл к окну и, внезапно что-то вспомнив, негромко фыркнул.

– Вчера в «Санкт-Петербургских ведомостях» я встретил заметку под названием «Закопчённая Англия», – снова поворачиваясь к своему собеседнику, пояснил он. – Речь там идёт о то, что ежегодное потребление топлива на Британских островах превышает 130 миллионов тонн, причём в дыме, который получается от его сжигания, содержится свыше полутораста миллионов пудов твёрдых частиц, которые оседают на поверхность земли в виде копоти и сажи.

– К чему ты об этом? – нетерпеливо поморщился Александр Михайлович.

– Подожди, я ещё не закончил. Помнится, на Глазго ежегодно оседает около двадцати пудов копоти из расчёта на одну квадратную версту, а на Лондон – около четырнадцати пудов. В целом же на каждого жителя Соединённого королевства приходится почти по полпуда копоти в год. Таковы неудобства сильного развития промышленности в стране, не без злорадства замечает автор статьи.

– Не слишком-то умное и уместное злорадство! Тем более что нам, при наших масштабах и уровне развития, тоже бы не мешало немного подкоптиться.

– Итак, Сандро, – резко меняя тон разговора, продолжал император, – ты по-прежнему считаешь нашим главным врагом Германию?

– Разумеется.

– А вот наш друг советует ни в коем случае не ссориться с Вилли...

Александр Михайлович слишком хорошо знал, кого царственная чета называла «нашим другом», поэтому мгновенно вскипел:

– Как ты, православный монарх, можешь прислушиваться к советам развращённого до мозга костей мерзавца, который своими грязными домогательствами не пропускает ни одной женщины, лопоча всякую ахинею про спасение через плотский грех!

Николай никак не отреагировал на это возмущённое восклицание, и в разговоре возникла напряжённая пауза. Великий князь с сожалением глядел на своего племянника, который в результате смешанных династических браков был всего на два года его моложе. Сам Александр Михайлович был женат на родной сестре царя – Ксении, приходившейся ему племянницей, и уже имел от неё шестерых детей.

– Ладно, оставим это, – сказал он несколько минут спустя. – Кстати, давно хочу представить тебе одною не обыкновенного человека...

– Это – тот самый мистик, про которого ты мне уже столько рассказывал? – сразу заинтересовался Николай, отворачиваясь от окна и подходя ближе.

– Он самый. Не далее, как три дня назад мы провели спиритический сеанс, в результате которого нам удалось вызвать дух Казановы. Однако, когда я спросил у него, какое будущее ожидает нашу Россию, дух отвечал, что доверит сию тайну только самому императору!

По лицу Николая трудно было сказать, насколько серьёзно он воспринял это сообщение, но тут за дверью послышались шорох и сдавленный смех, после чего она отворилась и в кабинет, звонко смеясь, вбежали четыре великие княжны в белых платьях. Александр Михайлович тут же встал и, расплывшись в улыбке, по очереди расцеловал всех девочек. Если в политике его племянник был не слишком удачливым самодержцем, проигравшим войну с Японией и допустившим революцию девятьсот пятого года, то в личной жизни Господь наградил его прелестными дочерьми, любоваться на которых благодаря их естественности, свежести и непринуждённости было одно удовольствие.

Старшей из них – Ольге, которую прочили замуж за наследника румынского престола, – исполнилось всего семнадцать лет. У неё были очень светлая кожа и умные глаза с испытующим взором. Она была горда, открыта, честна и справедлива, выступая арбитром в спорах других сестёр. В отношениях с людьми Ольга вела себя очень непринуждённо, чему немало способствовали её врождённая находчивость и оригинальность.

Татьяна была двумя годами младше и намного сдержаннее. Шатенка, она, по общему признанию, являлась самой красивой, и при этом обладала железной волей, ярко выраженной настойчивостью и упорством. Это была холодная и решительная красавица, лишённая обаяния и непринуждённости старшей сестры. Говорили даже, что по её манере держать себя в ней раньше всех стала проявляться царская кровь.

Мария тоже была красавицей, причём несколько крупноватой для своих четырнадцати лет. Она блистала яркими красками чему способствовало отменное здоровье, у неё были большие чудные глаза, но при этом сама она являла собой воплощённую скромность, сердечность и доброту.

Самая младшая – двенадцатилетняя Анастасия была гораздо менее красива остальных сестёр, зато славилась своим лукавством и баловством. Благодаря природному артистизму она моментально схватывала смешные стороны любого человека или происшествия и мастерски их имитировала или передразнивала. При этом беззаботная весёлость сочеталась в ней с феноменальной ленью, что несколько мешало её успехам в учёбе.

– Откуда это вы, такие весёлые? – поинтересовался Александр Михайлович.

– С урока русской литературы, – первой отвечала Ольга, ласкаясь к отцу.

– Ого! И что же вы там читали?

– Гоголевскую «Шинель», звонкими голосами, но вразнобой отвечали девочки.

– Ну и как, понравилось?

На этот раз инициативу перехватила Анастасия. Мгновенно приняв серьёзный вид, она наморщила нос, заложила руки за спину и, медленно прохаживаясь, начала говорить нарочито гнусавым голосом:

– «Даже те русские писатели, которые стояли наверху социальной лестницы, не брезговали сбегать вниз, перепрыгивая через три ступени, чтобы заглянуть в дворницкую под дверью. Вся большая литература – это беспрестанное копание в душе “маленького человека”, который из-за своей социальной ничтожности не может запретить любопытствующему литературному жандарму вломиться с обыском в его каморку. И всё, что там обнаруживается, с безжалостной откровенностью выносится на литературный свет, становясь предметом праздного любопытства читающей публики и составляя славу автора...»

– Браво, браво! – захлопали в ладоши Мария и Татьяна. – Именно так и проповедовал нам господин Николаев. А мы его ещё спросили – разве бывают литературные жандармы?

– А что вы тут говорили про дух Казановы, дядя Сандро? – неожиданно вспомнила Ольга. – Мы тоже хотим пообщаться с привидением!

Великий князь переглянулся с племянником и с улыбкой отрицательно покачал головой.

– Ну почему, почему?

И все четверо, как по команде, взявшись за руки, образовали вокруг него хоровод, после чего, приплясывая и кружась, начали распевать.

– Хотим увидеть, привидение, чудесное видение, чудесное видение!

Широко улыбавшийся Александр Михайлович, видя перед собой круговорот задорных и милых девичьих мордашек, стоял-стоял, а затем вдруг упёр руки в бока и пустился вприсядку, чем вызвал настоящий взрыв восторженного визга. Сам Николай стоял немного в стороне, с блаженной улыбкой наблюдая всю эту катавасию.

Всеобщее веселье прервало появление камердинера. Подойдя к царю, он что-то негромко сказал ему на ухо, после чего лицо Николая сразу приняло напряжённое выражение. Татьяна, оказавшаяся в тот момент ближе всех к отцу, услышала имя Распутина и громко произнесла его вслух. После этого девочки, мгновенно рассыпав хоровод, устремились к выходу. Одна только Мария обернулась и помахала рукой великому князю.

– Поцелуйте от нас тётю Ксению!

Стоило им скрыться, как Александр Михайлович протянул руку племяннику и сухо заявил:

– Прощай, Никки.

– Ты уходишь, Сандро?

– Да, не хочу сталкиваться с этим мерзавцем. А тебе советую подумать о том, что, прислушиваясь к его советам, ты рискуешь не только потерей империи, но и жизнями своих дочерей!

Лицо Николая исказилось столь болезненной гримасой, что Александр Михайлович понял – он перегнул палку. А ведь, предлагая племяннику познакомить его с Муравским, он имел вполне сознательное намерение вытеснить из императорской семьи Распутина, предложив вместо него другого, несравненно более рафинированного и цивилизованного медиума, чем все те юродивые, которые периодически появлялись при дворе прежде сибирского мужика, начиная с печально известного французского шарлатана мсье Филиппа. И уж куда лучше вызывать дух великого авантюриста Казановы, чем терпеть во дворце запах мужицких портянок!

– Впрочем, ничего ещё не потеряно, – поторопился добавить он, обеспокоенный молчанием племянника. – Так я приведу к тебе своего медиума?

– Разумеется, мне будет очень любопытно. – Николай секунду поколебался, а затем обнял великого князя и добавил: – Знал бы ты, Сандро, как мне всё это надоело – Распутин, политика, склоки, угрозы! Скорей бы наступило Рождество!

Глава 22
МОЛОДОСТЬ

Несмотря на то что едва начался декабрь, над большим катком, залитым на Марсовом поле, царила атмосфера предстоящего Рождества. Разноцветные электрические гирлянды, духовой оркестр, звонкие крики продавцов бубликов и горячего чая да ещё лёгкий снежок, осыпающий непокрытые головы катающихся, – всё это создавало неповторимую атмосферу беззаботности и веселья.

Заразился этой атмосферой и Денис Васильевич, медленно прогуливавшийся вдоль самой кромки льда Когда то и он, ещё будучи гимназистом, больше всего на снеге любил эту загадочно-радостную рождественскую атмосферу. И до чего жаль, что у него до сих пор нет дочери, которую бы он, взяв за руку, мог приводить на каток, чтобы с улыбкой следить за её первыми, неуверенными шагами по блестящему тёмно-синему льду!

Разнежившись от подобной мысли, Денис Васильевич с преувеличенным энтузиазмом приветствовал подкатившего к нему Кутайсова. Журналист был одет в серые спортивные брюки, заправленные в полосатые гетры, толстый вязаный свитер и ярко-белый шарф.

– Что же это вы без коньков, а? – весело заговорил он, пожимая руну уминающегося Винокурова. – Стыдно, дорогой, Денис Васильевич, стыдно!

– В чём мы меня упрекаете?

– Ну, как же… Что я вижу перед собой на катке? Солидного господина в шубе и с тростью, к которому так и хочется обратиться «ваше сиятельство».

– Ну и что из того? Обращайтесь, я не возражаю.

– Вы же всего только профессор, – не унимался журналист, – причём далеко не старый. А, хотите, я покажу вам бодрого старичка академика, который нарезает круг за кругом с таким усердием, что и мне за ним не угнаться?

– Когда вы назначали мне встречу, то не упомянули ни про какие коньки.

– Ну и что – их можно взять напрокат вон в том бараке, и там же оставить вашу шубу.

– Да, но ведь и катался я последний раз едва ли не в вашем возрасте, – с весёлой досадой отвечал Денис Васильевич. – Зачем же позориться перед юной дамой?

– Это серьёзное возражение, – согласился Кутайсов, лихо повернувшись вокруг собственной оси.

– Зачем вы просили меня устроить эту встречу, если я обо всём уже рассказал по телефону? – доставая портсигар и закуривая папиросу, спросил Винокуров.

– А затем, что дело плохо, – становясь серьёзным и прекращая перебирать ногами, отвечал журналист. – Ефимыч, чёрт бы побрал этого ненасытного фавна, разозлён не на шутку и теперь рвёт и мечет, требуя, чтобы я привёл к нему вашу прелестную фрейлину.

– Но это невозможно!

– Сам знаю. Но если я этого не сделаю, то он может принять свои меры.

– Какие ещё меры? И что он может сделать? – забеспокоился Винокуров.

– Да всё что угодно! Наш «святой старец» ведёт себя подобно Нерону, словно бы испытывая – есть ли предел человеческой мерзости и вседозволенности. Так что нам с вами надо спасать прелестную мадемуазель Васильчикову от его мерзопакостных поползновений... Где она, кстати?

– Кажется, вон туда подъехала её карета, – близоруко прищуриваясь, отвечал Денис Васильевич, указывая тростью в сторону Лебяжьей набережной.

Действительно, минуту спустя из указанного им экипажа выпорхнула стройная женская фигурка в длинной чёрной юбке, короткой чёрной шубке с белым горностаевым воротником и белой меховой шапочке. Пряча руки в белую горностаевую муфту – под цвет воротнику – и бодро скрипя снегом, молодая женщина быстро пошла по дорожке, направляясь к ним.

– Чёрт возьми! – восхищённо выдохнул Кутайсов, поправляя свой шарф. – Нет, Ефимычу мы такое сокровище ни за что не отдадим!

Денису Васильевичу крайне не понравилось это фривольное замечание, однако он сдержался.

– Здравствуйте, Елизавета Николаевна, – снимая шапку и нежно целуя вынутую из муфты тёплую ручку, церемонно поклонился он. – Позвольте представить вам Сергея Алексеевича Кутайсова. Прошлый раз у вас не было возможности толком с ним познакомиться.

– Очень приятно. – И фрейлина, отняв у него руку, протянула её журналисту.

– Целовать не буду, иначе могу растянуться прямо у ваших ног, – шутливо заметил тот, подъехав поближе и ограничиваясь рукопожатием. Да и не все обучены таким галантным манерам, как наш дорогой Денис Васильевич. Кстати, а мы не могли видеться с вами ещё раньше – на придворном балу?

– Наверное, – пожала плечами девушка. – Тем более что посещение балов является моей обязанностью.

Наблюдая за ними со стороны, Винокуров постепенно начинал беситься Какими взглядами они обменялись в первое же мгновение' У Кутайсова жадно блеснули глаза, а Елизавета слишком кокетливо склонила головку, отвечая на его глупости Кажем я, им была допущена самая непоправимая оплошность, которую только можно представить.

– Как ваши дела? – спросил он фрейлину, дабы снова привлечь её внимание.

– Плохо, – отвечала она. – Записка Распутина нисколько не помогла. Когда барон Будберг заговорил с императрицей, то она перебила его, запретив впредь упоминать в её присутствии имя моей бедной тётушки. Более того, Александра Фёдоровна даже просила меня передать ей настоятельный совет снова уехать за границу, издевательски прибавив при этом, что дым отечества явно не пошёл ей на пользу.

– И в чём-то она права, – невесело заметил Винокуров. А человек, которого выкуривают из отечества, вряд ли найдёт этот самый дым сладким и приятным. И, всё-таки я не понимаю главного – почему императрица оказалась так жестока?

– Тётка якобы ввела её величество в заблуждение, поэтому сама во всём виновата. Но это, конечно, неправда.

– Я не сомневаюсь, – вмешался журналист, – что старый чёрт Ефимыч уже успел подгадить.

– И что было потом? – продолжал допытываться Денис Васильевич.

– Тётушка пришла в такое отчаяние, что без моего ведома сама поехала к Распутину, дабы удовлетворить его гнусные желания. Но тот её грубо выставил, натравив всех своих приживалок, отчего у неё по возвращении домой сделалась настоящая истерика. Теперь она чувствует себя ужасно и постоянно плачет. Что делать, Денис Васильевич?

Винокуров мрачно пожал плечами и посмотрел на журналиста, как бы переадресуя этот вопрос ему. Кутайсов пребывал в странно-весёлой задумчивости, а потому не сразу заметил обращённые в его сторону взгляды.

Задумчивость эта объяснялась весьма просто – визит госпожи Новосильцевой к Распутину происходил не совсем так, как об этом поведала её племянница. Тамара Антоновна Новосильцева представляла собой недалёкую и истеричную, но при этом очень красивую темноволосую маленькую женщину с роскошным бюстом и пышным задом. Единственным недостатком её фигуры были коротковатые и толстоватые ноги, однако Распутин, который по примеру Фёдора Павловича Карамазова не пропускал ни одной юбки и готов был облагодетельствовать своим вниманием даже Лизавету Смердящую, уж никак бы не стал отказываться от такой, пусть даже немолодой красотки, как Тамара Антоновна!

Поэтому дело было так: Новосильцева прорвалась в кабинет Распутина через толпу его приживалок. Здесь она задрала юбки, спустила панталоны и с ходу бросилась на постель, зарывшись головой в подушки. Увидев перед собой стоявшую на четвереньках женщину с обнажённым задом, «святой чёрт» немедленно принялся расстёгивать штаны. Однако ему помешала ворвавшаяся вслед за Новосильцевой толпа разъярённых женщин, которые громко возмущались «наглостью» Тамары Антоновны, посмевшей «пролезть вне очереди».

В итоге всё закончилось грандиозным скандалом, послушать который под окнами квартиры Распутина собралась столь большая толпа зевак, что городовым пришлось их разгонять. Кутайсов узнал об этом скандале из первых рук – а именно от личного секретаря «старца» Симановича, который благоволил журналисту за его неоднократные и весьма язвительные выступления по поводу знаменитого дела Бейлиса, тянувшегося с весны 1911 года и закончившегося всего два месяца назад.

Как известно, киевский еврей Мендель Бейлис был обвинён в убийстве тринадцатилетнего ученика Духовного училища при Свято-Софийской семинарии Андрея Ющинского, совершенном якобы в ритуальных целях. Одно время Кутайсов в качестве корреспондента присутствовал в Киеве на процессе, и его язвительные заметки неоднократно появлялись в «Сатириконе». Одна из них оказалась особенно памятна читателям журнала, завалившим его письмами:

«Дело определилось в следующем виде. Около мяла[31]31
  Это самое «мяло» представляло собой вертикальный столб, наверху которого имелся длинный горизонтальный шест, а внизу – старые тяжёлые колёса. К шесту запрягали лошадь, которая ходила по кругу, а колёса месили глину. Когда всё сооружение простаивало, местная ребятня использовала его в качестве карусели.


[Закрыть] дети щебечут как стая птиц. Бейлису как раз нужен младенец, чтобы на его крови замесить пасхальную мацу. Он выходит из конторы и оглядывается. Целая стайка детей (лет по 10-ти) катается на мяле. Долго ли схватить одного? Бейлис кидается как коршун, дети разлетаются подобно воробьям, но он продолжает гнаться за двумя. Один из них убегает, другой, Андрюша Ющинский, попадает ему в руки. Вот и отлично. Среди белого дня, при рабочих, которые возят глину, Бейлис спокойно тащит мальчика к пустой печке, как хозяйка несёт пойманного цыплёнка.

Но самые интересные вещи происходят потом в суде, где можно услышать следующие диалоги:

– Скажите, свидетель, ведь 12 марта вы были заняты?

– Да, был занят, – хмуро отвечает свидетель, приведённый под конвоем.

– Именно в это время вы взламывали ювелирный магазин Адамовича?

– Да, взламывал...

– И у вас не оставалось времени для других дел?

– Не оставалось... занят был...

И на показаниях подобных лиц строится обвинение!»

Более того, Кутайсов же придумал и сюжет карикатуры, которая была помещена на задней странице обложки «Сатирикона». Старый год в виде огромного ворона перелезал через заводской забор со словами: «Нет ли свидетелей, а то ещё скажут, что я катался на мяле»[32]32
  На самом деле, Ющинский был убит местными уголовниками поскольку однажды, и тоской ссоре со своим товарищем, который был сыном одного из них, запальчиво пригрозил: «А я скажу, что у вас в квартире притон воров».


[Закрыть].

– Так что скажете, Сергей Алексеевич? – окликнул его Винокуров.

– Есть у меня один план, – после секундной заминки заявил журналист. – Правда, ситуация сложная, поэтому, как это делается в шахматах, придётся пожертвовать одной фигурой. Как, Денис Васильевич, вам не очень жаль мужа вашей свояченицы?

– Семёна? – удивился Винокуров. – Совсем не жаль. Но что вы затеяли?

– Разумеется, что никто не будет его резать ради пасхальной мацы, – усмехнулся тот. – Жив останется, не беспокойтесь.

– И всё-таки хотелось бы знать...

– О, я слишком суеверен и боюсь сглаза. Если я раскрою вам свой план, то он наверняка провалится. Уж извините! – Кутайсов поклонился фрейлине, но поскользнулся и, чтобы удержаться на ногах, отчаянно замахал руками.

– Осторожнее! – воскликнула она, делая шаг вперёд и протягивая ему руку.

– Всё в порядке, – выпрямившись и вновь приняв устойчивое положение, заверил журналист. – В любом случае я прошу у вас обоих терпения и снисходительности и клянусь, что, как только начну действовать, вы первыми обо всём узнаете.

– А какого чёрта мы тогда встретились именно сегодня? – неожиданно рассердился Денис Васильевич, чувствуя, что остался в дураках. Кажется, этот лукавый прохвост Кутайсов заранее всё продумал.

– Ради взаимной симпатии, разумеется, – весело и словно бы не замечая его раздражительности, отвечал тот, – а также ради вечернего променада. Хотите прокатиться, мадемуазель? – обратился он к фрейлине.

– Но у меня нет с собой коньков.

– Я вам их раздобуду, если вы дадите слово сделать со мной пару кругов.

– Охотно.

– Тогда побеседуйте пару минут с Денисом Васильевичем, а я мигом. – Кутайсов, с силой оттолкнувшись, стремительно укатил в сторону бараков, оставив Винокурова и крайне щекотливом положении.

– Н-да-с, – не зная, что говорить, и стараясь не смотреть на Елизавету, пробормотал тот, – будем надеяться, что у господина Кутайсова всё получится.

– О, я в этом не сомневаюсь, – с неожиданным, неприятно удивившим его энтузиазмом отвечала девушка. – Мне вдруг так захотелось покататься.

– Вообще-то я имел в виду не коньки.

– Ах да, ну и это тоже.

После этого они надолго замолчали. Денис Васильевич неистово злился на самого себя, отчётливо понимая, что с каждой минутой теряет свои шансы на эротическую симпатию этой очаровательной девушки (а чисто человеческая симпатия его в данном случае никак не интересовала!), но чем больше он нервничал от сознания собственного бессилия, тем меньше мог что-либо придумать.

Наконец появился запыхавшийся Кутайсов, державший в руках пару белых дамских коньков.

– Садитесь на лавочку, – с ходу предложил он, – а я вас сам переобую. Кстати, слышали свежий анекдот? «Солдат должен дорого продать свою жизнь», – заявил поручик, беря за женой пятьдесят тысяч приданого.

Фрейлина засмеялась, отряхивая лавочку от снега и устраиваясь поудобнее. Стоило ей сесть и, немного приподняв узкую юбку, открыть стройную ножку с высоким подъёмом в сером шерстяном чулке, как Денис Васильевич не выдержал. Ему вдруг с обжигающим щёки жаром вспомнилась сцена в карете и та же самая ножка, но только в чёрном чулке.

– Желаю вам повеселиться, – сухо заявил он, кланяясь девушке и избегая вопросительного взгляда Кутайсова, который на мгновение даже прервал своё занятие.

– Напрасно вы сейчас уходите, – заявил журналист, пристально глядя на него.

– Мне пора.

– Прощайте, Денис Васильевич. – В отличие от Кутайсова, в голосе фрейлины послышалось плохо скрываемое облегчение, и это больно резануло ему сердце.

Оказывается, где-то в глубине его души живёт тот прежний, бестолковый и наивный, восемнадцатилетний ревнивец!

– До свидания, Елизавета Николаевна. – И он поспешно пошёл прочь, чувствуя себя при этом намного старше своих пятидесяти трёх лет.

Выйдя на набережную, Денис Васильевич кликнул извозчика и хотел было заехать в ближайший ресторан, чтобы хорошей рюмкой водки хоть немного ослабить сдавившую горло злобу, но потом всё же решил вернуться домой. И тут он вспомнил, что Елены там сейчас нет – она в Пассаже, где в одном из концертных залов проходила генеральная репетиция водевиля Казановы. Дурак Сенька Всё-таки уговорил его жену принять участие в этом спектакле.

– Езжай в Пассаж! – приказал он извозчику, после чего вновь полез в карман шубы за портсигаром.

Чёрт возьми, но до чего внезапно он осознал сегодня самую безвозвратную и щемящую на свете утрату молодости!

– Вот видите, Елена Семёновна, вы напрасно волновались, – успокоительно заметил Гурский, с нежностью и сочувствием глядя на сидевшую напротив него молодую женщину. – Это было отнюдь не любовное свидание.

– Мне бы вашу уверенность, Макар Александрович, вздохнула она.

– А как можно в этом сомневаться? Какой здравомыслящий человек, будучи по-настоящему влюблён, оставит предмет своей страсти наедине с более молодым и красивым соперником? Согласитесь, что это, мягко говоря, неразумно.

– Да, но зачем же они всё-таки встречались? – снова вздохнула Елена.

Они с Гурским сидели в её карете, стоявшей неподалёку от катка, и наблюдая за всем происходящим там в театральные бинокли. Обуреваемая ревностью Елена не могла больше таить в себе сознание неверности Дениса Васильевича, а потому решилась пойти на разоблачение мужа, сделав это в присутствии их общего друга. Макар Александрович искренне переживал за их брак, на котором в своё время был шафером (кстати, как и Кутайсов), поэтому очень обрадовался, что его вмешательство не понадобилось.

– Ваш супруг очень вас любит, а по натуре своей, которую я давно знаю, просто не способен на подлость, – самым проникновенным тоном заявил он.

– Я знаю его натуру не хуже вашего и именно поэтому так беспокоюсь, – сосредоточенно глядя перед собой, отвечала Елена. – Денис Васильевич – человек слабовольный, романтичный, увлекающийся, так что юной и коварной особе будет совсем несложно завлечь его в свои сети.

– Ну, перед женскими чарами все мы слабы, – заулыбался следователь. – Однако не лицемерие ли с вашей, женской стороны упрекать нас в этом ярко накрашенными губками?

Молодая женщина кончиком языка проворно облизнула губы, словно проверяя степень их накрашенности, после чего с ответной улыбкой взглянула на собеседника.

– А вы знаете, Макар Александрович, я подумала о другом. Не ошибка ли весь наш брак – ведь в отличие от моего первого мужа, с которым мы были ровесниками, Денис Васильевич намного меня старше?

– Какая же в этом ошибка? – искренне удивился Гурский. – Ведь для измены важен не возраст, а натура. Эх, за меня бы кто-нибудь так беспокоился! – неожиданно пожалел он. – В любом случае, бесценная вы моя, если наш общий друг вдруг совершит какую-нибудь непоправимую глупость, то имейте в виду, что я целиком к вашим услугам.

– Да вы, никак, за мной ухаживаете, господин следователь! – с притворно весёлым возмущением воскликнула Елена. – А ведь я вас звала совсем не за этим.

На этот весёлый упрёк Гурский с непередаваемо комическим выражением лица возвёл руки к небу и пожал плечами.

– Однако мне пора на репетицию, – вдруг спохватилась молодая женщина. – А вдруг он решит заехать за мной в Пассаж, чтобы потом вместе отправиться домой?

– В таком случае, позвольте, я вас покину. – И Макар Александрович, распахнув дверцу кареты, не слишком ловко выбрался наружу. – Ещё раз советую вам ни о чём не беспокоиться и предоставить событиям идти своим чередом, – добавил он снаружи, стоя перед открытой дверцей.

– Почему вы так уверены?

– Да потому, что ваш муж уже совершил роковую ошибку, познакомив юную мадемуазель с господином Кутайсовым, так что теперь осталось только дождаться дальнейшего развития их отношений.

– Пожалуй, я пришлю им обоим по корзине цветов! – задорно заявила окончательно развеселившаяся Елена.