Текст книги "Орден Казановы"

Автор книги: Олег Суворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Глава 19
ВОЙНА САМОЛЮБИЙ

– ...Короче говоря, я с большим трудом благополучно выпроводил Дениса Васильевича и мадемуазель Васильчикову из сего гостеприимного дома, а потом ещё долго успокаивал его разъярённого хозяина, для чего пришлось распить вместе с ним не менее трёх бутылок мадеры.

– Но почему Распутин тебя слушает?

– Потому, что испытывает ко мне дружеские чувства, но при ном боится, самодовольно усмехнулся Кутайсов, с нежностью любуясь своей элегантной возлюбленной.

Разговор происходил в его квартире на Волковке, причём Ольга сидела в кресле, лицом к окну, и задумчиво покачивала ногой, обутой в остроносый, шнурованный сапожок с серебряной окантовкой. На ней были платье из серебристого шёлка и белая пуховая шаль.

– Как это так? удивилась она. – Почему дружит, я догадываюсь ты сам хвастался тем, что умеешь ни и., не пьянея, но почему боится?

– Да потому, любовь моя, что я неплохой психолог и давно раскусил нашего «старца», сообразив, что с такими типами надо бороться их же оружием. Он щеголяет дикостью своего нрава? Прекрасно, решил я, надо его в этом перещеголять. Во время очередной попойки я устроил ему такой дивный скандал с мордобоем, крушением мебели и даже стрельбой, что он искренне поверил в мою невменяемость и с тех пор благоволит мне больше прежнего. Кроме того, Ефимыч, в сущности, весьма трусоват, а потому опасается тех, кто его не боится.

– Ну, в твою невменяемость я тоже верю, а если чего и опасаюсь, то лишь твоего ребячества и фанфаронства. Однако, что из себя представляет эта фрейлина и зачем они с моим деверем приходили к Распутину?

– Этого я пока не знаю, – пожал плечами любовник, – а фрейлину ты сама видела на балу, когда она подходила к тебе с каким-то разговором.

– Серьёзно? – наморщила лоб Ольга. – Ах ну да, верно, это та вертлявая шатенка с длинным носом, которая что-то выспрашивала у меня по поводу Гурского. Слушай, а вдруг это она украла мою брошь, а Гурский был только предлогом?

Кутайсов удивлённо покачал головой, после чего встал с дивана и пересел поближе к молодой женщине, устроившись на широком подлокотнике её кресла. Перед тем, как ответить, он осторожно взял в руки конец её шали и провёл по губам нежной белой бахромой, наслаждаясь тонким ароматом духов, которыми она пропиталась.

– Во-первых, сударыня, нос у Елизаветы Николаевны ничуть не длиннее вашего, а что касается броши, то оставь эти нелепые подозрения для своего нелепого мужа!

– О, ты себе даже не представляешь, насколько он нелеп! – невесело улыбнулась она. – О его ляпах в приличном обществе можно рассказывать анекдоты. Именно потому мы и перестали хоть где-нибудь бывать вместе.

– Так расскажи!

Ольга недоверчиво покосилась на журналиста.

– Если я это использую, то без указания имён, клянусь! – тут же добавил он, прикладывая правую руку к сердцу.

Она понимающе усмехнулась.

– Ну да, я чуть не забыла, что имею в любовниках сотрудника самого знаменитого юмористического журнала России... Ладно, записывай. Однажды мы были в гостях и разговор зашёл о недавних постановках Шекспира. Ну, мой Сенька слушал, слушал, а затем вдруг удивился: «И что за странные фамилии носят иные персонажи! Розенкранц и Гильденстерн, Монтекки и Капулетти, Эльтон и Баскунчак!»

– Бедняга! – от души рассмеялся Кутайсов. – Ну, Эльтон ещё можно перепутать с Эльсинором, но с чем наш образованный Семён Кузьмич перепутал Баскунчак?

– Но и это ещё не всё, – не унималась Ольга, рассказывая таким тоном, словно бы глупость и невежество мужа унижали не столько его, сколько её саму. – Минут через двадцать, когда все уже успокоились и забыли, Сенька, который продолжал слоняться по гостиной, попивая шампанское, услышал другой разговор – на этот раз о Ветхом завете, который он даже не читал, – и вновь решил поразить всех своей образованностью. Видел бы ты, с каким преглупейшим и напыщенным видом он изрёк: «Минет, текел, фарес», а потом долго стоял столбом и не мог понять причин всеобщего хохота.

– Да, твой муж просто уникум, – улыбаясь, подтвердил любовник и попытался обнять молодую женщину. – Как же мне тебя жаль, бедняжка.

– Оставь, мне всё это не нравится, – брезгливо передёрнула плечами Ольга.

– Что тебе не нравится?

– Да вся эта ситуация с нашим адюльтером. Крадучись, приходить на гною квартиру, опасаясь в любой мо мент увидеть Сеньку или кого-нибудь из нанятых им субъектов. Это какой-то пошлый водевиль!

– Но чего же ты хочешь?

– А сам не догадываешься?

– Если тебе не нравятся водевили, то мы можем сходить на боевой фарс в четырёх действиях под названием «Девушка с мышкою». Согласно газетной рекламе, там обещают эффектную сцену «конкурс натурщиц», возможно, это по тому самому роману Брешко-Брешковского «Записки натурщицы», который я тебе недавно присылал. Что касается финала, то в нём зрителей ожидает незабываемый сон кутилы. Можно себе представить, что ему снится... Ну что, идём?

Ольга не отвечала. Более того, она насупилась и отвернулась. Тогда Кутайсов нагнулся, заглянул в её строгие чёрные глаза и глубоко вздохнул.

– Ну хорошо, я всё прекрасно понимаю или догадываюсь... Вопрос только в том, как нам избавиться от Сеньки? Не на дуэль же мне его вызывать!

– Ты ещё предложи уличить его в супружеской измене и на этом основании заставить согласиться на развод! – сердито фыркнула Ольга.

– А, ты намекаешь на ту карикатуру, засмеялся Кутайсов. – Знала бы ты, сколько неприятностей я мог из-за неё иметь с нашей целомудренной цензурой!

В последнем номере «Сатирикона» была напечатана его карикатура, на которой изображалась семейная сцена – жена, застав мужа в объятиях молодой няньки, гневно вопрошала: «Мы взяли эту девушку, чтобы она нянчилась с нашим ребёнком или с твоим сладострастием?» В первоначальном варианте вместо «сладострастия» стояло совсем иное слово, однако главный редактор заявил Кутайсову, что не желает закрытия журнала «по причине оскорбления общественной нравственности».

– Ни на что я не намекаю! – по-настоящему разозлилась Ольга. – Неужели ты не в состоянии предложить ничего толкового? Если уж тебе удалось спасти эту кривляку фрейлину от приставаний самого Распутина, то неужели ты не сможешь избавить меня от мужа?

– Нет, разумеется, я что-нибудь придумаю. Мне же и самому хочется сделать тебя свободной.

И Кутайсов действительно задумал» я, но не над тем, как избавиться от Семёна, а о том, какое будущее может иметь его роман с Ольгой. Да, она чертовски красива, самоуверенна, остроумна, и, казалось бы, именно такую женщину можно считать совершенством, однако эти её качества и являлись главным препятствием для решительного шага. Увы – и уж в этом-то Сергей Алексеевич не мог не признаться самому себе, – но по жизни его больше устраивали другие, гораздо более скромные женщины. Пусть они не столь красивы или умны, но зато как внимательно слушают его разглагольствования, как искренне восхищаются «лёгкостью пера», как весело смеются над непритязательными остротами. С ними он чувствует себя абсолютно свободно – как султан в собственном гареме, – зато с Ольгой приходится постоянно себя контролировать, иначе его ждёт сердитое фырканье или весьма ехидное замечание.

Странное дело, – но именно потому, что они оба являются весьма неординарными личностями, им так непросто находиться вместе. Это как если бы в замкнутое помещение внесли сразу два слишком ярких светильника, после чего там стало бы трудно находиться – и глаза бы слезились, и голова болела. Сама Ольга вполне успешно уживается с таким ничтожеством, как её муж, зато с ним, Сергеем, дерзка, холодна и надменна, словно бы постоянно боится уронить своё достоинство. Порой он настолько уставал от непрерывной борьбы самолюбий, что после свиданий с ней бежал в публичный дом, дабы «отдохнуть душой» в обще» те самых вульгарных проституток, лишь недавно приехавших из провинции и потому сохранивших столь умиляющую и вселяющую глупость и непосредственность. Насколько же спокойнее и вольготнее он себя с ними чувствовал!

Кстати, и с той же фрейлиной, которую он буквально вырвал из жадных объятий Ефимыча в тот момент, когда беспомощный Винокуров корчился на полу от боли, Кутайсов как-то сразу почувствовал себя легко и свободно. Особенно если вспомнить тот благодарный взгляд, которым она наградила его напоследок, когда уже садилась в карету. Пожалуй, надо будет встретиться с Денисом Васильевичем и узнать, зачем же они всё-таки приходили к Распутину?

Чёрт возьми, но почему же так приятно иметь дело с благодарными или зависящими от тебя женщинами и так тяжело с гордыми красавицами, достойными если не трона, то благородного титула? Вот, интересно, а сама-то она о чём думает, – и он осторожно покосился на задумчивую Ольгу.

Разумеется, благодаря хорошо развитой женской интуиции она не могла не чувствовать всей ненадёжности их отношений, поэтому порой даже жалела о своей слабости, заставившей её уступить и мгновенно создавшей столько проблем. Сергей слишком избалован, легкомыслен, непостоянен... Да, сейчас он её любит, но делает это отнюдь не так, как Сенька. Муж любил её с придыханием и обожанием, чуть ли не как богиню, а журналист – словно красивую и нарядную куклу из магазина парижских мод мадам Дюклэ, которую так приятно выводить в свет, чтобы похвастаться перед своими приятелями и знакомыми. А ведь для совместной жизни он наверняка предпочёл бы какую-нибудь серую мышку, вроде той же фрейлины, к которой она заранее испытывает самую тяжёлую ненависть.

Как, однако, трудно быть красивой и самоуверенной и насколько же проще робкой и застенчивой. Недаром же к этой Васильчиковой так льнут мужчины, вон и Денис Васильевич туда же. Нет, Кутайсов нужен ей лишь как ступенька к её будущим успехам у тех мужчин, которые не станут тяготиться её самоуверенностью хотя бы ввиду своего знатного происхождения. И эта ступенька нужна ей именно сейчас и в первую очередь для того, чтобы перешагнуть через чертовски надоевшего и изрядно мешавшего Сеньку. Кроме всего прочего, муж мог быть опасен – кто знает, что ещё взбредёт ему в голову под влиянием ревности? Слишком свежа была память в обществе о недавнем громком убийстве.

Это произошло в пять часов утра в знаменитом московском ресторане «Яръ». Некий господин Прасолов подошёл к одному из столиков и устроил скандал. За этим столиком в обществе весьма почтенных господ сидела его бывшая жена, с которой они развелись восемь месяцев назад. Прасолов требовал, чтобы она немедленно покинула ресторан, поскольку он, дескать, «не желает, чтобы она была в таком месте и в такое время». Разумеется, молодая женщина и не подумала исполнять его нелепые требования, и тогда он извлёк револьвер и шесть раз подряд выстрелил в неё.

Однако самое чудовищное состояло в том, что присяжные заседатели его полностью оправдали, поскольку им всем очень понравилось эффектное изречение Гёте, приведённое адвокатом Прасолова: «Я не знаю ни одного ужасного убийства, которое бы не мог совершить сам». Гражданский истец подал апелляцию, потребовав перенести слушание дела в другой судебный округ, поскольку «московское общество пало так низко, что уже не отдаёт себе отчёта в цене человеческой жизни». Апелляция была удовлетворена, и слушание дела возобновилось в одном из провинциальных городов на северо-востоке России. Новый процесс продолжался почти месяц и закончился повторным оправданием Прасолова, из чего можно было сделать вывод, что «низко пало» не одно только московское общество, но и по всей стране творится что-то неладное.

– Ну вот, наконец-то. – И Кутайсов хлопнул себя ладонью по лбу, прервав её пугающие размышления.

– Что такое?

– Кажется, я кое-что придумал... Ей-богу, это должно забавно получиться.

– А именно?

– Нет, моя красавица. – И он вновь, с гораздо большей настойчивостью обнял её плечи, – только не сейчас. Зря мы, что ли, принимали столько предосторожностей, чтобы проводить время за бесконечными разговорами о будущем? Умоляю, перестань хмуриться и позволь же, наконец...

– Ну, чёрт с тобой, но только один раз!

– Что-то ты мне сегодня стихов не читал, – иронично заметила Ольга полтора часа спустя, когда они уже спускались по парадной лестнице.

– Забыл, – виновато пожал плечами любовник, – к тому же при всём изобилии современных авторов найти хорошие стихи не так-то просто. Талант всё активнее забивается плодовитостью и нахрапистостью.

– Этого тебе тоже не занимать.

– Оставляю ваше ехидное замечание, миледи, без ответа, зато могу поделиться любопытным наблюдением. Знаешь, в чём истинное отличие хороших поэтов от плохих? Если плохие поэты воспевают изящные ножки и томные глазки, а по жизни предпочитают толстые задницы и арбузные груди, то хорошие поэты несравненно более искренни.

– В таком случае из тебя получился бы очень плохой поэт! – столь холодно заявила Ольга, что Кутайсов удивлённо покачал головой, но ничего не ответил.

На выходе из парадного они столкнулись с высоким и смуглым мужчиной средних лет, который держал под руку изящную и худощавую молодую женщину в тонких золотистых очках. Обе пары обменялись любопытными взглядами и разошлись в разные стороны – причём каждая из них уносила с собой урождавшуюся интригу, о которой будет непременно рассказано в дальнейшем.

Глава 20
ЛЕКЦИЯ О ГИПНОЗЕ

– Рад приветствовать, дорогой Макар Александрович! Если мне не изменяет память, – а в мои года это ничуть не удивительно, то мы с вами не виделись почти год.

– Похоже на то, однако причиной тому одна только быстротечность времени. – И Гурский с большой симпатией пожал руку профессору права юридического факультета Санкт-Петербургского императорского университета Анатолию Фёдоровичу Слониму, знакомство с которым насчитывало уже свыше тридцати лет. Это был плотный и статный старик семидесяти с лишним лет, сохранивший растительность только на подбородке – в виде знаменитой, теперь уже полностью седой шкиперской бородки.

– Существуют две основные человеческие ламентации[29]29
  Жалобы.


[Закрыть], – усмехнулся профессор, – на быстротечность времени и бессмысленность жизни. И, честно признаться, я ненавижу как ту, так и другую. Однако прошу в мой кабинет.

Дружески улыбаясь друг другу, старые приятели прошли в оформленный ещё в прошлом веке кабинет профессора и устроились в уютных «вольтерьянских» креслах. Гардины были плотно задёрнуты, поэтому на столе горела большая бронзовая лампа с зелёным абажуром.

– Миновали те времена, когда мы интересовались личной жизнью или семейным положением друг друга, – первым заговорил Слоним, – у меня уже внуки, а вы, дорогой Макар Александрович, явно вышли из брачного возраста.

– Совершенно справедливо изволили заметить, – кивнул Гурский, раскуривая предложенную сигару.

– А поскольку я вижу вас в добром здравии, – продолжал профессор, – то мне ничего не остаётся, как поинтересоваться причиной вашего столь же приятного сколь и неожиданного посещения.

– Очередная консультация, Анатолий Фёдорович, очередная консультация!

– Я так и думал. Ну и чем же на этот раз я смогу вам помочь? – Услышав ответ следователя, Слоним изумлённо покачал головой. – Вы сказали, гипноз? Но ведь я специалист в области права!

– Да, но, зная вашу обширную эрудицию, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы не затруднитесь сообщить необходимые мне сведения, – улыбнулся Гурский. Ему так хотелось повидаться со старым приятелем, что лишь по пути сюда он вспомнил о другом своём друге – Винокурове – и с некоторым опозданием сообразил, что за подобной консультацией уместнее было бы обращаться к профессору психиатрии.

– Я, разумеется, попытаюсь, – продолжал Анатолий Фёдорович, – однако что же именно вам рассказать?

– Всё, что сочтёте нужным. А уж я сам произведу отбор и, с вашего позволения, задам уточняющие вопросы.

– Ну-с, это как вам будет угодно. Гипноз, как вы, знаете, это древнейший, но при этом едва ли не самый загадочный способ воздействия на человеческую психику. Несмотря на то что он практиковался на протяжении многих тысячелетий и при всём моём искреннем уважении к трудам профессора Павлова приходится признать, что даже сейчас мы не слишком далеко продвинулись в его изучении. Принято считать, что научный подход к изучению гипноза начался в девятнадцатом веке и был связан с именем легендарного аббата Фариа.

– Как! – изумился следователь. – Неужели это тот самый, из романа «Граф Монте Кристо»? Он являлся реальным историческим лицом?

– Совершенно верно, Макар Александрович, хотя господин Дюма изрядно изменил его биографию. На самом деле аббат Фариа был не итальянским прелатом, а португальским, поскольку родился в Велья-Гоа – это первая колония Португалии на индийской территории. Там же он закончил монастырскую школу, однако вместо духовного поприща возглавил антиколониальный заговор. Заговор был раскрыт, Фариа заковали в цепи и отправили в Лиссабон. Спустя три года он сумел бежать из тюрьмы и перебрался но Францию, где издал книгу о гипнозе, который он изучал в Индии. Книга имела большой успех, поскольку была написана с модных тогда материалистических позиций и отрицала участие в гипнозе каких-то сверхъестественных сил. Находясь во Франции, аббат не прекращал своей революционной деятельности, за что подвергся заключению в Бастилию. Мне не слишком хорошо известна его дальнейшая биография, поэтому упомяну лишь о том, что Фариа принимал активнейшее участие в событиях Великой французской революции, а умер тридцать лет спустя в одиночной камере знаменитого замка Иф.

– Любопытно-с!

– Да, любопытно, но вернёмся к нашей теме. Стоит сказать, что сам термин «гипноз» был предложен младшим современником аббата – английским хирургом Джеймсом Бредом. Что касается нашего с вами современника – профессора Павлова, – то, согласно его исследованиям, гипноз представляет собой частичный сон, возникающий в результате торможения только некоторых долей коры больших полушарий мозга. От непосредственно сна гипноз отличается тем, что, во-первых, наступает очень медленно, во-вторых, оставляет нетронутыми центры дыхания, сердцебиения и двигательной активности, благодаря чему человек в состоянии совершать внушённые ему поступки.

– А каковы непременные условия наступления гипнотического состояния?

– Их несколько. Для начала необходимо воздействие монотонных раздражителей, что вызывает утомление соответствующих органов чувств и развитие процессов торможения в связанных с ними зонах коры головного мозга. Для этого не обойтись без фиксации взора, монотонной речи гипнотизёра и всех этих знаменитых пассов руками. Затем должна последовать релаксация мышц – и это крайне обязательное условие. Сознательно напрягая мускулатуру, мы отгоняем от себя гипноз в той же мере, как и сон.

Далее, у гипнотизируемого должно сохраняться такое важнейшее свойство, как способность воспринимать звуковые сигналы во сне. Эта особенность сложилась у человека ещё в древнейшие времена, когда он должен был мгновенно просыпаться при первом же появлении звуков опасности. Да и сейчас любая мать, как бы не был крепок её сон, тут же проснётся от едва слышного плача своего ребёнка. Ну и, наконец, ещё одна особенность, также сохранившаяся у нас с первобытных времён. При ослаблении нервной системы в человеке просыпается бессознательная потребность в следовании за лидером, то есть возникает сильная внушаемость.

– Иначе говоря, это нечто вроде потребности в утешении и руководстве?

– Вы абсолютно верно уловили мою мысль, Макар Александрович. Мне осталось только упомянуть, что на данной стадии – кстати, профессор Павлов называет её «фазой внушения», – сильные раздражения окружающего мира воспринимаются хуже, чем слабые словесные воздействия. Именно благодаря этому гипнотизируемый слышит и выполняет приказы гипнотизёра. Кажется, у вас появился какой-то вопрос?

– Именно так, Анатолий Фёдорович. Какой тип людей больше других подвержен гипнотическим внушениям?

– О, на этот счёт даже проводились специальные исследования, хотя за их строго научную достоверность невозможно ручаться. Например, утверждается, что блондины, а также люди с чёрными и карими глазами поддаются гипнозу легче других. Ещё принято считать хорошими гипнотиками крупных, высоких, рыжеволосых мужчин, а уж если у них ещё очень влажные или очень сухие руки, то такие люди являются подлинным подарком для гипнотизёра и с ними можно вытворять что угодно. Хорошо гипнотизируются и мечтательные меланхолики или, напротив.

истерики, зато совершенно не поддаются гипнозу пьяные, старики или лица, страдающие тяжёлыми психическими заболеваниями.

– И это как-то можно объяснить?

– Право, не знаю. На мой собственный взгляд, труднее всего загипнотизировать тех, кто или не способен полностью расслаблять свои мышцы или обладает высокими волевыми качествами, то есть высокоразвитым чувством собственного «Я», и при этом откровенно не доверяет гипнотизёру. Иначе говоря, такие люди не хотят следовать за лидером, передоверяя ему сознательный контроль над имеющейся ситуацией.

– Я так понимаю, что если ты не хочешь быть загипнотизированным, то никто и не сможет ввести тебя в это состояние? – оживился Гурский.

– Не совсем так, Макар Александрович, и даже совсем не так, – разочаровал его профессор. – Если вы помните, я начал с заявления о том, что гипноз ещё очень во многом остаётся крайне загадочной областью человекознания. Именно поэтому он и дарит нам порой совершенно поразительные факты. Вам, как следователю, будет любопытно узнать об одном невероятном ограблении банка с помощью гипноза.

Это произошло несколько лет назад в одной из европейских стран – если не ошибаюсь, во Франции. Помещение, где находились сейфы, располагалось под землёй, а единственный вход туда вёл через караульное помещение, в котором постоянно находились охранники. После закрытия банка единственным человеком, который заходил в сейфовое хранилище был старик уборщик. Закончив свою работу, пи спокойно выкурил папиросу и ушёл. На следующий день обнаружилось, что несколько сейфов вскрыто, а уборщик исчез. То, что он оказался грабителем, было настолько невероятно, что никто в это не поверил. Но ещё более невероятной оказалась подлинная подоплёка этой истории, которая выяснилась лишь после того, как этого безобидного паричка случайно задержали в сельской местности за какое-то мелкое правонарушение. Ом рассказал полиции, что за пару дней до ограбления к нему при шёл незнакомый господин и предложил крупную сумму и обмен на согласие уехать из города. Старичок это согласие дал, и последующие два дня его работу выполнял тот самый таинственный господин, чья личность так и не была установлена.

– Простите, – нетерпеливо перебил Гурский, – не очень понял, каким...

– В том-то и дело, Макар Александрович, но, как же произошло, никто до сих пор не понял! Этот загадочный субъект с помощью какого-то немыслимого гипнотического воздействия сумел внушить охранникам, что он и есть старичок уборщик – и это при том, что они ничуть не были похожи!

– Выходит, что в некоторых случаях не нужны никакие пассы, мышечное расслабление или частичное погружение в сон, ведь охранники-то не спали!

– В этом-то вся и загадка! Получается, что гипнотическое воздействие может быть и мгновенным. Собственно говоря, ещё в середине прошлого века гипнотическое воздействие на человека, не находящегося в особом состоянии, было принято называть суггестией, то есть внушением. Правда, впоследствии эти термины перестали разделять. Хочу ещё добавить, что если самым сильным видом гипноза пилит и самовнушение, которым в совершенстве владеют те же индийские йоги, то самыми опасными – так называемый аблативный гипноз и сомнамбулизм. В первом случае даже не требуется присутствие гипнотизёра, поскольку человек уже полностью подчинён тем мысленным командам, которые тот ему передал, и механически выполняет все порученные действия. Во втором случае гипнотизируемый находится в таком состоянии, что из всех внешних воздействий способен реагировать только на команды гипнотизёра.

– Мне известен и ещё более опасный вид гипноза, – задумчиво заметил Гурский. – Это массовый гипноз религиозных сект или революционных ячеек.

– Готов с вами согласиться, – кивнул профессор Слоним. – Что вас ещё интересует?

– Кажется, Анатолий Фёдорович, что благодаря вашей замечательной лекции я всё же понял.

Действительно, та догадка, что посетила Макара Александровича ещё во время знакомства с Зинаидой Водопьяновой, теперь окончательно перерос ла в уверенность. Морев оказался гораздо более умным и опасным злодеем, чем обыкновенный террорист, который всем видам воздействия предпочитает «шумовые эффекты»!

Вполне возможно, что Морев воспользовался методами профессора Ферингтона и развил в себе сверхъестественные гипнотические способности, после чего решил последовать примеру Распутина и покорить своей воле самого «Державного Кормчего Русской Земли» – как восторженно именовали Николая II верноподданные газеты. И если у него всё получится, то одним только внушением можно будет добиться гораздо большего, чем очередным цареубийством. Вот только чего хотел добиться и какие цели ставил перед собой «господин П.Д.» или «подручный дьявола», как мысленно величал следователь своего давнего уголовного оппонента?

– Пожалуй, у меня остался только один, но едва ли не самый главный вопрос, – медленно произнёс Гурский, вскидывая задумчивые глаза на собеседника. – Каким образом можно противодействовать гипнозу, если нет возможности не допустить контакта между гипнотизёром и гипнотизируемым?

– Боюсь, что не знаю, – развёл руками профессор Слоним, особенно если данный человек даже не подозревает о том, что его пытаются гипнотизировать. Единственное, что я могу здесь сказать, так это сослаться на пример йогов. Когда человек обладает внутренней свободой личности, психически уравновешен и в совершенстве владеет искусством самогипноза, при желании достигая любого психофизиологического состояния, то загипнотизировать его со стороны вряд ли возможно. Кстати, те же йоги, отдавая себе мысленный приказ, могут тут же засыпать на строго определённое время и просыпаться вовремя. Как жаль, – улыбнулся он, – что я в своё время не научился этому искусству и теперь пал жертвой старческой бессонницы.

– И не вы один, Анатолий Фёдорович, не вы один! – рассеянно заверил Гурский, думая про себя о том, что до йогов российскому императору далеко.

Макар Александрович был настолько озабочен тем, как не допустить при императорском дворе очередного и, возможно, самого опасного! – сеанса гипноза, что его не развеселила даже не к месту явившаяся шаловливая мыс лишка: если в молодости в качестве главного средства обольщения прекрасного пола он прибегал к своему естественному мужскому обаянию, то не пора ли теперь переходить на средства искусственные и всерьёз взяться за изучение того же гипноза?

Гурский уже собирался покидать гостеприимный дом Слонима, как вдруг заметил на его письменном столе тонкую брошюрку, изданную на грубой серой бумаге и озаглавленную Н. Ленин «Марксизм и восстание». Один только вид подобной «мерзости» поразил следователя до глубины души.

– Неужели вы это читаете, Анатолий Фёдорович?! – с невыразимым упрёком в голосе воскликнул он, тыча пальцем в брошюру.

– А что вас так удивляет, Макар Александрович, – невозмутимо отозвался профессор. Да, я изучаю современных марксистов – и что?

– Этих господ надо не изучать, а бороться с ними всеми доступными средствами! – в сердцах воскликнул Гурский. – И мне даже странно, что столь очевидные вещи приходится говорить такому умному человеку, как вы.

– Вы имеете в виду борьбу с идеями или их носителями? – вежливо уточнил Слоним.

– А разве это не одно и то же?

– Отнюдь. По моему мнению, теоретики-мысли тли вроде Маркса вряд ли могут и должны отвечать за деяния своих фанатичных поклонников, каким мне представляется господин Ленин. Иначе Господу нашему Иисусу Христу пришлось бы отвечать деяния святой инквизиции!

– Не могу с вами согласиться, – решительно покачал головой Макар Александрович. Почему поклонники того же Будды никого не сжигали на кострах во имя торжества его учения о нирване? Любая идея – это зерно, из которого может вырасти или благородное растение, или ядовитый сорняк. Поэтому любой господин теоретик обязан продумывать до конца, к чему могут привести логические выводы из его учения. Не сомневаюсь, что господин Маркс, говоря о пролетарской революции, прекрасно понимал – подобные потрясения не обходятся без моря крови. Да и Господь наш Иисус Христос неоднократно проявлял совершенно революционную нетерпимость, а его фразу: «Кто не с нами, тот против нас» вполне могут взять своим девизом многие современные террористические организации. Так что ответственность за высказываемые идеи непременно должна быть... «вплоть до уголовной», чуть было не закончил следователь, но вовремя остановился.

Профессор Слоним выглядел утомлённым, поэтому не пожелал вступать в новый спор. Однако, как с горечью отметил Гурский, впервые за все тридцать с лишним лет их знакомства, они простились довольно холодно[30]30
  Кстати, реальный прототип профессора Слонима – А.Ф. Кони – после Октябрьского переворота остался в Советской России и даже перешёл на службу к большевикам, видимо, надеясь привить новой власти уважение к законности. Можно даже не упоминать о том, что у него из этого получилось.


[Закрыть].