355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Никольский » Семена Распада. Том I (СИ) » Текст книги (страница 24)
Семена Распада. Том I (СИ)
  • Текст добавлен: 26 апреля 2020, 21:00

Текст книги "Семена Распада. Том I (СИ)"


Автор книги: Олег Никольский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– Посмотрим-посмотрим, – пробормотал султан, вскрывая деревянную крышечку длинными тонкими пальцами. Несколько мгновений он рассматривал дар Линна, затем молча передал кудрявой ольтрийке. В руках у девушки вспыхнули искорки Ivey, мгновением позже обратившиеся пламенем. От бесценного груза не осталось даже пепла. Впрочем, а как ещё поступают с тайными посланиями?

– Итак, почтенные посланники, с какой же целью вы прибыли в Атор-Хотэ? – полюбопытствовал султан, добродушно улыбаясь.

Глава 25. Сомнительный итог

До границы отряд Геррерта должен был сопровождать фаир Иммах. Хмурый рыцарь сидел на спине чёрного мерина, невероятно безобразного в сравнении с лимэрто Шейрона. Большую часть пути Иммах хранил суровое молчание, не глядел по сторонам, и вообще казался скорее выточенным из чернодрева истуканом, нежели живым человеком.

Впрочем, Геррерт и не стремился к общению с ним, молодого рыцаря слишком беспокоили мысли об исчезнувшей Эли. Он проклинал себя за малодушие, за то, что не решился сразу рассказать всё фаиру Бертилу, ведь тогда можно было бы взять жрицу с собой, а не поручать её Жерому. Что же, во имя Каинен, могло случиться?! Может, на них напали разбойники и неопытный каэсмир не смог защитить возлюбленную своего господина? Если так, то мальчик давно уже мёртв, а Эли в лучшем случае обесчещена. Или может, Жером сам убил её, чтобы отомстить Шейрону за поражение фаира Дельраса? Или жрица решила сбежать вместе с ним? А что они ведь ровесники, да и на лицо Жером не дурен… Бред!

Они ехали по прямой, как стрела мощённой камнями дороге, связывающей меж собой два шехэтства. Проложенная ещё во времена Ун-Акхора она с обеих сторон была окружена деревьями, чьи листья только начали желтеть, хотя в срединной части империи к этому времени они уже сбросили нарядную крону. Лес шумел, полнился весёлым переливчатым щебетом птиц, шелестели опавшие листья под копытами лошадей. Яркое южное солнце почти не проникало сквозь плотные арочные переплетения стволов и ветвей, делающих дорогу похожей на крытую галерею.

– Фаир Иммах, – обратился Шейрон к хмурому рыцарю, тот не ответил и не пошевелился, орхэт не был уверен, что его вообще услышали, но, тем не менее, продолжил: – А я хотел бы спросить вас, позволите?

На сей раз гердский ленник чуть наклонил голову. Геррерт глубоко вздохнул и, движимый желанием хоть как-то отвлечься от зудящих мыслей, задал первый пришедший в голову вопрос:

– Скажите, фаир, вы когда-нибудь любили всем сердцем?

Угрюмец, резко развернувшись, одарил орхэта странным пронзительным взглядом, но опять же ничего не ответил. Молчал он ещё долго, а потом неожиданно заговорил, хрипло, тихо, прерывисто…

– Не знаю, зачем вам, но вижу, нужно… беда, понимаю. Сам тоже, да… когда-то безземельным был, служил ксэхэту… этому Исшэ Хенту. В заставе на границе с пустыней. Там торговцы ходили, ну и грабили их нередко. А мы следили, иногда задавали пустынникам взбучку.

Однажды один торгаш до Хато-Хидара с караваном ехать собирался, наёмников взял с собой, и ксэхэту нашему отсыпал керов, чтобы тот, значит, ему пару рыцарей с собой отрядил. Ну, так тот и отправил меня, да ещё троих. И поехали мы с караваном, значит. А у купца дочка была настоящая красавица, сама ладная, стройная, и коса у неё, значит, чёрная, длинная ниже спины, с ленточками разноцветными. Ох, какая была она! Пока ехали, глаз с неё не сводил, а заговорить боялся. Не только мне она приглянулась, как позже выяснилось… На полпути – засада! Ольтрийцы, сотни две, все на лошадях, при саблях, на лицах страшные маски. Мы приготовились уже умирать, но тут вперёд выехал их ышангар Мимар, молоденький такой, и без маски, лицо умильное с тонкими усиками… он и заявляет купцу: «Отдай дочку мне в жёны, и мы уйдём!» Торгаш согласился тут же, будь он проклят, собачье семя, шакалья душа! Мимар с коня соскочил, и к ней, значит, она в слёзы, а злодей зубы, значит, скалит. Но тут я. Меч обнажил, и говорю ублюдку: «Не тронь, значит, девушку!» Мимар смеётся, значит. Зубы скалит, спрашивает у меня: «Это знаменитый рыцарский поединок, да?» А я ему: «Да, пёс! Доставай свой куцый огрызок, и покажи, на что способен!»

Два раза просить не пришлось, сабля высверкнула из ножен, да мне по нагруднику скрежетнула, так быстро, что я отразить не успел. А он всё машет, значит. Ну, и я… рычу, отбиваюсь, пытаюсь сукина сына мечом достать, значит. А он быстренький, в одном кафтанчике белом, не дерётся, а пляшет. И смеётся всё. А у меня в глазах туман кровавый, думаю, будь что будет, но ублюдка порешу! А дальше… не помню, всё так быстро. Он подскочил, значит, крутанулся, я даже не почувствовал, что он мне лицо разрубил, значит. Падаю, хочу встать, а меня держат купеческие наёмники, значит. А этот пёсий сын мне и говорит: «Твой сегодня день, рыцарь! Я счастливый, не стану тебя убивать, только знак уважения на твоей роже оставлю!»

Взял Мимар мою любовь в охапку, через плечо перекинул и понёс к своей лошади. Больше я её не видел, говорят, когда она ему надоела, он её, значит, на потеху своим головорезам отдал, а потом и вовсе прикончил.

А я… ксэхэт меня после этого прогнал, так бы и сгнил где-нибудь, если бы мне надел в Кольце от дальнего родича в наследство не остался. Много лет прошло уже, значит, а я по-прежнему один. Смотрю на девчушку какую, а перед глазами она, купца дочка, значит. Поэтому и не женюсь…

– Право нет слов, фаир Иммах. Я… я сочувствую вам и благодарю за рассказ, мне он, правда, очень помог.

– Сколько вам лет, фаир? – неожиданно спросил у орхэта мрачный рыцарь.

– Мне двадцать один, – удивлённо ответил тот.

– Мне было двадцать шесть, когда один сабельный взмах перечеркнул мою жизнь. Вы ещё молоды, фаир Шейрон, у вас ещё, значит, всё впереди, в отличие от меня. Но вот уже и граница, прощайте, желаю удачи.

– Вам тоже, фаир Иммах. Прощайте!

Море пенилось и бурлило, словно чувствуя настроение молодого рыцаря и подражая ему. Чем ближе был родной дом, тем тревожнее становилось на душе у Шейрона. Вновь поднимала голову отвратная змея робости, путь и поражаемая раз за разом острым мечом воли. На фоне серого грозового неба отчётливо виднелась главная башня замка, шпилем вонзающаяся в небосклон.

– Фаир! – оглянувшись, Геррерт увидел бегущего оруженосца. Лицо юноши было бледным, под глазами залегли чёрные тени, словно бы он не спал пару суток. – Фаир, я не смог! Я ждал! Там, где условились. До темноты. Но она так и… я не знал, что делать, фаир! Вы не сказали, где она… Я спрашивал в храме, но ортум сказал, что не видел её. Я искал по округе, но, фаир… дом купца Уло покинут! Соседи сказали, что он уехал три дня назад с семьёй. Говорили, мол, дочку старого торгаша обесчестил кто-то из благородных. Местный лекарь говорил, что купец – дурак, и вместо того, чтобы бежать сломя голову, тому следовало бы отыскать осквернителя и стребовать денег, ведь, может, им теперь бастарда растить…

Оруженосец ещё долго что-то говорил, но Шейрон его уже не слушал, внутри него что-то оборвалось…

***

Снежный барс вышагивал по мраморным плитам, неспешно и с достоинством переставляя мягкие лапы. Рядом с хищником шёл укротитель, невысокий узкоглазый ловчий с выжженными на лице тайными знаками горцев-фарна. Взгляд барса настороженно скользил по заполнявшим залу людям. Ему ничего не говорили ни их богатые наряды, ни гербы, ни титулы. Зверь не привык видеть разом столько двуногих, ведь в зверинце за ним ухаживала всего пара ловчих, да иной раз заглядывали любопытствующие гости. Незнакомые шумы и запахи раздражали барса, но он чувствовал на загривке твёрдую руку укротителя, и это успокаивало. Они медленно продвигались сквозь густую разноцветную толпу, сопровождаемые торжественным боем барабанов.

Горец остановился, зверь тоже. Перед ними на могучем дубовом троне сидел худенький и бледный юноша, чьи лазоревые глаза светились от волнения. Почти два десятилетия снежных барсов не приводили в Великий Чертог. Теперь же пришёл черёд юного Амони принять отцовский меч и императорскую печать, а с ними титул архэта, но прежде древний обычай велел наследнику покорить волю хищника.

Столетия назад правители Амансара сами приручали ирбисов, объявляя их преданность примером для всех саррош. Однако те времена прошли, страна Барса стала архэтством империи, государи-аманрош – архэтами, а священные ритуалы – лишь данью прошлому. Нынче укрощением занимались горцы-фарна, издревле использовавшие этих хищников для охоты. А соискателю престола оставалось только показать мнимую власть над покорённым зверем.

Амони встал и барабаны смолкли. Казалось, зал затаил дыхание, боясь нарушить торжественность мгновения. Юноша заглянул в дымчато-серые глаза, но не увидел в них покорности, а может, просто не смог распознать её. Он неуверенно протянул руку, пальцы коснулись пепельной шерсти. Барс не пошевелился, подчиняясь неуловимому знаку ловчего. Ладонь наследника легла на голову зверя, и тот приучено поклонился, следом склонился и невозмутимый горец. По залу прокатился вздох восхищения, истинного ли? И Амони произнёс:

– Как зверь пред человеком, склонитесь предо мной! А я лишь перед императором склонюсь!

Вновь ударили барабаны. Взвыли рога, словно призывая на битву. Саррош один за другим преклонили колени, признавая верховенство архэта. Несколько мгновений прошли в торжественной оцепенелости, пока Амони не воздел руку, провозглашая клятву совершённой. Ленники вновь заняли места вдоль стен зала, а ловчий повёл прочь помахивающего пушистым хвостом зверя.

Настала очередь вручения знаков власти. Сначала к престолу подошёл старый рыцарь Доар Тоннат. Наставник не скрывал слёз, катившихся по изборождённому морщинами лицу. Когда-то он так же принимал клятву на мече у Лоэмара, и сейчас образ юного Амони слился в сознании фаира с памятью о его отце.

Поклонившись, Тоннат бережно передал наследнику замотанный в тончайшее руно Барсов Коготь. Хоть меч де Пьюсов и был уже испробован в Мирьехской битве, Амони всё равно охватил трепет, когда он отбросил ткань и клинок из кэмры вспыхнул синевой, поймав луч рассветного солнца. Будущий архэт губами коснулся Амнэжа, шепча заветные слова: «От барса к человеку, от отца к сыну, от прошлого к будущему. Да не прервётся нить, да не согнётся меч, да не осиротеет трон». Окончив клятву, наследник чуть дрогнувшей рукой вложил меч в пустующие ножны.

Вторым к престолу направился регент. Время его власти заканчивалось, но Этельдор не выглядел огорчённым. Злые языки твердили, что коварный норинец, словно паук оплёл Барсоград сетями, что всюду его соглядатаи, а сам он чарами одурманивает наследника, и что именно его эсэдо погубило блистательного архэта Лоэмара. Но все эти сплетни и наветы разрушались непоколебимой верностью чародея. Этельдор, живя в Амонии и по её законам, всё равно оставался норинцем, несущим на своих плечах бремя заботы о всех, кто лишён Ivey.

Последнего Государя Барса, тоже звали Амони, Амони Рьяный. Он поставил свой титул против жизни Лимэриона Орхолита, основателя Алого Солнца. Два вождя, два воина сошлись в честном поединке, и северянин уступил пришельцу с запада. Амони Рьяный сорвал с себя корону и бросил наземь, признавая себя побеждённым. Но Лимэрион был милостив, он снял с шеи медальон-солнце и надел его на достойно бившегося врага. «Пусть это будет печатью, подтверждающей мою волю. Отныне ты равновластный брат мне, владей же землёю этой от имени моего!» – так сказал император, сделав последнего аманрош первым архэтом. С тех пор названный печатью медальон ознаменовывал вступление на амонийский трон нового правителя.

Этельдор закрепил на шее Амони тяжёлую цепь с литтиновым солнцем, и де Пьюс в третий раз поклялся:

– Брат мой, солнцеподобный владыка, вручает мне право на владение землями севера, власть над Амонией. Долг сей я исполню с честью! Да славится император, да славится Эзерхэт, да не потухнет Алое Солнце!

Вассалы подхватили этот клич, восхваляя эзерского правителя. Так завершилась светская часть церемонии. Чтобы окончательно закрепить за собой титул архэта Амони оставалось принести клятву Светлому Богу.

Вслед за архэтом более сотни энхэтов, рыцарей, послов и прислужников отправились в главный храм города. Духовная часть обряда находилась в ведении вэнтума, или жреца-надзирателя, назначенного самим Аврентием.

Старый замок, вокруг которого со временем разросся Барсоград, поражал размахом и грозным великолепием. Окружённый двойной стеной, с могучей главной башней и множеством оборонительных. Он выступал и символом войны как неприступная твердыня, и знаком мира как место празднеств и пиров.

Однако построенному двумя веками позже храму Светоносного удалось затмить его. Возведение обители Светлого Бога стало вызовом и делом чести для целого поколения жрецов. Ведь исконно северяне-аннеэфи не признавали над собой власти единого Tere, одни предпочитали приносить подношения Духам гор и заснеженных равнин, другие проливали жертвенную кровь во имя Джахорда, Бога Войны. Объединившие север Государи-Барсы и вовсе велели почитать себя богоравными, и более века аннеэфи отдавали жизни за смертных владык, пополняя своими душами безрадостное Пепелище.

Когда Амони Рьяный преклонился перед Орхолитом, северяне получили нового Бога, но ни чары жрецов, ни обещания славного посмертия не смогли изгнать из сердец почтение к прежним кумирам.

Тордэан I, наследник Великого, приказал выстроить в Барсограде храм, которому не было бы равных даже в Эзере. Его возведение растянулось на полвека и окончилось уже во времена Междоусобицы, когда прервавшийся по мужской линии архэтский род слился с семейством бывших милленских князей, подарив Амонии династию де Пьюсов.

Мраморные колонны подпирали небо, в сотне алтарей никогда не погасал свет эралим, а алмазы в глазницах статуи Каинен своей недоступностью сводили с ума воров по всему Джааресу.

Лиарновые двери в три человеческих роста сегодня отворились во всю ширь, встречая высокородных гостей. Из глубины зала доносилось торжественное пятигласье молитвы. Жрец-надзиратель и четверо ортумов пели хвалу Светоносному под звуки арф. Вэнтума от амонийских иерархов отличал не наряд – длиннополая ряса-эшету, а вальдовый посох с навершием в виде алмазного ока. Призывая Каинен быть милостивым к верным слугам своим, жрецы поимённо называли каждого входившего в зал.

Впереди шёл Амони, сразу за ним тонхэт Дорэан с женой, дочерьми и исцелённым сыном. Чуть поодаль – сирота-тонхэт Джайхар Дорр, шехэты Арнитен, Фисс и Динайрэ, ксэхэты Эфмэ, Саркрист, Монден, все с семьями. И множество разнознамённых рыцарей.

После амонийской знати шествовали представители Санреса, Эзера и Роиана, в синих, красных и зелёных цветах соответственно. Не было видно лишь песочных стягов Шохея, поддержавшего лаир Асоль, так и не явившуюся на посвящение сына.

Этельдор, снявший с себя полномочия регента, появился в самом конце. Жрецы помянули в молении и его, не раз признававшегося в безбожии, и даже балующегося тёмными чарами Циро. Однако третий чародей в храме так и не появился. Лейхте, молодого героя, погасившего Костёр, жрецы по-прежнему считали предателем. И хоть императорское прощение избавило его Священного Суда, но не смыло клеймо перебежчика.

Молитва окончилась, музыка смолкла, ярче вспыхнул свет эралим в алтарных нишах, что располагались вдоль стен.

Церемония прошла быстро и без волнений. Юный Барс, произнеся необходимые клятвы, окропил подножье статуи кровью из рассечённой Амнэжем ладони. Вэнтум сразу же исцелил рану заклятием, после чего озарил признанного архэта вспышкой Ivey, радужно отразившейся в глазах Бога.

После был пир. Новоиспечённый архэт и его свита вернулись в замок, где в главном зале слуги уже накрыли столы. Однако Юного Барса ждал ещё один обряд. Приняв титул архэта, Амони был теперь обязан выбрать трёх невест – знатных дев, что будут жить в замке, пока он не решится взять в жёны одну из них. Во время торжественной трапезы архэту представили девять красавиц от двенадцати до шестнадцати лет отроду. Четверо приходились дочерьми высокородным вассалам – Дорэану, Фиссу и Саркристу, притом Пепельный Лис привёл обоих «милых лисичек», как их называли при дворе. Остальные соискательницы происходили из менее знатных семей.

Каждая девушка старалась быть неотразимой, каждая стремилась очаровать Юного Барса. И в ход шло всё доступное оружие: роскошные наряды из шёлка и меха, дурманящие духи и диковинные причёски, томные взгляды и манящие улыбки. Они проплывали мимо архэта одна за другой, кланяясь и оставляя Знак – выделанное ухо зверя, чьи шкуры пошли им на одежду. Соболь, лиса, горностай, бобр, песец, выдра, белка, куница и даже уляк.

Архэту оставалось только объявить троих из девяти. Но кого? Стройные холодные красавицы его не привлекали, слишком походили на мать. Асоль Мерце хоть и была южанкой, но надменностью превосходила саму зиму. Амони ещё раз вгляделся в молодые густо набелённые лица: красота, изящество, манящая недоступность.

Он понимал, что спектакль затеян не просто как дань старому обычаю. Чародей учил его понимать скрытые замыслы, видеть сети интриг и заговоров. Увы, ум Амони был ещё слишком юн, а вера в идеалы слишком сильна, чтобы норинец преуспел в этом. Однако кое-чему он всё же обучил воспитанника. Архэт понимал, что выбор невест, а затем и жены определит на годы вперёд его ближайшее окружение. И выбирать нужно не только красивое личико, но и надёжного союзника. Семеро вассалов так или иначе окажутся обиженными какой бы из девушек он не отдал предпочтения. И слава Каинен, что в худшем случае только трое из них окажутся крупными ленниками. С другой стороны, до свадьбы успеет пройти ещё несколько лет, так что не стоит выказывать нерасположение кому-то из них. Увы, но рыцарские красавицы зря наряжались и красились. В таких вопросах даже равновластный императору архэт вынужден слушаться разума, а не веления сердца.

С усталым вздохом де Пьюс поманил распорядителя, и передал выбранные Знаки. Толстяк, с поклоном приняв их, громко и торжественно огласил:

– Лиса. Куница. Соболь.

Лица трёх девушек расцвели улыбками. Альна Дорэан, старшая «лисичка», казалась особенно довольной. Невысокая, огненновласая, с весёлой россыпью веснушек на лице, она очень походила на брата. Наверняка Элизий в своих россказнях домашним представил архэта в наилучшем свете. Альна сразу же понравилась Юному Барсу, хоть две другие и превосходили её красотой, по крайней мере, на вкус Амони.

Дайрэ Саркрист, шестнадцатилетняя дочка линегальского ксэхэта, олицетворяла женственность в исконно северном смысле этого слова: светлокожая, пышнотелая, с диковинно уложенными пшеничными косами. Такую девушку легло было представить и на брачном ложе, и у домашнего очага. Поклонявшиеся Джахорду предки-аннеэфи так изображали в сказаниях гваари – дев, что будут услаждать воинов в загробном мире.

Наконец, была наследница Фисса, зеленоглазая Наали, ни капли не похожая на своего тучного родителя. Рукава и ворот её роскошного платья украшала оторочка из соболиных шкур, а в ушах позвякивали керановые серьги. Вильмар Медоуст не поскупился, продавая красоту дочери.

Все трое произнесли традиционные слова благодарности, а их родители, подошедшие следом, поклялись в верности Амони на собственных мечах.

Торжество затянулось до поздней ночи. Сменялись блюда, звучали здравицы, надрывались лютнисты, кривлялись шуты. Но над веселящимися незримо висел призрак новой войны, до севера уже дошли вести о Священном Походе, что собрался объявить император. Многие ленники расслышали в этой новости звон керов и шелест титулатур, но были и те, кто предпочёл бы вернуться к семьям, и позабыть за насущными заботами мирьехский кошмар. Однако никто из них не признался бы в этом, чтобы не быть уличённым в трусости.

К Юному Барсу то и дело подходил кто-то из многочисленных вассалов, желая заверить в преданности. Вскоре де Пьюс уже почти не обращал внимания на велеречивые обещания рыцарей. Однако всё изменилось, когда к столу архэта подошёл молодой человек в скромном индиговом нойэше.

– Ваша Светлость, я прошу простить моё отсутствие на церемонии. Жрецы вряд ли простят мне мой побег, так что дорогу в храм мне закрыта, – мягко произнёс Лейхте, смиренно опустив голову.

– Джайхэт Вейн рассказал мне о вашем подвиге, вэттир. Я обязан вам жизнью. Не погаси вы Костёр, не было бы и нашей победы в Мирьехе. И я не знаю, как вас благодарить, даже все богатства моего архэтства не достойны этого подвига.

– Эти слова – честь для меня, – на пухлых щеках перебежчика выступил румянец, – честь, которой я недостоин. Вейн, Керан, Ваал, Фаро – они сражались со жрецами Раукар лучше меня, и куда больше достойны славы. Мой подвиг – случайность, я просто оказался ближе всех к Костру.

– Но вы спасли Бессмертного.

– Мне повезло…

– Ну будет! – грозно выкрикнул Амони, но в глазах его плясал смех. – Такую скромность точно нельзя считать добродетелью. Я благодарен вам, вэттир, и хочу видеть вас при себе в Священном Походе. И никаких возражений!

Лейхте лишь обезоружено улыбнулся.

Следующим утром чародей Циро, облачённый в длиннополый нойэш, непривычно зелёного цвета, решил поприсутствовать на занятиях у фаира Доара Тонната.

Керан присел на скамью под берёзкой рядом с наставником, после чего протянул тому трубку и кисет с мелкорубленными листьями элинмы – дурманного растения.

– Угощайтесь, фаир, – сказал он, белозубо улыбаясь.

– Благодарю, вэттир. Откуда только узнали? – подивился фаир Доар.

– Мой друг Этельдор обмолвился, – непринуждённо соврал Циро, чтобы не признаваться, что попросту вскрыл мысли старика. – Ну что, ваши ученики готовы поставить свои умения против внутреннего взора шехэта Дорэана?

– Вполне! – кивнул Тоннат, и отдал приказ: – Сходитесь!

Элизий, по-прежнему в маске, стоял, не шелохнувшись, сжимая в каждой руке по затуплённому клинку. Амони и Гельри неуверенно подступали к нему с двух сторон.

– Бейтесь!

Как ни странно, первым удар нанёс Арнитен, вернее только попытался нанести, так как мгновением раньше Дорэан скользнул в сторону, оказавшись лицом к лицу с де Пьюсом. На архэта, только принявшего боевую стойку, обрушился вихрь сверкающих клинков.

Гельри, опомнившись после промаха, кинулся на помощь. И теперь уже Элизий отбивался сразу от двух противников, даже не поворачивая головы в их сторону. Быстро-быстро мелькали мечи в руках Дорэана, то восходя, то снова опускаясь, не позволяя нападавшим достать его.

Вскоре все трое оказались до такой степени измотаны боевой пляской, что фаиру Доару пришлось объявить поединок законченным.

– Я в восхищении, вэттир! Неужто каждый эдаким образом зреть может научиться?!

– При правильном подходе и с изрядной долей выдержки любой человек сможет овладеть искусством внутреннего взора, вот вы даже.

– Правда? И сколько мне бы потребовалось времени, чтобы научиться у вас, вэттир? – спросил Тоннат, выпуская из трубки благоуханный дымок.

– Около года, думаю, хотя, есть способ гораздо более быстрый и действенный, – заговорщицки шепнул Керан на ухо старику.

– И какой же? Что требуется?

– Да почти ничего, вам просто нужно избавиться от такой несуразной мелочи, как глаза.

– Нет, уж спасибо, – прокашлявшись, ответил фаир Доар. – От своих-то, я погляжу, вы не спешите избавляться!

– У меня случай особый.

– Повезло вам, вэттир! Ну а вы, энхэты, чего бездельничаете?! А ну берите мечи, становитесь к чучелам, по пятьдесят ударов с трёх основных положений будет достаточно. Приступайте! А мы пока с вэттиром Циро побеседуем.

– Боюсь, что подарил вам напрасную надежду, фаир. Мне нужно уезжать.

– Но куда? – удивился Тоннат, ведь чародей прибыл в Барсоград только вчера.

– В Мирьех.

***

Жорж де Клеви смотрел на давно погасшую свечу. Всё было кончено, и он знал это. Владетель проиграл уже тогда, когда поверил заманивающему в ловушку письму Шарля. Ту ночь де Клеви считал днём своей смерти, ведь в прошлом безвозвратно оставалось всё, что делало его человеком – богатство и власть. Проведённые в темнице дни превратили его в живой труп, который извлекли на свет только затем, чтобы огласить приговор.

Новый Лазурный Князь оказался милосердным. Сам Жорж повелел бы подвергнуть заговорщика чудовищным пыткам, а потом казнить на глазах у семьи, предварительно забрав в счёт казны всё имущество. Но Вьюрок пошёл по другому пути: шестеро изменников получили возможность под охраной вернуться в свои поместья, чтобы, приведя в порядок дела и простившись с родными, принять яд. Шесть влиятельнейших родов таким образом оставались обезглавлены, но не уходили в небытие. Цена измены – только одна жизнь и каждый второй тэльн из собранных в этом году налогов.

Жоржу не с кем было прощаться: жена его умерла, дети учились в империи. Роскошный дом в живописном уголке среди гор в последний раз растворил двери для поверженного энира. В последний раз он прошёл по пахнущим смолою половицам, в последний раз обмакнул в чернильницу перо.

Всё было кончено, но он не решался. Жорж знал, что не сможет сбежать, но сколько мог пытался отстрочить участь, с нелепым остервенением цепляясь за жизнь, в которой уже не видел смысла. Тело всегда было в нём сильнее духа.

Луч заходящего солнца весело заиграл на гранях крохотного пузырька, таящего в себе Тихий Сон. Пора… Дрожащие пальцы сжали нагревшееся стекло, горло свело судорогой, но де Клеви заставил себя сделать глоток, понимая, что умереть так лучше, чем вернуться к искуснице пыток Софи де Мири и её «игрушкам». Яд оказался удивительно сладок, словно последняя издёвка судьбы. Впрочем, Жорж не успел окончить эту мысль, сон пришёл быстро и тихо. И навсегда.

Последнее заседания совета Высокого Дома проходило не в полном составе. Лишь трое абэ получили приглашение от Лазурного Князя.

– Посыплются вопросы, точно говорю вам, посыплются, – мрачно предрекал седовласый де Марни, старый друг отца Эжена. – Новый князь и сразу война! Зачем это людям? Умирать за империю? За Каинен? Добровольность добровольностью, энкеро, но это чересчур… вы не прибавите себе славы, проливая кровь марбэйн за чужого Бога.

– Речь не о Боге, Эмиль, – негромко, но решительно возразил Эжен. – И даже не о союзнических обязательствах, это только предлог для Тордэана. В этом походе у нас своя цель.

– И какая же, энкеро? – опередив де Марни, спросил Пьер.

– Мершвельд. Давний враг и вековая мечта.

– Но ведь Мершвельд…

– Именно, Эмиль, разрушен! – вклинился в разговор молодой владетель Эн`Корде, первым раскусивший задумку князя. – Его города в руинах, жители изгнаны или убиты, но сокровища его владык, колдовских Братств и Торговых Союзов по-прежнему там, да и богатства самой земли: кераний, обсидиан… это отличная цель, провалиться мне в Бездну!

– Тень Раукар слишком долго отпугивала нас от пустоши. Но теперь наши имперские друзья показали, что Seliri можно и нужно бить. Да, красные драконы когда-то взяли с нас клятву не приводить войска в Мершвельд, но с оговоркой, что там не укроется наш враг. Теперь, когда дорога в пустоши свободна, я не хочу, чтобы трофеи Мершвельда делили без тех, кому он больше всего задолжал. Так и объявим народу, эниры, это будет восстановление исторической справедливости и наша месть за лазурных. Под таким призывом встанут не сотни, а тысячи, и мы в первых рядах!

– Гвардия всегда с тобой, энкеро!

– Не сомневайтесь в марнийской коннице, мой князь!

– И в моих лучниках!

– Я не ставил под сомнение верность никого из вас. Надеюсь, иные абэ откликнутся столь же охотно. Но я спрошу их уже в другом месте. Всё, эниры, здесь больше не будут проводиться советы.

– Но что вы намерены сделать с Высоким Домом? – не удержался от вопроса Эмиль, на своём веку на меньше тридцати раз приезжавший сюда на собрания.

– Пусть стоит, как напоминание о прошлом, у нас же теперь путь один – в будущее.

***

Они долго обсуждали с альхарским правителем вопрос о Священном Походе, точнее говорил только Дий, а Кейнис молчал и степенно кивал изредка головой. Сошлись в итоге на том, что Азиз обязался созвать Военное Собрание, чтобы принять окончательное решение в согласии с ракса-нэкамирами.

Судьба наконец возблагодарила посланников за тяжёлый и опасный путь. Судьба в виде альхарского султана, распорядившегося предоставить гостям обширные покои: каждому по спальне и общий зал, а также без меры еды, сластей и питья.

– Предлагаешь пить на спор? – Кейнис недоверчиво смотрел на бледное лицо чародея. – Сам же первый и свалишься, как вчера.

– Вчерашнее не в счёт, ибо Леэса измотала меня страстью. Впрочем, ты вряд ли понимаешь о чём я говорю, – подковырнул писаря Стеврос, не зная угодил в больную мозоль.

– Ах так?! – Кейнис в ярости обнажил клыки. – Будем пить!

Ухмыльнувшись, норинец выставил на стол одну за другой три бутылки зелёного, чёрного и красного стекла.

– Милленский йэт, альхарское креплёное и ольтрийская чиба, кисленькая, – объявил он в радостном предвкушении «поединка».

Пока ведун и чародей разливали йэт по низким пиалам, Лунц и Дий, ведя уже привычный для них разговор о власти, забавлялись ольбой – хитроумной тактической игрой, весьма распространённой в их родном Шохее. Эти двое, вообще, были очень похожи: оба чуть старше тридцати, темноволосые, любящие поговорить, но умеющие, когда нужно, хранить молчание, стойкие к соблазнам и упёртые на пути к своей цели.

– Неверный ход, вы просчитались, – спокойно заметил наёмник, глядя на расположение цветных дощечек, Дий только пожал плечами.

– Видите, – проговорил посланник через несколько ходов, – просчитались-то как раз вы, приняв ложный обход за ошибку.

– Хех, что сказать, подловили, молодцом!

– Благодарю.

Игра продолжилась.

– Хм… прекрасная оборона! – с оттенком восхищения в голосе признал Лунц. – Рубеж мне, видимо, не перейти…

– Святая истина. Так, что вы думаете об условном союзности норинского джайхэта?

Услышав упоминание своей родины, чародей оторвался от пиалы и спросил:

– Ну-ка, ну-ка, что за условная союзность? Лично я впервые слышу!

– Есть такой оборот, тоже, кстати говоря, условный. Всё дело в том, что джайхэт, вроде бы являясь союзником империи, на деле правит единовластно и принимает решения без советов из Эзера. Что бы альхарцы не говорили, и кем бы себя не мнили, они находятся куда в большей зависимости, чем Норин, от которого в изрядной степени зависит и само Алое Солнце.

– Ммм… благодарю за разъяснение. Теперь мне самому любопытно, что ты об этом думаешь, Лунц.

– На его месте я действовал бы так же, – признался наёмник, переставляя дощечки. – Он бессмертен, что даёт ему ни с чем не сравнимые возможности, к тому же весьма одарён, чтобы уберечь свою жизнь от посягательств, и достаточно умён, чтобы этой силой не злоупотреблять. Постепенное внутреннее развитие и ненавязчивое обозначение собственной незаменимости – вот он путь Норина. Отличный путь, к слову сказать!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю