Текст книги "Семена Распада. Том I (СИ)"

Автор книги: Олег Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Глава 21. Свадьба

После церемонии Эли повела его в лекарскую – перевязывать руку. Шейрон, словно вновь оглушённый булавой Мотылька, покорно следовал за ней. Теперь, когда торжественное опьянение спало, рыцарь не переставал изумляться собственной идее.

Что толкнуло его на этот безумный шаг? Любовь? Жалость? Жажда справедливости? Наверное, всё вместе. Ведь он с самых ранних лет чётко разделял мир на белое и чёрное, считая, что существует в жизни Правда, которой и нужно держаться. С ней Шейрон соизмерял все свои поступки. Выбранный им рыцарский путь тоже был дорогой к Правде. Ведь рыцарство – это не только острый меч и могучий конь, не только слава и земля, но ещё и честь, и благородство, и любовь. Этому его учил фаир Бертил, и в это он сам безоговорочно верил.

Геррерт ждал, что их в палате встретит темнота, но ошибался: на прикроватном столике мягко светился полый стеклянный шар, внутри которого словно бы заперли отголосок солнечного сияния. Крохотный огонёк суетливо метался, отбрасывая блики на стены. Шейрон вспомнил: их называли эралим – пленный свет. Ибо в храме Каинен не должно быть мрака.

Эли развязала напитавшуюся кровью ткань: священный долг ленты был исполнен и пришло время уступить место обычной тряпице. Без этой красной змейки на шее жрица выглядела ещё более беззащитной.

Привычный лекарский обряд давался девушке с трудом, каждое движение, словно бы разрывало незримую, но вязкую преграду. Ксэттум не покидали тревога и волнение, ведь мать рассказывала ей, что происходит после торжественной клятвы. Эли чувствовала сердечное влечение к фаиру Шейрону, но боялась неизбежной телесной близости. Своими словами и поступками рыцарь доказал, что относится к ней трепетно, но он мог причинить боль ненароком, забывшись в любовной горячке.

Однако вопреки опасением ксэттум горячка и забытье Шейрону не грозили. Напротив, смотря на ласковый свет эралим, орхэт всё более впадал в растерянность. Теперь, когда они остались наедине Геррерт не решался поставить окончательную точку. Ведь маленькая жрица ни капли не походила ни на одну из его прежних любовниц. Те уж точно не знали ни стыдливости, ни страха: весёлые сельские девки поражали воображение страстностью, а молодые вдовы в городах – изобретательностью. Эли же была хрупким цветком, трепетной бабочкой, живым воплощением Молчаливой Аксан.

– Эли… – тихо произнёс Шейрон, когда девушка закончила с повязкой. – Ты знаешь, обычай Светоносного велит нам разделить ложе, чтобы единением тел скрепить союз душ. Но… я предложил тебе Allain для защиты, и если ты не хочешь или боишься, то…

– Фаир Шейрон, – оборвала его жрица. – Конечно, я боюсь, но только чуть-чуть. Ведь я уже ответила вам согласием пред ликом Каинен. Я знаю, вы не хотите сделать мне больно. И лишь прошу вас быть осторожнее…

«Несчастное дитя! Она наверняка считает это долгом. Не знает, что любовь – отрада для двоих…»

– Leyteur! – повторил Шейрон, одной рукой обнимая вздрогнувшую ксэттум. Он сидел, она стояла, но головы их находились на одном уровне, чем рыцарь и воспользовался, целуя сомкнутые губы.

Эли попыталась ответить, неловко и неумело. Геррерт не упорствовал, позволяя девушке разобраться в новых ощущениях. Никакой спешки, никакого давления. Этой ночью он стал её мужем, а значит у них впереди ещё целая жизнь.

У ксэттум от волнения пересохли губы и похолодело во рту, а мягкий свет стеклянного шара обличал предательский румянец, но поцелуй продолжался. Когда же уста их наконец разомкнулись, Шейрон освободил Эли от плаща, сбросив с плеч алую ткань. Теперь на девушке оставалось лишь скромное жреческое платье, белизной лишь самую малость превосходящее её кожу. Орхэт, расстегнув пуговицы, сбросил бирюзовый эдеш, оставшись только в штанах и нижней рубахе.

И в силу опять вступили традиции. Многовековый обычай предписывал новобрачным раздеться на глазах друг у друга. Шейрон уже не медлил, и вскоре предстал перед женой обнажённым. Эли смутилась ещё больше, отвела взгляд, в котором отражалась борьба стыда и любопытства. Наконец тонкая девичья рука вспорхнула к нагрудной тесёмке, но остановилась на полпути. Геррерт, вняв безмолвной мольбе, сам освободил жрицу от плена одежды. Загрубевшими от воинских занятий пальцами он развязал алую тесьму, стянул с плеч рукава, ослабил пояс. Платье снималось неохотно, словно бы ткань вознамерилась твёрдо стоять на защите целомудрия, однако напористость орхэта всё же сломила её сопротивление, и одеяние пало к ногам жрицы.

Взору Шейрона предстала ничем не прикрытая красота только-только расцветшего тела: молочная белизна кожи, бутончики грудей, манящая округлость бёдер, светлый пушок внизу живота. Вид этой невинной девичьей наготы поставил точку на сомнениях рыцаря, утихомирил тревогу и похоронил робость. Осталось только волнение, но совсем иного рода: предчувствие близости разгорячило орхэта, заставляя забыть о всех сложностях.

Эли с изумлением наблюдала как твердеет, наливаясь кровью, мужское естество Шейрона. И эта естественная метаморфоза казалась ей чем-то удивительным, происходящим будто по волшебству. Да и сама брачная ночь была для ксэттум сродни таинственному ритуалу, в котором мужчина – жрец, а женщина – жертва.

Геррерт поцеловал её в шею, обжигая дыханием, царапая щетиной. Смуглые руки заскользили по белому телу: одна замерла на груди, лаская ягоду соска, другая оглаживала поочерёдно талию, ягодицы, бёдра. Эли напряглась, принимая непривычную ласку. Возбуждение неспешно начинало завладевать и ей, пробиваясь сквозь пелену страха.

Для Шейрона уже перестало существовать что-либо кроме наслаждения, он упивался мягкостью кожи, дробью взволнованного сердца, робким постаныванием, то и дело срывающимся с порозовевших губ. Геррерт, оборвав череду поцелуев, осторожно подхватил тихонько ойкнувшую жрицу и положил на постель. Зарылся лицом в её волосы, впитывая дурманящий запах цветущей акации. Зашептал на ухо что-то бессмысленно-приятное, зная, что жрице необходимо чувствовать нежность в его голосе.

Геррерт не привык размениваться на ласки, предпочитая добиваться своего нахрапистостью и грубоватым очарованием. Но сейчас всё было по-другому: рыцарю хотелось, не останавливаясь, одаривать ксэттум удовольствием, ведь сам он получал от этого не меньше наслаждения.

Не прекращая жаркого шёпота, Шейрон покрыл быстрыми поцелуями ключицу девушки, задержался на груди, а потом скользнул ниже – к пупку. Прижимаясь щекой к мягкому животу, орхэт готовился удивить девушку причудой, которой научился у распутной вдовы, что не давала ему спать по ночам всю проведённую в Гердии декаду.

Геррерт осторожным движением развёл в стороны согнутые в коленях ноги Эли, почувствовал, как она напряглась, но всё же не воспротивилась. Не теряя времени, рыцарь прильнул к самому лону, целуя сокровенные губы. От неожиданности жрица широко раскрыла глаза и, не удержавшись, вскрикнула.

Ответом ей стала нежная и уверенная ласка: не отрываясь от девичьего естества, Шейрон оглаживал внутреннюю поверхность бёдер, то и дело легонько стискивая их. Эли уже не скрывала своих чувств, содрогаясь от стонов. Руки её непроизвольно сжимались в кулаки, сминая белую простынь, а язык рыцаря всё бесстыднее проникал в неё, заставляя истекать влагой.

У ксэттум сбилось дыхание, а вместе с ним и счёт времени. Она совершенно потеряла себя, утонув в океане сбивчивых невероятных ощущений. Жрица более не казалась себе жертвой, скорее уподобившись Богине, у чьего алтаря совершал заклание коленопреклонённый рыцарь.

Наконец Шейрон оторвался от взмокшего лона. Священный ритуал близился к завершению. Оставалось самое важное. Орхэт приподнял ноги обессиленной девушки, подкладывая ей под бёдра подушку.

– Боль пройдёт быстро, милая. Не бойся, всё будет хорошо, – пообещал он.

Резкий толчок. Слабый вскрик. Нет, боли почти не было: умения рыцаря и его трепетное отношение избавили Эли от последних глубоко затаившихся страхов. Кровь пролилась на белую простыню, знаменуя свершение брака.

***

Подходил к концу Сэкэис, месяц Гибели – пора наивысшей власти тёмного Бога Куны, за ним следовал Анимис, месяц Безмолвия, зачинающий зиму, пик могущества Файрэ – Похитителя Душ.

Неудачное время выбрал фаир Бертил для свадьбы, а император Тордэан для войны. Ничего доброго не сулят свершения, сделанные в пору власти злых сил. Шейрон открыл это для себя в тот миг, когда удар Ярона Джарво вбил его в пыль. Это было более чем символично: дерзновенный рыцарь Светоносного пал в объятия Бога Смерти, и лишь чудо возвратило его назад. Однако позже к Геррерту пришло понимание – хоть Боги и могучи, но они не определяют судьбы наперёд, иначе как бы он женился на Эли и выкупил Жерома? В жизни всегда есть место поступку и подвигу, даже вопреки высшим силам.

В седьмой день третьей декады Секэиса фаир Бертил Бринот, сопровождаемый своим бывшим оруженосцем, а ныне рыцарем, фаиром Шейроном Геррертом и отрядом бринадальских ленников, отправился в путь. Прямая, как стрела дорога вела от родового замка Геррертов в земли, именуемые гердским Кольцом. И такое название шехэтству дали вовсе не случайно: обширные владения, раскинувшиеся вокруг славного города Гердия, на карте действительно напоминали круг, зажатый со всех сторон четырьмя крупными соседями: ксэхэтством Хент, маркой Литан, а также шехэтствами Цейтан и Бринадаль.

Халэя Люмэ от имени своего брата, шехэта Анэтора, управляла всей западной частью гердского Кольца. Лично ей приносили присягу главы двадцати трёх рыцарских родов. И после её скорого замужества все эти земли должны будут перейти в полноправное владение вновь возродившегося рода Бринот, наследником которого станет её сын Марон, рождённый от прошлого брака.

Ехали по-рыцарски – на конях без упряжки, каковую почитали развлечением для бездельников, да и не мог Шейрон упустить возможности покрасоваться на своём изящном лимэрто. И сидя в седле, он вспоминал предшествовавшие поездке события.

Геррерт оставил жену незадолго до рассвета. Он покидал храм счастливым и преисполненным надежды. Рыцарь искренне верил, что совершил самый важный в своей жизни поступок, сравнится с которым могло лишь участие в грядущей войне.

Они договорились, что когда Шейрон отправится на свадьбу фаира Бертила, то Эли тайно последует за ним. Сопроводить девушку в Гердию орхэт поручил своему новоиспечённому оруженосцу. Сейчас Геррерт улыбался вспоминая, как засияло лицо Жерома, понявшего какую ответственность на него возлагают. Мальчишка всем сердцем желал отплатить рыцарю за оказанную милость.

– А где же твой каэсмир? Почему не поехал с нами? – полюбопытствовал Бринот, ненадолго оторвавшись от беспокоивших его мыслей.

– Оставил его с поручением. Он позже догонит.

Остаток пути проделали в молчании. И учителю, и ученику было о чём подумать.

Они достигли берега Змейки в самый разгар подготовки к торжеству. У чуть колышущейся кромки воды шехэтские слуги уже выстроили длинные ряды столов, а также подмостки для шутов и музыкантов. Вокруг же расположились приготовленные для гостей многоцветные шатры. Фаир Бертил сразу распознал предназначенные им: белый с гербовой берёзой и бирюзовый с чашей.

В отдалении от берега ждало своего часа церемониальное кострище – цеттиновое солнце, заполненное особой смесью, дающей яркий и не обжигающий огонь. Его изготовили приглашённые из Нин-Сола учёные, члены тамошнего Союза Эсэдо.

Сегодня, казалось, сама природа благоприятствовала грядущей свадьбе. Первый зимний день выдался тёплым и ласковым, что по древней примете сулило счастливую семейную жизнь. Блики солнца, отражаясь на поверхности реки, действительно придавали ей сходства с огромной лениво ползущей змеёй. Ветер шелестел листьями скорбно склонившихся ив, и развевал горделивые знамёна на шпилях палаток.

Спешившись, Бринот сразу же отправился в шатёр, чтобы переодеться в альшэ. Свадебный наряд по обычаям архэтства состоял из прямых штанов, сине-зелёной туники тончайшего эрхэйского шёлка и белого полуплаща на одно плечо, скреплённого на шее застёжкой в виде крабьей клешни. На взгляд Шейрона, кряжистый и начавший седеть наставник смотрелся в альшэ забавно и нелепо. Но орхэт не стал говорить ему об этом, не желая ещё больше волновать и так встревоженного фаира Бертила. Сам же Геррерт облачился в украшенный керановыми вставками бирюзовый эдеш, в тот же, что и на его собственной свадьбе.

Ближе к полудню прибыл шехэт Анэтор, сопровождаемый избранными рыцарями. Это был суровый человек с крупными чертами лица, сложением и повадками напоминающий своего же гербового кита. Такой странный символ объяснялся тем, что когда-то предки Люмэ жили на побережье Исамонд, и несколько раз в год, вооружившись гарпунами, выходили в море на охоту за великанами глубин.

– Фаир Бертил! Орхэт Шейрон! – приветствовал он, воздевая сжатую в кулак руку: лучи солнца весело заплясали на четырёх могучих перстнях. – Мой стол – ваш стол, отдохните с дороги, энхэты. Сегодня ночью будет не до сна.

Гости стали прибывать только вечером, так как само торжество по традиции начиналось ближе к полуночи. Свадьба сестры владетельного шехэта стянула к берегу Змейки не только рыцарей гердского Кольца, но и нескольких крупных соседей-энхэтов, среди которых первым по знатности и влиятельности был шехэт Цейтана, Антаэ Ниаль со своей супругой Омалэ, наследницей Хента.

Столы уже были накрыты, и жених сидел на почётном месте рядом с братом невесты, которая до сих пор не показалась. Каждый из присутствующих почитал своим долгом лично поздравить фаира Бертила с этим знаменательным событием, и вручить свадебный подарок, ценность которого зависела от знатности рода дарителя. За короткий срок Бринот сделался обладателем: полных латных доспехов, трёх богато украшенных именных мечей, охотничьего лука из белоствольного вальда, невероятных размеров винного кубка, седла из кожи хорхэя, прекрасных керановых шпор и даже небольшого кораблика для прогулок по реке Змейке.

Берёзовый Рыцарь чувствовал себя крайне неуверенно, будучи по жизни человеком достаточно простым, он впадал едва ли не в ужас от подобной щедрости. Всех подходящих к нему фаир Бертил благодарил долго и искренне, по-детски радуясь каждому подарку.

Последним из гостей к жениху приблизился шехэт Цейтана. Герб Антаэ Ниаля украшал летящий аист, но судя хрупкости телосложения и заострённому с мелкими чертами лицу, ему больше подошла бы крыса. Отталкивающее впечатление усиливалось при взгляде на супругу шехэта, держащую того под руку. Омалэ была на голову выше мужа и не в пример красивее.

– Поздравляю от всего сердца, и желаю вам с прекрасной Халэей долгих и счастливых лет брака! – тоненько пищал Ниаль, пожимая могущую длань фаира Бертила своими лапками. – В знак же моего уважения и дружеских чувств позвольте преподнести вам этот подарок!

Шехэт Цейтана протянул ему небольшой ларец из красного дерева, украшенный затейливым рисунком на тему извечного противостояния Раукар и Светоносного. Прислужники поставили ларчик перед рыцарем, но прежде чем тот открыл его, слово взяла Омалэ:

– Фаир Бертил, мы с моим милым Антаэ очень надеемся, что этот подарок придётся вам по душе, – проговорила он чудным глубоким голосом и, нежно улыбнувшись, откинула со лба иссиня-чёрную прядь.

Немало заинтригованный её словами, Бринот резким движением отбросил крышку, и замер с выражением полнейшего изумления на лице.

– Это… это же… откуда вы узнали?!

– Видите, фаир Бертил, как много в нашей жизни значит осведомлённость, – сказал на это шехэт Цейтана, и его крысиная мордочка ощерилась в подобии дружеской улыбки. – Услышал я между делом о вашем увлечении, не придал значения тогда, зато теперь вот…

– Она великолепна! Примите мою безмерную благодарность, Ваша Милость! – выражение лица Бринота изменилось, теперь казалось, что он готов расцеловать шехэта в худосочные ланита.

Геррерт, сидевший через два места от фаира Бертила, не видел, что именно находилось в шкатулке. Что за тайное увлечение есть у его бывшего наставника?

И Шейрон, вытянув шею, кое-как умудрился заглянуть в ларец, едва не рухнув на шехэта Анэтора. На бархатной тёмно-красной подкладке лежала искусно вырезанная из белодрева флейта.

Весь вечер жених так и просидел один, принимая подарки, выслушивая поздравления и хвалебные здравицы. Гости, не скупясь, сметали со стола подаваемые угощения, жадно запивая их, благо шехэт Анэтор предоставил богатый выбор всевозможных напитков. У одного лишь фаира Бертила кусок в горло не лез. Зрелый и уверенный в себе мужчина жутко разволновался, ожидая встречи с невестой, словно зелёный юнец, добивающийся благосклонности неприступной красавицы.

Шейрон разделял настроение наставника, но по иной причине. Жером и Эли по всем срокам должны были уже быть здесь. Геррерт намеревался раскрыться перед гостями, провозгласив здравицу за свадьбу Бринота и за свою, однако отсутствие невесты рушило все его намерения.

Что же могло случиться? Что-то задержало их в пути? А может, Эли и вовсе не захотела следовать сговору? Мало ли что могло прийти в голову маленькой жрицы за это время.

Беспокойство терзало орхэта, подлым кинжалом вонзалось в мозг желание тотчас вскочить и броситься на поиски, но долг перед фаиром Бертилом удерживал его.

Халэя появилась, когда до полуночи оставалось чуть меньше четверти часа. В соответствии с обрядом она куталась шёлковый алый плащ, полностью скрывающий тело, а лицо прятала под маской. Сопровождали невесту четыре конных рыцаря из числа ленников западной части Кольца. Гости приветствовали сестру шехэта радостными криками, Халэя, ловко спрыгнув с коня, направилась в сторону пирующих. Музыканты, до этого усиленно терзавшие свои инструменты, замолкли. Анэтор Люмэ поднялся из-за стола и жестом попросил всех присутствующих следовать за ним. Пришло время брачной церемонии.

Уже изрядно опьяневшие и объевшиеся гости с трудом вставали с насиженных мест, некоторые еле двигались, нескольких несли на руках, но общий настрой был более чем радостный. Геррерт шёл рядом с Бринотом, поддерживая того: у совершенно трезвого жениха от волнения подкашивались ноги.

Кострище-солнце пылало огнём, пламя, переливаясь то алым, то сизым, взвивалось вверх на высоту в два человеческих роста. Толпа окружила священное место весело галдящим кругом. Жених и невеста стояли по разные стороны, разделённые пламенной стеной.

Дождавшись, когда шум многих голосов слегка поутихнет, градоправитель Гердии и шехэт гердского Кольца, Анэтор Люмэ взял слово:

– Благородные фаиры и их спутницы! До исхода дня остаются считанные мгновения, и только минует полночь, как закончится для фаира Бертила Бринота и лаир Халэи Люмэ прежняя одинокая жизнь, и начнётся новая – одна на двоих! Так давайте же ознаменуем это событие, как полагается по рыцарским законам!

Ещё не отзвучали последние слова шехэта, а к кострищу уже вышли держатели щитов: Шейрон и смуглокожий рыцарь по имени Иммах, чьё лицо обезображивал шрам от давнего сабельного удара.

Толпа кричала: «Щиты! Щиты!» И под восторженные её вопли рыцари двинулись друг на друга. Прямые. Собранные. Уверенные.

Шаг, другой, третий. Замерли! Между ними только пламя костра. Жарко. Они не видят даже лиц друг друга, только щиты: берёза фаира Бертила на прочном, как металл белоствольном вальде и кит Халэи на хрупком тополе.

БОЙ!!! – яростный вскрик, будто разрезает полог ночи.

И рыцари делают последний шаг прямо в пламя костра, щиты сталкиваются с глухим деревянным стуком, разбрызгивая двуцветные искры.

Расходятся. Поворот. И опять удар!

Огонь жарит, но не обжигает.

Щиты сталкиваются. Два… три… четыре…

Последний удар и… фаир Иммах отступает назад, выпрыгивая из пламени костра, словно Seliri, щита больше нет в его руках, тот с треском развалился, осыпавшись в огонь безобразной грудой щепы! Ритуал исполнен в точности.

Шейрон преклоняет колени, и опускает щит в середину кострища поверх обломков. Под ликующие возгласы орхэт возвращается на прежнее место.

– Совсем немного до полуночи! – громогласно возвестил шехэт Анэтор, а после обратился к жениху. – Фаир Бертил из рода Бринот, только что моя сестра Халэя показала, что готова быть твоей отныне и навеки! Готов ли ты принять её?!

– Да! – ответил Берёзовый Рыцарь, обращаясь уже не к шехэту и даже не к своей невесте, а воздев очи к небесам, клялся в этом Светлому Богу: – Ir ta`et eniur! Va-jay!

*Я люблю её! Навечно! (Serch Terea)

– Тогда поспеши поймать! Последнее мгновение!

Слова шехэта стали сигналом, и скрывающая лицо невеста устремилась навстречу рыцарю. Кровавым росчерком мелькнул алый плащ, и она прыгнула сквозь полыхающий огонь. Заплясали искры на раздувшейся ткани. Фаир Бертил шагнул вперёд, выставив руки, и прыжок Халэи завершился в крепких объятиях Берёзового Рыцаря.

Бринот ловко поставил невесту на землю, после чего скинул с неё церемониальный плащ и снял маску. Она улыбалась. Невысокая, коренастая, как все Люмэ, но в отличие от своего брата с лицом добрым и приветливым.

– Полночь! Властью данной мне Его Светлостью, архэтом Одэоном Теогерном, держателем воли Его Императорского Величества Тордэана IV, я Анэтор Люмэ, градоправитель Гердии и шехэт гердского Кольца, отныне и навеки нарекаю вас мужем и женой!

***

Шейрон полагал, что фаиру Бертилу очень повезло с супругой, его улыбчивая чуть полноватая жена являла собой истинное воплощение простого житейского счастья. Несмотря на знатное происхождение, ей совершенно были несвойственны гордыня и заносчивость, и к мужу она относилась с почтительной лаской и доверием. Да и сам Бринот оказался в полном восторге от своего положения. Сын же Халэи от прошлого брака, тринадцатилетний Марон довольно быстро привык называть фаира Бертила отцом.

Торжество на берегу Змейки было данью древним обрядам тех времён, когда Санрес был частью державы Исаирин, а до неё акхорской провинции Эр-Иса. Однако по имперским законам законным мог быть лишь освящённый Allain, поэтому днём позже новобрачных ждала ещё одна церемония в храме Трисмы – крупнейшего замке западной части кольца, ставшего приданным Халэи.

Геррерт порывался отправиться в Бринадаль сразу же, как жрец залечил Бертилу рассечённую ладонь. Шейрон даже раскрыл бывшему наставнику свой провалившийся замысел, но Бринот, качая седой головой, посоветовал орхэту всё же задержаться в Трисме. Он уверял, что будет лучше дать возможность оруженосцу и жрице добраться до назначенного места, а не нестись им на встречу, рискуя разминуться. В конец запутавшийся в своих мыслях и чувствах Шейрон внял уговорам.

Вечером фаир Бертил устроил небольшое представление, играя для домочадцев и гостей на подаренной ему Ниалем флейте. Более не считающий должным скрывать своих увлечений, он радовал всех желающих удивительными музыкальными талантами.

Мозолистые пыльцы рыцаря быстро скользили по отверстиям флейты, а лицо с полуприкрытыми глазами приобретало удивительно не свойственное ему мечтательное выражение.

Геррерт с трудом скрывал изумление, ведь он прослужил в оруженосцах у Бринота четыре с половиной года, а ни разу не видел того играющим. Орхэт всегда полагал, что любовь к искусству чужда Берёзовому Рыцарю, но как выяснилось, сильно ошибался.

Слушая затейливые переливы чарующей и немного грустной мелодии, Шейрон думал, что Эли та наверняка бы понравилась, и внутренне сожалел, что сам не умеет.

Бринот закончил игру на высокой пронзительной ноте, звук, вырвавшись из флейты, будто повис в воздухе, постепенно оседая. Гости разразились рукоплесканием, на лицах застыло выражение восторга, только фаир Иммах не смог выразить восхищения, так как страшное ранение лишило его возможности улыбаться.

Ожидание не принесло никакой пользы, и на следующий день Геррерт собрался возвращаться, но прежде решил объясниться с фаиром Бертилом ещё по одному вопросу.

Они стояли открытой замковой галерея Бринот в домашнем халате, а Шейрон, одетый по-дорожному. Дул ветер, взвивая волосы рыцарей.

– Что говорят о войне? – спросил орхэт Бринадаля, опираясь на кованную юсфитовую решётку. Бринот помолчал, причмокнул губами и ответил с ленцой, будто нехотя:

– А что о ней могут говорить? Землевладельцев больше волнует сбор последнего урожая, чем Священный Поход. У нас на юге многим попросту нет никакого дела до случившегося где-то на севере столкновения…

– Шехэту Анэтору тоже?

– Архэт Одэон послал ему приказ от имени императора, следуя которому он должен созвать вассалов и собрать ополчение. Однако не торопится он. Мне так вообще думается, что император быстрее с северянами и шохейцами войну выиграет, чем наши до Эзера дойдут.

– А как же рыцарская присяга? – в голосе Шейрона промелькнуло возмущение, но его бывший наставник ответил всё так же спокойно.

– А что присяга? Императору то, небось, тоже верных людей терять не хочется, да и амонийцы своей ратной славой делиться не горазды. Почему это тебя так беспокоит?

– Я рыцарь!

– А твой отец – шехэт, между прочим, богатейший человек в Санресе. Лично тебе война в любом случае не грозит, радуйся!

– Было бы чему… – проговорил Геррерт, но уже без особой уверенности, и спросил: – Скажите, фаир, а если поход всё-таки затянется?

– Ну, тогда у нашего архэта и впрямь не останется возможности отвильнуть, хотя я сомневаюсь, что до этого дойдёт. Seliri не заседают в крепостях, и не выстраивают хитроумных тактик, они дерутся, как звери, тупые и злобные. Бить их нужно быстро, и в Эзере об этом прекрасно знают. Более того, как ты знаешь, Санрес всегда славился флотом, а не сухопутной силой. В первую очередь императору нужны будут корабли Одэона Теогерна, а лишь потом рыцари, коих у него самого хватает.

– Отец против моего участия в походе, сказал, что в любом случае сможет решить вопрос с архэтом. Но… это ведь неправильно!

– От чего же?

– Я ведь клялся именем империи, государя и Светоносного, и если я вопреки своей клятве останусь за стенами замка, когда другие пойдут воевать, это будет значить…

– Ничего это не будет значить! Не будь дураком, единственный долг рыцаря и мужчины – это защищать свою землю и тех, кто живёт на ней! Твоя земля – шехэтство Бринадаль, Шейрон, и я нисколько не сомневаюсь, что если понадобится, ты сделаешь всё возможное для исполнения этого долга! Император же начал войну в далёких землях, и собирается вести воинов ещё дальше. Нужно ли тебе стремиться туда, если есть возможность избежать этого?

– Не знаю, фаир Бертил, не знаю… – выговорил орхэт и надолго замолчал, обдумывая слова старого воина.