Текст книги "Семена Распада. Том I (СИ)"

Автор книги: Олег Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Глава 12. Паутина власти

Разговор с императором закончился приглашением Эжена на заседание Высшего Совета империи. Ни один иноземец прежде не удостаивался такой чести, и де Итель не знал испытывать ли ему гордость или тревожиться, что Тордэан уже считает Миллен своим вассальным княжеством. Впрочем, куда больше мнения хэттонира его смущала предстоящая встреча с советниками. Вьюрку было известно о том влиянии, что эти люди имели на принятие важнейших решений. Они могли, как помочь его замыслам воплотиться в жизнь, так и с лёгкостью обрушить их в небытие. Поэтому Эжен стремился как можно больше узнать о каждом из них, чтобы в будущем иметь советников в числе доброжелателей или хотя бы не противников страны Лазурного Дракона.

Более всего Вьюрка волновал Грикул Линн – лэйтир Белой Тысячи, верховный военачальник Эзера и глава императорской посольской службы. Человек едва ли не с самого низа вскарабкавшийся к вершинам власти только на честолюбии и упорстве. Эжен опасался Линна, но не мог не восхищаться тем путём, что ему пришлось пройти.

Нелёгкое восхождение к вершинам власти Грикул начал ещё до рождения Тордэана. Род Линна в течение многих поколений владел рыцарским леном в Южном Шохее. Пустынная земля давала скудный урожай, которого едва хватало селянам на прокорм. А те жалкие крохи налогов, что всё же удавалось вытрясти с землепашцев, пускали по ветру старшие братья Грикула. Будущему советнику не оставалось иного пути, кроме служения собственным мечом.

И когда сорок лет назад держава Алого Солнца подверглась вторжению Безмолвной империи Аниум, молодой рыцарь в числе первых встал на защиту страны. Воинства нежити опустошили Южный Шохей, архэтство Санрес и почти дошли до Эзера, всякий раз заставляя людей отступать. Потерявший семью и родину, Линн бросался в бой всякий раз, как только представлялась возможность. Во главе небольшого отряда шохейских рыцарей и ополченцев он не раз и не два пересчитал кости воинам-мертвецам Аниума.

Тордэан III, правивший тогда император, дал нежити бой на реке Иреш, за которой лежали поля Гелискара и высился белыми стенами Эзер. В разгар битвы фаир Грикул закрыл монарха от тёмного заклятья, после чего грудь рыцаря навсегда увенчалась уродливым шрамом. В благодарность за спасение император принял Линна в Белую Тысячу. Увы, но и тысяча храбрых ратников не уберегла властителя от тайного убийцы, нанёсшего удар несколькими днями позже. И Тордэан III, один из величайших государей в истории Алого Солнца, принял гибель не на поле брани, а в собственных покоях. Конец войны Грикул встречал у Солнечной Башни в Эзере, вершина которой служила императорской усыпальницей.

Во времена правления регентского совета он продолжил гвардейскую службу. Не имея иных устремлений, Линн все силы посвятил державе, собратья-рыцари оценили это, как и его напористость, мужество и честность. И восхождение нового императора Грикул приветствовал уже в чине лэйтира – предводителя Тысячи.

Ныне же он не только руководил гвардией, но и был главным военным теоретиком двора, готовым в случае войны лично возглавить все рати Эзера. Более того именно он определял все внешние сношения империи, назначая послов в другие страны. Тот же Виладин Лоэт – представитель Алого Солнца в Миллене, до мозга костей человек Линна.

Да, империя почти полстолетия не знала крупных войн, не ширила границы, не давила на соседей, но Эжен прекрасно понимал цену такого миролюбия. Нашествие Альзара, врага всего рода человеческого, едва не погубило державу Тордэана. Империя долго, очень долго зализывала раны, а молодой хэттонир и его советники все силы отдавали поддержанию мира и равновесия, чтобы в условиях ослабшего Эзера не надумали отделиться архэтства или и так полунезависимый Роиан.

Однако сорок лет – достаточный срок, чтобы восстановиться от упадка и вспомнить о хищническом прошлом. Лэнхаир шёл на большой риск, заключая союзный договор, и, тем не менее, ясно осознавал, что сделал это вовремя, когда империя ещё не до конца оправилась от войны, а Миллен наконец начал собираться с силами. Конечно, Вьюрок желал дружбы с империей и готов был признавать её первенство, но лишь до тех пор, пока перенимает опыт. Он видел Миллен сильной и свободной державой, с новым мощным войском и преданной престолу знатью. И если такой Миллен нельзя было построить без внешней помощи, то он заключил бы союз хоть бы с самим Раукар. И всё же де Ителю куда легче давались бы его замыслы, не будь в окружении слабовольного мягкосердечного Тордэана такого честолюбца, как Линн.

И эти Seliri… Эжен был уверен, что одним нападением дело не ограничится. А если так, то значит одно – война. И что в таком случае будет требовать имперский военачальник от союзника? Нет, Эжен смертельно не хотел войны. Только не сейчас. Его новое войско, Бэльхаир, едва-едва собрано. Верные вайлэ только начали учить вчерашних землепашцев-саабэ ходить строем и держать оружие. Были, конечно, отряды эниров, некоторые из которых ничуть не уступали рыцарским ратям Шохея или Санреса, но Эжен не мог полагаться на абэ, треть которых была бы рада видеть его не на троне, а в темнице.

И ведь война – это ещё не всё. Не только этого советника опасался Вьюрок. Ирмонд Коб – томный, пресыщенный щёголь, погрязший в пучине собственных страстей. Впрочем, кому-кому, но не Эжену де Ителю осуждать его. В народе Коба прозвали Казнокрадом, ибо должность Держателя Казны просто-таки располагала к злоупотреблению властью. Да и знак на его гербе в виде двух перекрещённых ключей смотрелся весьма уместно: он, как говорится в народной поговорке, к любому замку ключик подберёт.

Столетия назад его предки занимались ростовщичеством, наживая огромные богатства на людской безнадёге. Горожане Эзера тихо ненавидели, но терпели семью, за членами которой закрепилось прозвище Kob – засов, так как в их доме никогда не держали двери открытыми. Энхэтское достоинство эзерские ростовщики стяжали в Междоусобицу на исходе первого столетия. Именно на их деньги собрал войско князь Рихан, решивший оспорить престол у старшего брата-императора. И после победы он даровал им замок, земли и наследственный титул шехэта. С тех пор прошло более двух сотен лет, достаток и влияние Кобов только приумножились. Они уже не давали деньги в рост, а управляли крупнейшим банком Эзэрхэта.

Сила империи заключалась не только в её войске. Эжен не мог отрицать, что подорванное междоусобицами и энирским своеволием хозяйство Миллена может попасть в зависимость к более развитым торговым Братствам Алого Солнца. Повторить судьбу Роиана, который столь крепко повязан на торговле с соседом, что, даже вопреки желаниям своих князей, всё равно будет следовать с ним одной дорогой.

Ну а кроме имперских мечей и монет Вьюрка волновали её молитвы. На Джааресе не было Бога с большим влиянием, нежели Светоносный. Ни почитаемая в Роиане Алерия, ни Арог Созидатель, ни коварный Хэлке, ни покровительствующий ольтрийцам Саркарис, не могли тягаться с ним. Жрецы и блюстители – настоящая вторая власть Алого Солнца, стоящая за спинами всех без исключения энхэтов и даже самого императора. И тем опаснее их возможное влияние для Миллена, ведь с гибелью драконов страна утратила единую веру, а колдунов, опекавших эниров, истребил Этьен Кровавый, предшественник Жерара.

Оставшиеся двое не вызывали подобных опасений. Милейший градоначальник Ксит Джарво не видел ничего за пределами эзерских стен, его заботили только дела столицы. Впрочем, как и Иннэара, лэйтира Ордена Рассвета. Блюстители привыкли бороться с внутренней угрозой, а не с внешней, да и более того, в важнейших решениях подчинялись Великому Храму. Иннэар, как человек Аврентия, не был самостоятельным игроком.

Тяжёлые думы требовали выхода, они измотали де Ителя, но не подарили ему ясного решения. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, поделиться мыслями с понимающим человеком. Поэтому он покинул Белый Дворец, отправившись в сад разыскивать сестру, по словам Тордэана, в это время гулявшую с детьми.

Миора… Эжен до безумия соскучился по ней.

Милленцы всегда по-особому относились к своим женщинам. Да, красоту дочерей и жён умели ценить по всему Джааресу, но лишь в стране Лазурного Дракона уважали ещё и их волю. Следуя Пути Красоты и Чистоты, марбэйн едва ли не обожествляли Дочерей Неба. И что удивительно, приписываемые им сверхъестественные свойства не превратили женщин в нарядных храмовых кукол, но позволили им стать вровень с мужчинами, а во многих делах даже превзойти их. В Миллене уже многие годы никого нельзя удивить ремесленницами и торговками, чиновницами и поэтессами, управительницами владений и даже княгинями на троне. Немало Дочерей Неба было и среди толковательниц драконьей воли и колдуний, представительниц ныне погибшего сословия аксэ. Мужчины лишь старались уберечь их тяжёлого труда и военной службы, но и здесь случались исключения. Зачастую вдовы заменяли на поле брани своих погибших мужей, а эниров Эн`Тин охраняла Прекрасная Сотня – гвардия дев-воительниц. Более того, если энхэты от Амонии до Санреса могли распоряжаться брачной судьбою своих женщин, а южане, ольтрийцы и ксафиты, и вовсе заставляли их прятать от посторонних лица, то милленки зачастую сами выбирали себе мужей, лишь по личному соизволению прислушиваясь к желаниям семьи.

Всё вышеизложенное относилось и к сестре де Ителя. Мать Миоры умерла при родах, отец – когда ей было десять. Эжен взялся заботиться о ней, но ни в чём не пытался ограничить. Даже брак с императором никогда бы не состоялся, воспротивься сестра. Но юную Миору прельстила мысль о том, что брат станет князем, а она – императрицей. Да и сам Тордэан ей пришёлся по нраву, хоть и был вдовцом в два раза старше неё. Тем не менее, Дочь Неба отправилась в Эзер, лелея надежду затмить своей красотой блеск имперской столицы. С тех пор они с Эженом ни разу не виделись, долгие девять лет. Между Эзером и Эн`Хаиром постоянно летали птицы с посланиями, но это ни шло ни в какое сравнение с личной встречей.

Долго Эжену пришлось бродить по императорскому саду, любуясь красотами природы и высматривая, не мелькнут ли где знакомые рыжие волосы. Аллеи сменялись полянками, а те в свою очередь – рощами и большими похожими на озёра прудами. У одного из них он и заметил Миору, та с детьми и няньками кормила карпов, что лениво ворочались в хрустальной воде.

Вьюрок остановился, невольно залюбовавшись. После долгой разлуки сестра показалась ему ещё прекрасней, чем раньше. Длинные огненные волосы она по имперскому обычаю теперь заплетала в косу, спускающуюся ниже спины. А на голове её поблескивала литтиновая диадема с подвесками из чистого, как слеза хрусталя. Одеждой императрице служило узкое белое платье-лейшэ, традиционное для эзерских красавиц. Шёлковый наряд пронизывали нити разноцветного жемчуга, а талию стягивал драгоценный керановый пояс, украшенный крупными медальонами, на которых чередовались выложенные из цэттина накладки: родной для Миоры вьюрок и длинноклювая птица-вспышка мадишэ – герб императора.

– Миора! – Окликнул Эжен, и сестра вздрогнула: во всём мире только один человек мог при посторонних обратиться к ней по имени.

Императрица обернулась, в янтарных глазах промелькнула смесь изумления и радости. На голос откликнулись и дети: десятилетняя Мерфиния, дочь от первой жены и наследница Тордэана, и восьмилетний Анэтор, ребёнок Миоры. Несмотря на общего отца, эти двое были несхожи, словно свет и мрак. Полная жизни, весёлая девочка с медовыми локонами и худенький болезненный черноволосый мальчик.

– Эжен? Ты не писал, что приедешь!

– Не всё можно доверить бумаге, моя милая. Но неужели ты не рада мне?

– Мы не виделись почти десятилетие, и ты ещё спрашиваешь меня?! – лицо правительницы исказилось притворным гневом, но он быстро уступил место ласковой улыбке. – Мерфиния, Анэтор, это энир де Итель, мой брат и ваш дядя. Поздоровайтесь.

Дети послушно вышли лэнхаиру навстречу. Прелестные крохотные куколки в дорогих совсем недетских одеждах и с никогда не стрижеными по обычаю волосами. Эжена немного покоробило сухое обращение, впрочем, Миора слишком долго прожила в империи, привыкла ко всем этим речам и церемониям. Это нужно было исправлять.

Вьюрок опустился на корточки, чтобы быть с детьми вровень, и приветливо улыбнулся. Маленькие личики остались непроницаемы, придворная вежливость требовала от детей не показывать чувств перед взрослыми.

– Матушка много писала о вас. И я рад наконец познакомиться. Мерфиния, хорошая моя, ты ещё краше, чем я представлял. Маленькое чудо, – с этими словами Эжен взял её крохотную ручку и нежно прикоснулся губами, чем вызвал изумление в глазах многочисленных нянек. Девочка тоже удивлённо заморгала: отец и мать бывали ласковы с ними наедине, но никто и никогда не целовал её рук. А Вьюрок тем временем обратился к Анэтору. – А ты, дружок, что-то бледноват. Что злые няньки не кормят совсем? – и улыбнулся ещё шире, слушая шорох возмущённых причитаний. Кажется, получилось. Лёд недоверия треснул: на личике Мерфинии расцвёл смущённый румянец, а её братик робко улыбнулся.

– Не вини воспитательниц, Эжен, – мягко обратилась к нему Миора. – Анэтор недавно перенёс болотную хворь.

– О! Да ты настоящий воитель, раз победил такую заразу! – Вьюрок потрепал мальчика по голове. – Значит, я правильно выбрал для тебя подарок. Жан! – Подошедший слуга умудрялся одновременно удерживать в руках маленькую резную шкатулку, два длинных футляра и широкий свёрток. Удивительным образом ничего не уронив, он передал Эжену шкатулку. – Но у нас в стране Лазурного Дракона сначала поздравляют девочек. Смотри, что я привёз тебе, маленькая красавица.

В её янтарных глазках горело уже неподдельное любопытство. Не чувствуя осуждения матери и притихших нянек, девочка доверилась красивому улыбчивому родичу. Эжен бережно извлёк из шкатулки великолепно изготовленную фарфоровую куклу на шарнирах.

– Её сделала лучшая кукольница столицы. Дай ей имя, моя милая, и она будет тебе самой верной подругой. А если захочешь сшить ей новое платье, напиши мне, и я пришлю какие угодно шелка.

– Elarehem! – по-придворному поблагодарила девочка, и хотела церемонно присесть, но поймав мимолётную тень в глазах Эжена, не сделала этого, и просто произнесла. – Спасибо, дядя.

– Не благодари. Теперь ты, мой юный рыцарь, – де Итель повернулся к племяннику, а Жан подал ему один из двух деревянных футляров. – Милленские воины называются вайлэ, самые сильные и храбрые из них служат в моей страже, и сражаются они вот такими мечами. Смотри! – Он откинул крышку, на бархатной светло-синей подкладке лежал вырезанный из дерева дориат – одноручный меч с рукоятью в виде драконьей пасти. Его размеры были тщательно подогнаны под руку и рост ребёнка.

Анэтор с некоторой робостью коснулся искусно выточенной рукояти. Не отрывая заворожённого взгляда, вытащил меч и попытался взмахнуть. Вьюрок тем временем открыл второй футляр с точно таким же деревянным оружием.

– Было бы нечестно дать тебе меч, но не подумать о твоём противнике. Когда соперники уважают друг друга, они сражаются одинаковым оружием, чтобы победил самый умелый. Померяемся силами? – Он легонько стукнул по клинку Анэтора, и этот худенький пугливый мальчуган, недолго думая, ударил в ответ.

Няньки снова всполошённо заохали, но строгий взгляд Миоры заставил их замолчать. Дядя же и племянник пустились в задорный боевой пляс по полянке, размахивая деревянными мечами. Клинки раз за разом сходились с радостным стуком, но исход поединка был предрешён, и вскоре поверженный Вьюрок свалился к ногам своего противника. Он запросил пощады, и юный вайлэ милостиво убрал меч.

Анэтор засмеялся, и у Миоры сладко защемило сердце, как редко она слышала столь чистый и радостный смех. А Эжен, стряхнув с себя невидимые пятна крови, поднялся.

– Я и тебе привёз кое-что, – Жан передал владетелю свёрток, – ты писала, что скучаешь по нашим сладким йэтэ, но те семена, что ты привезла, так и не проросли. Теперь, я надеюсь, ты устроишь себе целый сад.

В свёртке оказался саженец плодового дерева, что росло на землях родной для них долины Эн`Итель. Теперь румянцем загорелись и по-милленски белые щёки императрицы.

– Это… это чудесно, Эжен!

– Не благодари, сестрёнка. Я знаю, что ты меня любишь.

От столь грубого нарушения этикета лица воспитательниц посерели, но никто уже не обратил на это внимания.

– Мерфиния, Анэтор, – ласково обратился Эжен к своим новым маленьким друзьям, – если вы не возражаете, я похищу вашу матушку ненадолго, нам хотелось бы немного пошептаться.

Дети, увлечённые подарками, оказались совсем не против. Эжен и Миора мерно зашагали по аллее на юг, молча вслушиваясь в пение птиц, желая оказаться вдали от посторонних глаз. Мерфиния рассматривала чудесную куклу, у который неведомым ей образом двигались и ножки, и ручки, и голова на тонкой шее. Анэтор протянул сестре один из мечей:

– Поиграешь со мной? – Девочка молча показала ему куклу. – Если поиграешь, я сплету ей венок.

– Плавда? – Спросила она, а когда брат утвердительно кивнул, отдала куклу няньке и взяв один из мечей, крикнула. – Защищайся, лыцаль!

Убедившись, что поблизости не осталось любопытствующих слуг и придворных, Эжен, уже не сдерживаясь, крепко обнял сестру. Миора в первый миг вздрогнула: она уже успела отвыкнуть от столь явного проявления чувств. При императорском дворе царили показная вежливость, торжественность и церемонность. Лишь оставаясь с мужем наедине, она могла позволить себе снять незримую маску. В то время, как марбэйн, следуя Драконьему Пути, предпочитали простоту и сердечность в общении. Считая, что ничто не красит человека более, чем искренность. Прошло лишь мгновение, и императрица ответила на объятия с не меньшей теплотой.

– Подумать только: девять лет! Да это треть моей жизни, сестрёнка. Милая моя, родная, как я скучал…

– И я по тебе. Во имя Дракона, я ведь почти забыла, как ты выглядишь! И чем пахнешь, – забавно дёргая носиком, она принюхалась к его волосам: запах был лёгкий и свежий, – это же «Виалбри*»? До сих пор пользуешься отцовскими духами?

*Vial en Brin – Горный Ветер.

– Он передал мне хороший вкус. Ну а ты? – Дыхание Вьюрка пощекотало шею сестры: рыжие пряди благоухали незнакомой сладостью. – Хм… что же это? Ладно, сдаюсь!

– Это имперские. «Шохейская роза». Их подарил мне тонхэт Реш из Марэвида. Как оказалось, они здесь вовсе не чужды прекрасного, – проговорила Миора, мягко высвобождаясь из объятий.

– Какое облегчение! А то уж я думал, что отправил единственного близкого человека в логово к дикарям! – В тон ей откликнулся Вьюрок, и брат с сестрой весело рассмеялись. Ни он, ни она давно уже не чувствовали такой лёгкости на сердце. Казалось, всё гнетущее испарилось в мгновение ока, уступив место незамутнённому почти детскому счастью. Увы, это ощущение было мимолётным: слишком тяжёлое бремя нёс на плечах каждый из де Ителей. – У вас чудесные дети, родная, но меня печалит, что мальчик болеет столь часто. Ты не писала о болотной хвори.

– Не всё можно доверить бумаге, – грустно улыбнувшись, припомнила она начало разговора. – Это было тяжело для нас. Он пролежал почти месяц, иногда терял сознание и почти не дышал. Я молилась Светоносному, как никогда раньше. Сам шетум Аврентий взялся лечить Анэтора. Но ты ведь знаешь, с помощью Ivey vo Lime можно исцелить почти любую свежую рану, но против долгой болезни эти чары бесполезны. Тордэану даже пришлось тайно вызвать в столицу ведунов-обберитов из Роиана, их отвары и заклятия смогли в итоге помочь.

– Но они не жрецы Каинен, поэтому Аврентий затаил обиду, верно?

– Не думаю, шетум мудр, он выше мелкой ревности. А жизнь и императорского сына, пусть и не наследника, священна для него.

Повисло тяжёлое молчание. Слабость императорского семени была общеизвестна: первая жена подарила Тордэану дочь только через почти пятнадцать лет брака, Миоре повезло больше, но Анэтор родился слабым и болезненным, и за все последующие года ей так и не удалось зачать вновь. По закону Алого Солнца сын опережает дочь в очереди на престол, однако наличие колдовского дара уравнивает их в правах, и тогда предпочтение отдаётся старшему ребёнку. Следующей императрицей должна стать юная заклинательница света Мерфиния, а Анэтор наследовал уже милленский трон, как племянник бездетного Эжена. Впрочем, чтобы размышлять о наследовании, этот трон ещё надо было занять.

– Но ты ведь явно приехал не без оснований. Это наконец случилось? Я уже могу называть тебя «энкеро»? – Императрице хотелось, чтобы её голос звучал ровно, но волнение не укрылось от чуткого уха Вьюрка.

– Не хотелось бы тебя разочаровывать, но коронация ещё не состоялась.

– А де Онир?

– Увы, старику осталось недолго, – лэнхаир не смог сдержать печального вздоха, он давно смирился со смертью наставника и покровителя, но продолжал считать, что этот великий человек заслужил лучшего, чем медленное мучительное угасание. – Я уехал после разговора с лекарем.

– Но для чего, Эжен? Разве де Клеви и остальные не воспользуются этим? – Несмотря на прошедшие годы Миора не забыла об интригах, раздирающих Эн`Хаир.

– О, именно этого я добиваюсь! Не только де Клеви, но и де Артэ, де Эрху, де Брин и вся эта околопрестольная нечисть. Они давно искали возможности свалить меня, и я решил проявить великодушие. Пусть попробуют посадить Шарля на трон. А я… посмотрю, что из этого получится.

– Ты полагаешься на гвардию? Она помешает заговорщикам захватить трон, а ты сможешь объявить их изменниками?

– Именно.

– Не опрометчиво ли начинать правление с казней? – Задумчиво спросила Миора, прекрасно понимая, что всегда следует за неудавшимся переворотом. – Не отвратит ли это от тебя эниров? Быть может, стоит проявить милосердие?

– Боюсь, что моё милосердие сделает лишь хуже. Эти люди слишком влюблены во власть, и слишком ревнивы, и не дальновидны, чтобы быть со мной заодно. А другие эниры… нет, я не опасаюсь последствий. Почти весь юг стоит за меня. На севере, увы, я могу ручаться только за де Корде. Но не думаю, что у де Сэни и наместника Эн`Пьюс хватит воли и сил противостоять мне. Моих сторонников казнь предателей ободрит, а колеблющихся – заставит устрашиться. Тебе не стоит волноваться об этом, моя милая. Расскажи лучше о своей жизни. Помню, ты писала, что таки смогла увлечь нескольких придворных лаир учением Пути. Как тебе удалось это?

Миора вздохнула: легко ему говорить «не волнуйся». Императрице было прекрасно известно, сколь коварны и жестоки эниры близстоличных владений, такого рода старые цепкие хищники встречались и при дворе, но здесь их всех давило влияние правителя. Ну… почти всех. И всё же Миора смирилась, позволила разговору изменить русло, ни для того она девять лет ждала этой встречи, чтобы увязнуть в споре.

– Они и впрямь умеют понимать красоту, Эжен. Да, представления о ней в империи слишком торжественны и богоугодны, но ведь то страна-воин. Наш прекрасный Миллен никогда не знал больших войн и завоеваний. Гибель драконов и смута едва его не погубили, а империя чуть ли не каждый век возрождается из пепла. Сейчас над этими землями, слава небесам, царит мир. А где покой, там и желание созидать прекрасное. Я и впрямь смогла увлечь этим нескольких подруг, научить их ценить не только красоту внешнюю, но и внутреннюю чистоту. О, нам теперь есть чем заняться! Никогда ещё Белый Дворец не привечал так много поэтов, лицедеев, искусников. Помнишь, как отец давал им убежище во время Скоморошьего Бунта? Так и мы защищаем искусство от нападок, поддерживаем дарования деньгами. А сад, Эжен, сад! Едва ли не каждый месяц мы чем-нибудь да озадачиваем зодчих.

– Я вижу, ты счастлива. А как Тордэан, разделяет твои увлечения?

– Ещё бы! Представляешь он даже пробовал писать мне стихи, получилось так робко, нескладно, но очень мило, – в голосе Миоры звучала неподдельная нежность, однако продолжила она уже с грустью. – Но, понимаешь, всего этого чудовищно мало. Да, двор частью впитал милленское ученье о прекрасном, но не более. Увы, лишь малая часть поняла и разделила Драконий Путь. А за пределами Эзера? Эти Амония, Северный Шохей – там по-прежнему живут дикари, одержимые войнами. Не лучше и Санрес, извращённый влиянием степных разбойников и коварных торговцев Ольтрии. А в Роиан я бы и вовсе побоялась поехать, даже с охраной. Их города грязны, селяне живут в страшной нищете, которая нашим саабэ даже и не снилась. И пока я думаю, чем могла бы помочь, как исправить эту несправедливость, в самом Эзере поднимаются силы, что могут обрушить все мои достижения.

– Я немного не понимаю о чём ты? – в голосе Эжена прозвучали нотки волнения, ему с головой хватало и дрязг внутри Миллена, и ох как не хотелось, чтобы сестра впуталась во что-то подобное здесь.

– Я хочу тебе кое-что показать, тогда ты поймёшь меня, – сказала она, протягивая руку.

Они двинулись дальше по тенистой аллее. Когда же густые кроны наконец расступились, их взглядам предстало самое огромное дерево из тех, что встречались Эжену. Десять взрослых мужчин не смогли бы охватить его чёрный, как дёготь ствол, а верхушка почти равнялась по высоте Солнечной Башне. Причудливее же всего были листья, видом напоминавшие кленовые, но более длинные и ребристые по краям, и настолько прозрачные, что казались белыми.

Вьюрок увидел его махину, ещё только подъезжая к дворцу, но только вблизи смог по-настоящему оценить всё величие. Знакома лэнхаиру была и история древа, однако он хотел услышать, что расскажет сестра.

– Нэлькер – Небесная Слеза. Когда-то Бессмертный Царь, Ун-Азмат сажал такие каждую сотню лет в знак незыблемости своей власти. К тому дню, когда пал Ун-Акхор десять огромных древ украшали столицу. Лимэрион Великий приказал сжечь их, уничтожить саму память о прошлом. Однако прошли года, и семя нэлькера вновь возвратилось в эту землю. Империя заявила о себе, как о преемнице Ун-Акхора. Нет, не его жестоких нравов, но ни с чем несравнимого величия. Знаешь, как звали… правителя, сделавшего это?

– Фиеза, – Эжен ответил сестре такой же лукавой усмешкой, он понял к чему идёт дело, – Фиеза Мудрая.

– Я была уверена, что ты знаешь. Может, тебе известно и чем она знаменита?

– Хм… Императрица, властвовшая более полувека: два десятилетия, как жена Лимэриона II, ещё три – как вдова. Она калёным юсфитом подавила восстания в Амонии и Санресе. Присоединила к Алому Солнцу мершвельдские земли Лаэрин и Циондаль. Выиграла войну со Старой Ольтрией и две войны с Альхаром. Мощная была женщина. Только старость и тяжкая болезнь заставили её передать престол сыну.

– Да, ты прав, все эти войны – её слава и её совесть. Но она знаменита кое-чем ещё. Именно при ней империя достигла наивысшего со дня основания расцвета в торговле, искусствах и науках. Наконец научилась не только побеждать, но и убеждать. Именно Фиеза вернула под руку империи Роиан, разрешив тамошним князьям двоебожие. Именно она восстановила связи с Милленом, разорванные во время Междоусобицы. А побеждённый Альхар не стёрла в пыль, не обратила в его жителей в рабство, а протянула своему врагу руку дружбы, женив своего сына на его дочери. Да, ей тоже приходилось действовать жестоко, но она первая, увидела и другой путь. Поэтому у неё было полное право посадить этот нэлькер.

– Твой голос полон восхищения, сестра. Тебе хотелось бы быть на её месте.

– Не правящей вдовой, упасите небеса! – Она коротко рассмеялась. – Но мне бы хотелось, чтобы те мысли, что я смогла донести до Тордэана, стали бы достоянием и всего Алого Солнца. Представь, сколь крепок был бы союз восстановленного Миллена и отказавшейся от огня и меча империи! Безо всякой крови сколь многих эти две державы смогли бы научить Драконьему Пути. Это, конечно, просто мечты, мечты о мире и красоте. Но я бы и впрямь могла, могла бы… но, увы, в делах государственных Тордэан всецело доверяет человеку, для которого война – смысл существования.

– И кто же он?

– Грикул Линн. – Эжен не удивился, он только недавно размышлял об опасности советника, и сейчас получил замечательное тому подтверждение. – Тордэан уважает его, словно отца, а тот, пользуясь этим, прибрал к рукам слишком много власти. Мало ему сундуков с керами и марки Гридан. Гвардия, войско, посольства – всё его. Случись война, и он станет управлять всем, не считаясь с императором. А в скорую войну я верю. Проклятые Seliri не появляются просто так. И знаешь, Эжен, что самое чудовищное? Я ничего не могу ему сделать!

– Погоди, – у Вьюрка от откровенности сестры по спине пробежал холодок, – ты не боишься соглядатаев?

– Не думай, что я столь наивна! В моей свите есть чародейка из Норина, заклинательница разума. При дворе никто не знает об этом, а она выполняет для меня различные услуги. Сейчас, например, наш разговор скрыт Пологом Тишины. Никто не подслушает нас незаметно. Увы, но даже моей чародейке не удалось проникнуть в мысли Линна. Кто-то могущественный стоит за ним.

Эжен припомнил, что видел у пруда высокую девушку со строгим лицом и непривычно короткими волосами, но принял её тогда за одну из нянек. Норинка? Похоже, он чудовищно сильно недооценивал сестру.

– Я в замешательстве, милая. Скажи, чего ты всё-таки хочешь добиться?

– Эжен, – ласково проговорила она, касаясь его руки, – мне трудно избавиться от страха в сердце, пока старый коршун кружит вокруг престола. Я не хочу, чтобы эту страну, ставшую и моей страной, поглотило пламя войны. Я только к тебе могу обратиться, милый мой брат. Я хочу, чтобы ты помог убрать Линна с доски.

– Исключено! – Эжен решительно мотнул головой. – Я ещё даже не стал князем, ещё живы мои враги в Миллене, а ты предлагаешь мне ввязаться в схватку с сильнейшим человеком в империи?!

– Но мне не кому больше доверить свою тревогу, ты единственный. Тордэан тебе верит, и ты мог бы попробовать подорвать влияние Линна. Пожалуйста… – в её больших янтарных глазах появились прозрачные горошинки слёз.

– Я попробую… – опустил руки Эжен. Он слишком любил сестру, слишком привык потакать её желаниям, так похожим на его собственные. – Я попробую. Но не во вред Миллену.

В следующее мгновение Миора снова заключила его в объятиях.

– Я знала, что могу рассчитывать на тебя! Спасибо! – звонко проговорила она, целуя растерявшегося брата в щёку.

***

– Знаешь, что, Жан, – сонливо зевая, обратился Эжен к сидящему напротив слуге, – вот сколько лет живу я на свете… кстати, сколько?

– Тридцать, энкеро.

– Точно! Так вот тридцать лет живу я на этом свете, и только недавно понял одну очевидную истину! Хочешь знать какую? Не время меняет людей, а место и окружение! Ты, наверное, недоумеваешь, о чём я вообще веду речь? Ну сейчас попробую пояснить, вот возьмём для примера хотя бы Миору. Помнишь, когда мы жили в Эн`Итель, а затем в Эн`Хаир, каким она была милым застенчивым ребёнком? Просто воплощённая доброта и невинность! А помнишь, как она робела перед собственной свадьбой? Сколько ей было, когда Тордэан взял её в жёны? Всего шестнадцать, совсем ещё дитя. Ну а что теперь? Теперь она императрица! – с какой-то особенной горькой торжественностью в голосе проговорил он.