Текст книги "Семена Распада. Том I (СИ)"

Автор книги: Олег Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Семена Распада. Том I

Пролог

Хранитель ключей проснулся от сильного грохота: кто-то ломился в его покои с напором разъярённого дракона.

– Что там?! – хрипло откликнулся рыцарь, поднимаясь с лежанки и попутно ища в темноте перевязь с ножнами.

– Беда, фаир!.. – послышался из-за двери срывающийся голос дозорного, – …там в небе! Что-то движется сюда! Прошу вас…

– Обожди!

Всполошённый хранитель в спешке, не зажигая свечи, оделся, натянул начавшую ржаветь кольчугу, и лишь после этого отпер тяжёлый замок. На пороге с факелом в руках застыл побледневший дозорный. В его расширившихся глазах читался след встречи с чем-то неведомым, но способным вогнать в дрожь даже бывалого воина.

– Веди, – коротко бросил рыцарь, чувствуя нытьё и ломоту в висках – извечное следствие прерванного сна.

Оказавшись на внутренней площади, он поднял взгляд: в ночном небе привычно тускнел полумесяц и скупо рассыпали свет призраки-звёзды.

«И что только напугало старика Арна? Какая блажь во тьме померещилась?»

Снег сочно хрустел под сапогами, а плети ветра добивали остатки сна и отгоняли головную боль. Хранитель почти уверился, что с постели его подняли напрасно.

Застава с говорящим именем Дальняя больше трёх сотен лет охраняла ущелье, связывающее северное архэтство с Норином – загадочной страной чародеев. Когда-то здесь держали большое войско, опасаясь сильного и непредсказуемого соседа, однако всё изменил союзный договор. Император поднял чашу во здравие норинского правителя, а вассал-архэт послушно отозвал своих ратников. В Дальней учредили таможню и склады, где оседало немало богатств от бурно разлившейся межсоседской торговли. На страже рубежей оставили лишь сотню старых служак во главе с попавшим в немилость рыцарем. Но мощная каменная стена до сих пор стягивала стороны ущелья, и ещё не истёрлись от времени её зубцы, а потому никто не сомневался в защищённости северных границ.

Рыцарь и стражник поднялись на дозорную башню, где, нацелившись ввысь, ожидала их труба-дальнозор. Старый воин, тяжело дыша, привалился к косяку, хранитель же припал к окуляру. Казалось, всё неизменно: плат неба, серп луны, чертежи созвез… Звёзды!

Пелена беспросветного мрака наползала с севера, пожирая и без того тусклые огоньки далёких светил. В стремительно разверзавшейся тьме один за другим утопали стройные рисунки созвездий: Сапфировый Меч, Снегирь, Зевающий Кот…

– Zerch! – ошеломлённо выругался рыцарь, наблюдая, как звёзды исчезают с небосклона. Серая с проблесками багрянца туча поглощала их, неукротимо приближаясь к заставе, и смутно различалось в ней противоестественное живое бурление, будто тысячи воронов сбились в единую стаю. И они надвигались, оставляя позади скальные пики Морозной Гряды, путь их лежал к припорошённым снегом равнинам Амонии.

Что же это?! Гнев Богов? Норинское колдовство?

Усилием воли хранитель подавил набиравшие силу ростки суеверного ужаса. В его душе гордость всегда брала верх над страхом, а порой и над разумом. Именно из-за неё когда-то он потерял богатство и земли, отказавшись поддержать сюзерена в бесчестном, на его взгляд, деле. Много лет назад в расцвете юношеской горячности он вступился за несчастных селян, нарушивших запрет на выращивание хлэда. Тонхэт Дорр, ярый ненавистник «северного зелья», возжелал с драконьей жестокостью покарать провинившихся. Рыцарей, словно псов спустили с поводка, дозволив жечь дома и посевы, предавать мужей мечу, а жён – бесчестью. Один лишь фаир Меалон не усмотрел в этом ни потехи, ни доблести.

«К чести ли вам кровью взимать плату с неразумной черни? – прямо спросил он тонхэта, а затем, не удержавшись, добавил: – Я не вижу измены в желании забыться за кружечкой дурманящего хлэда, Ваша Милость. По мне, куда чудовищней искать дурмана в чужих страданиях…» Дорр не стерпел дерзости, и рыцарь потерял всё. Но даже три десятка лет безропотной службы на краю света не изменили его горделивой натуры.

Вот и сейчас, преграждая путь великой тьме, хранитель не боялся. Напротив, сердце его ликовало, ибо он, лишённый всего, получал щедрейший подарок от жестокосердной судьбы – возможность подвигом навечно выбить своё имя на каменных страницах истории. Славная смерть виделась Меалону тысячекратно лучшим уделом, нежели пустая, хоть и сытая жизнь. И пусть гибель его будет даже страшна и мучительна, но в Небесном Чертоге обрящет он блаженство успокоения, а в сердцах потомков – неизбывную память.

Однако сначала нужно было убедиться, что его предположения верны. Не могло быть худшего позора, чем показать себя трусом, зазря поднимающим людей из постелей.

– Приведи жреца, – потребовал рыцарь, старик Арн тотчас кинулся вниз, меньше всего желая первым встать на пути у неведомого.

Почти три десятилетия Меалон провёл здесь и все эти годы при заставном храме жил служитель Светоносного – благообразный старец с внимательными серыми глазами. Рыцарю чудилось, что тот помнил ещё времена, когда за стенами Дальней готовились сражаться с Норином. Его мудрости хватило бы развеять всякие сомнения.

Туча неотвратимо приближалась. Меалон всё пытался рассмотреть её, когда за спиной послушалась шаги. Арн вернулся, поддерживая за руку старца столь древнего, что сам он казался едва ли не юношей в сравнении.

– Тум, – хранитель ключей обратился к жрецу, почтительно поклонившись. – Взгляните.

Служитель лишь на мгновение припал к окуляру, но тут же поднялся и что-то странное мелькнуло в его пепельных глазах. Ссохшийся под гнётом лет старик внезапно расправил плечи, огладил долгополую рясу-эшету и твёрдо произнёс:

– Будь готов биться, рыцарь. Светоносный нуждается в нас, ибо враг его вновь открыл врата Бездны.

Меалону всё стало ясно. Светлого Бога не зря изображали с клинком в руках: издревле ревнители Каинен сражались, присоединяя новые земли, либо защищая уже покорённые. Даже в его родную Амонию они когда-то принесли свет божий на остриях мечей. И среди многочисленных врагов у Светоносного не было столь же непримиримого противника, как Раукар. Злодеи, смеющие приносить ему жертвы, называли Раукар покровителем Свободы, но в империи его знали под именем Бога Тьмы. В глубинах Бездны он истязал души грешников, превращая их в чудовищных Seliri, единственное предназначение которых заключалась в войне против всего живого. Дважды их несметные воинства обрушивались на страны Джаареса, неся гибель и разрушение. Ныне же опальному рыцарю выпала великая честь встать на пути Третьего Исхода.

– Труби! – отчётливо и резко приказал хранитель, отстраняясь от дальнозора. Мгновением позже старик Арн уже держал в руках скромный боевой рог. Тишь ночи прорезал мощный внушительный рёв – широкогрудый воин знал своё дело.

Тотчас же начался переполох: из низких деревянных казарм нестройной гурьбой повалили разбуженные воины; белостенный таможенный дом выпустил плотного чиновника в лисьем кафтане, а с ним четверых стражников-секироносцев.

Велев Арну остаться и наблюдать, Меалон поспешил вниз. Ему надлежало отдать срочные приказы и ободрить людей сильным словом.

Внизу всё ещё властвовало смятение. Десятникам едва удалось построить бойцов, но те не прекращали роптать, не успевшие толком одеться, они изнывали от ломящего зубы холода. Громко возмущался главный таможенник, требуя объяснений, а из окон белого дома ошалело глядели его многочисленные подчинённые.

«Досадное зрелище. Эх, не с ними бы мне помирать, не их вести к Небесному Чертогу…»

– Возрадуйтесь! – рявкнул рыцарь, перекрывая гул голосов. – Мы долгие годы честно несли возложенное на нас бремя – охраняли границы архэтства. Ныне же Светоносный решил вознаградить нас, и его милость – подвиг, который каждый из нас совершит этой ночью. Будет бой, воины! Сюда движется давний враг. Вновь открылись врата Бездны, вновь Seliri пришли в мир! Так готовьтесь же повторить свершения наших предков! Готовьтесь же сразиться и пасть во имя Каинен, Светлого Бога!

Но вовсе не радость была ему ответом. Горячие истовые призывы не нашли отклика в чёрствых сердцах. Всего несколько часов назад эти люди жили привычным воинским бытом: подсчитывали цэты и юцы месячного жалованья, ругали поваров, скупившихся на мясо, мечтали о городе с его кабаками, лавками и балаганами. Никто из них не хотел, да и не был готов биться с неизведанным. И только лишь смятение, досаду и страх видел в их лицах опальный фаир Меалон.

На душе у рыцаря стало гадко. На что он рассчитывал? Он провёл среди них почти тридцать лет, знал, чем живёт и дышит каждый из стражей Дальней. Да и сам хранитель всё это время дышал точно тем же, покуда жажда подвига дремала в глубине. Что ж, он не мог вдохновить этих людей, но приказывать им имел полное право.

– Что же это?! Безумие!.. Фаир, фаир, как же так?! Какие Seliri?! Какой ещё враг?! – неслось отовсюду.

Меалон посмотрел на жреца, единственного сохранившего спокойствие, служитель степенно кивнул. «Да, этого хочет Светоносный», – читалось в его пепельных глазах.

И хранитель ключей приказал:

«Я вижу, верным сынам Каинен не хватает твёрдости духа, тум, – обратился он к служителю Светлого Бога. – Прошу вас, прочтите молитву – заставьте их вспомнить свой долг».

Старик поднялся на помост, окинул строй суровым взором и возгласил, силой голоса превосходя рёв боевого рога:

– Lime-Kaedir! Saemora iri`eme! Iri lituri de`em! Iri geanuri ciuris ley de`em. Hettonora Kainen vo iriehi`ete lindaihi!* – На мгновение застава озарилась светом, словно исчезнувшее за краем мира солнце возродилось в тщедушном теле жреца. И свет сей испепелял сомнения и робость, разгонял хлад ночи и внушал надежду.

*Светоносный! Приказывай нам! Мы славим тебя! Мы мечтаем умереть за тебя! Повелевай нашими душами, Каинен! (Serch Terea – Язык Богов).

«Да, Бог с нами! Он не оставит нас! Мы выстоим и победим!» – говорили теперь лица воинов, осенённые касанием небесной длани. Так совершилось Чудо Преображения. Каинен остался бы доволен: дарованные жрецам крупицы силы возвращались к нему неизменной сторицей.

Ни один крик более не смел возражать Меалону, ему оставалось только приказывать. Трудно описать ту бурю чувств, что захлестнула опального рыцаря, но главенствовал в ней восторг. Упоение мгновением. Собственной значимостью. Близостью к Богу.

От него и лишь от него зависело то, как империя встретит неизвестную опасность, окажется ли предупреждена, многие ли сбережёт жизни… Однако хранитель ключей не мог позволить себе насладиться этим ощущением, ибо стремительно истекало отпущенное ему время.

Меалон распорядился вывести из конюшен всех лошадей. Лучших он отдал паре гонцов. Один направился к переправе через реку Найэх, дабы доставить тревожную весть в столицу, второй же с просьбой о помощи к ближайшему замку.

Следом за ними через южные ворота выехали обозные телеги, увозя прочь таможенников и большую часть складских ценностей – надвигающийся враг архэтского богатства получить не должен.

Рыцарь лично отпер оружейную палату, и ратники наконец получили топоры, шестопёры и копья, а также щиты и шлемы. Вооружённые тесаками и кинжалами десятники надели броню из нашитых на вываренную кожу юсфитовых чешуй. Меалона тоже ждал его доспех. Последний раз он облачался в него на прошлогоднем смотре, но ржавь так и не тронула цеттиновых пластин. В былые годы славы и богатства эту великолепную броню сковал ему личный оружейник тонхэта в Тирэндоре. Увы, но скорая опала не дала Меалону опробовать её в бою.

Хранителю ключей оруженосец не полагался, а просить помощи у воинов не позволяла гордость, и потому рыцарь принялся за тяжкое дело сам. Нагрудник славно лёг поверх стёганки и кольчуги, но ремни, скреплявшие его, с трудом поддавались замёрзшим пальцам. Когда же упорство одержало верх, настал черёд наручей, поножей и кольчужных рукавиц.

– Стрелков разместите на башнях и стене, – отдавал Меалон распоряжения десятникам, натягивая на голову подшлемник из серого войлока, – и чтоб на троих хоть один щитоносец был, поняли, куньи дети?

Под утвердительный отклик фаир надел шлем, округлый с носовой стрелкой и ребристыми выступами по бокам.

– Булавщиков и людей с топорами под стену, копейщиков расположить у ворот, – продолжал он, завязывая на подбородке ремешки. – Пяток добрых ратников пусть охраняют жреца: служитель света – наша главная надежда. Исполнять!

Внезапно грянул боевой рог, отчаянно и жутко. И тут же сорвался на затихающий жалобный вой.

Десятники кинулись прочь из оружейной, Меалон, с усилием поднявшись, за ними. Ратная выучка помогла обуздать страх и растерянность, все чувства рыцаря обострились до предела, куда-то отступили холод и уже ставшая непривычной тяжесть брони. Их место занял свет, великий, праведный и неугасимый. Elarehem, Kainen! Horduris va-irtu!*

*Спасибо, Каинен! Сразимся вместе! (ST)

Но на площади властвовали мороз, смятение и мрак. Бесчисленные крылатые тени терзали стражей. Набрасывались, разобщали, вовлекали в бешеный гибельный танец. Всем завладело безумие. Воины рубили пустоту, щитоносцы не находили спасения за щитами, а стрелки роняли луки и падали следом, не успев дотянуться до ножей. Сражался лишь старый жрец, разгоняя темень вспышками испепеляющих заклятий.

И в этих светозарных сполохах Меалону удалось разглядеть древних врагов, крылатых тварей, чья плоть – камень и лёд, а вместо крови – чёрная пыль. Древнее полузабытое зло, Seliri, отродья Раукар, Бога Тьмы.

Хранитель ключей обнажил меч: клинок из неблагородного юсфита ярился остротой – рыцарь не жалел ни точильных камней, ни просаленных шкурок. Меалон бросился на помощь старику. В этот миг его не волновало падение заставы и гибель её защитников, значение имела только призрачная лестница Небесного Чертога, за вход в который необходимо заплатить доблестью и кровью.

Рыцарский меч выцепил оскалившегося Seliri, хрустнула ледяная броня и обнажилось сердце – маленький чёрный кристалл, последний осколок измученной в Бездне души. Ударом сапога Меалон уничтожил его. Увы, но там, где пал один, мгновением позже закружился десяток. Seliri вихрем вклинились между хранителем и жрецом. Старик не успел воззвать ни к божеской мощи, ни к собственным силам. Твари налетели на него, свет Каинен погас в морщинистых ладонях, и вновь воцарился мрак. И тишина…

Смолкли и крики, и хлопанье крыльев, и оружейный лязг. Опальный рыцарь остался один с мечом в дрожащей вытянутой руке. Так он стоял, ничего не видя, ни о чём не думая. Истощённый и побеждённый.

Громыхнул взрыв. За ним ещё и ещё. Стало светло как днём.

«Стена», – вспыхнула в голове Меалона первая мысль, и вместе с ней разжались пальцы, меч упал в побагровевший от крови снег.

В седые времена жрецы освятили каждый камень в Дальней, обещая архэту, что норинские чары никогда не сломят этих стен. Тогда никто и помыслить не мог, что вовсе не северные искусники обрушатся на границы империи. Ivey vo Sele – колдовство Тёмного Бога обратило великую стену в руины.

Твари из камня и льда взмыли в воздух: в уничтоженной заставе их уже ничто не держало, а впереди лежали обширные и беззащитные земли.

«Беззащитные ли?» – подумалось хранителю ключей. Успеют ли его посланники добраться? Хоть кого-то предупредить? Не напрасна ли его жертва? И почему он всё ещё жив?!

Через дым и огонь навстречу Меалону вышел человек. Бородатый и смуглый, с бараньим черепом на кудрявой черноволосой голове. На его обнажённой груди змеились выжженные фаанэ, знаки Божественного Языка, складывающиеся в слово Saera – Свобода.

– Кто ты? – тихо спросил рыцарь, каким-то чудом находя силы не рухнуть под гнётом потрясений.

– Освободитель, – ответил смуглокожий, выговор у него был южный. – Ты бился храбро. Я решил оставить тебе жизнь.

– Откуда такое милосердие?

– Не милосердие – прихоть. Ты искал не победы – смерти. Дать её тебе было бы милосердней. Но мы пришли свергнуть власть Каинен – не плодить для него бессмертных героев.

Только сейчас Меалон понял, что Бездна уже поглотила его. И имя этой бездне – отчаяние. Он не остановил врага. И даже не погиб, пытаясь сделать это. В руках не осталось силы поднять меч, а голова разрывалась от боли. Книга истории захлопнулась, призрачная лестница исчезла. И жизнь закончилась, хоть сердце продолжало биться.

Глава 1. Слово императора

Лучи предзакатного солнца пронзали узоры витражей, разбегаясь по залу тысячью цветных бликов. Сегодняшний совет собрался внеурочно по личному приказу Тордэана IV Лиминэсса, императора Алого Солнца. Вопреки привычному укладу, подле дверей не томилась стража и не шелестел в углу степенный старый писарь, сегодня лишь трое из пяти высших сановников занимали места за дубовым столом. Сам властитель, восседая во главе, мрачно вглядывался в строки лежащего перед ним свитка. В его от природы бледном лице читались растерянность и тревога. Император то и дело оглаживал бородку, острую и чёрную, словно сажа. Советники молчали, ожидая пока заговорит правитель.

Тордэан ещё младенцем потерял отца, а потому внимал урокам власти на попечении у многочисленных наставников. За четыре десятилетия монарх так и не научился править, ибо сердцу его не хватало жёсткости, а уму – изворотливости. Однако, наблюдая бесконечную грызню за место у престола, Тордэан воспитал в себе умение разбираться в хитросплетениях человеческой природы. И полноправно воссев на трон Алого Солнца, император возвысил и приблизил не искушённых в лести хитрецов, а умелых и верных людей, в чьи руки он не побоялся вручить государство.

Более других правитель ценил тонхэта Грикула Линна – верховного военачальника, предводителя гвардии и посольской службы одновременно. Тот неизменно сидел по левую руку от монарха: смуглый, лысый и крепко сложенный. За свои семьдесят лет Линн прошёл долгий и тернистый путь от малоземельного рыцаря с южной окраины империи до героя войны и спасителя жизни предыдущего императора. Тордэан ещё с детства питал к нему глубочайшее уважение и, памятуя о былых подвигах, приблизил к себе.

Справа от государя и прямиком напротив тонхэта расположился, вольготно закинув ногу на ногу, Gelzir vo Kemira – Держатель Казны. Дородный щёголь в шелках и бархате, он, казалось, не разделял общего волнения, мечтательно разглядывая витражи и с неожиданной ловкостью перебрасывая в пухлых пальцах керановую монетку. В глаза этого человека завистники уважительно называли шехэтом, за спиной же ругали Казнокрадом, тогда как имя ему было Ирмонд Коб. Он как никто иной умел хранить и преумножать богатства, и посему, несмотря на себялюбие и распутство, добился расположения Тордэана IV.

Но не только на мечи и монеты опиралась императорская власть. В противоположном конце стола, вперив в правителя колючий взгляд, сидел глашатай Светоносного. Жилистый и длинноволосый, облачённый в шеэ* с поясом из пяти металлических солнц. Верховный жрец Аврентий, единственный вошёл в совет не по приказу монарха, а велением предыдущего шетума. Впрочем, высокое место он занимал по праву, исправно возвещая властителю волю Светлого Бога.

Советники молчали. А император продолжал вглядываться в каллиграфические фаанэ, словно тщась разглядеть второй смысл. Наконец ожидание завершилось:

– Мы не хотели говорить об этом, – глухо произнёс Тордэан, поднимая глаза. – Отказывались думать. Предпочли просто забыть. Исключили саму возможность. А теперь… теперь свершилось! – Правитель резко и до боли в пальцах сжал кулак. – Я получил послание из Амонии от регента Этельдора. Он утверждает, что архэтство подверглось нападению Seliri.

Вот и прозвучали роковые слова. Грикул Линн удивлённо моргнул, шехэт Ирмонд едва не обронил монетку и, поймав её, застыл с глуповатой полуулыбкой на устах, только верховный жрец ничем не выдал своих чувств. Советники приняли страшное известие, Тордэан продолжил:

– Они появились на границе с Норином. Уничтожили заставу Дальнюю, после чего обрушились на владения рода Эфмэ. Выжившие описывали мелких летающих тварей, чьи тела камень и лёд.

– Хэштари, – коротко вставил Аврентий.

– Гонец из Дальней доставил весть Этельдору только на третий день. Ещё полдекады письмо добиралось до Эзера. Поэтому регент взял на себя ответственность незамедлительно призвать знать к оружию и выбить вторженцев. Более ничего неизвестно.

– Мой государь, – тонхэт Линн встал, возложив руку на эфес меча. – Вести и впрямь черны. Seliri – не тот противник, с которым мы готовы столкнуться. Последний раз они являлись в мир почти полвека назад, ну а в империи с ними не бились порядка трёх столетий. Всё, что нам ведомо о них, давно покрылось пылью. Впрочем, я знаю храбрость амонийских рыцарей: кем бы ни был пришедший из Бездны враг, они разобьют его. Но нам нужно поддержать их отвагу собственной решимостью. Вся империя должна быть готова к отпору.

– Полно, тонхэт, полно, – в его речь вмешался Коб. – Я так и ожидал от вас возвышенных речей о единении перед лицом врага. Но смею уверить, Ваше Величество, – он обратился к императору, – нам сейчас нужно не это. Тонхэт прав, мы уже забыли, как сражаться с ними, но мы ещё помним, на что они способны. Я говорю о Мершвельде.

От прозвучавшего слова веяло гарью, пламенем и смертью. Мершвельд, называемый ещё страной Пепельных Равнин, граничил с империей на востоке. Его земли славились запасами обсидиана и красного керания, а удобряемые вулканическим пеплом поля поражали изобильностью. Такой достаток не мог не привлечь сопредельных правителей: на юге набирало силу царство Болот и Озёр, с севера драконьими клыками скалилось княжество Миллен, а за Красным Хребтом полыхало Алое Солнце. Однако не их стоило бояться.

В 300-ом году от Кровавого Рассвета на окраинах Мершвельда вспыхнули Костры, исторгнувшие бесчисленные воинства Бездны. Seliri захлестнули страну губительной волной, ища не выгоды, а только разрушения. Ни храбрость воинов, ни искусство жрецов и чародеев не смогли остановить их безумный напор. Войска Мершвельда рассеялись, словно дым, и тысячи беженцев наводнили земли соседей, которые ещё недавно почитали враждебными. Меньше месяца потребовалось, чтобы обратить государство в руины и погрести его сокровища под толщами пепла и сажи. После гибели страны Пепельных Равнин весь Джаарес готовился к противостоянию с Seliri, но те просто ушли, исчезли, не оставив после себя ничего кроме смерти.

– Мершвельд, друзья мои, – веско повторил Ирмонд Коб. – Стоит подданным узнать о Seliri, и они ответят не доблестью, а ужасом. Не единением, а шкурничеством. Энхэты, может, и обнажат мечи во славу империи, но простолюдины… Нет, откроется правда, и мы все окажемся заложниками дремучего селянского страха.

– Не окажемся, – всё так же кратко возразил Аврентий, голосом сухим, как старая бумага. – Чернь малодушна, но волю Каинен чтит. Жрецы удержат народ от бунтов и волнений.

– Хотелось бы верить, шетум, но это уже ваша задача. Пусть жрецы увещевают землепашцев и кустарей. Я же отвечаю за казну. Да, все сборы и подати за лето уплачены в срок, к тому же нынешний год выдался урожайным, и мы получили немало от продажи излишек зерна. Успешна была и прочая торговля. Но! Казна не готова нести расходы, государь. Поэтому призываю Ваше Величество действовать благоразумно. И сначала дождаться дальнейших известий из Амонии.

– Я понял, шехэт, – произнёс император, вновь оглаживая бородку. – Этельдор в письме утверждает, что враг пришёл со стороны Норина, но откуда ему взяться на землях нашего союзника?

Тонхэт Линн поддержал вопрос монарха:

– Вы как всегда зрите в корень, Ваше Величество, это действительно загадка. Хотя быть может, глашатай Каинен ответит нам?

– Где Seliri, там обман, предательство и смута. Никакой загадки нет, просто кто-то очень дружелюбный решил пригласить в гости пару тысяч обитателей Бездны, – проскрипел Аврентий.

– Измена? – удивлённо спросил Держатель Казны, его редкие песочные брови поползли вверх.

– Именно, шехэт. Уверен, кто-то из норинских чародеев заделался поклонником Раукар. Его нужно изобличить, а Костёр найти и потушить.

Следом за жрецом слово взял Линн:

– В таком случае я советую, мой государь, написать джайхэту Вейну в Оссит, если уж шетум утверждает, что предатель находится в Норине, то пусть джайхэт и займётся поисками.

За окнами уже садилось солнце, окрашивая небо в алый цвет. Ещё раз внимательно оглядев советников, Тордэан заговорил:

– Подведём итоги: наш враг непонятен и опасен, им движет злая воля Раукар, чья цель – уничтожение всех почитателей Каинен. Сейчас мы не можем нанести ему ответный удар, но способны защититься и подготовиться к дальнейшей схватке. Я считаю, нам и впрямь нужно дождаться вестей от Этельдора. Объявим о вторжении в столице, когда оно будет остановлено, тогда же я созову и следующий совет. Сейчас же не станем терять времени. Шетум, оповестите ортумов во всех храмах империи, постарайтесь найти любые сведения о противостоянии Seliri. И молитесь за нас Светоносному! Тонхэт, на вас оборона Эзера и подготовка гвардии. А вы шехэт, озаботьтесь состоянием казны и подсчитайте возможные затраты на сбор войск.

– Tumur, ireh Hettonir!* – одновременно откликнулись радетели государства. Тордэан объявил совет завершённым.

*Повинуюсь, мой император! (ST)

***

На исходе того же часа император любовался закатом, стоя на одном из балконов Белого Дворца вместе с возлюбленной супругой.

Правителю не повезло с первым браком: его жена умерла при родах и единственным напоминанием о ней остался новорождённый ребёнок – девочка, названная Мерфинией. Через два года Тордэан взял в жёны милленскую аристократку Миору де Итель, красавицу шестнадцати лет. Несмотря на двукратную разницу в возрасте, он сумел разжечь огонь в девичьем сердце. И вскоре Миора уже носила плод его любви. Родившийся мальчик получил имя Анэтор – Сын Величия.

Дочери Тордэана исполнилось уже десять лет, она росла шумным неугомонным ребёнком, в отличие от тихого и замкнутого Анэтора. Но, как бы то ни было, Тордэан искренне любил родных, и старался оградить от всяческих невзгод и потрясений.

С балкона открывался чудесный вид на раскинувшийся внизу дворцовый сад, который был одной из главных достопримечательностей столицы и личной гордостью императорского рода. Начиная с Рихана Братоубийцы, каждый правитель считал своим долгом расширить и приукрасить его. Увы, но не все монархи обладали художественным вкусом…

Океаны ярких цветов, широкие тенистые аллеи, пруды с прохладной водой, затейливые беседки и бесчисленные изваяния. Всё это создавало ощущение размаха и величия, бессвязного, но прекрасного.

Тордэан, взойдя на престол, не нарушил традиции, по его приказу с далёкого острова Линг для нового императорского зверинца в Эзер доставили несколько сотен редких созданий, среди которых: говорящие человеческим голосом птицы, огромные змеи, душащие свою добычу и даже кхитри, маленькие пушистые зверьки, так полюбившиеся столичной знати.

Супруги молчали, в такие мгновения любые слова казались излишни, голова Миоры лежала у Тордэана на плече, а он обнимал её за талию, вдыхая душистый аромат волос. Солнце тонуло за горизонтом, окрашивая облака в багряный цвет. Ласковый ветер с запада шелестел в кронах деревьев, журчала вода в великолепном фонтане, изображающем Светлого Бога с арфой в руках. День подходил к концу, и тяжёлые думы покидали императора, открывая душу для блаженства и неги. Здесь в надёжно защищённом дворце, среди умиротворяющей красы, рядом с горячо любимой женщиной, Тордэан чувствовал себя как никогда далёким от империи и её бед. И сейчас к своему стыду он мечтал, чтобы этот вечер никогда не кончался.