Текст книги "Я иду искать. История вторая"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

– Как дальше станем? – лениво спросил Мирослав. – На Темное?

– По перву надо одно выяснить – как там наши-то? – возразил Гоймир. – А ты часом купаться нацелился?

– То Темное – там купаться? – Мирослав засмеялся. – Глянем.

– Так что выяснять, – подал голос Твердислав, – в Сосенкином Яру они.

– А сходи, – предложил Гоймир. Твердислав откинулся на спину и сделал вид, что умер. – Так-то. Еще желается кому?

– Да я схожу, – предложил Одрин.

– Сиди, – поднялся на ноги Олег. – Я сбегаю, согреюсь.

Гоймир долгим неприязненным взглядом смерил Олега:

– Чаешь – гривну на шею пожалую?

– Да не чаю,– пожал плечами Олег. – Тебе не все равно, кто к ним пойдет? Может, они уже навстречу движутся, если Антон добрался.

– Самому сходить, нет... – Гоймир заколебался, но Олег тряхнул головой:

– Не заблужусь. Что им сказать?

– Да все обскажи, что у нас с Дружинных Шлемов и было. И про их дела расспроси...

– Хорошо.

Олег пошел к своему снаряжению. Йерикка поймал его за ковбойку.

– Почему идешь? – понизил он голос.

– Я же говорю – прогуляюсь, – ответил Олег.

– М? – поднял бровь Йерикка. – Ладно.

– Не пойму, – прищурился Олег, – что ты меня контролируешь?

– Хочу тебя вернуть Бранке в целости, а не фрагментарно.

– Хитрый ты парень, Эрик,– повторил Олег, бросив взгляд на солнце. – Хорошо иметь такого друга. И плохо – врага.

– У меня их нет, – улыбнулся Йерикка, вытягивая ноги.

– Совсем нет? – опустил глаза Олег и смерил Йерикку взглядом. – Врагов?

Йерикка продолжал улыбаться чуточку отстраненной улыбкой. И ответил:

– Живых, – а потом задумчиво сказал: – С тобой пойти, что ли?

– Ага. И отвезти меня в колясочке – пусть агусенька подышит свежим воздухом, – ядовито согласился Олег. – Нет уж. Прогуляюсь. Пока! – и он, повернувшись, весело махнул рукой, зашагал прочь, на ходу поправляя снаряжение.

* * *

Олег шел через сосняк без дороги, держась по солнцу указанного направления и преследуя одну цель – выйти к веси как можно скорее. Его окружала северная красота – прямоствольные сосны, густая поросль папоротника под ногами, а на редких открытых местах грело солнце и из верескового ковра поднимались гранитные глыбы серого и алого цвета. То и дело попадались ручейки. Высокое бледное небо было безоблачным.

Но Олег давно перестал замечать эту красоту, лишь по временам, когда лес расступался широко, и далеко-далеко на западе сверкало море, мальчишка замедлял шаг. Но и это он делал лишь для того, чтобы пробормотать пару нелестных слов в адрес различимых на этом блеске серых штрихов – кораблей десантной эскадры.

Он перебрался по бревну через широкий бурный ручей. И сразу же встал на колено.

В нескольких шагах, у большой глыбы, похожей на ракету, готовую к старту, лежал ничком человек в форме горного стрелка. В правом виске чернела дыра, залитая свежей кровью. Подальше лежал второй – на спине, с развороченной грудью. Третий, четвертый и пятый виднелись еще дальше – что с ними, было неясно, но то, что они мертвы, сомнению не подлежало.

Ироничное уханье совы, раз давшееся совсем рядом, заставило Олега вскочить, вскинув руку:

– Салют!

Парня своих лет, появившегося из-за «ракеты», Олег чуть-чуть помнил по ярмарке – это был Мирослав, правая рука Квитко из племени Снежных Ястребов, как и Рыси, оставшегося зимой без взрослых мужчин. Поднявшегося впереди из вереска рослого немолодого мужчину Олег не знал, цвета его тоже не были знакомы, но он догадался, что это и есть Дрозах, Лис. Стволом вверх Дрозах держал длинную СВД. Подальше появился мужчина с АКМС при подствольнике – тоже Лис, наверное.

– Добрая встреча, приемыш, – добродушно поздоровался Дрозах. Олег кивнул:

– Чем это вы тут занимались?

– Я иду-от,– пояснил Мирослав. – А они мне навстречу. Но они-то тут уже сидят, одно! Так того – я. А тех – то они.

– Все ясно, – согласился Олег. – Ну, обошлось, и хорошо.

– Куда как добро! – захохотал Дрозах. – И то добро, что не разминулись лесом! Ладом, пошли вон до тех пёночков, говорить... Й-ой, а что ж воеводы ваши, индо заняты так?

– Опаской живут, а наших голов не чтоб жаль, – подмигнув Олегу, ответил Мирослав. – Да пошли.

Они двинулись по вереску к сосновому борку в сотне шагов от того места, где стояли.

Олег чуть приотстал. Дрозах и неизвестный молчаливый его спутник шли почти рядом. Мирослав вырвался вперед и шагал уже по опушке, держа на плече американский карабин «кольт» с массивным подствольником.

– Пёночки-то где? – спросил он, повернувшись.

– Глянем, глянем! – откликнулся Дрозах. – Там-то их ровным четыре...

Олег нагнулся – поправить ремни кута – уже у самых сосен.

Когда он выпрямился – перед ним никого не было. И мальчишка не сразу понял, что его спутники... ЛЕЖАТ.

Никогда в жизни не было Олегу так страшно. Даже когда их с Богданом захватили в плен. Там все было понятно, а тут... Тихий сосновый бор светился насквозь, как решето, было солнечно и тепло, но от этого происходящее казалось еще более жутким и нереальным.

Ближе всех лежал оставшийся безымянным Лис – и Олег мог видеть совершенно отчетливо дырочку от пули точнехонько между бровей и застывшее на лице спокойное выражение: убитый так и не понял, что с ним произошло. Подальше, уткнувшись лицом в валежину, замер Дрозах. Прядь волос на затылке слиплась от крови – там, очевидно, скрывалось выходное отверстие. И шагах в пятидесяти лежал на спине, разбросав руки и ноги, Мирослав.

– М-мир... – обрывисто окликнул Олег. Его била дрожь; он ощущал на себе внимательный, пристальный взгляд стрелка. И все-таки пошел на подламывающихся ногах к Мирославу. Мальчишке казалось, что он идет, разрывая грудью плотную, упругую паутину... и только пройдя половину расстояния, он понял с беспощадной отчетливостью – это страх.

И еще – что он на прицеле...

...Один из друзей отца, дядя Витя, был в свое время профессиональным снайпером спецназа ГРУ МО СССР. Олег любил слушать его рассказы. Противник, уложивший, как на стенде мишени, троих горцев, мог быть только очень опасным и опытным врагом. Но он не выстрелил сразу... И сейчас Олегу вспомнились рассказы дяди Вити. «Если не выстрелили сразу,– говорил он, – то мысленно невольно назначаешь рубеж, до которого позволяешь дойти врагу. Что угодно – дерево, куст, труп, камень приметный. Из-за этой привычки я однажды промахнулся и однажды именно благодаря ей уцелел. Первый раз тот, в кого я целился, интуитивно что-то ошутил и успел спастись. Второй раз так же спасся я сам...

...Рубеж! Тело Мирослава!

Зачесался висок. Словно кто-то легко-легко прикасался к нему. Главное – не выдавать чувств. Мне просто страшно. Не дать понять, что догадался, а то он выстрелит раньше.

– Мирослав, – позвал Олег снова.

Еще два или три шага. Два? Или три?

И сделав третий – последний! – шаг, Олег сжался в комок, бросаясь вниз и в сторону.

Выстрела он не услышал. Но увидел, как, подскочив, повалилась молоденькая сосенка – на уровне его виска. И почти тут же вторая пуля подняла фонтанчик дерна и палых иголок там, куда упал сначала успевший откатиться за сосну Олег. Третья – навылет прошибла дерево, и Олег увидел в нескольких сантиметрах от лица бело-розовое, похожее на рану в живом теле, отверстие, оплывающее янтарной, пахучей смолой...

Очень медленно и осторожно Олег выглянул у самых корней. Скользнул взглядом по верхушкам сосен – для порядка, там не спрячешься, да и неудобно стрелять с корабельного гиганта... Перевёл дыхание, чувствуя, как пот стекает по спине – холодный, липкий...

В лесу стояла тишина. Молчали даже птицы, напуганные непонятным.

«Интересно, он думает, что убил меня? Если да, то сейчас появится... он не мог не видеть, что нас шло четверо...»

Мальчишка сдунул травинку, мешавшую смотреть... и песком, землей, кусочками корня брызнуло в глаза! Прежде чем зажмуриться от нестерпимой рези, Олег успел заметить сажень за пятьдесят, в подлеске, редком и невысоком, как и везде в сосняках, мгновенный промельк движения, но выстрелить уже не смог – слезы лились ручьем.

Проморгавшись, Олег перехватил автомат. Раз ЭТОТ – на земле, значит, ему несподручно бить в лежащего... или ползущего. Вот и сейчас – целил в голову, а попал в корень. Сосенка эта уже засвеченная, надо место менять.

Тихо, чуть ли не прокапывая перед собой канавку, Олег переполз в сторону и ближе к тем кустам, где видел движение. Снайпер не стрелял; в то, что не заметил, верилось слабо, скорее, понимал, что не попадет в ползущего и не хотел светиться сам.

Олег, вжавшись в землю, поднес к глазам бинокль, благодаря покойного гусарского офицера и прикрывая линзы ладонью, чтобы, упаси бог, не дать вспышки. Лёжа совершенно неподвижно, он минут пять рассматривал кусты. Страх ушел, его сменил азарт охоты – самый настоящий, еще более острый от того, что сейчас Олег был и охотником и дичью. В сравнении с простой охотой это были овсяная каша без соли на воле – и венгерский гуляш с красным перцем...

Пусто... Нет, он там, там... и сейчас, как Олег, рассматривает сосны в прицел. Может быть, даже видит Олега, но выстрелить не получается – неудобно... вот только Олег-то его не видит!

Быстро вскинув на руке автомат, мальчишка густо ударил по кустам – веером, простреливая каждый шаг примерно на уровне человеческих коленей, пока не кончился сорокапятизарядный пулемётный магазин.

Олег даже не успел его поменять. Длинное тело вывалялось из-за зелени, роняя винтовку; попыталось зацепиться за кусты – и рухнуло мертво – нога осталась в развилке спружинивших ветвей.

– Попал, – выдохнул Олег, ощущая, как дрожат руки. Сменил магазин на ощупь и повторил: – Попал.

«....а не дуром ли?» – подумал он через секунду. И, достав из-под жилета головную повязку, которую пока не носил, нацепил ее спуская глаз с подстреленного, на пятку подтянутой ноги. Медленно выпрямил ногу, поставил на носок...

...Удар пули швырнул ногу в сторону. Олег выпустил очередь в ответ – и пуля вырвала клок кожи из жилета у плеча, с визгом и хлюпаньем ссеклась о металлическую чешую прокладки, ушла в сторону. Мальчишка вжался в землю и чуть повернул голову.

Кута на пятке оказалась распорота. Повязка качалась на ветке куста шагов за десять.

– Ладно... поползем дальше, – процедил Олег.

«Дальше» оказалось ямой под корнями вывортня. Отцепив с пояса кожаную баклажку, Олег осторожно установил ее на краю ямы. Потом так же осторожно установил перед ней бинокль, а сам перебрался в другой конец ямы и, прячась за толстым корнем, приподнялся на локте и выставил ствол автомата.

Не шевелились кустик... Заметил, что переполз сюда? Не заметил? Выжидает...

Минуты ползли, как пьяный на четвереньках. Чирикнула птичка, откликнулась ей другая... и сосняк вновь наполнился жизнью. Через прогалину проскакал местный заяц – вообще-то не совсем заяц, но похож, и очень – присел, шарахнулся от трупов.

«А ведь и «он» видит этого зайца!» – удивленно подумал Олег. – «И заяц этот все еще будет жить и прыгать, когда один из нас умрет... и вот эти муравьи будут суетиться...»

И внезапно мальчику стало до стеклянности ясно, насколько кошмарна ситуация в сравнении с тем, что их окружает: на мирной поляне в самое окончание лета, среди жизни, два человека со звериным упорством выслеживают друг друга, чтобы убить! Нет, звери так не охотятся друг на друга, это могут только люди. Захотелось бросить автомат... и встать, отряхивая джинсы от налипшего влажного песка... и подставить лицо падающим в просветы крон солнечным лучам...

ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО И ОЧЕНЬ ТВЕРДО МЕЖДУ ДВУХ СУЧЬЕВ МОЛОДОЙ СОСЕНКИ, РОСШЕЙ СРЕДИ КУСТОВ, ВЫДВИНУЛСЯ ВИНТОВОЧНЫЙ СТВОЛ.

Он был обвешан лентами с искусственными иглами. И, как это бывает в таких случаях, «картинка проявилась» полностью – стало видимым то, чего не замечал раньше. Глухой капюшон-маска с прорезями для глаз – невидимых на расстоянии – скрывал голову за длинной трубой прицела, не дававшего бликов, с козырьком.

«Тише, – приказал себе Олег, обретая неподвижность камня. – Только не спешить. Не смей спешить.»

Белое пламя беззвучно метнулось перед стволом винтовки. Олег увидел, как баклажка, расплёскивая воду, взлетела вверх и упала в песок.

С такого расстояния Олег попал бы даже вслепую. И на этот раз он ЗНАЛ, что не промахнулся – потому что видел, как голова судорожно дернулась, а винтовка скользнула вперед, выпущенная из рук, и повисла ремнём на сучке. Однако Олег не был уверен, что убил. И, если у этого гада был пистолет, не исключено, что сейчас он еще живой лежит в кустах и готовится перед смертью прикончить хоть еще одного горца.

Олег выполз из ямы и, перебегая от куста к кусту, выбрался к укрытию снайпера с фланга. Распоротая пятка мешала бежать.

Еще шагов за десять Олег услышал странный звук – словно дышала, устав от жары, часто и громко, большущая собака. Ступая на носки и держа автомат наизготовку, он обошел кусты...

...Первое, что увидел – глаза. Серые глаза в прорезях маски, смотревшие бессмысленно-умоляюще, глаза умирающего животного.

Снайпер лежал на спине, выпрямив одну ногу и согнув другую, разбросав руки. Он был одет в мешковатый глухой комбинезон и сапоги, похожие на горские куты – Бранка говорила когда-то, что эту идею данваны украли у славян. На широком ремне висели бинокль, подсумок, нож, большая кобура – но воспользоваться оружием снайпер уже не мог. Олег боялся зря.

Он попал. И попал хорошо.

Три пули прошили грудь справа – от середины к боку. Кровь текла через дыры в комбинезоне и через рот – маска была мокрой, лишь вздувалась кровавым пузырём при каждом вздохе, выталкивавшим новую порцию крови. Левой рукой снайпер то сгребал в кулак землю, то выпускал ее...

Олег молча стоял над ним. Азарт исчез, как раньше исчез страх. Нет, мальчишка не раскаивался. Ему было просто грустно и жалко этого дурака, умиравшего в сосновом лесу в такой классный денек... Он видел, что снайпер невысокий, узкоплечий, и...

...Догадка была настолько страшной, что у Олега перехвалило дыхание. Качнувшись – автомат ударил по колену – он окаменевшими, негнущимися пальцами поднял маску, отлепившуюся с пластырным звуком, на лоб.

Это была девчонка. Красивая светловолосая девчонка на пару лет старше Олега. Ртом у неё шла кровь, и где-то в горле клокотало дыхание, выходившее через простреленную грудь.

– Я-а-а... – бессмысленно сказал Олег, садясь на корточки рядом с ней. – Сейчас, сейчас, погоди...– он полез за пакетом первой помощи, но почти сразу опустил руку. Девушка вдруг оскалилась, глаза запали, по телу прошла судорога – и всё кончилось.

Он не помнил, сколько сидел возле трупа, не двигаясь и даже не мигая, без мыслей и чувств. Потом вяло обшарил карманы комбинезона – они были пусты, лишь из внутреннего выскользнула, умножая боль, цветная фотография, с девчоночьей аккуратностью запаянная в пластик. На фоне какой-то почти строго конической скалы стояли, обнявшись и склонив головы друг к другу, улыбающиеся девчонка (Олег узнал убитую) и мальчишка, одетые ярко и весело. Было видно, что они не позируют – им просто хорошо друг рядом с другом. Сзади было написано – кажется, черным карандашом, не данванским линейным алфавитом, а глаголицей: «Встретимся здесь, Машендра!"

– Маша, Мария, – сказал Олег, пряча снимок обратно. – А где-то есть парень, который тебя любит... а я тебя убил, потому что есть девчонка, которая любит меня – меня, кого ты хотела убить... – он говорил, словно мертвая могла его услышать. Она молчала, и кровь чёрными сгустками высыхала на оскаленных зубах, а по глазам плыли облака.

И тогда Олег обнажил камас и начал рыхлить им песок, разрубая густые переплетения корней...

...Он зарыл убитую на глубину меча – глубже не получалось – и долго строгал камасом найденную деревяшку, пока не получил грубый крест, на котором нацарапал, путаясь в оставшихся чужими знаках: «19 августа 2001 года по счету Земли я, Олег Марычев, убил тут в перестрелке снайпера по имени Мария, примерно 17 лет. Она сражалась за захватчиков, но мне жаль ее. Будь проклята война!» – последнее он добавил в непонятном ему самому порыве.

Ему почему-то казалось важным похоронить именно эту девчонку, а не своих товарищей по оружию... Переставив автомат на одиночный огонь, он выпустил в воздух три пули – салют. Потом какое-то время стоял у свежей могилы. Наверное, он бы многое мог сказать девчонке, окажись она живой. Но она села на этой прогалине со своей снайперкой... Олег посмотрел на винтовку – и увидел на прикладе из пятнистого материала одиннадцать нарисованных мечей. Она села и убила еще троих. Четвертый оказался ловчее, монолог выстрелов превратился в диалог, и...

...Приглушенные голоса вывели мальчишку из ступора. Шагах в шестидесяти – вниз по склону, за рощей – говорили по-славянски двое.

Голос одного звучал ужасно-механически. Это был данван.

* * *

Ползком, вжимаясь в опавшую хвою на песке, Олег добрался до начала откоса. И выглянул, прячась за корни сосны, торчавшие из склона, как оголенные нервы...

Двое – один в форме горных стрелков, а второй – в громоздком снаряжении, со шлемом на голове – неспешной, уверенной походкой поднимались по склону, без тропинки, просто так.

– Сработала она или нет? – спросил стрелок. Данван засмеялся – смех звучал естественно:

– Мария? Она не умеет мазать. Сейчас увидишь сам.

– Вроде бы последние выстрелы были из автомата, – сомневался стрелок. Данван поднял плечи:

– У нее бесшумное оружие... Как ты решил действовать дальше?

– Тут все в порядке, господин зегн, – довольно сказал стрелок. – Бандитов Квитко и Дрозаха мы навели на Сосенкин Яр, сейчас они туда уже добрались, и капкан захлопнулся. Войт – наш человек. Часовых двое, они все устали. Мы их снимем всех одними тесаками. Двести человек у меня наготове. Потом – быстрый марш-бросок, мы прочесываем лес до Горного Потока, а хангары – из-за реки, и отряд Гоймира в ловушке!

– Неплохо, – ответил данван. Добавил: – Жарко тут у вас. Я не ожидал такого.

– Да, это же ваша первая поездка в наши места, господин зегн... Бывает и жарко.

Олег положил автомат на корень. И замер, услышав слова данвана:

– Сейчас заберем Марию – и быстро к вашим. Должны обернуться до начала операции, три сотни шагов – не расстояние.

«Триста шагов? – Олег обомлел. – А если бы они поспешили и нашли меня в позе скорбящего?.. – даже думать было страшно, но Олег заставил себя собраться. Опасность грозила не ему. Под угрозой были те, кто сейчас отдыхал в веси – совсем недалеко. Он не вполне понимал, как враг сумел устроить ловушку, засаду, откуда столько знал о горцах. Да это и не было важно. За своих друзей Олег готов был умереть... да вот только сейчас требовалось не умирать, а жить и предупредить своих! – Ну, боец, действуй... И без промаха!»

Не спуская глаз с приближающихся врагов, Олег достал из ножен штык-нож. Оставив автомат на земле, выпрямился в рост, отводя руку для броска. Пятнадцать шагов. Должен попасть. Должен.

Данван поднял безликую голову. И подался в сторону – напрасно. Олег и не думал метать штык в эту бронированную статую. Оружие, перевернувшись в воздухе, полетело в стрелка – и тот, сделав движение, словно рукой ловил муху, качнулся и покатился назад. Данван схватился за короткий автомат, висевший на боку – разлапистый, вместо отверстия ствола – узкая щель – но Олег с силой, порожденной ненавистью и отчаяньем, прыгнул с откоса, целя обеими ногами в грудь бронированной смерти, застывшей ниже его.

Тот было пригнулся, но Олег, извернувшись в полете так, что хрустнули позвонки, всей тяжестью тела, помноженной на скорость падения, рухнул на данвана сверху.

Занятия боксом, вообще спортом на Земле, бесконечные тренировки здесь не прошли даром. Но данван превосходил Олега на несколько порядков. Сбитый с ног, он сумел подставить локоть так, что Олег едва не убил сам себя – ещё чуть, и попал бы на него солнечным, тут бы и амбец. А потом два удара – кулаком в горло и ребром ладони в печень – скрутили мальчишку, будто выжимаемую тряпку. Жизнь ему спас жилет Бранки, но первые мгновения Олег мог только беспомощно наблюдать, как выронивший автомат данван оглянулся в сторону оружия, махнул рукой и неспешно достал длинный, с широким концом нож. Встал на колено, примериваясь – резать. Олег понимал, что надо сопротивляться, драться, хотя бы в сторону откатиться, но внутренности скручивала боль, воздух-то в горло, и то с трудом проходил! Слепая бликующая маска приблизилась...

– Все, – сказала она.

Паралич внезапно исчез, руки Олега, бешено зашарили по поясу, но меч не вылезал из ножен, да и что от него пользы? Потом он вспомнил, что меч – за плечами, он лежит на мече – и пальцы сомкнулись на камасе. Олег удачно пнул врага в грудь – тот качнулся, сел на три точки, покачал головой:

– Глупо, – и отвёл нож для удара, приподнимаясь.

Тогда Олег, вскрикнув от злости и страха, толкнулся ногами и, крутнувшись на спине, ударил врага справа под мышку. Держа камас обеими руками.

...Когда его перестало рвать – орехами, желчью, водой и кровавыми ошметками – он, всё ещё сотрясаясь от позывов, подобрался к данвану, словно к опасному зверю и, пошарив под подбородком, стащил с того шлем – удобный, уютный какой-то. Опасливо отложил – но шлем либо не был рассчитан на детонацию, либо, что вернее, детонировал на голове рискнувшего его надеть врага.

У данвана было узкое, бледное лицо с едва заметной россыпью веснушек, прямой нос, чеканный подбородок и крупные зеленые глаза – именно зеленые, как трава. Ярко-рыжие волосы – коротко острижены. На вид данвану было лет 20-25, если их годы совпадают с людскими.

На левый глаз данвана упала сосновая иголка. Олег вздрогнул. Но убитому уже было все равно.

– Ну? – хрипло спросил Олег. – Все, это ты в точку попал – все, только кому, сволочь? Кому?!

Сидеть долго было нельзя. Олег подобрал свое оружие. Триста, шагов, они сказали? Сосенкин Яр? Олег потер горло, застонал от боли, отдернул руку. Потом побежал. Каждый шаг отдавался болью где-то внутри, там екало и хлюпало. Закусив губу, Олег старался держать глаза широко открытыми и дышать размеренно. Он надеялся, что боль уйдёт сама собой, как после про пущенного удара на ринге, но она не уходила, и Олег понял, что данван его покалечил.

Но он бежал. Он бежал, потому что вспомнил разом всю свою недлинную прошлую жизнь, и друзей – здешних и тамошних, и книги, над которыми хочется плакать, и деда, которого он не знал, но любил, и Бранку... Неужели он, здоровый лось, не может пробежать триста шагов из-за какой-то дурацкой боли?! Люди делали и большее ради меньшего. Или все, что он говорил себе – вранье?!.

...На первую группу стрелков – четверых, расположившихся за кустами – Олег выскочил неожиданно для себя и для них. Они слышали, как кто-то бежит, но не обратили внимания, решив, что это свои, – а Олег, опомнившись, врезал в них с нескольких шагов картечью из подствольника и, перепрыгивая через оседающие тела, понимая, что раскрыт, бросился к домам вески, видневшимся шагах в ста... по открытому месту. Бросился, крича сквозь боль, забушевавшую в нем бурей:

– Прос-ни-те-е-есь!!!!

Наперерез ринулись двое – Олег срезал их на бегу очередью. И кусты взорвались огнем.

Споткнувшись, Олег полетел в огородную борозду лицом. Перевернулся, открывая рот.

Голубое небо быстро багровело, и в нем покачивались листья огуречных плетей. На одном из них сидел какой-то жучок, деловито объедавший зелень.

– Вот блин, – изумлённо спросил Олег, переставая видеть, – убили, что ли?

* * *

Сухо пахло теплым сеном. Но на сеновал-то он как попал; что за фишки? Олег изучал высокие балки, увешанные какими-то сере-зелеными снизками трав. В открытом окне, нахохлившись, сидела большущая, как Гельмут Коля, сова.

– Бабуль, можно к нему? – послышался снизу приглушенно-умоляющий голос Йерикки.

– Спит он, – отозвался непреклонный старушечий скрип. – Иди пока. Проснется – тогда.

– Да я тихо! Бабуль!

– Иди, я сказала! А то вот лопата-то... Дырок понаделать, так на это вы, мужики, что стар, что млад, лихие, много ума-то не надо, прости Господи душу мою грешную... А я – лечи. Да еще прячь. То мужика порубленного. Ну там-то хоть в возрасте да в сознании. А тут мальчонка без памяти! Как вчера-то идолы эти глиномордые завели ко мне во двор коней поить – а он возьми да и заблажи там! Хорошо, догадалась ведра уронить... Иди, не доводи до греха!

– Бабуль, ну я ж на полчаса, мы уходим...

– Войт-то увидит...

– Много он одной башкой с кола увидит!

– Тьфу, нехристь! И как вас только земля носит – некрещеных, да...

– Бабуля...

– Не пущу, сказано! Ему сейчас спать – самое дело? Дня через три поднимется – тогда, и увидитесь!..

– Эрик! – радуясь собственному голосу, позвал Олег. Попытался приподняться – закружилась голова, заболело все тело, в ушах пошел звон, а перед глазами опустилась красная шторка. Как тогда, после раны, полученной от Гоймира...

Йерикка взлетел на сеновал птицей. Сел рядом, бережно коснулся плеча Олега. Левая рука рыжего горца висела на перевязи из ремня.

– Как ты? – тихо спросил он.

– Нормально, – торопливо ответил Олег. – Погоди, слушай, как там все?

Йерикка широко заулыбался:

– Да как-как... Часовые-то тебя увидели. Бой начался. Да такой, что мы услышали. Атаковали с тыла засаду, ну и не ушел никто. Хангары сунулись позже, мы их огнем. Там меня в руку и цапнуло... Пустяк, заживает уже.

– Убитые есть?

– У нас – никого. У Квитко один, да у Дрозаха – трое... это если тех, что в лесу убили, не считать. Могло быть хуже. Офицеров ты прикончил?

– Я... Эрик? – нерешительно сказал Олег.

– Ты что? Плохо? – забеспокоился тот.

– Нет... то есть, да, – сбился Олег. – Мне не так плохо... Эрик, я девчонку убил. Снайпера, который наших подкараулил...

– Я видел крест, – ответил Йерикка. – Что ж, все было честно... насколько вообще это бывает честно с ними. У нас вот тоже...

– Что? – Олег повернул голову. Йерикка медлил. – Говори, раз начал...

– Скажу, – поморщился Йерикка. – Чета Стойгнева погибла. И еще одна чета, из племени Касатки. Они вместе были.

– Стойгнева? – Олег напрягся. – А как же Яромир? Стойгнев ведь...

– Его брат, – подтвердил Йерикка. – Что Яромир?.. Он ночью ремень от снаряжения в клочки изгрыз, как нам сообщили...

– Как это случилось? – тихо спросил Олег.

– Как... Заманили в засаду на перевале в Моховых Горах. Наших троих и двоих Касаток взяли в плен. Связали, положили на леднике, ну и начали водой поливать, пока они все в лед не вмерзли... – Йерикка подумал и добавил так, словно это и было единственно важным: – Никто из них не предал. А тех, кто их казнил, на другой день всех в снег уложили, там же, в горах. Не скучно ребятам будет спать во льду...

– Да... – откликнулся Олег. – А где это я?

– А, – оживился Йерикка, выловил, соломинку и прикусил ее, – на сеновале у одной бабки. Ох, ругательница! – он восторженно покачал головой. – Мы ей говорим: «Спрячешь? Раненый...» – ну, ты, по правде сказать, вроде был уже и не раненый, а холодненький, тебе две пули под жилет в бок справа попали, а третья – в левое бедро... Так вот. Она как начала нас крыть! А сама на сеновал ведет и место показывает. Мы тебе помочь, а она на нас с метелкой: «Идите отсюда, сама я!».

– Что, я... очень плохой был? – спросил Олег, и Йерикка честно признался:

– Мертвый ты был, Вольг. Я было попробовал тебя вытащить, да ты уж, наверное, до самого вир-рая добраться успел, я тебя только и смог – не отпустить совсем. А бабуля тебя за двое суток на этот свет перебросила. Не иначе, как у нее в юности Числобог бывал да и передал знания. Она ведь и пули из тебя без ножа вынула!

– Так я двое суток здесь?! – изумился Олег.

– А сколько же? – Иерикка улегся на сено. – Й-ой, хорошо... Мы тебя навещали все это время... по-тихому, конечно, мы тут, в лесу, стоим, недалеко.

– Уходите ведь? – тоскливо спросил Олег.– Бросаете, как Богдана? Йерикка, глядя на крышу, кивнул:

– На Темное... Ты не рвись, мы пришлем за тобой.

– Странно оставаться, – признался Олег. – Пушки мои где?

– Ты что, правда боишься?

– Боюсь, – вздохнул Олег. – Знаешь, как страшно, когда... вот такой, шевельнуться не можешь...

– Мы же никого с тобой оставить... – начал Йерикка виновато, но Олег его перебил:

– Ладно, это я немного расклеился. Все будет о'кей. Это на продвинутом международном языке Земли – на американском – значит: хорошо.

– Послушай, Вольг, – Йерикка повернулся на бок, устроил локоть в проминающемся сене, – а о чем ты думал, когда, рванул под огнем через огороды? Только по-честному: о чем? Ведь ты... на смерть побежал!

– О разной фигне, – честно сказал Опег. – А что убьют – я и не подумал. Только когда упал... Понимаешь, лежу, небо красное, а на листке жук сидит. И жрет этот листок, сволочь! – Олег хрюкнул. Потом задумался и добавил: – Просто офигеть, до чего эта дура старая равнодушна к лучшему из своих творений!

– Ты о природе? – догадался Йерикка.

– О ней, – неохотно ответил Олег. Ему снова захотелось спать. – Никому мы не нужны, кроме самих себя. Я это понял, когда дед умер...

– Да и самим себе, похоже, не очень, – Йерикка сел. – После этого боя посмотрел я... лежат две сотни наших молодых парней. Славян, как ты, как я. В хряпу! – он рубанул воздух рукой: – В месиво нарублены... месиво со свинцом. А мне не противно, не страшно – Я РАДУЮСЬ! Самые свирепые хищники добрей, чем мы, люди.

– Почему, Эрик? – тихо спросил Олег.

– Да потому, что они ничего не хотят, – ответил Йерикка, – ничего, они всегда довольны своей жизнью. А человек всегда недоволен... а как жизнь менять? Наверное – только так... и знаешь, что самое поразительное? – Йерикка сцепил руки на поднятом колене. – Всей этой стрельбой действительно МОЖНО изменить мир к лучшему. Высокая идея – суть не ОПРАВДАНИЕ для пролитой крови, а то, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО её ОПРАВДЫВАЕТ.

– А данваны? – спросил. Олег.

– Они как раз не хотят ничего менять, – покачал головой Йерикка.

– Знаешь, чего мне хочется? – Олег осторожно пошевелился, ложась удобнее. – Если мы победим – чтобы ты побывал на Земле. Там есть одна такая забегаловка... Я влезу в кроссовки, в тишотку...

– А вдруг это будет зимой? – спросил Йерикка.

– Что? – изумился Олег.

– Ну, вдруг мы победим зимой?

– Да ну тебя! – засмеялся Олег и прикусил губу: – О-оххх...

– Болит?! – забеспокоился Йерикка. Олег улыбнулся:

– Нет... Так, побаливает немного... – он зевнул. – Спать охота... Послушай, Эрик, я тебя попрошу... – он смутился и умолк.

– Ладно, – кивнул тот, привалясь к стене сеновала.

– Что? – удивился Олег.

– Ладно, посижу, пока не задрыхнешь.

– Я же ни словечка...

– Считай, что я прочел твои мысли. Спи, Вольг. Пушки твои я тут, рядом оставлю. Спи.

Закрыв глаза, Олег уснул почти сразу. Он только услышал еще, как Йерикка насвистывает грустную песенку.