Текст книги "Я иду искать. История вторая"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Не может не слышать!!!

Интерлюдия: «Эхо любви»

 
Покроется небо пылинками звезд,
И выгнутся ветви упруго.
Тебя я услышу за тысячи верст,
Мы – эхо,
Мы – эхо,
Мы – долгое эхо друг друга.
 
 
И мне до тебя, где бы я не была,
Дотронуться сердцем не трудно.
Опять нас любовь за собой позвала,
Мы – нежность,
Мы – нежность,
Мы – вечная нежность друг друга.
 
 
И даже в краю наползающей тьмы,
За гранью смертельного круга,
Я знаю – с тобой не расстанемся мы.
Мы – память,
Мы – память,
Мы – звездная память друг друга... [12]12
   Стихи Р.Рождественского.


[Закрыть]
 

* * *

В блаженном состоянии Олег вернулся в лагерь. Большинство читали принесенные Богданом письма, сам он спал, завернувшись в плащ – устал. Навстречу Олегу попался Йерикка, чинивший оковку на ножнах меча, и Олег обратился к нему с бездельным вопросом:

– А где Гоймир?

– Не знаю, – поднял Йерикка спокойные глаза. – Да тут где-нибудь. Ему-то не от кого получать письма.

Хорошее настроение Олега испарилось. Мысленно он плюнул. Да чтоб они провалились, эти горцы с их гипертрофированной гордостью! Почему он должен чувствовать себя, словно... словно совестливый барон рядом с парнем, девчонку которого он выбрал для права, первой ночи?!

– Н-н-н-ну, козел...– процедил он и выдохнул: – Все, блин!

– Сто-ой! – Йерикка очень вовремя перехватил его за пояс. – Пр, жеребчик! Куда рванул, можно спросить?

– Сейчас найду Гоймира, – нарочито медленно, чтобы голос звучал спокойно, ответил Олег, – и снесу ему башку. Или пусть он мне снесет. У меня терпелка не из стали, меня эта тень отца Гамлета задолбала, если честно – это, блин, плюнуть нельзя, чтобы в него не попасть! И мне положить на то, что он князь, если он даже проиграть достойно не умеет!

– Ха, какие речи! – не потерял хладнокровия и ироничности Йерикка. – Прямо дуэль Пушкина с Дантесом!

Он рассчитывал, что Олег задаст обычный вопрос: «Откуда ты это знаешь?» – но землянин рванулся, и усаживать его силой означало нарваться на драку. Драться Йерикка не боялся, но и не хотел, а если отпустить Олега – он вполне может в таком состоянии найти Гоймира и без предупреждений начать и кончить разговор ударом меча по шее. Йерикка знал одну скверную сторону войны – она прививает любовь к простым выходам... и это не всегда хорошо.

Но проблема решилась сама собой – Гоймир появился, и на его лице не было ни скорби, ни тоски. Больше того, он потрясал связкой огромных рубин и вопил:

– Там-то, ручьем ниже, та-акенная рыба гульмя гуляет!

– А вот Горда-то нету, – откликнулся Резан, – то-то он бы распорядился! – и, переждав смех, спросил: – Чем притянул?

– Так руками! – Гоймир шлепнул добычу на песок.

– А то, – согласился кто-то: – «Й-ой, плечо-от мне вправьте, браты, хотел показать, какую прошлым днем поймал, да вот вывернул!»

– Так гляньте пойдите, – не обиделся Гоймир, поднимая свои куты с песка.

Йерикка увидел, как пальцы Олега медленно разжались на рукояти меча, и лицо его приобрело обычное выражение. И рыжий горец в который раз уже подумал, что зря не воспрепятствовал Олегу присоединиться к чете..

...Около костра Олег рассказывал про конкурс пирогов, который девчонки устраивали в апреле в школе.

– ...последнее место?!» «– Да вот, – говорит, – неудача.» «– Ты что, даже пирог испечь не смогла?!» «– Почему, – отвечает, – испекла как не фиг делать!» «– А сама пробовала?» «Заставили...» – и, переждав смех, вдруг спросил: – Я вот не пойму. Нас – хорошо еще если двадцать пять тысяч. Их – двести. С техникой. Я воюю и не врубаюсь, почему они нас с маху не сомнут?

– Ну, это как раз просто,– Йерикка, обхватив колени руками и привалившись к сухому древесному стволу, бездумно рассматривал огонь. – Ты на тура ведь еще не охотился?

– Бог миловал, – ответил Олег.

– А я охотился. Он всадника с конем через себя бросает. Рога – как мои руки в размахе, а я охотился, и было мне тринадцать лет. Но со мной были собаки... Тур вылетел на меня саженей за десять, и была бы то моя последняя охота, только он и половины расстояния не прошел. Собачки осадили, он завертелся, рогами бил... В одиночку он бы любого из моих псов затоптал. А так – даже задеть никого не мог. Но и они его свалить не могли. Ничья, понимаешь? Тут я и вогнал рогатину ему под лопатку...

– Тур – это данваны, – определил Олег. – Собаки – мы. А где охотник с рогатиной?

Вместо ответа Йерикка поднялся и бесшумно пошёл в сторону скал. Его провожали, недоуменными взглядами.

...Гоймир сидел на камне над озером, невидимый со стороны костра. Он шевельнул плечом, давая понять, что слышит Йерикку, но не обернулся, даже когда тот начал беззаботно:

– Я вот подумал...

– Не надо говорить, – глухо сказал Гоймир. – Не надо...

* * *

Противотанковые мины походили на зеленые консервные банки очень большого размера – в таких бывает селедка.

– Когда я ставлю мины, – Олег ловко надрезал камасом квадрат земли и аккуратно отвернул его, как крышку люка, – я себя чувствую Санта-Клаусом,

– То тот, что в трубу печную с гранатометом прыгает да «хо-хо-хо!» криком кричит? – с интересом спросил Краслав, державший в руках ПТМ, готовую к установке. – То я книжку с картинками видел.

– В трубу-то он прыгает, – возразил Ревок, – да, сдается мне, без гранатомета...

– Так на что в трубу? – присев, Краслав уложил мину в приготовленную Олегом ямку. – Верно говорю, то и есть данванский воин из военной книжки.

– Нет, он, по-моему, подарки детям носит, – неуверенно оспорил Ревок. Олег, все это время наблюдавший за ними круглыми глазами, тяжело вздохнул и приказал:

– Закапывайте...

...Когда мины были заложены и аккуратно засыпаны землей с куртки, а потом – прикрыты дерном, Олег безбоязненно похлопал ловушки сверху ладонью и, махнув рукой, двинулся назад, к лагерю, а горцы неспешно зашагали через лес в противоположную сторону, просто прогуливаясь. Они шли и негромко разговаривали о девчонках, ждущих в Рысьем Логове, пересказывали, друг другу письма, недавно полученные – за исключением, конечно, самых сокровенных мест, предназначенных только для двоих.

И успели только почувствовать, как что-то тяжелое обрушилось им на головы сверху...

...Уже сутки вся чета перечитывала письма снова и снова. Не было слышно ни шума, ни споров, ни даже разговора на повышенных тонах. Все разнеженно улыбались миру, обращались друг к другу исключительно изысканно, а Гоймир плюнул на все и большую часть суток проспал.

Йерркка, Богдан и недавно вернувшийся Олег только что выкупались и сохли на пляжике. Олег думал, закрыв глаза ладонью. Богдан, лежа на животе, смотрел на него влюбленными глазами. Йерикка лениво развивал свою концепцию ведения войны с данванами – вопреки обыкновению, его никто не слушал.

Гостимир, сидевший неподалеку с гуслями, напевал лирическо-приключенческое, и Олег сквозь дрёму удивлялся, до чего странно звучат знакомые по отцовским записям строки, которым аккомпанируют на этом инструменте...

 
– Был развеселый, розовый восход
И плыл корабль навстречу передрягам,
И юнга вышел в первый свой поход
Под флибустьерским черепастым флагом.
 
 
Наклонившись к воде, парусами шурша,
Бриг трехмачтовый лег в развороте.
А у юнги от счастья качалась душа – 
Как пеньковые ванты на гроте... [13]13
   Стихи В.Высоцкого.


[Закрыть]
 

– Гостимир оборвал пение и спросил: – Вольг, а то что – «флибустьерский»?

– Это морских разбойников так называли, – лениво пробубнил Олег, – ну, типа морских анласов, про которых вы говорили...

– А бриг – это корабль? – уточнил слушавший песню Рван. – Такой, что коч да снек?

– Больше, – припомнил Олег когда-то любимого Крапивина с его воспеванием парусного флота. – Здоровенный, двухмачтовый... А грот – вторая от носа мачта... а ванты – это веревки на мачтах... – голос Олеге угас, и Гостимир запел снова:

 
– И душу нежную под грубой робой пряча,
Суровый шкипер дал ему совет:
«Будь джентельменом, если есть удача,
А без удачи – джентельменов нет.»
 

Олег лениво подумал, что сейчас его спросят, а что такое «джентельмен», но вопроса не последовало...

 
– И плавал бриг туда, куда хотел,
Встречался – с кем судьба его сводила,
Ломая кости веслам каравелл,
Когда до абордажа доходило...
 
 
Был однажды богатой добычи дележ,
И пираты бесились и выли.
Юнга вдруг побледнел и схватился за нож,
Потому что его обделили.
 
 
Стояла девушка, не прячась и не плача,
И юнга вспомнил шкиперский завет:
Мы – джентельмены, если есть удача,
А нет удачи – джентельменов нет.
 
 
И видел он, что капитан молчал,
Не пробуя сдержать кровавой свары,
И ран глубоких он не замечал,
И наносил ответные удары.
 
 
Только ей показалось, что с юнгой беда,
А другого она не хотела,
– Перекинулась за борт.
И скрыла вода, золотистое, смуглое тело.
 
 
И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,
Он разрядил тяжелый пистолет.
Он был последний джентельмен удачи, – 
Конец удачам – джентельменов нет...
 

– Что-то мы слишком расслабились! – явно с усилием встрепенулся Йерикка. Олег со стоном откинул руки в стороны, с наслаждением потянулся и, приоткрыв один глаз, сказал:

– Спокойно, рыжий. Знаешь анекдот?

– Меня всегда бесит этот вопрос, – фыркнул Йерикка. – Ну что на это можно ответить?! Рассказывай.

– На птичнике меняют петуха, – возвестил Олег. – Старого – в отставку...

– В варево, – уточнил Богдан.

– В отставку, – Олег строго взглянул на него. – А новый вылез на трибуну...

– Петух? – изумленно спросил Йерикка.

– Это анекдот, – уже с легким раздражением пояснил Олег. – Я могу и дальше спать.

– Да нет, давай уж, раз начал. Петух вылез на трибуну...– напомнил Йерикка.

– ...и обещает полное сексуальное удовлетворение всем курам птичника. Ну, там кудахтанье, хлопанье крыльями... А после этого митинга старый отозвал новичка в сторону и говорит ему тихо: «Ты, Петь, не надрывайся. Их тут до хрена, сдохнешь ведь...» Молодой ему: «А иди ты!» Проходит неделя. Сначала все куры обслужены, потом утки, гусыни, индюшки... Старый петух забеспокоился: «Перетрудится, дурачок, ведь точно сдохнет!» – ну и пошел его вразумлять, молодого. Подходит к птичнику, видит – на дороге в пыли лежит молодой, крылья разбросал, клюв раскрыт, глаза закачены... Старый к нему бросился: «Я ж тебе говорил, Петя, эх, как же ты...» А молодой на него покосился краем глаз а, кончиком крыла шевельнул и говорит еле слышно: «Уйди, старый дурак. Ты же мне всех ворон распугаешь.»

Богдан весело рассмеялся. Йерикка тоже захохотал – резко, взрывчато, потом спросил:

– Ага, значит, мы здесь вроде того молодого петуха... А если вместо ворон спустится коршун?

– Ну, мы-то не петухи, – подытожил Олег и вновь закрыл глаза ладонью: – Ладно, каникулы продолжаются...

Богдан – он как раз сел – поднялся на ноги. Приложил ладони к бровям, чуточку привстал на цыпочки:

– Лодка озером гребет, – сообщил он. – Вольг, бинокль возьму?

– Бери, – Олег сел. Он тоже видел лодку. Йерикка свистнул, вокруг зашевелились прочие отдыхающие.

– Мальчишка, гребет! – раздался звонкий голос Богдана. – Скоро так!

Гребец в самом деле наддавал. Рвал одним веслом, стоя, и разогнал свою посудину так, что выбросился на песок. Это и вправду был мальчишка из прибрежной веси. Он тяжело дышал, рубашка промокла от пота.

– Двоих ваших... – глотая слова, обратился он к замершим горцам. – Там... в лесу... недалеко....

– Коршун, – отчетливо сказал в тишине Йерикка.

* * *

Если бы это помогло, Краслав разбил бы себе голову о борт грузовика, в котором их везли к побережью. Но и он, и Ревок лежали на грязном дне неподвижно и молча, лицами вниз. Скрутили их профессионально, рваться было бесполезно, грозить или ругаться – смешно.

В кузове было двое хобайнов. Они сидели у заднего борта, поглядывая на дорогу, то пустынную, то внезапно заполнявшуюся техникой. Ни с пленными, ни друг с другом они не говорили, отчего возникало жуткое ощущение, что конвоиры и не живые вовсе.

   Плен – самое страшное, что может случиться с человеком на войне. Плен – это отрицание человеческой личности в еще большей степени, чем смерть, потому что смерть меньше унижает человека; недаром сказали предки: «Одно лучше смерть на поле, чем жить позором в неволе!» Плен страшен даже у благородного противника, который «за столы-то велит сажать, а сажать-то не слугой, не из милости – а сажать-то велит, как брата родного!»

А если ты в руках у настоящего ВРАГА?

Вольг с Богданом попадали в плен. И ребята из других чет – тоже. Кого-то выручили, как тех же Вольга и Богдана. Но большинство были убиты и замучены.

Плен чаще всего – не свидетельство трусости. Но от этого не легче. А при мысли о том, что ждет впереди, становилось так тошнотно, что хотелось вцепиться зубами в гладкий пол и грызть его.

Ехали долго. Вечно мучиться нельзя, и мальчишки уснули, а разбудили их лишь когда развязали ноги и приказали встать. Грузовик был неподвижен.

Их вытолкнули на подъездную дорогу, спускавшуюся в прибрежную котловину с практически отвесными стенами – насыпь, по которой вела вниз дорога, была единственным пологим местом.

– Гляди, – Ревок толкнул Краслава локтем в бок. Но тот уже сам увидел сбоку от дороги виселицу, на которой за левую ногу был подвешен голый человек. Как раз когда мальчишек подняли на ноги, по телу висящего волной прошли судороги, и он вытолкнул струю смешанной с ошметками внутренностей крови в большое болото кровавой грязи под виселицей, поблескивавшее жирно и маслянисто.

Край котловины обтягивала поблескивающая нить проволоки, натянутой на высоте человеческого роста – от нее до самой земли стояла мерцающая лиловая стена. Внизу, на дне, друг против друга выстроились шесть бараков – два поменьше, один совсем маленький, три больших. На четырех вышках по краям котловины – тоже внизу – виднелись прожектора и счетверенные установки.

Грузовик ждали четверо хангаров – в легких кожаных доспехах и с винтовками наперевес. Они заученно приветствовали хобайнов, один из которых сказал:

– Кум йар зегн ан Ольвитц йорд Ратта, – и кивнул в сторону бараков. Старший из хангаров, указав стволом туда же, отозвался:

– Энер ава земис, герета. Вир зоу вирдинг.

– Кам зиннен найва най дарга байн! – тон хобайна стал резким, угрожающим. – Тардинг виспер ту бинни айни форвостен! Диз айна стод!

Хангар несколько раз поклонился, скрипя оружейной кожей. Мальчишки переглянулись. Они достаточно хорошо знали язык данванов, чтобы понять – их ведут к какому-то анОльвитцу, который находится в бараках, и конвоировать будут хангары, но хобайн предупредил, что вечером завтра приедут его начальники, и с пленными – добычей хобайнов! – ничего не должно случиться. Уже хорошо. Время – это всегда, спасение... А надежду нельзя терять до последнего мига.

Их провели совсем рядом с виселицей. Ревок отвернулся, а Краслав, всмотревшись в черное лицо висящего, шепнул:

– То не наш, – и получил удар прикладом в спину. Горец обернулся, ожег взглядом того, кто ударил. Хангар завизжал по-своему, замахнулся прикладом, но старший удержал его, сказал, несколько слов, и все кочевники покатались от хохота. Краслав презрительно сплюнул: – Нечисть...

Старший хангар, повернувшись к остальным, ударил пальцами правой руки о ладонь левой, вызвав еще один взрыв хохота. Ревок, вертевший в это время связанными руками, признал, процедив:

– Умеючи вязали...

...Предки нынешних славян Мира называли данванов «безликими». Название употреблялось и сейчас, хотя давно уже все знали – у пришельцев с неба есть лица, и вполне обычные. АнОльвитц йорд Ратта ничем не отличался от своих соплеменников – рослый, бледнолицый, с большими зелеными глазами на узком лице с прямым носом, рыжий и слегка веснушчатый. Но это только с первого взгляда. Чем ближе подходили мальчишки с конвоем, тем острее чувствовали: этот человек – сумасшедший. От ясного понимания этого хотелось закричать – так воет собака, когда в доме покойник.

Старший из хангаров заговорил с данваном на своем языке. На анОльвитце не было шлема, но выяснилось – он и понимает и говорит не только по-хангарски, но и по-славянски. Выслушав своего раба, он кивнул, почему-то сожалеюще смерил мальчишек взглядом и заговорил с Ревком:

– Теперь ты понял, что заниматься бандитизмом глупо? Обязательно поймаем. И посадим сюда.

Ревок пожал плечами:

– Так старший брат у меня есть.

– А мы и его посадим и поймаем, – ответил анОльвитц, заложив руки за спину.

– Так и младший брат у меня есть, – спокойно ответил Ревок. АнОльвитц дернул углом узкого рта:

– Поймаем и посадим и его.

– Да там-то и я, будет час, сбегу, – улыбнулся Ревок. И чуть не упал – ладонь данвана хлестнула его по лицу, разбив губы. Но удержался на ногах, не закричал и ответил спокойно, только чуть косноязычно: – А теэ-от и беать стаэт неуда.

– В барак, – махнул рукой анОльвитц, повернулся и зашагал прочь...

...В бараке не было пола – просто железный домик, поставленный на почву. Но, когда Краслав попытался копнуть, ямка сразу заполнилась водой.

– Срам Кощеев, – подвел он итог и уселся в угол, сложив руки на коленях. Ревок какое-то время кружил по камере, исследуя ее, потом уселся рядом:

– Как станем?

– А посидим тут, дверь выпнем да и уйдем уходом, – серьезно ответил Краслав. – По-меж делом – глянь, глазок там.

Действительно, в двери был широкий, с экран телевизора, глазок, позволявший видеть, все внутри. Как раз когда мальчишки на этот глазок посмотрели, в нем возникла мрачная рожа охранника, обозрела камеру и исчезла. Горцы переглянулись, и Ревок, поняв, что им обоим одновременно вспомнились рассказы Вольга, поднялся:

– А то похохочем...

...Через какое-то время охранник доложил анОльвитцу, что славянские щенки каждый раз, когда он, выполняя долг, заглядывает в камеру, просто умирают со смеху, даже по полу катаются. Так в лагере себя еще никто не вел, и анОльвитц поспешил в барак.

Реакция на его появление в глазке выразилась в визге, икоте и судорожных телодвижениях. АнОльвитц в сопровождении двух хангаров ворвался внутрь. Он с удовольствием разорвал бы маленьких негодяев в клочья, но завтра должны были явиться за ними. Кроме того, СЕГОДНЯ вечером намечался небольшой праздник с несколькими командирами ночевавшей неподалеку колонны – и портить себе настроение не хотелось. АнОльвитц убрался – напоследок заглянув в глазок и вызвав еще один приступ смеха...

...Да, рассказы Вольга не пропали даром. Изнутри глазок был жирно обведен грязным квадратом. Ниже той же грязью было тщательно выписано совместно припомненными буквами латиницы: коротко и убойно:

SAMSUNG

* * *

Вечерело, когда на подъездной дороге появились шестнадцать молодых парней в форме горных стрелков. Они шагали по обеим сторонам дороги, провожая похабными замечаниями любое проносившееся транспортное средство, появлявшееся навстречу или догонявшее их. Грязная форма, драная и попаленная, раздрызганные ботинки, угрюмо-бесшабашные лица, сбродное оружие – все говорило о том, что ребятки долго уже бултыхались в дерьме, чудом из него выбрались и сейчас стремятся отдохнуть...

...Когда Йерикка предложил это, Гоймир задумался и возразил:

– Молоды.

– У горных стрелков молодых полно, – ответил Йерикка. – Прорвемся.

Тогда Гоймир согласился и послал в одну из весок за трофейным барахлом.

Вроде бы и в самом деле сошло. Хангары у входа подтянулись и заозирались. В негласной «табели о рангах» данвансних войск они стояли на последнем месте.

Ребята остановились шагах в пятнадцати и тут же устало поплюхались на обочины, нарочно отворачивая лица. Кто-то завалился на спину, кто-то начал переобуваться, кто-то глотал воду из фляжки... Йерикка, Олег и Гоймир пошли на пропускной пункт.

В таком напряге Олег давненько не был. И удивлялся, как спокойны его спутники – в полной уверенности, что сейчас именно по нему определят подлог, что он не выдержит...

– Тут есть данваны? – Йерикка обратился к старшему хангару. – Срочно и любые.

– Гаспадин анОльвитц йорд Ратта, – ткнул хангар в бараки, – но у них там ивыстыреча...

– Не важно, – поморщился Йерикка и пошел мимо так, словно хангарами тут и не пахло.

Вот тут началось слегка наперекосяк. Очевидно, те получили строжайшее указание никого не пускать, потому что хангар почти умоляюще сказал, заступая дорогу:

– Бамаги... бамаги, документы покажите...

«Абзац», – подумал. Олег, невольно оглядываясь на дорогу, по которой как раз перла колонна грузовиков с солдатами.

И вот тогда-то Олег и оценил Йерикку в полной мере. Рыжий горец повел себя с потрясающим хладнокровием и пониманием обстановки – им можно было только любоваться. Сперва он застыл, словно не понимая, кто ему заступил дорогу и что это, собственно, значит?! Потом он сбычился и набрал воздуху в легкие – этого было достаточно, чтобы хангар посторонился, но, раздраженный недосыпанием, усталостью и человеческой тупостью командир горных стрелков выхватил из кармана блокнот и заорал, пересыпая рев матерной бранью:

– Ты, ублюдок, б...я, видишь этот блокнот?! Я, б...я, сейчас тебя заставлю его в зубы взять и к этому вашему анОльвитцу раком, раком, на х..., ползти! Мы, б...я, за этим блокнотом... А ну-ка!..

Йерикка зашагал дальше. Гоймир и Олег, все это время стоявшие с устало-непроницаемыми лицами, двинулись следом.

– Что там? – спросил Гоймир, когда они отошли шагов сорок, имея в виду блокнот.

– Мои записи, – спокойно ответил Йерикка. – А ведь чуть не влипли... До чего поганое место!

Олег был о ним согласен на все сто. Пахло сыростью и – слабо, но ощутимо – гнилой кровью и нечистотами. Котловина напоминала декорацию к фильму о концлагере, но для декорации она была слишком реальной.

– Так, начинаем, – Йерикка достал из-под куртки свой «парабеллум» с кустарным глушителем. Такой же был на «нагане» Олега, а Гоймир позаимствовал второй «парабеллум» у Святомира. – Вольг, вышки... Куда? – это относилось к хангару, появившемуся из-за штабного барака. «Тв!» – выплюнул «парабеллум», и хангар грохнулся наземь. – А мы внутрь.

Он и Гоймир взбежали на крыльцо – изнутри, когда Йерикка распахнул дверь, донеслись сдержанный, но веселый шум, позвякиванье... а потом все разом стихло.

Дальнейшее, происходившее внутри, Олега не интересовало. До вышек с того места, где он стоял, было шагов по восемьдесят – предел для нагана. Олег всмотрелся – все четверо на вышках смотрели на подъездную дорогу, где торчали остальные горцы. Ну и хорошо.

Мальчик положил массивный надульник «глушака» на сгиб руки, поерзал. Он знал, что надо действовать быстро, но эта неспешность помогала ему успокоиться.

"Тв!Тв!» Двое на вышках, находившихся дальше от дороги, вскинулись, пораженные в головы, и сползли внутрь своих коробов. Олег повернулся, подул в ствол, снова устроил его на предплечье.

"Тв!» Но четвертый обернулся примерно в эту секунду – и, увидев, как падает предпоследний, сел. Наверное, даже не осознанно, а от страха – это его спасло.

Олег оценил все моментально. К скорострелке эта мразь не подберется. Но может начать стрелять из автомата и всполошить охрану в бараках. Или даже тех, кто проезжает по дороге...

Додумал он все это, уже привалившись спиной к одной из холодных стальных опор вышки. Мальчишка смотрел вверх, держа «наган» обеими руками у щеки.

Хангар наверху не двигался. Но сейчас он очухается – и...

...– Файле! – резко крикнул Олег, вспомнив одно из двух десятков выученных при помощи Йерикки данванских слов военного обихода. Грохнуло наверху упавшее на доски тело – хангар выполнил приказ автоматически, даже не поняв, кто приказал падать.

"Тв! Тв! Тв! Тв!» Олег выпустил сквозь пол все четыре оставшихся пули. Раздался какой-то странный звук, стук... а потом через две из четырех дырок закапала кровь.

– Упс, – Олег вздохнул и огляделся. Горцы, перерезавшие охрану, уже мчались в лагерь по спуску. – Парни! – он поспешил им навстречу. – Давайте к охране. Всех, кто там есть – перерезать, и чтоб без стрельбы. Потом выпускайте пленных, но тоже тихо!

Поднявшись на крыльцо штаба, он потянул на себя дверь. Та открылась с явным трудом, да и не удивительно. Изнутри к ней был пришпилен под левую лопатку брошенным камасом данванский офицер.

– Неплохо, – «заценил» Олег, оглядывая разгром. Йерикка сидел за столом и кушал какой-то салатик из не забрызганной мозгами миски. Валялись еще три данванских трупа.– Я там распорядился... Не понял?!

– От то и я! – воинственно подтвердил Гоймир. Он стоял, опираясь на стол, рядом с третьим живым в этой комнате. Больше того – живым этим был горец, в котором Олег узнал Морозко из четы Святобора. – Ты мне отвечай стать кровь Перунова, каким ветром ты тут?! Да что молчишь, одно рыба?!

– Я в плену, – еле слышно ответил, мальчишка.

– Й-ой, Род и навьи наши! – застонал Гоймир. – Часом уж и не в плену ты! Ну да хоть разумное слово слышу...

– Гоймир, – так же тихо сказал Морозко, – по-завтра об вечер тут будут со штаба фронта...

– Какого фронта? – поднял голову Йерикка. Олег, присев, подцепил кусок красной рыбы, кинул в рот.

– Нашего...

– О, против нас уже открыт фронт?! – оживился Йерикка. – Поздравляю, нас признал враг.

– А то – когда будут тут? – заинтересовался Гоймир. – Й-ой, Морозко, да ты голову-то вздень! Так сильно били, что ль? Ну и ушло все, сгинуло, на воле ты...

Морозко то ли всхлипнул, то ли усмехнулся, но головы так и не поднял, лишь сказал:

– По-завтра об вечер, говорил уж...

– Би-или, – протянул Йерикка. – Сволочи...

По ступенькам простучали шаги и, упираясь ладонями в косяки, внутрь всунулся Яромир – веселый, как на величанье:

– Тут вот оно...– начал он. – Й-ой, то себе! А что спразнуем?!

– Ты что-то хотел сказать, – напомнил Йерикка.

– Да...Тут вот оно. По-первых, нашли мы Краслава да Ревка, часом отмыкать не стали...

– ?! – изумился Гоймир.

– Так что ржут, как кони! – обиженно ответил Яромир, отпихивая локтем АК103. – Холод там в глазок глянул, а они-то легли посмехом!

– Пойду посмотри, – Йерикка встал. Яромир махнул рукой:

– Годи, годи, вот еще дело-то, вот оно...

– Третьим разом твердишь – забыть боишься?! – рявкнул Гоймир. – То ли кто из выжлоков бегу задал?!

– Скажешь! – возмутился Яромир. – Тут в закуте двое наших. Терн из четы Вийдана – ну, помнишь того Орла, что о прошлое лето плечо Мирославу порубил? И Ростислав из четы... Й-ой, Морозко?! А, Гостислав из четы Святобора. Глянутся так, то меня нажалость взяло – попусту мы выжлоков быстро свели. А прочие пленные – из здешних лесовиков.

– Я взгляну, – встал Олег, подхватив еще ломать холодного мяса.

– Кличь сюда прочих, – сказал ему вслед Гоймир...

...– Й-ой, новым-новая передача! – завопил Ревок, тыча в глазок. – Смотри, Краславко! Вот то прозванием: «Лицо в стене»!

Йерикка открыл камеру и, войдя, безошибочно развернулся лицом к двери, которую толкнул ногой. Хмыкнул:

– И долго вы этих бедняг так мучили?

– А сутки считай, – Ревок вскочил и, раскинув руки, шагнул к Йерикке. – Ждали-жда...

Йерикка посадил его наземь коротким, точным ударом «под ложечку». Краслав вскочил, крикнул изумленно:

– Ты что?!

– Как попались в плен, дурачье?! – резко выкрикнул Йерикка, беря его за плечи, и подтягивая ближе. – Думаешь, я следы не умею читать?! Болтали, шли друг рядом с другом – гор-р-рцы! Вон! – он пнул проскочившего мимо Краслава. – Хохмачи недоделанные! – подняв Ревка, Йерикка выволок его наружу, как куклу, послал вслед за Краславом, рявкнул: – Ищите оружие?

Он сам не знал, с чего так разошелся. Нет, он был зол на самом деле, но вовсе не так сильно! Прислонившись затылком и лопатками к стене, Йерикка сквозь зубы цедил холодный вечерний воздух с явным привкусом дождя. Да, дождя. Висевшее над горизонтом солнце скрыли тучи, они ползли все дальше, дальше по небу, наползая на Око Ночи... и где-то на северо-западе уже штриховал мир холодный ливень.

– Все, – сказал Йерикка. Не о дожде. Он сам не знал, о чем – но настроение из пакостного вдруг стало тревожным...

...Он увидел Олега. Тот шел, словно слепой, ведя рукой по стенке барака. Потом поднял голову – Йерикке бросились в лицо его глаза – недоуменные глаза, человека, ничего не понимающего в жизни.

– Эрик? – опросил Олег, словно не веря тому, что видит.

– Как там наши? Живы? – спросил рыжий горец. Олег секунд десять смотрел на него, потом заторможенно ответил:

– Живы... Знаешь... там, в этих баранах... трупы гниют... и черви в них... а живые – тут же... и гнилая кровь... – Олег поднял ладони к лицу. – Так пахнет...

– Это война, – не подумав, ответил Йерикка. Олег вскрикнул:

– Война?! Этих людей забивали насмерть! Даже не казнили, как вы пленных, а забивали какими-то палками! Резали, как скот, выпускали кровь и оставляли лежать там, в этой крови! Как это может быть?! – недоумевающе и тонко вскрикнул он.

Йерикка обнял друга и прижал к себе.

– Тихо, тихо... – зашептал он. – Это правда, это не война, они не воины, они убийцы... но из боя нельзя уходить, потому что воины – МЫ. Мы уже не можем все это бросить, как бы страшно не было...

– Да мне не страшно, – Олег не отрывал лицо от плеча Йерикки, и слова звучали глухо, – мне ничуть не страшно... Я не по-ни-ма-ю, как такое можно делать?! Они люди – или нет?!

Олега трясло. И Йерикка... успокоился. Тоскуешь и боишься, когда думаешь о себе... А когда беспокоишься за другого – беспокойство и страх за себя уходят. Другое дело, что не все могут ощущать это беспокойство за других....

– Ладно, – грубовато сказал Йерикка, – пойдем.

Олег поднял лицо. Не плакал он. Но на его щеке вдруг появилась капля. Поползла вниз, на подбородок.

– Дождь, – сказал Олег. И сморгнул: – Смотри, дождь начался.

* * *

Почти все горцы собрались у штабного барака. Ревок и Краслав отмахивались от шуток и тычков, хохотали счастливо, очевидно так и не поняв до конца, что спаслись от смерти. Всё произошло, как и должно было произойти. Как в былине. Наши успели вовремя. Как надо!

Терн и Гостислав выглядели не столь радужно. Нет, они тоже радовались и даже улыбались, и хлопали в ответ по плечам ребят, и целовались с ними. Но вид у них был... Ясно, что они оголодали и предельно измотаны пленом, да еще и отчетливо видно – избиты неоднократно и жестоко. Оба мальчика были бледны, глаза, провалились, волосы висели грязными космами.

Морозко почему-то сидел на земле, широко расставив ноги и свесив голову. Он совершенно не реагировал на вопросы, разговоры, толчки... Пока на это как-то не обращали внимания, настроение у всех оказалось приподнятое, и разошедшийся дождь не очень мешал, не казался противным и нудным.

Гоймир с остальными, пока Йерикка и Олег ходили по лагерю, заминировал штаб и вышки. Так сказать, подарок намечающимся гостям. Как говорил Олег, в таких случаях чувствуешь себя Санта-Клаусом...

– Лады, прыгаем отсюда! – Гоймир тоже смеялся. Он толкнул в плечо сидевшего на земле Морозко. – Да вставай же! Все, уходим! – он повернулся к остальным. – Одрин, где лесовики!

– Уходят, оружие разобрали со склада, – ответил художник.