Текст книги "Я иду искать. История вторая"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

Он говорил искренне. Но Олег смотрел вокруг – и видел в глазах у многих укор... или понимание. Казалось, ребята считают, что он просто-напросто избавился от своей давней головной боли!

На самом деле ничего такого в глазах горцев не было. Если кто-то и подумал так, то сразу отмел эти мысли. Свести счёты, пользуясь войной, было даже не подлостью – это НЕПРЕДСТАВИМО. Но Олег – уставший, расстроенный раздраженный – ошибся и убедил себя в этой ошибке.

– Так видел? – спросил Йерикка снова. Олег посмотрел на него:

– Нет, – голос его дрогнул. – Я его вообще больше не видел. Я не виноват. Ну, честное слово!

– Так сходится, что он убит, – кивнул Резан. – Не казни себя, Вольг, твоей вины тут нет.

– Мертвые-то не бегают, так он тебя и не догнал, – мрачно согласился Гостимир.

– А погибнуть, отбивая труп... – Йерикка поморщился. – Это что-то из былины. Благородно, но глупо.

Утешения возымели совершенно обратное действие. Олег кусал губы, чтобы не заорать. Потом вскочил:

– Я его найду! Кто со мной?! – горцы молчали, и Олег крикнул: – Тогда я один!

– Тише! – завопил вдруг Богдан. – Вот, слушайте!

Это было так неожиданно, что все разом умолкли. И услашали свист двигателей вельбота. Все сразу завертели головами, хватаясь за оружие... и голос с неба, усиленный мощными динамиками, заревел:

– Слушать меня, щенки! Ваш князь, – в голосе отчетливо прозвучала издевка, – сейчас у меня, Чубатова, его старого друга! Живой и – пока что! – невредимый! Я подожду его убивать, и не потому, что я такой добрый, а потому, что я хочу – пусть он испытает то, что испытал я, видя моих людей убитыми! Я знаю, мальчики – вы где-то в лесу! Готовьтесь, этот лес стянет вашей могилой!..

...Впервые за очень долгое время горцы оказались под крышей. Они отыскали избушку охотника. Никого тут не было, но сам домик был цел.

Ни сушиться, ни есть никто не торопился. Ребята были злы. Они злились не на Олега, никакой вины никто за ним не видел – ну не мог же он, в самом деле, один отбить князя? Раздражала наглость врага, говорившего так, словно все уже решено. Беспокоила судьба Гоймира. Бесила мысль, что, настроившись на отдых, снова придется воевать. Виноваты во всем были, конечно, данваны. Кто-то предлагал начать погром всех окрестных гарнизонов – просто из чувства протеста. Кто-то настаивал на быстром налете – узнать, где держат Гоймира и освободить его налетом. Олег вообще молчал – сидел в углу, грыз ногти и рычал на Богдана, пытавшегося его расшевелить. Йерикка в спорах участия не принимал – сидел в другом углу. Ногтей не грыз, но тоже был мрачен. Когда спор перешел в стадию выкриков «а ты кто такой?!» и толчков в плечи, Йерикка встал и обрушил на стол приклад пулемёта:

– Ти-хо!

Стол крякнул и просел. Наступила недоуменная тишина. Йерикка огляделся вокруг и заговорил:

– Ясно одно. Гоймира НАДО освободить. Но мне лично ясно и другое – СИЛОЙ мы его не освободим НИКОГДА... Т И Х О !!! Тихо, я сказал! Не освободим силой – это не значит, что не освободим вообще никак. У меня есть, кое-какие наброски плана – не план, повторяю, а наброски плана! Поэтому завтра я возьму с собой... – Олег поднял голову, – Вольга возьму. И мы пойдем освобождать князя. А вы пойдете, куда хотите, и задачей вашей будет – не залететь в течение трех дней. Если мы не появимся – Резан вас поведет за Моховые Горы. Это сказал я... и я не выношу этот вопрос на обсуждение, я просто приказываю.

Он обвел холодным взглядом всю чету. И никто не раскрыл рта, чтобы возразить или просто подать реплику...

...Ночью Олег спал плохо. В домике воняло потом, грязью, сырым металлом, кожей, тканью, кровью, ребята стонали во сне, храпели, метались... Но мешало не это. Он просто ждал утра. Ждал, когда можно будет идти. Ждал, натянутый, как струна.

Йерикка сидел за столом, завернувшись в плащ и поставив босые ноги на перекладину внизу. Он что-то чертил на карте. Когда Олег проснулся в четвертый раз – повернулся к нему и тихо сказал:

– Чего не спишь? Спи... – и Олег в самом деле заснул, а проснулся когда Йерикка тронул его за плечо.

Все еще спали, только Резан сидел за столом и что-то ел, а Богдан, подтянув колени к подбородку, грустно следил за Олегом – все еще надеялся, что тот возьмет его с собой.

Олег быстро оделся. Одежда просохла и, хотя он понимал, что вымокнет сразу, как только выйдет на улицу, одеваться в сухое было приятно. Йерикка отдавал последние распоряжения Резану, тот кивал:

– Три дня. Нигде не задерживайтесь, ни во что не лезьте... и, если мы не вернемся, лишнего мига не ждите!

– Продержимся, – пообещал Резан: – Да уж вы... – он поморщился: – Понимаешь?

– Вольг, – услышал тем временем Олег шепот. Богдан весь вытянулся к нему с надеждой в глазах, зашептал горячо: – Ну возьми меня, Вольг. От сердца прошу...

– Меня самого берет Эрик, – если честно, Олег был рад, что Богдана с ними не будет. Он не знал, что там придумал Йерикка, но освободить Гоймира представлялось мало возможным. И тянуть с собой на смерть младшего дружка не хотелось.

– Упроси его! – Богдан дернул Олега за рукав.

– Тебе что, героем хочется стать? Успокойся, мы все уже герои.

– За что ты так-то, Вольг? – Богдан покраснел. – Я-то...

– Вольг, идем, – позвал Йерикка уже от дверей. Олег встал, коснулся пальцем носа Богдана:

– Извини...

* * *

Они отмахали версты три, не меньше. Задувал ветер, хорошо – в спину. Йерикка шагал так, словно знал – куда, и Олег не выдержал:

– Куда мы прем? Что ты вообще делать-то хочешь, какой у тебя план?!

– По порядку, – Йерикка замедлил шаг и пошел плечо в плечо с Олегом. – Куда мы идем – я не знаю, но сейчас узнаю... Держи пулемет, встань вон под те деревья и не болтай. Жди.

Озадаченный Олег подчинился и не только встал, но даже сел, положив свой автомат на колени, а «дегтярь» Йерикки поставив рядом.

Йерикка остался стоять между трех дубов, росших на одинаковом расстоянии друг от друга. Плащ скрывал его фигуру, слабо освещённую двойным призрачным светом – и солнце, и набиравшее полную силу Око Ночи скрывали тучи, и звезды еле светили, только бегучий Невзгляд мелькал в белесой рванине, затянувшей небо.

Кажется, он стоял так долго. Пел свою унылую песенку шуршащий на прогалинах дождь. Олег начал дремать – хорошо, что не уснул вообще, потому что от звука, который издал Йерикка, вполне можно было отдать во сне концы.

– Й-АХ-ХХХХХ!!! – ухнул Йерикка и так ударил в землю правой ногой, что Олегу, подскочившему на месте, почудилось – под ногой откликнулось, словно стоял Йерикка на барабане. Удар повторился. Гулко топая, то нагибаясь к самой земле так, что казалось – он ползет по ней, то выпрямляясь, словно клинок меча, Йерикка необыкновенно быстро закружился меж трех дубов, и его плащ летел вокруг, не позволяя Олегу – как тот ни напрягал зрение! – различить друга. Волосы встали дыбом не только на голове – по всей коже Олега. Ему показалось... да нет, не показалось, правда! – что Йерикка меняется, да, МЕНЯЕТСЯ, и кружит между деревьями уже что-то другое... Тихо и слаженно запели ветви в кронах деревьев, качаясь и переплетаясь, словно захваченные танцем у их корней... Открыв рот от удивления и страха, Олег услышал голос Йерикки – он то ли пел, то ли завывал ритмично:

 
– Йохх, ты, сила нездешняя,
Сила древняя, кромешная!
Да нелюдь болотная,
Да нелюдь лесная,
Да нелюдь водяная!
Да все, сколько есть вас в лесу,
Да все, сколько есть вас здесь!
 
 
Вы, мавки, русалки да лешие,
Водяные, болотники, водяницы.
Вы подите-тко скоро по лесу,
Вы подите-тко скоро по округе,
Вы прознайте про то, что спытать хочу,
Вы ответьте на спрос, что спросить хочу,
Вы придите ко мне, как узнаете,
Как ответ для меня спытаете!
 
 
А и крепкое слово мое,
А и крепкое заклятье мое,
А кто доброй волей помочь не хошь,
Тот мне в деле моем и не надобен!
Слушайте, нелюди!
Делайте, нелюди!
 

Страшно, перекатисто ухнуло эхо в ближнем логу, пошло, покатилось куда-то в лесные глубины по овражкам и яругам, заметалось от дерева к дереву... Йерикка замер на одном месте – вновь неподвижно, как каменный. А лес не утих. Наоборот – все грозней и слаженней шумели, качаясь, деревья – уже не верхушками шумели, а всей массой раскачивались, гнулись, едва не до земли, сбрасывая с треском сухие сучья, заставляя бешено и непонимающе метаться сорвавшихся в неурочный час с гнезд птиц. Заполошный их грай пугал, будто птицы с высоты видели что-то приближающееся и страшное – ещё незаметное для людей, замерших на дне бушующего лесного океана. А в шуме общем начал формироваться шум отдельный...

Словно кто-то шел по лесу, как по траве, раздвигая руками столетние сосны на уровне своей груди – так идет человек заливным лугом.

Лесные силы откликнулись на зов Йерикки.

Олег так и не понял, что это было, откуда пришло и куда ушло. Просто фигуру Йерикки на какое-то время закрыла черная непроглядная тень, не имевшая формы и возвышавшаяся над самыми высокими соснами. Потом тень отхлынула – никуда конкретно, растаяла, то ли в воздухе растворилась, то ли всосалась в землю – и Олег увидел Йерикку, стоящего на прежнем месте. Своим обычным голосом рыжий горец окликнул друга:

– Ты чего там прилип? Иди сюда.

– Не-е...– протянул Олег и не узнал собственного голоса. – Ну тебя нафиг, не пойду, – и честно признался: – Я тебя боюсь до поноса.

– Хватит валять дурака, – беззлобно заметил Йерикка. – Идем в Панково.

– Ку-уда?! – Олег поднялся. – Головешки считать?!

– Слушай, – повернулся к нему Йерикка. – Помнишь, я говорил, что отбить Гоймира мы не сможем? И сейчас повторю. А вот сделать так, чтобы его нам ОТДАЛИ – мы сможем. По крайней мере, я на это надеюсь... Если я правильно оценил Чубатова.

– Ты же его никогда не видел, – напомнил Олег удивленно.

– Не обязательно видеть человека, чтобы определить, каков он. Так вот, Чубатов такой же ненормальный, как и мы. Для него сейчас нас одолеть – дело чести. Но в то же время я готов руку отдать, что мы ему интересны.

– Не понял, – признался Олег. – Мы – интересны?! Да он нас на гамбургеры пустить готов!

– Именно, именно, – глаза Йерикки блестели, как глаза сумасшедшего. – Думаешь, он не убил Гоймира потому, что хочет поиздеваться? Нет, и поэтому тоже, конечно. Но Гоймир ему интересен. И мы. Кроме того, ему тошно на этой войне, он наверняка хороший офицер. Я хочу с ним встретиться и поговорить. А в Панково мы идем, потому что там стоит отряд хангаров.

– Ничего не понял, кроме того, что ты спятил, – убеждённо сказал Олег,– Ну пошли.

– Ты меня перестал бояться? – поинтересовался Йерикка, протягивая руку за пулеметом.

– Такой план мог родить только ты, – пожал плечами Олег.

Йерикка засмеялся:

– Думай, он не убьет нас сразу, а там что-нибудь придумаем. Знаешь, я терпеть не могу пресных блюд.

– Ты же не любишь воевать? – подколол Олег.

– Не люблю, – подтвердил Йерикка. – Но вот острые ощущения, грешен, не разучился любить даже после всего, что было. Помнишь, я тебе читал этого, как его... Макар... Макаровича, что ли?

– Макаревича? – переспросил Олег. – Помню, а что?

– А то, что я у него и такие строчки помню:

 
– В бурю лишь крепче руки,
И парус поможет, и киль...
Гораздо трудней не свихнуться со скуки
И выдержать полный штиль!
 

Слегка удивленно Олег смотрел на своего друга.

– Похоже, у тебя второе дыхание открылось, – заметил он. – Теперь ты веришь, что мы сможем победить?

– Многие люди оказались лучше, чем я о них думал, – загадочно отозвался Йерикка. Олег засмеялся и хлопнул его по плечу:

– Идём... – и, помявшись, попросил: – А ты не почитаешь еще стихи? Просто любые?

Йерикка посмотрел понимающе. Кивнул. Подумал несколько секунд...

 
– Знаешь ли ты, что Земля – 
Это тоже звезда? Представь – 
Где-то далеко-далеко
Кто-то глядит в небосвод,
Где средь флотилий звезд
Тихо Земля плывет.
 
 
И говорит: «Взгляни!
Как ярко сегодня светит Земля?
Переливается вся,
Словно из хрусталя!
 
 
Как там, наверно, светлы
Реки, холмы и леса!
Как там сверкает роса!
Как там мерцают стволы!
 
 
Как там на узкие листья ракит
Вечер сиянье льет,
Как там осока блестит
Ночью по краю болот!
 
 
Как там искрится в лугах
Утром жемчужный туман!
Как полыхает в лучах
Днем голубой океан!
 
 
Какое, должно быть, чудо – 
Родиться там, на Земле,
Плывущей в просторах неба,
Сияющей ярко во мгле!»
 
 
Веришь ли ты, что рожден
На звезде?
И что это не сон?
 

– Это написал ты, – убежденно сказал Олег. Но Йерикка грустно улыбнулся:

– Не у одного меня был друг, который родился на Земле, Вольг.

* * *

Йерикка не промахнулся. Да, Панково было выжжено умело и беспощадно. И все-таки среди развалин и пожарищ виднелись два или три целых дома. Возле одного у коновязи стояли кони – хангарские кони.

– Видишь? – шепот Йерикки защекотал Олегу ухо.– Меня не обманули. И эти выжлоки, конечно, самогон пьянствуют и бесчинства нарушают, – Олег хихикнул, покосился не Йерикку и мигнул – глаза у того были веселые и сумасшедшие. – Тут я и отыщу гонца к Чубатову. Ну, Вольг, подумай еще раз.

– О чём? – удивился Олег. Йерикка хлопнул его по плечу.

Похоже, хангары и впрямь гуляли. Снаружи никого не было, а в доме шумели, смеялись и выли песни. Олег пересчитал коней – восемь. «По четверо на каждого»,– подумал мальчишка, ощущая не волнение – а азарт.

Они дошли уже практически до дома, когда дверь покосившейся будки на огороде (тут не было теплых туалетов, как в горских домах) распахнулась и из нее, грозно гремя металлом и затягивая ремень штанов, появился хангар. Постоял и зашагал к дому – точнее, его понесло в наклонном состоянии. Осталось неизвестным, был ли это один из собутыльников или все-таки часовой, потому что Йерикка совершенно спокойно выждал, когда тот, начисто не желая замечать ребят (или приняв их за свой пьяный бред?), приблизился – а потом нанес хангару удар кулаком в подбородок.

Голова наемника дернулась, как шарик на веревочке, послышался отчетливый мокрый треск – и хангар грохнулся наземь. Йерикка переломил ему позвоночник, как сухую веточку.

– Пошли, – позвал рыжий горец, гостеприимным пинком распахивая двери в горницу. Олег шагнул следом, и сразу – чуть в сторону, держа взведенный наган в левой руке.

Внутри пахло блевотиной, самогоном, хангарами и травкой. Йерикка не стал орать или вообще как-то привлекать внимание. В большой комнате стояло несколько столов – очевидно, стащенных сюда со всей веси. За ними, потребляя огненную воду под закусь, сидели семеро козлов, и Йерикка преспокойно опустился за крайний стол, указав Олегу место рядом с собой. Тот сел, но верхом на лавку, поставив на доски столешницы кулак с револьвером. Стол тоже был заблеван, и Олег вдруг ощутил гнев – в любом славянском доме даже стукнуть по столу, с которого ешь, кулаком, считалось оскорблением не только дому, но и богам, и всей Верье!

До хангаров стало доходить, что их компания увеличилась разом на двух незнакомых парней возмутительно славянской наружности. Все уставились на гостей, а двое – потрезвей или наоборот – потянулись за автоматическими винтовками.

– Не надо, – негромко сказал Олег, легонько качнув стволом револьвера и от души надеясь, что его не поймут. Но хангары оставили свои поползновения. Стало очень тихо, и Йерикка, удобно разместившись, заговорил небрежно:

– Можете не волноваться, мы пришли вас не убивать. Мне нужно, чтобы вы убирались вон из веси и сообщили Чубатову, что Йерикка Мечиславич из племени Рыси, братан Гоймира Лисковича, хочет с ним говорить и ждет его в Панково. Ждать будет ровно сутки и надеется на честность офицера при встрече, – Йерикка поднялся на ноги и, холодно улыбаясь, осмотрел хангаров, застывших за столами: – Вот на этом и остановимся, – ровные голосом сказал он. Повернулся и бесшумно зашагал к дверям. Олег тоже поднялся, держа наган в руке и глядя на врагов внимательно и жестко. Револьвер и почти приглашающий взгляд мальчишки действовали на всех достаточно отрезвляюще – ясно было, что у него не заржавеет влепить пулю в лоб любому, кто потянется за оружием.

Но кто-то что-то все-таки пробормотал угрюмо. Пробормотал по-хангарски, Олег не понял и даже внимания не обратил... а вот Йерикка, уже шагавший через порог, обернулся. С улыбкой:

– Зачем же откладывать? – спросил он. – Я здесь и я готов СЕЙЧАС выслушать все, что вы собирались мне сказать потом. Ну?!

С последним словом он точно и быстро опустил руку на рукоять меча, плавным движением вытянув лезвие на вершок – не полированное, но с заточенными до нестерпимого лунного блеска кромками.

– Кто хочет мне что-нибудь сказать, грязь?! – чеканил Йерикка, похожий на волка, оскалившегося у входа в свое логово: – Кто МОЖЕТ мне что-то сказать – с клинком против клинка – ну?!

Это «ну?!» походило на пощечину. Но никто не спешил вставать. Хангаров было семеро... и, бросься они разом... но кому-то надо было бросаться ПЕРВЫМ. Йерикка засмеялся презрительным, холодным смехом – так бы смеялась статуя Ярилы, оживи она:

– У вас нет мужчин! Когда мои предки ходили походами в вашу землю, они не брали с собой воинов – с ними шли дети, которых нужно было научить владеть мечом, и старики, захотевшие поразмять кости! 3а спинами своих господ вы можете лаять громко, но лицом к лицу о воином – вы трусы и убойный скот!

Раздалось визгливое рычание, и из-за стола подскочил плотный, кривоногий усач. Усы его перевивала золотая нить, в руке сверкнула сабля – слабо изогнутая, длинная, с утяжеленным концом, чье лезвие было тщательно отбито, но хранило следы многих ударов, принятых на него. Он что-то лаял в лицо Йеркке.

– Хорошо! – меч рыжего горца вылетел из ножен и наклонился от паха острием в сторону хангара. – Но мне мало тебя одного! Так кто еще хочет царапнуть меня – ну?!

Драться вдвоем – это, конечно, дело другое, поэтому второй желающий нашелся сразу – рослый парнишка постарше славян. Рослый для хагнара, конечно, но уже кривоногий. Олег, не говоря ни слова, встал у косяка, держа револьвер наготове – так, чтобы видеть остальных во время драки.

– Обожаю убивать вас, – сообщил Йерикка, качая влево-вправо мечом. – Обожаю сносить ваши глупые, пустые головы, бархынкем хиррыг аггыз хангар, ха!

Он словно бы не замечал, что хангары расходятся – старший остался на месте, держа сабли перед грудью, а младший двигался вбок, держа саблю над плечом. А тот бросился именно усач, из самого что ни на есть неудобного положения... Впрочем, Олег не устал ничего понять – гулко вскрикнула сталь, выбитая сабля вонзилась в стену, молодой хангар ухнул и согнулся пополам от пинка в живот, Йерикка, подпрыгнув, добавил ему в плечо ногой, и тот задом свалил один из столов.

Олег весело захохотал. Йерикка тоже улыбался, стоя с мечом у ноги – в расслабленной, вялой позе.

Усатый вырвал из стены саблю. Ноздри его раздувались, глаза горели – он бросился на Йерикку, не дожидаясь гриятеля.

Мальчишка изящным движением отбил саблю в сторону, одновременно поворачиваясь, и влепил хангару пинка. Тот выбежал в дверь – Олег еле успел посторониться, прокомментировав:

– Одиннадцатиметровый... Сидеть! – он поднял револьвер. – Ждите своей очереди.

Йерикка обижал молодого, как маленького ребенка. Отбил саблю вниз, потом – вверх. выбивая ее так, что она вошла в балку, а следом пнул хангара в живот, когда тот не нашел ничего лучшего, как прыгнуть за оружием.

– Можешь ещё, – великодушно разрешил рыжий горец, – а то у меня давно лапы для ударов ногами не было... Й-ой! Вы вновь с нами?!

Это относилось ко второму – или первому, как считать – наемнику, который ворвался в дверь, что-то завизжал и метнул в Йерикку табурет. Йерикка пригнулся, в притворном ужасе завопив:

– Мчится на нас Дубыня, выдирает деревья с корнями! Не бей меня! – молнией прянув вверх-вправо, он влепил хангару, ринувшемуся... МИМО него, яблоком зажатой в кулаке рукояти в подбородок. Мелькнули ноги, раздался грохот упавшего тела. Такое Олег раньше видел только в голливудских фильмах,

– Считать?– подал он голос.

– Да они слабенькие, – отмахнулся Йерикка, снова вышибая этим движением саблю у молодого хангара. – Й-ой, извини, не заметил тебя... Ну, подбирай... так... иди, иди сюда... опс! Такова уж твоя Доля, – заключил он, когда сабля воткнулась в пол, а хангар схватился за вывернутую кисть.

Олег смеялся, а в душе был полон ожидания. Йерикка их убьет. Не пожалеет, конечно. Играет, играет, как кот с мышками. Так расчетливо, что мышкам кажется: вот-вот – и спасены...

– Это даже не интересно, – заключил Йерикка. Он больше не улыбался, держа клинок лезвием на ладони – на уровне лица. Усатый тяжело возился на полу. Молодой дышал со всхлипами, бросая на славянина ненавидяще-испуганные взгляды. – Пора кончать... – рыжий горец дождался, пока оба возьмутся за оружие. – Это была Доля... – оба хангара бросились на него с отчаянными, безумными лицами. – А это уже – Рок, закончил он жёстко, глядя в глаза усатому, застывшему буквально вплотную к горцу. Хангар тихо захрипел и подался назад; Йерикка повернул клинок в его солнечном сплетении и спихнул с оружия ногой.

Олег пошарил взглядом и вдруг сообразил, что второй хангар лежит на полу без головы. Как и когда Йерикка успел ударить – Олег не заметил.

– Кто дальше? – Йерикка посмотрел на остальных хангаров, сидевших за столиками, словно статуи.

– И охота вам в такую жару такой фигней заниматься? – спросил Олег. – Пошли, Эрик, они теперь нескоро встанут...

– Да нет, теперь-то я хочу договорить, – ответил Йерикка. – По-моему, и они не все сказали, но я готов выслушать... Ну, можете нападать втроём!

Хангары не двигались.

– Я предпочитаю убивать врагов, но резать скот я тоже умею, поэтому сражайтесь! – крикнул Йерикка. – Ну, трусы?! Иначе – клянусь Дажъбогом! – зарублю вас сидячих и безоружных!

Никто не двинулся с места. Йерикка, презрительно улыбаясь, вытер меч о край плаща и бросил оружие в ножны.

– Ладно, – сказал он, кривя губы, – живите, овцы. И передайте Чубатову, что я его жду. Здесь. Завтра. И пусть он вернет Гоймира, иначе я начну искать и дорогой навалю горы трупов, причем не пожалею никого. Все. Идите... овцы.

Хангары начали подниматься с непонятными лицами. Олег успел только понять это напряжение каким-то чутьем... и увернулся от брошенного кружки!

– Не стреляй! – крикнул Йерикка. – Овцы бросились на волков! – он перевернул стол, и сабля одного из хангаров с хрустом завязла, в столешнице. – А ну – стой, мужики! – Йерикка швырнул в двоих, бросившихся следом, скамью, перескочил через них... – А у нас так! – удар ногой в челюсть отправил еще одного под иконы. – Когда друг гуляет... – Йерикка, перехватил ладонями лезвие сабли, завалил хангара, – ...ему не мешай! Держи этого, Вольг, наружу!

В Олега полетел оглушённый хангар. Схватив его за ворот и ткнув револьвер в ухо, Олег крикнул:

– Их четверо! Справишься?!

– Наружу! – заорал Йерикка...

...Олег выволок по ступенькам икающего пленного, звезданул его в висок рукоятью нагана и повернулся – бежать обратно, но изо всех окон дома неожиданно, с легким хлопком выбив рамы, плеснуло пламя. – Эрик! – крикнул Олег, но не успел даже испугаться. Дверь настежь распахнулась, внутри пламени образовалась черная фигура, и Йерикка спустился по ступенькам. Он улыбался и был цел и невредим.

– Самогона до фига разлили, – сказал он. Олег задумчиво оглядел друга с головы до ног и сообщил:

– А я теперь знаю, на чем держатся все восточные единоборства. На том, что там нет тебя – и маленькие вертлявые люди наивно думают, что умеют драться...

...Ничего съедобного в сожженной веси не осталось. У хангаров были, конечно, запасы, но они погибли в пламени самогонного пожара. Впрочем, чувство голода стало если и не родным, то вполне терпимым, и ребята устроились в одном из домов.

– Думаешь, придет? – спросил Олег. Йерикка, сидевший за столом, нервно зевнул, передернул плечами и сказал:

– Или пришлёт вельбот. Так и так мы услышим.

– Не пойму все-таки, как ты хочешь его уговорить отдать Гоймира.

– Не знаю, – честно ответил Йерикка. – Смотри! Снег...

...За окном в самом деле медленными, плавными, большими хлопьями падал на раскисшую землю чистый, белый снег. Он таял, едва соприкоснувшись с грязью, и земля оставалась черной и вздыбленной... но в воздухе тихо кружились тысячи невесомых белых снежинок, и при виде их весь мокрый черно-серо-зеленый мир войны казался чище и спокойнее...

 
...– Снег лапами мокрыми по щекам нашлепывал.
Мчался по ветру, стоял у фонарей.
Серый и желтый, насквозь промокший,
Он в сумерках земли достичь хотел бы поскорей.
 
 
Всю ночь ветер северный бросал снег по городу – 
Где-то вдоль улицы, а где-то поперек.
Сугробов охапками засыпав окраины,
И лишь к рассвету позднему устал, изнемог.
 
 
День настал белый и тихий, безветренный.
Топорщатся голые деревья и кусты.
На каждой травиночке, на веточке тоненькой
Нагрузли подмерзшие снежные пласты.
 
 
Вокруг все наполнилось пушистыми хрустами.
С морозными скрипами качались провода.
В хрустящей снежной тишине, в скрипучем безмолвии
Порой так и кажется, что это – навсегда.
 
 
Снежинками, хлопьями и мелкою крупкою
Весь день небо щедрое нас осыпало вновь.
Глаза не налюбуются их нежностью хрупкой.
 

Будто бы возникшей из сказочных снов... – Йерикка промолчал и задумчиво добавил: – Так наступила зима... Мама очень любила читать это стихотворение, когда падал первый снег. Никто бы не подумал, что отец купил ее в агентстве... она столько знала и умела... Хай, матта прияс, ку твас арбас йесхатти ту ана васантас?! Йени хима хвалати, вартати ко вартанам – ку спэта васантас?! Ку твас арэма, ку твас аоста? На... на...

– Что это? – спросил Олег, вслушивавшийся в напевные слова. Йерикка закрыл глаза ладонью и глухо ответил:

– Я спрашиваю: мама, где твой мальчик будет искать тебя? Снег вокруг, снег пляшет в воздухе, далеко ушла весна, и ты вместе с ней, твои руки, твое лицо – их нет, нет... Вот так в общих чертах.

Больше Олег не опрашивал. Он сидел и чувствовал, как мокнут глаза, и почему-то совсем не было стыдно, хотя Йерикка отнял руку от лица – его глаза тоже были мокрыми. «Мама, я вернусь, – отчаянно подумал Олег, – вернусь, я вернусь, ты только дождись меня?»

...Мальчики сидели у окна и молча смотрели, как падает снег. Они ждали вельбот... или человека.

Они ждали конца – и то, каким он будет, зависело от такой непрочной вещи, как человеческая честь.

* * *

В пятнадцати верстах к северу, в палаточном городке. Чубатов тоже смотрел на этот снег, шедший над его лагерем.

Ему было скверно. Час назад в гости к нему явился офицер-психолог бригады, принёс с собой две бутылки самогонки – и остался «посидеть». Чубатов выпил не больше стакана – за компанию. Но психолога это не смутило. Остальное он выжрал сам – и не упал, не уснул, скотина (хотя Чубатов очень надеялся, что этот крысеныш, выпускник особо патронированной данванами школы, свалится под стол и задрыхнет.) Но тот упрямо сидел, нес какую-то несусветную хрень, звонил во все лапти и по временам начинал мерзко икать. Чубатов видел, что психологу страшно. Прошлого психолога фоорда горных стрелков N19, чье место занял крысёныш, шлёпнули два дня назад прямо возле палатки, надрезным охотничьим жаканом в затылок. Пуля прилетела со склона холма недалеко от лагеря – посланные туда стрелки обнаружили после долгих поисков обстоятельно оборудованную и идеально замаскированную лежку. Психолог «отличился» при сожжении Каменного Увала, и Чубатов готов был поклясться – пуля прилетела «оттуда».

Но Авдотьев был хотя бы смелым человеком – не откажешь. И отличным стрелком. Нынешний же... Чубатов поморщился. Дело не в молодости. Обоим адъютантам Чубатова было по 18, но один из них вынес контуженного офицера на себе из того страшного ущелья, а второй, трижды раненый пулями горцев, все-таки поднял месяц назад людей в атаку, заставив партизан отступать в лес... Психолог был трус. Он даже тщательно маскировал офицерские наплечники тщательно разложенным по плечам капюшоном. Можешь не стараться, яростно подумал Чубатов, стоя у затянутого пленкой-светофильтром окошка, такое говнище, как ты, ни одна пуля не возьмет. Убивают как раз тех, кто чего-либо стоит. На тебя враг не потратится... но, кажется, потрачусь я, если ты не заткнёшься!!!

–  ...крах их дикарского мира! И я счастлив, что участвую в этих эпохальных боях, которые решают судьбу последнего не приобщенного к великой цивилизация уголка нашего славянского мира!

«Ты участвуешь, – подумал Чубатов уже с насмешкой, – как же! В эпохальных боях, – офицеру стало гадко. – В эпохальных! Двести тысяч против двадцати с небольшим – горских охотников и лесовиков-землеробов! Эпохальные бои! Скажи кому понимающему – уссутся со смеху! Эпохальные...»

– ...недостаточное влияние моральной подготовки. Идея! Солдаты должны воевать за идею! Только идею можно противопоставить врагу, живущему по законам каменного века. После нашей победы мы уничтожим эту заразу, не останавливаясь перед жестокостью, перед кровью...

Чубатов повернулся. Слушать разглагольствования о крови из уст этого гугнивца было смешно и противно. В палатке он воюет лихо. А к себе идти боится, потому что даже сейчас, пьяный, думает о снайпере, который сейчас лежит за камнем или сидит на дереве и ждет. Просто первого попавшегося на глаза.

А психолог что-то все нес и нес о великом будущем, о совместном процветании всех народов континента под справедливым, мудрым к разумным правлением данванов, о том, как вражеские полчища (от еще, где же он их увидал – «полчища»?!) скоро поймут бесперспективность борьбы... и было все это так же бесполезно и тошно, как прокисшая овсяная каша. Поэтому Чубатов прервал его на полуслове:

– А войну эту мы проиграем.

Психолог подавился оставшейся половинкой слова, выпучил глаза, будто перед ним возникла алкогольная галлюцинация. А Чубатов повторил даже с каким-то удовольствием:

– Проиграем.

– Ты... ты... чего? – глаза крысеныша забегали, Чубатов следил за ним со злорадством. – Ты чего... ты меня... проверяешь, что ли?!

– Да ты не зыркай по сторонам, данванов тут нет... Я тебе говорю, что думаю, ты так и прими... – Чубатов хотел добавить «и передай», но удержался.

– Да как же мы можем её проиграть? – психолог медленно приходил в себя.

– Ты лучше мне скажи, как мы ее можем выиграть? – прямо спросил Чубатов. – За счет чего мы ее выиграем? 3а счет техники? Так я тебе как офицер скажу – в этих местах не техникой воюют, а бойцами. А наши бойцы одного хотят – живыми домой добраться. Одними хобайнами воевать будем? И не трещи мне, что у них там, у горцев, беззаконие и дикость. Это у нас – дикость узаконенная. Они там у себя, если подонка видят, то вешают его, а не подводят под его действия психологическую базу для изучения. Если насильник объявляется – они ему хозяйство оборвут, и дело с концом, – скаламбурил Чубатов, – а не условное заключение дают. Если вор отыщется, они ему из племени дорожку покажут – и все. А вместо законов у них, дураков, совесть. Поэтому и нет ни негодяев, ни насильников, ни воров. Дикая земля, понимаешь? Ты ж как сидел в своем Защеканске, так дальше школы нос и не высовывал, а я где только не был – и я тебе так скажу: если и осталось еще на Мире места, где люди по-людски живут – так это вот в этих племенах. Ну, может ещё у анласов, да у лесовиков кое-где, куда мы еще ручки шаловливые не протянули. И будь моя воля – я бы своих сына с женой из вашего цивилизованного рая в эту дикость переправил. Примут без проверки, потому что им Верья велит местью слабому гнушаться.