Текст книги "Я иду искать. История вторая"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

– Погоди, – Олег встал на колено рядом с умирающим хобайном. Тот больше не шептал – он приоткрыл глаза и смотрел на Олега неожиданно злым, яростным взглядом. Молча. И Олег смотрел ему в глаза, не следя за руками... и опомнился лишь когда услышал хлопок, а из раскрывшейся левой ладони умирающего ему под бок, в лужу крови, скатилась граната.

– Получай, сволочь... – выдохнул хобайн. И закрыл глаза вновь.

Безошибочный инстинкт бросил Олега в сторону. Он закрыл голову руками, успев увидеть, как Богдан рухнул, словно подрубленный – ногами к месту взрыва. Коротко ухнуло. Ударило по стенам градом осколков.

– Живой? – спросил Олег, приподнимаясь. Богдан неподалеку поднял фальшвейер:

– А то... Храбрый был, что ни говори!

– Была, – стеклянно ответил Олег. – Это девчонка, – и вдруг он закричал, ударив кулаком по камням: – Да что же это такое, твою мать?! Девчонка! Я снова убил девчонку! – он колотил кулаком в камень, пятная его кровью, и почти плакал: – Я снова убил девчонку, девчонку, девчонку! Да когда же это кончится?! Почему я еще живой?!

Богдан стоял рядом. Он был полон жалости к старшему другу и даже убитой. Славяне всячески оберегали своих женщин и девушек от участия в войне, считая, что это ни в коем случае не женское дело. Но вот их враг, похоже, придерживался иного мнения.

– Не знал ты, – насупленно сказал Богдан, положив ладонь на плечо Олега, – она ж в нас стреляла, что уж...

– Почему я?! – зло ответил Олег. – За что мне такое?! Ведь это – ДЕВЧОНКА! Я ненавижу убивать, я ненавижу эту войну, я себя ненавижу!!!

Богдан сел рядом, заглянул в лицо Олегу. Неловко попросил:

– Да ладно... ну что ты?

Олег спрятал лицо меж ладоней. Вздохнул и тоскливо сказал:

– Как же я домой хочу...

– А то, – ответил Богдан. – В обрат пойдем?

– Веди дальше, – Олег встал на ноги...

...Дальше по словам Богдана все время надо было идти прямо, и младший двинулся следом за Олегом, который перебрался в центр коридора. Богдан шел по левой стене и думал: «А верхом-то еще гроза не ушла, – он взглянул на тяжелую громаду потолка, невидимую, но ощущавшуюся всей своей каменной толщей. – Про что там Вольг раздумался? Й-ой, не свезло ему – девку убил...– он вгляделся в спину друга, который шагал впереди. – А вот идет он, да и не помыслит, что я его люблю. Не помыслит, не знает, а я и не скажу никогда, потому... так потому, что глупо с языка звучит. Девкам так-то говорят, ну – родным еще, не другу. Может стать, он знает, то ж правда – люблю. Не то что родителей, не то что... – он даже про себя не осмелился назвать имя ЕЕ, – не то! Иначе вовсе...».

Олег не думал ни о Богдане, ни даже об убитой девчонке. Он устал – и думая об этом и о том, насколько несправедлива жизнь. Он не хотел убивать. Он устал и от этого. Все растворилось в кровавой грязи. Вместо романтики пришло суровое и неумолимое осознание НЕОБХОДИМОСТИ происходящего, ВЫСШЕЙ необходимости. Той самой, ради которой жгут города, и подписывают смертные приговоры, которая пугает правозащитников из теплых кабинетов – и которая СУЩЕСТВУЕТ.

Пока они УБИВАЮТ – данваны НЕ ИДУТ дальше.

Собственно, только это и осталось важным. Да еще то, что надо рассказать Йерикке...

...Они оба допустили ошибку. Всего одну – но и ее было достаточно на этой войне. Олег посмотрел влево, где ему почудилось ответвление. Оно там и БЫЛО! Но Олег, уставший уже хронически, раздраженный, думающий о другом – решил, что видит тень скального выступа. А Богдан просто был невнимателен – он полагался на Олега и не помнил этого коридора, потому что в прошлый раз его не заметил.

Олег ничего не успел осознать.

* * *

Олег очнулся довольно давно, вот только глаз не открывал. Сквозь плотно сжатые веки он видел режущий белый свет, как от софита. Лопатками и затылком чувствовал стену – бугристую, холодную... Сперва ему казалось, что он связан, но потом дошло – просто не шевелятся ни руки, ни ноги, ни шея. И он совершенно ничего не помнил. Шёл по коридору, Богдан следом – и вдруг...

И вдруг – он здесь.

«Перелом позвоночника, – с ужасом подумал мальчишка, – кранты... Сдохну здесь...»

И только потом до него дошло – голоса. Не только свет, но и голоса – два совсем мальчишеских, один уже юношеский, «подломившийся». Громко говорят на городском диалекте... или по-русски? На какое-то мгновение подумалось – он попал в аварию, все, что было – бред...

– Как ты мог допустить, чтобы второй бежал?!

– Этот старше, опасней, я выстрелил в него...

– Надо было бить широким лучом?

– Перестань, ты же знаешь – на них действует только направленный удар, это тебе не толпу на Строод разгонять...

– Этот очнулся?

– Не должен, паралич на час гарантирован, а прошло всего минут двадцать.

– Сам говоришь, что на них слабее действует. Его надо допросить.

– Его убить было надо, что он может сказать?

– Кто они такие? Откуда? Зачем пришли?

– Случайно, от грозы прятались, вот и все. Это вообще не наше дало.

– А если этот – волхв?!

– Волхвы так глупо не попадаются.

– По-всякому бывает. Допустить ошибку сейчас, когда мы узнали наконец, где эта проклятая Дорога – это смерти подобно.

Олег открыл глаза – без стонов и симуляции шока. Руки и ноги по-прежнему не работали, и почти все существо мальчишки заполнил безнадежный страх. Не за себя, нет...

Он в самом деле лежал под переносной лампой – на полу в пещере. На ящики – небрежно брошены постели, на другие, составленные как стол – бумаги, лежит ноутбук... На «столе» сидел рыжий, как Йерикка, парнишка помладше Олега. Рядом, опираясь заведенными за спину руками о стену, замер худощавый длинноволосый парень – ровесник Олега. И около входа, сложив руки на груди – юноша лет 17, с жестким лицом командира. У всех троих на поясах висели пистолеты, более серьезное оружие лежало на постелях.

– Доброе утро, – с легким ехидством сказал юноша. Олег, облизнув губы, кашлянул и глуховато ответил:

– С добрым... – голос показался чужим.

– Кто ты такой? – спросил вновь старший.

– Ребята, – вместо ответа сказал Олег, – вы же славяне. Вы же люди. В этой дороге – надежда для целого народа. Для вашего народа. Данваны всех выморят. Поймите же вы это!

Он не мог найти слов. Он понимал – надо найти, допустить, чтобы все решилось до конца, не справедливо, и без того – что честного в произошедшем: после десятилетий поисков на Дорогу наткнулись одновременно и он – и поисковый отряд. Олег повторил:

– Поймите...

Они переглянулись. И одновременно уставились на Олега.

Вот что отличало их от горцев и даже лесовиков. Сейчас Олег понял это, потому что впервые увидел, лицо хобайна не в боевой обстановке.

ГЛАЗА. Цвет, разрез – все было знакомое, славянское. Неславянским был залитый во взгляд стылый свинец. У горцев глаза от ненависти загорались темной синевой – словно через драгоценный камень пропускали живой свет.

Шесть свинцовых дул смотрели на Олега. И он горько сказал:

– Сволочи вы...

Страшно не было. Было очень и очень обидно.

– Убей его, – сказал старший рыжему, – он нам и правда не нужен.

Потом во лбу старшего открылась аккуратная дырочка, плеснувшая струйкой мозга и крови – и он повалился на ноги Олегу, лежавшему, как сноп.

Богдан прыгнул, в пещеру, держа «вальтер» обеими руками на уровне глаз – так учил его стрелять Олег. Пистолет грохнул еще дважды – рыжий повалился с ящиков, как куль с мукой – тяжело и мягко. Но в тот же миг длинноволосый ударом кулака, прянув к Богдану, вышиб у него пистолет и схватил с ящиков листовидный тесак, одним движением стряхнув с того ножны – и тут же ударил.

Богдан не успел, добраться до меча. Он отразил удар камасом, и два клинка вновь столкнулись со скрежещущим лязгом. Длинноволосый был выше, он наступал, рубя сплеча – в какой-то момент его тесак концом грубо воткнулся в левое бедро горца и змеей отдернулся, нанеся широкую рану.

Не сразу Олег понял, что Богдан подставился специально – выиграв мгновение, он обнажил меч – и снес руку хобайна вместе с тесаком ниже плеча.

Этому горских мальчишек учить было не надо – принять рану и достать врага.

Но и хобайна ковали из той же стали, хоть и другие кузнецы. Он не закричал, не посмотрел на кровь, струйками брызнувшую из обрубка, даже в лице не изменился. Левой рукой он схватился за клапан пистолетной кобуры, надеясь успеть сейчас сделать то, на что в начале боя не хватило времени.

Стремительным круговым махом Богдан отрубил ему голову, и хобайн рухнул на пол, успев вытащить оружие на треть.

– Вольг! – Богдан метнулся к лежащему с виноватой улыбкой другу, не обращая внимания на кровь, стекающую в кут по ноге. А рыжеволосый, поднявшись из-за ящиков, держал в руке пистолет. Правая рука у него висела безжизненно...

– Сзади! – крикнул Олег, и Богдан метнул камас даже не обернувшись – в полуприсяде, через плечо, левой рукой. Рыжеволосый словно бы окаменел. Потом начал медленно валиться назад с умиротворенным лицом, стреляя из пистолета в пол – ракетные пули плавили камень, и кислый запах, плыл по пещере.

– Что с тобой?! – Богдан стащил в сторону с ног Олега убитого хобайна.

– Парализовало, – поморщился Олег и пояснил: – Двигаться не могу, пройдет где-то через полчаса... Вот что, слышишь? – сказал он так, словно Богдан был далеко и мог не услышать: – Иди отсюда. Ищи наших. Скажи Йерикке – пусть заглянет в тот коридор, где мы с тобой встретились, он поймёт там, что к чему... А я отлежусь и догоню вас...

Не верил Олег в это – но Богдана надо было отослать. Между тем тот ответил абсолютно естественно:

– Поволоку волоком. Уж как-нибудь...

– Не валяй дурака, блин! – прикрикнул Олег. – Я на полпуда тяжелее тебя, а с оружием и прочим – вообще, да и ранен ты...

Последнее он говорил, уже когда Богдан волок его, обвешавшись своим и Олеговым оружием и снаряжением. Тащил, сопя и что-то бормоча. Потом – уже с «порога» – очередью долбанул по ящикам, раскурочил ноутбук и зло сообщил:

– На добрую память.

Тащить Олег было тяжело – ясней ясного по дыханию. Кут у Богдана отчетливо чавкал, и он часто отдыхал.

– Перевяжи, – попросил Олег во время очередной остановки, – ведь свалишься.

– Ага, – благодарно сказал Богдан, садясь, – я разом...

– Слушай, – воззвал к нему Олег, пока Богдан бинтовал ему ногу, – ну тут-то под стеночкой меня и оставь...

– Не лезь, и так тяжело, – попросил Богдан. Хотел еще что-то добавить, но по коридору прокатилось отдаленное и явственное:

– Догна-а-ать!

– Так, – выдохнул Олег. И заорал на Богдана, который поспешно затягивал ремни кута: – Пошёл на х... !

– Кусай за х... !– огрызнулся Богдан подхваченным у Олега же выраженьицем. – Поехали еще...

– Да бесполезно же! – простонал Олег, но Богдан уже волок его, а в отдалении отчетливо стучали торопливые шаги сразу нескольких бегущих, и эхо множило их. – Беги, дурак!

Богдан упал, выругался. Снова подхватил Олега, поволок еще несколько саженей... Оружие, снаряжение, парализованный друг – все это вдруг превратилось в неподъемную тяжесть. Пальцы соскальзывали с плеч и ворота Олега, словно с намыленного стекла.

– Испробуй двигаться, Вольг! Ну разом? – горячо, почти остервенело, попросил он.

– Не... могу-у-у-у...– Олег чувствовал, как по всему телу от нервного напряжения выступил пот. Но тело – сильное, послушное, ловкое – не повиновалось мозгу. – НЕ МО-ГУ...

– Вольг! – Богдан оставался рядом, он всматривался в коридор. – Ну испробуй! Ты же можешь, ты все можешь, коли пожелаешь-то!

– Не мо-гу... – прохрипел Олег, плача от отчаянья и бессилья. – Бе-ги...

– Сгинешь, коли не сдвинешься! – кричал Богдан.

– Иди, – вдруг спокойно ответил Олег. – Вое к черту. Пусть так. Ты только скажи Йерикке, что я просил, это важно.

Богдан осекся, и наступила тишина... но лишь на миг. Потом он сорванно закричал, задыхаясь от ярости:

– Умереть хочешь?! Добро – умирай! Умирай, что ж! Да вот не один ты умрешь! Меня-то разом тоже сведешь!

– Ну что ты плетешь?! – с усталым, раздраженным отчаяньем спросил Олег, вслушиваясь в шаги – уже не бегущие вдали, а близкие и осторожные. – Что ты...

– Вот то! Коли ты не пойдешь – так и мне оставаться! Вот разом одно возле тебя и умру!

– Зачем тебе помирать-то?! – Олег плюнул в сторону. – Ну зачем, дубина?!

– Да затем, что друг я тебе! Вот затем, что как брат ты мне! Пойдешь или нет?! Пойдешь?!

Эти крики и мольбы были до идиотизма нелепы. Олег не видел липа Богдана, но хорошо его себе представлял – отчаянное, умоляющее. И – ВЕРЯЩЕЕ. Он верил в Олега, верил Олегу до такой степени, что не принимал доводов разума.

Олег промолчал. Но, промолчав, он, насилуя свое тело, собрал в кулак всю волю, всю злость на мускулы, сейчас похожие на тряпки. Ему казалось, что он тянет себя из бездонного болота.

И парализованные мускулы... ЗАДВИГАЛИСЬ, подчиняясь человеческой воле. Хрипя и задыхаясь, Олег начал шевелиться – трудно и жутковато на вид, как некое насекомое без ножек. Потом Олег поднялся на четвереньки, тяжело помотал головой. И начал подниматься дальше.

Но слишком медленно. Бегущие лучи фонарей заметались по стенкам.

– Беги... – вновь попросил Олег. Богдан дернул щекой и, встав на колено, поднял автомат. Олег, проклиная слабость, потянулся за своим, ухватил со второй попытки: – Дурак ты, Богдан...

– Пускай... – не отводя глаз от лучей, Богдан улыбнулся. – Теперь уж поровну...

– Ладно... – ответил Олег, удобнее устраивая автомат. – Стреляем, как только нас осветят, понял?

– Понял...

Фонарей было восемь, Олег сосчитал их машинально. Ну ладно, подумал, целясь, Олег, уж я постараюсь так сделать, чтоб и вам эта Дорога не досталась – выкусите!

Но стрелять не понадобилось. В который уже раз за последние часы диспозиция сменилась молниеносно и радикально. В коридоре с грохотом разорвались две ручных гранаты, а следом подали голос два «дегтярева» – так густо и с такого расстояния, что Олег едва успел, сообразить: в их положении самым лучшим будет вжаться в пол. Довести эти полезные сведения до Богдана он не успел, но тот и сам сообразил, что лучше не пытаться встревать в сражение.

Которое, впрочем, ограничилось несколькими секундами. Даже если Олег и Богдан добровольно согласились бы сыграть роль приманки – не получилось бы лучше. В лучах так и сяк светивших с пола фонарей шагали по стенам тени – причудливо-исковерканные, и из этих теней родился Йерикка. Тогда Олег, испытывая огромное облегчение, сказал с пола:

– У меня есть новости. Выслушаешь?

Вместо ответа Йерикка обнял его и сказал:

– Живой.

* * *

Олег потом часто думал, как им повезло, что разведчики хобайнов не доложили о находке сразу – то ли хотели это сделать лично, не полагаясь на связь, то ли ждали, пока соберется весь отряд, то ли еще что – но факт оставался фактом. Но тогда – пока они с Йериккой вдвоем шли коридорами, и Олег еще часто останавливался, не в силах до конца прогнать усталость, а рыжий горец торчал рядом – вежливо молчал, но всем своим видом показывал ерундой занимаемся... так вот, тогда Олег ни о чём не думал. Так бывает – ломишь по дороге много-много часов, и в конце концов даже не остается в голове мыслей кроме одной: сейчас дойду и – все. Олег молчал, когда Йерикка спросил, увидев радужное сияние, что это такое. Молчал, когда Йерикка приглушенно ахнул, войдя в коридор многоцветного огня. И только когда Йерикка обернулся к нему с открытым и перекошенным ртом, с глазами, безумными от надежды и какого-то ужаса – только тогда Олег махнул рукой:

– Входи в любое... только далеко не отходи.

И Йерикка канул за одну из радужных пленок. А Олег сел под стену и закрыл глаза. И не испытывал ни радости, ни удовлетворения, ни гордости, ни восторга – ничего не осталось, сгорело все. Тело словно бы плыло в невесомости, мягко гудело в ушах, и шли на него неясные фигуры, чьи шаги гулко отдавались в коридорах. Одна из фигур наклонилась и коснулась плеча Олега – тогда он разлепил веки и встал, с трудом вспоминая, кто он и где находится. Пришлось уцепиться за выступ стены, чтобы не упасть.

Йерикка плакал. Второй раз в жизни Олег видел на его глазах слезы – первый раз был, когда они готовились умирать над морем на скалах... нет, и тогда не видел, только слышал. Слёзы текли из глаз Йерикки, и он не вытирал их с широко раскрытых, остановившихся глаз. А Олег смотрел на него смущенно и устало и больше всего боялся, что сейчас друг начнет говорить высокие слова...

– Ты спас всех нас, – голос Йерикки звучал не высокопарно, а тихо и потрясённо. – Ты подарил нашему народу новую жизнь... Теперь мы будем жить, потому что к нам вернулся Перун Защитник и спас своих братьев от гибели...

Вот тут Олега тряхнуло конкретно...

– Что? – недоверчиво и хрипло спросил он. – Я не врубился – как ты меня назвал?

– Перун, – просто и уверенно ответил Йерикка и, достав меч, протянул его, держа левой рукой за конец лезвия, Олегу рысеголовой рукоятью вперед. – Перун, ты пришел, и Беда закончится теперь...

– Эрик, – попросил Олег тихо, – пожалуйста, не зови меня так. Мне... страшно.

– Но как тебя называть? – удивился Йерикка. – У тебя больше нет племени – каждое племя будет гордо назвать тебя своим родичем. Везде, где есть славяне, о тебе станут петь былины – о том, как вернулся Перун в образе мальчишки с далекой Земли, и сражался плечом к плечу со своими братьями, и страдал, как они, и получал раны, как они, и их боль была его боль – а потом он спас свой народ, как уже было давно...

– Эрик, – с отчаяньем взмолился Олег, – не надо, ты сейчас чужой совсем! Ну какой я Перун, какой я бог?! Мне просто повезло, и тебе могло повезти...

– Не бывает везения, – возразил Йерикка. – Мы искали Радужную Дорогу полвека. И враги наши искали. Нашел – ты – Перун.

– Не зови меня так! – закричал Олег.

– Хорошо, – покорно согласился Йерикка. Именно – ПОКОРНО СОГЛАСИЛСЯ. И не опустил свой меч.

Тогда Олег взялся за лезвие ниже рукояти. И потянул меч на себя, с болью и радостью ощущая, как острейший клинок рассекает ладонь. Между пальцев побежали алые струйки, капли упали на камень у ног мальчишек.

– Это кровь человека, – твердым голосом, не обращая внимания на боль, сказал Олег.

Правой рукой Йерикка перехватил лезвие ниже пальцев Олега и остановил меч. По выемке дола скользнула змейкой красная струйка – уже его, Йерикки, крови капнула со скругленного конца, который он выпустил.

– Я человек, – сказал Олег, выпуская меч тоже и держа руку, с которой цедились то капли, то ниточки, на весу.

Лицо Йерикки стало знакомым. Он вонзил меч в трещину пола между собой и Олегом, спросив с улыбкой:

– Что, трудно быть богом?

И протянул окровавленную руку над вызолоченной рукоятью.

Две залитых кровью ладони сомкнулись в пожатии над мечом – на рукоять, клинок и камень упали уже смешанные капли.

Не меньше минуты мальчишки стояли, глядя друг другу в глаза... – нет. Не мальчишки, а воины. Они чувствовали, как унимаемся боль... но это было не все, что ощущали они. Чувство очень похожее (только более сильное!) – на Огниву, которую берешь у дерева... теплый поток...

Когда руки разжались, от глубоких параллельных ран не осталось и следа – у обоих.

– Эрик, – попросил Олег, – когда, будешь докладывать... там, кому нужно... не говори, что это я нашел. А то и правда начнут былины слагать, монументы при жизни возводить... Не говори, хорошо?

Йерикка не ответил. Вместо этого он внимательней всмотрелся в лицо Олега – словно пораженный неожиданной мыслью:

– А твоя Земля?!

– Третья справа, – чуть повернул голову Олег.

– И ты?!.

– И я.

– А теперь?!.

Вместо ответа Олег положил протянутые руки на плечи Йерикки и уткнулся своим лбом в его лоб.

* * *

К 15-му груденя (ноября) войска данванов, понеся в боях тяжелейшие потери, ценой неимоверных усилий, вытеснили основные силы славян из Древесной Крепости, Длинной, Мертвой, Оленьей и Лесной. Примерно десятитысячная славянская армия собралась на линии Белое Взгорье – Перунова Кузня; в тылу врага еще действовали пять или шесть чет. До того, как снег закроет все перевалы, оставались считанные дни. Сосредоточив до 70% войск у Перуновой Кузни, данваны 18-го числа начали атаки перевалов – предприняли последнюю попытку дальнейшего наступления...

«...Братья, мы погибаем, – сигналил огонь в рассветном сумраке. – Братья, враг идет, превосходя нас стократно. – Братья, мы погибаем, братья, мы погибаем. Братья, на помощь. Все, кто еще может держать оружие – к Перуновой Кузне! Братья, мы погибаем, но не сдаемся. Братья, братья, братья...»

Огонь на склонах Перуновой Кузни было видно издалека...

...Три трупа были найдены в снегу возле камней. Их нашел Ревок – внезапно остановился, коротко свистнул, махнув рукой. Все подбежали к нему.

Убитые горцы лежали среди рассыпанных на снегу гильз, за валунами, из-за которых отстреливались, приняв свой последний бой.

Йерикка подошел к лежащему за крупнокалиберным ДШК парню. Убитый уткнулся лицом в снег у треноги, левой рукой закаменев на рукоятке. Из стиснутой в кулак правой высовывались высохшие былки вереска. Пулемётчика подорвали гранатой... Йерикка перевернул убитого,угрюмо сказал, не поворачиваясь:

– Орлик.

Оба других были убиты выстрелами в голову – во время перестрелки. Оттуда, где они лежали, хорошо просматривался пологий силон, и легко можно было себе представить, почему Орлик решил остаться именно здесь.

– Так остальные-то где? – Гоймир озирался в поисках трупов.

– Отход он прикрывал, – ответил Резан. – Не напороться бы... пока.

– Идемте, – поторопил Мирослав. Все знали, что в чете Орлика – его старший брат Борислав. Среди убитых его не было – и он еще оставался жив, когда Горд встречал Орлика, а потом рассказывал об этой встрече.

...Ушли недалеко. Не прошло и минуты подъема пологим склоном, как впереди послышались выкрики, ругань и остервенелый лязг стали. Всё то, что по традиции сопровождает рукопашные схватки.

Остановившись, горцы переглянулись. И, не сговариваясь и не дожидаясь приказов, бесшумно заспешили вперед, пригибаясь к камням.

Путаясь в вереске и утопая в снегу, за грудой камней рубились люди. Четверо горцев, встав в кольцо, отбивались от двух десятков спешенных хангаров и горных стрелков. Под ногами сражающихся, в подтаявшем от крови снегу, лежали двое горцев, пятеро хангаров и двое стрелков. Еще один хангар полз в сторону, запрокинув оскаленное, застывшее лицо – из бедра хлестала кровь. Другой, сидя в снегу, подвывал, зажимая ладонью перерубленное правое плечо – меж пальцев выбегали веселые, яркие струйки. Четверо хангаров караулили лошадей, а в кольце горцев лежал, скорчившись и держась окровавленными руками за голову, пятый из мальчишек.

Это был остаток четы Орлика.

Резан первым молча вытянул из ножен меч. Йерикка спросил:

– Берем в клинки?

– А то... – процедил Гоймир, обнажая меч и камас. – Всё развлечемся... Этих, у коней – тишком, еще кто палить вздумает, а уж там...

– А там ясно, что твой день, – прервал его Резан. – Пошли...

Олег, уже несколько секунд ощущал буквально непреодолимое желание драться. Рефлекс... Самое простое решение при виде врага – убить его, сразу и на месте. Бросок – и ощутить, как меч с хряском рубит чужака, увидеть, как валится мертвый разоритель, пришелец...

Похожие в своих плащах на странных бесшумных птиц, горцы скользили вперед, замахиваясь камасами. Часовые рухнули, даже не вскрикнув, но захрапели, забились кони, и хангары со стрелками – те, кому не хватило места вокруг тесно сплотившихся славян – обернулись навстречу приближающимся прыжками горцам.

Кто-то режуще, пронзительно засвистел. Кто-то заулюлюкал.

– В клинки!

– Рысь! Бей!

Резан прыгнул в воздух, словно подброшенный катапультой. Обеими ногами ударил двоих в грудь, полетел с ними наземь... Окруженные при виде помощи обрадовано заорали, стуча камасами по мечам. Олег успел заметить среди прочих Борислава, которого немного помнил, и подумать, как повезло Мирославу...

Кривоногий хангар рубанул Олега поперек груди – руки и тело сработали автоматически: нырок под кривое лезвие, удар сзади по спине, где слабее броня – изо всех сил! Тело хангара изогнулось, из судорожно открывшегося рта выплеснулась кровь. Олег отскочил назад и в сторону, ища взглядом нового противника.

На Йерикку насели трое. Олег рванулся ему на помщь... и замер, разинув рот. В помощи Йерикка не нуждался. Больше того – словно и не заметил напавших на него. А Олег тоже не заменил толком, что, собственно, Йерикка сделал. Просто один хангар стоял без головы, другой – валился на спину с рассеченной от ключицы до солнечного вместе с панцирем грудью, а третий – с изумлением провожал взглядом летящую в воздухе правую руку с куском плеча. Йерикка прыгнул вперед, отбивая штык, направленный в живот Святомиру...

Второй противник Олега – молодой стрелок – оказался куда опасней хангара. Он ловко отбивал, удары меча и камаса прикладом и стволом винтовки, то и дело умело выкидывая вперед штык, с которым Олегу совсем не хотелось знакомиться ближе. Разозлившись, Олег отскочил, вдвинул камас в ножны и пошел вперед, рубя обеими руками – сделав ставку не на меткость, а на силу удара. За последние месяцы он, несмотря на нерегулярное питание, недосып и напряжение, как-то резко прибавил в силе и сам это замечал.

– Хах!.. Хах!.. Хах!.. Хах!.. – зло выплевывал Олег, шаг за шагом тесня стрелка.

Бледное лицо в капельках пота качалось перед ним, прилипли ко лбу выбившиеся из-под шлема волосы. На секунду мелькнула мысль – крикнуть ему, чтоб бросил винтовку. Не бросит. Да и что потом? Резан первый снесет ему голову – уже безоружному, к славянам, которые служат данванам, горцы беспощадны.

Кто ты такой, парень? Где ты родился и жил? Почему пошел на службу к врагу? Что заставило тебя, чем обидели твои братья с северных гор? Или ты поверил какой-то лжи? Или хотел разом заработать?..

...– Хах!.. Хах!.. Хах!.. Хах!..

...Нет, я ничего не имею против ТЕБЯ. Но я ненавижу ту силу, что надела на тебя эту форму, дала в руки эту винтовку, настроенную на твою биочастоту, и послала в бой. Я ненавидел ее всегда, эту силу. Просто раньше я не сталкивался с ее открытыми проявлениями и не понимал своей ненависти. Она была таким же словом, как «дружба», «любовь», «верность» – и, как эти слова, обрела, плоть лишь тут, на войне...

...– Хах! Хах!..

...Врут, что человек бывает бессилен перед обстоятельствами. Выбор есть всегда. Я мог уехать на юг и, может быть, был бы уже дома. Я мог бы и потом – не столь давно! – покинуть Мир. А ты мог бы сейчас сражаться с нами плечом к плечу. Раз ты здесь – значит, ты виновен. Даже не передо мною, нет. Перед своим Миром. Перед моим Миром. Перед нашим Миром. Какую судьбу несешь ты ему на своем штыке, которым так ловко владеешь?!.

...Ты уже почти один, парень, и мои друзья добивают тех, кого, может быть, звал друзьями ты. Ты видишь это? Видишь... И хочешь отомстить, я это чувствую по твоему лицу, по силе и стремительности ответных бросков. Ты уже не жить хочешь, а заколоть хотя бы одного врага – меня. Жаль, но я дерусь лучше тебя, парень. Я дерусь лучше...

...– Хах!

Олег отступил, в сторону и назад. Стрелок выпустил винтовку, склонил голову набок. Ноги его подломились куда-то вперед и влево, он неловко сел в вереск, в потоптанный снег, поднеся левую руку ко лбу. Потом бесшумно упал на спину – по волосам текла кровь.

На войне не бывает обманутых. Обманывают лишь того, кто сам хочет обмануться.

И нет на войне невиновных. Виновны все. И те, кто делал, дураков, манекенов из этих ребят... и даже из хангаров. И они – охотно и быстро поверившие в сказку, в сказку о рае без памяти, о том, что проще и лучше ни к чему не стремился и ничего не хотеть.

И мы. Потому что мы нашли самый простой выход. Как всегда – самый простой и самый быстрый выход. Убивать – вместо того, чтоб попытаться открыть им глаза.

Утешает лишь то, что мы все-таки виноваты меньше. Мы никому не обещали рая – и раз люди вышли защищать нашу жизнь, не дожидаясь обещаний – значит, не так уж плоха эта жизнь.

И разве наша вина в том, что не получается без убийства дать отпор тем, кто покушается на наш мир... Мир? Много раз пытались – и в истории Земли, и здесь, наверное, да и на других планетах – точно. Выходили навстречу с Библией... или со сборником статей экуменистов, или там Бердяева какого-нибудь... Таких рубили и стреляли, даже не выслушав. И с особенным наслаждением – безоружного убивать легче...

Поэтому мы вышли с мечами и автоматами. А говорить начнем потом – для тех, кого заставим считаться с нами.

Это ужасно. Но что поделать, если получается ТОЛЬКО ТАК?

А вину – ее мы возьмем на себя... Не переломимся под ее грузом, вынесем ее тяжесть, как вынесли в этих горах тяжесть войны...

* * *

– Так оно и стало, – Борислав в последний раз бросил, камас в снег, выдернул его и аккуратно вытер плащом. Глаз не поднимал, все вокруг смотрели сочувственно. Тяжело рассказывать о поражении и гибели друзей...

Горцы находились на склоне Кузни. Место было не самое удобное – холодный ветер резал лица и полировал лед, с которого давно сдул весь снег, слышалась в отдалении перестрелка, а внизу, в долине, на юго-западе, легко различалось движение врагов по дорогам.

Раненый саблей в голову Свет спал. Его брат Денек сидел над ним, закинув ноги спящего краем своего плаща. Данок и Святослав – двое других уцелевших из четы Орлика – сидели рядом, плечо в плечо,

– Как станете? – спросил Гоймир. Борислав ласково провел рукой по волосам приткнувшегося к нему Мирослава, оглянулся на своих и ответил:

– А бери нас с собой, князь-воевода. Бери да и веди туда, где бой. Сгинем, не то победим – так вместе, хватит розно войну воевать.

Гоймир не задумался даже – кивнул. Над чем тут было думать.

– Тринадцать человек – это уже похоже на чету, – обрадовано заметил Йерикка, хлопая Борислава по плечу. Тот ответил тычком в бок.

Олег зевнул. Объединились – и хорошо, а он хотел спать. И, наверное, улегся бы, выбрав место потише и завернувшись в плащ, но заметил, что Ревок слушает плейер, а там вспомнилось – Йерикка слушал на нем классную группу... как же она называлась? «Уличный полк», вот как! Он наклонился к Ревку:

– Что слушаешь? «Полк»?

– Угу, – Ревок открыл глаза.

– Дай, а? – попросил Олег. Ревок охотно снял наушники:

– А бери.

Олег прицепил наушники. Музыка и слова не были похожи на музыку той песни, которую он слушал перед страшным походом по скалам, слова – тоже, но что-то роднило их... Безжалостная пластика мелодии и холодная определенность слов, говорящих о единственном достоинстве человека – мужестве. От песни странная дрожь пробегала по коже, словно меч уже был в руке, и блестели рядом клинки друзей, а впереди – сабли врагов... И все было определённо – в который раз уж...