Текст книги "Я иду искать. История вторая"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

– Готов, – отметил Твердислав. – Ты что, Йерикка?

– Ранили, – прохрипел тот. – Посмотри...

Твердислав задрал на нем куртку. Осколок угодил точно в шрам раны, полученной Йериккой в начале лета в бою около тела Ломка – и сидел под самой кожей. Твердислав извлек его пальцами.

– То и добро.

Мальчишка неподалеку все еще дергался, но уже по-неживому. Сверху съехал Олег, поставил винтовку, взял автомат, отщелкнув предохранитель на автоматический огонь:

– Все, пошли. Богдан, сука!

– Все-все-все, я уж не сплю, – Богдан сел с закрытыми глазами, взял свой АКМ и кассету с оставшимися выстрелами к подствольнику.

– А глаза закрыты, чтоб не так страшно было, – пояснил Твердислав. – Тридесять восьмая...

– Тридцать шестая, – возразил Олег и был послан у него же перенятым матом:

– Пошел на ...!

– Кусай за ...! – буднично ответил он.

– Вельботы! – Йерикка, зашипев от боли, перевернулся на спину и, уперев приклад ДП в землю, начал долбить в пару короткокрылых «'корытец», заходивших на удар от солнца. Под плоскими белёсыми брюхами вспухли облачка – и в нескольких местах веси поднялся дым. К вельботам потянулись трассы крупнокалиберных пулеметов, они заходились, но бронированные лохани, быстро маневрируя, дали еще пуск, а потом, поливая все и вся из ливневых установок, ушли прочь.

– Ракету бы сейчас! – зло сказал Йерикка и, меняя магазин, повернулся на живот. Куртка у него на спине вымокла от крови. – Ну, идите, идите сюда!

С этим призывом все были согласны. По крайней мере, в бою не засыпаешь.

Горные стрелки были уже шагах в ста пятидесяти. Так близко они еще никогда не подходили! Два танка горели, но остальные ломились напролом, давя трупы своих же и почти непрерывно стреляя из всего бортового оружия. Пехотинцы группировались за ними.

– Не могу достать! Не могу достать! – орал Олег, поливая ближний танк струями пуль из АК103, словно водой из брандспойта. Отчаянье заставило его разрядить подствольник, но тромблон танковую броню не взял, конечно. – Твердислав, сожги его! Ну же!

– Годи... годи... годи... – Твердислав возил окровавленной рукой по рукояти РПГ7. – Два-то всего счетом и осталось, знаешь ведь...

Бамм! Танковый снаряд, зарывшись в землю, поднял на дыбы здоровенный кусман земли. Олега присыпало (не первый раз за эти дни) и, пока он отрывался (точнее – откапывался, чтобы оторваться), танк с пехотой, группировавшейся за ним, подошел совсем близко. Он перевалил линию обороны, и было видно, как его жирно блестящие гусеницы выхлестывают из-под себя ошметки того, что только-только было живыми людьми.

Пятнадцать саженей. «Тандем» ПГ7ВМ на расстоянии в полтораста саженей пробивает пятидесятисантиметровую броню вместе с добавочной защитой навесного экрана.

– Пригнись! – свистнуло пламя, Олег вжался в землю, успев увидеть, как в солнечной вспышке разлетаются осколками куски брони, штопором свиваются, срываясь с креплений, плитки навесных экранов... – Хвостом в рот, в тык, по голове! Богдан, выстрел, шевелись! Идет, сука-а!!!

Танк с развороченным у носа правым бортом, изрыгая жидкое пламя и снежно-белую пену, продолжал идти. Оба его пулемета стреляли. Йерикка стрелял тоже – по пехоте, бегущей следом. Богдан с очень спокойным лицом заряжал лежащий на плече Твердислава РПГ последней гранатой.

– До хрена же было «мух»! – заорал Олег. – Где «мухи»?! «Мухи» где?!

Двое с пулеметами, поливая все очередями, выбежали из-за танка. Твердислав выстрелил снова – обоих в куски разнесло сорванной броней, танк остановился окончательно. Теперь он горел капитально – весь нос был объят жирным пламенем.

– Через низ уйдут, сволочи! – крикнул Йерикка. – В днище люки!

– Это мы читали! – и Олег швырнул под днище танка ребристую «лимонку». – Вот так! Пехота за танком, Эрик!

– Припечет – сбегут, или зажарятся, – хладнокровно отозвался рыжий горец, – на выбор.

– Еще один! – закричал Богдан возбужденно. Все разом повернулись – второй танк шел к ним через развалины сгоревшего дома, ломая обугленные брёвна, как соломинки и подминая, кроша в пыль саможженый кирпич.

– Мать...– тихо сказал Олег. И пошарил, как во сне, вокруг рукой. – Я говорил – «мухи»...

Огромная, плоская и от того казавшаяся низенькой башня танка была повернута. Он бил по веси снова и снова. Танкисты несомненно видели группу мальчишек возле клуни. И так же несомненно поняли, что у тех нет ничего серьезного.

– Бей по приборам! – Йерикка, положив пулемет на колено, резанул по броне. Олег присоединился к нему.

– Й-ой! – Богдан сложился пополам и скатился вниз, в яму клуни. – О-о... – мальчишка зажимал правое бедро. Олег бросился выволакивать его. Оставаться в яме было смерти подобно – танк наедет, сделает два оборота... и Богдан никогда не выберется из могилы, о которой шутил несколько дней назад только погребен он будет заживо. Олег тащил Богдана, тот, стиснув зубы, помогал руками и ногой, но они срывались... Йерикка, лежа на краю ямы, стрелял вновь и вновь...

– Уходи! – закричал Олег. – Уходи, раздавят! Уходи нахрен отсюда! – но тот лишь дёргал окровавленной спиной, и Олег понял, что Йерикка никуда не уйдет, и закричал отчаянно, умоляюще: – Эрик, дурак, живи! Уходи! Живи, скотина!

«Да-да-да-да!» – соглашался «дегтярь», но Йерикка не слушал свой пулемет, он лежал наверху и стрелял, стрелял в приближающуюся броневую махину. Олег видел, как он сменил диск – спокойно, ловко – дернул затвор и снова ударил огнем.

Олег взвалил Богдана – рывком! – на плечи и, застонав от напряжения, взобрался наверх. Тут же упал – не от тяжести, стоять было опасно.

– Глянь...– захрипел Богдан. Лицо его исказилось.

Сбоку от танка появился Твердислав. Он встал в рост и движением всего тела бросил на корму связку из трех РКГЗ. Мелькнуло тугое, скатанное в яркий ком пламя взрыва, Твердислав дернулся, чтобы броситься в сторону, но правая сторона, танка толкнула его, подминая, как манекен...

– Я-а-а-а!..– бессмысленно и страшно завыл Олег, хватаясь за автомат. Гусеницы танка повернулись, выхлестнув что-то влажное, яркое – и машина застыла. Олег бросился к ней, но Йерикка успел раньше. Он ударил прикладом в висок полезшего из носового люка механика и, едва распахнулся люк на башне, бросил туда гранату.

Твердислав полз в сторону, запрокинув белое с зеленью лицо, и Олег подбежая к нему, чтобы помочь встать. Твердислав двигался, мотая головой, как собака с перебитым хребтом, и следом за ним тянулось что-то мокро-грязное, а сам мальчишка казался слишком... слишком...

Слишком КОРОТКИМ.

Олег остановился, как вкопанный. И сглотнул удушливый ком.

Твердислав казался короче, потому что это мокрое и грязное было остатком его ног, размолотых до самых бедер. Кое-где сквозь грязь весело били ручейки крови.

– Вольг, – глаза Твердислава были спокойными, он облизнул губы, – добей меня. Скорее. Часом не больно мне, но вот станет больно...

– Нет-нет-нет... – попятился Олег, мотая головой. Это было трусливо и даже подло, но то, о чем просил Твердислав, было выше его сил!

Твердислав открыл рот и закричал, колотясь затылком о землю. Вместе с кровью потекла, бурая жижа... Прибежавший Йерикка оттолкнул Олега и, выхватив меч, ударил им сверху вниз в горло кричащего мальчика, а потом, обернувшись, хлестнул Олега по щеке:

– Ты что, спятил?! Ты...

– Ре-бя-та-а-а-а!!!

* * *

Сразу пятеро стрелков выскочили из-за горящего танка, как черти из адской подворотни. Они предпочли не гореть и не бежать, а атаковать растерявшихся горцев. У Богдана заел автомат. Выстрелами из «вальтера» он свалил одного, но тут же был вновь вынужден укрыться в родной клуне и звать на помощь старших мальчишек.

Олег нажал на спуск подствольника, забыв, что он разряжен. Йерикка поступил умнее – бросил во врагов гранату и сам рванул вперед, строча из пулемета; навстречу ему выскочили двое. Высоченный стрелок ударил по «дегтярю» ногой и замахнулся на горца штыком. Олег вскинул свой автомат, чтобы срезать врага, но на него сбоку прыгнул второй – с ножом в руке. Сбитый ударом тела, Олег рухнул наземь.

Упав, он перекатился через плечо и, оказавшись на четвереньках, поймал руку противника с ножом, пнул его в колено и швырнул через себя – нож полетел в грязь. Олег навалился сверху на упавшего, ничком врага и, хрипя от ненависти, всем весом своего тела и злости вдавил его лицо в жижу на земле – и держал до тех пор, пока тщетно пытавшийся сбросить мальчишку стрелок, не перестал дергаться.

Йерикка, сидя на корточках, стирал грязь с пулемета. Его противник лежал на спине, лоб заливало синюшное пятно, глаза были закачены под веки.

Дым от горящих танков мешал смотреть, но, судя по звукам, атака захлебнулась. Олег, ругаясь, извлек Богдана из ямы и перевязал сильно кровоточащую, но не опасную рану в бедре. Йерикка,стоя над телом Твердислава, медленно сказал:

– Он погиб, как герой, бедняга... Два танка сегодня. Спас нас всех...

– Похороним его? – спросил Олег. Спать не хотелось, но мальчишка знал по опыту – сейчас схлынет напряжение, и...

– Пожалуй, – Йерикка кивнул на снарядную воронку неподалеку.

Олег поднял убитого друга. Друга? Нет, пожалуй. Своими друзьями в чете он мог назвать Йерикку, Богдана... ну, еще – Гостимира. Просто этот парень был ОДИН ИЗ НИХ. Может, и не друг. Но боевой товарищ, погибший своем посту.

Твердислав был легче, чем при жизни, хотя с мертвецами вообще-то наоборот. Олег бережно опустил его в воронку, не замечая, что пачкается в крови. Закинул, лицо убитого остатками его плаща. И кутами начал сгребать землю в воронку.

– Погоди, – подошел Йерикка с лопатой, бог весть где взятой, – я быстрее.

Он еще не успел закончить свою работу, когда из веси прибежал мальчишка – он тащил котелок тушеного с овощами мяса, а за плечами – аж четыре одноразовых американских М72А2. Бухнув все это добро наземь, он сообщил:

– Принес, вот.

– Где ты раньше был?! – вдруг взорвался Олег, сжимая кулаки. – На десять минут раньше, и... а теперь – видишь?! – он в осатанении ткнул в сторону засыпанной воронки. – Там мой друг лежит! Он танк гранатами взорвал! Гранатами, потому что траханых РПГ...

– Будет, что он-то виной? – угрюмо спросил Богдан. – Есть станем лучше... Да и ты садись, – обратился он к хмурому парнишке.

Одних лет с Богданом – но мельче, босой, в куртке на голое тело, висевшей мешком, и подвернутых штанах, мальчишка был голоден, если судить по тому, как он ел. Горцы же снова начали засыпать, но по всей линии опять зашумело, залязгало – начиналась атака, и не с кем Олегу было спорить, какая по счету...

– Так, – Йерикка прикрыл кастрюлю трофейной каской, – потом доедим... Молодые люди, дым меня раздражает, предлагаю выдвинуться за эти горящие гробы.

– Принято единогласно, – Олег вытер ладони о траву и подхватил все четыре РПГ.

Они перебежали под прикрытием дыма саженей на двадцать вперед и залегли среди перепаханной земли рядом с тремя лесовиками. Олег только теперь заметил, что мальчишка поперся следом за ними – он нес «архар» убитого Твердислава, обоймы рассовал в глубокие карманы куртки.

– Шел бы ты к родным, домой, – уже беззлобно посоветовал Олег, раздвигая трубы РПГ для стрельбы.

– Я из Панкова, – мальчишка нахмурился сильнее прежнего, потом с каким-то вызовом взглянул на Олега: – Сообразил, городской?

– Въехал, – пожал плечами Олег. Собственно, ему было плевать – в веси, возможность погибнуть была не меньше, а то, что мальчишка решил умереть с оружием в руках, не заслуживало ничего, кроме одобрения.

На этот раз Олег опоздал со снайперкой – пока пробирались на новую позицию, враг оказался уже на дальности действительного огня из автоматов.

– Две танка, еще две машины, две скорострелки, двести сажен!– выкрикнул Богдан.

– Подпустим на семьдесят, – решил Йерикка.

Олег выпустил навесом по пехоте два тромблона. Один из лесовиков молча сунулся лицом в приклад своего карабина – пуля угодила ему в левое ухо. Одна из машин, объезжая широкую воронку, подставила бок – Богдан выстрелил почти мгновенно из РПГ и со смехом отбросил использованный выстрел; машина загорелась, пехотинцы-десантники посыпались через люки...

– Беречь для танков! – предупредил Йерикка. Но один танк уже горел – его подожгли откуда-то слева. Сперва загрохотал АГС, его поддержал второй, но тут же пара вельботов, вырвавшись откуда-то из-за деревьев, начала утюжить позиции.

– Сволочи! Ах, сволочи! – застонал Йерикка, перекосишись. Олег его вполне понимал. Вельботы безнаказанно и красиво ходили над позициями – когда же они ушли, то АГС больше не подавали голоса.

Потом все начало куда-то подниматься, взлетать – и рухнуло...

...Олег очнулся оттого, что его кто-то целовал и при этом зачем-то бил кулаком в грудь. Мальчишка открыл глаза – и увидел над собой Богдана. Тот заулыбался и что-то сказал, но Олег не понял, что. Его стошнило. Отплевываясь, он попытался сесть, но Богдан придавил его к земле:

– Лежи, что ты!

Только теперь до Олега дошло, что бой идет, и вообще, наверное, прошла минута, а то и меньше. И ещё – что Богдан делал ему искусственное дыхание

– Жив? – раздался голос Йерикки. Олег приподнял голову. Йерикка стрелял из-за выброшенной взрывом земли. Рядом с ним отстреливался лесовик. В паре шагов – мальчишка. Второго лесовика не было видно.

– Живой он! – весело откликнулся Богдан, хватая автомат. – Ты лежи, лежи одно, – он коснулся плеча Олега, и бросился к остальным.

– Танк, танк! – заорал лесовик, хватая РПГ. Олег повернулся на бок, нашарил автомат, сменил почти опустошенный магазин и пополз вперед.

Танк был саженей за двадцать. Еще ближе двигалась легкая машина, возле нее бежали и стреляли солдаты, Олег видел их лица, нашивки на форме и даже цвет глаз. Лесовик выстрелил из РПГ, но танк шел... и лесовик встал на колено, подхватывая вторую «трубу», а потом – упал, упало то, что выше пояса, срезанное очередью пулемета. Олег достал из мешанины посеченных кишок склизкую трубу и выстрелил в танк. Одновременно Богдан выстрелил во вторую машину и поджег ее. Олег тоже попал, но танк шел, хотя пушка его молчала, и из дыры в маске валил дым. Зато пулеметы захлебывались, и гусеницы мощно взрывали землю, гипнотизируя Олега – он хорошо помнил, как они обходятся с живым человеком и сейчас чувствовал, что готов бежать, ноги напряглись против воли. Вскочить и бежать. Бежать, бежать, пока не стихнет за спиной этот тупой, мощный лязг, заполнивший собой весь мир! На месте остаться помогло трезвое понимание – стоит оторваться от земли, и он будет тут же убит.

Мальчишка скручивал каким-то тросом три противотанковые гранаты и брикет тротила – с трудом удерживая на весу четырехкилограммовую связку. Олег не сразу понял, зачем он это делает. Понял, лишь когда взглянул в лицо паренька – упрямое, злое, с черными на белом пятнами веснушек, но в то же время вдохновенное. Поняв же, заорал:

– Дай сюда! Я поползу! – но мальчишка, вывернулся почти из самых рук, больно звезданул Олега босой пяткой в глаз и выкатился из-за земляного холма. Полежал, перевернулся на живот и быстро, ловко пополз, вжимаясь в землю.

– Стой! – Олег рванулся за ним, но Йерикка дернул его назад:

– Прикроем его!

В самом деле – пехотинцы сообразили, что к чему. Но три ствола размели мальчишке дорогу. Он на секунду задержался у подбитой машины, поправляя свою связку, махнул рукой горцам и пополз дальше.

– Он же не сможет ее кинуть, то тяжко, – прошептал Богдан.

– Он не станет ее кидать, – тихо ответил Йерикка.

– То как? – расширил глаза Богдан. Вместо ответа Йерикка обнял его за плечо и, помедлив, сказал:

– Смотри, горец, как надо умирать.

Мальчишка поднялся в рост в шести шагах перед носом танка. Видно было, как пули прошили его насквозь, а потом он упал под гусеницы, вскинув над головой руки со связкой, ударившей по броне.

Олег, Йерикка и Богдан видели, как мальчишку разодрало в куски гусеницей... а потом сверкнуло пламя – ослепительно-магниевое, не гранатное. Подброшенная сдетонировавшей боеукладкой, башня танка взлетела и закувыркалась прочь, вращаясь, как тарелочка-фрисби...

– Имя-то его как? – спросил. Богдан. – Как имя-то его?!

И тогда Олег оказал слова, которые десятки раз слышал на Земле, но не воспринимал всерьез – они были далекими, эти слова, они не имели отношения к его, Олега, повседневности... а сейчас вдруг придвинулись, дохнув в лицо сталью, гарью и кровью, сделавшись близкими... Олег сказал:

– Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен... Что еще тебе, Богдан?

Интерлюдия: «Вальс Гемоглобин»

 
Из серых наших стен, из затхлых рубежей нет выхода, кроме как
Сквозь дырочки от звезд, пробоины от снов, туда, где на пергаментном листе зари
Пикирующих птиц, серебряных стрижей печальная хроника
Записана шутя, летучею строкой, бегущею строкой, поющей изнутри.
 
 
Так где же он есть, затерянный наш град? Мы не были вовсе там.
Но только наплевать, что мимо, то – пыль, а главное – не спать в тот самый миг, когда
Придет пора шагать веселою тропой полковника Фосетта,
Нелепый этот вальс росой на башмаках нести с собой в затерянные города.
 
 
Мы как тени – где-то между сном и явью, и строка наша чиста.
Мы живем от надежды до надежды, как солдаты – от привала до креста.
Как расплавленная магма, дышащая небом, рвется из глубин,
Катится по нашим венам Вальс Гемоглобин.
 
 
Так сколько ж нам лет, так кто из нас кто – мы так и не поняли...
Но странный сей аккорд, раскрытый, как ладонь, сквозь дырочки от снов все ж разглядеть смогли —
Так вслушайся в него – возможно, это он качался над Японией,
Когда последний смертник запускал мотор над телом скальпированной своей земли.
 
 
Ведь если ты – дурак, то это навсегда, не выдумаешь заново
Ни детского сна, ни пары гранат, ни солнышка, склоняющегося к воде,
Так где ж ты, серый волк – последняя звезда созвездия Иванова?
У черного хребта ни пули, ни креста – лишь слезы, замерзающие в бороде.
 
 
А серый волк зажат в кольце собак, он рвется, клочья шкуры оставляя на снегу,
Кричит: "Держись, царевич, им меня не взять, держись, Ванек! Я отобьюсь и прибегу.
Нас будет ждать драккар на рейде и янтарный пирс Валгаллы, светел и неколебим, – 
Но только через танец на снегу, багровый Вальс Гемоглобин".
 
 
Ты можешь жить вскользь, ты можешь жить влет, на касты всех людей деля,
Мол, этот вот – крут, а этот вот – нет, а этот, мол – так, ни то и ни се.
Но я увидел вальс в твоих глазах – и нет опаснее свидетеля,
Надежнее свидетеля, чем я, который видел вальс в глазах твоих и понял все.
 
 
Не бойся – я смолчу, останусь навсегда Египетским ребусом,
Но только, возвращаясь в сотый раз домой, засунувши в компостер разовый билет,
Возьми и оглянись – ты видишь? Серый волк несется за троллейбусом,
А значит – ты в строю, тебя ведет вальс веселою тропой, как прежде – след в след.
 
 
Рвись – не рвись, но он не пустит тебя, проси – не проси.
Звездною фрезой распилена планета вдоль по оси.
Нам теперь узнать бы только, на какой из двух половин
Будет наша остановка – Вальс Гемоглобин.  [15]15
  Стихи О.Медведева


[Закрыть]
 

* * *

– Я все равно пойду.

Йерикка молча смотрел в глаза Олега. Землянин выглядел, как оживший мертвец, поднявшийся из могилы ради одного-единственного дела. А у Йерикки просто не было сил спорить. Силы все уходили на то, чтобы быть чуточку бодрее остальных. Да и дела были скверными, – мягко сказано. Во время атаки вельботов погиб Бодрый, лично лежавший за АГС. Хмур, узнав о гибели брата, ушел, сел над его телом и никому не давал не то что хоронить, но и просто к нему приблизиться. А тут ещё этот придурок решил идти и вытащить Милка. Как будто то, что валяется вокруг без числа и погребения, не было еще недавно людьми! Полверсты через поле, то, что атака может начаться вот-вот, собственная усталость – все это не трогало Олега. Похоже, он и не слышал, что ему твердил Йерикка – глядел, себе куда-то в землю отсутствующими глазами, иногда вытирал, рукавом мокрое от дождя лицо, развозя по нему грязь. А потом сказал – как припечатал:

– Я все равно пойду.

Йерикка плюнул с досады:

– Иди, – разрешил он. – Иди, может, там тебя уже ждут.

– Один с топором и двое с носилками, – оказал Олег. Улыбка, которой Йерикка уже долго не видел на лице друга, и странные слова удивили рыжего:

– Что? – спросил он.

– Это у нас в школе так говорили, – пояснил Олег. – «Иди-иди, тебя там уже ждут. Один с топором и двое с носилками.»...

...Ни автомат, ни меч, ни даже камас Олег с собой не взял. Вообще ничего, кроме револьвера. Все остальное помешало бы проползти полверсты. Была глубокая ночь – не стемнело ничуть, но атаки, прекратились. Как надолго – никто не взялся бы сказать, но про себя Олег решил, что в случае чего отсидится в какой-нибудь «коробке».

Сейчас он полз в грязи среди трупов. Кое-где было чисто, но в большинстве мест убитые лежали валом. Четырёх, а то и девятидневной давности – и свеженькие. В давнишних уже вовсю хозяйничали черви, чувствуя себя, как дома. А погибшие недавно походили друг на друга, как две капли воды – той воды, что, казалось, вместе с кровью смыла с них и жизнь...

Олег переползал через них так же равнодушно, как через канавы или бугорки. Он в сущности никогда не боялся трупов. А тут, на войне, перестал испытывать к ним какое-либо вообще чувство. Смерть выключала человека из жизни, превращала его в... камень, в деревяшку, имевшую вид человека, но не более. Во что-то столько же далекое от человеческого мира, как эти вещи. Жаль только, что нельзя прихватить у убитых врагов оружие...

...Танк, в котором сидел Милок, был взорван собакой-смертником. Экипаж, очевидно, сумел спастись, но кругом лежали трупы пехотинцев. Олег подполз к носу и облегченно поднялся на ноги. Тут его было видно лишь со стороны своих.

На броне танка кое-где собралась прозрачная дождевая вода. Мальчик плеснул ее себе в лицо, стукнул кулаков по металлу – он отозвался коротким мягким стуком. Монолит... Олег заглянул в открытый люк механика – никого. Упершись ладонями в края, Олег полез внутрь.

Он раньше был в танке – когда воинская часть устраивала для школьников «день открытых дверей». Сейчас его поразил контраст между утилитарной теснотой Т-80 и почти роскошью этой машины. Но ни кондиционеры, ни мягкие кресла, ни красивая обивка не спасли танк от гибели.

Через внутренний люк он просунулся в башню. И сразу же увидел Милка.

Оба башенных люка были открыты, внутри – светло. Милок лежал на ребристом полу, свернувшись калачиком и уткнув лицо в колени. Одной рукой он все еще сжимал винтовку, другую выкинул над головой. Светлые волосы слева почернели – пуля попала над бровью, Олег видел серое, точно пеплом присыпанное лицо.

Мальчишка не знал, зачем приперся сюда. Милка он знал не лучше и не хуже, чем полторы сотни других мальчишек племени. Может быть, это был всего лишь протест – неприятие беспамятства, поражающего людей на воине...

Убитого легче всего было бы через нижний люк, но его заклинило взрывом. Олег потащил горца через люк механика, попутно думая, как волочь его через поле.

Он уже выбрался наружу сам и наполовину выволок труп, когда услышал хрипловатый, но спокойный и уверенный голос:

– Бог помощь, сосед. Ты чего дохлятину ворочаешь?

Холодея, Олег обернулся.

И умер, умер сразу, умер на месте.

Потому что они стояли за танком – так, чтобы их нельзя было достать со стороны веси. Оба казались грозными, из-за тяжелых жилетов о наплечниками и круглых шлемов, не касок, скрывавших почти всю голову. Широколицый мужчина с ливневым пулеметом – он говорил – был старше, с усталым и надежно-уверенным лицом. Второй – года на четыре постарше Олега – держал мальчишку под прицелом автомата, его лицо выражало нервозность и азарт. Новичок. Хобайны. Раньше их тут не было – встало Стрелково поперёк горла, лучших своих прихвостней данваны сюда бросили... Эти мысли вихрем пронеслись в голове Олега, как уже не имеющие к нему отношения. Если даже он успеет (а он не успеет!) выхватить револьвер – выстрелить ему не дадут. И Олег прислонился спиной к холодному, мокрому танковому носу. Странно, непреодолимо захотелось спать. Он зевнул, получилось судорожно...

Старший непонятно посмотрел на мальчика, на полувыпавший из люка труп. Спросил вдруг:

– Брат? Или товарищ?

– Любовник, – зло ответил Олег. (На злость силы еще оставались, удивительно!). – Стреляй, хватит болтать, – и добавил; – Сволочь, охвостье данванское...

– Он еще лается! – возмутился молодой. – Шлепнуть его и делу конец... – он двинул стволом автомата с узкой щелью формировки потока, нажал клавишу спуска (и Олег умер второй раз...), но старший его остановил:

– Погоди... Горец ты? – спросил он Олега.

– Я с Земли, – с вызовом сказал Олег. – Слышали про такую?

– А он? – хобайн кивнул на Милка.

– Горец.

– Значит, друг... Давай, тащи его. И ползи отсюда.

Молодой хотел что-то сказать, но потом пожал плечами и промолчал. Олег внимательно посмотрел на хобайна, сказал:

– Врага надо убивать там, где встретишь. Это закон.

– Славу свою добывай в бою, – ответил хобайн. – Это тоже закон. Зачем убивать безоружного?

– Это за вас другие делают, – не отвел глаз Олег.

Потом он повернулся и потянул на себя Милка. Он все еще ждал выстрелов.

Но они не прозвучали.

* * *

– Хобайны? – спросил Гоймир задумчиво. – И наряжены полно?

– Да, – кивнул Олег. С усилием поднял голову после кивка.

Гоймир покусал кожу краги. Глаза у него закрывались, словно железные шторы без противовеса.

– Так то значит – брать весь готовятся, – сказал он. – Одно – как? И нам что быть? Вон, – он кивнул на Ревка и Яромира, сидевших неподалеку. Они замерли, привалившись к каменной стене, вытянув ноги и безучастно глядя перед собой, – то видел? Часом спать можно, а они-то не спят. Нет мочи уснуть. А кто еще разное несет, с места на место безделком бегает, патроны перебирает... Другие уж так уснули, что огнем жгли – мычат, а не проснутся! Всем часом выспаться нужно, хоть часов шесть. Так не дадут они нам те часы!

– Дураки будут, если дадут, – подтвердил Олег. А Йерикка вдруг сказал задумчиво:

– Я боюсь, что они не только не дураки, но еще и умнее, чем мы думаем.

– Ясни, – сказал Люгода. На забинтованной голове Касатки оставались открытыми лишь рот и глаза, Люгода громко дышал.

– Они знают, что мы не спим пятые сутки. Шесть часов, чтобы выспаться, они нам не дадут. А вот час-полтора, чтоб ЗАСНУТЬ – дадут вполне. И проснемся мы в плену... или в вир-рае. А что до хобайнов – так их данваны с вельботов прямо в весь высадят, как они с Медведями тогда поступили.

– Нельзя давать ребятам спать, – Олег чувствовал, что едва ворочает языком.

– Так ты и сам спишь одно, – безо всякого укора оказал Гоймир. – Мы все засыпаем. А если кто и нет – тот на малое дело не годен, куда воевать... Хоть четыре-то часа, пусть, и не шесть! – он выругался и ударил по грязи кулаком.

– Ну что же, выход один, – Йерикка встал, подпираясь пулеметов. – Пусть спят ребята, сколько можно. А мы потом разбудим тех, кого получится.

– Хороший выход, – Олег встал тоже. – Пошли бродить. На ходу я пока еще не спал.

Они с Йериккой отошли шагов сто, и рыжий горец сказал, кладя руку на плечо Олега:

– Ты крепкий. Я бы не поверил, хотя Крук мне рассказывал, что твой дед тоже всех удивлял... Но ложился бы ты спать. Ты не воевода...

– Ты тоже, – улыбнулся Олег...

...Ударившись лбом в стену, Олег проснулся и потер ушибленное место, пробормотав:

– Впредь не зарекаться...

Весь дрыхла. Кто где мог и уже часа два. Если и будет атака, то только сейчас...

Шесть больших вельботов шли к деревне под прикрытием двух более мелких, ощетинившихся стволами машин. Олег тупо смотрел на них – силуэты, плывущие через дождь. «Вот,» – бухнула мысль, мальчик перехватил автомат удобнее, сел у плетня и уснул...

...Йерикка сумел собрать полсотни человек. Горцев среди них не было ни одного – женщины и дети лесовиков, которые все-таки худо-бедно спали. Он рассчитывал расстрелять вельботы, когда они зависнут для выброски десанта по канатам. И никак не ожидал, что большие машины с ювелирной точностью сядут прямо в улицы!

Рыжий горец понял, что это – смерть. Люди, казавшиеся неловкими из-за брони и снаряжения, побежали в улицы быстро и ловко. На редкие выстрелы они отвечали лавиной огня из ливневого оружия, ракетных ружей и дробовиков, снаряженных гранатной картечью – таких «стволов» у обычных данванских рабов не было. Причём огонь был такой плотности, что можно было подавить вражескую группу, а не одинокое ружье. На спящих хобайны не обращали ни малейшего внимания – или просто не могли отличить их от убитых, хотя вряд ли; на лицах Йерика различал маски тепловых сканеров.

Он застрелил троих. И видел, как убили еще стольких же. Но за этих шестерых убитых врагов отдали жизни тридцать семь лесовиков. Женщин и детей. С оставшимся – их было не более десятка – Йерикка отступил к импровизированной больнице, где находились раненые.

Тут он получил неожиданную помощь. Человек пятнадцать раненых, превозмогая боль, взялись за оружие, среди них был и Морок. Пробовал встать Краслав, но его сил хватило лишь доползти до порога, где он и остался лежать, задыхаясь от бессильных слез.

Кольцо наступающих сжималось. Йерикка никому не молился. Он только проверил, выведено ли наружу кольцо закрепленной под курткой и рубахой гранаты. Внуку старого князя и сыну казненного данванами подпольщика нельзя попадать в руки врага живым. Когда припрет – он выдернет это кольцо.

И, может быть, через несколько лет в племени Рыси – далеко отсюда – родится мальчик, который вырастет похожим на него, Йерикку.

Он очень хотел в это верить.

Но подлая память, которую он обрел, живя в лживом и безжалостном городе, подсовывала коварные строки...

 
А время уходит... Куда?
Может – в вир-рай,
Где звезд свёт колюч?
А может быть – просто
Идет в никуда?
И мы – в никуда...
 
 
Не по звездному мосту,
Который – над нами
В лохмотьях туч.
Не в вечную жизнь,
А для вечного тлена.
 
 
Не в звездную высь,
А просто – под землю,
Не чтобы вернуться – 
А так вот, навечно.
Могилы сомкнутся,
И в Верью нет веры...
 

– Замолчи, – прошипел он, прогоняя голос, и повел стволом, выцеливая первую расплывчатую фигуру врага.

Пусть – не похожий. Пусть. Лишь бы родился. Родится – значит, племя останется жить. Ради этого стоило умереть.

* * *

Олег не хотел просыпаться. Он не желал возвращаться в шумный, грохочущий мир, в эту войну, в эту смерть. Он спал – и спать было прекраснее всего, что он знал в жизни.

Мешал только Голос. Он бился в клетках сонного мозга, как рев тревожной сирены. Он кричал и звал.

«Вставай! Да вставай же, подонок, мразь, трус! Надо драться! Ты слышишь – идет бой! Встань, мальчишка, ничтожество! Это предательство – спать! Предательство – спать!»

«Отстань, – отбивался Олег, – я хочу спать, и я не желаю, чтобы мне указывали, что делать! Я...»