Текст книги "Я иду искать. История вторая"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

– Часом бы одно в свои корыта влепили, – мечтательно заметил Холод.

– Слишком далеко, – равнодушно ответил Олег.

– Й-ой, а что б тебе те сморкалки из своей винтовки достать?!

– Теоретически – можно, а практически – я не до такой степени хорошо стреляю. Я не Карл Хичкок[35]35
   Американский снайпер времен войны во Вьетнаме. Однажды убил вражеского посыльного на расстоянии 2,5 км. – наверное, рекорд прицельного выстрела на дальность.


[Закрыть].

Холод не успел спросить, кто это. Не выдержали нервы одного из горцев – загрохотал «утес», но тут же заткнулся: наверное, Гоймир надавал ретивому пулеметчику по шеям. Однако, огонь со стороны врага неожиданно прекратился. Вместо этого из мощного усилителя понеслась отборная брань вперемешку с угрозами, посулами и пакостными обещаниями. Потом их сменили вежливые предложения о сдаче с намеками на массу благ в плену. Потом неожиданно зазвучали песни – на городском диалекте. Олег таких не слышал, но похожие ему уши прожужжали на Земле... Их смысл сводился к словам «любовь-морковь». Горцы слушали, критиковали и лениво спорили, записи у них, или энтузиастов находят. Кое-кто погорячее принялся было отругиваться, но плюнул – вопить долго на таком расстоянии не мог даже обладающий луженой глоткой.

К вечеру дела стали вовсе паршивыми. С севера подул холодный ветер. Облачность он не сдул – наоборот, тянул и тянул новые груды туч, громоздившиеся друг на друга – но температура упала до минусовой. Море в жутком здешнем приливе билось с громом о берега, и корабли в отдалении раскачивало на волне. Разводить костры было не из чего, да и опасно. Ветер, холод и невозможность согреться могли довести до исступления кого угодно. Несчастные мальчишки, забиваясь в малейшие выемки на своих постах, жались друг к другу и укутывались плащами. Кое-кто добрался до крепкого вина, прихваченного из Черной Пущи – этим вроде бы стало теплее, зато начало клонить в сон, и Гоймир с бранью метался между постами, рискуя подхватить пулю, тормошил, пинал, взывал к чести, воле, предкам и богам...

Около часа ночи, в темноте, Олег добрался до «командного пункта», находившегося под каменным козырьком. Несколько человек спали у дальней стены этого жалкого убежища, подобрав ноги и укрывшись плащами. Гостимир, сидя у обрыва с фонариком в руке, зажигал и гасил его, прикрыв глаза и чуть покачиваясь – слабая надежда, что, может быть, кто-то окажется в скалах, кто-то увидит, кто-то ответит, чем-то поможет...

Гоймир сидел на большом валуне и ел, пользуясь метательным ножом, холодные консервы из банки. Он обернулся на шаги, и Олег вздрогнул, увидев незнакомое лицо – всего за несколько часов князь похудел, щеки втянулись вокруг глаз легли черные круги. Краги Гоймир зажимал между колен, пальцы его были лиловыми от холода. Однако, теплоты не прибавилось и в нём самом:

– Случилось что? – спросил он сухо, жестом предлагая Олегу сесть.

– Ничего. Просто решил посмотреть, все ли тут у вас в порядке, – Олег как мог удобно устроился на указанном валуне.

Гоймир скривился, будто хватил кислого. Потом сказал негромко, но очень зло:

– Вяжешься – одно девка продажная на ярманке.

Олег не разозлился, хотя горец явно этого ожидал. Только грустно посмотрел на Гоймира, и тот вернулся к консервам, жестом предложив их Олегу. Тот помотал головой, встал и подошел к Гостимиру. Гостимир спал сидя, продолжая нажимать кнопку давно севшего фонарика.

– Проснись, телефонист.

Гоймир открыл глаза:

– То ли резать нас пришли?

– Горный юмор, – сказал Олег, услышав, как фыркнул Гоймир. – Будь здоров, – сказал он, не поворачиваясь и вновь обратился к Гостимиру:

– Фонарь у тебя не пашет.

– Все одно – не видит никто, – серым от усталости голосом ответил тот и протянул фонарь Олегу. Мальчишка несколько раз встряхнул цилиндрическую коробку, приговаривая:

– Вам ничего сложнее меча доверить вообще нельзя...

Гостимир немного взбодрился и даже начал что-то отвечать, а тут и фонарь загорелся. Олег, возвращая его хозяину, признался вдруг:

– Мне все время в голову разная чушь лезет. Типа: «Умираем, но не сдаемся!»

– То добрые слова, – отозвался Гоймир. Гостимир уже вновь уснул, нажимая на кнопку, а Гоймир запулил банку консервов – пустую – по камням и повторил: – Добрые...

Кто-то из спавших зашевелился и поднялся, откинув плащ – это оказался Морок. Не открывая глаз, он отошел в сторону, сделал свои дела и вернулся на место. Без него там уже оккупировали прогретое пространство, но Морок поступил просто – свалился сверху, и его приятели, ворча, и не просыпаясь, вынуждены были раздвинуться. Еще несколько судорожных телодвижений – и все успокоилось.

Олег отвел свой взгляд от спящих и обнаружил, что и Гоймир смотрел туда же – бездумно-внимательно.

– А то и жалеешь, что повязал себя с нами? – опросил он с издевкой, переводя взгляд на Олега, тот спокойно ответил:

– Не надо... Как говорил один мой знакомый – в бою на принятие решения даётся только три секунды. Всё, до чего додумаешься потом – лажа... Я свое решение принял очень быстро... Что собираешься делать?

– Молиться, – отозвался Гоймир. Олег вздохнул:

– На богов надейся, а сам не тормози... А все-таки?

– Умирать, – уже серьезно сказал Гоймир. – Куда ни кинь – всюду клин, и то плохо, и то не краше... Но, разом дел без выхода не бывает, так я вижу выход – достойная смерть.

– Мороку с Богданом не рано... даже если достойно? – спросил Олег. Он был едва на пару дет старше названных, но ощущал себя почти патриархом.

– Да и всем-то не время, – горько отозвался Гоймир. И отрезал: – Знали, на что шли... Хоть стать потеплеет впослед...

– С чего бы, зима на носу.

– И то...

Они замолчали. Олегу показалось, что, стоит еще что-то сказать, сделать один какой-то шаг – и у них все будет, как раньше... и стал судорожно искать этот шаг, но не нашел и поднялся:

– Ладно. Пойду.

– Иди, – равнодушно ответил Гоймир, запахивая плащ на груди...

...Вне укрытия ветер походил на ледяные ножи, полосовавшие тело даже через плащ и данванскую куртку. Только жилет защищал надежно, и Олег дотронулся до него, тепло подумав: «Бранка меня защищает...» Со стороны врага продолжался бесконечный тупой монолог, на душе было тоскливо, как посреди невывезенной помойки. Олег снял с пояса баклажку, поболтал в ней вино, налитое в веси. Мда, он много раз видел, как в кино солдаты проигрывающей армии прикладываются к бутылке. Сейчас он внезапно их понял. Это не от страха, Олег не боялся, хотя и осознавал, что едва ли они переживут еще одну ночь, а от безнадежности...

Оглядевшись, будто из-за скалы могли появиться отец или мать, он открыл баклажку и, задержав дыхание, глотнул.

Сперва ему показалось, что он обжегся. Горели рот и глотка, жжение быстро скатывалось в желудок. Олег втянул воздух задушенно, потом сплюнул – и обнаружил, что жжение улеглось, а вот в желудке стало теплее, и тепло оттуда разливалось по всему телу. Олег не долго думая приложился еще раз потом решительно заткнул и убрал баклажку.

Потихоньку кружилась голова, а ветер словно бы потеплел. Тянуло прилечь; призывы врага почему-то начали смешить, словно они травили анекдоты, как мальчишки в школьном сортире, а не звали в плен, угрожая в случае сопротивления смертью. У Олега появилась мысль: а что если подобраться к ним поближе, да и заорать, чтобы перестали?

Слава богу, он сумел осознать, насколько бредова идея и удивился, как быстро и конкретно его разобрало. Впрочем, опьянение не прошло, разве что ветер на открытом пространстве слегка прочистил мозги. Почти бегом он добрался до места, где остались Йерикка и Холод.

Мальчишки расстелили надранный вереск в расщелине, на него бросили плащ, улеглись туда и укрылись сверху вторым, тесно прижавшись друг к другу. Йерикка не спал – то ли Олега ждал, то ли просто не спалось. Он молча подался в сторону, давая Олегу место рядом с собой.

Землянин улегся и накинул сверху свой плащ. Выл ветер, но здесь было тихо и почти тепло. Дышали товарищи – ровно и еле слышно – Холод, спокойно, но громче – Йерикка.

– Как там Гоймир? – спросил он наконец. Олег ответил:

– Нормально. Никак не успокоится из-за Бранки, завидует мне, что же еще!

Ответил – и испугался. Такие слове вовсе не подходили ему... и не походило это на него. Кажется, это винцо подало голос. И, очевидно, Йерикка почувствовал это, потому что неожиданно и очень спокойно поинтересовася:

– Приложился, Вольг?

Олег ощутил, что краснеет, как пацан перед взрослым, поймавшим его на чем-то недостойном.

– Немного, а что? – развязней, чем надо, ответил он. Йерикка вздохнул в темноте и миролюбиво ответил:

– Да ничего. Только знаешь, Вольг... больше не пей. Я понимаю, если выпить, то становится легче... но это только кажется, поверь мне.

Олегу вспомнилась ярмарка и слова, старого князя, потерявшего свое княжество – что выпивка ничего не облегчает, а ее ничто не оправдывает.

– Я больше не буду, – совершенно по-детски повинился Олег.– Да мне и не понравилось... А ты пил крепкое вино?

Слышно было, как Йерикка тихо рассмеялся:

– То, что ты налил в баклажку, не вино, а хлебная самогонка... Мне тринадцать было, когда я напился до свинского визга. На ярмарке. Дед выпорол меня плетью, когда я проспался, только я почти не ощутил – мне и без того казалось, что в череп забивают клин, а во рту ощенилась любимая сука...

Теперь уже и Олег хихикнул. Он ощутил, что рядом вздрагивает плечо друга... и не сразу понял, что тот не смеется, а плачет. Поняв это, он жутко перепугался и повернулся, едва не разбудив Холода – старался различить лицо Йерикки:

– Ты... ты что?! Тебе плохо?!

– Хочешь сказать, что тебе хорошо? – прерывисто спросил Йерикка. – Я знаю, это глупость... это слабость... Завтра я опять буду сильным. Но сейчас никто не видит, а ты – ты не расскажешь... Это так трудно – быть сильным все время. Я тебе никогда не говорил, а ведь у меня есть девчонка. Она сестра Вийдана из Орлов. Того, погибшего.

– Из племени кровников? – глупо спросил Олег. Йерикка вздохнул:

– Представь, что Бранка – тоже. Это остановило бы тебя?

– Нет, – честно ответил Олег, мысленно поблагодарив богов, что Бранка – своя. – Но как же вы?..

– Никто ничего не знал. Видишь, я даже тебе не говорил... Мы встретились на той самой ярмарке, где я напился, и дальше встречались тайно. Боюсь, что она узнает, я погиб – и уйдет тоже...

«А ведь и Бранка!..» – обожгла Олега мысль, но он задавил ее и вслушался в быстрый шепот Йерикки:

– Если ты любишь Бранку, то поймешь, как это страшно – знать, что скоро ничего не будет и любить ты уже не сможешь, понимаешь – НИКОГДА!

– Я не думал об этом, – сказал Олег, и его вновь пронизал, страх. – И не хочу. Не хватало сойти с ума...

– Я уже успокоился, – Йерикка вздохнул: – Дурацкая слабость... Знаешь, – он приподнялся на локте, натянув плащи, – а мне сегодня шестнадцать лет.

– А?!. – только и смог спросить Олег.

– Не до этого было, забыл, – ответил Йерикка.

– Ну... поздравляю, – неловко объявил Олег. – Подарок за мной.

– А как же, – согласился Йерикка, – в живот ранят – добъёшь... Обидно все-таки.

Олег отодвинул с лица перевесившиеся через повязку волосы. Непонятно усмехнувшись, оттянул ее: – Пригодилась, видишь.

– Она тебя любит,– убежденно оказал Йерикка.

– Теперь-то... – горло Олега сжалось, он переглотнул и добавил: – Только хуже. Гоймиру будет легче умирать, чем мне.

– Наверное, – согласился Йерикка. – Только это страшно – умирать с пустой душой... Ничего, что я болтаю? Ты, может, спать хочешь?

– Нет, пусть...

– Понимаешь, – извиняющимся тоном объяснил Йерикка, – если я остановлюсь, то начну думать, а это опасно, можно додуматься до самых разных вещей...

– А я все-таки думаю, – признался Олег. – Если меня не будет... я бы хотел, чтобы... ну... чтобы у Бранки родился сын. Раньше я думал, что это чушь. Да и лет мне... А сейчас мне хочется, чтобы был... Как ты думаешь, вот по Верье... я же не ваш... но всё-таки... может так случиться, что моя душа, или как там у вас – в него?

Йерикка, серьезно притихший было, вдруг приглушенно засмеялся и, задыхаясь от этого сдерживаемого смеха, навалился на Олега и начал тузить его под ребра, приговаривая:

– Ах ты... ах, сопляк нахальный!.. У него вон какие мысли!.. Он вон о чем думает!..

Олег отпихивался, почти рассердившись сперва, но потом и его разобрал смех:

– Сам-то... То-то слышно, в весях жалуются, что девки рыжих в подоле приносят, а он мне тут о своей большой и светлой любви рассказывает! Или на деда позавидовал? Позавидовал, да?!

Проснувшийся Холод вызверился:

– Да будет на вас угомон?! Кой кулачный бой в ночь-полночь?! По смерть выспаться не дают!

– Отоспишься! – завопил Олег, но Йерикка придержал его:

– Спим, спим уже.

– Спим, – передразнил Холод. – Теперь-то...

– Я Морока видел, – вспомнил Олег, – с ним все в порядке.

– И то добро, – Холод зевнул, утопив в этом зевке еще какие-то слова.

Они снова устроилась с головами под плащами, пошуршали уже примятым вереском и, успокоившись, начали в самом деле засыпать...

...Облачность к утру сгустилась, и пролился короткий холодный дождь. За позициями горных стрелков начали разворачиваться прибывшие наконец-то орудия. Невыспавшиеся и злые артиллеристы на чем свет стоит кляли погоду, начальство, врага, службу, самих себя, как это часто делают люди на войне.

* * *

Холод поднялся первым. Это было вызвано просто-напросто непреодолимой необходимостью чисто физиологического свойства. Делать свои дела он начал в сторону врага....

...Потом Олег часто вспоминал, как это было. Раздался противный воющий звук. Олег посмотрел на Йерикку, силясь вспомнить, почему этот звук ему знаком... Йерикка побледнел, а потом – над камнями с треском встал черно-рыжий куст, и Холод, взмахнув руками, покатился по камням. Подальше встал еще один куст... послышался грохот... еще... еще...

Артиллерия противника начала обстрел.

– Холод! – заорал Йерикка, вскакивая. Они с Олегом подбежали к мальчишке, который сел на камнях. По лицу у него текла кровь – Холод разбил себе лоб, пока катился. Он слегка растерянно посмотрел на друзей, попытался подняться, сел снова, держась за живот. – Ты что?! – подбежавший Йерикка положил ладонь на плечо Холода. Тот удивленно сказал:

– Йерикка, лезут они. Наружу-то...

– Кто лезет, боги?! – сердито, но с облегчением спросил Йерикка.

А Олег уже понял, КТО, и почувствовал, как слабеют ноги, по спине струится мерзкий липкий пот, а во рту появляется отчетливый вкус медной ручки. Холод держал ладони у живота, а из-под них вылезали дымящиеся синевато-красные внутренности.

Йерикка тормошил Холода, а тот, извиняющеся улыбаясь, продолжал сидеть и придерживать живот. Пока Олег не сказал хрипло:

– Эрик, у него...

Йерикка все сразу понял. Отступив на шаг, он закусил губу:

– Йо-ойаа...– сказал он, словно это его ранили.

– То что?! – Холод вскочил, и внутренности ПЕРЕПЛЕСНУЛИСЬ через руки на камни. – Уух! – вскрикнул мальчик, падая на колени и... заталкивая внутренности обратно. – Братцы, – он поднял большие глаза на Йериккку и Олега, стоявших рядом, – в обрат-то они не лезут. Что они не лезут-то?

– Конец, – отчетливо сказал Йерикка.

– Нет, – неверяще и тихо ответил Холод, – не хочу я! – протестующе добавил он. – Что ж вы стоите?!

Снаряд разорвался неподалеку. Мальчишки упали, вдавились в камни, вздрагивая – их подбросило еще одним взрывом, совсем близким, щебень забарабанил по спинам. Олега обрызгало чем-то теплым, что-то со стуком упало рядом, покатилось... Не поднимаясь, Олег скосил глаза.

По камням, подскакивая, катилась голова Холода, показывая то русый затылок, то идеально ровный срез шеи – ало-белый, то оставшееся испуганно-удивленным лицо. Тело по-прежнему стояло на коленях, и из обрубка шеи невероятно красиво била кровь – буквально какие-то две секунды. Потом Холод... то, что было Холодом, упало. Олег лишь теперь сообразил, что его милосердно обезглавил снарядный осколок...

– Вставай скорее! – Йерикка рванул Олега за плечо.

– Что случилось? – Олег поднялся, еще ничего не понимая.

– Ты что, не понимаешь?! Они сейчас наступают за огнем, бежим!

– О! – до Олега дошел весь ужас ситуации. Он побежал за Йериккой, который на бегу схватил пулемет и, обдирая локти, грудь, колени и живот, грохнулся на камни, выдвигая вперед оружие.

Цепочки стрелков быстро перемещались по камням. До них оставалось шагов триста, не больше.

– Суки, – процедил Йерикка. Олег никогда еще не видел у него такого лица. – Ну, сейчас...

– Ого, их много! – Олег перехватил автомат, нажал на предохранитель, ставя его на автоматический огонь.

– Бей, не считай! – крикнул Йерикка и нажал спуск, словно душил врага своими руками. – Вот нам наша земля! Вот вам наша свобода! Вот вам наши города, вот вам наше небо, вот вам наши девчонки, вот, вот, вот! – он молниеносно сменял магазин, дернул рукоятку и продолжал стрелять. – Жрите бесплатно, вот вам пять хлебов, вот две рыбы, на всех хватит, да ещё и останется, стадо!

Олег присоединился к нему – расстояние было самое то для «калаша». Стрелки, рассыпавшись за камни продолжали двигаться, прикрывая друг друга огнем. Олег выпустил два осколочных тромблона, кто-то еще стрелял неподалеку, но врага это не останавливало уже, он рвался вперед...

Грохот «утёса» перекрыл пальбу обеих сторон. Видно было, как падают наступающие, бегут назад и тоже падают, как пули высекают искры и крошку из камней. Пулемёт бил, пока стрелки не оказались вне пределов досягаемости огня, оставив на камнях трупы.

– Я думал, не отобьёмся, – Олег не сразу попал направляющими тромблона в нарезы ствола и засмеялся: – Руки трясутся, прикинь?!

– У меня тоже мелькнула такая мыслишка, – нервно согласился Йерикка. – Вовремя проснулись пулеметчики!

Они разом вспомнили о Холоде и оглянулись. Его тело по-прежнему лежало на камнях.

– Что ж, повезло, – почти равнодушно сказал Йерикка. – От такой раны он бы не скоро умер, да еще и замучился бы...

– Морок сойдет с ума, – вздохнул Олег, – они ж душа в душу жили... Надо его отнести отсюда, пошли?

– Пошли, – Йерикка встал...

...В этом было что-то дико-сюрреалистическое. Йерикка и Олег несли под мышки и за ноги тело, на животе которого лежала голова, изумленно глядевшая на мир. Выглядело бы даже смешно... если бы не выглядело так страшно.

Следы обстрела были везде. В основном – выбитые в камне воронки, но в одном месте среди щебня, искрившегося свежеотбитыми краями, лежал невероятно обезображенный труп мальчишки – в дымящихся лохмотьях, разбитый. Олег смотреть не смог, а Йерикка подошел и сказал, что это Яромир. Взять его, конечно, было нельзя – оба решили, что вернутся позже или кого пришлют. В другом месте снаряд угодил в человека – от него остались ошметки мяса, костей и одежды, да клочья металла от оружия, но рядом стоял и плакал Резан, суровый и решительный Резан – становилось ясно, что убит был его брат Данок.

– Похоже, нам досталось, – сказал Йерикка. Олег только сопел – говорить не имело смысла, все и так на виду...

...Места, где располагался штаб, Олег не узнал. Каменного козырька не было. Он лежал грудой глыб и щебня. Святомир и Ревок возились там, на разостланном плаще лежал... ЛЕЖАЛО ЧТО-ТО, на что Олег один раз глянул и больше не захотел смотреть. Гоймир сидел на том самом камне, где Олег его оставил и держал на весу разбитые, окровавленные руки, которые бинтовал ему Хмур.

А Гостимир лежал рядом с расколотым фонариком. Видно было, что к нему даже не притрагивались, и это становилось понятно сразу. Осколок разворотил ему грудь вместе с кольчугой, другой снес юному певцу левую сторону головы.

«Вот так, – бухнуло в голову Олегу. – Ну и что я скажу Бранке?»

Они опустили труп Холода наземь. Йерикка спросил угрюмо:

– Где Морок? Тут его брат...

– Мороку-то уж поровну, – ответил Святомир, выпрямляясь. Скула у него была разодрана, висел чёрный лоскут снизанной кожи. И тут до Олега дошло, что раздавленное, лежащее на плаще – это и есть Морок. Против своей воли он повернулся туда. Под горло подкатило – смотреть оказалось трудно даже для повоевавшего человека. Очевидно, на Морока упал обломок скалы, раздавив ему грудную клетку и живот – внутренности вылезли через рот и лопнувший пах, обломки ребер пропороли грудь, глаза были выкачены и налиты кровью.

Олег сделал несколько шагов в сторону и одним судорожным позывом вывернул желудок – вода и желчь, он уже давно не ел.

– Под скалой стоял, – говорил тем временем Гоймир. – В нее и угадало. Меня-то швырнуло, что куклу соломенную... опамятовался – Гостимир мёртвый уж, от Морока-то одно ноги с-под валуна... Я – откатить... – он посмотрел на свои руки, как на чужие. – Помогли... А как часом перед матерью их буду – только и жила она светом в окошке, Холодом да Мороком... Так уж меня бы, мне-то все одно – жить, умереть...

– Что ты несёшь?! – Йерикка встряхнул двоюродного брата за плечи. – Язык-то прикуси, придурок! Тебе командовать еще!

– Про что? – спросил Гоймир, глядя на него. – Не встанут они в атаку больше. Не поднимем рук – то и будут бить в нас, пока всех не похоронят. И все...

Йерикка отпустил Гоймира. Против сказанного трудно было возразить...

...Убитых положили в ряд на камнях. Обезглавленный и выпотрошенный Холод. Раздавленный Морок. Разбитый, обожженный Яромир. Немногое, что осталось от Данока. Гостимир со стёсанным лицом и вскрытой грудью.

И – Одрин. С торчащим из груди осколком, похожим на нож. Осколком, попавшим точно в сердце последнего из трех братьев...

Шесть человек унес обстрел. Больше, чем потеряла чета за все прошедшее время, и самое ужасное, самое непереносимое – что погибли они от метала, обидной и нелепой смертью – не увидев врага... Из тех, кто остался жив, несколько были ранены – к счастью, никто – тяжело. Но тяжело было другое – стоять рядом с трупами товарищей.

Ветер трепал плащи, шевелил волосы над повязками. Мальчишки стояли, потупившись, держа мечи концами к земле. И мало кого тревожили свои раны. Бывает, что чужая боль сильнее – даже если это боль тех, кто уже не ощущает ее сам.

– Неладно, что схоронить вас честью не сможем, – послышался голос Гоймира. – Но кажется мне, что вам неплохо будет лежаться тут, над морем... – у него явно перехватило горло, и Гоймир несколько секунд молчал, только шевелился в забинтованной руке меч – словно цель отыскивал. – Вы все своих лет не пожили на свете белом. Но все вы за родную землю головы сложили – и не скажут о вас ни единого недоброго слова, пока жив хоть единый человек из племени Рыси... А вы к нам будьте опять. Ждем мы вас из вир-рая, не томите, станьте в племя снова, братья наши...– он повернулся к остальным и попросил: – Пойте уж, а я не сумею, горло...

Богдан шагнул вперед без раздумий. Конечно, далеко ему было до убитого Гостимира, но у него оказался звонкий светлый альт, и неплохо умел Богдан петь...

 
– Хвала тебе, Дажьбог Сварожич,
Солнце пресветлое!
И тебе хвала, Перун Сварожич,
Гром Небесный!
 

И остальные подхватили:

 
– Хвала племени Сварогову:
И вам, навьи-предки.
И вам, люди-потомки,
И всей Верье славянской – 
Хвала ныне и ввеки!
 
 
Славны преданья веками стояли!
Славная память славным героям.
Павшим за Верью, за веру славянства – 
Славная память и ввеки, как часом!
 
 
Труд их и подвиг, вера, преданья
И нашему братству одно окреп и защита!
Станем же смело, как встарь вставали
Предки, нам жизнь сохранившие!
 
 
Станем же смело, не устрашившись
Зависти, злобы, ков вражьих!
Бури проходят – одно сияет
Щит Дажьбожий, солнце славянства!..
 

«А ведь это и правда так, – подумал Олег. И с удивлением понял, что плачет. Но это не были слёзы страха или горя... Это были слезы странной гневной радости, от которой кровь быстрее бежала по жилам и тяжелели кулаки. – Ну убили они этих ребят. Ну убьют и нас. Войну им все равно не выиграть. А умирать страшно, когда знаешь, что ничего после тебя не останется...»

А десять голосов взвились и загремели над морским прибоем:

 
– Братья, знамя наше
Пусть разовьется над нами – 
Жив дух славянский!
 

* * *

На этот раз Гоймир приказал не стрелять в парламентеров. Молодой хобайн-офицер поднялся к позициям горцев один, оставив сопровождавшего с белым флагом внизу, и стоял под дулами автоматов открыто, поигрывая веточкой вереска. Он был светло-русый, настоящий славянин, мало чем отличающийся от самих горцев, но заброшенный на ТУ сторону – непримиримый враг...

Гоймир вышел ему навстречу и, остановившись в нескольких шагах, спросил:

– Что сказать хочешь?

– То же, что хотели сказать те, кого вы убили, – спокойно ответил хобайн. Сдавайтесь, или никто из вас не увидит следующего утра.

– Клянусь Дажьбогом, – Гоймир вскинул руку, – и вереском, который ты держишь в руке, что никто из нас не сложит оружия. И пусть будет, как будет.

– Мы не пожалеем снарядов, – пообещал хобайн. Но лицо Гоймира уже стало скучающим, он повернулся и зашагал вверх по склону, к своим, больше не удостоив врага ни единым взглядом или словом...

...День тянулся, как похоронная мелодия. Ветер улегся, тучи висели над морем и скалами, как раньше. Изредка постреливали со стороны врага, но даже попасть не старались. Орудия пока молчали.

Олег искал Йерикку, а нашел Богдана. Сидя со скрещенными ногами под прикрытием камня, мальчишка что-то старательно малевал взятыми у Одрина маркёрами на куске плаща. Рисовальщик из Богдана был так себе, но Олег различил оскаленную морду рыси...

– Что рисуешь? – поинтересовался землянин. Богдан, увлекшийся своим занятием до полной глухоты, смущенно вскинулся, но тут же доверчиво ответил:

– Стяг наш рисую. А то в бою тоскливо уж очень, разом ничего над собой не взметнуть...

Олег постоял, посмотрел. А потом зашагал по камням дальше – и почти тут же обнаружил Йерикку на берегу звонкого ручейка, проложившего себе путь в гранитном основании скал. Рыжий горец сидел, прислонившись спиной к камням и обхватив колени руками. Он разулся, поставив куты рядом, тут же стоял пулемет.

– Привет, – сказал Олег, присаживаясь на уже привычным жестом подстеленную полу плаща. Достал наган, начал крутить на пальце, как ковбой в вестерне. Йерикка сидел совершенно неподвижно, глядя перед собой остановившимися глазами. И Олег вдруг заметил, что он слушает СиДи плеер. – Что там стоит? – поинтересовался мальчишка, с размаху бросая револьвер в кобуру.

– У Ревка взял, – Иерикка протянул наушники Олегу.

Ни музыка, ни слова Олегу знакомы не были. Молодой голос пел пол гитару и отделенный стук барабана – отчаянно и печально:

 
– Это не игра, вспомни, как вчера
Этим мальчикам был неведом страх?
Автомат в руке, след от пули на виске – 
И последняя улыбка на губах...
 
 
Я не говорю, что бога нет,
Но кто же знает, для чего,
Смеясь жестоко, нами он играет?!
 
 
Я уверен в том, что бог – шутник;
Когда меня он примет –  я увижу,
Как смеется он над нами – 
Он все видит!
 
 
Боже, дай ответ, для чего в пятнадцать лет
Ты назначил нам всех иллюзий крах?!
Что ты скажешь нам, когда завтра где-то там
Мы увидимся с тобой на небесах?!.
 

– Что это? – спросил Олег, снимая наушники. Странно-безжалостный ритм, контрастировавший со словами песни, все еще звучал в ушах; Олег чувствовал нечто вроде легкого опьянения и в то же время – готовность кинуться в любую, саму проигрышную схватку. – Классная вещь.

– «Уличный полк», – пояснил Йерикка, – музыкальная группа, запрещенная данванами. А диск я тоже взял у Ревка... Знаешь, почему я ее слушаю?

– Догадываюсь, – Олег протянул наушники другу. – Ты думаешь, что сегодня ночью мы умрем. Верно?

Йерикка потер ногу о ногу и улыбнулся углом рта:

– Да нет... Не исключено, что мы еще поживем.

– Ты что-то придумал? – после короткого молчания спросил Олег, играя камешком, подобранным у ног.

– Придумал, – согласился Йерикка, – хотя не исключено, что это просто более быстрый путь к смерти. Потому я и слушаю эту песню...

– Ну, тоже неплохо, – ответил Олег. Мальчишки посмотрели друг на друга и засмеялись невеселым смехом, но от души.

По склону защёлкали камешки. Точным прыжком Гоймир преодолел сажень с лишком отвесной скалы и встал, прислонившись к ней плечом.

– Говорил ты, что на ум тебе что-то пришло? – с ходу взял он быка за рога.

– Да, – Йерикка провел ладонью по щеке.

– Рассказывай, – Гоймир поставил к ноге меч и положил забинтованную ладонь на узорчатое яблоко рукояти. – Хоть я и не вижу, что тут можно придумать-то?

Йерикка внимательно посмотрел на Гоймира, на его суровое, неулыбчивое лицо:

– А ты очень изменился, – медленно сказал рыжий горец. Гоймир повел плечом:

– Про что ты?

– Раньше ты не смотрел на веши так серьезно. Может, потому и опасности не были такими серьезными, а?

– На мой вид ЭТО дело насквозь серьезное, как ни верти, – возразил Гоймир. – Часом мы и услышим, как Желя наша кричит...

– Она охрипнет, прежде чем до нас докричится, – кощунственно ответил Йерикка.

– Да что тут выдумать можно?! – Гоймир пристукнул мечом о камень. – Нет чести – под обстрелом лечь. По-ночь выйдем из убежищ, окружим врага, да и бросимся с боевым кличем. Одно убьют нас, да и мы с собой много кого прихватим.

– Неплохо, – одобрил Олег, – а главное очень красиво. И глупо до невозможности.

– А то ли сказал кто что? – не глядя в его сторону, осведомился Гоймир.

– Вообще-то – совершенную правду кто-то сказал, – невозмутимо подтвердил Йерикка. – Такие вести следует приберегать на крайний случай.

– То – не край? – изумился искренне Гоймир.

– Ты очень догадлив... – Йерикка устроился удобнее. – Самое для нас опасное – орудия. Может быть – единственно опасное. Если их выведем из строя – а достаточно снять замки – дадим себе еще сколько-то времени.

Гоймир задумался. Может, он и изменился, но медленней соображать не стал.

– Прокрасться тайком кладешь?

– Да. Причем не дожидаясь ночи. Сейчас, пока они отдыхают и готовятся!

– Ну и кто пойдёт? – спросил Гоймир. Йерикка промолчал – неподалеку послышался звук кувикла, и – показалось – голос Гостимира; лишь через несколько мгновений стало ясно, что поет Мирослав...

 
А как по скалам-то да по горам,
Да ущельями хмурыми, тропами тайными
Уходил на бой молодой боец.
Молодой боец, краса племени.
 
 
Дома ждали его девятнадцать дней,
Девятнадцать дней мать с невестою.
А в двадцатый день спозараночку
Возвратилась рать-дружина с победою.
 
 
Возвратилась с великой почестью.
Только им-то ждать было некого...
Как ним в дом пришли верные друзья,
Принесли друзья меч обломленный,
Принесли друзья весть погибельную,
Принесли рубаху кровавую...
 
 
Ой рыдает мать горше горького,
И невеста, упав, убивается,
Убивается да криком кричит,
Кричит-кличет она друга милого:
 
 
«Всем хорош ты был, всем удал да смел.
Среди прочих бойцов – краше красного!
А теперь лежишь во чужой земле,
Ты один лежишь, смертью прибранный!
 
 
Как ушел со двора – любовалась я,
Любовалась я, глаз невмочь отвесть!
Где ж теперь краса твоя писаная?
Не косить тебе сена на лугах,
Сына на руках не носить тебе!
 
 
Не присесть за стол в нашей горнице,
Дом не выстроить для своей семьи!
Твой сломился меч пополам в бою – 
Так и наша жизнь переломана.
Не войти тебе под родимый кров,
Ну а мне – не жить уж без милого...»
 

– Жребий покажет, – сказал наконец Йерикка.