Текст книги "Я иду искать. История вторая"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

«Настоящий Олег – это я! – кричал голос. – Я, а не тупая, ленивая, ничтожная скотина, кусок мяса, который дрыхнет, пока убивают его сородичей! И я, Олег Марычев, не позволю тебе валяться и храпеть!!!»

Огненная боль рванула тело слева под ключицей – словно впился в него клыками какой-то зверь.

Рысь, например.

Олег открыл глаза...

...Хорошо, что он не пошевелился. Широкие спины шестерых хобайнов, согнутые около остатков стены, видны были шагах в десяти. Хобайнн возились с чем-то, похожим на легкое орудие... и Олег услышал команду:

– Выжечь их!

«Хорошо, что автомат не забрали.»

Он поднял оружие, прицелился в крайнего левого и вогнал весь магазин, тридцать 7,62-миллиметровых бронебойных, жал, по дуге – до крайнего правого, прямо в широкие маскировочные спины...

...Йерикка сделал свое дело. Он со своей инвалидной командой, бабами и детьми задержал десант почти на три часа, и хобайнов ждала даже не неожиданность, а нечто страшное. Они оказались в ловушках – невозможно было определить, откуда начнет стрелять очередной проснувшийся. Некоторым показалось, что встают мертвые – а что еще думать, когда лежащее в грязи, перепачканное кровью тело вдруг поднимается и открывает огонь. Рассеянные по веске хобайны вынуждены были вести бой мелкими группами в окружении. В ответ на их требования подкреплений к Стрелково пошли машины и пехота – применять артиллерию и вельботы теперь, когда, бой стал похож на слоеный пирог, было опасно.

Десант, который должен был принести почти бескровную победу, сыграл на руку защитникам Стрелкова...

...– Сволочи, я спать хочу, – бормотал Олег, – сейчас вас всех кончу и досплю!

Под его словами подписался бы любой из защитников. Сейчас они стреляли даже не в данванских слуг, а в тех, кто-таки не дал им выспаться как следует. При малейшем затишье бойцы вновь начинали дремать.

– То добрый выстрел! – похвалил Богдан, когда танк, выпустив снаряд, прямым попаданием накрыл пулеметный расчет хобайнов. – Часом хоть целуй их – до того красно они своих шерстят!

Богдан, Олег и кто-то из местных пацанов держали оборону в развалинах вечевого подворья. Танковый снаряд разорвался на обрезе стены, осыпав обороняющихся щебнем. Мальчишка, стрелявший из окна, грохнулся вниз, но тут же сел и потряс головой:

– Ух!

– Жив? – окликнул его Богдан.

– Так что мне сделается? Я откуда только не падал, не то что с окна! – возбужденно почти кричал мальчишка. – С дерева падал сто раз, с лошади – двести, под танк падал...

– Под танк?! – изумился Богдан, меняя магазин.

– А то, – кивнул мальчишка, – танк до сих пор во-он там за околицей ржавеет!

– То как? – недоверчиво спросил Богдан.

– Ну я ж под него с гранатой падал, – пожал плечами мальчишка и засмеялся вслед Богдану.

Танковый люк откинулся, из него показалась голова танкиста. Он опасливо поворачивался, смотрел вокруг.

Крах! Танкист дернулся и сполз обратно. Олег перезарядил винтовку, процедил:

– Ну, идите сюда!

Танк, похоже, определился. Но, не прошел он и пары саженей, как из подвального окна, на треть засыпанного щебнем, выдвинулся ухват, в котором – очень удобно! – лежала противотанковая мина. Ухват опустился точно под накатывающуюся гусеницу...

Рррах! Гусеница «потекла». Разворачиваясь, словно мамонт-подранок, танк кормой въехал в одни развалины, носом – в другие. Пушка, угрожающе качнувшись, начала разворачиваться. В тот же момент мальчишка, содрав с себя куртку, ткнул ее в ствол и, пропихнув ударом автомата подальше, скатился в сторону, крикнув:

– Ложись!

Вместо обычного гудящего выстрела танка раздался настоящий взрыв. Олег оторвал голову от щебня. Ствол орудия был разворочен «цветочком». Из открытого башенного люка валил дым.

Мальчишка сел и, сплюнув, сказал:

– Вот так вот.

А Олег, перевернувшись на спину, захохотал.

– У... ух... ватом, – стонал он, колотя кулаком по щебню и повизгивая. – Ухватом и ку-ку-ку...

– Лет шесть еще протяну, – с важным видом сказал мальчишка, – жениться успею, ты только подольше кукуй.

– Курткой! – выпалил Олег. – Ухватом и курткой! Танк подбил! О-о, мне нравится эта война!

– Вольг! – Богдан ткнул в сторону развалин наискось: – Гляди! Уходят!

Правильней было сказать «убегают». Группа хобайнов пересекала развалины.

– Поняли, что они тут не в кассу, – довольно сказал Олег. – Ну уж нет, без базара, я вас не отпущу...

Крах! Бежавший первым дёрнулся и, ткнувшись головой в стену, рухнул на землю. Олег выстрелил в последнего – тот, раскинув руки, повалился тоже. Но остальные, похоже, засекли, откуда стреляют.

– Стерегись! – прокричал Богдан. Струя радужного пламени – высокотемпературной плазмы – врезалась в развалины немного в стороне, резко запахло испаряющимся камнем. Вторая струя ударила ближе, но Богдан ответил очередью, пробив висящий за плечами одного из хобайнов накопитель – и часть улицы утонула в нестерпимой яркости вспышке. Мальчишки выскочили, из развалин на параллельную улицу, где горящая машина, словно раненый зверь, ворочалась среди руин. Очевидно, погиб экипаж, а управление заклинило. Неподалеку кучей лежали восемь или десять лесовиков.

Олег приложился и выстрелом из подствольника разул машину на вторую гусеницу. Потом, подбежав к корме замершего чудовища, постучал прикладом в бронедверцу:

– Есть кто живой? Выходи, болезные, по счету три не выйдете – сожжем в Попенгаген! Раз!..

Дверца распахнулась, наружу вылетели две автоматических винтовки, показались двое стрелков. Один из них бормотал:

– Не стреляйте, не стреляйте...

Второй вылез неловко, уже держа руки поднятыми. Олег схватил его за шиворот, бросил к стене:

– Давай, скотина!

Богдан пнул первого в бедро, потом – ниже пояса, крикнул:

– По-внутри – кидай стволы!

Из машины вылетели еще несколько винтовок, один за другим вылезли четверо стрелков. Мальчишка-лесовик, уже заглянувший в башню, доложил:

– Тут мертвые... Эй, ты! – он ткнул одного из стрелков в спину, – Снимай куртку, живо!

– Сейчас, сейчас... – заторопился тот. – Вы только не стреляйте, не стреляйте...

– Хорошая куртка. Барахло у вас хорошее. А сами вы – хорошее барахло, – скаламбурил мальчишка, влезая в куртку. Солдат кивал и улыбался, словно паренек говорил на иностранном языке, и стрелок боялся его обидеть, сказав что-то не то в ответ. Олег с отвращением смотрел на пленных, которым их ужас не давал даже стоять прямо, они гнулись, приседали, корчились, словно нестерпимо хотели в туалет. Славяне, такие же славяне, как горцы, той же крови, почти с тем же языком... Как изуродовали их душу надменные и всесильные господа со звезд – не оставив ни гордости, ни веры, ни чести – только простейшие животные инстинкты, над которыми доминирует главный – страх за свою бесценную жизнь.

– Отойди, – потребовал Олег, двинув стволом автомата. Мальчишка послушно отошел. – Лицом к стене, быстро! – крикнул Олег. – Быстро! – никто не повернулся, стрелки обезумевшим, глазами смотрели на автомат.

Олег прошил их одной очередью. Четверо упали сразу, один – попятился к стене и сполз наземь по ней. Шестой удержался на ногах, но Богдан, подойдя к нему, вложил в ухо ствол «вальтера» и, сказав «бам!», нажал спуск.

– Тебя как зовут? – спросил Олег у спокойно наблюдавшего за этим мальчишки. Тот вдруг засмеялся:

– Не узнали?! Нет, честно не узнали?!

– Не-е... – удивился Богдан. А Олег, всмотревшись в лицо лесовика, сказал уверенно, удивляясь, как он не сообразил раньше:

– Володька! Вот черт! Ну, Богдан-то тебя не узнал, он тебя и не видел, но я, я-то! Жив?! Молодчина!

А про себя подумал, что здорово изменился их проводник...

Интерлюдия: «Легенда»

 
Среда связок в горле комом теснится крик.
Но настала пора, и тут уж кричи не кричи.
Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,
Как, шатаясь, бойцы о траву вытирали мечи.
И как хлопало крыльями черное племя ворон,
Как смеялось небо – а потом прикусило язык.
 
 
И дрожала рука у того, кто остался жив,
И внезапно в вечность вдруг превратился миг
И горел погребальным костром закат,
И волками смотрели звёзды из облаков,
Как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь,
И как спали вповалку живые, не видя снов.
 
 
А жизнь – только слово. Есть лишь любовь и есть смерть.
Эй, а кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать. [16]16
   Стихи В.Цоя.


[Закрыть]
 

– У нас убит один, у Бодрого...

– У Святослава.

– Да, у Святослава – трое. То будет живых семнадцать и шестнадцать... У Стахора осталось одинадесять, у Хассе...

– Хассе убит вечор, в его место Джефри Рендалл...

– Так... у Джефри – четырнадесять, у Люгоды – двенадесять... Счетных семьдесят человек, – Гоймир потер переносицу. – Хвала Дажьбогу, думал я – станет мене живых-то...

Йерикка, до сих пор не считавший, хмыкнул:

– Й-ой, зато из девятисот почти лесовиков цело дай бог две с половиной сотни, да и те все... – он махнул рукой.

Они сидели в комнатке, образованной рухнувшим на две уцелевшие стены полом чердака. Пахло дерьмом, мокрой землей, гарью и кровью. Вот уже как семь часов противник не давал о себе знать, только постреливал. Уцелевшие хобайны стянулись к центру веси и окопались в развалинах. Горные стрелки сидели на окраине. Основные силы обороняющихся сосредоточилась у «больницы».

– Патронов хватает, – сообщил Резан, – а вот гранат – что ручных, что тромблонов, что выстрелов к гранатометам – тех не стало считай. – Прорываться станем, – вздохнул Гоймир, – князей, воевод, да бойров прежде на вече сведем... Вольг-то где?

Едва он это спросил, как Олег спрыгнул сверху, устоял на ногах и засмеялся. Богдан и Володька уселись на краю стены, свесив ноги.

– Гони своих оружничих, – мотнул головой Гоймир. Олег щелкнул пальцами – младшие мальчишки переглянулись, хихикнули и исчезли. Олег посмотрел им вслед и начал деловито:

– В общем, так. В сторону гор можно рвать, особенно если мы врежем в одну сторону, а женщины с детьми пойдут туда. Гостимир рацию слушал – подошли Горд и Вийдан, и еще кто-то. Они встретят и прикроют. Горда я видел сам. Он все так же воняет рыбой.

– Не шутковать можешь? – покривился Гоймир.

– Могу, – согласился Олег. – Вопрос в том, кто будет тем идиотом, который останется прикрывать? Лично я не намерен никому уступать этой чести.

– Позитивная оценка своих умственных способностей, – согласился Йерикка.

– Так что, – Гоймир кивнул, – мы и станем. Семьдесят бойцов с ручками хватит. А как уйдут люди, так и мы пойдем. Кто куда. Собираем наших-то. Говорить станем...

... – Я не уйду!

– Куда ты денешься.

– Я сказал – не уйду!

– Скажу – и уйдешь.

Володька стоял перед Олегом, сжав кулаки и сверкая глазами. Землянин совершенно хладнокровно чистил автомат. Богдан, полулежавший неподалеку, в разговор вообще не вступал.

– Что ты меня гонишь? – голос Володьки стал жалобным. – Раньше был хорош...

– Ты и сейчас неплох. Но ты мальчишка. Тебе еще жить и жить. Я тебе сколько накуковал? Четыре – как минимум. А я куковать умею.

– А Богдан? Вольг, ты не шути, пожалуйста! Понимаешь, я воевать хочу, – голос из просто жалобного сделался умоляющим, – я им, гадам, мстить хочу за... – он махнул ладонью под глазами: – Олег, пожалуйста!

– Володька, я тебе сейчас влуплю...

– ...и оставишь?! – с надеждой хлопнул намокшими глазами мальчишка.

– ...и отдам под конвой. Все. Разговор закончен. Иди.

– Вольг, ну же ...Богдан.

– Богдан – родич, воин племени.

– А ты?! – завопил Володька.

– Я – местьник. – сурово ответил Олег. И добавил жестко: – И я твой командир. Ты сам это сказал. И я приказываю тебе уходить.

– С бабами и сопляками, – горько сказал Володька, поправляя на плече ППС.

– Уходят и бойцы, – непреклонно возразил Олег.

– Я все равно буду драться, – тихо, но решительно сказал Володька. – Я в горах останусь, один останусь, если не разрешат!

– Владислав,– тщательно выговорил имя мальчика. Олег и, взяв его за плечи, поставил между колен, – парень, пойми ты. Я тебя понимаю, не думай, но пойми и ты меня. Тут, – он ткнул себе под ноги, – не будет никакой победы. Ничего такого, про что станут былины складывать. Мы дадим вам уйти и уйдем тоже. А тебе еще достанется повоевать. Поживи. Найди себе девчонку, поцелуйся с ней! – Олег встряхнул мальчика. – Черт, с ними можно не только целоваться, я тебе точно говорю! А потом можешь воевать снова.

«Я говорю, как взрослый с ребенком! Вон и Богдан пялится,» – смущенно подумал Олег. И отстранил мальчика:

– Ну, Владислав, давай. Иди и не вздумай обмануть командира. Бойцы так не поступают.

Мальчишка подался к Олегу и, крепко его обняв, почти побежал прочь, оставив землянина посмеивающимся, смущенным и недоумевающим.

– Братишку бы мне такого, – сказал Олег наконец, поворачиваясь к Богдану. Тот сидел, надутый: – Э-эй, ты что, ревнуешь?!

– Что выдумал, клянусь тупиком Перуновым! – хмуро ответил Богдан, не глядя на Олега и пиная ногой мусор.

– Богдан, – ласково сказал Олег, – ты дурак.

* * *

"21 руеня. В школе уже три недели идут занятия, а тут все осень никак не наступит, все деревья зеленые... ЭТО – Я?!?!??''

Мысль, мелькнувшая в голове Олега, была полна недоумением и ужасом. Он поднял руку, чтобы ударить по воде и уничтожить этот кошмар, но тут же с усмешкой опустил ее. Похоже, он превращается в дикаря, который старается уничтожить то, что его пугает – и считает, что этим исчерпывается дело. Олег вновь всмотрелся в отражение.

Резко выступившие скулы... четко очерченный подбородок... темные губы в ещё более тёмных трещинах... загорелая, обветренная кожа... холодный, усталый взгляд покрасневших глаз... волосы – сосульками неразличимого цвета, отросшие, спутанные... (Олег достал из-под жилета подарок Бранки, помедлил и, расправив, стянул пряди надо лбом, чтобы не мешали глазам.) Человек в заводи выглядел усталым и даже больным – но одновременно опасным. Ещё в мае Олег не поверил бы в себя – ТАКОГО.

Он выспался, но усталость не прошла. Она лишь стала незаметной. Хронической. И это было опасно. Такая усталость накапливается и убивает... или сводит с ума...

...Они вырвались из веси и сразу же разошлись в стороны. Просто чтобы запутать следы, еще не решив, кто что будет делать дальше. Чета Гоймира забилась в какой-то овраг и проспала там почти четырнадцать часов. Первое, что они ощутили, проснувшись – боль от ран и дикий голод. Кое-кто просто не смог сдвинуться с места. Остальные, не дожидаясь команд, разошлись вокруг в поисках жратвы...

...Поднявшись на ноги, Олег вброд перешел ручей. Дождь не переставал, мальчишка давно забыл, что такое сухие одежда и обувь, да это его и не слишком волновало. Он был жив – это уже очень много. Как тут говорят: «В бою побывать – цену жизни узнать.» Правильно...

На полянке между сосен и здешних деревьев, похожих на маленькие ели, но с тонкими листьями вместо иголок, росли собранные в шары мелкие бело-зеленые цветы на ножках высотой в полметра. Олег узнал черемшу и упал на колено, доставая камас. Разрыхлив землю вокруг нескольких кустиков, мальчишка выдернул их, отсек небольшие луковички, очистил острием и начал с хрустом жевать, посматривая по сторонам и морщась от скрипящей не зубах земли. Из близких кустов на него смотрела, мигая большущими глазами, мавка – улыбалась, и взгляд ее был безмятежен; оборванный и грязный человек, от которого пахло смертью, ее не пугал и не удивлял. Самое любопытное и доброжелательное создание здешних лесов...

Сейчас, когда голод начал отступать, Олег вспомнил сам прорыв – и замер, неровно дыша и глядя мимо... мимо всего на свете...

...Они ударили единым кулаком и проломили окружение почти сразу – с грохотом, стрельбой, криками; так, что казалось – не семьдесят, а семьсот человек прорываются наружу. Скорей всего, враг так и подумал. Шесть или семь большегрузных машин, набитых взрывчаткой, попались им в руки посреди всего этого хаоса – на них уходили дальше, и Олег, если честно, по сю пору не понимал, как они не взорвались в бушевавшем вокруг море огня, когда неслись через вражеские тылы, лежа поверх ящиков со взрывчаткой и стреляя во все стороны.

В какой-то момент Йерикка вырвал из рук Олега готовый к стрельбе «шмель» и, вскочив, выпустил термобарическую капсулу – проследив ее полет, Олег увидел корытообразные тени вельботов, которые в тот же миг закрыл шар объемного взрыва, а потом Йерикка заорал:

– Попал! Хоть на земле одного кончил!

Они бросили грузовики и подожгли их в трех верстах от веси, в самом лесу. Тут их нагнали хангары. Отбиваясь, чета уходила в лес, заставив врага гоняться за своей тенью... и в конце концов – оторвалась, но ещё долго потом в бешеном темпе уходила по лесам, будто задавшись целью загнать себя насмерть...

Странно, но, когда они спали в овражке, Олег увидел сон. Первый за огромное количество дней. Наверное – за минуту-другую до пробуждения, когда организм отдохнул. Странный сон.

Он видел актовый зал своей школы в Тамбове. Зал выглядел так, словно в нем только что закончился вечер – горел софит над пустой сценой с оставленными инструментами, рисовались в полумраке ряды столов. Олег помнил этот вечер – перед самым отъездом на Эльдорадо, помнил, как готовили его и как он проходил.

Он вошел в зал по какому-то делу – не ТАМОШНИЙ, а ЗДЕШНИЙ – с оружием, в грязной, порванной одежде, с мечом за плечами, как будто так и нужно. Сперва ему показалось, что внутри никого нет. Олег прошел вдоль столов и увидел за крайним, возле самой сцены, где свет софита был достаточно ярким, двух человек. Он подошел ближе – и узнал Вадима и Юрку Юрасова, одетых в военную форму: мешковатые маскхалаты, перетянутые ремнями. Мальчишки обернулись на подошедшего Олега. Странные у них были лица – печальные, спокойные и строгие.

Олег ничего не спрашивал. Он просто стоял и смотрел, и первым заговорил Вадим:

– Куда ты ушел? – ясным голосом, мягко улыбаясь, спросил он. – Я тебя искал, и родители твои. Вот, до начала августа искали.

– И бросили? – поинтересовался Олег. Юрка негромко сказал Вадиму:

– Он же ничего не знает...

– Мы не бросили, – покачал головой Вадим. – Просто война началась.

– Какая? С кем? – непонимающе заморгал Олег. Юрка удивился:

– А то ты не знаешь?

– Я думал... это только здесь, – смешался Олег. Юрка вздохнул:

– Уже нет... – а Вадим пожал плечами:

– Так что не до тебя стало, извини... Почти вся Россия в развалинах. Да и остальной мир тоже... Мы с ребятами в неразберихе по-наглому пролезли в добровольческую дивизию ВДВ.

– Пролезли, ну и что? – хмуро спросил Юрка. – Я и повоевать не успел...

– Были неверные данные, – пояснил Вадим. – Нас сбросили прямо на вражеские позиции, половина ребят погибла ещё в воздухе. Юрка тоже. Его даже и не нашли... Маме написали, что без вести, но мы-то знаем, что он убит.

– А ты? – холодея, спросил Олег. – А ты?!

Вадим молча улыбался. Вместо него ответил Юрка:

– А он получил бы если не Героя России, то уж «Заслуги» с мечами – точно. Он ведь приземлился прямо на капэ врага; перебил охрану, взял в плен генерала и захватил бумаги. Но уже когда доставил, все к нашим – пуля из снайперки прямо в затылок... Он упал в траншею уже мертвый.

– А мама? Отец? – еле ворочая языком, спросил Олег.

И – к счастью – проснулся.

* * *

Олег вернулся в импровизированный лагерь в самом разгаре обсуждения. Горел под унылым дождем небольшой трескучий костерок, на нем жарились тушка косули и грибы. Лежали на листьях лопуха водянистые ягоды, клубни саранки, корни рогоза, черемша – Олег, ни слова не говоря, выгрузил свою, присел рядом со всеми.

– Переждать, отдохнуть дня четыре – и уходить, – говорил Резан. – Отдохнуть непременно – перераненые у нас все, усталые, Йерикка не даст соврать:

Йерикка кивнул. Краслав – еще совсем слабый – оскалился:

– Мы не кинем сражаться! Ты струсил!

– Нет, – холодно возразил Резан. – Я был за то, чтоб идти к Стрелково. Но часом мы бойцы никакие. Сгинем и все.

– Хочешь, чтоб поломались мы, как Квитко?! – крикнул Крааслав. – Ты про то сам говорил!

– Не шуми, – миролюбиво ответил Резан. – Услышат. Коли чается тебе гибели со славой, так я хочу пожить с пользой.

– То хорошо говорить, раз брат твой, – Краслав ткнул в Данка, чистившего «наган», – целым ходит?

– Т-т-т-т! – помахал рукой Гоймир. – Уймись. Сядь, Славко. Резан?

– Я сказал, – Резан сел и добавил: – Устали мы. Отдохнуть должны. А там и сражаться внове можно.

– Помога где? – вдруг поднял голову Хмур. – Что в городах? Что Земля? Мы бьемся тут... – он вскочил, стиснув кулаки. – Предали нас, кинули! На Земле нас предали, горожане нас предали – кто мы им, горцы, дикие люди! Одно подохнем тут из-за-про сволока этого, чтоб их Кощей...

Олег внутренне сжался и беспокойно посмотрел по сторонам. Наверное, ни разу за эти месяцы он не думал всерьез, что вокруг чужие люди. И вот...

Но он поспешил. Резан махнул рукой. Йерикка длинно присвистнул с насмешливым лицом. Гоймир поморщился:

– Сядь, что ты бредом-то бредить...

– Бредом?! Так где добровольцы их?! Где укрепа?!

– Где укрепа, Хмур? – спросил Гоймир в ответ. – Да вон, горло Вольгу перережь, так станет укрепа перед тобой, что лист перед травой...

– Да то не мне его резать стать, а тебе! – крикнул Хмур. – То не мою пару он поимел и в свою перевернул при всем честном народе – твою! А тебе все улыбки... князь!

Олег почувствовал, как заныло то место, куда пометил его когда-то меч Гоймира. Мальчик взялся за рукоять своего меча, но его опередил Гостимир:

– Заткнись! – меч бояна сверкнул под дождем. – То дело их – Гоймира да Вольга, но за свою сестру я перед Ладой встану, перед коном ее и рядом!

– Мечи?! Так что! – Хмур выхватил свой клинок, сталь ударилась о сталь, лица мальчишек озверели... и в ту же секунду оба меча, описав в воздухе свистящие дуги, отлетели в стороны, схватившиеся едва удержались на ногах, а между ними возник Йерикка. Рыжий горец был безоружен и улыбался. Голос его звучал твердо, но мирно:

– Тихо. Тихо, тихо, тихо, вы что это? Вы на войне, а в это время ни с кем, кроме врага, клинков не скрещивают – так сказал Прав, то закон Рода. Но мы ждем извинений.

– Виниться?! Мне?! За что?! – выкрикнул Хмур запальчиво. Ни он, ни Гостимир не убрали оружия. Краем глаза Олег заметил, что Гоймир держится за рукоять камаса, и пальцы у него белые.

И нет сомнений, в кого он до боли хочет метнуть камас.

– За оскорбления, нанесенные Гоймиру, Вольгу, Гостимиру и Бранке. За то, что плел ты тут о предательстве – извиняться не надо, это просто чушь. Так мы ждем, Хмур.

Злость и бессмысленность волной схлынули с лица Хмура. Он кивнул:

– Добро... Вину мою простить прошу. От всего сердца прошу. Стыдно мне.

– Гостимир, ты первым обнажил оружие, – повернулся к нему Йерикка. Тот убрал меч и с готовностью сказал:

– Прошу простить меня.

– Мы часом не решили, как будем, – Гоймир убрал руку с камаса, в его лицо постепенно возвращались краски.

– А на мой глаз – решили,– возразил Резан. – Часом мы не чета, а семьнадесят тяжелым больных, про себя в первую голову опасных. Останемся – погромят нас. Лишь за нами станут охотиться, иных-то чет в Древесной Крепости нету часом.

– И полагаю, что весей тоже не осталось, – добавил Йерикка.

– Ты тоже голос за уход кладешь? – спросил Гоймир. Йерикка поднял ладонь:

– Дождь. Усталость. Раны. За столько времени отдать врагу только одну долину – это победа. Предлагаю уходить за Моховые Горы, к Тенистому озеру.

– Туда?! – воскликнул Холод. – То ж болотные равнины, а озером – мертвецкая...

– Хоть тихо там, – возразил Йерикка. – Уйдем, неделю пересидим и вернемся. Дадим бой вместе с остальными нашими на перевалах Светлых Гор, наши туда ушли. Гоймир, ты пойми, Резан прав. Мы не сможем сражаться. Почти все больны от усталости, я за свои слова отвечаю. Раны заживают хуже, раздражительными все стали, спят плохо...

– Оплевал нас вконец, – усмехнулся Рван.

– Да нет, это просто логичное завершение слишком долгого периода боевой активности, – парировал Йерикка. – Еще немного – и пойдут необратимые изменения в организмах. Данваны нас голыми руками возьмут и даже убивать не станут – раздадут по своим больницам, как экспонаты. Мне не улыбается до конца дней – своих рыть окопы детским совочком, кричать «пух-пух» с палкой в руках и обращаться к посетителям с криком: «Бросай оружие, гад!»

– Умеешь ты говорить красно, – кисло признал Гоймир. Посмотрел, вокруг признался: – Й-ой, тошно-то уходить уходом?

– А кому радостно? – спросил Резан. – Вольг, чего молчишь, как неродной?

– Мне вот что скажите, – медленно спросил Олег, – у вас снег когда начинается?

Все уставились на него. Потом Йерикка медленно – так же, как Олег – заявил:

– Э-э-э... а ведь точно. Это он в корень. Еще месяц – и тут на сажень будет.

– Как станет, – возразил Одрин, – три-то года назад листопад покончился, грудень вовсю заступал, а плюс пятнадцать стояло – и ни снежинки.

– Три года назад – не знаю, – объявил Олег, – но уж давайте снег предположим в обычное время. До тех пор желательно дожить, поэтому и я предлагаю уносить ноги. Не будем опускаться до тривиальных обвинений в трусости, – он не удержался от укола; Йерикка изумленно покачал головой, услышав ввернутое могучее словечко «тривиальный», совершенно убойно звучавшее в такой обстановке, – трусов среди нас нет по определению. Идиотов – больше, чем я предполагал. Когда мы выходили из Рысьего Логова – думал что только я да Эрик, теперь вижу – ошибся. Но трусов нет... Буду говорить о себе. Я плохо сплю. Мне снятся унылые кошмары. Я похудел килограмм на пять. По-вашему – это треть пуда. Наконец, я просто хочу высушиться. Я две недели хожу в мокром барахле. Конечно, я уже почти привык и это создает определенный колорит. Но в перспективе, если чуточку похолодает – создаст еще и кучу болезней.

– Ясен день, – кивнул Гостмир. – Просто порешим: кто за то, чтоб тут встать?

– Я! – крикнул Краслав.

– Я, – неожиданно заявил Богдан.

– Ого, – негромко заметил Олег.

– Я, – кивнул Мирослав.

– Даже коли два моих приложатся, – задумчиво подвел итог Гоймир, – так поровну – пять против двенадесяти. Что же – по-завтра уходим. Коротким путем. А часом поедим, то никогда не вредно.

* * *

Ночью неожиданно появились комары. Обычно они в дождь не донимали. Но сейчас, очевидно, ребята легли спать в их родном доме – кустарнике – и, возмущенные наглым вторжением, комариные четы двинулись на отражение мерзких пришельцев, примерно показав горцам правильность их собственной тактики быстрых и мелких налетов. Мальчишки отбивались до утра – и в конце концов все были в крови, как после тяжелого и неудачного боя, а комары, трубя победу, отступили.

– Да сколь же им данваны заплатили? – в полном изнеможении простонал Гостимир. А Богдан, к утру окончательно обалдевший, завопил:

– Вон же они обратом летят, да и с факелами!!!

– Бродячие огоньки, успокойся, – заявил Йерикка, всмотревшись. В самом деле – в лесной чаще танцевали – очевидно, над гнилыми пнями – призрачные огни, для них сырая погода, была самое то.

– А то что? – напряженно спросил Ревок, становясь на колено. – Одно бродячие огоньки?

Гоймир приподнялся посмотреть и тут же, свалив Ревка, плюхнулся обратно, страшным шепотом выдохнув:

– Стрелки!

Практически без слов горцы рассыпались по краю оврага и приготовили оружие. Вступать в бой никто не хотел – все молили богов, чтобы враги прошли мимо.

Но горные стрелки – они были в каких-то трехстах шагах! – шли несколькими широкими цепям, живо напомнившими Олегу немцев, прочёсывающих лес в кино про Великую Отечественную. Не оставалось никакой надежды, что они пройдут мимо. Олег видел лицо Гоймира – окаменело-страдающее. Ясно – он казнил себя за то, что разрешил вторую ночевку в этом овраге, пожалел уставших людей...

– Три ста, не мене, – зло сказал Гоймир. – Так что... Уходить всем. Прикрою я, со мной...

– Я, – вызвался Резан.

– Я, – подал голое Гостимир.

– И я, – добавил Олег, всем своим видом показывая, что готов к любым возражениям. Гоймир кивнул, одновременно поднятой рукой пресекая дальнейшие попытки добровольчества:

– Йерикка, остальных уводи. Идите на закатный полдень, быстрым делом.

Йерикка не стал спорить. Он кивнул и, отдавая приказы жестами, быстро поднял ребят и повел за собой. Сам он уходил последним – почти все проявляли резкое желание остаться, приходилось их подгонять.

– По крайней мере, я выспался, – нашел луч света в темном царстве Олег. Гостимир напевал:

 
– А до дому-то родного
Пути-то не днями считаны,
Считаны-то пути те
Жизнями бессчетными,
Вымощены пути-то те
Костьми храбрых дружинничков...
 

– Два ста шагов, – оповестил Резан, готовя «дегтярь».

– На сотню подойдут – бьем, – скомандовал Гоймир, удобнее устраивая на выпуклом корне ППШ. – Через тридцать счетов уходи, Гостимир, через других тридцать – Резан, через третьих тридцать – Вольг. Я – остатним, Вольг, ты меня вон с того места прикроешь.

– Так, – откликнулся Резан. Остальные промолчали, лишь Олег, помедлив, сказал вдруг:

– Обидно будет, если сейчас грохнут. Так в девятый класс и не схожу...

– А каким временем не обидно стало бы? – спросил Гостимир, оборвав мурлыканье.

– Да хоть в Стрелково. Там бы я и не допер, что погибаю.

– Верно, – Гостимир улыбнулся. – Лежал обок меня лесовик. Говорит мне: «Давай зажигалку». Пригнулся я, в крошно – у ноги стояли – полез, слышу: «Жик!» Голову так-то вздел – лежит он, где лежал, а голова-то за сажень катается, осколком, что ножом, сняло. Так мне и не икнулось – убрал зажигалку в обрат, да и «судаев» взял наново.

– Прицеливай, – буднично приказал Гоймир. Олег – хотя и держал в руках автомат – уже по привычке выбрал себе пулеметчика, шедшего в первой цепи почти на левом фланге. – Пали.

Он не крикнул это, он это сказал. Троим бойцам не надо командовать криком.

...Олег был уверен, что попал в двоих. Остальные тоже упали – но, конечно же, в основном, чтобы уберечься от пуль. Мальчишка, стрелял, перебегал, меняя места, снова стрелял, пока не услышал крик Гоймира:

– Беги! Ты ли оглох?! Беги!

Олег вскочил, метнулся по оврагу, на салон, в кусты... Перебегал на пригорок, свистнул, дал очередь, разрядил наудачу подствольник, хотя тромблонов оставалось всего два или три... Снова свистнул...

Гоймир не появлялся.

* * *

– Я уже сто раз говорил и повторю в сто первый! Я орал, стрелял и свистел, пока они не начали подбираться ко мне. Только тогда я побежал. Я едва не попал, к ним в руки.

Олег сидел на поваленной валежине. Он принудил себя говорить спокойно, но то, как блестели его глаза, выдавало волнение. Сидящие и стоящие вокруг горцы слушали.

– Ты видел Гоймира убитым или пленным? – спросил Йерикка. Тут же вскочил сидевший рядом с Олегом Богдан:

– Как смеешь Вольга без вины винить?!

Йерикка поднял брови и сказал серьезно:

– Я и не думаю его обвинять. Ни в чем, да хранят меня боги.