Текст книги "Зов издалека"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

У Бремера был большой участок земли. Анета сказала, что его дом похож на дачу. Дачный дом с большим участком и видом на природу.

54

Винтер пригласил Кристину Валлин, психолога и психотерапевта. Раньше он уже дважды прибегал к ее помощи.

Он пытался выловить недостающие фрагменты пазла в тонкой медицинской карте, но там не было ни слова о детских переживаниях маленькой Хелены Делльмар. Разве что между строчками. Неужели, став взрослой, она ни разу не обращалась к психотерапевту?

– Такая потребность у нее наверняка была, – сказала Кристина Валлин.

– А может, она и посещала психотерапевта, только мы об этом не знаем.

– Как это возможно? Ты же прошерстил все приемы…

– Частных психотерапевтов полно. Десятки, если не сотни. Мы звоним и проверяем, но пока безуспешно. В конце концов, люди смертны. Даже психотерапевты.

Она посмотрела на него странным взглядом.

– Прости, – сказал он, – это не про тебя. Ты бессмертна, и ты меня понимаешь. Мне не за что зацепиться.

– Она пережила серьезную психическую травму в детстве… И знаешь, инстинкт самосохранения никто не отменял… Она наверняка, и скорее всего бессознательно, постаралась вытеснить эти воспоминания. Я бы истолковала это так.

– То есть она не помнила?

– В каком-то смысле нет. Не помнила. А в каком-то смысле помнила. Пойми, речь идет о больном человеке. Психически больном. О ее состоянии в момент гибели сказать не берусь.

– А она это знала? Нет, я имею в виду не то, что произошло, а то, что она… больна?

– В самом прямом смысле слова. Память была жива. Она ее вытеснила, но знала, что память эта существует. В каком-то дальнем уголке души, куда она запретила себе заглядывать. Тактика страуса.

Винтер слушал, прислонившись к стене.

– А может, она понимала, что если вернется к этим воспоминаниям и попытается как-то с ними справиться, переработать… Может, она понимала, что это единственный путь к выздоровлению? Ключ.

– А разве для этого не нужен психотерапевт? Разве обычный человек способен сам прийти к таким выводам?

– Люди знают о себе достаточно много.

– А… картины памяти, которые она постаралась загнать поглубже, могут вдруг вынырнуть на поверхность? В связи с каким-то необычным переживанием… Я не знаю…

– Конечно…

– И что тогда?

– Трудно сказать… Может произойти катастрофа. Или это станет ключом к выздоровлению, как я уже сказала. Многое зависит и от характера воспоминаний.

– Значит, так… У нее были драматичные события в прошлом, о которых она изо всех сил старалась не вспоминать.

– Старалась не вспоминать – и старалась вспомнить. Расщепление сознания.

– Это можно понять…

– И еще… в таких случаях нельзя недооценивать значение близких людей. Если бы она могла с кем-то поговорить о своих переживаниях… если бы у нее кто-то был…

– Мы говорили с ее приемными родителями, – сказал Винтер. – С разными. Непохоже, чтобы у них был хороший контакт, поэтому они и менялись.

– Некоторые дети умудряются доверять свои секреты куклам. Или даже предметам одежды.

– Одежды?

– Да… грустно, правда? Задушевная дружба с тряпкой…

Она посмотрела на Винтера. «Я знаю, что у нее за ассоциации, – догадался он. – Сегодня я не в костюме».

– Значит, ее жизнь… что-то вроде фрагмента, который никак не укладывается ни в прошлое, ни в настоящее? – спросил он.

– Думаю, так.

– Но она же жила как-то! Жила вдвоем с ребенком.

– С этим можно справиться. И потом, мы не знаем, может, она получала какую-то помощь.

Это правда. Откуда-то у нее были деньги на жизнь. Скорее всего кто-то ей помогал. А как с другой помощью? Может, она получала и психотерапевтическую поддержку, которая привела к тому, что… К чему?

– А если кто-то рассказал ей про ее прошлое?

– Как это? – удивилась Кристина Валлин.

– Не знаю… Кто-то рассказал ей, что тогда произошло. Рассказал о матери. Вернул в прошлое.

– Или подтвердил.

– Или подтвердил. Жуткие детские воспоминания перестали быть неопределенным монстром, фрагментированными видениями, от которых ей хотелось избавиться. Она теперь знала достоверно – да, все это было. И к чему это знание привело…

– И к чему это знание привело, Эрик?

– К гибели.

Они выпили кофе, и он показал ей рисунки.

– Что ты можешь сказать про это?

– Вряд ли я решусь что-то сказать.

– Насколько велика уверенность, что она все это видела?

– На сто процентов. Но ведь это рисовали двое? Если бы ты не сказал, что здесь есть и рисунки матери, можно было бы не сомневаться, что рисовал один ребенок. Или ты видишь различия?

– Да… Хелена, взрослая Хелена, вдруг начала рисовать, как четырехлетний ребенок. Можешь объяснить такой феномен? Как это понять – она впала в детство?

– Как раз об этом мы и говорили. Расщепление психики. Но я должна изучить их потщательнее, прежде чем делать выводы.

– Значит, ты уверена, что это не фантазии?

– Нет. Не фантазии.

– Раз это не фантазии, их можно истолковать.

– Если необходимо. Это лес, а это вода, – показала на рисунок Кристина.

– А это что? – подвел он ее к другому рисунку.

– Что?

– Вот это. Направо, очевидно, дом. А вот это, чуть левее… как ты думаешь?

– Похоже на ветряную мельницу.

55

Винтер проводил Кристину Валлин до двери, вернулся к столу и открыл папку с материалами следствия. Он читал медленно, то и дело останавливаясь и возвращаясь назад. Делал пометки, пил кофе, пару раз выходил покурить, если возникала потребность переключиться. Избавиться от стереотипа и попробовать взглянуть на тот или иной факт с другой стороны.

Он ждал звонка Микаэлы Польсен. Он был почти уверен, в каком русле пойдет разговор.

– Пожалуй, мы еще большие растяпы, чем я думала, – скажет она. Или что-то в этом роде.

Винтер даже заготовил ответ:

– Никаких комментариев.

– Но нет, мы не совсем растяпы. Некий ушлый следователь, молодой парень, внимательно следил за прессой после ограбления. Он, как и ты, нашел эту статью.

– В материалах об этом нет ни слова.

– Думаю, потому, что все это ерунда.

– Откуда тебе это известно?

– Спросила Йенса Бендрупа.

– Тогда все ясно… – сказал бы Винтер.

– Именно так. Тогда все ясно. Он помнит этот снимок. Женщина с ребенком перед домом. Конечно, это привлекло его внимание.

– Но это, значит, не те люди…

– Не те. Это те, кто жи…

Зазвонил телефон. Телефонистка на коммутаторе сказала, что звонят из Ольборга.

– Честно говоря, мы еще большие растяпы, чем я думала, – сказала Микаэла.

Винтер резко выпрямился и схватил блокнот.

– Ничего не могу найти про этот снимок в материалах.

– Я тоже ничего не нашел… в тех, что вы мне показали.

– Это черт знает что… Даже не знаю, что сказать.

– Тебе и не надо ничего говорить. Тебя тогда на свете не было.

Она засмеялась.

– Была, но играла в куклы. Хочешь сказать, что моей вины здесь нет?

– Мы не ищем виноватых, Микаэла. Мы ищем девочку.

– Все равно черт знает что. Приезжает шведский снют и сразу видит то, что мы должны были увидеть двадцать пять лет назад. Обидно признаться.

– А ты никому не рассказывай.

– Знает только Йенс. И он-то уж точно будет молчать… но я постаралась искупить вину.

– Давай… искупай.

– Фотограф жив, хотя и на пенсии. Собственно, он не фотограф, а местный редактор, так что снимок сделан непрофессионалом. Не важно… я с ним поговорила. Он помнит эту историю с нарезкой участков… а фотографию не помнит. Я поехала к нему, показала копию газеты… но он все равно не вспомнил, хотя согласился, что снимал скорее всего он. Так и сказал: «Скорее всего снимал я».

– Когда это было?

– Точно он не указал. Непосредственно перед выходом статьи. Решение о нарезке принято в коммуне за три дня до статьи, так что в какой-то из этих дней он и сделал снимок.

– А отпечатки у него есть?

– Нет. Дальше – больше. Он отправлял пленки на проявку в главную редакцию. Иногда с каким-то фермером, иногда автобусом. Снимки проявляли в городе и там же печатали. В газете есть архив. Оттуда я и звоню.

– Ты видела оригинал?

– Да… у них сохранился негатив. Я его заберу с собой, и пусть техники поработают. Как только удастся сделать приличное увеличение, я тебе позвоню.

– Отлично!

– Я поговорила с судьей. Он сомневается насчет обыска дома в Блокхусе… ссылается, и не без оснований, на параграф семьсот девяносто четыре… Должны быть обоснованные подозрения на совершение преступления…

– А кто хозяин дома?

– Хозяин умер. Наследники живут в Орхусе, но, по-моему, ни разу там не были.

– Как, ты сказала, это называется? Обоснованные подозрения на совершение… значит, надо найти и обосновать.

– Я позвоню насчет фотографий, – сказала Микаэла и повесила трубку.

– Якобссон исчез, – сообщил Рингмар. – Его брат считает, что дело нечисто. Подозревает преступление.

– Сам по себе Якобссон – преступление, – пожал плечами Хальдерс. – Накурился и квасит в какой-нибудь малине.

– Он исчез. – Рингмар предупреждающе поднял руку. – Ушел из дома позавчера и не вернулся. Брат заявил его пропавшим.

– И что мы об этом думаем? – ни к кому не обращаясь, спросил Бергенхем.

– Мы не думаем об этом ничего хорошего, – сказал Рингмар.

– Я слышал, в Билльдале пока никаких поклевок. – Винтер посмотрел на Сару Хеландер и Анету Джанали.

– Там прямо деревенская идиллия. Новые аккуратненькие дома… Сохранились и кое-какие лачуги, естественно. Но никто никого не знает. – Анета взглянула на Сару Хеландер. – Наша группа прошла по всем остановкам. Никто не видел неизвестную маленькую девочку с рыжими волосами.

– Даже на той остановке, где, как сказал водитель, они вышли, – добавила Сара.

– Побывали во всех домах. – Борьессон подошел к карте. – Отсюда… и досюда. Может, стоит попробовать не с домами, а с полем? Начать копать? – Он повернулся к Анете. – Ты это хочешь сказать?

– Я ничего такого не говорила.

Вечерняя оперативка порядком затянулась. Хальдерс еще в самом начале поговорил с Винтером, и тот попросил его остаться.

– Пойдем в мой кабинет, – сказал Винтер.

Хальдерс задержался взглядом на развешанных по стенам рисунках, но промолчал и провел рукой по бритому черепу, словно желая подчеркнуть разницу между его мужественной лысиной и декадентской шевелюрой Винтера. Винтер тоже невольно поправил волосы.

– Ты успел просмотреть протоколы «фордистов»?

– Нет еще… они лежат где-то здесь. – Винтер кивнул на стол, где в живописном беспорядке валялись папки и отдельные документы. Никакого водораздела между «входящими» и «исходящими» не просматривалось.

– Есть одно имя… – сказал Хальдерс.

Георг Бремер. Винтер прочитал его жизнеописание. За окном стояла ночь, а в кабинете горела лампа и звучало басовое соло Чарли Хейдена. Винтер увеличил громкость, и контрабас Хейдена заполнил помещение.

Бремер сидел за взлом и нанесение ущерба. В тюрьме вел себя прилично. Алкоголь, наркотики… Нет, как будто не злоупотребляет. После освобождения ни разу ни в чем не замешан. «Форд-эскорт» у него действительно есть, но это, кажется, не преступление. По его собственным словам, среди его знакомых имеется бывший байкер. Машина, судя по всему, никак не могла появиться в ночь убийства на буросской дороге. Он повернул лампу на книжные полки. Видеокассета стояла на месте.

Винтер встал, подошел к полке, достал телефонный справочник. Хиндос. На букву «Б»… есть такой, Бремер, Георг. Адрес – Эдегорд, Херрюда. Не Эвергорд, не Эстергорд. Именно Эдегорд. Пустынный хутор. Хутор в пустыне.

Он взял трубку, но в последний момент передумал. Подождет до завтра. Он хотел лишь услышать голос. Возможно, еще раз убедиться, что этот след никуда не ведет и у них нет времени им заниматься… Может быть. И все равно он точно знал, что завтра поедет на этот Пустынный хутор.

– Ты выглядишь, словно неделю не спал, – сказала Ангела.

– Обними меня… Нет, лучше массаж.

– Последовательность. Последовательность и еще раз последовательность. Сначала я тебя обниму… – Они постояли с полминуты, прижавшись друг к другу. – А теперь садись.

Ангела встала у него за спиной и начала массировать шею и плечи.

– Шея, думаю, окончательно задубела…

– Помолчи.

Он замолчал и закрыл глаза, отмечая, как под ее умелыми руками отмякают и согреваются мышцы, восстанавливается кровообращение.

– Почти совсем не больно.

– Должно быть немного больно. Ты совершенно деревянный. Как Пиноккио. Даже хуже…

– Я не умею правильно читать. Читаю и напрягаюсь.

– А зачем притащил домой портфель?

Что на это ответить? Из кухни пахло чем-то вкусным.

– Спасибо… достаточно. Теперь ты должна принести тапки.

– Я не домохозяйка. Массажистка – да. Домохозяйка – нет.

– Конечно, нет… Куда тебе…

– Вообще-то тапки приносят собаки… А мы опять на том же месте.

– Каком месте?

– Случайная встреча в твоей квартире… но только случайная.

– Ангела…

– Нет. Я знаю, что у тебя голова занята после Дании. Знаю, что ты ищешь эту девочку. Знаю, что ищешь убийцу. Все знаю и пытаюсь держаться в стороне.

– Ангела…

– Мы уже говорили об этом. Каждый раз новое дело, новые ужасы, новые страсти. Но если я буду молчать, так и продолжится. Ты хочешь, чтобы все оставалось как есть. Однажды посмотришь в зеркало и увидишь: пора на пенсию.

И опять – ответить нечего. Это правда. Время идет, люди стареют.

– Я не люблю нытья… ты прекрасно знаешь. Не люблю. Но это серьезно. – Она убрала руки и отвернулась. – И это не предменструальная раздражительность, если ты так решил… Я пошла домой. Тебе надо подумать.

Она повернулась. Глаза у нее были влажные.

– У тебя всегда одно и то же – «не время». Ты устал, накопил много вопросов, которые должен решать… но у меня тоже много таких вопросов. У нас с тобой много таких вопросов. И я устала от одиночества. Не хочу. Не хочу!

Она выбежала в прихожую. Он крикнул ей вслед. Но ответа не получил. Хлопнула дверь, и он услышал, как она сбегает по лестнице.

Портфель стоял у стены, из его кожаного чрева выглядывал уголок какой-то бумаги. Он яростно пнул его ногой. Портфель ударился о стену и шлепнулся на пол.

Часть 3

На палубе дул сильный ветер. Солнце над самым горизонтом, даже не солнце, а полоска света там, где кончалась земля. Вдруг пошел дождь. Она даже не сразу его заметила, только когда день уже почти окончательно скрылся. Ударила молния, за ней другая. Как молнии ее памяти – короткая вспышка, и провал, словно она очнулась ото сна в другом мире. Но голос звучал все время. Будто эхо.

«Найди зло и уничтожь его». Голос возвращался и рассказывал, рассказывал.

На хуторе не было света. Старуха за окном подняла руки, как крылья. Звук качелей.

А вагон оказался беззвучным. В вагоне не было ни света, ни звука.

Первые дни она все ходила кругами вокруг стола. Стояла жара, но она не открывала окна. Спустилась в подвал и вернулась. Она не могла там оставаться.

Только что солнце было тут, а теперь оно исчезло. Все происходит одновременно. «Мне холодно, мама». – «Скоро согреешься». Запах ночи, дождя… Потом двигаться стало легче.

Она поспала немного – уж очень долго они сидели в машине. Потом перелезла вперед. Было холодно. Мама несколько раз заводила мотор и опять выключала. Мама не ответила на ее вопрос, а когда она спросила опять, велела замолчать. И она замолчала.

Он стоял совсем близко и взял ножницы из ее рук. У нее остался только один вопрос, других не было. Куковала кукушка. Он поднял ее на руки. Кукушка и ветер в крыльях птицы. В небе что-то вскрикнуло.

56

Хальдерс был за рулем, Анета рядом, а Винтер устроился на заднем сиденье. Они съехали с шоссе и пытались сориентироваться в лесных дорогах.

– Прямо как в том мультике, – проворчал Хальдерс. – Сейчас выскочит старичок в трусах и с ружьем.

– Помолчи, Фредрик.

Лес то редел, то снова становился гуще. В местах сплошной рубки уже появилась молодая поросль. Попадались и узкие полосы природного леса.

– Осторожно! – крикнула Анета.

Прямо перед капотом выскочила косуля. Хальдерс затормозил. Косуля, глянув на него нежным взором, одним прыжком скрылась в лесу, мелькая белым пятном под хвостиком.

Еще один перекресток.

– Последний, – заверил Хальдерс и свернул налево. Примерно через километр, а может, и меньше, они выехали из леса на пологий газон, в дальнем конце которого стоял дом. Они вышли из машины. Дом был слегка покосившийся, но прочный. У Винтера пересохло во рту – ему показалось, он узнал этот дом. Несколько фруктовых деревьев у крыльца. Откуда-то послышался топот копыт. Должно быть, лошадей напугало «вольво» Хальдерса. Фредрик поставил машину рядом с «эскортом» Бремера. «Форд» был настолько грязным, что определение «опалово-белый» подходило к нему с большой натяжкой. Живя в деревне, трудно сохранить машину чистой, когда на дворе октябрь. Даже номера были заляпаны грязью.

Топот прервался внезапно, как и начался. Из дома никто не выходил.

Винтер не мог заставить себя сдвинуться с места – слева от дома, на полпути до опушки, стояла маленькая желтая ветряная мельница.

Метра полтора. Не больше. И крылья не вертятся – скорее всего декоративная.

Рисунки не соврали. Спокойно, Эрик.

Он медленно пошел к дому. Спокойно, только спокойно.

Хальдерс постучал в остекленную, завешенную изнутри шторой дверь.

Никто не открыл. Они не договаривались о визите.

– В чем дело? – Из-за дома появился высокий пожилой человек. – А, это опять вы. Я вас узнал. Машина стоит вон там, можете посмотреть.

Винтер протянул руку. Теплая, сухая ладонь. На Бремере была тонкая кофта поверх сорочки. Резиновые сапоги, один порван на голени. На голове – вязаная шапочка. Винтер знал, что Бремеру шестьдесят девять и под шапочкой лысина. Но усы темные. Худой, даже высохший, по определению Анеты.

– Что вы хотите? Опять насчет машины?

– Можно войти в дом? – Винтер поднял голову и посмотрел на серое небо над лугом. – Опять дождь пошел…

– Такой дождь не страшен… но, конечно, проходите, какой разговор.

Анета Джанали перехватила взгляд Винтера и нахмурилась. В сенях было темно. Бремер снял сапоги, полицейские последовали его примеру. Он провел их в комнату с окном, выходившим на другую сторону. Здесь открывался вид на луг и лес чуть поодаль. На лугу паслись те самые лошади – очевидно, успокоились. Бремер остался стоять. Они тоже не садились.

Винтер обдумывал, как повести разговор. Обычно он заранее выбирал нужные фразы, но не на этот раз. На этот раз он сидел в машине, смотрел на лес, на серое осеннее небо и не думал ровным счетом ни о чем. Нет, о чем-то думал.

– Так что вы хотите? – повторил Бремер.

Винтер взглянул в окно. Лошади исчезли. Он повернулся к Бремеру.

– Опять насчет машины… и еще кое-что.

– А что с машиной?

– Мы сейчас беседуем со всеми владельцами белых «эскортов» этой модели. Вдруг кто-то вспомнит нечто важное, способное нам помочь?

– Помочь в чем?

– Вы разве не в курсе? Мы расследуем убийство. И пропажу человека. Ребенка.

Бремер, не поворачиваясь, кивнул в сторону Хальдерса.

– Да, он что-то говорил.

– А больше ты ничего не слышал? – Винтер перешел на ты, но Бремер, похоже, не заметил.

– Может быть… по радио или ТВ. Я занимаюсь своими делами.

Лошади опять появились из-за кустов. Они двигались совершенно симметрично, словно паря над лугом. Винтер наконец придумал, как продолжать беседу.

– Тебе знаком Юнас Свенск?

– Что?

– Я спрашиваю, знаком ли тебе Юнас Свенск. – Винтер быстро посмотрел на Хальдерса.

– Свенск? Да… у него автомастерская. Я только там и ремонтируюсь. А что?

– Мы разрабатываем разные версии, – пояснил Винтер, стараясь, чтобы фраза прозвучала позагадочнее. – И хотели бы с тобой поговорить.

– Какие еще версии? И какое отношение к этим вашим версиям имеет моя машина?

– Я про машину не сказал ни слова.

– Как это не сказал? Мы же говорили о мастерской…

Винтер перевел дыхание.

– Я хочу, чтобы ты поехал с нами. Необходим более подробный разговор.

На лицо Бремера словно набежала темная туча. Он сделал шаг по направлению к Винтеру. Хальдерс дернулся.

– О чем это ты? – Бремер остановился. – Я никуда с вами не поеду. У меня полно дел.

– Ты мог бы нам очень помочь.

– Чем я могу вам помочь? Если вы думаете, что я вожу контрабанду на своей машине, можете смотреть сколько хотите.

Винтер промолчал.

– Или вы считаете, что имеете право издеваться над людьми вроде меня? Я, как вышел из тюряги, ни разу ничего не нарушил. Спросите кого хотите. Вас Свенск интересует? Он тоже ни в чем не замешан. Это из-за перестрелки, что ли? Так, что ли?

– Мы настаиваем, чтобы ты проехал с нами.

Бремер посмотрел на Хальдерса и Анету, словно надеялся, что они отменят решение Винтера. Из него словно выпустили воздух.

– Надолго?

Он сдался, решила Анета. Может быть, он сдался с самого начала.

Винтер промолчал.

– Шесть часов, – сказал Бремер, ни к кому не обращаясь.

Шесть и еще шесть, подумала Анета Джанали. Если не больше.

Рингмар только и ждал, пока Винтер оставит Бремера и зайдет в свой кабинет.

– Я использую свое право, – произнес Винтер и поднял руки, словно защищаясь.

– Я ничего не сказал.

– Машина стоит там, Анета ждет. Проследи, чтобы техники немедленно с ней разобрались.

– Ты хочешь сказать, чтобы они ее разобрали…

– Как ни называй.

– Я даже не спрашиваю, уверен ли ты, что они ехали в этой машине.

– Посмотрим фильм. – Вместо ответа Винтер вставил кассету в видеомагнитофон.

Машина начала двигаться вперед и назад. Назад и вперед, а потом опять вперед и назад.

– Если это он, то почему едет в город, а не домой? – спросил Рингмар.

– К кому-то съездил… или нет. Навестил ее квартиру.

– Может быть… но его отпечатков в квартире нет.

– Ты хочешь получить все на блюдечке. – Винтер остановил кадр. Потом нажал воспроизведение, на секунду, не больше, и снова остановил.

– Как был «форд», так и остался, – глубокомысленно произнес он.

– У нас теперь есть с чем сравнить, – возразил Рингмар. – Это уже кое-что.

– Мне нужно все о Свенске. Все до мелочей.

– Мне нужно все о байкерском братстве, – сказал Рингмар. – Все до мелочей.

– И мне нужно знать, куда делся Якобссон.

– Обыск у Бремера?

Винтер покачал головой.

– Слишком рано?

– Подождем. Дождемся ордера из прокуратуры… Сначала разберем на части машину, потом дом.

Винтер сам допрашивал Бремера. Перед допросом он внимательно прочитал протоколы водолазных работ на озере Дель.

Бремер сидел на стуле. Поднимая глаза, он словно бы не видел Винтера или каким-то образом умудрялся смотреть сквозь него. Винтер решил не пользоваться видеозаписью. Включил обычный магнитофон, проверил уровень звука и зачитал стандартный пролог – такого-то числа, в такое-то время, допрос такого-то проводит такой-то… и так далее.

Бремера увели в камеру. Винтер сидел в своем кабинете. Голова чуть не лопалась, даже глаза болели. Он зажег маленькую настольную лампу и оказался в круге света. Табачный дым призрачной фатой плыл над конвертом с фотографиями.

Микаэла сработала очень быстро. Фотографы и криминалисты тоже не подкачали. Отпечатки прибыли пару часов назад самолетом в Ландветтер.

Он затянулся последний раз и погасил сигариллу. Пора бросать. В современном мире нет места для курильщиков.

«Обязательно брошу». Он закурил новую сигариллу, встал из-за стола и подошел к стене с рисунками.

Ландветтер. Они шли к машине, трое полицейских и Бремер, и прямо над домом, с ревом набирая высоту, пролетел «боинг». Анета инстинктивно пригнулась, а Бремер даже ухом не повел. Винтер поднял голову. Ему показалось, что брюхо самолета занимает полнеба. Мощный, пугающий рев перевалил за лес и постепенно стих.

Он видел это на рисунках… в дневнике Йенни. Но на стене таких рисунков не было. Он вернулся к столу и начал перебирать отсортированные рисунки. Нужный нашелся в третьей стопке, где были собраны все изображенные девочкой средства передвижения. На двух листах над домом парил огромный призрак креста. Хороший рисунок – Винтер почти услышал грохот двигателей летящего сквозь дождь и солнце самолета.

Он вернулся к столу и открыл конверт. Пять отпечатков.

На самом верхнем женщина с ребенком, держась за руки, идут к дому. Лица различить невозможно.

На второй фотографии они подошли ближе. Ребенок повернулся к камере или, может быть, в ее сторону. Это лицо Винтер видел на старом узкопленочном фильме. Это Хелена. Женщина по-прежнему смотрит на дом.

Третий снимок – тот же самый, только увеличенный. Винтер вспомнил фильм, который видел в «Синематеке» лет десять назад. Он вспомнил этот странный фильм еще во время разговора с Микаэлой Польсен.

Шестидесятые годы в Лондоне. Богатый, разъезжающий на открытом «роллс-ройсе» фотограф модного журнала наугад снимает в парке – его привлекло освещение, или что там еще привлекает богатых фотографов? Увеличивая эти кадры, он обнаруживает за кустами труп. [35]35
  Имеется в виду знаменитый фильм Микеланджело Антониони «Фотоувеличение».


[Закрыть]Снимки, случайно сделанные человеком, не имеющим ни малейшего представления, что на них в конце концов обнаружится, не догадывающимся об их истинном содержании.

И здесь та же история. Снимки сделаны совершенно по другому поводу, персонажи попали в кадр случайно – и оказались документальным свидетельством, имеющим отношение к тяжкому преступлению. «Blow Up» – так назывался фильм. Увеличение. Гротескное, бессмысленное увеличение.

Лицо девочки стало крупнее – никаких сомнений. Это Хелена. Женщина в полупрофиль, видны только часть носа и щека. Бригитта? Наверное, хотя стопроцентной уверенности нет.

Но на снимке была еще одна деталь. Он замер. По спине побежали мурашки. В окне между крыльцом и женщиной он заметил чей-то силуэт. Он зажмурился, дал отдохнуть глазам и вгляделся снова. Да, там, за тонкой шторой, кто-то есть. Видна только верхняя часть туловища, очень нерезко. У Винтера мгновенно вспотела голова под густой шевелюрой. «Остригусь, к черту, – мелькнула мысль. – Или даже побреюсь. Наголо, как Хальдерс».

Он напряженно вглядывался в фотографию. Интересно, заметили ли они в Дании эту фигуру? Наверняка. Он покопался в конверте и извлек сопроводительную записку, прилипшую изнутри. Да… заметили. Она, конечно же, пишет о тени в окне. «Продолжаем увеличение. Пока не знаем, кто это».

Четвертый снимок сделан, очевидно, через несколько секунд. Женщина с ребенком подошли к крыльцу, видны только их спины. Тень в окне исчезла.

Пятый снимок. Самое сильное увеличение – от зернистости избавиться техникам не удалось. Сделан скорее всего после минутной или двухминутной паузы. Местный фотограф решил передохнуть, чтобы потом с новыми силами сделать последний снимок, документирующий нарезку дачных участков в Блокхусе. Человек в окне отодвинул штору – решил, видимо, посмотреть, чем там занимается этот тип с камерой. Не подумал, что может оказаться в кадре.

Молодой Георг Бремер? Вполне вероятно. Усы, надвинутая на лоб вязаная шапочка.

«Путешествие в преисподнюю. Сижу в своем кабинете и блуждаю по преисподней».

Его затошнило.

Зажужжал мобильный. Он вздрогнул и нажал кнопку.

Звонила мать.

– Отцу плохо.

– Печально слышать… – Он собрал фотографии и записку в конверт и сунул в ящик. – А что случилось?

– Ему было не по себе после обеда, и мы попросили Магнер… В общем, пригласили врача, он живет здесь недалеко. Врач сказал, что надо ехать в город, в больницу.

Винтер попробовал представить себе Марбеллу, но ничего из этой попытки не вышло. Он никогда там не был, видел только карту в Интернете.

– А какой диагноз?

– Мы еще в больнице. Врачи осмотрели его, сняли электрокардиограмму, но она как будто бы ничего не показывает.

– Но это же хорошо…

– Да, но боли в груди не проходят.

– И что же дальше?

– Сейчас он отдыхает. Если что-то с сердцем, нужен покой.

– Перенапряжение…

В гольф переиграл, подумал Винтер и устыдился. Тошнота не отпускала, наоборот, стало хуже.

– Он не перенапрягался… мы живем спокойно, как обычно… Я очень волнуюсь, Эрик. Если что-то случится, тебе придется приехать.

Он не ответил. Кто-то постучал в дверь.

– Подожди минутку! – крикнул он.

– Что? – спросила мать.

– Кто-то стучит в дверь.

– А ты на работе? Ясно… Вечер только начинается.

За дверью послышались удаляющиеся шаги.

– Прости мама, я не расслышал.

– Если что-то случится, тебе придется приехать.

– Ничего не случится. Только ведите себя поспокойней. Никаких импульсивных поездок в Гибралтар.

– Ты должен обещать, Эрик. Ты должен обещать, что приедешь, если будет хуже. Лотта тоже так считает. Вы оба должны приехать.

– Обещаю.

– Ты обещал. Я позвоню попозже. Ты, кстати, тоже мог бы позвонить. – Она продиктовала номер больницы. – Я все время здесь.

– Думаю, вас скоро отпустят.

– Я должна идти, Эрик.

Он так и остался сидеть с мобильным в руке. В дверь опять постучали.

– Входите!

На пороге показался Рингмар.

– Сестра живет на Вестергатан. – Он сел. – Это в Аннедале.

– Я знаю.

– Грета Бремер. Наш Георг даже не знает ее адрес.

– Он сказал, они много лет не виделись.

– Насколько я понял, он вообще не хочет о ней говорить.

– Он не понимает, почему мы ищем его родственников… Он же никого не назвал, кто бы мог подтвердить его алиби. И недоумевает – зачем они нам нужны?

– Так что будем делать?

Винтер посмотрел на часы. Скоро шесть. Георг Бремер под нажимом сообщил, что у него есть сестра Грета. Других родственников нет… Они могут держать его до полуночи, не больше. Сейчас говорить с прокурором бессмысленно – оснований для задержания никаких.

– Говоря серьезно, Эрик…

– Так говори серьезно.

– Говоря серьезно, его надо отпускать.

– В полночь может идти на все четыре стороны. Что с машиной?

– Работают как оглашенные.

– Он хочет уехать на своей машине. Имеет полное право.

– Знаю. И ребята знают.

– У меня нет большого желания продолжать допрос, – сказал Винтер. – Пусть едет на все четыре стороны, а послезавтра мы пригласим его опять.

– Ты уверен?

– Нет.

Рингмар закинул ногу на ногу. Чинос цвета хаки… Он выглядит как отпускник, подумал Винтер. Пожилой альпинист отдыхает перед очередным подъемом.

– Сказать, что я ожидал в последние месяцы?

– Скажи.

– Что объявится отец девочки. Черт знает что… Подруга погибла, девочка исчезла. Розыск по всей стране. А он затаился.

– Может, и не затаился.

– Об этом я тоже думал. Может, его нет в живых.

– Или боится.

– Главная тема в этом следствии. Страх.

– А может, он и не знает, что у него есть ребенок.

Рингмар поменял положение ног. Теперь сверху была правая.

– Не так легко вычислить прошлое, если прошлого нет, – сказал он.

– Вот! – Винтер выпрямился. – В том-то и дело. Прошлого у нее не было, но оно ее настигло. Оно и стало частью ее жизни, а она об этом и не знала. И оно же, это чертово прошлое, привело ее к гибели.

Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Рингмар не двигался.

– Подумай… она приезжает в этот город, и жизнь прекращается. Я имею в виду ее взрослую жизнь. Сначала прекращается ощущение жизни, а потом и сама жизнь.

Винтер поехал в Хаген. Лотта открыла сразу. Они обнялись.

– Я слышала твое сообщение на автоответчике, – сказала она. – Только что пришла.