Текст книги "Зов издалека"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

31

Винтер позвонил в Почтовый банк. Оказывается, у них есть специальное отделение, занимающееся «полицейскими делами». Ответил мужчина. Винтер представился и объяснил, в чем дело.

– Безнадега, – небрежно произнес тот.

– Простите?

– Извещения уничтожаются через две недели. Вы же сказали, что квартплата внесена больше трех недель назад?

– Сказал.

– Безнадега. Мы уничто…

– Что значит – уничтожаем?

– Вам не известно, что означает слово «уничтожать»? – В голосе собеседника явно прозвучали издевательские нотки. – Бумаги прекращают свое существование и отправляются в мир иной.

– Ну вот что, – разозлился Винтер. – Ваш чиновничий гонор можете сунуть себе в задницу. Мы расследуем убийство, и если вы толково и подробно не ответите на мои вопросы, будьте уверены – я найду способ заставить вас это сделать. Итак: как уничтожаются ордера?

– Их режут на полоски в шредерах, – изменил тон чиновник.

– Через две недели после получения?

– Иногда через несколько дней. Зависит от нашей нагрузки.

– И что за смысл тогда вообще их собирать?

– Сам удивляюсь. У нас просто нет места для этой макулатуры.

– Значит, все же есть надежда, что какой-то ордер остался неуничтоженным?

– Три недели? Вряд ли. Если не попал куда-то в самый низ или у нас людей не хватало…

Он замолчал, как будто ему пришла в голову какая-то мысль. В трубке слышался шум, похожий на шорох ветра, гуляющего на просторах между Стокгольмом и Гетеборгом. Уже начались первые осенние штормы…

– Последнюю неделю у нас было очень мало людей… так что, может быть… Ну-ка, скажите еще раз – когда и где внесены деньги? Я знаю, что в Гетеборге, но в какой конторе? Пишу… номер счета… сумма… номер квартиры.

Винтер понял, что поначалу чиновник вообще его не слушал, и прилежно повторил цифры. Интересно, сколько важных дел идет псу под хвост только потому, что люди не хотят друг друга слушать? Или не решаются настаивать, чтобы их выслушали…

– Трубку не вешаем, – неожиданно сказал чиновник и замолчал. Он напомнил Винтеру стокгольмских джазистов, приезжавших недавно в «Нефертити». Ребята играли куда лучше, чем разговаривали… «Трубку не вешаем…»

В трубке что-то загремело.

– Можете еще подождать?.. Здесь кое-что есть.

– В каком смысле?

– Как я сказал… народу было мало. Говорят, в архиве много чего осталось.

– Жду.

Значит, архив у них все-таки есть… Или как называть хранилище, где документы только и ждут, чтобы их разрезали на полоски. Бумажный морг? Может быть, рационализация производства на этот раз пойдет на пользу… Наверняка кого-то даже и увольняли, если он не успевал резать бумагу на полоски в предписанном темпе. А может, в Стокгольме волна первого осеннего гриппа. Тоже иногда неплохо.

– Вот она! – крикнул чиновник ему в ухо.

– Нашли?

– Нашел! Сам удивляюсь!

Значит, не такая уж безнадега, подумал Винтер.

– Положите этот ордер в конверт и заприте в шкаф.

– Хорошо.

Винтер посмотрел на часы.

– В течение двух часов… вы будете на месте?

– Да.

– За конвертом подъедет наш человек. Он спросит вас. – Винтер посмотрел на записанные в блокноте фамилию и имя сотрудника банка. – И потребуйте, чтобы он предъявил удостоверение.

– Хорошо.

– Спасибо за помощь. И прошу прощения за грубость.

Он нажал на рычаг, дождался сигнала и снова набрал стокгольмский номер – на этот раз отдела безопасности Почтового банка. Его попросили перезвонить через полчаса. Он представился и попросил позвонить ему как можно быстрее.

И положил трубку. Левое плечо болело – неудобно сидел, пока говорил по телефону с заносчивым банковским клерком. Сколько же времени он проводит в подобных разговорах? Спина скоро станет такой же кривой, как телефонная трубка. Надо бы хоть немного разминаться во время работы. А вечером, если успеет, сходить в парную в Вальхалле. Попариться, потом выпить дома кружку холодного пива. И позвонить Ангеле.

Телефон заверещал так резко, что Винтер вздрогнул. Он специально настроил его на максимальную громкость, чтобы сигнал был слышен, даже когда он выходит из кабинета.

– Это будет не так легко, – сказал сотрудник отдела безопасности. – У нас есть шаблонный контроль закрытых счетов, но контроль при оплате… это впервые.

– Все когда-то случается впервые, – возразил Винтер. – Что мы можем предпринять?

– Если я правильно понял, вам нужна какая-то форма контроля оплаты квартирных счетов в почтовой конторе в Мольндале в конце недели… до второго рабочего дня в октябре.

– В Мольнлюке.

– Что? А, ну да… В Мольнлюке. В Мольнлюке… Но это слишком короткий срок. Мы вряд ли успеем настроить компьютеры и кассовые аппараты на… собственно, у нас есть только номер квартиры.

– А что, этого мало?

– Боюсь, мы не сумеем этого сделать. А если ориентироваться на номер счета, вам придется проконтролировать не меньше пяти тысяч человек.

– Понятно…

– Но я могу предпринять один шаг, хотя это и не укладывается в протокол… Могу послать сообщения во все почтовые конторы, чтобы они имели в виду все эти цифры.

– А как вы это устроите?

– В подробности мне не хотелось бы вдаваться.

– И насколько быстро можно запустить этот механизм? Немедленно?

– Почти. Но как я уже сказал, для нас это необычная мера. Последний раз мы к ней прибегали, пытаясь предотвратить обмен большого количества незаконной валюты… Я просто хочу сказать: отправка такого сообщения означает, что речь идет о чем-то очень важном. Высший приоритет.

– Так оно и есть.

– Я понимаю. Но… О’кей, это все, что мы можем сделать.

– Хорошо…

Винтер представил сотни тысяч компьютерных дисплеев, на которых появляется электронное послание отдела безопасности Почтового банка. Контора в Мольнлюке… Он там и не был никогда. Где это? Километрах в десяти от города? Но такую возможность они упустить не могли. Вдруг кто-то явится и заплатит по счету? Кто-то неосведомленный… если им удастся хранить тайну еще несколько дней. И они должны обеспечить наблюдение… не только с помощью камер. Надо, чтобы хоть один или двое полицейских были на месте. Еще неизвестно, есть ли видеокамеры в Мольнлюке. Если нет, то нужно срочно поставить. Он сделал пометку в блокноте.

– Существует и другой путь, – ожила телефонная трубка. – Можете поговорить с шефом этой конторы в Мольнда… в Мольнлюке. Пусть положат бумажки перед каждой кассиршей. Есть шанс, что они среагируют…

– Да-да, – сказал Винтер. – У меня была такая мысль.

– О’кей… Но это вопрос юридический. Мы как бы нарушаем тайну вклада. Почте нужен письменный запрос прокурора…

– Или руководителя следственной группы. Это я.

– Да, разумеется. То есть люди в конторе должны знать, о чем идет речь.

– Большое спасибо за помощь… Очень вам благодарен…

– И я пошлю сообщение в другие конторы. На тот случай если оплата будет производиться там. Не в Мольндале.

«В Мольнлюке», – хотел поправить Винтер, но передумал. Удерживая рычаг, он перелистал левой рукой телефонный каталог и позвонил в отделение безопасности Почтового банка в Гетеборге.

– Бенгт Фаландер.

– Добрый день. Эрик Винтер из уголовного розыска. Я возглавляю следствие по убийству.

– Здравствуйте.

Винтер в который уже раз за сегодняшний день объяснил, в чем дело.

– Камера есть в Линдуме… в Мольнлюке такого оборудования пока нет.

– Почему?

– Причины самые обычные… Камеры наблюдения получают те конторы, которые пытались ограбить. Таких в регионе штук пятнадцать. Как, например, в Линдуме. Там было несколько попыток ограбления. И мы решили поставить камеру.

– Но не в Мольнлюке.

– Нет… Да для вас это не важно.

– Что для нас не важно?

– Видеозапись. Если бы она и была, ее все равно бы уничтожили. Через две недели записи стирают.

Эти стирают, те режут на полоски. Прошлое исчезает на глазах. Две недели – и стоп. Все покрыто туманом.

– Так что, даже если бы камера в Мольнлюке и существовала, запись уже была бы стерта, – продолжил Фаландер. – Но в Мольнлюке раньше была камера. По-моему, довольно долго. Потом все успокоилось. Преступники подались в другое место.

– В Линдуме, знаю. Но теперь они вернулись в Мольнлюке. И я хочу, чтобы там поставили камеру.

– Прямо сейчас?

– Сегодня. И как возможно быстрее.

– Но для этого требуется официаль…

– Я знаю, что требуется. Это очень важно. Крайне важно. И спешно.

– Для наблюдения в общественном месте требуются специальные таблички, предупреждающие, что…

«На чьей ты, собственно, стороне?» – подумал Винтер. Но тот был прав.

– Естественно, – сказал он вслух. – Может, еще старые не сняли. А если сняли, повесим новые таблички.

– Только не так, чтобы это обращало на себя внимание, – посоветовал Фаландер.

«Нет, он все же за нас».

На оперативку набилось полно народу, больше, чем в самом начале следствия. А когда оно было, это начало? Такое чувство, будто лет двести назад. Стало душно. Рингмар пошел открыть окно, а Винтер снял пиджак, повесил на спинку стула и посмотрел на сотрудников.

– Нам предстоят очень и очень неординарные три дня, – сказал он. – Конечно, надо пройтись по соседям в Норра Бископсгорден, но тихо и незаметно. И это только одна часть следствия. О другой мы молчим.

Рингмар встал.

– Поясняю: если кто-то спросит, почему мы опрашиваем людей, ответ должен быть такой: пытаемся установить личность погибшей. Не только здесь, в вашем районе, но и по всему городу.

– По крайней мере в больших жилищных комплексах, – вставил Хальдерс.

– Вот именно, – кивнул Винтер. – Мы не можем упустить этот пусть небольшой, но все же шанс. Мольнлюке. Возможно, это сумасшествие, но оно вполне реалистично. – Он слово в слово повторил вчерашнюю фразу.

– Ключ, – сказал Бергенхем. – У того, кто платил за квартиру, есть ее ключ.

– Да. – Рингмар обвел взглядом присутствующих. – Кто-то входил в квартиру. Что-то искал…

– Значит, ключей в квартире не было? – спросил Бергенхем.

– Нет.

– А сколько комплектов она получила от квартиросдатчика?

– Два.

– Может, оставила какой-нибудь подруге?

– Может быть… – пожал плечами Винтер. – Сейчас кажется, что она была самым одиноким человеком на свете.

– Чего еще не хватает?

– Платежных извещений.

– И значит, мы должны держать язык за зубами?

– Если удастся.

– И потихоньку искать девчушку? Хотя следует немедленно объявить ее в общегосударственный розыск.

– Я уже сказал, что принял необычное решение, вероятно, дикое, – сказал Винтер. – Но у нас есть возможность задержать преступника. Пусть небольшая. И одновременно будем работать с новыми данными.

«Следствие словно начинается с самого начала, – подумал он. – Да не „словно“, а так и есть. С самого начала. Надо опять съездить на место обнаружения трупа».

– Но преступление… убийство совершено не у нее дома? Не в квартире?

– Бейер и его ребята говорят, нет. Они, конечно, еще занимаются уликами, но предварительное заключение – нет. Не в квартире.

– А это вообще реально? Если вспомнить расстояние до озера Дель? – спросил Борьессон.

– Что?

– Что ее убили в квартире и потом отвезли на озеро.

– По времени… почему бы нет? Но, как сказано, никаких следов убийства в квартире пока не найдено.

– А мы не наделали там много шума? – вступил Хальдерс. – Я имею в виду, достаточно шума, чтобы секрет перестал быть секретом.

– Какие-то любопытные появлялись, – сказал Рингмар, – но ведь в этом нет ничего необычного. Подумаешь, полиция приехала. Я, во всяком случае, никому не говорил. – Он посмотрел на Винтера, и тот молча покачал головой. – И надеюсь, наши свидетели тоже будут молчать. Подписку мы взяли.

– А что делать с прессой? – не унимался Хальдерс. – Вы уверены, что они ничего не пронюхали?

– Пока никто не объявлялся.

– Странно…

– Контакты с прессой я беру на себя, – сказал Винтер. – Уже поговорил со Стуре и Велльманом.

«А сам-то Велльман сумеет держать язык за зубами? – подумал Хальдерс. – Три дня пройдут, убийцу мы не найдем, девочку не найдем и дунем в рог госрозыска… Вот тогда грянет гром! Велльману придется объяснять, почему он не объявил розыск сразу… Может, Велльман покруче, чем мне казалось…»

– Хорошая идея, – произнес он вслух и посмотрел на Винтера. – Я бы принял такое же решение.

Винтер понял, что Хальдерс говорит совершенно искренне. Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Трусам не видать красавиц, как своих ушей.

– И что будет дальше? – спросила Сара Хеландер.

– Я договорился с почтой в Мольнлюке насчет камеры. Возможно, даже двух камер. К сожалению, в начале сентября видеонаблюдения там не было. Но сейчас мы их поставим, причем постараемся создать впечатление, что они всегда там были.

– А кто будет дежурить на почте? – осведомился Бергенхем.

– Ты и будешь, – сказал Винтер.

– Я?

– Нужен кто-то серенький, чтобы ничем не выделялся, – серьезно пояснил Хальдерс.

– Конечно, – еще более серьезно согласился Бергенхем. – Поставишь такое пугало, как ты, все клиенты разбегутся. – Он повернулся к Винтеру: – И когда мне надо там быть?

– Прямо сейчас. Сразу после совещания зайдешь ко мне. Потом тебя сменят.

– Скоро такие операции упростятся, – хмыкнул Хальдерс.

– В каком смысле? – удивилась Сара Хеландер.

– Почтовые конторы закрываются быстрей, чем воры угоняют машины в Хедене. Скоро останется одна чертова контора где-нибудь в степи, большая такая контора. Огромная. И парковка огромная, чтобы легче было угонять машины.

– Очень практично.

– Значит, три дня… – проговорила Сара Хеландер. – А может, он уже заплатил? Или она? Откуда нам знать?

– Мы узнаем немедленно, – успокоил ее Рингмар. – Сегодня, во всяком случае, никто не платил.

– А она сама платила регулярно?

– В последние дни месяца, – сказал Винтер. – Иногда первого числа, если после выходных.

– Как и на этот раз.

– Да.

– Значит, кто-то хорошо знал ее привычки.

Винтер кивнул. Он вспомнил лицо Хелены. И ее дочки. В квартире нашлось довольно много снимков.

– А удалось что-то пробить по Хелене Андерсен? – спросил Бергенхем.

Винтер посмотрел на регистратора.

– Пока нет, – сказал Меллерстрём. – В нашей базе данных она отсутствует. Сейчас занимаемся центральной.

– Чтобы так сразу и повезло… – прокомментировал Хальдерс.

– О чем ты?

– Чтобы сразу ее пробить. Это чистое везение, а у нас в отделе с этим плохо. Только и справляемся за счет исключительного профессио…

– О’кей, Фредрик, – взмолился Винтер. – Мы все знаем. Но могла же она что-то нарушить в другом месте. К везению это не имеет ни малейшего отношения.

– Подростковая преступность, – сказал Меллерстрём.

– А почему нет? – пожал плечами Бергенхем.

– А как отдел информации и контактов? – спросил Хальдерс. – Все-таки имя мы уже знаем…

– Занимаемся, – коротко ответил Рингмар.

– Всегда найдется какой-нибудь стукач… Возьми хоть эту стрельбу на Ворведерсторгет. У тебя же нашелся кто-то… Кто-то знающий кого-то, кто знает еще больше…

– Да-да. – Рингмару не хотелось ввязываться в дискуссию.

Винтер поднял руку.

– Мы ждем распечатку ее телефонных разговоров.

– И все сразу встанет на свои места. – Хальдерс, очевидно, был в ироничном расположении духа.

«А может, ей никто не звонил. И она не звонила. Разве что заказать пиццу», – подумала Сара Хеландер, но промолчала.

Винтер физически чувствовал нарастающее нетерпение. Все хотели работать, ждали документов, списков, распечаток и результатов. Еще одно имя. Еще один новый адрес. Он подумал о криминалистах, склонившихся над своими микроскопами и спектрографами.

– А что с отпечатками пальцев в ее квартире? – спросил Бергенхем.

– Дочкины… Мы так считаем, потому что пальчики детские, – сказал Винтер. – Как минимум два отпечатка неизвестных людей. И самой Хелены, конечно.

– Как минимум?

– Есть еще фрагменты, но с ними криминалисты пока работают. Это в квартире. Плюс кладовка в подвале.

– Двое неизвестных… нам неизвестных?

– Да.

– Я так и знал, – заметил Хальдерс.

– Здесь в отделе никому не везет, – поддразнила его Сара Хеландер.

– А что значит – фрагменты? – спросил Бергенхем.

– Бейер говорит, что в одном месте… точнее, на комоде… есть неполный отпечаток. Не знаю уж, насколько неполный. Но если удастся его восстановить, то… А удастся ли – они и сами не знают. Но отпечаток есть.

– Дыра в перчатке? – спросила Сара.

– Вероятно, – одобрительно посмотрел на нее Винтер. – Правильно мыслишь. Даже осталась какая-то ниточка рядом с отпечатком. Может, и случайность, но не исключено, что кто-то задел перчаткой край ящика. Там есть заусенцы. Как раз возле отпечатка… фрагмента отпечатка.

32

Винтер поставил машину у Фрискведерсторгет и пошел на север. По площади носились обрывки бумаги. С утра дождя не было. Туман рассеялся, и небо поднялось на пару метров выше. Перед магазином ИКЕА кто-то перевернул корзинку с мусором. Навстречу шли люди и о чем-то разговаривали на неизвестном Винтеру языке.

Он был очень напряжен. Азарт… и, главное, стремление выдоить из мозга хоть пару свежих мыслей. Все, что он мог сейчас сделать, – побродить по дворам, зайти еще раз в квартиру и задать несколько вопросов старушке Бергман.

У входа в магазин стояли двое незнакомых полицейских. Наверное, их тоже привлекли к обходу квартир. Формы на них не было, но за версту чувствовалось, что они из полиции – явные чужаки в этой среде. И я, должно быть, выгляжу так же, если не хуже.

Он подошел к ним и поздоровался. Вокруг валялись остатки пиротехнических развлечений – цветные бумажки с обгорелой черной бахромой, которые постепенно уносил ветер. Одна бумажка прилипла к его башмаку.

– Какая-то хренова нация празднует свой хренов Новый год, – произнес один из полицейских. – А может, они тут каждый день палят. Вспоминают Курдистан.

– Что ты сказал?

– Что?

– Что ты сказал? Про Курдистан?

– И что?

– Что ты имел в виду? Насчет хреновой нации?

– Что я сказал? Какого черта! Это же шутка… – Он посмотрел на напарника. – А у тебя что, проблемы? Что, нельзя сказ…

– Не смешно. Я не позволю, чтобы в таком районе работали люди с расовыми предрассудками. Это слишком важное следствие, чтобы его испохабить.

– Да слушай, ты…

– Я не хочу, чтобы вы здесь оставались. Исчезните.

– Да ты не в своем…

– Кому здесь работать, а кому нет, определяю я. Приказываю ехать в отдел и доложить комиссару Рингмару. Он даст вам другое задание. Я ему позвоню.

Парни переглянулись. Что это еще за хлыщ?

– Что ты о себе дума… – начал было один, но второй взял его за плечо.

– Пошли, Гуссе. В отделе разберемся.

Винтер повернулся и ушел, на ходу набирая номер Рингмара.

– Эрик… ты не прав.

– Что сделано, то сделано. Направь двух других. Они здесь нужны.

Рингмар вздохнул.

– И что я скажу этим болванам, когда они объявятся?

– Дай им другое задание. Пусть допрашивают владельцев машин.

– Да… ладно. Это им подойдет… при условии, что среди автовладельцев не окажется какого-нибудь курда. Они на нем отыграются.

– Проследи, чтобы этого не случилось.

Он направился к подъезду, где жила Хелена Андерсен. Дети возились на площадках и старались перекричать друг друга. Температура ночью упала, и он застегнул молнию на кожаной куртке. Поправил волосы и зашел в магазин – в каких-нибудь ста метрах от конторы Карин Сольберг.

В нос сразу ударили запахи экзотических пряностей. Направо на полках теснились стеклянные банки с маринованными овощами, южноевропейские и азиатские консервы.

Над мясным прилавком висела табличка с непонятным словом «Халяль». [17]17
  Мясные продукты, допустимые религиозными установлениями ислама.


[Закрыть]Прилавок был забит колбасами, бараньими лопатками, котлетами и даже желудками, а из угла на Винтера подозрительно уставились две овечьи головы. Он сразу вспомнил полицейских, которых только что спровадил.

В овощном отделе лежало как минимум десять видов паприки, мясистые помидоры, какие-то невиданные корнеплоды, большие пучки свежей киндзы и другая зелень. Выбор был гораздо интереснее, чем в любом центральном магазине. Даже, пожалуй, на рынке.

Покупала ли здесь что-нибудь Хелена? И вообще, ходят ли скандинавы в «Симмо»?

Он еще не видел список продуктов в ее холодильнике.

Кто-то из следователей сегодня же займется магазином. Он пошел к выходу. Хозяин приветливо кивнул ему вслед.

Контора Карин Сольберг была закрыта. Она взяла больничный лист, и он ее прекрасно понимал. К сожалению, у полицейских такой возможности нет – после тяжелого потрясения уйти на больничный. Самая естественная реакция. Свободен на остаток дня – и на том спасибо.

У них была только Ханне. Винтеру вдруг захотелось услышать ее голос.

Ханне Эстергорд совмещала обязанности пастора в Сконе с должностью целителя душ на полставки в полицейском управлении. Она разговаривала с мужчинами и женщинами, пережившими душевную травму, ставшими свидетелями жуткой сцены или ее последствий. Полицейские ничуть не менее ранимы, чем остальные люди, и для залечивания душевных ран требуется время. Если их вообще можно залечить… Иногда Винтеру казалось, что нельзя.

Ханне пыталась… да, лучше не скажешь, исцелить душу… Если не исцелить, то по крайней мере немного утешить. Да просто сказать какие-то слова, на которые они сами не способны. Час беседы, иногда полчаса… Винтер тоже с удовольствием с ней общался. Он был ничуть не более толстокож, чем все остальные.

Ханне объединила очередной отпуск еще с каким-то, учебным, что ли, и он не видел ее с весны. Летом он говорил с ней пару раз, но только по телефону. Однажды позвонила она, потом он. Сейчас ее замещал какой-то психотерапевт, но с ним он не встречался. Некоторые его хвалили. Но Винтер был уверен, что большинство дожидаются Ханне. Кое-как зализывают свои раны и ждут ее. «Могу себе представить, сколько бед на нее вывалят, когда она вернется, – подумал Винтер. – Одна сочувствующая на полставки и сотня нервных полицейских. Плюс комиссар, обреченный на ближайшие недели ожидать самого худшего…» Из головы не шла рыженькая, как ее называла Эстер Бергман. Йенни Андерсен. Он никак не мог избавиться от страха. Можно, конечно, спрятаться за банальными и нейтральными терминами вроде «подозрение на совершение насильственного преступления», но ведь не спрячешься… Формальное отношение к своему делу – всего лишь тонкий щит, за которым скрывается тревога. У врачей, наверное, так же.

Он стоял во дворе, глядя на дом. Скрытое наблюдение за квартирой, естественно, велось, но именно скрытое. Во всяком случае, так было задумано. Не привлекать внимания. Ее окно выглядело черным квадратом на темно-красной кладке стены. Неподвижные черные голуби на карнизе… словно сигнал, что жизнь там, за окном, остановилась навсегда. Странно, голуби собрались именно у ее окна. Отсюда, снизу, они походили на крыс с крыльями. Он замерз. Черная кожаная куртка грела неважно. Порыв ветра согнал голубей со стены, и они, захлопав крыльями, исчезли где-то на крыше.

Винтер поднялся по лестнице. Рисунок с солнцем и дождем так и висел на двери. Иллюстрация к метеосводке последних полутора месяцев, подумал он и зябко поежился. Не только к метеосводке. Следствие тоже велось под солнцем и дождем – скоро и того и другого будет поровну. Корабль на рисунке… лодка на озере… Там-то они совсем не продвинулись. Они знали имена владельцев лодок на озере Дель, но на все сто уверенным быть нельзя. А у Хелены Андерсен с дочкой имелась возможность пользоваться лодкой? Почему девочка вдруг нарисовала корабль? И не только на этом листе. Над кроватью висели и другие с подобным сюжетом. И Бейер нашел множество детских рисунков в шкафу и комоде. Набрался большой пакет.

Винтер открыл дверь и вошел в прихожую. Кто-то сюда приходил после ее смерти. И этот кто-то что-то искал. Пусть будет «он», чтобы не путаться. Что он искал? Только счета за квартиру? И знал ли, где искать? Они не нашли ни одного личного письма. Ничего удивительного… ни один человек в мире не хватился Хелены Андерсен, когда она исчезла. Никто не пытался найти и ее дочь. Это еще страшнее. Каких пределов способно достичь человеческое одиночество? Как могут молодая женщина и ее маленькая дочка просто исчезнуть, пропасть – и никто не заинтересуется их судьбой? Это невозможно себе представить… Вся квартира пропитана горем и недоумением.

Они теперь знали, что убили ее не здесь. Не в квартире. А где? Неподалеку от места обнаружения? Она совершила путешествие с северо-западного конца города на восточный. На самую окраину, где нет почти никаких строений. Одна? Сама? Или ее везли, к тому времени уже мертвую… Возможно… Ехала она одна или с ребенком? Они уже начали опрашивать водителей общественного транспорта, трамваев и автобусов, таксистов – как легальных, так и нелегальных. Может, кто-то узнает ее в лицо. С ребенком или без… А где она вообще оставляла ребенка, если у нее были какие-то дела?

Машины на ее имя в регистре не числилось.

Он постоял в кухне. Под окном ворковали голуби. Еще один детский рисунок на холодильнике, прикрепленный магнитиком в виде маленькой яхточки. Интересно, почему криминалисты его оставили? Может, до кухни просто не дошли руки…

На рисунке изображен белый автомобиль. Два лица в окнах – спереди и сзади. И опять – на левой половине листа идет дождь, на правой – светит солнце. Вчера он успел только мельком взглянуть на рисунок. У мужчины за рулем борода. Такие называют козлиными.

Он на секунду похолодел, потом кровь бросилась в голову. О Боже!

Мужчина изображен в профиль. Нос и торчащая вперед черная борода. На голове – шапочка.

А сзади сидит кто-то рыжий, с заплетенными в косички волосами.

Чернобородый мужчина везет девочку с рыжими волосами. Он вспомнил остальные рисунки. Какие же они идиоты! Девочка рисовала то, что видела, то, что ей пришлось пережить. Все дети рисуют. Но некоторые занимаются этим постоянно. Она еще не умеет писать, поэтому рисует все, что ей интересно. Все, что с ней происходит.

Эти рисунки – дневник Йенни. У нас есть ее дневник.

Лицо по-прежнему горело. Надо успокоиться, подумал он. Это всего лишь новый след, к тому же зашифрованный. Есть и другие следы. Но возбуждение унять не удавалось. Но тот-то… тот… он же приходил сюда не за рисунками! Просто не придал этому значения… К тому же не хотел оставлять следов. Без этих рисунков квартира выглядела бы совсем… убогой. Голой.

Он часто видел, как она рисует, потому и не счел это важным. Он знаком с ней. Знаком с матерью. Спокойно… вспомни, что сказал Стуре насчет чрезмерных амбиций. Этот, с бородой, мог быть кем угодно. Другом матери. Таксистом. Или просто-напросто выдуманным персонажем. Захотела – вот и пририсовала бороду. С бородой и за рулем.

Надо просмотреть все рисунки. Все до единого. Сколько их? Штук пятьсот? Тоже странно: обычно люди не хранят такое количество детских рисунков. Впрочем, что я об этом знаю? Тоже мне, эксперт по детскому творчеству… Ему представилось улыбающееся лицо Ангелы.

Он постоял в кухне. Может, найдется еще что-то в кладовке? На кладовке Хелены Андерсен не было ни номера квартиры, ни имени. Ничего необычного. И нашли они ее не сразу. Пришлось поискать. Кладовка была закрыта на маленький висячий замок. Приходивший либо не знал о ее существовании, либо не решился туда идти. В кладовке лежали ящики с одеждой, пара детских лыж и стул.