Текст книги "Зов издалека"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

27

Эстер Бергман пила кофе, а размышляла совсем о другом. Молодой человек по радио сказал, что уже восемь часов. Она давно встала и оделась. Из социальной службы сегодня не придут, и слава Богу.

Нынче, как и вчера, шел дождь, и это тоже слава Богу. Дышать легче. У нее, правда, с этим делом нет таких бед, как у других стариков. Дышала она хорошо. Да и дождь не то чтобы сильный, а так, приятный дождичек, ей даже казалось, будто она в такую погоду лучше видит. Все чистое, промытое, как в новых очках, если их протереть кусочком замши.

Перед конторой она задержалась и прочитала вывеску. Так, на всякий случай. И почему-то занервничала. Ну не глупость ли – идти и расспрашивать чужих людей про эту рыженькую… и ее маму. А ей-то какое дело… Не повернуть ли назад?

– Госпоже Бергман не следовало бы стоять здесь на дожде. – Из конторы вышла девушка. – Могу я вам чем-нибудь помочь? Может, вам надо что-то купить?

– Нет… нет, спасибо. – Она узнала эту девушку. Та всегда ей улыбалась и здоровалась. – А вы даже и имя мое помните…

– Госпожа Бергман так долго здесь живет… Мы с вами разговаривали пару раз. Меня зовут Карин Сольберг.

– Долго живу? Как построили дом, так и живу…

Они действительно переехали сюда в 1958 году, когда все было новеньким и светлым. Эльмер не рассказывал, откуда взялись деньги, а она и не спрашивала. Она никогда и ни о чем не спрашивала. Глупо. Надо было интересоваться.

– Госпожа Бергман промокла…

– Вот я и говорю – войти-то можно? Хочу спросить кое о чем…

– Конечно! Давайте руку. Я вам помогу подняться по лестнице.

В кабинете горела настольная лампа. На столе – ворох бумаг. Зазвонил телефон, но девушка была занята – помогала Эстер устроиться на стуле поудобнее. Она могла бы и сама, но… почему бы нет?

Телефон звонил долго, потом замолк, и только тогда девушка сняла трубку.

– Кто-то уже повесил трубку, – удивилась Карин Сольберг и внимательно посмотрела на Эстер.

Чему это она удивляется? Звонков пятнадцать было, не меньше.

– Погода-то как переменилась, – неожиданно сказала Карин.

Эстер Бергман не ответила. Она обдумывала вопрос, и ей было не до погоды.

– Приятно, правда? После такой жары…

– Я хочу спросить, – решилась наконец Эстер. – Там, у нас во дворе… жили девочка с мамой… в квартире с торца. Может, вы знаете, куда они делись?

Девушка смотрела непонимающе. Ей, похоже, хотелось продолжить разговор о погоде. Смотри-ка, раньше только старики говорили о погоде, а теперь, видно, и молодые тоже…

– Маленькая такая девочка… рыженькая.

– Что имеет в виду госпожа Бергман?

– Да вот как раз и имею в виду – давно я ее что-то не видела. Рыженькую. И маму не видела. Потому и спрашиваю.

– А они… знакомые госпожи Бергман?

– Нет… какие знакомые… А что, незнакомых нельзя искать?

– Ну почему… Но вы хотите что-то про них узнать?

– Я же говорю – давно не видела… А вы?

Карин Сольберг встала, подошла к шкафу, достала небольшую папку и положила перед Эстер.

– Здесь список квартир в вашем доме. С триста двадцать шестой по четыреста восемьдесят шестую.

– Да… и…

– Госпожа Бергман говорит о маленькой девочке с рыжими волосами… А ее мать? Как выглядела мать?

– Откуда мне знать, мать или не мать? Вроде мать… Волосы светлые… а больше-то и не скажу. Я с ней и не общалась ни разу.

– Мне кажется, я их помню, – сказала Карин. – Не так много рыжих.

– У нас-то во дворе? Совсем нет. Она одна и была.

– Мать-одиночка с ребенком… – ни к кому не обращаясь, произнесла Карин Сольберг, роясь в бумагах.

– Я видела объявление, – вдруг сообразила Эстер. – Полиция повесила.

Девушка оторвалась от чтения.

– Что вы сказали?

– Объявление висит на магазине. Кого-то разыскивают. – Почему-то раньше Эстер об этом не подумала. – Молодую женщину со светлыми волосами.

– Вот как?

– А они вам не дали такое объявление? Полицейские? Должны были дать.

– Я была в отпуске. И у нас тут был ремонт… Чувствуете, госпожа Бергман? До сих пор краской пахнет.

– Нет… я не чувствую.

Карин Сольберг опять углубилась в бумаги.

– У нас несколько одиноких матерей с детьми… У той был только один ребенок? Эта рыжая девочка?

– Ну да… У мамы волосы светлые, а девочка рыженькая.

– Я имею в виду не это… У нее был только один ребенок? Мужа вы не видели?

– Нет… мужа не видела. И других детей не видела. Только эту, рыженькую.

– И вы не знаете точно, в каком подъезде они жили?

– Нет… от меня не видно. Где-то с торца.

Девушка еще раз перелистала бумаги и вытащила один лист.

– Скорее всего квартира номер… Может быть… – Она подняла глаза на Эстер. – Ищу возможные квартиры и персональные номера…

С подобными вопросами к ней обращались не в первый раз. Весной один жилец обратил внимание, что давно не видел соседа, хотя свет в квартире горит. Через неделю он позвонил в контору. Карин Сольберг пошла по адресу. На звонок никто не ответил. Она приоткрыла почтовый люк на двери – на полу в прихожей валялся целый сугроб газет, реклам и писем. Родственников не нашлось. Она обратилась в полицию. Старика обнаружили мертвым – он так и сидел в кресле. Только потом она вспомнила и удивилась, что никакого запаха не почувствовала.

Она продолжала водить ручкой по колонкам таблицы.

– Есть что-нибудь?

– Это может быть Хелена Андерсен… Наверное, госпожа Бергман спрашивает насчет Хелены Андерсен, – сказала Карин и пробормотала номер квартиры, который Эстер не расслышала. – Через два подъезда от вас.

– А у нее рыжая девочка?

– Здесь таких данных нет, – улыбнулась Карин Сольберг. – Но… подождите-ка… здесь написано, что у нее маленькая дочь по имени Йенни.

– Йенни?

– Да… может, это их вы и ищете. Но я не скажу, как они выглядят, пока не увижу.

– Как же вы увидите, когда их нет? Они уехали…

– А когда вы видели Хелену Андерсен в последний раз? Или дочку?

– Как теперь вспомнишь… С месяц, наверное. Когда жара стояла. И потом еще долго было жарко. А теперь погода испортилась, хотя мне-то даже и лучше…

– Они могли отправиться в отпуск. Или к знакомым. К родственникам.

– Уж больно долго…

Карин Сольберг сделала жест, из которого Эстер поняла, что девушка вполне допускает такую возможность – ну что ж, некоторые уезжают и надолго.

– Я думала, они переехали…

– Нет. Они не переезжали.

– Не переезжали… но их нет. Долго уже… с месяц или больше.

– Давайте сделаем так: сходим туда и позвоним в дверь.

– И что тогда? Если они откроют… что мы скажем?

– Придумаю что-нибудь, – улыбнулась девушка.

Эстер Бергман не решилась идти с Карин и пошла домой. Карин позвонила в квартиру. Никто не открыл. Позвонила еще раз и приложила ухо к двери – звонок работает. Приподняла почтовый люк – рекламы, какие-то письма… не так много.

Она спустилась по лестнице и пересекла двор.

Эстер Бергман открыла сразу, как будто стояла за дверью и дожидалась, пока девушка вернется.

– Там никого нет.

– А я что говорю? Я все время твержу: там никого нет.

– Какая-то почта лежит в прихожей, но этому много объяснений.

– Я бы хотела услышать одно…

– Я могу сделать для госпожи Бергман вот что… – «И для себя тоже, – подумала она. – Мне бы тоже хотелось понять, в чем дело». – Я могу пойти в фирму, которой принадлежит дом, и узнать, заплачено ли за квартиру.

– А им это известно?

– Уже середина сентября… Узнаем заодно, если не заплачено, посылали ли Хелене Андерсен напоминания.

– Я-то все думаю о рыженькой…

– Госпожа Бергман… вы понимаете, о чем я говорю?

– Не глухая… и из ума если и выжила, то не совсем… Идите в вашу фирму. Это правильно.

Плата за квартиру поступила в конце августа. С опозданием на день, но перед этим как раз были выходные. Как бы то ни было – почтовый перевод пришел меньше двух недель назад. Хелена Андерсен, очевидно, получая счет за квартиру, сразу шла на почту и платила. Здесь многие так делают – идут в почтовую контору на Ленсмансторгет и платят.

Эстер Бергман сказала, что мамы с дочкой давно не видно. Все, конечно, относительно… Старики говорят одно, а думают другое. «Как и все прочие», – мысленно улыбнулась Карин Сольберг… Но старикам неделя может показаться месяцем… или наоборот. У стариков время тянется медленно, а им часто кажется, что быстро. Карин иногда думала о стариках – как они сидят в одиночестве со своими мыслями. Им, наверное, так много всего хочется рассказать… И может, еще больше они хотят утаить.

Она подошла к своей конторе. Прием окончился. Она представила себе дверь Хелены Андерсен и попыталась вспомнить лицо. Ничего не вышло. Рыжая девочка… Может, она и видела ее когда-то, но не запомнила. Слишком много лиц приходится наблюдать, а сейчас она вернулась из отпуска, масса новых знакомств… ну и все такое прочее.

Эстер Бергман не в маразме. Здоровье у нее, конечно, так себе, но она умна и мыслит вполне логично. Наверное, ей было нелегко собраться и прийти к ним в контору. И если она говорит, что не видела маму с дочкой уже давно, скорее всего так оно и есть. Только что это значит? За квартиру заплачено. Они же не должны круглосуточно сидеть дома.

Могла встретить мужчину, подумала Карин Сольберг. Встретила мужчину и переехала к нему, но свою квартиру пока оставить не решается. Мало ли что. Скажем, эта Хелена Андерсен не особенно доверяет мужчинам, поскольку с ней уже такое бывало. Очень может быть. Весьма вероятно. Такое случается сплошь и рядом. Карин посмотрела на безымянный палец. Полоска от обручального кольца все еще заметна.

Она взглянула на памятки на стене, вспомнила слова Эстер и пошла в магазин. На доске объявлений действительно висел плакатик. Ламинированный – полиции, очевидно, было важно, чтобы текст не смыло первым же дождем. Среди других пожелтевших и полусмытых объявлений полицейская афишка блестела и отсвечивала как новенькая. Как же я ее раньше не замечала? Наверное, солнце было слишком ярким…

Сначала она в отличие от Эстер не поняла, какое отношение все это имеет к ним. И вполне может быть… Да нет, не может. Не может быть. Она же заплатила за квартиру.

Карин вернулась в свой кабинетик и села. Нет… сейчас кто-нибудь явится, и тогда у нее ни на что не будет времени.

Она заперла кабинет, вернулась в жилой комплекс и опять позвонила в дверь Хелены Андерсен. Никто не открыл. Она вновь заглянула в почтовый люк и попыталась разглядеть лежащую на полу почту. Реклама. Несколько бело-коричневых конвертов. Похоже, счета. А может, и не счета, но почту точно давно не открывали.

Газет нет. Тоже ничего не значит – многие теперь не выписывают газеты. У кого нет денег, другие пользуются Интернетом. Вдруг ей стало не по себе – шаги… или показалось? Она вжала голову в плечи и на цыпочках быстро спустилась вниз.

Во дворе никого не было. Она вычислила, куда выходит кухонное окно. Жалюзи опущены. Единственное окно с опущенными жалюзи – кухонные окна у других открыты. И ниже, и рядом, и выше. Жара кончилась, с опущенными жалюзи в квартире в такую погоду темно и неуютно.

Она вышла на улицу и отыскала окна Хелены Андерсен с наружной стороны дома. Это было нетрудно – и здесь жалюзи закрыты. В принципе это нормально – если человек уезжает, то опускает жалюзи. Через минуту… Что это? По коже побежали мурашки… Нет, наверное, опять показалось. Тень какая-то за окном… или движение… А я-то что уставилась? Она быстро опустила голову, чтобы не видеть этой тени… Ее вдруг охватил ужас, будто с нее сняли кожу… но через секунду она пришла в себя.

Карин, чувствуя себя полной дурой, позвонила в квартиру Атанассиу, как раз под Хеленой Андерсен. Мужчина, открывший дверь, был ей знаком, поэтому она без долгих разговоров спросила, что ему известно про соседей сверху. Он покачал головой – давно их не видел. Как давно? Кто знает… Трудно сказать. Нет, ничего не слышал. У них всегда очень тихо. Ясное дело, ребенок бегает иногда, но звукоизоляция хорошая, пусть бегает, их это не беспокоит. «Мой потолок – их пол», – ткнул он пальцем вверх с таким умным видом, что Карин Сольберг сразу вспомнила: философия родилась не где-нибудь, а именно в Греции.

Она решила еще раз посмотреть полицейскую листовку у магазина. Что-то ее туда тянуло. Проходя мимо квартиры Эстер Бергман, она заметила, что та торопится открыть окно и что-то спросить, но не стала ждать. Почему-то Карин решила не говорить старушке, что квартплата недавно внесена. Может, ей хотелось сохранить для Эстер загадочность происходящего. Все-таки развлечение. Что-то там происходит, и надо разгадать, что именно. И меня она тоже заинтриговала…

Она подошла к доске объявлений и записала номер телефона следственного отдела окружного полицейского управления.

Госпожа Бергман сказала, что собирается написать в полицию письмо. Может ли Карин Сольберг ей помочь?

– Если госпожа Бергман хочет что-то сообщить полиции, не проще ли туда позвонить? Я могу вам…

– Не люблю телефон. Что по нему скажешь?

28

Они сидели в кухне – Карин Сольберг и Эстер Бергман. Дождь тихонько барабанил по жестяному откосу окна. Это окно и есть весь ее мир, подумала Карин. А может, и не только… но она частенько сидит у окна и смотрит во двор. Иначе старушка ничего бы и не заметила. Какие-то привычные лица перестали появляться. Лица и голоса – знакомые лица и знакомые голоса незнакомых людей.

Она сидит и слушает крики детей за окном, но это крики издалека. Из другого мира, мира за этим стеклом, запотевшим внизу и исчерченном струйками дождя. Они еле слышны, эти крики, да и дети почти не видны – яркие цветные пятна. Особенно яркие, когда идет дождь. Карин с трудом оторвала взгляд от окна и повернулась к Эстер.

– Что госпожа Бергман хочет, чтобы я написала?

– Напишите, что мы волнуемся, куда делись мама с дочкой.

– Надо, наверное, упомянуть про полицейское объявление… ну, насчет этой убитой женщины.

– Да-да… напишите, что мы видели их плакат. И что у матери светлые волосы.

– Хорошо.

– И не забудьте уточнить, в каком именно дворе они жили…

– Нет, конечно. Не забуду.

– И не надо писать, сколько мне лет.

Карин Сольберг улыбнулась и посмотрела на старушку. Вспомнила, как обстоятельно та доставала бумагу из красивого старинного секретера в гостиной.

– Разумеется… ни слова о возрасте.

– О моем возрасте ни слова… а про их возраст обязательно. А то они подумают, это кто-то другой.

– Пишу.

– Не забудьте отметить, что их уже давно не видно. Задолго до дождей.

– Но мы же не знаем точ…

– Не понимаю, что вы хотите сказать. Я-то знаю.

– Хорошо…

Карин Сольберг задумалась. Какое вообще право они имеют вмешиваться в личную жизнь Хелены Андерсен? Может, она как раз и хотела исчезнуть. Хотела, чтобы ее оставили в покое. Это нормально. И девочка еще маленькая, ей не надо торопиться к началу занятий.

Вдруг ей пришло в голову, что можно было бы справиться в детском саду поблизости. Но в круг ее обязанностей это не входило. Так… простое любопытство.

– И подпишитесь своим именем, – неожиданно заявила Эстер.

– Почему, госпожа Бергман?

– Вам будет проще объясняться с полицией, когда они приедут на этих своих машинах.

– Но ведь это госпожа Бергман так уверена, что…

– Я же говорю, вам проще с ними… Не люблю, когда много народу… на этих своих машинах, да еще собаки… или лошади, упаси Бог.

– Не думаю, что приедет столько народу… в лучшем случае один или двое. Зададут несколько вопросов, и все. И когда они еще приедут… и приедут ли вообще.

– Не приедут? Как это – не приедут?

Карин Сольберг не знала, что возразить. Она посмотрела в окно – а вдруг появятся мама с дочкой? «Идут себе, держась за руки, и посмеиваются над нашими глупостями…»

– Может, и не писать это письмо, – неожиданно засомневалась Эстер Бергман.

– Мы же его уже написали.

– Тогда не посылать?

– Вы не хотите его посылать?

– Ну…

– Тогда не пошлем.

– Но говорить с полицией будете вы.

Карин с трудом следила за ходом мысли старушки.

– Давайте так, – сказала она. – Говорить будем вместе. Я буду сидеть рядом.

– Это другое дело.

– Запечатываю и бросаю в ящик?

– Сначала прочитайте еще раз.

Она прочитала письмо и подумала, что лучше бы его и в самом деле не посылать. В полицию, наверное, приходят сотни, если не тысячи таких писем. И как там решают, что принимать всерьез, а что нет? Нельзя же проверить все подобные сигналы…

Винтер вытащил из растущей с каждым днем кипы материалов следствия очередной рапорт. Надел пиджак и открыл окно. Ночью дождь перестал, воздух был свежим и прохладным.

В Гетеборге, Кунгельве, Кунгсбаке и Херрюде нашлось сто двадцать четыре белых трехдверных хэтчбека «Форд-эскорт GLX 1,8» выпуска девяносто первого – девяносто четвертого годов с первой буквой регистрационного номера «Н». Странно, но ни одной машины с сочетанием «НЕ» не обнаружилось.

Он в сотый раз просмотрел видеозапись и в сотый раз убедился, что на сто… или почти на сто процентов можно быть уверенным только в первой букве.

Какая-то из машин в списке попала на видеозапись. Что она там делала?

Сто двадцать четыре штуки… Цифра почти неподъемная. Надо поговорить с каждым… и сколько это займет времени?

Две машины в момент убийства числились в угоне. Это, с одной стороны, могло затруднить дело, а с другой – помочь. Они с них и начали. Один «форд» нашелся сразу – стоял чуть ли не поперек разметки на парковке перед зданием «Swedish Match». [14]14
  «Swedish Match» – шведская компания, производитель жевательного табака, сигар, спичек и зажигалок.


[Закрыть]С пустым бензобаком. Другая так и не нашлась. Это осложняло дело, но могло что-то и дать. Метод исключения… хороший метод. Но сто двадцать четыре исключения? Выяснить у каждого, где он был и чем занимался в определенный день и час? Всех выслушать, сделать выводы, понять, кто врет и почему…

Вот это и правда серьезная проблема – вруны. Люди врут, не только совершив что-то противозаконное. Они врут, потому что повели себя в какой-то ситуации аморально или неэтично по отношению к своим близким или работодателю… Это, конечно, нехорошо с их стороны, но законом не преследуется. И они приложат все усилия, чтобы скрыть правду – и даже если мы поймаем их на слове, это им ничем не грозит. И добровольно они не откроются – пусть убийца или насильник гуляет на свободе, им наплевать. Мало кто играет с открытыми картами. Но и в этом случае обнаружить крапленые карты ничуть не легче.

Скоро начнут поступать протоколы допросов водителей «фордов». Чтобы не пугать людей, эти допросы назывались беседами.

Он не находил себе места. В переносном «Панасонике» в который раз крутился диск Колтрейна, но и Колтрейн не приносил душевного равновесия. Он отбивал ритм указательным пальцем по столу. Соло на контрабасе Эрла Мея… студия Хакенсек, Нью-Джерси, 1957 год. Винтер никогда там не был. Надо же сохранить что-то и на потом.

Янне Меллерстрём появился, когда началось изысканное фортепианное соло Рея Гарланда.

– Уютно у тебя, – сказал он.

– Входит в условия работы.

– Разве что у шефов…

– Конечно. Только у шефов.

– И что это? – Меллерстрём кивнул в сторону «Панасоника».

– «Клэш».

– Что?

– «Клэш». Английский рок…

– Никакой это, к черту, не «Клэш». У меня есть их диск.

– Ладно, я пошутил. А ты что, не узнаешь?

– Кто-то здорово чешет на фоно. А теперь… труба. Должно быть, Герб Алперт.

Винтер засмеялся.

– Тихуана Брасс… Отец тоже его любил.

– Вот как?

– Да ладно… Я тоже пошутил. Не только же шефам шутить… Думаю, если слушатель – Винтер, то музыкант скорее всего Колтрейн.

– Конечно… но ты же не за тем явился, чтобы послушать Колтрейна.

– Пришло одно письмецо… хочу, чтобы ты на него взглянул.

Он передал Винтеру копию.

Винтер прочитал письмо и поднял глаза на Янне – бодр, как всегда. Его регистратор тщательно отбирает почту, причем Винтер прекрасно знал – у Янне какое-то особое чутье, которое часто, даже очень часто, оправдывалось.

– И почему ты думаешь, что здесь что-то есть?

– Не знаю… – пожал плечами Меллерстрём. – Может, потому, что писали двое… эта пожилая дама и девушка…

– И написано-то с каким-то сомнением…

– Вот именно! Пишут не для того, чтобы покрасоваться, а действительно обеспокоены…

– Ты имеешь в виду – не психи?

– Ну да.

– И эта… как ее… Карин Сольберг добавляет, что, если мы сочтем все это заслуживающим внимания, можем позвонить… Так и пишет: «заслуживающим внимания».

– Я заметил.

– А что ты скажешь?

– Насчет чего?

– Заслуживает внимания или нет?

– Я затем к тебе и пришел.

– Хорошо… – Винтер потянулся к телефону. За последнюю неделю это было не в первый раз. Они неоднократно беседовали с родственниками по поводу так называемых исчезновений, и всегда этим исчезновениям находилось объяснение. Скорее всего и тут… В худшем случае попала в больницу и не успела сообщить соседям.

– Они даже имя не указывают. «Молодая женщина с ребенком». – Он набрал обозначенный в письме номер.

– Не указывают…

– Как я и думал… Халло! Комиссар окружной полиции Эрик Винтер. Следственный отдел. – Он жестом попросил Меллерстрёма убавить звук. – Да, мы получили ваше письмо. Поэтому я и звоню… Нет-нет, это всегда хорошо – быть начеку. Как я понял, беспокоится главным образом… Эстер? Это как раз то, чего нам не хватает в обществе – чтобы люди о ком-то беспокоились, кроме самих себя.

Он вновь с досадой махнул рукой – да выключи ты, к черту!

– Не только Эстер… Хелену Андерсен действительно давно никто не видел, – сказала Карин Сольберг по телефону из Хисингена.

Винтер не поверил своим ушам. Может, он услышал собственные мысли? Опять возникли видения, как тогда, в жару, когда ему все время представлялось лицо его Хелены в безжалостном освещении морга?

– Простите… – сказал он. – Повторите, пожалуйста, как ее зовут.

– Хелена. Хелена Андерсен. Я не хотела писать имя, потому что…

– Значит, женщину, которую вы долго не встречали, зовут Хелена? – недоверчиво переспросил Винтер. Ему было трудно говорить, голос сел. Меллерстрём непонимающе уставился на него.

– Что-то не так? – встревожилась Карин Сольберг. – Мы что-то сделали не так?

– Нет-нет, что вы… вы все сделали замечательно. Обязательно приедем и поговорим. Можем мы встретиться… – он посмотрел на часы, – через полчаса? У этого двора в жилом комплексе, о котором вы пишете?

– Не знаю, успею ли…

– Это может оказаться очень важным.

– А вы всегда так делаете?

– Простите?

– Проверяете все сигналы вот так… сразу?

– Мы должны увидеться и поговорить.

– Тогда встретимся в моей конторе, – предложила она. – Это совсем рядом с парковкой, вы сразу увидите. – Она продиктовала ему адрес. – А госпожу Эстер Бергман тоже попросить прийти?

– Пока не надо. Мы поговорим немного и зайдем к ней сами. Можете ей передать?

– Она как раз этого и боится… что явится сразу много людей в форме…

– Понятно… передайте, что я буду один.

– Она почему-то думает, будто к ней ввалится целая рота полицейских в мундирах и с собаками на поводках.

– Я приду один, – повторил Винтер. – Приятный молодой человек, которого она вполне может пригласить на чашку кофе.

Голосом он овладел. Но во лбу, прямо над глазницами, пульсировала глухая боль.

Во всем есть свой смысл.

Хальдерс старался не размышлять, почему именно врет сидящий перед ним пожилой человек – может, просто нервничает, а может, пытается что-то скрыть. Ничего серьезного, мелкое вранье… Когда много лет работаешь в полиции, замечаешь этот ускользающий взгляд, особенно если человек хочет выглядеть искренним на все сто процентов.

Может, стоит допросить его пожестче.

– У меня нет дел с этой бандой уже… уже лет десять. – Свидетель приехал прямо из своей автомастерской. Следы масла на руках, грязные ногти – Хальдерсу он казался симпатичным, несмотря на вранье. Белая сорочка, брюки цвета хаки – точно такие любит Бертиль.

– Какая банда?

– Да вы же знаете. Мы уже об этом говорили.

– Я не говорил ни о какой банде.

– Значит, кто-то еще сказал… Но я чист. Завязал.

– А это вообще возможно? Завязать?

– Конечно… о них много лишнего пишут. Столько всякой пропаганды…

– Вы считаете, это пропаганда?

– Я считаю, что это преувеличение, – сказал свидетель. Звали его Юнас Свенск.

– Много лишнего… значит, не так все страшно. И все же вы решили завязать?

– Что?

– Ваше же выражение. «Я завязал».

– Что ж… завязал, значит, завязал. Меня в чем-то подозревают?

Хальдерс не ответил.

– Меня подозревают?

– Я прошу всего-навсего рассказать подробнее о Петере Буландере.

– Он работает у меня в мастерской… вот и все, что могу сказать. Почему бы вам не поговорить прямо с ним?

– А вот он как раз и есть подозреваемый…

– Знаю… знаю, его задержали за эту перестрелку на Ворведерсторгет… но он утверждает, что его там не было.

– Его опознали, – сказал Хальдерс. – У него в руках была винтовка, а когда мы пришли к нему домой, его «ремингтона» на месте не оказалось.

Юнас Свенск пожал плечами:

– Винтовку могли украсть. И он говорит – украли. И на вид он… в общем, таких тысячи. Но я ничего не могу утверждать. И я его не защищаю – как я могу защищать или обвинять, если ничего не знаю? Знаю только, что он в этот день был свободен от работы… Но это я уже говорил. А меня-то там точно не было. У меня алиби.

Хальдерс промолчал.

– Это же не преступление – нанять человека на работу.

– Нет.

– Не можете же вы меня в чем-то обвинять только потому, что я когда-то был в «Ангелах Ада». И Петер тоже. Сказано – завязал. Это были грехи молодости.

– Да…

– И если вы считаете это гангстерской разборкой, то ошибаетесь.

– А почему мы должны так считать?

– А разве нет?

– Разборка между бандами?

– Ну да…

– Или разборка в пределах одной банды?

– Ну да. Не знаю.

– Даже и для завязавших не секрет, что в «Ангелах Ада» в Гетеборге то и дело происходят внутренние разборки.

– Да, читал что-то в газетах… А это были не «Bandidos»? [15]15
  Конкурирующая с «Ангелами Ада» банда байкеров.


[Закрыть]

Хальдерс еще раз прикинул, почему Свенск притворяется дурачком.

– Пощупайте арабов.

– Арабов? – удивился Хальдерс.

– Ну, этих… исламистов. Скорее всего это они. У них летом все время были свары. Вы это знаете не хуже меня. Поглядите хотя бы, что происходит в Алжире.