Текст книги "Зов издалека"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

3

Винтер отлип от псевдокожаной спинки конторского стула и подошел к окну. Спина взмокла. Он встал под кондиционер и сразу замерз. Этот островок холода почему-то вызывал иллюзию, будто и там, за окном, тоже прохладно. Окно не открывалось, небо имело неопределенный сероватый цвет. Но он знал, что за окном жара. Беззвучная, душная жара. На улице почти никого. Водометы ведут артиллерийский обстрел газона на Старом Уллеви. [2]2
  Старый Уллеви – стадион в Гетеборге.


[Закрыть]

Он вспомнил Анету и непроизвольно сжал кулаки. Как это назвать… Бешенство? Конечно. Бешенство. А может, примитивный инстинкт – отомстить. И много еще чего. Он вернулся в свой мир – мир насилия и жестокости.

Он совсем забыл про Рингмара. Резко повернулся – тот сидел в той же позе и наблюдал за ним. «Он на пятнадцать лет старше меня… и уже начинает думать о лучшей жизни. Отработает последний день, сядет в лодку и уплывет в свой домик на Вронгё, чтобы никогда не возвращаться».

– Что значит эта надпись на футболке? – спросил Рингмар. – «London Calling»?

– Название диска с записью рок-ансамбля. Макдональд прислал.

– Рок? Ты же равнодушен к року?

– Я послушал. Группа называется «Клэш». Он прислал майку и диск.

– И что это за «Клэш»?

– Английское слово. Столкновение.

– Я не об этом. Я имею в виду – что за ансамбль? И вообще – ты в состоянии отличить рок от попсы?

– Нет. Но мне понравилось.

– Не верю. Для тебя дороже Колтрейна никого нет.

– Говорю – понравилось. Запись сделана, когда мне было двадцать с небольшим или около того. Все равно – это музыка времени.

– Тяжелый рок, значит, – уточнил Рингмар.

В этот момент в дверь постучали. Пришел свидетель.

Лицо напряженное и усталое, глаза тревожные. Неудивительно – ночью у малышки развился аллергический отек. Они ее чуть не потеряли.

– Простите, я не расслышал, – произнес он. – Голова закружилась.

– Вы сказали, что следовали за этими парнями.

– Да.

– Сколько их было?

– Трое, я же говорил.

– Вы уверены, что они были вместе?

– Двое остановились и подождали третьего… того, кто ее ударил. Дождались и пошли. – Он потер глаза. – Тот, кто бил, поменьше ростом.

– Меньше ростом?

– Да… я их не мерил, конечно.

– И вы за ними последовали?

– Пока можно было. Все слишком быстро произошло… Я прямо остолбенел. А потом подумал: «Ну нет… так не годится, надо проследить, куда они идут». И пошел… но на Кунгсторгет не протолкнешься, а тут жена позвонила, кричит: «Астрид задыхается!..» Дочка наша.

– Понятно. – Винтер посмотрел на Рингмара. У Бертиля были дети. У Винтера детей не было, зато имелась женщина, и эта женщина, оказывается, уже давно ждет, пока он сочтет себя достаточно взрослым, чтобы взвалить на плечи ответственность за ребенка. Вчера Ангела произнесла эти слова и уехала к матери – должно быть, отрегулировать свой биологический будильник. Приедет и сообщит, куда показывают стрелки.

– Все обошлось… – Свидетель сказал это скорее всего самому себе. – С Астрид все обошлось.

Винтер и Рингмар терпеливо ждали. На парне были шорты и тенниска, явно не первой свежести, наверняка остались со вчерашнего дня. Небритый, запавшие глаза.

– Спасибо, что вы нашли время… в такой момент… Вы же приехали прямо из больницы?

Парень пожал плечами.

– Многие боятся… А эти… ходят по улицам и избивают людей… Ну нет, думаю… Тут кто хочешь взбесится.

Винтер ждал продолжения.

– И только и говорят – мигранты, мигранты… Что, теперь уже считается вполне допустимым заявлять, будто у нас слишком много черных, и мигрантов, и беженцев? Расизм обрел права гражданства?

– Где вы потеряли с ними контакт? – спросил Рингмар.

– Что?

– Где вы потеряли контакт с этими… ну, кто избил нашу сотрудницу? Можете описать точно?

– Около крытого рынка, где выход на Кунгспортплац. Не доходя до площади.

– Вы не слышали, о чем они говорили?

– Ни слова.

– И никаких догадок? Насчет того, откуда они… Где их искать?

– К югу от преисподней, если вы меня спросите.

– А поточнее? Кто они, по-вашему?

– Не знаю… но шведы. Все трое шведы. Настоящие шведы. – Он криво усмехнулся.

Они попросили его поподробнее описать внешность преступников и отпустили.

Винтер дождался, пока за свидетелем закроется дверь, и закурил сигариллу, тут же уронив пепел на голое бедро. Горячо. То спичку, то пепел. Наверное, он и на брюки роняет пепел, только не замечает.

– Ты обратил внимание, что наша Анета для этого парня – мигрантка? Или беженка?

– Что ты хочешь сказать?

– А то, что между людьми всегда будут различия, поколение за поколением. Где бы они ни родились.

– Да?

– Беженцы вселенной.

– Что?

– Есть такое выражение. Это те, кто кочует из страны в страну, и нигде им не разрешают остаться. Ни в одном раю. Их называют беженцы вселенной.

– Красивое выражение, – одобрил Рингмар. – Почти поэтическое. Но к Анете не относится.

– Нет… Но что происходит, когда их впускают в рай? – Эрик свирепо затушил сигариллу в пепельнице – та все-таки нашлась за шторой. Никто ее, оказывается, не заиграл.

На площади Эрнста Фонтелля было особенно жарко. Солнце стояло еще высоко. Высохший было под кондиционером пот ручьями потек по спине и животу. Он надел темные очки, прошел на стоянку и открыл машину. Эрику показалось, что он поставил ее удачно, в тени деревьев, но салон раскалился так, что он завел мотор и тут же выскочил как ошпаренный. Пусть поработает кондиционер.

Винтер поехал на восток, мимо Нового Уллеви, свернул в Лунден и остановил машину у большой виллы. Собака в соседнем дворе захлебывалась лаем, слышно было, как она мечется на цепи.

Крыльцо виллы было в тени. Он нажал кнопку звонка и подождал. Никто не открыл. Он нажал еще раз, спустился с крыльца и пошел по бетонной дорожке. Пахло черной смородиной и еще чем-то неопределенным.

Позади дома был бассейн с неправдоподобно синей, с солнечными искрами, водой. Здесь пахло по-другому – хлоркой и маслом для загара. Возле бассейна стоял шезлонг. А в шезлонге сидел голый человек. Ровный и сильный загар красиво выделялся на фоне бело-голубого махрового полотенца. Винтер осторожно кашлянул. Голый открыл глаза.

– Так и есть… мне показалось, я слышал звонок.

– А почему не открыл?

– Ты же все равно сюда пришел.

– А если бы не я?

– Еще лучше. – Во время разговора он даже не шевельнулся.

– Одевайся и предложи что-нибудь выпить, Бенни.

– Именно в таком порядке? Ты что, стал гомофобом?

– Я стал эстетом. – Винтер огляделся в поисках стула. – И был им.

Человек по имени Бенни Веннерхаг поднялся, надел белый халат и кивнул в сторону бассейна:

– Окунись пока. – Он пошел к дому, но у веранды обернулся. – Принесу пива. Плавки в ящике под тумбочкой… Симпатичная майка. Но кто это у нас скучает по Лондону?

Винтер снял майку и шорты и нырнул. Он проплыл весь бассейн под водой, наслаждаясь приятной прохладой. Оттолкнувшись от дна, вынырнул в туче брызг и улегся на спину. В воде солнце не казалось таким свирепым. Он опять нырнул, перевернулся на спину и посмотрел на небо через зыбкий стеклянный потолок воды. Что-то потрескивало, скорее всего в ушах. Винтер довольно долго удерживал дыхание, потом плавно поднялся на поверхность.

– Хочешь побить рекорд? – Бенни протянул ему открытую бутылку пива.

Винтер пригладил волосы и взял холодный напиток.

– Хорошо живешь. – Он сделал большой глоток.

– Заслужил.

– Ну как же… заслужил.

– А с чего это ты злишься, комиссар?

Винтер подтянулся на руках и сел на край бассейна.

– Купаться в трусах!.. Где твой вкус?

Винтер не ответил. Он в несколько глотков опустошил бутылку, поставил ее на кафельный пол, снял трусы и надел шорты на голое тело.

– Получишь подарок – пакетик для мокрых трусов, – улыбнулся Веннерхаг и развалился в своем шезлонге. На этот раз на нем были обтягивающие шорты цвета хаки.

– Кто избил мою Анету? – резко повернулся к нему Винтер.

– Кого? – выпрямился Веннерхаг.

– Женщину из моей коман… из моего отдела ночью сильно избили. Сломали челюсть. И если ты узнаешь или уже знаешь, кто это сделал, я тоже хочу быть в курсе. Сейчас или со временем.

– У тебя изменился стиль, – поморщился Бенни Веннерхаг.

– Я и сам изменился.

– Вот оно что… в трусах купаешься…

– Это очень серьезно, Бенни, – прервал его Винтер, подошел к шезлонгу, сел на корточки и посмотрел собеседнику в глаза. От того пахло спиртным и кокосовым маслом. – Я тебя терплю, пока ты со мной честен. Как только начнешь мне врать, я терпеть перестану.

– Конечно… И что это значит?

– Значит, всему твоему раю конец, – безразлично сказал Винтер, по-прежнему глядя Бенни в глаза.

– Это что – угроза? И откуда мне знать, что случилось с твоей… сотрудницей? Как ты это себе представляешь?

– Я представляю себе это в чисто личном плане… Среди твоих знакомых куда больше отморозков, чем среди моих. И уже не впервые нападают на чернокожих… а на этот раз на инспектора полиции.

– Это я понял.

– Ты уголовник и расист, Бенни. Если тебе что-то известно, выкладывай.

– Я еще и твой бывший свояк, – осклабился Веннерхаг, – так что мог бы обойтись без скандала.

Винтер, повинуясь внезапному импульсу, схватил его за шею и сдавил, упершись большими пальцами в подбородок.

– Они ударили ее как раз в челюсть, – прошипел он, нагнулся к Бенни и нажал сильнее. – Чувствуешь, Бенни? Чувствуешь?

Тот резко мотнул головой, и Винтер опустил руку.

– Тебе что, падла, башку напекло? – Веннерхаг потер шею. – Ну и ну… Что это ты себе позволяешь? Лечиться надо!

У Винтера на секунду закружилась голова. Он зажмурился.

– Ну и ну… да тебя на улицу нельзя выпускать.

Винтер открыл глаза и посмотрел на свои руки? Ему ли они принадлежат? Откуда это садистское наслаждение, когда он сдавил шею Веннерхага?

– Вот так мне и с Лоттой надо разговаривать, – сказал Бенни.

– Ты и близко к ней не подойдешь.

– Она такая же придурочная, как и ее брат.

Винтер встал.

– Позвоню через пару дней. Узнаешь что-то раньше – звони сам.

– Ну и ну… – повторял Бенни. – Зашел навестить, нечего сказать.

Винтер сунул мокрые трусы в карман шорт, натянул майку, не говоря ни слова, прошел той же дорогой к машине и поехал в город. Сквозь окна казалось, что в городе прохладно.

У подъезда Сальгренска посадили три пальмы. Из машины они выглядели замерзшими в своих кадках.

Анета Джанали вздрогнула, когда он вошел в палату, посмотрела удивленно и потянулась за кружкой с соломинкой. Он подошел к кровати и протянул ей газету.

– Посижу у тебя немного… пока жара спадет.

4

Мамы в машине уже не было. «Она скоро придет, – сказал дядя, – жди и молчи». Было темно, но свет никто не зажигал. Почему они не зажигают свет? Ей очень хотелось писать, но она не решалась попросить, удерживалась из последних сил, и от этого было еще холоднее.

Через щелку в шторе она видела лесную опушку, качающиеся под ветром верхушки деревьев. В доме чем-то пахло, очень неприятно, и у нее зачесалась спина под кофтой. Когда же наконец придет мама?

В комнату вошел еще один дядя и перебросился с первым несколькими словами. Она прижалась к стене. Ей очень хотелось есть, но еще больше мучил страх. Почему они не отправлялись домой, когда все это случилось и они оттуда уехали? За рулем сидел какой-то дядя, они долго ездили между домами, а потом еще один дядя взял ее на руки, отнес в другую машину, и они двинулись дальше. Только тогда она решилась осмотреться. Мамы с ними не было.

«Мама!» – позвала она, и дядя сказал, что мама скоро придет. Она закричала громче, и тогда дядя рассердился и больно схватил ее за плечо. Он злой, этот дядька.

Она сидела на заднем сиденье. Обхватила себя руками и плакала, пока не заснула. Проснулась, только когда они остановились, и дядя отнес ее в дом.

Никакие они не дяди, пришло ей в голову. Злые дядьки, орут все время, и от них воняет. Когда ор прекращался, она понимала, о чем они говорят.

– А что делать с девчонкой? – Ответа она не расслышала, потому что тот, второй, шептал.

– Сегодня же надо решить. – Этот дядька говорил громче других.

– Не ори так громко! – осадил его первый.

Странные какие… Разве можно орать тихо? Либо орут, либо разговаривают как люди.

– Пошли в кухню.

– А девчонка?

– Что – девчонка?

– А девчонка?

– Что ты имеешь в виду?

– Куда девчонку-то девать?

Она сидела у окна. Дядьки куда-то ушли. В лесу заухала сова. Она приподняла штору. Перед окном куст, а за ним стоит машина. Над деревьями занимается рассвет. Придерживая штору, она оглянулась – от окна шел луч слабого света, как от карманного фонарика.

В полоске света на полу что-то лежало. Она отпустила штору. Ничего не видно. Опять подняла – точно, что-то есть. Какая-то бумага.

Она запомнила направление, слезла со стула и на четвереньках поползла по полу.

Откуда-то слышались мужские голоса.

И в самом деле, лист бумаги. Она спрятала его в потайной кармашек. Надо же – она надела сегодня именно эти брюки. С потайным кармашком. Под обычным карманом – еще один. Потайной.

Она опять забралась на стул.

У нее в кармане тайна. Интересно и весело, но не сейчас. Сейчас все равно страшно. «А если дядька, уронивший бумагу, начнет ее искать и поймет, что это я взяла? Надо положить назад», – решила она, но не успела – дядьки ввалились в комнату и уставились на нее. Один взял ее на руки, а другой выглянул в окно.

Они снова куда-то ехали. Она пыталась не спать, но все равно заснула, а когда открыла глаза – было совсем светло. Она опять спросила, где мама.

– Найдем твою маму, – буркнул тот, кто сидел за рулем.

Почему он так сказал? Они что, не знают, где моя мама? И мама не знает, что я здесь, с этими дядьками?

Она заплакала, но дядька рядом на нее даже не глянул. Ей нечем было занять руки – куклу она потеряла, пока они бежали от одной машины к другой. «И где теперь моя кукла?»

5

Они медленно обходили Кунгсторгет. Свидетеля звали Йоран Квист. Его сопровождали Хальдерс и Бергенхем. Было уже одиннадцать вечера, но на улицах не протолкнуться. На сцене играл какой-то танцевальный ансамбль. «Дерьмо, а не музыка», – сказал Хальдерс, адресуя это замечание Бергенхему, но тот, поглощенный попытками различить лица в мерно качающейся толпе, похоже, не услышал.

Два инспектора и свидетель спустились к воде. Здесь тоже грохотала музыка – рядом был ресторан. По каналу шел экскурсионный теплоход. У воды было легче распознать отдельные голоса, чем на площади. На огромных грилях жарились сотни шашлыков. Все держали в руках бумажные стаканчики с пивом и бумажные же тарелки со всякой снедью. Требовалось немалое искусство, чтобы их не выронить.

– Чертов праздник, – сказал Хальдерс. – Дерьмовая жратва и свински дорогая моча вместо «Пильзнера». А в тесноте вот-вот яйца отдавят.

– Людям нравится, – возразил Бергенхем. – Ничего плохого в этом нет.

– Дерьмо, – остался при своем мнении Хальдерс.

– Не у всех же такие высокие интеллектуальные запросы, как у тебя.

– Что?

– Я говорю: не у всех такие высокие интеллектуаль…

– Вон они сидят, – перебил Йоран Квист.

Бергенхем оборвал себя на полуслове и посмотрел, куда показывал Квист – за столиком под зонтиком над самой водой сидели трое с пивными кружками. Они были освещены, как на сцене. Наглецы, подумал Бергенхем. Ничего не боятся.

Странно, Хальдерс не сказал ни слова. Помолчал и переспросил:

– Уверен?

– Совершенно.

– Все трое? Ты опознал всех троих? Не кого-то одного?

– Нет. Всех троих. На них даже одежда та же. А на коротышке та же бейсболка.

– Вызываем патруль.

– К дьяволу.

– Фредрик…

Но Фредрик Хальдерс его не слышал. Он уже протискивался через толпу. Не торопясь, не обращая на себя внимания. Как наемный киллер, подумал Бергенхем, еще несколько секунд, и…

– И что теперь будет? – спросил Квист.

Бергенхем что-то пробормотал.

– Что?

– Если бы я знал. – Бергенхем вызвал дежурного патрульной службы и сообщил их координаты.

– Подожди здесь… – Он тоже начал протискиваться к столику. Не меньше десяти метров. Хальдерс уже на полпути.

Один из троицы пошел к бару – взять еще пива. Вернулся и сел, заметно покачнувшись. Его приятели захохотали.

Бергенхему было жарко и до этого, а сейчас пот ручьями катился по лбу, заливая глаза, и по спине. В башмаки словно воды налили, чуть не хлюпает, а о подмышках даже думать не хочется. От пота защипало глаза. Он протер их, а когда открыл, увидел, что Хальдерс уже присел на скамейку рядом с теми троими.

Наконец Бергенхем тоже добрался до столика и присел рядом с Хальдерсом. Больше места на скамейке не было. Он покосился и увидел, что Квист уселся чуть поодаль. Вид у него был такой, словно он готовится к битве.

Бергенхем коснулся руки напарника и почувствовал, что тот дрожит от возбуждения. Глаза Хальдерса словно заволокло светлой пеленой.

Они сидели неподвижно. Бергенхем не знал, прислушивается ли Хальдерс к разговору троицы, но до него совершенно ясно доносились обрывки их беседы.

– Когда жара, косеешь мигом…

– Ну.

– Еще бы… Ко-осе-ешь…

– Пиво кончилось.

– А где водка?

– И водка кончилась.

– Ну да?

– Говорю, кончилась.

– Пойду возьму пивка, – сказал говоривший про жару и встал.

Хальдерс поднялся одновременно с ним, достал бумажник из нагрудного кармана и, показав удостоверение, произнес:

– Полиция.

– Чего? – угрожающе протянул парень.

Бергенхем тоже встал.

– Полиция, – повторил Хальдерс. – Вы, трое, сейчас проедете с нами в отдел для разговора насчет вчерашнего события.

– Что?

– Мы собираем инфо… – Договорить Хальдерс не успел. Стоявший к нему ближе всех ударил его ногой в голень и бросился наутек. Хальдерс вскрикнул от боли. Двое других тоже попытались скрыться, но бежать было некуда – их плотно окружала толпа. Один из них повернулся и попытался ударить Бергенхема, но тот сделал боксерский нырок и ушел от удара. Бергенхем быстро огляделся в поисках первого, и увидел, что Квист наклонился над кем-то лежащим на земле.

Крутой парень, подумал Бергенхем. Только не надо бы ему светиться. Могут возникнуть проблемы.

Парень напротив него застыл, словно парализованный. Бергенхем напряженно уставился на него. Только не моргай, приказал он себе.

Суматоха привлекла внимание гуляющих, и они образовали у стола плотный круг. Музыка затихла на странном гитарном аккорде. Барре, вспомнил Бергенхем уроки игры на гитаре.

Один из парней растолкал стоящих рядом людей и прыгнул в воду. Второй согнулся пополам, и его начало рвать. Хальдерс подбежал к бортику понтона и в свете ловко направленного барменом прожектора увидел, как парень неумело плывет на ту сторону. Вдруг он беспомощно заплескал руками.

– Он тонет! – крикнул Бергенхем.

Но Хальдерс был уже в воде.

Хулиганов взяли, Хальдерс переоделся в сухое, но рубашку надевать не стал. Они сидели на лавке рядом с полицейским управлением. Бергенхем устал, как никогда в жизни.

После шума и крика, сопровождавшего выезд на задание микроавтобусов с кинологами и патрульных машин, на площади Эрнста Фонтелля царила тишина. Половина четвертого утра, еще темно, но по-прежнему жарко.

Двадцать три градуса. Ночью. Во второй половине августа!

– Когда среднесуточная температура превышает двадцать один градус, климат считается тропическим, – после долгого молчания заявил Хальдерс.

– Откуда ты знаешь?

– Анета рассказывала. Кому и знать, как не ей.

В темноте Бергенхем не разглядел – улыбается Хальдерс или нет.

Он посмотрел на небо. Начинало светать. Если не везде, то над зданием страховой компании – точно. Проехало такси. Потом появилась патрульная машина и, не выключая фар, остановилась перед входом в управление.

– А какого хрена они фары не гасят? – Хальдерс с силой втянул ноздрями воздух.

Водитель патрульной машины завел мотор, но с места не сдвинулся. Через две минуты Хальдерс встал и направился к нему.

– Ты что, спятил, снют [3]3
  Снют – прозвище полицейских в Швеции (ср. мент, коп и т. д.).


[Закрыть]поганый?

Какое-то бормотание, и опять голос Хальдерса:

– А ну, повтори, что ты сказал!

Бергенхем вскочил, подбежал к машине и схватил Хальдерса за локоть как раз в тот момент, когда он собирался ударить водителя. Полицейский вышел из машины.

– Он что у вас, ненормальный?

Хальдерс изворачивался и пихался, пытаясь вырваться, но Бергенхем был сильнее и к тому же лучше тренирован.

– Кончай, Фредрик!

– Забрать в «обезьянник»? Он что, пьян?

Хальдерс перестал сопротивляться.

– Устал, – сказал Бергенхем. – Была тяжелая ночь.

– Я его знаю… Он из уголовки.

– Я никуда не ушел, – прошипел Хальдерс. – Можешь обращаться прямо ко мне.

Полицейский не ответил. Ему было за пятьдесят. Весь его облик излучал спокойствие и надежность. Небрежно козырнув, он сел в машину. Его напарник за все время не произнес ни слова. Спал, что ли?

Полицейский развернулся и поехал в направлении южной дороги.

– В Гетеборге холостой ход не больше минуты! – крикнул ему вслед Хальдерс.

Тот махнул рукой.

– Не срывай злость на коллегах.

– Надо было выпустить пар, – виновато сказал Хальдерс.

– Вечером ты держал себя в руках.

– Анета это заслужила.

Бергенхем не ответил. Ничто в мире не вечно, подумал он.

Через три минуты в патрульную службу поступил сигнал. Такой же звонок раздался и у дежурного по управлению, в двадцати пяти метрах от Хальдерса и Бергенхема.

Убита женщина.

Лето кончилось. Рабочий сезон начался. Открыл его еще один телефонный звонок – в квартире у комиссара полиции Эрика Винтера, ровно в четыре часа утра.

Он снял трубку и назвал свое имя.