Текст книги "Бездна обещаний"
Автор книги: Номи Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)
Зима сменилась весной, дни стали длиннее, воздух потеплел, и время подобрело. Клодия настояла на том, чтобы они с Кирстен в первую субботу мая сходили на официальное открытие новой выставки Пикассо в Национальной галерее, и одержимая музыкантша неохотно согласилась. С тем чтобы не нарушить график ежедневных занятий, она встала в шесть утра и упражнялась без перерыва до самого обеда.
Перед тем как сесть за стол, Кирстен решила отыскать Клодию. Обнаружив ее и Эрика в кабинете, Кирстен с ужасом застала их за жесточайшей ссорой.
– Я иду наверх переодеться, – остановившись в нерешительности на пороге, осторожно объявила девушка. – Во сколько мы выходим?
– Не знаю, – не обернувшись, бросила в ответ Клодия.
– Но ведь мы идем, да?
– Все зависит от того, как скоро я справлюсь со своей задачей.
– Какой задачей?
– Убью своего обожаемого муженька.
Посмотрев на Эрика, Кирстен попыталась перевести разговор в шутку:
– Надеюсь, столь суровый приговор вынесен не без должной аргументации.
– Она, очевидно, полагает, что с аргументами все в порядке. – Голос Эрика звучал на удивление подавленно. – Обвинения зашли так далеко, что меня называют предателем.
– О-о-о! Это действительно серьезный проступок, – признала Кирстен. – Достоин смертной казни через повешение, не меньше.
– Повешение – слишком легкая смерть для животного, – прорычала Клодия. – Думаю, я лучше запытала бы его до смерти.
– Боже мой, Эрик, что же вы натворили? – уже не шутя, встревоженно спросила Кирстен.
– Боюсь, солнышко, что я как раз-то не натворил, – вздохнул Эрик. – Я не купил Уинфорд.
– Прежде всего ты, вероятно, никогда и не собирался покупать его! – воскликнула Клодия. – Это была лишь хитрая уловка, чтобы заставить меня пригласить в наш дом Майкла Истбоурна.
– Разве я виноват в том, что Роксана продала свой дом в Хемпстеде и отдала деньги отцу? – оправдывался Эрик. – Ты же понимаешь, он вправе распоряжаться своими частными владениями.
– Ах, оставь, – перебила мужа Клодия. – Ты все это время занимался ерундой и лгал. Сперва газета, потом…
– Ты считаешь, что продать газету так просто?
– А твоя дурацкая затея с журналом?
– Меня просто предали, и ты прекрасно это знаешь. Клодия, детка, мне очень жаль. Мне действительно ужасно жаль. Я делал все, что в моих силах.
Эрик подошел к жене, чтобы успокоить ее, но Клодия была вне себя от ярости.
– Ни черта ты не делал, ты, ублюдок. Не прикасайся ко мне! Отойди от меня, черт тебя побери!
Эрик опустил руки и вернулся к письменному столу. Кирстен смотрела на них в ужасе: ей никогда еще не приходилось видеть, чтобы леди так жутко бранилась. Столкнувшись с проявлением дикой ненависти и злобы, она думала об одном – как разрядить обстановку. Кирстен тихо подошла к Клодии и легонько прикоснулась к ее руке:
– Почему бы вам не подняться со мной наверх и переодеться? Я уверена, что, как только мы попадем на выставку, вы забудете об этом доме и…
– Я не забуду об Уинфорде! – Клодия, забывшись, раздраженно отбросила руку Кирстен. – И я не намерена забывать его!
Эрик и Кирстен беспомощно переглянулись.
– Так вы вообще не собираетесь сегодня идти в Национальную галерею? – предприняла последнюю попытку Кирстен.
– Нет, почти уверена, что нет.
– И чем бы вы хотели заняться вместо этого?
– Чем бы я хотела заняться и чем я займусь на самом деле – две совершенно разные вещи. То, чем я хотела бы заняться, к сожалению, выходит за рамки закона, но то, чем я займусь, – нисколько.
– И что же это будет? – поинтересовался Эрик, на обеспокоенное лицо которого вернулось подобие улыбки.
– Пойду к себе в комнату и от души наплачусь.
Кирстен хотела было последовать за расстроенной Клодией, но Эрик отрицательно покачал головой.
– Лучше ей побыть в одиночестве, солнышко. Боюсь, что огорчил ее, обидев как никогда в жизни. Видит Бог, я того не хотел.
Клодия провела в своей комнате всю оставшуюся часть дня и даже отказалась выйти к ужину. Ночь не принесла обитателям дома ни малейшего облегчения. Казалось, должно случиться нечто ужасное. В воздухе витало беспокойство, раздражение и тревожное ожидание. Тем не менее с первыми же лучами солнца все облегченно вздохнули. Вначале перемены заметили горничные: на месте всех акварелей с изображение Уинфорд-Холла зияли пустые пятна, вернее, более яркие квадраты обоев. Картины исчезли. Выносившая мусор Мэг обнаружила пропавшие полотна в большом металлическом мусорном ящике – рамы разломаны, сами акварели искромсаны на тысячи мельчайших кусочков.
9
– Скажи мне, солнышко, – оторвавшись от газеты, Эрик смотрел на Кирстен одним из самых своих непонятных взглядов, – что ты знаешь о «Вигмор-холл»?
Отложив книгу, Кирстен подтянула коленки к подбородку и улыбнулась.
– Это легко, – сказала она, вспомнив, что такими вот небрежными вопросиками славился ее школьный историк, мистер Вайдмен. – Это концертный зал на Вигмор-стрит, у него великолепная акустика, внутренний интерьер отделан мрамором и алебастром. В «Вигмор-холл» дал свой первый в жизни концерт двадцатишестилетний Артур Рубинштейн.
Эрик довольно улыбнулся.
– Все верно, – закивал головой он, заговорщически подмигивая сидевшей рядом с ним на диване Клодии.
Клодия понимающе усмехнулась в ответ. Временами казалось, что тогдашней ужасной ссоры между ними вовсе не было – их отношения, как всегда, отличались теплотой и простотой. К тому же никто в доме даже и не упоминал об уничтоженных акварелях. Пустые места на стенах постепенно заняли картины, приобретенные на аукционах «Сотби» и «Кристи».
– А как бы ты отнеслась к возможности обставить господина Рубинштейна на четыре года? – продолжил свои расспросы Эрик.
– Простите?
– Эрик пытается выяснить, ходя вокруг да около, дом гая – не поднимая глаз от своего рукоделия, вступила в разговор Клодия, – как бы ты отреагировала, если бы тебе предложили выступить в «Вигмор-холл».
– Что за вопрос? – вся вспыхнула Кирстен. – Разумеется, с великой охотой. О концерте в «Вигмор-холл» можно только мечтать, я бы все отдала за такое выступление! – воскликнула Кирстен.
Волнение, овладевшее девушкой, заставило Эрика и Клодию прекратить игру в кошки-мышки.
– Ну так считай, что тебе это удалось, – поспешил сообщить Эрик.
– Что? – От неожиданности у Кирстен перехватило дыхание.
– Счи…
– Эрик! – Кирстен вскочила на ноги и запрыгала по комнате, словно ноги ее объяло пламя.
– Все уже устроено, солнышко. Мы арендовали зал на вечер двадцатого июня.
– Не верю ушам своим! Я просто не верю!
– Ты уже выросла из наших домашних концертов, – улыбнулась Клодия. – Пришло время твоего официального дебюта в Лондоне. Вспомни, ведь выступление на широкой публике и было конечной целью нашей программы. Можешь рассматривать предстоящий концерт как выход в большой музыкальный свет.
Потрясенная Кирстен потеряла дар речи. Когда же смысл известия окончательно дошел до нее, она дала волю своей беспредельной радости и схватила названых родителей за руки.
– Я буду выступать в «Вигмор-холл»! – восторженно повторяла будущая дебютантка, поднимая Клодию и Эрика на ноги. – Я буду выступать в «Вигмор-холл»!
И вся троица, взявшись за руки, под щебетание восторженной Кирстен закружилась по комнате в веселом хороводе, топая ногами так, что старинные китайские вазы эпохи Мин раскачались на своих деревянных подставках. Непонятный шум заставил Рандолфа поспешить в кабинет хозяина. Когда же слуга увидел неистово выплясывающих господ, он покачал головой и глубоко задумался, не сошли ли достопочтенные Шеффилд-Джонсы с ума окончательно.
Следующие четыре недели были целиком и полностью посвящены предстоящему концерту. Для выступления Кирстен с Магдой отобрали произведения Грига, Рахманинова, Листа и Шопена. И Кирстен оттачивала, шлифовала и совершенствовала свою новую программу до тех пор, пока каждая вещь не засияла чистым золотом. Наряд для Кирстен выбирала Клодия. Для грядущего торжества она заказала от Кристиана Диора свободное шелковое длинное платье все того же цвета лаванды с более темным шифоновым хвостом. После того как платье было одобрено Кирстен, Клодия, не обращая ни малейшего внимания на протесты своей протеже, купила в качестве дополнения к наряду сережки с бриллиантами и аметистом.
Первую рекламную фотографию Кирстен сделал двадцатитрехлетний взъерошенный молодой человек с выразительным именем Антони Армстронг-Джонс – последнее открытие Эрика, считавшего работы молодого фотохудожника весьма и весьма новаторскими. Фотографии, сопровожденные соответствующим текстом, разослали во все крупные газеты континентальной Европы, приложив к ним еще и тысячу двести специально изготовленных пригласительных билетов. У Кирстен не было возможности ознакомиться со списком приглашенных, и, будучи неуверенной, включено ли в перечень известное имя, она набралась наглости и лично отправила по почте приглашение Майклу Истбоурну, почти как вызов.
В вечер концерта Кирстен в одиночку пробралась в артистическую уборную «Вигмор-холл», испытывая смешанное чувство радости и желания оказаться сейчас где-нибудь подальше отсюда. Дебютантку кидало то в жар, то в холод, в животе все бурлило и клокотало, словно в шторм на корабле, колени под длинным шелковым платьем с шифоновым шлейфом трясло мелкой дрожью.
«Успокойся, успокойся, – без устали повторяла про себя Кирстен. – Это тот вечер, которого ты ждала всю жизнь. Твой первый по-настоящему значимый публичный концерт, реальный шаг к вершине. Успокойся, успокойся». Если бы только родители и Наталья были сейчас рядом! Они бы сидели в первом ряду, и Кирстен сразу увидела бы их. Если бы только они могли разделить с ней волшебство наступившего вечера. «Успокойся, успокойся». Кирстен уставилась на свое отражение в огромном зеркале, висевшем над столиком, пытаясь сообразить, кто эта молодая особа с пепельно-бледным лицом, широко раскрытыми глазами и диким взглядом?
Кирстен стала мерить шагами небольшую комнату, то и дело заглядывая в зеркало. И вдруг ей почудилось, что в зеркале она не одна. Дыхание Кирстен прервалось на полувдохе, и, опершись на столик, чтобы не упасть от страха без чувств, она обернулась.
– Кажется, вы не слышали моего стука. – Майкл Истбоурн тихо притворил за собой дверь.
– А вы в самом деле стучали? – Ошеломленная Кирстен с трудом выдавливала из себя слова.
– Собственно говоря, звучало это примерно так. – Майкл повернулся и легонько постучал костяшками пальцев по дверному косяку.
Кирстен невольно улыбнулась. Она не могла отвести глаза от Майкла. На нем был официальный черный смокинг, белоснежная рубашка с плиссированной планкой и черный галстук-бабочка, напомнивший о том первом вечере, когда она увидела Майкла в «Карнеги-холл». Тогда на нем была точно такая же бабочка. Кирстен снова улыбнулась, теперь уже со значительной долей иронии. В тот раз королем сцены был Майкл, теперь выход за ней.
– Ваш фотопортрет исключительно удачен. – Майкл медленно подошел к Кирстен. – Фотографу удалось уловить ваш особый взгляд.
Кирстен нахмурилась. Эрик тоже говорил что-то насчет взгляда, но она не придала значения его словам.
– Какой взгляд?
Майкл, казалось, удивился:
– Вы хотите сказать, что не знаете?
Кирстен отрицательно покачала головой.
– Свет на фото освещает все ваше лицо и сияет вокруг, словно ореол. – Майкл улыбнулся. – Но прежде всего он живет в ваших глазах. Свет мечты, Кирстен. Это первое впечатление, которое испытывает человек, глядя на ваш портрет.
Мечта. Нечто глубоко личное, спрятанное далеко, в самом сердце, недоступное взгляду посторонних. С испугом Кирстен поняла, что секрет ее раскрыт, и почувствовала беспомощный испуг, словно ее вывели на чистую воду. Повернувшись к зеркалу, девушка снова всмотрелась в свое отражение, пытаясь увидеть в нем то, что видели окружающие.
– А сейчас она тоже видна?
Кирстен говорила так тихо, что Майкл скорее догадался, о чем спрашивает девушка. Он подошел ближе и пристально посмотрел в зеркало, ища подтверждения своим словам. Кирстен почувствовала обнаженной спиной прикосновение холодных атласных лацканов его смокинга. Их глаза встретились, и Кирстен задрожала.
– Да, – задумчиво сказал Майкл, – сейчас видна.
Время остановилось. Оба стояли не шевелясь и даже не мигая, боясь разорвать тончайшую нить возникшей между ними связи. Спиной Кирстен чувствовала быстрое тук-тук-тук сердца замеревшего за ней Майкла, ноги девушки задрожали. Майкл ощутил поднимающуюся глубоко в паху мучительную боль и предательскую тяжесть, что заставило его резко отпрянуть от Кирстен. Если бы Кирстен, в свою очередь, не оперлась на туалетный столик, она бы упала – так ослабели ее ноги.
– Май…
– Кир…
В этот момент они уже не смеялись, но Майкл вежливо кивнул, давая понять, что и сейчас – «прежде дамы».
– После концерта Эрик и Клодия устраивают прием с шампанским в мою честь в «Клэридже». Вы придете?
Майкл покачал головой, и сердце Кирстен громко стукнуло, а потом, казалось, остановилось.
– Клодия и так была слишком любезна, пригласив меня в прошлый раз. Честно говоря, не думаю, что она повторит свой подвиг.
– Но прием будет проходить в главном зале. Никто даже и не заметит вашего присутствия.
– Зал большой, Кирстен, но, боюсь, не настолько.
– В любой момент вы сможете укрыться за каким-нибудь деревом, – полушутя предложила Кирстен.
Майкл расхохотался:
– Подозреваю, там нет дерева необходимых размеров.
Вглядываясь в безупречные черты сердцеобразного овала лица Кирстен, он почти мечтал о том, чтобы в проклятом зале росли баобабы. Он разрывался между желанием ответить на то, что читал в сияющих глазах девушки, и необходимостью сохранять дистанцию. С самого начала Кирстен подобно магниту притягивала его к себе, талант и красота усиливали искушение, противостоять которому не мог никто. Никто, кроме Майкла. Но чего ему это стоило!
– Не уходите сразу после концерта в свою уборную, – совершенно неожиданно для самого себя попросил он. – Встретимся у выхода на сцену. Мы куда-нибудь заедем, немного выпьем, посидим. Совсем недолго, не более получаса, а потом я отвезу вас в отель.
Торопливо пожелав дебютантке удачи, Майкл поспешил к выходу, не оставляя себе времени на то, чтобы прийти в чувство и изменить принятое решение.
Легкие электрические разряды возбуждения пронизывали все тело Кирстен, молча наблюдавшей поспешную ретировку Майкла. Она передернула плечами и усмехнулась. Теперь ее радовало, что Майкла не будет на приеме. Она не хотела делить его общество еще с кем бы то ни было. Бросив последний взгляд в зеркало, Кирстен не удержалась, подмигнула себе и решительно направилась к двери.
На протяжении всего пути по коридору на сцену в ушах Кирстен звучал глубокий низкий голос Натальи, предупреждавший ученицу: «Если ты хоть на мгновение позволишь себе отвлечься, Киришка, ты потеряешь все – себя, талант, а главное – мечту». А она в этот принципиально важный вечер как раз и позволила себе отвлечься. Отвлечься обещанием провести полчаса с человеком, недосягаемым, как «Карнеги-холл». Человеком, имеющим собственную карьеру и обязанности, преданность и ответственность. Человеком, женатым на презренной кузине Клодии. В голове Кирстен сработал сигнал тревоги, и она, как в высшей степени дисциплинированный артист, моментально на него среагировала. Теперь в ее мыслях не осталось места ни для кого, даже для Майкла. Существовала только музыка, ее музыка: сегодня вечером ее мечта, казавшаяся такой далекой и неосуществимой еще два года назад, вот-вот должна была осуществиться.
Словно загипнотизированная, Кирстен плавно вышла из-за кулис в лучезарный поток яркого света юпитеров. Прекрасная сомнамбула, воздушно-легкая и изысканная, влекущая за собой фиолетовое облако шифонового шлейфа. Ее величественный выход сопровождали теплые аплодисменты. Кирстен будто плыла в море слившихся в неясное пятно обращенных к ней ожидающих лиц, а блеск стоявшего на сцене «Стейнвея» был подобен свету маяка. За спокойной улыбкой и грациозной осанкой пианистки скрывались тысячи трепещущих в ней крылышек колибри. С каждым новым вдохом Кирстен проникалась духом аудитории, духом, заражающим пламенем азарта все ее существо.
Концерт начинался с Сонаты си-бемоль минор Рахманинова. Одна за другой знакомые ноты проникали в сознание Кирстен, все быстрее кружась вокруг плотным кольцом, создавая ощущение приподнятости и оторванности от мира сего. Преодолев силу земного притяжения, юная пианистка воспарила в небеса, порхая в сознании собственной бесконечности. Когда же пришло время возвращаться, она точно знала, что найдет свой земной мир изменившимся и ей не придется больше искать в нем заслуженного почетного места.
Воздух вокруг Кирстен взорвался. Она слышала, как выкрикивали ее имя, оно перекрывало даже гром аплодисментов и смешивалось с восторженным «Браво! Браво! Браво!». Сердце сразу же рванулось восторженно ответить на реакцию зала, но голова и наука, усвоенная от Натальи, удержали ее в невозмутимой позе за роялем. Кирстен заставила себя сосчитать до десяти и лишь после этого встать и направиться царственной походкой к авансцене. Васильковые глаза счастливой дебютантки была полны слез; грациозно опустившись на одно колено, она, прижав руки к груди, изящно склонила свою прелестную голову. Мечта и реальность наконец-то сошлись. Маленькая девочка, посвящающая себя мечте на ледяных ступеньках «Карнеги-холл». Школьница, грезящая наяву всю дорогу до школы и обратно. Девушка, дающая обет превзойти всех любой ценой. В этот вечер в присутствии тысячи двухсот восхищенных свидетелей, приехавших из разных стран, в музыкальной истории произошло событие – родился феномен по имени Кирстен Харальд.
– Ваше сегодняшнее выступление было более чем изумительным, – признался Майкл, когда они с Кирстен ехали по улицам, названий которых рассеянная американка никак не могла запомнить. – Оно было вдохновенно.
Похвалы Майкла согревали Кирстен почти так же, как рука, державшая ее под локоть. Они зашли в слабо освещенный коктейль-бар, название которого Кирстен, разумеется, тоже никогда не вспомнит. Опьяненная успехом, она плыла подобно облаку спокойно и свободно по течению реки славы, такой восхитительной и возвышенной. Кирстен казалось, что вряд ли когда-либо еще ей придется испытать такое счастье.
Хозяйка провела их в дальний укромный уголок комнаты и усадила за небольшой круглый столик, покрытый квадратной белой скатертью. В центре столика горела свеча, укрепленная вместо подсвечника в горлышке пустой бутылки из-под «Кьянти». Майкл заказал коньяк, они выпили тост за успешное выступление и замолчали. Если кто и заговаривал, то о предметах отвлеченных и безопасных. Остальное же время они сидели и просто смотрели друг на друга – так смотрят мужчина и женщина, которым нет необходимости объяснять свои чувства словами. Подобное молчание бывает порою красноречивее всяких слов. Окружающий мир исчез. Сейчас на всем белом свете их было только двое – Кирстен и Майкл, Майкл и Кирстен.
Казалось, этому чудесному вечеру не будет конца. Кирстен изумлялась тому, что один только звук его голоса заставляет ее трепетать, заставляет чувствовать себя мотыльком, завороженно кружащим вокруг ярко горящего фонаря.
– Опять вы смотрите на часы, – с укоризной заметила Кирстен, делая последний глоток из своего бокала.
– А вы можете себе представить, что мы сидим здесь уже около часа?
– Невозможно!
– Но это так.
«Этого не может быть! – почти заплакала про себя Кирстен. – Какая несправедливость! Время не должно ускользать от нас так стремительно».
– Грустно, не правда ли? – словно читая ее мысли, эхом отозвался Майкл. – Как время правит нашими жизнями!
– Только, если мы подчиняемся ему.
– Как правило, у нас нет другого выбора. – Майкл положил на стол деньги и поднялся, резко отодвинув стул. – Да к тому же если не время, то обязательно находится что-нибудь еще.
При одной только мысли о том, что это замечание адресовано ей, на душе у Кирстен стало как-то липко и холодно. Когда Майкл предложил ей руку, чтобы помочь подняться, она вдруг нахмурилась.
– Пожалуйста, Кирстен, мы действительно опаздываем.
– Ну и прекрасно, ничего на свете так не люблю, как королевские выходы.
– Но у вас он, несомненно, сорвется, если будете продолжать сидеть здесь.
Понимая бессмысленность дискуссии на данную тему, Кирстен повиновалась. Всю дорогу до отеля она молилась о том, чтобы светофоры горели только красным светом. Видя, что это не очень-то помогает растянуть время, Кирстен стала мечтать, чтобы они сбились с пути, попали в дорожную пробку, даже в небольшую аварию – что угодно, только бы ехать подольше. Но поездка как назло оказалась совсем скорой. Не прошло и десяти минут, как они остановились у главного входа «Клэриджа». Майкл заглушил мотор.
Взяв Кирстен за руку, Майкл очень коротким и очень горячим мягким поцелуем прикоснулся к ее открытой ладони. От вспыхнувшего в глубине души желания Кирстен содрогнулась. Свободной рукой она дотронулась до волос Майкла, впервые почувствовав их волнистую густоту и шелковистую нежность. Ласкающим движением девушка провела рукой по его лицу и ожидающе приоткрыла губы. Но Майкл и не пошевелился, чтобы поцеловать Кирстен. Ему, казалось, было достаточно просто смотреть на нее. И тут, прежде чем кто-то из них успел что-либо предпринять, к машине подошел швейцар и отворил дверь со стороны Кирстен. Чары мгновенно развеялись.
Кирстен, со сверкающими на глазах слезами, вылезла из машины и застыла на тротуаре. Какое-то короткое, но показавшееся Кирстен бесконечным мгновение она желала одного – вскочить обратно в машину и упросить Майкла увезти ее прочь отсюда.
Быстро умчаться далеко-далеко, туда, где никто не сможет их найти.
Но вместо этого Кирстен гордо вскинула голову, расправила плечи и медленно стала подниматься по ступенькам отеля, туда, где ее дожидались самые титулованные люди Европы. Ждали затем, чтобы приветствовать засиявшую горячо и ярко новую звезду, Кирстен Харальд.
