Текст книги "Бездна обещаний"

Автор книги: Номи Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Похоже, старина, что у тебя в руках кролик-демократ. – Алек сочувственно поднял бокал в сторону Джеффри.

– И все это говорит та, которая еще два месяца назад говорила о политике только языком полонеза.

– А что вы скажете о его идеях? – продолжала упорствовать Кирстен. – Неужели они нисколько вас не вдохновляют?

– «Новый рубеж», – насмешливо процитировал Джеффри. – Звучит прямо как окрик загонщика скота. И без сомнения, он верно выбрал парня, который поможет ему соорудить этот загон для скота.

Джеффри имел в виду партнера Кеннеди по предвыборной гонке Линдона Бейнса Джонсона из Техаса. Все, за исключением Кирстен, одобрительно рассмеялись.

– «Новый рубеж» – это вовсе не тот предел, которым ограничивали переселенцев, – настаивала Кирстен. – Кеннеди говорит о том, что движение вперед необходимо и возможно, и я вижу в этом живое начало.

– На твоем месте, дорогая, я приберег бы весь этот пыл для музыки. – И одарив ее снисходительной улыбкой, Джеффри положил конец спору: – Искренность и политика никак не сочетаются между собой – и не будут сочетаться.

«В этом ты не прав», – возразила про себя Кирстен.

Шутливое предложение Джеффри обратить свою страсть на музыку в каком-то смысле было справедливым, поскольку в последнее время Кирстен и впрямь не хватало чувства в игре, и Наталья сразу же заметила это.

– Что случилось, Киришка? – Постаревшая учительница остановила любимую воспитанницу на середине новой пьесы. Кирстен вспомнила о прошлой ночи, когда Джеффри в очередной раз оказался импотентом, и сдержалась, чтобы не поморщиться. – Ты ведь счастлива?

Уставившись в ноты, Кирстен кивнула:

– Разумеется, я счастлива, просто устала немного, вот и все. У меня дом в сорок комнат, теперь за всем приходится следить и…

– Прекрати!

Кирстен подскочила.

– Ты ведь совершенно не занимаешься своим хозяйством. В твоей игре я не слышу никакого хозяйства, зато я слышу тоску по чему-то.

На этот раз Кирстен ответила не сразу.

– Прости. Я сыграю чуть громче.

– Вопрос не в том, чтобы играть громче, – ты не можешь сыграть то, что не чувствуешь.

Кирстен повернулась к наставнице лицом:

– Просто я немного устала, вот и все.

Наталья вздохнула. Она слишком хорошо знала Кирстен, чтобы слова последней могли ее убедить. Но она знала и то, насколько ее любимица упорна в своем стремлении одержать победу в любом деле. Ласково поцеловав Кирстен в обе щеки, она попросила ее сыграть сонату сначала. И Кирстен не разочаровала ее.

Кирстен получила от Нельсона программу своих выступлений в наступающем сезоне в один день с результатами анализов, подтверждающих ее беременность. Судя по всему, она зачала в ту первую брачную ночь. Кирстен охватил ужас. Скоро, слишком скоро. Она не готова. Не прошло и двух месяцев, как она замужем, а тут приходилось сразу же готовить себя к новой роли. Роли матери.

Кирстен тут же подошла к телефону, намереваясь позвонить Джеффри, Но аппарат зазвонил как раз в тот момент, когда Кирстен протянула к нему руку. В трубке раздался голос матери.

– Что?

Когда Кирстен наконец вникла в слова матери, комната заплясала у нее перед глазами.

– Я тебе не верю.

Наталья, ее драгоценная Наталья, упала и умерла от сердечного приступа сегодня утром, на улице, прямо напротив «Карнеги-холл».

20

– Кто мамина любимая девочка, а? Кто она, Мередит? Кто мамина единственная драгоценность, – едва слышно щебетала Кирстен, покрывая бесчисленными нежными поцелуями темноволосую головку дочери. – Кого мамочка любит? Правильно, ангел мой, мамочка любит тебя. – Ухватившись ручонкой за прядь черных волос Кирстен, Мередит засунула ее кончик в рот и с удовольствием принялась посасывать. – Тебе нравятся мамины волосы, да? Пройдет время, и у тебя будут такие же волосы, как у мамочки, и ты сама будешь их расчесывать. А знаешь, что еще ты будешь уметь, дорогая? Ты будешь играть на рояле совсем как твоя мамочка, а может Сыть, и еще лучше. Я научу тебя, ангелочек.

Теперь это стало мечтой Кирстен – привить дочери свою любовь к музыке и быть для Мередит тем, кем была для нее любимая Наталья. Кирстен снова вспомнила о Наталье, и нижняя губа ее задрожала. Прошел почти год, как Наталья умерла, но чувство потери и опустошенности по-прежнему постоянной болью сжимало сердце.

Временами Кирстен казалось невозможным, что Натальи нет. Занимаясь музыкой, Кирстен часто отрывала взгляд от нот, ожидая увидеть рядом свою учительницу, покачивающую головой в такт музыке. Когда возникали трудности с разучиванием произведения, Кирстен продолжала машинально подходить к телефону, чтобы набрать номер Натальи. И она до сих пор отказывалась работать с кем-то другим – для Кирстен это было святотатство. Она предпочитала учить себя сама надеясь, что Наталья одобрила бы результаты. Во всяком случае, публика одобряла, о чем говорил еще больший, чем прежде, спрос на Кирстен.

Почти год. И что это был за год. Как много не узнала Наталья.

К великой досаде Джеффри и радости Кирстен, Джон Ф. Кеннеди в ноябре был избран тридцать пятым президентом Соединенных Штатов Америки. Взоры всей страны теперь были обращены к Белому дому.

Курс «новый рубеж» был официально объявлен в январе. Ключевым словом новой администрации стало слово «энергичность», и оно заражало. Люди почувствовали себя моложе и сильнее. У них появилось желание созидать.

Как и большинство ее собратьев по искусству, Кирстен следила за деятельностью «первой леди». Для них Жаклин Кеннеди олицетворяла собой культуру. Жену молодого президента по праву можно было назвать образованной и изысканной. Джекки, как ее все называли, превратила всегда степенный Белый дом в место, где собирались люди неординарные, живые и интеллигентные.

С таким лидером, как Джон, и такой патронессой, как Джекки, и невозможное казалось возможным.

Мередит уснула. Бережно, так, чтобы не разбудить дочь, Кирстен уложила ее в кроватку. Для Кирстен не было большего наслаждения, чем смотреть на спящую дочь. Каждая минута, проведенная с дочерью, была драгоценным подарком, поскольку большую часть времени они проводили в разлуке.

Сейчас, глядя на своего обожаемого ребенка, Кирстен ощущала себя по-настоящему счастливой. Она имела все, что только можно иметь в этом мире: карьеру, семью, ребенка.

Единственным темным пятном на безупречном портрете семьи Оливер была их с Джеффри сексуальная жизнь. Кирстен была расстроена и не удовлетворена ею. Все ее попытки заняться с Джеффри любовью ни к чему не приводили. Несмотря на всю настойчивость Кирстен, ее нежность и умелость, Джеффри не удавалось сохранить «напряжение», необходимое для того, чтобы войти в Кирстен. И в конце концов Кирстен отказалась от своих попыток – ей больно было видеть Джеффри таким униженным. Когда же инициатором любовной игры становился Джеффри, у него что-то получалось, но этого «что-то» хватало только на него – Кирстен не успевала получить полного наслаждения. В конечном счете она решила для себя, что если ценой за благополучную во всех остальных отношениях семейную жизнь были полчаса расстройства в постели, то, кажется, это не так уж и дорого.

Но при этом никогда прежде воспоминания не мучили ее с такой жестокостью именно в минуты перед сном. Засыпая, Кирстен помимо собственной воли думала о Майкле и вспоминала сладкие мгновения, испытанные ими вместе, и теперь они казались еще более сладкими. И именно поэтому Кирстен старалась держаться подальше от Истбоурна. Нельсон получил строжайшее указание не заявлять их в совместных концертах, и впервые Пендел не стал спорить с Кирстен. Хитрым своим умом Нельсон, возможно, о чем-то и догадывался.

Зато они уже в который раз спорили по поводу твердого отказа Кирстен от приглашений выступить на юге страны. Категорически не желая выступать в южных штатах, Кирстен тем самым присоединяла свой голос к растущему хору протестов продолжающейся дискриминации негров.

Многие жители Юга требовали то, что обещал им еще Авраам Линкольн и чего они никогда не имели в полной мере, – свободу и равенство перед законом. Появились даже новые выражения, описывающие события, происходящие на Юге: «сидячая забастовка», «стоячее противостояние», «забастовка заключенных». А когда группы черных и белых людей, объединившись, наняли автобусы и поехали по городам южных штатов, протестуя против расизма, их стали называть «рыцарями свободы».

В мае по пути на концерт в городе Саванна Кирстен наблюдала ужасную картину: как один из так называемых автобусов свободы был подорван гранатой, а его пассажиров жестоко избила толпа разъяренных белых расистов. Вспоминая ужасное зрелище, Кирстен приняла окончательное решение бойкотировать любой город, поддерживающий политику расовой дискриминации.

– Ты не можешь исключить из своей программы весь Юг, – протестовал Нельсон. – С каких это пор ты занялась политикой?

– С тех пор, как оглянулась вокруг и увидела многое, что мне не нравится.

– Но, Кирстен, ты понимаешь, о скольких штатах идет речь?

Нельсон на пальцах принялся подсчитывать их возможное количество.

– Считай это моей личной войной за отделение штатов, только наоборот, – съязвила Кирстен, и Пендел застонал. – Прости, Нельсон, но я просто не буду играть в городе, где половине жителей запрещено посещать зал, в котором я выступаю.

– Так я и знал, что найду тебя здесь. – Джеффри подошел к Кирстен сзади и обнял за талию. Откинувшись, Кирстен прижалась к мужу и, вздохнув, закрыла глаза. – Как насчет того, чтобы немного похулиганить и удрать с обеда в клубе? – Джеффри слегка пощипывал губами мочку уха Кирстен. – А еще лучше – прямо сейчас забраться в постель и провести в ней выходные.

Кирстен почувствовала, как Джеффри возбуждается от собственных слов.

– Мы не можем похулиганить сегодня вечером, – как можно непринужденнее ответила Кирстен. – Ведь сегодня я почетный председатель благотворительного вечера.

Кирстен коротко поцеловала Джеффри и, выскользнув из объятий, убежала к себе.

Открыв воду в ванной, Кирстен переоделась в стеганый атласный халат и, присев к туалетному столику, принялась приводить в порядок ногти. Услышав шум у двери, Кирстен обернулась и увидела стоящего в проеме Джеффри.

– Люблю смотреть на тебя за этим занятием.

Сунув руки в карманы брюк, Джеффри прислонился к косяку.

– В самом деле? – Кирстен моментально прекратила подпиливать ноготь и уставилась на мужа. – А не ты ли вечно доставал меня просьбами отрастить ногти?

– Мужчина может менять свои вкусы. Или это привилегия только женская?

Кирстен засмеялась:

– Не думаю, чтобы пол обладал монополией на что-либо.

– Только не говори на эту тему с пуританами – можешь пажить кучу неприятностей.

Они продолжали перешучиваться в том же духе, пока Джеффри, к удивлению Кирстен, не выключил воду в ванной. Комнату теперь наполнял единственный звук слегка поскрипывающей пилочки, которой Кирстен оттачивала ногти. Но минуту спустя его заглушил другой звук – дыхание, быстрое и шумное. Вздрогнув от испуга, Кирстен взглянула на Джеффри и невольно застонала.

– Кирстен…

Голос приближающегося к Кирстен Джеффри охрип, вздувшийся в штанах бугор был почти на уровне ее широко раскрытых глаз.

Джеффри взял из рук Кирстен пилочку и положил ее на туалетный столик. После этого он принялся осыпать Кирстен поцелуями. В своей поспешности Джеффри был на удивление груб, его руки рвали то, что не могли расстегнуть, раздирали все, что оказывало сопротивление. Повалив Кирстен на пол, Джеффри расстегнул брюки.

Кирстен в панике подумала о противозачаточном колпачке, спрятанном в пустой коробке из-под карандашей. Решив для себя никогда больше не попадаться врасплох, Кирстен стала пользоваться колпачком сразу же после рождения Мередит. Она тщательно прятала противозачаточные средства, боясь гнева Джеффри, если он узнает о ее мерах предосторожности.

– Подожди, Джеффри, подожди. – Кирстен попыталась освободиться, но Джеффри, навалившись на Кирстен всей тяжестью своего тела, не отпускал ее.

Джеффри был настолько возбужден, что не удосужился даже снять штаны и холодный металл расстегнутой молнии больно царапал бедра Кирстен. Она была не готова – суха и закрыта, но Джеффри просто неистовствовал. Схватив трясущейся от возбуждения рукой колом стоящую плоть, он попытался протаранить им наглухо закрытые ворота Кирстен.

– Прошу тебя, Джеффри. – Кирстен уже кричала. – Мне больно. Прекрати, пожалуйста, прекрати, Джеффри!

Но он заставил ее замолчать, засунув ей в рот свой язык так глубоко, что Кирстен показалось, что в глотке у нее кляп. Когда Джеффри наконец вошел в нее, Кирстен почувствовала, что сейчас расплачется, и она чуть не потеряла сознание от боли.

– Хорошо, так хорошо, – хрипел Джеффри, сильными ударами буквально долбя Кирстен. – О Боже, да. Так хорошо, так хорошо… да…

Закрыв глаза, Джеффри растворился в сладостном ощущении, чудесным образом впервые за двадцать лет подарившем ему настоящее блаженство.

Кирстен пролежала в ванне около часа, но боль не проходила. Все тело словно распухло и кровоточило. Кирстен ошеломило совершенное над ней. Она пребывала в полном замешательстве. Неужели сумасшедший, поступивший с ней так жестоко, и человек, все это время обожавший Кирстен, одно и то же лицо? Неужели незнакомец, тяжело хрипевший ей на ухо непристойности, был когда-то нежным влюбленным, ухаживавшим за Кирстен с такой галантностью? По всему было ясно, что ее изнасиловали. И сделал это ее собственный муж.

Однако никому подобная мысль не могла и прийти в голову, когда Кирстен под руку с Джеффри вошли в тот вечер в зал «Пайпинг рок клаба». Улыбающаяся Кирстен, в голубом атласном платье от Диора и роскошных бриллиантах, вела себя спокойно и непринужденно. И Джеффри как всегда был в высшей степени внимательным кавалером, с гордостью собственника щеголяющим своей знаменитой женой. Разница между ними заключалась лишь в том, что веселость Джеффри была искренней от души, оживленность же Кирстен была только маской.

С тех пор это превратилось в ритуал. Когда Кирстен между гастролями бывала дома, она должна была по требованию мужа сидеть перед туалетным столиком, в одном халате и подтачивать ногти, а Джеффри, полностью одетый, стоял в дверях и наблюдал за женой. Но теперь Кирстен всегда была готова к дальнейшему развитию событий: колпачок плотно сидел на своем месте, а влагалище обильно смазано увлажняющим кремом. Оказывать сопротивление Кирстен не осмеливалась. Стоило Кирстен раз попытаться вступить в борьбу с Джеффри, как муж залепил ей такую пощечину, что бедняжка потеряла равновесие и упала, едва не ударившись головой об угол туалетного столика. Джеффри это не остановило, и он овладел Кирстен, хотя позже и раскаялся в содеянном, что выглядело почти трогательно: в знак примирения он купил Кирстен эффектный кулон с аметистами и бриллиантами у «Ван Клиффа энд Арпелса». Джеффри больше никогда не бил Кирстен, но и она уже не делала каких-либо попыток сопротивляться.

Теперь Кирстен возвращалась домой почти со страхом. Но дом означал также и Мередит, и поэтому задерживаться где-нибудь хотя бы на минуту больше необходимого становилось пыткой еще более невыносимой, чем домогательства Джеффри.

Кирстен ставила детский манеж Мередит в музыкальном зале, с тем чтобы дочь всегда была рядом, даже во время занятий Кирстен музыкой. К изумлению няни Мередит, Агнес Маклоглин, бывшей няней еще Чарльза и Джеффри, ребенок прекрасно себя чувствовал на музыкальных сеансах. Лежа на животике, девочка не отрывала восторженного взгляда от играющей на рояле матери.

– Кирсти, да ты просто волшебница, – заметил Эмиль, сидевший, скрестив по-турецки ноги, на полу рядом с манежем. – Она даже ни разу не моргнула.

Жанна встала со стула и уютно устроилась рядом с мужем. Сидя за роялем, Кирстен задумчиво наблюдала за ними. Осмеливался ли отец когда-нибудь обращаться с матерью так, как обращается со своей женой Джеффри? От отвращения Кирстен невольно передернула плечами и отвела взгляд.

– Похоже, в один прекрасный день тебе придется участвовать в нелегком конкурсе с этой маленькой красавицей, – заключил отец, и Кирстен улыбнулась.

– Смотри, папочка, чтобы Джеффри тебя не услышал, – предупредила Кирстен. Джеффри в это время находился в Бостоне, где принимал участие в конгрессе медиков. – А то он скажет тебе, что одного бродяги для семейства Оливеров более чем достаточно.

– Он что, называет тебя бродягой, дорогая! – Жанна мгновенно встревожилась, усмотрев в словах Кирстен основания для беспокойства.

Не прекращая играть, Кирстен рассмеялась:

– Так Джеффри называет музыкантов, мама. Ведь мы постоянно разъезжаем и никогда не задерживаемся в одном месте надолго.

– Я знаю значение этого слова, Кирстен. – И Жанна приготовилась развить тему, но умолкла при появлении в дверях дворецкого Майка.

– Обед подан, мадам, – чопорно объявил старый слуга.

Минуту спустя в зал торопливо вошла Агнес Маклоглин, как и все шотландцы, работящая и без малейшего намека на чувство юмора.

– Мадам, я заберу от вас малышку. Ей пора спать.

Как только нянька ушла с Мередит, Кирстен, великолепно передразнивая неуклюжую походку коренастой шотландки, подсела к родителям и взяла их под руки. Затем Кирстен очень точно изобразила безукоризненное английское произношение Майка, громогласно произнося:

– Обед подан!

Расхохотавшись, Кирстен потащила отца с матерью в столовую.

– Опять она опаздывает, – бросив быстрый взгляд на часы, шепнула Лоис Дирдре. – Но они, как всегда, простят.

Лоис кивнула в сторону других членов Лонг-айлендского общества истории, присутствующих на ежегодном рождественском обеде в пальмовом зале отеля «Плаза».

– В их глазах наша Кирстен всегда поступает правильно, а? – Дирдра нахмурилась и сделала маленький глоток «Кровавой Мэри». – Звезда есть звезда.

– Не будь сучкой, Ди. – Лоис отхлебнула из бокала и замолчала.

– Знаю, знаю. – Дирдра слегка похлопала подругу по руке. – Тебя раздражает, что все готовы перегрызться за право открыть перед ней дверь.

Лоис не могла не согласиться с правдой. Нищенка сделала быструю, головокружительную карьеру, а она, Лоис Элдершоу, ничего не достигла. Ничего. Не проходило и дня, чтобы чудовищная, по мнению Лоис, несправедливость не изводила ее нервную систему. Лоис быстро глянула на Дирдру и про себя улыбнулась: несмотря на все напускное равнодушие, Дирдра обижалась на Кирстен Харальд не меньше Лоис.

От Дирдры не ускользнул брошенный на нее взгляд Лоис, и она вся вспыхнула внутри. Лоис могла себе позволить держать себя высокомерно – Кирстен Харальд не была ее свояченицей. Ей не приходилось жить с постоянной угрозой потерять Джеффри. Без Джеффри Дирдра никогда не заняла бы такого положения в обществе, ведь сейчас она возглавляла список наиболее почитаемых обитателей Лонг-Айленда. Младший брат ее мужа за последние десять лет доказал не только свою полезность, но совершенную необходимость для Дирдры, и она не хотела ничего менять.

Словно прочтя мысли Дирдры, Лоис склонилась над столом и тихо сказала:

– Дорогая, посмотри на это дело несколько иначе: твоя свояченица увлечена своей карьерой и большую часть времени отсутствует, гастролируя. В сущности, Джеффри так же доступен тебе, как и прежде. Знаешь, могло бы быть и хуже.

– А вот и свояченица легка на помине. – Дирдра только теперь заметила вошедшую Кирстен.

– Прошу прощения за опоздание, – извинилась Кирстен, стягивая с рук черные лайковые перчатки и отодвигая себе стул. – Но Мередит немного простудилась, и я хотела дождаться, чтобы доктор Браунинг осмотрел ее.

– И что он сказал? – вежливо поинтересовалась Дирдра.

– Что это лишь легкая простуда, а я – паникерша.

– Это вполне естественно: ведь ты так редко видишь дочь.

Кирстен пропустила обиду мимо ушей и на язвительное замечание свояченицы мягко сказала:

– Видимо, ты права.

Дирдра и Лоис обменялись понимающими взглядами.

После обеда Кирстен, воспользовавшись случаем, зашла в «Пательсон» купить кое-какие ноты. Затем она провела два приятных часа, посетив несколько художественных выставок и антикварных магазинов на Пятьдесят седьмой улице. Кирстен уже собралась пересечь Парк-авеню, как внимание ее привлек портрет молодой женщины в витрине одного из художественных салонов. Кирстен остановилась и подошла к витрине, чтобы получше рассмотреть картину. Бесподобная чувственность портрета позволяла безошибочно определить руку художника. И действительно, в нижнем левом углу картины стояла подпись – «Битон».

Картина буквально загипнотизировала Кирстен, она не могла отвести глаз от портрета. Художнику удалось передать какую-то удивительную внутреннюю красоту в изображенной им женщине. Без сомнения, для Битона она была не просто моделью, а предметом любви, запечатленным с таким чувством. У Кирстен словно что-то кольнуло в груди. Она спросила себя, не зависть ли это? Ревность? Сожаление? А может, все вместе? Кирстен снова посмотрела в прекрасные глаза на портрете, потом взгляд ее скользнул вниз. На узкой деревянной табличке, установленной прямо перед картиной, Кирстен прочла: «Марианна». Марианна. Ее зовут Марианна. Имя, по мнению Кирстен, было столь же поэтично, сколь и выражение лица девушки. Марианна и Эндрю. Эндрю и Марианна. Прекрасно созвучные имена.

Кирстен взялась за ручку входной двери, но, неожиданно раздумав, быстрым шагом пошла прочь от салона. Вдруг мужской голос окликнул ее по имени. Она обернулась. И сейчас первое впечатление, произведенное Эндрю Битоном на Кирстен, было столь же потрясающим, что и почти три года назад. Кирстен пришлось с большим трудом преодолеть ошеломляющее ощущение физического присутствия Эндрю, прежде чем она смогла прямо взглянуть в его красивое лицо.

– Итак, вы собирались улизнуть, даже не поздоровавшись со мной. – Улыбка Эндрю была все так же безумно обаятельна.

– Я не поздоровалась, потому что не знала, что вы там, – ответила Кирстен. Битон, казалось, чего-то ждал. Тогда Кирстен одарила Эндрю улыбкой, почти столь же широкой, как его собственная. – Здравствуйте.

– И вам здравствуйте. – Засунув руки в карманы джинсов, Битон принялся раскачиваться взад-вперед на каблуках. – Вам не понравилось?

– Что не понравилось?

– Моя обложка с вашим портретом.

– Нет, почему же, поправилась. – Кирстен почувствовала, что краснеет.

– Но?

– Но я была несколько удивлена, – призналась Кирстен.

– Чем? Я нарисовал только то, что видел.

– Возможно, как раз это меня и удивило.

Эндрю рассмеялся:

– С некоторыми людьми правда порой проделывает такие штуки.

– А говорили, что никогда никого не судите.

– Правда – не суд. Она – лишь констатация.

Кирстен собралась уже было спросить Битона о женщине на портрете, как из салона выскочил человек в черном деловом костюме и нетерпеливо позвал Битона. Эндрю кивнул и махнул человеку, чтобы он удалился.

– Официальное открытие моей выставки завтра, в семь, – скороговоркой заговорил Битон. – Сейчас мы заканчиваем оформление зала. Мне было бы очень приятно, если бы вы с мужем пришли на открытие.

Но Кирстен вынуждена была отрицательно покачать головой:

– Утром я улетаю в Лос-Анджелес.

По изучающему взгляду Битона Кирстен почувствовала, что он пытается понять, правду ли говорит она.

– Очень жаль. Ну, может быть, тогда как-нибудь в другой раз.

Улыбнувшись, Битон повернулся и зашагал к салону. На полпути он обернулся и помахал Кирстен рукой. Она помахала в ответ.

То, что Кирстен летит в Лос-Анджелес, было правдой, но, даже если бы ей и не надо было никуда лететь, Кирстен очень сомневалась в том, что ей хватило бы мужества прийти на открытие выставки. Кирстен не хотела получить ответы на некоторые свои вопросы: лучше ей никогда их не узнавать.