Текст книги "Бездна обещаний"
Автор книги: Номи Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)
38
Кирстен поразилась переменам, происшедшим за последний год в приехавшем к ней на неделю Маркосе.
– Да чего же ты вырос! – восклицала она, поворачивая подростка из стороны в сторону и тщательно его разглядывая. – Что стало с мальчиком, которого я видела прошлым летом?
– Весь вышел, – засмеялся Маркос, наслаждаясь удивлением Кирстен. Мальчик страшно гордился девятью сантиметрами роста, набранными им за год, прошедший со дня их последней встречи: рост позволял Маркосу наконец чувствовать себя взрослым мужчиной, стать которым он так стремился. – Теперь мы еще поглядим, кто из нас босс, – сообщил он Кирстен, широко и самодовольно ухмыляясь.
– Что, что! – притворно закричала на Маркоса Кирстен. – Несмотря на ваш великолепный рост, мой юный друг, в этом учреждении привилегией все же пользуется возраст.
– Но теперь, когда я стал выше тебя, мне будет легче заботиться о тебе.
Маркос выглядел таким серьезным и искренним, что Кирстен расхохоталась.
– А что, я и в самом деле выгляжу такой беспомощной? – Кирстен шутливо хлопнула Маркоса по щеке. – Может, я и маленького роста, но ты помнишь поговорку о золотнике, а?
– Нет, не помню.
– Мал золотник, да дорог.
– Вы, американцы, – поморщился Маркос, – все любите обратить в шутку.
– Ну ты преувеличиваешь! Это относится лишь к некоторым случаям.
– Ну вот видишь, ты опять подкалываешь.
– «Опять подкалываешь», – передразнила Кирстен, игриво взъерошивая пальцами волосы Маркоса. Подросток резко откинул голову назад. – Ох-ох-ох! – Кирстен насмешливо изобразила на лице испуг. – Все признаки налицо.
– Какие признаки?
– Возмужания. – Маркос страшно нахмурился. – Знаешь, в это время мальчики, прости, молодые люди, не терпят, когда прикасаются к их волосам.
– Правда?
– Так мне говорили.
Маркос заметил тень, пробежавшую по лицу Кирстен, и тут же понял, о чем она подумала. Маркос поспешил переменить тему разговора:
– Ты знаешь, что у новой демократической партии сейчас сплошные проблемы. – Кирстен закашлялась и ответила отрицательно. – Отец говорит, что, если провести выборы завтра, социалисты Папандреу могли бы победить.
Еще некоторое время Маркос распространялся по поводу политического положения в Греции, а потом как бы между прочим кивнул на покрытое шалью пианино в гостиной.
– А я смотрю, ты по-прежнему используешь пианино только как декорацию, – с грустью заметил Маркос.
– А где же еще мне пристроить свою шаль? – засмеялась Кирстен.
Маркос никогда не узнает, как тяжко трудилась Кирстен для того, чтобы иметь возможность отвергнуть сказанное им. Бросив взгляд на бузуку, крепко привязанную к чемодану Маркоса, Кирстен сухо заметила:
– А я смотрю, ты все так же ни при каких обстоятельствах не расстаешься со своим инструментом.
Так оно и было на самом деле: последнее время они были просто неразлучны – Маркос и бузука, трудно было представить их друг без друга. К великому изумлению Кирстен, мальчик вдруг покраснел.
– За последний год я выучил несколько новых песен. Мне казалось, что они должны тебе понравиться.
Кирстен мысленно представила себе стоявшего перед ней юношу, коленопреклоненно исполняющего перед ней серенаду, понимая, что недалека от истины.
– С удовольствием их послушаю. А теперь как насчет прогулки по городу?
Но Маркос все это время выглядел рассеянным, причину чего Кирстен поняла лишь после того, как мальчик вроде бы мимоходом спросил:
– Ну а где же его картины?
– Под «ним» ты имеешь в виду Эндрю?
Маркос кивнул. Кирстен указала ему на две акварели, висевшие по диагонали на стене, над небольшим бюро, и Маркос подошел к ним поближе, чтобы рассмотреть.
Он стоял, опустив руки, задумчиво склонив голову набок, неторопливо изучая сперва одну картину, потом другую. Он приготовился возненавидеть работы Битона, но не смог. Они были настолько прекрасны, что ненавидеть их было просто невозможно. Маркос никак не мог настроиться на вражду к человеку, создавшему эти бесподобные произведения. Мальчик медленно выдохнул. Возможно, его страхи не имели под собой оснований.
– И когда же я смогу познакомиться с этим Эндрю? – спросил он.
– Вот уж чего не знаю.
– Как? – На лице Маркоса вновь появилась тревога.
– Он сейчас в Лиссабоне, – пояснила Кирстен. – У него выставка в одной из картинных галерей. – В голосе Кирстен зазвучала гордость.
На что Маркос осторожно, словно боясь спугнуть удачу, спросил:
– Так что все это время мы проведем наедине? И никто нам не будет мешать?
– Да. Ты доволен? – Маркос кивнул. – Ну, вот и прекрасно. А теперь, когда мы все выяснили, не пришло ли время распаковать багаж? А после этого отправимся в город и пообедаем. Как насчет порции нежнейших устриц?
Маркос просиял:
– В «Жилао»?
Кирстен в последний свой приезд в Афины много рассказывала ему о бесподобно вкусных устрицах из «Жилао».
– Если пожелаешь.
Маркос энергично закивал в знак согласия, моментально превратившись из подобия взрослого мужчины в обыкновенного трогательного мальчишку.
С Маркосом Кирстен по-настоящему скучала по Эндрю лишь вечерами, когда приходилось одной ложиться в пустую постель. Дни, проведенные с мальчиком, были наполнены смехом, шутками и необыкновенной теплотой. Если они не гуляли по городу и его окрестностям или не купались на пляже у косы Илья-де-Тавира, то, потягивая лимонад, сидели на заднем дворике се дома, и мальчик, играя на бузуке, пел Кирстен свои песни. Каждый вечер они посещали новый ресторан; Кирстен учила Маркоса, как сказать по-португальски «маслины» (мексилоес), «маленькие устрицы» (амежаос), «осьминог» (полво) и маленькие рыбки, больше похожие на бульонные кубики (калдейрада), а потом со смехом наблюдала, как он пытался заказать ужин на двоих.
– А у них есть какие-нибудь особенные вина в Тавире? – спросил Маркос однажды вечером. – Ну, знаешь, как наша рецина?
– «Лагоа». Самое распространенное местное вино в Алгаври.
– А можем его заказать? – Кирстен заколебалась, но Маркос посмотрел на нее умоляющим взглядом. – Ну, пожалуйста, какая разница – рецина или лагоа? Дома я всегда пью рецину.
В конце концов Кирстен сдалась.
Неделя пролетела слишком быстро. Кирстен с Маркосом и оглянуться не успели, как настал их последний день в Тавире. Утро они провели в поисках подарков для Ларисы и Александроса, потом Маркос продолжил делать покупки самостоятельно, а Кирстен, вернувшись домой, занялась закруткой варений из персиков, слив и имбиря, которые намеревалась передать с Маркосом его родителям. Маленькая кухонька благоухала, как фруктовый сад во время сбора урожая. Весело напевая, Кирстен наполняла все новые и новые баночки, обвязывая каждую ленточкой определенного цвета, затем все это укладывалось в большую декоративную корзину.
Она не замечала появления Эндрю в кухне до тех пор, пока сильные мужские руки не обняли Кирстен сзади за талию. Она испуганно вскрикнула и выронила из рук стеклянную банку.
– Попалась! – воскликнул Эндрю, крепче сжимая в объятиях Кирстен и наклоняясь, чтобы поцеловать в шею. – Здесь пахнет чем-то ужасно вкусненьким, разумеется, я не имею в виду варенья, – прошептал Эндрю на ухо Кирстен.
Повернув ее к себе лицом, Эндрю нежно поцеловал Кирстен в губы.
Все вопросы, которые Кирстен собиралась задать Эндрю, растворились в пылу его страстного объятия. Всякий раз, когда она пыталась что-то спросить, Эндрю не давал Кирстен говорить очередным продолжительным, глубоким поцелуем.
– Эндрю, я…
– Потом, – настаивал Битон.
– Но я хочу узнать, как…
– Ш-ш-ш. Не сейчас.
Впереди была уйма времени, чтобы рассказать о том, как бесподобно все было, о том, что он продал все свои акварели и получил новые заказы, о том, чтобы поведать, как псе это время он скучал только по Кирстен. Но сейчас Эндрю хотелось одного – заняться с Кирстен любовь.
Подхватив любимую на руки, Битон понес ее в спальню и уложил на постель. Нетерпеливыми руками он принялся расстегивать блузку Кирстен, а его жадные губы тут же припали к волшебной лощинке между грудями. Кирстен застонала и выгнулась, пытаясь как можно крепче прижаться к телу Эндрю. Она сама была уже готова скинуть юбку, как вдруг вскрикнула и, вырвавшись из объятий Битона, принялась лихорадочно застегивать блузку.
– Маркос!
– Боже мой! Я же совершенно о нем забыл! – Эндрю смотрел, как Кирстен в спешке заправляет блузку и оправляет юбку. – А где он?
– Я послала Маркоса по уличным лавочкам купить кое-какие сувениры, но он должен вернуться с минуты на минуту.
Эндрю неохотно поднялся и подошел к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. И как ему ни хотелось познакомиться с маленьким Маркосом, желание заняться с Кирстен любовью перевешивало все.
Рассчитывая увидеть перед собой обычного мальчика, Битон оказался абсолютно не готовым быть представленным самоуверенному молодому человеку великолепного телосложения, с прекрасным лицом юного бога из Древней Эллады. Пожимая руку Маркоса, Эндрю в очередной раз поймал себя на мысли о том, что жалеет, что не пишет портреты.
Кирстен со стороны наблюдала, как Эндрю и Маркос разглядывают друг друга оценивающими взглядами. Если бы момент не был столь трогательным, она разразилась бы смехом. Картина выглядела так: Эндрю – огромный, как медведь, мужчина в расцвете сил – и Маркос – изящный золотоволосый юноша – стояли друг против друга подобно соперникам, готовым вступить в бой за честь Прекрасной Дамы. Но прежде чем успела разразиться битва, Кирстен положила руки на плечи обоим и предложила им выйти в сад.
– Дайте мне закончить свои дела, – Кирстен кивнула на оставшиеся открытые баночки варенья, – а потом я приготовлю лимонад и присоединюсь к вам.
– Я помогу! – в один голос вскричали Эндрю и Маркос.
Кирстен собрала все свои силы, чтобы сделать строгое лицо.
– Спасибо, думаю, что справлюсь сама. И поскольку у вас не так уж много времени, чтобы узнать друг друга поближе, советую приступить к знакомству. – Эндрю и Маркос обменивались испытующими взглядами. – Время пошло.
Кирстен зажала рот руками, чтобы не расхохотаться во весь голос, наблюдая, как мужчины пытались одновременно протиснуться в узкую дверь, ведущую в сад. Эндрю отступил и галантно уступил Маркосу право пройти первым. Но Маркос настаивал на том, чтобы первым прошел Эндрю. Возраст наконец уступил красоте и покинул дом раньше. Кирстен все же не удержалась и от души рассмеялась, как только мужчины отошли на расстояние, с которого не могли уже ее слышать.
У Кирстен осталось не так уж и много работы, но ей хотелось, чтобы Эндрю и Маркос пообщались между собой как можно дольше. Она сама не могла объяснить своего желания – просто шестым чувством понимала, что так надо. Кирстен неожиданно показалось необычайно важным, чтобы два этих самых любимых ею человека ближе узнали друг друга и подружились. Кирстен с интересом наблюдала из окна кухни, как постепенно менялся язык их жестов. Довольно скоро они сдвинули шезлонги, в которых полулежа вели неторопливую беседу, и на глаза Кирстен навернулись слезы.
Вечером они втроем поужинали в «Жилао», полакомившись традиционными устрицами и распив бутылку «Лагоа». Легкий, непринужденный разговор то и дело перескакивал с темы на тему – такие беседы ведутся между людьми, давно и хорошо знакомыми, и по взглядам сидящих за соседними столиками людей Кирстен понимала, что все принимают их за прекрасную, дружную семью. Но Кирстен знала и другое – они семья взаймы, семья на один вечер.
Маркос улетел в Афины в полдень следующего дня, и Эндрю выглядел столь же расстроенным его отъездом, как и Кирстен. Когда он на прощание обнял Маркоса, со стороны можно было подумать, что отец провожает любимого сына, и у наблюдавшей эту сцену Кирстен слезы навернулись на глаза. Настала и ее очередь. Она так долго и крепко обнимала Маркоса, что у нее заболели руки, потом жарко расцеловала мальчика в обе щеки.
– Я приеду в следующем году, – пообещал Маркос, изо всех сил старавшийся не расплакаться. – И тогда я, может быть, пробуду не одну, а целых две недели.
– Мне бы этого очень хотелось.
– А Эндрю?
– Спроси у него сам.
– Я уже спросил. – Маркос широко улыбнулся сквозь неудержимые слезы. – Он обещал покатать меня на своей яхте.
Кирстен промолчала, но сердце ее пронзила необъяснимая острая боль.
Прощальный поцелуй – и Маркос ушел, а на Кирстен невыносимым грузом навалилось чувство одиночества. Подошел Эндрю и обнял Кирстен за плечи. При первом прикосновении Кирстен сжалась в комок, но вслед за этим медленно расслабилась. До следующего года еще так далеко. Бог весть, что может случиться за это время. Эндрю нежно, как ребенка, поцеловал Кирстен в макушку.
– Ты просто представить себе не можешь, до чего же Маркос тебя обожает. – В его голосе звучал легкий оттенок печали. – Он подробно проинструктировал меня о том, как о тебе следует заботиться. Не смейся. Мальчик говорит дело. Будь он на десять лет старше, я увидел бы в нем своего соперника.
Сердце Кирстен учащенно забилось. Она вдруг почувствовала желание веселиться и проказничать.
– На твоем месте я бы не беспокоилась. – Она засунула руку в задний карман джинсов Эндрю и ущипнула его за правую ягодицу. – У тебя нет соперников.
«Кроме меня самого», – расстроенно подумал про себя Эндрю. Но мгновенно охватившее его желание отгоняло эту мысль прочь.
– Что ты скажешь на то, чтобы поскорее выбраться отсюда, – прошептал Эндрю, поясняя свою мысль красноречивым поцелуем Кирстен в губы, – и наверстать то, что было упущено вчера?
39
Лоис Холден вновь обрела способность дышать.
Она спрятала маленький металлический ингалятор в карман черного вельветового домашнего платья и откинулась на спинку кресла. Больше всего на свете Лоис ненавидела ругаться со своей лучшей подругой, особенно из-за того, что совершенно ее не касалось. Или же не должно было касаться. Но как ни крути, а семейные узы иногда сильнее дружеских, и потому, рассудила Лоис, Дирдра имеет определенные права на подобный разговор.
– Если только Джеффри узнает о том, чем ты занималась весь год, он…
Дирдра замолчала, умышленно не закончив фразу.
– Что он? – спросила Лоис.
Но Дирдра не ответила, а лишь отхлебнула свой кофе.
– А я скажу тебе. – Лоис нахмурилась. – Он ничего не сделает, потому что не может ничего сделать. Если бы Джефф не брал уроки у меня, он нашел бы еще кого-нибудь. Чем он, по-твоему, занимался, прежде чем пришел ко мне? Переходил от одного полуграмотного учителя музыки к другому.
Лоис рассмеялась, втайне радуясь своей победе над всеми этими учителями. Теперь Джефф принадлежит ей. Теперь она может лепить из мальчика все что захочет, и теперь наконец-то Кирстен Харальд заплатит ей за все. Она, Лоис Элдершоу Холден, увидит, как сын достигнет мастерства своей матери, а потом и превзойдет его. Что за прелесть! Что за сладкая месть!
Дирдра поставила чашку с блюдцем на низенький столик красного дерева и краешком салфетки вытерла уголки губ.
– До сих пор не могу поверить, что Джефф решился на то, чтобы ездить каждую субботу с какими-то незнакомыми водителями только затем, чтобы брать у тебя уроки музыки.
– Если хочешь стать лучшим из нас, не останавливаешься ни перед какими жертвами, – раздраженно ответила Лоис. – Ты что, никогда не читала и не слышала о гениях, Ди? Он – гений. Если считаешь Кирстен Харальд великой пианисткой, то тебе стоит послушать игру Джеффа. Джеффри сделал большую ошибку, пытаясь отлучить сына от музыки. Это только оттолкнуло мальчика от него. Большую ошибку, – повторила Лоис, – может быть, фатальную ошибку.
– А тебе не кажется, что ты слишком многое на себя берешь? – Дирдра постаралась задать вопрос как можно тактичнее.
– Что ты имеешь в виду под «слишком многим»?
– Я имею в виду, – Дирдра взмахнула салфеткой, – Джефф ведь не твой сын и даже не родственник, а ты говоришь о нем, как о собственном ребенке.
Лоис поджала губы и уставилась на свои руки.
– Он мог бы быть моим сыном.
– Ах, Лоис, прости, – моментально смутилась Дирдра. – Я сделала тебе больно, но это лишь оттого, что беспокоюсь за тебя.
Лоис вздохнула. Дирдра была единственным человеком, которому Лоис рассказала об Алеке. Подростком он переболел каротитом и стал бесплодным – факт, который долгие годы Алек тщательно скрывал от Лоис; он открылся ей лишь тогда, когда окончательно поверил в прочность их брачного союза.
– Спасибо за сочувствие, Ди. Но тебе не следует беспокоиться, я совсем не боюсь Джеффри. – К досаде Лоис, из глаз ее полились слезы. – Каждая минута, проведенная с Джеффом, значит для меня гораздо больше, чем какие-то страхи. Я благоговею перед ним, по-настоящему благоговею. Если бы ты только слышала его игру! Это просто волшебство! Я рискую прогневить Господа, давшему мальчику такой талант, тем, что прилагаю руку к формированию Джеффа-пианиста.
Пораженная признанием подруги, Дирдра не нашлась, что ответить, и лишь тихо произнесла:
– Я понимаю.
Но Лоис покачала головой:
– Нет, Ди, ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь. Ты не можешь этого понять, потому что у тебя никогда не было Мечты.
– Где это видано, чтобы в жмурки играли на Рождество? – пожаловалась Кирстен Эндрю, который вел ее по чему-то, напоминавшему шаткий деревянный мост. – Я всегда думала, что в жмурки играют только на дне рождения.
– Я решил не ждать так долго.
– Почему?
– Увидишь.
– С завязанными глазами?
Эндрю расхохотался:
– Ты так прекрасно держалась все это время, потерпи еще немножко, мы почти пришли.
– Куда?
– Если я скажу тебе, я испорчу всю игру.
В ответ Кирстен лишь пожала плечами.
– Здесь осторожнее, – предостерег Эндрю. – Впрочем, лучше я сам…
Кирстен почувствовала, как Битон поднял ее в воздух и опустил на деревянный пол, который, казалось, сразу заходил под ногами.
– Приветствую вас на борту моего плавучего дома, ваше величество, – сняв повязку с глаз Кирстен и склонившись в почтительном поклоне, торжественно произнес Эндрю. – Как ваш капитан, я полностью в вашем распоряжении. Но… Но, напомню, только на эту ночь, ведь сегодня – Рождество.
Кирстен была совершенно ошеломлена. Она протерла кулаками глаза, чтобы убедиться, не сон ли это, а потом сделала первый неуверенный шаг по территории, бывшей до сегодняшней ночи для нее запретной. Она так долго жаждала увидеть воочию яхту Эндрю, что теперь жадно разглядывала каждую деталь окружающей ее обстановки. Темные, обшитые дубом стены каюты, до блеска надраенный пол. Сверкающие медные части и сферические плафоны бортовых огней. Морские карты в рамках и старинный компас, подвешенный к потолку в декоративных целях. Бункер для угля, стулья и иллюминаторы, прикрытые зелеными и голубыми занавесками. Кирстен осторожно бродила по яхте, страстно желая до всего дотронуться и ужасно боясь разбить что-нибудь, ей не принадлежащее. С каждым осторожным шагом любопытство Кирстен таяло, а чувство дискомфорта росло. Трудно было избавиться от мысли, что она здесь не более чем гостья, транзитный пассажир, сделавший остановку в мире, принадлежавшем только Эндрю и его воспоминаниям. С трудом сдерживая охватившее волнение, Кирстен повернулась к Битону и спросила, почему он решил показать ей яхту именно сегодня. Ответ был более чем прост:
– А время настало.
Взяв Кирстен за руку, Эндрю медленно повел ее по судну. Но и рядом с Эндрю она чувствовала себя непрошеным гостем. Возможно, Марианна ни разу в жизни не ступала на борт яхты своего мужа, названной в ее память, но она незримо присутствовала здесь во всем. И на дюжине развешенных по стенам фотографий, и в сотканных ею гобеленах, и в купленной ею фарфоровой посуде, и в самодельных подсвечниках. Но более всего о присутствии Марианны свидетельствовал дух захватывающий большой семейный портрет, висевший, как икона, на стене капитанской каюты. Как только Кирстен увидела портрет, ей сразу же вспомнился захватывающий роман Дафины Дюморье «Ребекка». Потом она представила себе, как они с Эндрю будут заниматься любовью под пристальным взглядом его покойной жены, и вся затряслась.
Не чуя под собой ног, Кирстен бросилась прочь с яхты.
Хотя Эндрю так никогда и не узнал причины, по которой Кирстен так спешно убежала с яхты, он понимал, что, прежде чем уговаривать ее снова прийти на судно, надо подождать. И оказался прав. Только спустя почти месяц Эндрю удалось наконец убедить Кирстен выйти с ним в море. Но стоило им выйти из залива, как небо на северо-западе стало затягиваться тучами, ветер крепчал с каждой минутой, на гребнях морских волн появились тревожные барашки, и Эндрю вдруг вспомнил, что никогда не спрашивал у Кирстен, как она переносит море.
Но беспокоиться было особенно не о чем: отбросив прочь все прошлые сомнения, Кирстен полностью отдалась очарованию открытого моря. Ее завораживала сила неведомых ей доселе ощущений: ветер, развевавший волосы и плотно прижимавший платье к телу; брызги морских волн, оставляющие соленый привкус на губах; запах серы в воздухе, наполняющемся преддверием надвигающейся грозы, – все было для нее внове. Полной грудью вдыхая тяжелый морской воздух, Кирстен откинула голову назад и широко раскинула руки в стороны, приветствуя стихию.
– Тебе лучше спуститься вниз! – прокричал Эндрю, пытаясь перекричать отчаянно скрипевшую мачту и завывания ветра, но Кирстен в ответ лишь замотала головой. – Не упрямься, я не хочу, чтобы ты свалилась за борт!
– Ты меня спасешь! – прокричала Кирстен и крепче вцепилась в металлическую стойку на корме.
– Ты уверена?
– Я знаю тебя!
Что прокричал в ответ Битон, потонуло в грохоте первого раската грома. Глядя на Эндрю, мастерски управляющего прыгавшим вверх-вниз суденышком, и получая от качки огромное удовольствие, Кирстен внезапно вспомнила рассказ Битона о его вечной битве с Посейдоном и испытала приступ необычайно сильного сладострастного желания. Развевающиеся по ветру белые длинные волосы, мускулистые руки, уверенно держащие штурвал, широко расставленные длинные, мощные ноги – все в его облике говорило о том, что он способен вступить в битву с богами и одержать победу.
Словно прочтя мысли Кирстен, Эндрю взглянул на нее через плечо и широко улыбнулся:
– Я же предупреждал тебя, что Посейдон довольно вспыльчивый старик!
– Думаешь, это послание от него?
– Какое послание?
– Ну, такое, где говорится, что мне следует немедленно покинуть судно!
Эндрю расхохотался:
– Не беспокойся, я найду способ, как с ним договориться!
– И что же ты предложишь?
– Может быть, поможет жертвоприношение!
С этими словами Эндрю переложил штурвал резко вправо, с тем чтобы встретить надвигающуюся большую волну носом яхты. Они мягко скользнули вниз, но оторвавшаяся от основания часть сине-серой волны сокрушительным водопадом с ревом накрыла палубу яхты. После этого стало не до разговоров.
Волна за волной атаковали яхту, били и швыряли ее, грозя перевернуть, но Эндрю твердо и уверенно выдерживал курс. Присутствие обожаемой Кирстен придавало ему решимости, и Битон продолжал упорно вести «Марианну» сквозь бушующее море. Одна злая волна следовала за другой, и они упрямо карабкались по ним вверх и скользили вниз. Казалось, этой качке не будет конца. Впрочем, как и этому дождю, и этим бесконечным неистовым позывам ветра.
Однако по мере приближения к заливу буря начала стихать. Стуча зубами, насквозь промокшая и замерзшая, Кирстен прижалась всем телом к Эндрю, плавно подводившему яхту к пристани. После восторга неожиданного морского приключения Кирстен вдруг почувствовала себя странно опустошенной, и, судя по выражению лица, Эндрю испытывал то же самое.
– Что же ты скажешь по поводу хорошего горячего душа?
– Скажу – да!
Кирстен сделала было шаг в сторону, но Эндрю, схватив ее за руку, снова привлек к себе.
– А как насчет поцелуя прежде?
– Думаю, и это можно устроить.
Эндрю нежно прижал Кирстен к груди.
Губы их встретились, и они оба вдруг почувствовали, что не в силах оторваться друг от друга. В конце концов Эндрю подхватил Кирстен на руки и понес по узким ступенькам вниз, в свою каюту.
Оба совершенно забыли о душе, а как только Эндрю принялся ласкать Кирстен, она напрочь забыла о портрете.
С того дня Кирстен сопровождала Битона в большинстве его плаваний и очень скоро почувствовала «Марианну» своим вторым домом. В сентябре, предприняв самое длительное свое путешествие – Касабланка, Танжер, Тунис, – на закате Эндрю и Кирстен подплывали к Тавире.
– Ты никогда не подумывала о том, чтобы навсегда оставить все как есть, – полушутя, полусерьезно спросил Эндрю, наматывая на палец серебристую прядь волос Кирстен.
– Что оставить как есть? Плавание вокруг света в качестве леди летучий голландец? – вопросом на вопрос игриво ответила Кирстен.
– Почему бы и нет?
– Ты знаешь, почему нет.
Слушая мягкий шелест стремительных волн, ударяющих о борт яхты, Кирстен и сама захотела, чтобы не было этого «почему». Насколько проще было сказать «да». Но это бы значило отказаться от музыки, от Джеффа и от мечты, все еще горящей в каждой клеточке Кирстен.
– Ты всегда можешь вернуться в Нью-Йорк, – предложила она Эндрю, на что тот лишь застонал. – Там тоже есть куча мест, куда ты мог бы плавать вдоль Восточного побережья: залив Лонг-Айленд, Кейп…
– Слишком холодно.
– Каролина…
– Тоже холодно.
– Кейс. – Не услышав комментария Эндрю, Кирстен продолжила уже с надеждой: – Карибское море. Видишь, список можно продолжать бесконечно.
– Ха!
– Ну, приведи мне хоть один веский довод, почему нет?
Битон вскочил на ноги, повернулся и оперся спиной о мачту.
– Ты знаешь, почему нет.
Кирстен взглянула на усеянное звездами небо.
– Как же назвать эту комбинацию? – мягко спросила она, устремив взгляд к созвездию Плеяд. – Пат или мат?
Услышал ли ее Эндрю или нет, но вопрос остался без ответа.
Кирстен зябко повела плечами. Ночной воздух становился все прохладнее. Кирстен перевела взгляд на холмистый берег, и ей очень захотелось увидеть там свой маленький домик, затерявшийся в темноте среди множества других домишек. После месячного отсутствия Кирстен сама удивилась, насколько же она соскучилась по своему родному очагу.
– Пойдем, – прервал ее мысли Эндрю. – Я провожу тебя домой.
Кирстен, казалось, несколько смутилась:
– Я вижу, стоило только благополучно приплыть в родной порт, как тебе уже не терпится от меня избавиться, – попыталась она пошутить, но шутка не сработала.
Выражение лица Эндрю было необычно суровым, и Кирстен моментально забеспокоилась.
– Что-нибудь не так?
– Да нет, ничего. Просто я устал – вот и все.
Встав на ноги, Кирстен обняла Эндрю за талию:
– Ты не хочешь, чтобы я осталась и уложила тебя в постельку?
Эндрю обнял Кирстен в ответ, но сказал:
– Не сегодня.
Печально вздохнув, Кирстен опустила руки.
– Ну что ж, пойду складывать вещи…
– А ты знаешь, что тебе в городе уже дали прозвище? – спросил Эндрю, подавая Кирстен руку и помогая ей спуститься с яхты. – Они зовут тебя Ла Бранка.
– Белая?
– Легко запомнить, правда?
– Ла Бранка. – Кирстен примерила слово к себе, несколько раз прокатив языком твердое «р». – Мне нравится. Но, думаю, Ла Прада мне понравилась бы больше.
– Серебряная? Разумеется, почему бы и нет?
– Тем более по нынешним ценам, я могла бы приносить удачу.
– Ага! Так я и знал! – засмеялся Эндрю и замахал единственному такси, проезжавшему в это время вдоль побережья. – Ты уже соскучилась по газетным сплетням.
Они сели в машину.
– Порой страшно хочется узнать, что же происходит в свете. – Кирстен сделала вид, что падает в обморок, и откинулась на колени Эндрю.
Он обнимал ее всю дорогу до дома, но, как только довел ее до порога, повернулся и собрался уходить.
– Кажется, я вряд ли смогу затащить тебя к себе, если даже предложу рюмочку клубничной настойки или чашку горячего шоколада. – Кирстен всеми силами пыталась сдержать дрожь в голосе.
– Если я войду, я наверняка останусь.
– А мы не можем себе этого позволить, да?
– Кирстен, прошу тебя. Я совершенно выдохся, и все, чего мне хотелось бы, так это немедленно завалиться спать.
Эндрю нежно поцеловал Кирстен в губы, потом повернулся и, не оборачиваясь, быстро пошел по дорожке.
Кирстен смотрела вслед Битону глазами, полными слез, и паника волнами поднималась в ее душе. Только ли ей показалось или в этом поцелуе на самом деле заключалось последнее «прости»?
Несмотря на свое обещание, Эндрю вообще не лег спать. Большую часть он провел в беспрерывном хождении то по палубе, то по каюте. К нему вернулась неутомимость, и им овладели те же судорожные чувства, что выдернули Эндрю из его защитной шкуры в ночь первого ужина с Кирстен. Эндрю вспомнил о вопросе, заданном им сегодня Кирстен, и вздрогнул. Что на него нашло? Кого он испытывал – ее или себя? Спросил, не хотела бы Кирстен провести так остаток жизни, а если бы она ответила «хочу»?
Сказать по правде, во время их путешествия бывали моменты, когда Эндрю фантазировал о том, что они с Кирстен уходят в серию бесконечных плаваний, но бывали и моменты, когда он задыхался от их близости. Прежде он никогда так долго не разделял свое одиночество на борту «Марианны». Разве что с воспоминаниями. И они не занимали много места. Но этот месяц, проведенный на яхте с Кирстен, изменил многое.
На судне не осталось места для самого Эндрю.
Память о Марианне и реальность с Кирстен заполнили все пространство, окружили Эндрю и загнали его в тесный, душный угол. Впервые в жизни он узнал, что такое клаустрофобия.
Все, что ему сейчас было нужно, – вернуть себе пространство.
Проснувшись на следующее утро, Кирстен обнаружила на входной двери приколотое к ней письмо. С ушедшим в пятки сердцем Кирстен вскрыла конверт и прочла:
«Моя прекрасная Ла Бранка,
Говоря о том, что устал, я не лгал, я и теперь уставший. Говоря, что мне нужно выспаться, я тоже не лгал, у меня сейчас слипаются глаза. Но больше всего мне сейчас нужно время. Собственное время, время, чтобы побыть наедине с собой, время, чтобы иметь время, если в этом есть какой-то смысл.
Мы так долго были рядом, что сердца наши стали биться в унисон; порой я спрашиваю себя, помнит ли мое сердце свой ритм? Думаю, что именно это я и должен выяснить. И, как только мне это удастся, я вернусь. Несмотря ни на что, вернусь. Обещаю.
Эндрю».
Кирстен не поверила своим глазам, отказывалась верить. Она должна была сама убедиться.
Залив выглядел как обычно. Те же звуки, тот же запах, даже ветер тот же. Стоящие на якорях судна покачивались на волнах. В небе кружили чайки. Рыбаки вываливали из сетей на палубу пойманную рыбу. Макрель, окунь, камбала, сардины укладывались в высокие серебристые пирамиды. Кирстен слышала крики чаек, голоса и смех рыболовов. Она чуяла запах соленого моря и умирающей рыбы. Ощущала жар солнца на своем лице и прохладу морского бриза в своих волосах.
