Текст книги "Бездна обещаний"

Автор книги: Номи Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Эндрю в тревоге обернулся к Кирстен посмотреть, было ли в ее взгляде то же, что звучало в голосе? Было. Выражение, которого он никогда прежде не видел.

Лицо Кирстен стало жестким, почти каменным. Эндрю едва узнал ее.

– Мы оба знали, что это неизбежно, не так ли?

Голос Кирстен дрогнул.

– Да, кажется, я знал, – согласился Эндрю. – Но почему же я, черт возьми, так удивлен? – Он вдруг рассмеялся своему риторическому вопросу. – Кирстен… Кирстен, я не хочу тебя потерять.

Но она вновь была погружена в собственные мысли.

Проезжая на такси из аэропорта Кеннеди по улицам Нью-Йорка, Кирстен снова совершила путешествие назад во времени. Стоял холодный, промозглый день, и, несмотря на теплый костюм и пальто, Кирстен не переставала мерзнуть; она даже дважды просила водителя включить в салоне машины печку.

Впервые за одиннадцать лет вернувшись в Манхэттен, Кирстен испытывала примерно то же, что при возвращении в Лондон, только хуже. Лондон никогда не был ее домом, а Нью-Йорк был.

Был… Кирстен, глядя по сторонам, суетливо поежилась. Похоже, она солгала Маркосу: этот город стал для нее абсолютно чужим. Непрошеная незнакомка, вернувшаяся в мир, от которого у нее голова шла кругом. Знакомые городские пейзажи исчезли; новые небоскребы боролись за место под закопченным небом; старые гостиницы носили новые имена. Больше шума, больше грязи, больше машин. Кирстен вспомнила Тавиру, и ей стало еще холоднее.

Изменился не только город Нью-Йорк, но и его музыкальная жизнь. В восемьдесят втором году умер пианист Глен Гоулд, оркестр Нью-йоркской филармонии дал свой тысячный концерт в «Авери Фишер-холл», а Майкл Истбоурн был освобожден с поста постоянного дирижера этого оркестра. По сообщениям газет, Майкл вернулся в Бостон и снова стал приглашенным дирижером.

Кирстен остановилась в отеле «Хилтон» под именем мадам Ла Бранка, где поспешно распаковала свой скудный багаж. Она изнемогала от желания позвонить Скотту, но заставила себя не делать этого. Никто не должен знать о ее приезде в Нью-Йорк. Кирстен вспомнила о Нельсоне, который, как она знала, был жив и в свои восемьдесят лет все еще занимался антрепренерством. Сердце ее заныло.

«Подожди, друг мой, – прошептала Кирстен, – подожди. Я скоро».

На четвертый день своего пребывания в городе Кирстен отправилась в неописуемо белый кирпичный дом на Западной Пятьдесят третьей улице и позвонила в дверь с табличкой «Э. Шоу».

– Вы не ошиблись номером? – спросила Кирстен открывшая дверь женщина.

– Кажется, нет. Вы меня не припоминаете?

– Нет, – отрезала женщина и попыталась закрыть дверь, но Кирстен мертвой хваткой вцепилась в дверную ручку. Женщина нахмурилась. – Если это не розыгрыш, то я более чем удивлена.

– Это не розыгрыш. Я – Кирстен Харальд, Лоис.

Лоис Элдершоу побледнела.

– Я вам не верю.

Кирстен подняла вуаль и сняла темные очки.

– Боже мой, это вы? – Лоис сделала шаг назад, глаза ее округлились, рот приоткрылся. – Но как вы нашли меня? Никто не знает… – Лоис вовремя оборвала себя.

– Я, очевидно, знаю… Собственно говоря, мне даже незачем было читать отчет нанятого мной частного детектива – я знала это еще одиннадцать лет назад.

Лоис, которая, казалось, вот-вот готова грохнуться в обморок, полезла в сумочку за ингалятором.

– Что вам нужно?

– Мне нужен мой сын.

– Это невозможно. Джеффри никогда вам не позволит.

– А я не собираюсь спрашивать разрешения у Джеффри. Вы мне поможете.

– Какого черта!

– Скажите, Лоис, – Кирстен изо всех сил старалась сохранять спокойствие, – ваш муж, Алек, знает об этом маленьком убежище?

– Разумеется, знает.

– Вы лжете.

Над верхней губой Лоис выступили капельки пота.

– Что вы от меня хотите?

– Вы – учитель музыки Джеффа. Я хочу, чтобы вы устроили мне встречу с ним.

– Нет…

Лоис отступила вглубь квартиры, но Кирстен последовала за ней. Затворив за собой дверь, она прислонилась к ней спиной.

– Думаю, мне удастся убедить вас изменить свою позицию, – со скрытой угрозой в голосе предупредила Кирстен.

Лоис глотнула струйку газа из ингалятора и зло посмотрела на Кирстен:

– Нельзя ли перейти ближе к делу?

Но Кирстен явно не торопилась.

– Я достаточно долго прожила на Лонг-Айленде и прекрасно знаю, что значит там добрая репутация. Вы, так же как и я, знаете, что значит потерять эту самую репутацию. – Кирстен с удовольствием наблюдала за Лоис, которая была явно встревожена услышанным. – Как вы думаете, что предпримет ваш муж Алек, когда узнает о вашей неверности?

– Что за идиотские шутки?

– А как отреагирует Джеффри, когда узнает, что его прекрасная Дирдра тоже была ему неверна?

– Неверна? – фыркнула Лоис. – Они даже не женаты.

– Я нахожу это довольно забавным, а вы? В конце концов, они столько лет были неразлучны.

– Вы-то откуда знаете?

– Как я уже сказала, Лоис, теперь я знаю гораздо больше прежнего.

– Вы ровным счетом ничего не знаете.

– Тут вы ошибаетесь. Я знаю все. – Кирстен гневно сверкнула глазами. – И одна из известных мне тайн заключается в том, что вы с Дирдрой вот уже долгие годы любовницы.

Лоис побелела. Какой-то момент казалось, что она упадет в обморок.

– Это ложь! – почти выкрикнула она.

– Это не ложь, Лоис. У меня есть кое-какие фотографии… Вам показать? – Кирстен многозначительно помолчала, а затем, пожав плечами, продолжила: – Откуда бы еще мне узнать имя Э. Шоу, что написано на табличке у вашей двери? Откуда еще мне знать, что Дирдра Оливер – единственный человек, посещающий вас здесь? Вам что-нибудь говорит название «Розовая леди»?

«Розовая леди» был известным лесбиянским баром на Восьмой авеню.

Лоис закрыла уши руками и застонала.

– Ну как, вам все еще нужны доказательства?

Лоис отрицательно покачала головой.

– Только скажите, что вам от меня надо?

– Когда у вас занятия с Джеффом?

– По вторникам в четыре и по субботам в два.

– Где?

– У меня дома.

Сегодня была среда.

– Позвоните ему и скажите, что следующее занятие состоится в «Карнеги-холл», в аудитории номер 851. Скажите Джеффу спросить мадам Ла Бранку.

– Мадам Ла Бра… – Пораженная догадкой, Лоис осеклась на полуслове. – Не хотите ли вы сказать, что собираетесь дать Джеффу урок музыки?

– Что же здесь удивительного? Ведь я – пианистка.

– И что же будет после того, как вы проведете этот свой незабываемый урок?

– А кто говорит, что я намерена провести всего один урок?

Лоис открыла рот от изумления:

– Вы что же, всерьез полагаете стать постоянным преподавателем Джеффа?

– А что, если так? – Кирстен с вызовом вскинула голову.

– Вы не можете. Я не позволю!

– Вы не позволите?

– Он – мой ученик и…

– И мой сын! – горячо воскликнула Кирстен.

Лоис открыла было рот, но не произнесла ни звука. С невыносимой ясностью она видела, как у нее на глазах рушится то, над чем она с таким рвением трудилась несколько лет. Лоис приняла очередную порцию эпинефрина, но легче ей не стало: сердце ее бешено билось, сотрясая грудь, стук его барабанным боем отдавался в голове. На подобный поворот событий она никак не рассчитывала. Лоис всегда была готова к тому, что Джеффри-старший может узнать об их тайных занятиях и попытаться прекратить их. Но такое! Как осмелилась эта девчонка вернуться? Как она только посмела?

– Вы не имеете права… – почти простонала Лоис. – Не имеете, черт вас возьми, не имеете…

– Простите, Лоис, но я бы сказала, что это вы не имеете права использовать моего сына в качестве компенсации за собственную несостоятельность. Все эти годы вы обвиняли меня в том, что я погубила вашу карьеру. А вам никогда не приходило в голову, что причиной своих неудач на сцене являетесь прежде всего вы сами? Что в своих поражениях виноваты вы, а не я? Задумывались вы над вопросом о том, что все ваши проблемы – порождение собственной бездарности?

Лоис всю передернуло, но она тут же взяла себя в руки. Еще никто в мире не осмеливался оскорблять и унижать ее. Не бывать этому и впредь.

– Вам все равно не удастся долго скрывать, кто вы есть на самом деле, – с нарочитым равнодушием произнесла Лоис. – И как долго вы полагаете, Джефф сможет скрывать этот факт от отца?

Кирстен потеряла последнее терпение:

– Сейчас меня этот вопрос занимает меньше всего. Кроме того, я сомневаюсь, что Джефф вообще узнает меня. Вы же не узнали. А Джефф, если припомните, был совсем маленьким мальчиком, когда я уехала.

– Джеффри так и так узнает.

– А кто ему скажет? Вы? Думаете, что Алек, Джеффри, да и все лонг-айлендское общество горят желанием узнать правду о вас с Дирдрой?

– Я вас презираю, – не в силах сдержаться, прошептала Лоис, но, мельком взглянув Кирстен в глаза, тут же спохватилась: – Но… но как мне объяснить Джеффу, почему я прекращаю с ним занятия?

– Уверена, что вы что-нибудь придумаете сами. – Кирстен открыла дверь, собираясь уходить. – По части обмана вы у нас большой специалист.

Две женщины посмотрели друг на друга взглядом вечных и непримиримых соперниц. Кирстен мысленно проставила еще две галочки против имен в своем списке, подлежащих наказанию за злодеяния, и ушла, предоставив Лоис самой закрыть дверь. Та сделала это очень тихо, и Кирстен улыбнулась. Несмотря ни на что, Лоис Элдершоу Холден оставалась очень воспитанной леди.

Финал
1983

43

Мир вокруг Кирстен исчез, сфокусировавшись в единственном семнадцатилетнем мальчике, идущем ей навстречу. Джефф был высок, хорошо сложен, с прямыми длинными черными волосами, падавшими мягкими прядями на лоб. Длинный прямой нос отца, ее рот и скулы и собственная мечтательная отрешенность нежно-голубых глаз. В твидовом пиджаке, фирменной светло-синей рубашке Оксфордского университета, серых фланелевых брюках и черных мокасинах он походил более на обычного выпускника средней школы, нежели на божественно одаренного музыканта. Взгляд Кирстен упал на руки Джеффа. Это были руки мужчины, с длинными, прекрасной формы ладонями, но с пальцами блестящей Харальд, с ее пальцами. Кирстен едва сдержалась, чтобы не броситься сыну на грудь. О, как она хотела рассказать ему о мучительно долгих годах ожидания.

Они вновь были вместе – мать и сын! Конец всем напастям. От радости Кирстен хотелось кричать во все горло.

Господи! Неужели она может дотронуться до него рукой, может обнять его, не выпускать из своих объятий? Все эти одиннадцать лет Кирстен стремилась полностью получить то, что принадлежало только ей – плоть от плоти свою, несмотря на то что прошло столько лет. Но Кирстен не осмелилась выдать себя хоть малейшим проявлением чувств, не рискнула стать узнанной.

Улыбка Джеффа проникла ей в самое сердце.

– Должно быть, вы – мадам Ла Бранка? Я – Джефф Оливер.

Кирстен хотелось закричать: «Я не мадам Ла Бранка! Я твоя мать!» – но она сдержалась и лишь протянула сыну руку, сказав только:

– Рада познакомиться.

Без особых церемоний Джефф снял пиджак и повесил его на спинку стула.

– Я всегда знал, что Лоис рано или поздно уедет в Аризону, но не думал, что произойдет это так скоро. Знаете, она ведь астматик и очень тяжело переносит нью-йоркские зимы. Смею надеяться, что не я стал причиной отъезда Лоис. Хотя, кажется, своей строптивостью всегда доводил учителей до белого каления. Но в любом случае я очень рад, что она сумела найти себе замену в такой короткий срок. Она с большим уважением рекомендовала вас.

«Я думаю», – цинично подумала про себя Кирстен. И тем не менее мысленно она аплодировала Лоис – идея «вернуться» в родительский дом в Финиксе была замечательная.

– Как я понял, вы преподавали в Европе? – произнес рассеянно Джефф, открывая потрепанный портфель и извлекая из него нотные листы.

– Да, – кашлянула Кирстен. – Несколько лет.

Джефф рассказал Кирстен о том, над какими произведениями они с Лоис работали последнее время, но Кирстен слушала сына вполуха. Ею вновь овладела эйфория: мысли метались в голове, а на языке вертелись слова: «О, Джефф, дорогой мой ангел, посмотри на меня! Посмотри и вспомни. Я – твоя мать, Джефф, твоя родная мать!»

Кирстен настолько была поглощена своими размышлениями, что едва разобрала последнюю фразу, произнесенную Джеффом.

– Что вы сказали? – переспросила она.

– Я сказал, что выступаю с концертом двадцать пятого марта в «Карнеги-холл».

Кирстен оперлась на рояль, чтобы не упасть. «Карнеги-холл» – это невозможно! Всего семнадцать лет, а он уже выступает в «Карнеги-холл».

– Что-нибудь случилось? – забеспокоился Джефф.

В ответ Кирстен лишь покачала головой. Ее мечта. Джефф воплотит ее мечту, но без нее.

– У нас нет накладок? Я имею в виду, вы больше ни с кем не занимаетесь сегодня вечером?

Кирстен хотелось рассмеяться столь абсурдному для нее предположению, но сдержалась.

– Никаких накладок, – заверила она и, чтобы скрыть восторженное состояние, хлопнула в ладоши. – Ну-с, молодой человек, а теперь послушаем, что вы приготовили.

Джефф начал с «Патетической сонаты» Бетховена.

Кирстен слушала игру Джеффа в совершенном потрясении. В каждой сыгранной ноте сквозил несомненный гений. Джефф был не просто продолжением своей музыки – он и музыка были единым целым. Сын оправдал ожидания Кирстен. Маленький Джефф мечтал стать лучшим из лучших, и мать обещала, что так оно и будет. Ее обещание воплотилось в жизнь.

Когда Джефф заиграл Полонез фа-диез мажор Шопена, Кирстен вновь впала в эйфорию. До чего же много она хотела узнать о сыне! В какую школу он ходит? Много ли у Джеффа друзей? Есть ли у него девушка? Сколько часов в день он занимается и где? Что делает в свободное время? Занимается ли спортом? Ходит ли в театры, оперу, балет? Какую современную музыку любит? А машину водит?

Ей так много нужно узнать о том, что происходило с сыном все эти потерянные годы! Но времени на это было мало.

Два часа пролетели для Кирстен одной минутой; ей показалось несправедливым, что время пронеслось так быстро. Она никак не хотела отпускать от себя сына. А что, если он уйдет сейчас и никогда больше не вернется? Что, если Лоис изменит свое намерение относительно Финикса? Что, если она пойдет к Джеффри и все ему расскажет? Что, если эта их встреча с Джеффом станет первой и последней?

– Будем ли мы придерживаться того же графика, какой был у нас с Лоис? – спросил окончивший игру Джефф, но Кирстен опять не услышала его.

– Простите, что вы сказали?

– Я имею в виду, удобно ли вам время наших занятий с Лоис или же лучше изменить расписание?

– Нет, нет, график вполне меня устраивает. – Кирстен внимательно посмотрела на часы. – А у вас есть еще какие-нибудь дела на сегодня?

Джефф пожал плечами:

– Да нет, я просто собирался вернуться в школу.

– А вы не хотели бы позаниматься еще немного?

– Хотел бы? Да я просто мечтаю об этом! Лоис всегда выдыхалась к концу двух часов. – Джефф снова снял пиджак. – Мадам, – он радостно улыбнулся Кирстен, – я думаю, что у нас с вами все будет великолепно.

Джефф замер в совершенном восторге, сердце его бешено колотилось.

Опять. Мелодия, преследовавшая его всю жизнь. Запись на пластинке, которую он «заиграл до дыр»; произведение, которое он поклялся когда-нибудь исполнить сам. Но почему-то Джефф даже не приступал к нему. Будто боясь потерять в себе что-то. Он и сам не знал что. Возможно, это была надежда, надежда на чудо.

– Пожалуйста, продолжайте. Я так люблю эту пьесу!

Звук нежного голоса Джеффа заставил Кирстен вздрогнуть. Она настолько испугалась, что не могла припомнить, что играла за секунду до этого.

– Вы играли Дебюсси, – напомнил Джефф. – «Отражения в воде».

Кирстен побледнела. Ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок, от которого ее удержала только ласковая рука сына, опустившаяся ей на плечо.

– Вам нехорошо? – Голос Джеффа был полон тревоги. – Вы не хотели бы прилечь? Может быть, принести воды?

Кирстен наконец обрела дар речи и махнула рукой:

– Нет, нет, я в порядке. Все хорошо. Просто немного душно.

Джефф с удивлением посмотрел на Кирстен: в зале вовсе не было душно, скорее наоборот.

– Ну, хорошо, приступим к занятию, – взяв себя в руки, бодро сказала Кирстен.

Джефф проиграл всю программу, которую они готовили к выступлению в «Карнеги-холл». Строго и требовательно исправлявшая малейшую ошибку, допущенную Джеффом, Кирстен очень напоминала себе Наталью: она даже жестикулировала так же.

– Что, совсем плохо? – расстроенно поинтересовался Джефф, собирая ноты. – Простите, но я, похоже, действительно сегодня потратил ваше время впустую.

– Да нет, вовсе нет. Просто нельзя же каждый день быть в пике формы.

– Но я должен быть в форме именно каждый день.

В этом Джефф был абсолютной копией матери. Не в силах сдержать свой порыв, Кирстен дотронулась до волос сына.

– Вы полагаете, они слишком длинные?

– Что?

Джефф помотал головой.

– Мои волосы. Отец говорит, что я похож на кого-то из «Битлз». – Юноша поморщился. – Тем самым дает понять, насколько он просвещен в современной музыке.

– Я нисколько не нахожу их длинными. Седжи Озава всегда носил длинные волосы, так же как Леонард Бернстайн.

– Спасибо. – Джефф улыбнулся Кирстен одной из тех своих улыбок, от которых у нее подгибались колени. – Приятно сознавать, что в этом вопросе имеешь хотя бы одного союзника.

Кирстен обеспокоенно посмотрела на одевающегося Джеффа.

– Вы и вправду собираетесь идти в этом? – Она указала глазами на окно, за которым валил крупный, густой снег.

Джефф одернул на себе куртку, обмотал шею шерстяным шарфом и надел лайковые перчатки.

– Все в порядке. Я всегда так хожу.

– А вам далеко отсюда добираться? – притаив дыхание, поинтересовалась Кирстен.

– В Виллингфорд. Я учусь в Чоэйте.

Кирстен медленно кивнула. Чоэйт. Так вот где Джефф провел все эти годы.

– Ну что ж, до вторника.

Кирстен проводила сына до двери.

– Пожалуйста, Джефф, ведите машину осторожно.

– Обязательно, – задорно улыбнулся Джефф и пошел прочь по холлу.

44

– Волнуешься? – спросил Эндрю Маркоса.

– Немножко.

– Я тоже.

Эндрю самому не верилось в то, что он сделал. В каком-то необъяснимом порыве купил два билета на самолет и заказал им с Маркосом билеты в «Карнеги-холл» на концерт Джеффа. И вот теперь он сидел в самолете, в который поклялся никогда не садиться, и летел в город, в который поклялся никогда не возвращаться, – в Нью-Йорк.

– Эндрю, ты опять разговариваешь сам с собой.

– Правда? – Эндрю вздохнул. – Должно быть, старею.

– Ты? Да ты никогда не будешь стариком!

– Спасибо. Особенно оптимистично эта фраза звучит в самолете, летящем на высоте тридцати пяти тысяч футов над Атлантическим океаном.

Маркос расхохотался.

– Вот Кирстен удивится! Откроет дверь, а там стоим мы двое!

Это было то, что больше всего беспокоило Эндрю. А вдруг Кирстен не удивится? Вдруг ее это только разозлит? Что, если она решит, будто они с Маркосом претендуют на ту часть ее жизни, которой она не собиралась делиться с ними? Эндрю не мог остановить свои мысли. Ему так хотелось разделить с Кирстен минуты счастья, которые она должна испытать в этот вечер. О Боже! Он схватился руками за голову. А что, если они с Маркосом ошиблись?

Что, если Кирстен не желает их видеть?

Кирстен музицировала весь день в надежде, что это поможет ей избавиться от мыслей о концерте Джеффа, который состоится сегодня в восемь. Она нервно взглянула на часы. Два. Бесполезно, ей все равно не удастся успокоиться. Кирстен встала из-за рояля – оставалось только бесцельно мерить шагами комнату. Ровно через шесть часов она станет свидетельницей триумфа своего сына на его первом концерте в «Карнеги-холл».

Раздался звонок в дверь. Кирстен вздрогнула. Никто не знал, где ее можно найти. Разве что… Джефф? Да нет, невозможно. Должно быть, ошиблись дверью. Нажали не ту кнопку звонка. Но звонок повторился, уверенно и настойчиво. Поправив прическу и облизав губы, Кирстен приоткрыла дверь, готовая вежливо отправить ошибшегося дверью человека.

– Как видишь, я невыносимо настойчивый мужчина – я все же выследил тебя.

У Кирстен так задрожали руки, что она с трудом смогла снять тяжелую дверную цепочку, но как только ей это удалось, Кирстен оказалась в раскрытых объятиях Майкла Истбоурна.

На мгновение время остановилось.

– Дай-ка мне как следует тебя разглядеть. – Блестящие глаза Майкла, казалось, по капле пили стоявшую перед ним Кирстен. – Ты прекрасна как никогда.

Кирстен покраснела.

– Я уже совсем седая. – Кирстен смущенно тряхнула волосами.

– И тебе это к лицу.

– Ты тоже великолепно выглядишь. – Она прикоснулась к седым прядям Майкла.

Майкл поцеловал ладонь Кирстен. Она закрыла глаза и прильнула к Истбоурну.

– Ах, Майкл, прости, что я так и не дала тебе знать, где живу, оставив Афины. Но мне в то время так надо было пожить в одиночестве.

– Я понимаю, Кирстен. И я никогда не осуждал тебя за это. Может быть, я и ненавидел тебя временами, но никогда не осуждал. Во всем я винил только себя, винил за то, что не мог дать тебе то, в чем ты в то время нуждалась.

Кирстен взглянула на Майкла с легкой улыбкой:

– Хочешь сказать, что я требовала слишком многого?

– Кто знает, Кирстен, будь ты немного менее требовательной, а я менее честен перед собой, может быть, все сложилось бы иначе.

– Но как ты нашел меня?

– Я увидел тебя в «Пательсоне» вчера вечером. Ты покупала ноты. Ты так была этим увлечена, что не замечала вокруг никого и ничего. Этим я и воспользовался и пошел за тобой следом. Небольшая взятка радушному консьержу – и недостающие сведения в кармане.

– И что же привело вас в наш город, мистер Шерлок Холмс?

– Известный молодой человек, уже довольно популярный в музыкальных кругах. – Голос Майкла посерьезнел. – Ты должна им гордиться, Кирстен.

Это была именно та поддержка, в которой Кирстен так нуждалась в эти минуты. Они прошли в гостиную, и Кирстен достала бутылку вина. Осушив бокал, Майкл внимательно посмотрел на Кирстен.

– Я должен тебе кое-что сказать. – Кирстен машинально напряглась. – Роксана умерла полгода назад. Она умирала постепенно, годами.

Кирстен неожиданно поняла очень многое. Чувства ее были неоднозначны. С одной стороны, ей стало страшно жаль Майкла и Роксану, а с другой – она мысленно поставила последнюю галочку в своем мрачном списке.

– Мне очень жаль, Майкл. – Кирстен пожала руку Истбоурну. – А я все удивлялась, почему тебя не было на похоронах Эрика. – Майкл снова наполнил бокалы. – Знаешь, я опять играю.

– Кирстен!

– Да, представь себе – На глазах Кирстен заблестели слезы.

– И я всегда верил в это, помнишь? – Кирстен кивнула. – А у тебя остался последний, подаренный мною амулет? – Новый кивок. – Великолепно. Я знал, я знал, Кирстен, что рано или поздно придет день нашего с тобой выступления в «Карнеги-холл». Мы потеряли так много времени. Теперь я свободен. Мы можем всегда быть вместе. Нам открыты все двери. Не надо больше скрываться и обманывать. Никаких кусочков и осколков – теперь мы целиком принадлежим друг другу. О, Кирстен, дорогая моя Кирстен, ты выйдешь за меня замуж?

Кирстен потеряла дар речи. Она много лет знала этого человека и знала с самых разных сторон, но никогда ей и в голову не приходило, что наступит день, когда он предложит ей руку и сердце. Свершилось! Майкл Истбоурн и Кирстен Харальд. Мистер и мисс Истбоурн. Кирстен Истбоурн. Мысленно Кирстен попробовала на вкус звучание этого словосочетания.

И тут же по какой-то непонятной ассоциации в голове возникло другое имя и другие образы – высокий бородатый блондин по имени Эндрю и его яхта «Марианна». И ответ на вопрос Майкла пришел сам собой. Все стало ясно и просто. Все стало на свои места.

– Я не прошу дать ответ немедленно, Кирстен. У тебя есть время подумать. Только обещай мне, умоляю тебя, что ты будешь думать о моем предложении.

Кирстен медленно кивнула.

– Да, Майкл, я подумаю. Обещаю тебе.

Майкл нежно поцеловал Кирстен и торопливо взглянул на часы. Кирстен улыбнулась: ничего не меняется в этом мире – ничего.

– Увидимся вечером. – Он погладил ее по щеке и вышел.

Волшебным препятствием она стояла в людском потоке, привлекая к себе внимание прохожих. Возможно, виной тому были поразительная чернота костюма и темная вуаль, скрывающая лицо. Возможно, поношенная бумажная сумка для покупок, которую сжимали ее маленькие руки в перчатках, а может, все объяснялось упорством, с которым она сопротивлялась толпе, стараясь остаться на месте? Что бы то ни было, но даже самый измотанный житель Нью-Йорка не мог пройти мимо нее, не оглянувшись.

Не отдавая себе отчета в странности производимого ею впечатления, женщина рассматривала желто-терракотовое здание на углу Пятьдесят седьмой улицы и Седьмой авеню. В лучах бледного мартовского солнца фасад здания отливал золотом. И даже без солнечных лучей оно казалось бы ей золотым. Это здание было для нее храмом, а она молчаливой молящейся, положившей когда-то свою мечту к подножию его величественного алтаря.

Ее взгляд медленно скользнул вниз и остановился на афише, вывешенной у главного входа. Даже с такого расстояния она могла разглядеть на афише его лицо, словно изнутри светившееся мечтательным вдохновением. Это были тот свет и та мечтательность, которые когда-то излучали ее глаза. Армстронг-Джонс открыл их, Битон уловил, а Аведон увековечил. Женщина взглянула на Пятьдесят седьмую улицу в сторону Девятой авеню, туда, где, собственно, рождались ее грезы. Это всего в двух кварталах отсюда. Ей потребовалась целая жизнь, чтобы понять, насколько способно исказить расстояние великолепие мечты.

Сумка становилась тяжелой. Женщина переложила ее из левой руки в правую и медленно потрясла затекшей кистью. Золотые брелки на браслете, который она носила, зазвенели. Этот счастливый звук заставил ее улыбнуться. Интересно, помнит ли он о браслете… Улыбка на ее лице сменилась выражением глубокой задумчивости. Сегодня вечером, после того как она скажет ему правду, ей, вероятно, никогда больше его не увидеть. Тяжело вздохнув, она вновь посмотрела на афишу. То, что она должна сделать, было рискованно, но у нее иного выбора не было. Она выпала из времени. Глядя на его лицо, она потеряла ощущение времени и не заметила приближающегося автомобиля.

Удар крыла машины отбросил ее назад на тротуар.

Мир вокруг раскололся и окрасился в сиреневый и черный цвета.

Майкл обхватил голову руками и потер пальцами виски. Белый занавес на двери смотровой висел так же неподвижно – врачи по-прежнему не отходили от Кирстен. Ему никогда не забыть, как это случилось. Не забыть скрипа тормозов, услышанного при выходе из русского ресторана. Не забыть порхающих в воздухе белых листов нот и высокого загорелого человека с белокурыми волосами и бородой, первым бросившегося к Кирстен и зажавшего в руке тот самый золотой браслет, который Майкл засунул в карман замшевого пальто Кирстен, уходя от нее этим днем. Майкл также не мог забыть испытанного им чувства обиды, а потом отчаяния при виде того, как этот человек держал на руках Кирстен до самого приезда кареты «Скорой помощи».

«Кто он такой? – спрашивал себя Майкл. – И какое имеет к ней отношение?» А в том, что мужчина имел отношение к Кирстен, сомневаться не приходилось. Иначе зачем бы он сейчас сидел на скамейке в этой же комнате, обнимая одной рукой высокого белокурого юношу, похоже, своего сына?

Битон вскинул голову и встретился взглядом с не спускавшим с него глаз Майклом Истбоурном. Он узнал его еще тогда, когда увидел выходящим из дома Кирстен сегодня днем. И как часто, задавался вопросом Эндрю, Истбоурн бывал у Кирстен в прошедшие три месяца? Эндрю почувствовал себя тогда таким обиженным, таким преданным, что моментально подхватил чемоданы и, отправившись на Седьмую авеню, поселился с мальчиком в «Шератоне». А потом, показывая Маркосу город, думал, что же ему следует предпринять.

Они как раз выходили из касс «Карнеги-холл», где выкупали заказанные билеты на вечерний концерт, когда случилось это несчастье. Эндрю сразу же вспомнил о лежащем в правом кармане пиджака браслете и почувствовал, как его всего передернуло. Неужели же он приехал в Нью-Йорк лишь затем, чтобы потерять Кирстен?

Звук быстро приближающихся бегущих шагов заставил всех поднять голову. Джефф запыхался, лицо его было красно, в широко открытых глазах стоял ужас. В своем черном концертном фраке среди сверкающей белизны реанимационного отделения выглядел Джефф по крайней мере странно.

Сестра за столом регистрации взглядом отправила молодого человека на скамейку и велела ему ждать вместе с остальными.

«Что это еще за остальные?» – подумал Джефф. Ни на кого не глядя, он плюхнулся на скамью, бессильно опустив на колени руки и склонив голову. Кровь молотом стучала у него в ушах, и чем больше пытался успокоиться юноша, тем сильнее росло его отчаяние.

Он только подъехал к концертному залу, как ее сбила машина. Остолбенев от ужаса, Джефф не сдвинулся с места. Он видел, как какой-то мужчина поднял лежавший на тротуаре золотой браслет и положил его к себе в карман. Если Джефф и нуждался в каких-либо подтверждениях, то теперь он получил их сполна. Это был ее браслет. Тот самый, звенящий брелками, как колокольчиками, который мать всегда носила с собой в кармашке, будто какую-то глубокую, скрытого смысла тайну. Узнает ли Джефф когда-нибудь эту тайну? Глаза его застилали слезы.

Через десять минут из-за занавеси вышла группа врачей-реаниматоров. Все мужчины моментально вскочили на ноги. Молодая женщина со стетоскопом в кармане белого халата ободряюще посмотрела на них.

– Пострадавшая получила сильный удар, – сообщила она, – но с ней все будет в порядке. Наше обследование показало, что у нее нет переломов или каких-либо серьезных внутренних повреждений, но мы хотим все же сделать на всякий случай рентген.

– Я могу ее видеть?! – в один голос воскликнули все трое.

Доктор весело рассмеялась:

– Разумеется, но только по одному. Есть среди вас кто-нибудь из семьи?

Джефф без колебаний выступил вперед.

– Я, – заявил он. – Я ее сын.

Майкл и Эндрю посмотрели на Джеффа, потом друг на друга, потом на белый занавес, за которым уже скрылся Джефф.

Кирстен поморщилась от боли. Все тело ныло от ушибов. Не открывая глаз, она принялась обследовать, один за другим, свои пальцы с тем, чтобы только убедиться, что они не повреждены и по-прежнему ей послушны. Попасть под машину! Да к тому же именно в этот вечер! Хотя врачи и уверяли Кирстен, что у нее нет опасных повреждений, она им не очень-то поверила. Если врачи говорят правду, то почему ее не отпускают? Кирстен знала одно – ей необходимо быть на концерте своего сына, и врачам это прекрасно известно. Кирстен попыталась приподняться, но чьи-то заботливые руки удержали ее на месте.

– Джефф?! – Лицо сына было совсем близко, всего в нескольких сантиметрах, стоило чуть-чуть приподняться, и Кирстен могла бы поцеловать его. – Что ты здесь делаешь, Джефф?

– Я видел, что произошло. – Голос Джеффа дрожал, на глаза опять навернулись слезы.