Текст книги "Бездна обещаний"
Автор книги: Номи Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
41
Кирстен родилась заново.
Следующие полтора месяца она провела в добровольном заточении в своем лондонском доме, заново открывая для себя свою музыку. Пользуясь нотами, купленными для нее Эриком, и теми, что она приобретала сама, Кирстен снова учила произведения, которые знала прежде и успела забыть: каждую прелюдию, сонату, мазурку, скерцо, вальс, этюд, фантазию, гавот и полонез. Добившись совершенства в малых формах, она принялась за концерты и начала со Второго концерта Рахманинова.
Кирстен прерывала свои занятия только для того, чтобы поесть и немного поспать. Весь день она думала только о музыке и ни о чем больше не мечтала по ночам. Позанимавшись первые две недели в одиночестве, Кирстен начала привлекать прислугу в качестве своих слушателей – первых своих слушателей за десять лет. Все они считали такую обязанность за честь и удовольствие. Поначалу она страшно нервничала в их присутствии, но нервозность быстро прошла. Ее ежедневные семичасовые занятия стали неотъемлемой частью повседневной жизни обитателей дома: слуги увлеклись музыкой настолько, что порой отказывались от выходных с тем только, чтобы присутствовать на очередном представлении.
Кирстен дала задание Хьюго объехать все музыкальные магазины города и разыскать любые старые записи ее выступлений. Но задача оказалась невыполнимой: записи Кирстен давно превратились в коллекционную редкость. Ей не с чем было сравнить свою игру, узнать, как она играла прежде и что у нее получается теперь. В конце концов Кирстен отказалась от поисков и положилась на то, что никогда в жизни ее не подводило, – па собственный инстинкт.
Дни становились холоднее, а с ними становилось холоднее и на душе у Кирстен. Близилось время ее отъезда: через неделю – Рождество. Оно напоминало Кирстен об Эндрю. Три Рождества назад они повстречались вновь. А как будет этим Рождеством? Все, что знала Кирстен, – Эндрю Битон навсегда покинул Тавиру.
Кирстен заказала Хьюго купить маленький чемоданчик специально для нот и тщательно его упаковала. В день отъезда, наутро, она совершила краткое путешествие по дому, с тем чтобы попрощаться с каждой комнатой персонально. В парадном холле выстроилась вся прислуга, собравшаяся попрощаться со своей хозяйкой, и у всех на глазах стояли слезы. Кирстен медленно прошла вдоль ряда, обмениваясь рукопожатиями и поцелуями в щеку.
– Надеюсь, не забудешь поливать фиалки, Жан? Но только от дна и подкармливай их раз в три недели.
– Не забуду, мэм.
– Тобин, помни, что рояль необходимо настраивать раз в месяц.
– Сделаем, мэм.
– Нелли, за тобой проветривание комнат и борьба с пылью.
– Все будет в порядке, мэм.
– Следи за влажностью воздуха в музыкальной зале, Патриция. Это очень важно.
– Хорошо, мэм.
– Ивонна, не забудь наготовить мне запеканок, о которых я тебя просила, и храни их в холодильнике.
– Я уже начала, мэм.
– Хорошо, хорошо. – Кирстен рассеянно покивала головой, мысли ее были уже заняты совсем другим.
Наблюдая, как Хьюго выносит ее багаж и укладывает его в автомобиль, Кирстен почувствовала, как к горлу подступает комок. Ей вдруг расхотелось уезжать. Она боялась уезжать. Лондон был ее Страной чудес: здесь волшебство срабатывало. Здесь воплощались чудеса.
А что, если волшебство в Тавире кончится? Что, если, приехав туда, Кирстен снова не сможет играть?
– Лучше бы нам поторопиться, мадам, – озадаченно поглядывая на Кирстен, заметил Хьюго.
– Еще минутку.
Кирстен знала, что должна сделать. Стремительно промчавшись через парадный вестибюль, она ворвалась в музыкальную залу и бросилась прямо к стеклянной коробочке, в которой лежала палочка Майкла. Положив на коробочку ладонь правой руки, подобно тому как кладут руку на Библию, принося присягу, Кирстен тихим, но твердым голосом пообещала:
– Теперь уже недолго, Майкл. Клянусь тебе в этом.
Несмотря на все страхи Кирстен, волшебство срабатывало и в Тавире – она могла играть. И, так же как в Лондоне, Кирстен проводила все дни за пианино. Рождество пришло и ушло – Битон не появился. Приподнятое настроение постепенно улетучивалось. Кирстен ужасно скучала по нему. Он стал ей сниться по ночам, в краткие перерывы между занятиями музыкой Кирстен ловила себя на том, что не отрываясь смотрит на акварели, подаренные ей Эндрю. Так где же он?
Кирстен решила встретить новый, тысяча девятьсот восемьдесят первый год с большой пышностью. Она даже надела по случаю длинное белое, вышитое серебром крестьянское платье с глубоким вырезом, расшитую шапочку и серебряные сандалии. В уши она вставила серебряные сережки, а на запястье надела два серебряных браслета. В дополнение к наряду Кирстен посеребрила ресницы, покрыла веки пурпурным цветом и подкрасила лиловато-розовой помадой губы.
– Эх, какая красотка пропадает! – сетовала она, глядя па себя в зеркало. – Ну да ладно.
Кирстен кокетливо пожала плечами и, послав себе самой воздушный поцелуй, отправилась на кухню, где открыла бутылку шампанского, купленного в аэропорту Хитроу.
Она вышла в залитый светом сад и села с бокалом шампанского в руке в деревянное кресло. Воздух был мягким, слегка влажным, звезды в безоблачном ночном небе сияли тем же серебром, что и украшения. Неторопливо потягивая шампанское, Кирстен смотрела на звезды и думала только о хорошем. Восемьдесят первый должен стать для нее счастливым годом. Кирстен это чувствовала. К ней вернулась музыка. Совсем немного, и она вернет себе сына. Закрывшиеся перед Кирстен двери снова приоткрылись. Отворить их настежь – вопрос времени, и только. Она вернет себе все, что потеряла.
От выпитого шампанского у Кирстен кружилась голова: на душе было светло и ясно. Кирстен чувствовала себя богиней луны, как там ее звали? Кирстен собралась с мыслями и попыталась вспомнить. Как же греки звали богиню луны?
– Селена.
Кирстен вздрогнула. Бокал выскользнул из ее руки. Она даже не поняла, что задала свой вопрос вслух.
– Эндрю!
Эндрю появился несколько минут назад, но какое-то время он не в силах был сделать ни шагу, а лишь зачарованно смотрел на Кирстен. Ее серебристая красота была как бы частицей ночи, и Битон не осмеливался пошевелиться, чтобы не разрушить бесподобную по своей прелести картину. Так продолжалось до тех пор, пока она не заговорила. Эндрю шагнул было к Кирстен, но тут же остановился, впервые за это время увидев ясно ее черты. Боль, которую почувствовал Битон, была короткой, но сокрушительной. Он увидел в лице Кирстен то же выражение, что уловил в нем много лет назад, рисуя свой первый портрет Кирстен. И он понял в какое-то леденящее душу мгновение, что потерял свою Кирстен.
Она сидела неподвижно, опустив свои чудесные руки. Первым ее порывом было броситься к Эндрю, обнять его. Но она тут же приказала себе остановиться: он первым должен подойти к ней.
– Не хочу даже говорить с тобой. – Голос Кирстен, прозвучавший невнятным шепотом, остановил Битона всего в дюйме от нее.
Улыбка Эндрю была обескураживающей.
– Если так – не говори, дай мне только насмотреться на тебя.
Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица, по она отвела голову. Рука Битона упала вниз.
– Ты сбежал, негодяй, – процедила Кирстен сквозь стиснутые зубы.
Эндрю уставился взглядом в землю:
– Не подлец, скорее трус.
– И что?
Эндрю пожал плечами:
– Ведь я вернулся, а?
Кирстен только еще больше нахмурилась.
– Кирстен, я вернулся потому, что решил попытаться жить только днем сегодняшним и прекратить постоянно копаться в прошлом. Я больше не требую гарантий на завтра. Я хочу, чтобы все происходящее значило то, что на самом деле значит. И мне казалось… я надеялся, и ты теперь так чувствуешь. Очевидно, я ошибся.
Битон повернулся, чтобы уйти.
– Подожди, пожалуйста.
Кирстен никогда не спрашивала Эндрю о завтрашнем дне. Завтрашний день они всегда видели каждый по-своему. Они понимали это с самого начала, и тем не менее они начали. Кирстен была убеждена, что ничего с тех пор не изменилось, ровным счетом ничего. Мысль об этом печалила ее. Но ей нужен был Эндрю, и не важно, сколько это продлится. Кирстен сделала шаг вперед и коснулась руки Битона.
– О Боже, Кирстен!
Эндрю обнял ее и поцеловал со страстью, которая тут же охватила их обоих.
Через минуту они уже лежали в кровати и занимались любовью.
– Еще, – потребовала Кирстен, тело которой все еще подрагивало от только что испытанного наслаждения. – Ах, пожалуйста, возьми меня еще раз!
Эндрю исполнил желание Кирстен.
И только после этого, когда они уже в сладком изнеможении лежали в объятиях друг друга, она заметила, что с шеи Эндрю исчезла цепочка с обручальным кольцом.
– У меня есть для тебя сюрприз, – приподнявшись на локте и с нежностью глядя ей в лицо, сообщил Эндрю.
Кирстен с трудом обрела голос.
– У меня тоже кое-что для тебя припасено.
– Сначала ты, – потребовали они в один голос и расхохотались.
Былое напряжение, возникшее в первые минуты встречи, лопалось подобно пузырькам мыльной пены. Эндрю натянул на себя джинсы, Кирстен обрядилась в его рубашку.
– Сейчас я вернусь. – Эндрю наклонился и чмокнул Кирстен в губы.
– Я жду в гостиной.
Когда Эндрю вернулся, Кирстен уже сидела за пианино. Глядя на освещенный зыбким пламенем голубой свечи профиль, Эндрю почувствовал, как где-то глубоко в паху у него что-то сжалось. Вот в чем дело, вот почему в лице Кирстен появилось это выражение. Держа в руках большой акварельный портрет в покрытой серебрянкой раме, он сделал было шаг вперед, но тут Кирстен опустила руки на клавиши, и комнату наполнили божественные, подобные игре солнечных лучей на глади пруда звуки.
Они долго сидели молча, после того как смолк последний аккорд, а потом заговорили одновременно, наперебой. Успокоившись, заговорили по очереди, и, когда наконец выговорились, Кирстен сходила на кухню и принесла оттуда два хрустальных бокала с шампанским.
– За искусство, – предложил тост Эндрю.
– За сегодня, – отозвалась Кирстен.
В свой следующий визит на яхту Эндрю Кирстен обнаружила исчезновение всех следов, напоминавших о Марианне, за исключением триптиха, перекочевавшего в гостевую каюту. Его место в каюте капитана занял портрет Кирстен – один из многих, сделанных Эндрю за десять недель своих одиноких скитаний по морям.
Несмотря на то что Кирстен твердо придерживалась принципа восьмичасовых занятий музыкой семь дней в неделю, Эндрю удавалось отрывать ее на незапланированные путешествия на яхте. В марте они поплыли на Майорку, в мае посетили Сардинию, а в июне Эндрю разлучил Кирстен с пианино, чтобы сплавать на Сицилию.
– Ты знаешь, а ведь я давно не слышала о Полисисах, – заметила как-то за ужином Кирстен.
Эндрю какое-то время задумчиво ковырялся в морковке.
– Может, вместо того чтобы ждать приезда Маркоса в Тавиру в июле, поплывем в Афины? Устроим мальчику сюрприз. Школа ведь уже закончилась, и нам ничто не мешает взять Маркоса с собой на яхту. Как думаешь? – наконец предложил он.
– Думаю, что это замечательная идея.
Насколько Кирстен и Эндрю радовались осенившему их решению, настолько же они оказались не готовы к тому, что ожидало их в Афинах. Поднимаясь пешком из порта в город, оба были потрясены тем, насколько действительно оказались оторваны от внешнего мира: они и слыхом не слыхивали о разыгравшейся в Афинах трагедии.
Весной страну потрясла целая серия мощных землетрясений. Их толчки ощущались даже в таких отдаленных местах, как Эпир, Крит и Ионические острова. Эпицентр же землетрясения лежал в Коринфском заливе, и потому основной удар пришелся на Афины. Десятки людей погибли, сотни были ранены, ущерб, нанесенный городу, исчислялся миллионами долларов.
– Неудивительно, что от Полисисов не было никаких известий. – Кирстен напряженно сжала руку Эндрю, помогавшего ей сесть в такси. – С ними что-то случилось, я чувствую, я это просто чувствую. – Зубы Кирстен начали стучать. – Маркос, – прошептала она. – Боже правый, сохрани его, умоляю тебя, сохрани!
Боясь проронить ненужное слово, Эндрю смолчал.
Город все еще хранил свидетельства страшных подземных толчков, которым подвергался последние четыре месяца. Разрушения были ужасны: многие здания лежали в руинах, но, правда, встречались и такие, что по какой-то непонятной логике остались совершенно нетронутыми. Когда они миновали Акрополь и направились на северо-восток к подножию Ликабеттоса, сердце Кирстен замерло. Большинство домов остались целы и невредимы, и только несколько знакомых улочек были завалены обломками изрядно покосившегося строения. Это вселяло надежду.
Машина завернула за угол, и Кирстен вскрикнула. Сплошная гора битого кирпича возвышалась на том месте, где когда-то стоял пятиэтажный дом, в котором ей в свое время довелось жить. Она упала бы в обморок, не окажись рядом Эндрю. Обнимая рыдающую Кирстен, он попросил шофера отвезти их в главный офис Международного комитета Красного Креста.
Все время, пока служащая просматривала списки погибших, Кирстен, прижавшись к Битону, ни на минуту не выпускала его руку. Уже до того, как молодая женщина с каменным выражением лица закончила свои поиски, Кирстен знала все. И женщина только подтвердила ее предположение.
– Они погибли, – помертвевшими губами тихо произнесла Кирстен, уставившись взглядом в списки и увидев два имени, каллиграфически выведенные рукой какого-то бездушного бюрократа.
Голос ее дрогнул, и потому следующий вопрос девушке задал Эндрю:
– А Маркос Полисис?
Девушка снова просмотрела все списки, но не нашла ни одного похожего имени. По сведениям Красного Креста, четырнадцатилетний Маркос Андреас Полисис не значился ни в списках погибших, ни в списках раненых, ни в списках пропавших без вести.
– Кто мог внести Маркоса в списки пропавших без вести? – задала вопрос Кирстен, выходя из здания Красного Креста. – Родители его погибли, а других родственников у Маркоса в Афинах нет.
– Но может, у них были родственники и не в Афинах? – в свою очередь, спросил Эндрю.
– Насколько я знаю, у них не было родственников, Эндрю, совсем не было. – Кирстен покачала головой, сгоняя с глаз навернувшиеся слезы. – Когда-то Лариса взяла с меня обещание, что, если с ней и Александросом что-нибудь случится, я возьму на себя заботу о Маркосе. И я обещала ей. Эндрю, мы должны найти мальчика, мы просто обязаны найти его.
Был выработан план поисков.
Ночами Кирстен и Эндрю возвращались на «Марианну», а днем, взявшись за руки, бродили по городу.
Они посещали больницы и церкви, молодежные приюты, школы и общежития, опрашивали бесчисленное количество людей в надежде отыскать малейший след Маркоса. Наконец какой-то священник посоветовал им попытать счастья в порту.
– Нет ничего необычного в том, что многие бездомные, потерявшие родителей, собираются в порту. Там у них больше шансов найти пропитание и кров, – с уверенностью в голосе говорил священник. – Именно в порту детям удается на удивление благополучно выжить. Они даже собираются в группы и образуют некое подобие собственных семей.
Начавшие было терять надежду Кирстен и Эндрю всем сердцем обрадовались предложению священника и с новым энтузиазмом принялись исследовать районы города, примыкавшие к морю. В каждом встречавшемся им светловолосом подростке Кирстен видела Маркоса, но всякий раз ее ждало разочарование. Каждое новое утро начиналось новой надеждой, каждый вечер заканчивался очередным отчаянием. В конце второй недели поисков они зашли перекусить в припортовый ресторан, но Кирстен и думать о еде не могла.
– Съешь хотя бы кальмара. – Эндрю поднес ко рту Кирстен вилку с аппетитным кусочком мяса, но та лишь устало покачала головой. – Всего один кусочек, ну, пожалуйста. Давай же, Кирстен, тебе необходимо поесть.
– Зачем? – Кирстен положила подбородок на руку и вздохнула. – Я не голодна.
– Нет, голодна, просто ты переутомилась.
Кирстен в конце концов подчинилась и, как капризный ребенок, открыла рот, позволив Эндрю положить туда кусочек кальмара, после чего через силу принялась его жевать, вовсе не чувствуя вкуса. Эндрю только собрался заставить Кирстен съесть еще и немного риса, как она резко отбросила его руку с протянутой к ней ложкой и выпрямилась на стуле.
Она пораженно смотрела на улицу, по которой шел подросток в разбитых сандалиях, поношенных, слишком для него коротких серых джинсах и плотной белой рубашке. Парнишка бесцельно брел по тротуару, и по всему его виду можно было понять, что он не имеет какой-либо конечной цели своего путешествия. Засунув руки в карманы, низко опустив голову, он брел, время от времени наклонялся за пустой банкой из-под прохладительного напитка и пытался извлечь из нее остатки содержимого.
Кирстен вскочила на ноги и закричала.
Услышав свое имя, мальчик остановился, какое-то время всматривался в Кирстен, а потом опрометью бросился к ней через улицу.
Кирстен поймала Маркоса в свои объятия и сжала так крепко, словно боялась вновь потерять своего драгоценного найденыша. Сквозь слезы она слышала прерываемый рыданиями шепот Маркоса:
– Я знал, что ты приедешь. Я знал.
Сердце Кирстен разорвалось от жалости. Ее драгоценный маленький мужчина нашелся. Не было больше «без вести пропавшего». Теперь он с ней и с Эндрю, в безопасности, и такой желанный и любимый.
– Мы ничего не знали, – говорила Кирстен, обнимая Маркоса. – Не знали ни о землетрясении, ни о твоих родителях. Нам так жаль, дорогой мой Маркос, нам так жаль… Если бы мы только знали, мы приехали бы раньше, поверь мне.
– Я был в школе, когда все это случилось. – Голос Маркоса звучал так невнятно, что Кирстен едва различала слова. – А они в тот день работали дома – кажется, готовились к совместному семинару в университете в конце недели. Если бы они занимались в библиотеке… если бы…
Маркос заплакал.
Кирстен держала мальчика в своих объятиях, пока слезы на глазах Маркоса не высохли. Затем передала его Эндрю. Увидев, как они обнялись, Кирстен вспомнила, что такое чувствовать себя членом семьи.
42
– Думаешь, я и вправду вырасту таким же высоким, как Эндрю? – спросил Маркос Кирстен за ужином.
– Если судить по темпам, которыми ты растешь сейчас, я этому нисколько не удивлюсь.
– Я уже выше, чем был отец. – Маркос поставил стакан вина на то место, где обычно сидел Эндрю. – Знаешь, я иногда с трудом вспоминаю папу. Мне начинает казаться, что теперь мой отец – Эндрю и всегда им был. Это плохо?
Кирстен отрицательно покачала головой.
– Просто время излечивает раны, и боль уходит, – пояснила она. – Спасение от потери того, кого ты очень любил, в том, чтобы полюбить почти так же кого-нибудь еще. На самом деле ты не забываешь своего отца, Маркос, ты просто учишься жить с сознанием того, что его больше нет. Часть тебя всегда будет принадлежать родному отцу, но эта часть вовсе не обязывает тебя не любить других. Это не плохо, это нормально.
Маркос на минуту задумался, а потом улыбнулся:
– Мне так всегда хорошо говорить с тобой. И больше всего мне хочется сделать для тебя твою потерю не такой болезненной.
– А ты и делаешь это, – убежденно заверила Кирстен. – Уже тем, что живешь со мной.
Странно было думать, что с того дня, когда они с Эндрю нашли бездомного подростка, бродившего по задворкам афинского порта, прошло полтора года. И счастьем было наблюдать, как этот молчаливый, потерянный и удрученный смертью родителей мальчик снова превращается в веселого, жизнерадостного юношу, каким был прежде. Согреваемый глубокой и искренней любовью, которую питали к нему Кирстен и Эндрю, Маркос оттаивал и расцветал, а вместе с ним оживали и они.
Теперь они действительно были семьей, какой представлялись в тот первый вечер в «Жилао», – связанной теми естественными нитями, которые ничуть не слабее кровной связи.
Дом Кирстен превратился в счастливый семейный очаг. Вторую спальню теперь занимал Маркос, а на «Марианне» он спал в гостевой каюте. Эндрю купил Маркосу новую бузуку, и их с Кирстен музыкальные дуэты после ужина превратились в вечерний ритуал. Кроме того, было решено учить Маркоса управлять яхтой и рисовать; к великому удовольствию всех троих, у юноши обнаружился недюжинный талант. Так что не осталось ни одной стены в доме и ни одной перегородки на борту яхты, где бы не красовались художественные эскизы Маркоса.
Ситуация во многих отношениях была идиллической, но не идеальной. Как и во всякой семье, здесь случались трения. Зачастую и Кирстен, и Эндрю использовали Маркоса в качестве инструмента в разрешении своих споров и размолвок. Прибегая к этому средству, они, как правило, делали большие глаза и восклицали сакраментальное: «Подростки!»
Маркоса определили в одну из местных школ Тавиры, и, к великому его огорчению и облегчению Кирстен, Эндрю оказался строгим воспитателем. Он внимательно следил за тем, чтобы мальчик не пропускал занятий и смог закончить свое образование.
Конечно, для эрудированного и способного Маркоса провинциальная школа была, мягко говоря, малодостойным учебным заведением, но на какое-то время приходилось довольствоваться тем, что есть. В награду за школьные мучения Кирстен взяла Маркоса с собой в Лондон. Лондон привел юношу в восторг. Глядя на сияющие глаза Маркоса, Кирстен вспоминала себя в то далекое время се первого посещения столицы Великобритании.
И теперь, вернувшись домой, Кирстен часто с теплой улыбкой вспоминала счастливое лицо Маркоса.
– Дорогая? – Эндрю смотрел на нее с некоторым беспокойством.
В последнее время Кирстен нередко посещала непонятная, тревожная задумчивость: казалось, она постоянно уносится в свой особый, никому не доступный мир.
Кирстен встрепенулась.
– А? – словно возвращаясь с небес на землю, выдохнула она.
Кирстен смотрела на Маркоса, будто увидела его в первый раз: его сходство с Эндрю было поразительно: оба высокие, хорошо сложенные, светловолосые.
– Я просто задумалась.
– Надеюсь, только о хорошем. – Эндрю широко улыбнулся.
– Я вижу, ты сегодня доволен собой, – заметила Кирстен, пропуская реплику Эндрю мимо ушей и подставляя щеку для поцелуя.
– Точно. – Он поцеловал ее в губы, одной рукой коротко обнял Маркоса и передал ему эскизник. – Вот, взгляни.
Глаза Маркоса раскрывались все шире, по мере того как он просматривал наброски.
– Да это же портреты цветочных продавцов! Эндрю, они просто великолепны!
– Думаю, что мне следует дать вам обоим передышку и поискать кого-нибудь для замены.
Эндрю забрал у Маркоса эскизы и собрался было передать их Кирстен, но она неожиданно встала и сомнамбулой выплыла из комнаты. Эндрю посмотрел на Маркоса и нахмурился.
– С ней опять то же самое. – Эндрю швырнул листы на стол и запустил руки в свои длинные волосы, что делал всегда, когда был очень сильно чем-либо расстроен. – Она что-нибудь тебе говорила?
Маркос покачал головой:
– Ничего.
– Черт возьми! – Эндрю беспомощно развел руками.
В это время Кирстен закрылась на ключ в своей спальне. Достаточно откладывать. Достав из кармана юбки газетную вырезку, она в десятый раз за этот день перечла ее. И в десятый раз реакцией на прочитанное были острая боль в животе, точно его располосовали ножом, и жаркие волны пульсирующей в венах крови.
Газетная вырезка сообщала о сольном фортепьянном концерте в здании Бостонской филармонии. В программе – произведения Брамса. Исполнитель – Джеффри Пауэл Оливер III.
Кирстен носилась с газетной вырезкой уже около двух недель. А концерт состоялся только вчера вечером, и ей никак не верилось, что ее сын, ее любимый Джефф, стал настоящим пианистом. Пианистом! Это было просто чудо – другого слова не подберешь. Каким-то образом он смог реализовать то, чем одарила его мать. И реализовать великолепно. Ему семнадцать, всего лишь семнадцать, а Джефф уже выступает на публике. Если бы Скотт не прислал ей эту вырезку, Кирстен, вероятно, никогда бы и не узнала. Интересно, были ли у него еще концерты? Концерты, о которых Скотт не читал или на которые не обратил внимания?
Чувства, которые Кирстен подавляла в себе долгие годы, чтобы просто выжить, вырвались наружу за эти последние две недели. И у нее больше не было желания загонять их обратно. Свершилось наконец то, чего она так долго ждала, – настало время действовать. Она подошла к платяному шкафу и открыла его.
Толстая коричневая папка лежала на своем обычном месте – на верхней полке среди коробок с обувью. Кирстен чувствовала себя на удивление спокойно, сдувая с папки пыль и усаживаясь с ней на коленях прямо на полу. Но, как бы ни была она внутренне спокойна, руки Кирстен, развязывавшие тесемки папки и срывавшие красную восковую печать, все же дрожали. Кирстен готовилась положить конец одиннадцатилетнему ожиданию.
– Кто такой Эф Эс Дьюкс? – спросил у Кирстен Эндрю, помахивая перед ее лицом большим коричневым конвертом.
Кирстен едва не уронила стакан, который мыла над раковиной.
– Че-человек. – От смущения Кирстен вдруг начала заикаться.
– В принципе я об этом догадывался.
– Он делал кое-что для меня в Нью-Йорке.
– В Нью-Йорке? – Эндрю взглянул на почтовой штемпель. – Точно – в Нью-Йорке. – Он передал конверт Кирстен. – У вас с Эф Эс Дьюксом какие-то секреты или кое о чем все-таки можно рассказать?
Но Кирстен уже выбежала из комнаты.
Эндрю решил было пойти за ней, но раздумал. Совершенно очевидно, что Дьюкс, кем бы он там ни был, имел к состоянию Кирстен самое прямое отношение. Эндрю попытался выбросить из головы дурные предчувствия – и не смог.
Когда Кирстен села вечером за стол, накрытый к ужину, глаза ее были припухшими и красными от слез. Эндрю и Маркос обменялись быстрым взглядом, но ничего не сказали. Во время ужина за столом царило непривычное молчание. Увидев, что мужчины почти не притрагиваются к еде, Кирстен решила положить конец их тревогам. Посмотрев сперва на Маркоса, потом – на Эндрю, она вытянула руки и наклонилась вперед на своем стуле.
– Прошу у вас прощения за то, что выглядела чем-то очень занятой эти последние недели, – нервно начала Кирстен, – но мне надо было подумать об очень важных вещах. – Она облизнула губы. – Послезавтра я улетаю в Нью-Йорк.
– Что? – одновременно воскликнули Эндрю и Маркос.
– Пока я не могу сказать вам, почему все так получилось… Но это очень для меня важно… В общем, я возвращаюсь, чтобы встретиться со своим сыном, встретиться с Джеффом. В июне ему исполнится восемнадцать, вы знаете. Это означает, что он станет совершеннолетним и будет в полном праве самостоятельно решить, хочет ли он встречаться со мной или нет.
– Но почему ты едешь сейчас? – перебил Эндрю. – Почему не подождешь до июня?
Кирстен нахмурилась:
– Насколько я понимаю, Джефф либо забыл меня, либо настолько был отравлен ненавистью ко мне, что, может быть, не захочет и видеть меня. И, если это действительно так, нужно время, чтобы разбудить его. Не для того я ждала все эти годы, чтобы сейчас потерять Джеффа навсегда. Он все еще мой сын, и я верну его себе.
Эндрю насмешливо вскинул брови:
– Как?
– Дав ему возможность снова узнать меня. – Ответ Кирстен звучал очень категорично, и Эндрю понял, что иного от нее ожидать и не приходилось.
– Но почему послезавтра? – не отступал Эндрю. – Почему так скоро?
Улыбка, которой его наградила Кирстен, была полна печали и боли.
– Может быть, потому что это будет Новый год. Может быть, потому что в этот волшебный праздник может свершиться чудо? Новый год – новое начало. Мне кажется это символичным, а разве не так? – Кирстен откинулась на стуле и взмахнула руками. – А еще я уезжаю послезавтра потому, что у вас не будет времени отговаривать меня.
Голос Кирстен сорвался, нижняя губа задрожала.
– А Эф Эс Дьюкс?
– Он – частный следователь, которого нанял мой адвокат. Я связалась с ним несколько недель назад и дала кое-какие поручения.
– На сколько ты едешь? – вступил в разговор Маркос.
Не получив немедленного ответа, юноша забеспокоился:
– Ты ведь не собираешься остаться в Нью-Йорке, а?
Кирстен взяла руку Маркоса и пожала ее.
– Помнишь, когда ты был маленьким, я говорила тебе, что мой настоящий дом – Нью-Йорк и я обязательно когда-нибудь туда вернусь?
Маркос кивнул.
– Ну, вот наконец этот день и настал.
– Но ты все-таки не ответила мне.
Взгляды Кирстен и Эндрю встретились. Два последних года они держали свое обещание – жили днем сегодняшним, открыто деля его между собой. И хотя Кирстен порой в минуты слабости подмывало поговорить с Эндрю о будущем, она ни разу и не заикнулась о нем: слишком много осталось дел, выполнить которые она должна была только сама. Битон же всей своей натурой был открыт будущему. Кирстен вспомнила себя в лондонский период ее жизни, когда она дерзко заявляла: «Хочу иметь и то и другое», и улыбнулась. Она вернула себе музыку – это правда, пришло время вернуть себе сына, но что касалось любви, то тут, вероятно, приходилось еще подождать.
Повернувшись к Маркосу, Кирстен честно призналась:
– Возможно, я пробуду там несколько недель, а может, даже и несколько месяцев. Я правда не знаю.
– А что, если он попросит тебя остаться? Останешься?
– Маркос! – Эндрю покачал головой.
Но молодость упорствовала:
– Ты останешься, Кирстен? Останешься?
– Это всего лишь визит, Маркос, – заверила Кирстен. – Сейчас я не думаю о будущем.
– А если это только визит, почему мы не можем поехать с тобой?
– У тебя школа.
– В Нью-Йорке тоже есть школы.
– Эндрю ненавидит холод. Он никогда и не думал возвращаться в Нью-Йорк в январе.
– Ты чертовски права, я ни за что не вернусь в январе. – Эндрю с сочувствием посмотрел на Маркоса.
В тот вечер не было игры дуэтом после ужина. Торопливость, с которой они с Эндрю занимались любовью той ночью, напомнила Кирстен ее «ворованные» часы с Майклом, когда оба не знали времени следующей встречи.
– Я буду скучать по тебе, Кирстен. – В голосе Эндрю звучали нежность, напряженность и горе.
– Почему бы тогда тебе не поехать со мной?
– Ты сама назвала причину – я никогда не вернусь в Нью-Йорк в январе.
– Нет, милый, – Кирстен ласково гладила грудь Эндрю, – это ты сказал мне когда-то, что вообще не вернешься туда.
– Я и теперь не вернусь.
– А я вернусь.
– Но ведь и здесь ты что-то оставляешь.
– Я знаю, что оставляю, и поэтому обязательно вернусь. Обещаю. Ты от меня так просто не отделаешься.
Как странно они поменялись местами! Неужели Эндрю не видит, как мучительно ей разрываться между двух желаний? Почему он молчит? Кирстен кончиком пальца провела по красивому профилю Эндрю.
– Временами мне кажется, что я прожила одиннадцать жизней, а не одиннадцать лет. Знаешь, я не только поклялась вернуть себе сына; я поклялась когда-нибудь вернуться на концертную сцену. Именно это мне и предстоит сделать. Они украли у меня жизнь, Эндрю, и я очень долго ждала момента, когда они заплатят за свои злодеяния. У меня в памяти совершенно четкий список всех их имен. И они уже начали расплачиваться. Клодия, несчастная душа, стала первой. – Кирстен пальцем поставила в воздухе галочку. – Но она – только начало, Эндрю, только начало.
