Текст книги "Бездна обещаний"
Автор книги: Номи Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)
7
С шумом отодвинув стул, Клодия резко встала. Казалось, она не в силах совладать с собой. Но Клодия, вместо того чтобы, как думала Кирстен, покинуть комнату, остановилась неподалеку от двери, у небольшого чайного столика из красного дерева. Над столиком висела самая первая из многочисленных нарисованных миссис Шеффилд-Джонс акварелей Уинфорд-Холла. Глаза пожилой леди мгновенно затуманили слезы. Нетрудно было, отвернувшись, скрыть их, но удержать в горле подступивший комок она не смогла. Клодия помимо воли привычным жестом подняла руку и провела по изображению загородного дома, с такой достоверностью ею же воссозданного. К собственному ужасу, она обнаружила, что пальцы ее дрожат.
– Я любила этот дом, – не оборачиваясь, произнесла Клодия, и голос ее снова дрогнул. – В детстве дядя Найджел всегда позволял мне распоряжаться в доме, и я привыкла считать этот дворец своим собственным. Найджел был всего лишь на одиннадцать месяцев старше отца, в этих одиннадцати месяцах и заключалась вся разница. Будучи страшим братом, он унаследовал все от моего дедушки Бишема, умершего за год до моего рождения. Все, включая дом.
На лице Клодии играла мечтательная улыбка, когда она через плечо бросила взгляд на Кирстен.
– Более замечательное место трудно представить. Оно действительно принадлежало истории. Представь себе дворец со множеством укромных местечек для прятанья, с совершенно замечательными вещами из золота, серебра, хрусталя, со всевозможными изысканными цветами, источавшими бесподобные ароматы. А Найджел, – голос Клодии смягчился, наполнился благоговейным трепетом, – Найджел был самым прекрасным человеком из всех, кого я знала. Я обожала его, а он обожал меня.
При этих словах Эрик слегка кашлянул, но Клодия не обратила на него никакого внимания.
– Он даже поклялся, что, когда я вырасту, он женится на мне и возьмет жить в Уинфорд-Холле. Разумеется, дядя просто шутил, но дети верят тому, во что им хочется верить, и я верила Найджелу. – Сглатывая вновь подкативший к горлу комок, Клодия на мгновение замолчала. – Но когда мне исполнилось девять, он женился совсем на другой. Меня это просто сразило: обожаемый Найджел предал меня. Дядя, ясное дело, так не считал и продолжал как ни в чем не бывало приглашать меня в дом.
Волнение с новой силой охватило Клодию; она отдернула руку от картины и схватилась за горло. Когда же Кирстен удалось-таки заглянуть ей в лицо, чистота ее спокойных голубых глаз была замутнена тайным страданием.
– Через пять месяцев после свадьбы жена Найджела Констанс родила девочку весом три с половиной килограмма, полное имя которой стало Роксана Мария Виктория Елена Бишем. Поскольку мой отец никогда не упускал возможности указать на действительную причину поспешной женитьбы Найджела, я терпеливо ждала, когда же дядя выкинет эту распутницу-интриганку вон и вырвется из ее хищных лап. – Клодия засмеялась пронзительным, лающим смехом, от которого у Кирстен мороз прошел по коже.
– Разумеется, этого не случилось, – продолжала Клодия. – Но я была совсем глупой и по-прежнему ходила в этот дом подобно трогательной нищенке, в отчаянии довольствующейся крохами любви, которыми Найджел мог скупо со мной делиться. Я знала, что Роксана и Констанс на дух меня не переносили, но не обращала на них внимания. Я твердо верила, что никто и ничто не может встать преградой между мной и Найджелом. – Тонкие руки Клодии легли на талию, словно эта поза помогала ей устоять на месте. – К сожалению, я недооценила малышку Роксану. Всякий раз при виде меня она закатывала отвратительные истерики. Тактика срабатывала. Констанс сразу же сообщила мне, в самых приличных тонах, какие только можно представить, что мне лучше больше не приходить в ее дом. Ее дом, – с горечью повторила Клодия. – Дом, который должен был стать моим. А Найджел, – при упоминании этого имени Клодия еще крепче обняла себя, – мой прекрасный, бесценный Найджел остался с ней. После всего, что обещал мне, после всего, что мы… – Голос Клодии резко оборвался, она глубоко вздохнула и закончила совершенно другим тоном: – Что ж, Найджел и в самом деле имел безрассудство остаться с ней.
В комнате на какое-то время воцарилось молчание.
– Я чувствовала себя опустошенной, – едва слышно заговорила Клодия. – Врата рая захлопнулись прямо перед носом истинного верующего, и я поняла, что для меня кончилось время верить. Тогда мне уже исполнилось семнадцать, до меня наконец дошло, сколько времени я потеряла на абсолютное безумие, и дала себе обет больше его не тратить. Я ушла.
Клодия вновь замолчала. Было ясно, что она высказала все, что могла, но Кирстен не смогла удержаться от вопроса:
– И вы больше никогда не возвращались в Уинфорд?
В ответ прозвучало краткое «нет».
– Даже в гости?
– Даже в гости.
– Но вы ведь поддерживаете связь со своей семьей?
Клодия выглядела удивленной, словно мысль эта никогда не приходила ей в голову.
– А зачем?
Теперь настала очередь удивиться Кирстен. Она не представляла себе жизнь вне семьи.
– И что сейчас ваш дядя?
Клодия поморщилась:
– Что дядя? Негодяю уже шестьдесят пять. В нем и капли не осталось от былой живости, благородства и прочего. Знаешь: огромный живот, лысина, морщины…
– А Роксана?
– Мы прилагаем все усилия, чтобы не вращаться в одних кругах. У нее своя сфера влияния, у меня – своя.
Несмотря на резкий и даже бесцеремонный тон Клодии, было видно, как она страдает; боль пронизывала все ее существо, жгло изнутри, мучила бессмысленными приступами отчаяния.
– Так что, как видишь, дорогая, – пытаясь прекратить эту муку, подытожила Клодия, – я ничего не имею против Майкла Истбоурна, за исключением компании, которую он себе выбрал.
С этими словами Клодия вышла из столовой.
Рассказ жены поразил Эрика, и куда больше, чем Кирстен. Прожить с человеком почти полжизни и не узнать о нем самого главного. Невероятно!
Он был просто ошеломлен. Получается, что у Клодии все-таки была личная тайна – детское разочарование в обожаемом дяде. Фурия в аду ничто (теперь Эрик был с этим согласен) в сравнении с брошенной женщиной. И не важно, девочка это или зрелая леди. Без сомнения, откровения Клодии во многом объясняли ее одержимость Уинфордом – во многом, но далеко не во всем.
Откинувшись на стуле, Эрик потер указательным пальцем подбородок: явный признак того, что в его изобретательной голове зародилась какая-то идея.
– Ну, так что, ты хочешь познакомиться с Майклом, а? – обратился он к Кирстен.
Все еще под впечатлением от рассказа Клодии, та смогла ответить лишь неопределенным, рассеянным кивком.
– Дай мне об этом подумать. Я хотел бы кое-что подготовить. – Заговорщически понизив голос, Эрик прошептал: – Ты мне веришь?
– Абсолютно, – так же шепотом ответила Кирстен.
– Умница. С твоей стороны это более чем благоразумно.
Вторую чашку чая они выпили наедине. Поскольку Клодия так и не возвращалась, Кирстен решила пойти поискать ее. Тихонько постучавшись в дверь Клодии и отворив ее, Кирстен нашла пожилую леди растянувшейся на бледно-голубом бархатном диване, с обмотанной полотенцем головой.
– Опять мигрень? – поинтересовалась Кирстен.
Клодия слегка повернула голову и открыла глаза.
– Думаю, это ненадолго, – произнесла она со слабой улыбкой. – Не волнуйся, дорогая, до последнего акта «Камиллы» еще далеко, сейчас все пройдет.
Клодия подвинулась, освободив часть дивана и жестом пригласила Кирстен сесть рядом с собой.
– Вы уверены? Не лучше ли вам постараться уснуть?
– Я в порядке. Ты же знаешь, что я всегда чувствую себя гораздо лучше, когда ты рядом.
Кирстен колебалась еще какое-то мгновение, но наконец подсела к Клодии и с любопытством оглядела шикарно обставленные апартаменты. Стены здесь были оклеены бледно-голубыми тиснеными обоями, под цвет им была и обстановка, что напомнило Кирстен морской пейзаж, спокойный и величественный – прекрасное лекарство от мирской суеты.
– Почему у вас с Эриком отдельные спальни? – задала Кирстен вопрос, все прошедшие месяцы вертевшийся у нее на языке.
Ответ Клодии прозвучал на удивление прозаично:
– Большинство супружеских пар поступают так спустя определенное количество лет.
– В самом деле? В этом есть что-то печальное.
– Не печальное, дорогая, реальное, не говоря уже о проклятой практичности.
– Я не хотела бы иметь раздельные спальни. Ведь спать раздельно все равно что и жить раздельно.
– Мы с Эриком совсем не живем раздельно.
– Но разве вам не кажется, что при этом вы что-то теряете?
– Ничуть.
– А мне бы казалось. И если в конце концов так случается у всех, какой тогда вообще смысл в женитьбе?
– О, существует масса очень веских причин, дорогая, но основная из них – товарищество.
Кирстен поморщилась:
– Благодарю покорно. Лично я выйду замуж только по страсти.
– А что будет, когда страсть пройдет?
– У меня она никогда не пройдет!
Клодия засмеялась наивности девушки. Сняв с головы полотенце, она медленно поднялась и села.
– Дорогая, какой же ты еще ребенок! – произнесла она, беря в руки лицо Кирстен.
Чувствуя нечто вроде обиды, Кирстен хотела отвернуться, но Клодия ласково погладила ее по голове. В этом жесте было что-то такое успокаивающее и гипнотическое, что Кирстен вдруг захотелось свернуться в клубочек и закрыть глаза.
– Мне хочется как-то успокоить вас, но я не знаю как, – пробормотала девушка.
– Довольно того, что ты пришла.
Кирстен глубоко вздохнула; на мгновение ей показалось, что она дома, и не Клодия, а Жанна гладит ее по голове.
– Тебе хорошо, дорогая? – Клодия убрала волосы с лица Кирстен и мягко поцеловала ее в лоб.
Кирстен кивнула в ответ.
– Я рада. – Она снова поцеловала разомлевшую девушку в лоб, а потом наградила целой серией поцелуйчиков в изящный носик. – Ты такая прекрасная девочка, – промурлыкала Клодия. – Прекрасная, прекрасная девочка.
Кирстен слегка пошевелилась. Поцелуи Клодии были подобны бабочкам, на мгновение садящимся на лицо и тут же взмывающим в небо. Игривые и дразнящие. Шепотливые, щекотливые и странно возбуждающие. Размягчающие, согревающие и подергивающие все внутри. Кирстен овладело чувство, которое она не могла сдержать и контролировать; казалось, оно поглотило всю ее волю. К ужасу девушки, желание росло, постепенно распространяясь по всему телу, подобно огню, бегущему по зажженному бикфордову шнуру. Ощущения были слишком знакомы. Это было то, что притягивало к острым углам и заставляло крепко сжимать скрещенные ноги; то, что время от времени вырывало из глубокого сна бешеным стуком как бы не своего сердца; то, что доводило до сумасшествия в поисках способов остановить мучительное желание.
Задыхаясь от переполнивших ее чувств, Кирстен едва слышно застонала и закрыла глаза.
Вскоре таблетки, принятые Клодией, оказали свое действие. Подарив девушке последний поцелуй в щеку, она обвила ее словно подушку руками и заснула. Кирстен потребовалось некоторое время, прежде чем бешеный пульс постепенно снизился и волны возбуждения, сотрясавшие тело, наконец успокоились. Но и после этого она дышала с трудом. Боясь разбудить Клодию, Кирстен заставила себя еще немного полежать с ней, а затем, мягко освободившись из объятий спящей женщины, на цыпочках вышла из комнаты.
Добравшись до своей спальни, Кирстен тихонько притворила дверь, прислонилась к ней спиной и, мучимая подозрениями, ощупала себя между ног. Краска стыда залила ей лицо, когда она обнаружила, что трусики ее насквозь промокли, влага просочилась даже через плотные шерстяные брюки.
– Леди, леди! – Эрик захлопал в ладоши, привлекая внимание дам.
Все трое спасались от пронизывающего февральского холода в гостиной Клодии, потягивая подогретое вино у пылающего камина.
– Ты выглядишь точно как та кошка из поговорки, только что сожравшая канарейку, – заметила Клодия, подставляя щеку для поцелуя. – Ну, давай же, дорогой, выкладывай, тебя так распирает от новостей, что пуговицы на жилете вот-вот разлетятся во все стороны.
– Мне сообщили из достоверных источников, что Управление имуществом собирается оттяпать у твоего дядюшки Найджела дорогой Уинфорд.
Клодия побледнела и едва не расплескала грог, ставя бокал на столик.
– Насколько я понимаю, они вконец разорились, а посему готовы продать обожаемое семейное гнездышко и превратить его в аттракцион для туристов. Знаете, типа платного входа, красных плюшевых канатов повсюду, залапанного пальцами фамильного серебра, кинокамер, снимающих каждый укромный уголок, и да…
– Дорогой, прекрати нести околесицу. – Клодия умела по-женски быстро улавливать скрытый смысл беседы. Вскочив на ноги, она схватила мужа за руки. – Эрик, Эрик, дорогой, а что бы ты ответил на предложение продать одну-две из твоих газет и купить дворец? Ты только подумай – мой собственный Уинфорд. О, Эрик, просто не могу в это поверить! Роксана просто с ума сойдет от злости, если я сделаю это. А Найджел? Ха-ха-ха! Боже мой, до чего же это будет замечательно!
– Чертовски заманчивая идея.
– Ты вправду так считаешь?
– Не удивляйся, милая, мысль и в самом деле изумительная. Вообще-то я давно подумывал о подобном приобретении, но все как-то не находил побудительных мотивов. Теперь они у меня есть.
– Эрик, ты не можешь быть серьезным.
– Но я совершенно серьезен. – Эрик бросил взгляд на Кирстен, внезапно сообразившей, что собирается предложить престарелый хитрец. – Предлагаю тебе нечто вроде обмена: я покупаю Уинфорд, а ты за это выполняешь одну мою просьбу. Что скажешь, дорогая?
Клодия мгновенно насторожилась:
– А мне это понравится, Эрик?
– Не уверен, радость моя, но полагаю, что это малая цена за приобретение семейной святыни.
– Насколько же малая?
– Все, что мне хотелось бы, так это пригласить на наш воскресный салон Майкла Истбоурна.
– Никогда!
– Если ты беспокоишься по поводу Роксаны, то можешь быть спокойна. Она сейчас в Уилтшире, а Майкл – здесь, в Лондоне, совершенно один.
Клодия так крепко стиснула сжатые в кулак руки, что костяшки пальцев побелели. Она посмотрела на замершую Кирстен, потом перевела взгляд на мужа, стоявшего с абсолютно непроницаемым видом:
– Хорошо, Эрик, Уинфорд за вечер с Майклом. Признаю, что обмен равноценен.
Кирстен пронзительно завизжала и бросилась на шею Клодии. Потом она напала на Эрика и заставила закружиться с ней по комнате в вальсе. Отдышавшись после столь бурного проявления радости Кирстен, Эрик шепнул ей на ухо:
– Я же говорил, что мне надо подумать.
В воскресенье, после обеда, Кирстен привидением бродила среди гостей. В розовато-лиловом платье от Жака Фата, с глубоким вырезом на спине и пышными короткими рукавами, девушка выглядела как настоящая принцесса – спокойная и полная достоинства. Глядя на нее, и в голову не приходило, как напряжены ее нервы. Приподнятость, трепет, возбуждение, страх, предчувствие, полная неуверенность разрывали ей душу. Всякий раз, как только Рандолф объявлял имя вновь прибывшего гостя, Кирстен замирала от страха. Майкла все не было. Он забыл. Заболел. Попал в аварию. Во рту у Кирстен пересохло, ладони стали мокрыми от волнения. Почти восемь лет она ждала этого момента, и теперь сил на ожидание не осталось. Совершенно ясно, что Майкл не появится. Раздумал. Умер.
– Дорогая, уже два часа. – Легкое прикосновение Клодии к локтю заставило Кирстен испуганно дернуться.
– Нельзя ли подождать еще несколько минут?
– Ты же знаешь, всегда начинаем ровно в два.
– Но его еще нет.
– Если ему угодно быть невоспитанным и опаздывать, то это вовсе не значит, что и мы должны проявлять неуважение к гостям, заставляя их ждать.
– Ну, пожалуйста, Клодия, – голос Кирстен дрожал, – ну, подождем еще десять минуточек, а?
– Пять.
– Десять.
– Может быть, семь? – криво усмехнулась Клодия. – Как я понимаю, данный торг бесполезен, коли уж дело касается Майкла Истбоурна? – Кирстен кивнула. – Хорошо, дорогая, десять минут.
Ровно в десять минут третьего Кирстен села за рояль. Лишь одно кресло из пятидесяти, установленных в зале, оставалось пустым. Кирстен попробовала правой ногой педаль, чуть отодвинула стульчик и снова потрогала педаль. В голове стучали молоточки, руки отяжелели, сердце изнывало от щемящей тоски. Кирстен взяла первые ноты Сонаты си минор Листа. Аккорд прозвучал тускло, без воодушевления. Как и все последующие. Никогда еще Кирстен не играла так бесцветно и жеманно.
Кирстен почти заканчивала игру, когда ощутила неожиданную перемену в зале. По спине у нее пробежали мурашки, внутри вдруг все потеплело и озарилось, согревая пальцы волнами живительного огня. Она спиной чувствовала, что он здесь. Его взгляд растопил ледовую корку, сковавшую ей сердце, разжег потухшее было пламя, помог наконец воспарить в упоении звучащей музыкой.
8
Сразу же после выступления Кирстен обступила плотная толпа восторженных слушателей. Вырваться из окружения не было никакой возможности. К огромному облегчению «звезды вечера», Эрик, почувствовав трудность ее положения, поспешил на помощь. Крепко взяв Кирстен за локоть, он вытащил ее из толпы и повлек к выходу, у которого стоял высокий человек в темном деловом костюме, желавший познакомиться с виновницей всеобщего восторга.
Это уже было не просто лицо с афиши, не просто портрет на обложке альбома, не просто впечатление от его музыки, так взволновавшей некогда Кирстен. Это был реальный человек. Подойдя ближе, Кирстен увидела, что волосы Майкла, мягкими волнами ниспадавшие на высокий лоб, темно-каштанового цвета, а в светло-коричневых глазах играют зеленые и золотые блики. Когда плотно сжатый рот расплылся в улыбке, посланной ей навстречу, великолепные черты его лица смягчились, приняв так хорошо запомнившееся поэтическое выражение. Он пожал ей руку, и Кирстен почувствовала, как тает от этого ласкового рукопожатия.
– Сказать, что ваша игра волшебна, значит не сказать ничего, мисс Харальд.
Кирстен поняла, что до конца своих дней не забудет первых слов, сказанных ей Майклом Истбоурном.
Ее «благодарю вас» прозвучало натянуто; два слова, сказанных совершенно не так, как хотелось бы, но Кирстен ничего не могла с собой поделать, загипнотизированная проникновенным взглядом бесподобных глаз.
– Я не в силах был отказаться от приглашения Эрика. – Акцент Майкла был наполовину бостонский, наполовину лондонский, голос звучал приятными переливами с некоторой хрипотцой. – Учитывая нынешние цены на недвижимость в Уилтшире, должен признать, что ничуть не продешевил.
Видя, что Кирстен от стыда вот-вот разобьет паралич, Эрик вновь поспешил ей на помощь:
– Что ж, дорогая, коли уж мы в конце концов заполучили Майкла, следует оказать ему наше обычное гостеприимство. Почему бы тебе не воспользоваться случаем и не показать гостю дом. Уверен, он обнаружит немало перемен.
– Мисс Харальд? – Майкл галантно предложил Кирстен руку.
– Зовите меня Кирстен, пожалуйста, – выдавила наконец из себя смущенная почитательница таланта знаменитого дирижера. – При обращении «мисс Харальд» я чувствую себя библиотекаршей.
С какой-то опаской взяв Истбоурна под руку, Кирстен позволила ему увести себя из зала.
Ей пришлось мобилизовать все свое железное самообладание, чтобы дышать ровно и идти в ногу с Майклом. Кирстен чувствовала полнейшую неуверенность. И не только потому, что она шла рядом с Майклом Истбоурном, прикасалась к нему, и это был не сон. Мягкая шероховатость шерстяного пиджака покусывала обнаженную руку Кирстен, обжигала чувствительную кожу, дразнила нервные окончания пальцев. Целая гамма ощущений: головокружение, покорность, озорство, серьезность – все сразу. Кирстен казалось, что каждое произнесенное слово она просто выкрикивает, в то время как речь ее звучала на удивление приглушенно.
Счастливая девушка так о многом хотела расспросить, так много рассказать о себе, а они болтали с обычной напыщенной вежливостью о доме Эрика и Клодии. Вместо беседы о жизненно важном предмете, одинаково близком и дорогом обоим, о музыке, они вели себя, словно туристы в заграничном турне. До чего же абсурдно и банально! Кирстен взглянула на Майкла и залилась краской стыда, обнаружив, что спутник сам смотрит на нее внимательно и приязненно. Майкл улыбнулся. Кирстен же от его взгляда совершенно растерялась, сбилась с шага и, наступив на край собственного бального платья, чуть было не упала, благо се кавалер вовремя сжал ей локоть.
Крепко держа Кирстен за руку, Майкл болтал без умолку. Он изо всех сил старался скрыть свое изумление и даже смущение. «Кто бы мог подумать, – думал он, – что в этой тонкой изящной ручке заключено столько силы; такая миниатюрная юная леди способна вызывать к жизни звуки большой эмоциональной силы». Его ошеломила виртуозность игры Кирстен. Каждая сыгранная ею нота врезалась в память, а нежная красота самой пианистки просто оглушила прославленного дирижера. Глядя в глаза Кирстен, Майкл словно погружался в воды фиолетово-голубого озера. И что делало красоту девушки еще более впечатляющей, что придавало ей непередаваемую драматичность, так это ее обезоруживающая простота, абсолютное отсутствие жеманности. Казалось, что она сама не отдает себе отчета, не сознает силу собственного очарования. Потрясенный таким мощным сочетанием красоты и таланта, Майкл испытывал благоговение и непонятное смятение.
Как только они стали подниматься на третий этаж, правое колено Майкла моментально одеревенело. Заметив внезапную перемену в походке своего спутника, Кирстен встревожилась и замедлила шаг.
– Со мной это постоянно случается, когда я устаю, – попытался успокоить ее Майкл. – Полиомиелит, – поспешно добавил он. – В пятнадцать лет я переболел полиомиелитом.
– Боже мой! – только и смогла вскрикнуть шокированная Кирстен.
– Возможно, это лучшее, что случилось в моей жизни.
– Что? – не поняла сбитая с толку Кирстен.
– Если бы не моя борьба с болезнью, я скорее всего стал бы брюзжащим, средней руки скрипачом или виолончелистом, и уж никак не дирижером. – Майкл прислонился к перилам и принялся массировать больную ногу. – Мой отец был музыковедом и виолончелистом, создавшим свой собственный струнный квартет: мать играла на альте, дядя на скрипке, а старший брат на виолончели. Естественно, все считали, что рано или поздно я образую с ними квинтет. Все, но не я. Я никак не мог решить, на чем мне играть. Откровенно говоря, я вообще не хотел играть, я хотел только дирижировать. Желание превратилось в навязчивую идею. Я постоянно где-то витал, дирижируя воображаемым оркестром, используя в качестве дирижерской палочки все, что попадалось под руку. Мне постоянно приходилось конфликтовать по этому поводу с отцом, но я был упрям и не отказывался от своей мечты. Потом я заболел, и казалось, мечте моей не суждено было сбыться. Предо мной возникла перспектива навсегда остаться парализованным, и единственно, чего хотел, – умереть. – При этом воспоминании Майкл горестно покачал головой. – Но однажды отец пришел в больничную палату, где я лежал, и вложил мне в руку настоящую дирижерскую палочку, сказав, что это палочка самого великого Тосканини. И я поверил отцу. С того дня я начал бороться за собственную жизнь.
– Это действительно была палочка Тосканини? – прошептала Кирстен с глазами, полными слез.
– Понятия не имею, никогда не пытался выяснить.
Кирстен глубоко вдохнула, задержала дыхание, а затем медленно, очень медленно выдохнула.
– Долгие годы никому не рассказывал эту историю, – признался Майкл, одаривая Кирстен искренней, но несколько озадаченной улыбкой. – Ну что, пойдем? – Он снова взял девушку под руку, и они продолжили восхождение по лестнице.
Бродя по третьему этажу, Кирстен казалась уже более раскрепощенной в роли официального гида, а Майкл представлялся более удобным и заинтересованным посетителем. Но то была только игра. Что-то произошло между ними. Столь же очевидное, сколь неуловимое. Воздух стал другим. Невидимый, но очень сильный магнетизм. Энергия поразительной силы, возникшая вокруг двух людей, отгородившая их от всего окружающего мира. И Майкл и Кирстен чувствовали это.
– А вы знаете, что…
– Это было…
Оба остановились на полуфразе и рассмеялись.
– Прежде дамы… – Майкл сопроводил свое предложение изящными поклоном.
– А вы знаете, что я была в «Карнеги-холл» на вашем первом концерте в Америке восемь лет назад?
В карих глазах Майкла вспыхнули озорные искорки.
– И после этого вы решили стать музыкантом?
Кирстен была слишком захвачена важностью момента, чтобы заметить в его словах поддразнивание.
– Не только. Я еще сама разучила Второй концерт для фортепьяно с оркестром Рахманинова.
– И какова же ваша интерпретация в сравнении с рубинштейновской?
– Мне моя нравится больше. – Кирстен даже и не думала лукавить.
– Это только ваше мнение?
Привыкшая вести шутливый разговор только с отцом или Эриком, Кирстен продолжала относиться к словам Майкла с полной серьезностью.
– И еще Натальи, моей преподавательницы. Натальи Федоренко. – Услышав фамилию, Майкл кивнул. – Вы ее знаете?
– Одно из моих главных огорчений то, что она оставила сцену прежде, чем я смог дирижировать ей.
Кирстен пристально посмотрела на своего собеседника.
– А не хотели бы вы дирижировать одной из ее учениц? – Задавая вопрос, она с ужасом поняла, что самым настоящим образом кокетничает с Майклом.
– После того что я услышал сегодня, в этом не может быть никаких сомнений.
Кирстен вся зарделась от охватившей ее радости.
– Значит, вы не считаете, что я трачу время понапрасну? – Вопрос, казалось, озадачил Майкла. – Вы ведь не думаете, что я буду играть лишь до того, как выйду замуж, после чего брошу свою музыку и займусь домашним хозяйством?
Майкл рассмеялся:
– Такое впечатление, что вам довелось поговорить с Клеменсом Тривсом.
– Вообще-то говорил в основном он.
– Кирстен, позвольте мне сказать кое-что о людях, подобных Клеменсу Тривсу. Ближе всего они подходят к творчеству, когда его продают или покупают. Они ничем не отличаются от биржевых маклеров или торговцев за исключением того, что их товар – таланты. Отсутствие способностей к творчеству делает этих дельцов от искусства завистливыми и изворотливыми. К сожалению, мы нуждаемся в них, что делает нас уязвимыми. Нам постоянно приходится защищать от таких тривсов свою мечту. А и мечта, и мечтатель, как вы, вероятно, знаете, вещи очень хрупкие.
Слушая Майкла, Кирстен почти со страхом ощущала схожесть их мировосприятия. Она словно видела себя со стороны. Родственные души, мечтатели с одинаковыми фантазиями. Единственное различие заключалось в том, что Майклу свои мечты уже удалось воплотить в жизнь.
– А теперь, боюсь, мне надо идти. – Даже не глядя на часы, Майкл знал, что опаздывает. – Через полчаса у меня репетиция.
Кирстен в панике схватила Майкла за рукав:
– Но я показала вам еще не весь дом.
– Но и то, что вы успели показать, мне понравилось, – заверил Майкл.
– Если вы сейчас уйдете, Эрик будет считать меня никудышным гидом.
– Не будет.
– Выпейте по крайней мере чаю или хересу, – настаивала расстроенная Кирстен.
– Кирстен, я не могу опаздывать.
– А Клодия обвинит меня в том, что я отвратительная хозяйка.
– А оркестранты обвинят меня в пренебрежительном к ним отношении.
Майкл ускользал от Кирстен, и она была не в силах удержать его.
– В следующее воскресенье я опять буду играть, – с надеждой почти прошептала Кирстен. – Оставить для вас то же кресло?
– А что, продается еще один замок? – Майкл увидел, что шутка его не понята, и мгновенно посерьезнел. – Как бы мне хотелось ответить «да», Кирстен, но я не могу. В воскресенье я улетаю в Вену.
– О!
Кирстен почувствовала необыкновенную тяжесть во всем теле, ноги отказывались ей повиноваться. Но ничего не поделаешь, оставалось только проводить Майкла вниз по лестнице. Когда они подошли к входной двери, Майкл взял ладони Кирстен:
– Берегите свои замечательные руки, Кирстен. Когда-нибудь они вознесут вас на вершину, поверьте моему слову.
Прощание Майкла заставило Кирстен почувствовать безнадежность. Неужели после того как она встретила родственную Душу, после того как почти подержала в руках свою собственную мечту, ей суждено остаться ни с чем? Звук закрывшейся двери заставил Кирстен вздрогнуть.
Ощущение было, словно ее пригласили на банкет, а потом сразу же после подачи салата попросили удалиться. Короткое время, проведенное с Майклом, оставило точно такое впечатление: вкус чего-то замечательного, без надежды на то, что за ним последует нечто более существенное. О будущей встрече, а тем более о прослушивании речь и не заводилась. Ничего, кроме туманного намека на возможность сыграть когда-нибудь вместе. Может быть, было бы даже лучше вообще с ним не встречаться, держаться подальше и хранить в памяти лишь иллюзию его образа? Вечную мучительную надежду, не способную на воплощение?
Кирстен обернулась и увидела стоявшую в фойе Клодию.
– С тобой все в порядке, дорогая? – озабоченно спросила Клодия, и Кирстен в ответ лишь кивнула. – Тогда пойдем, там еще масса гостей, горящих нетерпением пообщаться с тобой.
Обняв Кирстен, Клодия почувствовала растущую жалость к ней. Видя, как ее обожаемая девочка стоит, тоскливо уставившись на закрывшуюся только что дверь, она захотела встать на защиту любимого существа. Но тут же пришло и другое ощущение. Чувство собственности. Ревность. Порыв, долго сдерживаемый Клодией, мучительно забился внутри подобно змее, пытающейся освободиться из темной корзины, в которой ее держит заклинатель.
Клодия пригубила херес, а потом, постояв в некоторой нерешительности, быстро допила бокал и поставила его на поднос. Разлившееся по телу тепло заставило вновь свернуться змею кольцом и задремать в своей мрачной темнице. Выдавив из себя свою гостеприимную улыбку, Клодия, взяв Кирстен под руку, повела ее к гостям.
Кирстен просто ненавидела себя. Она постоянно только и делала, что думала о Майкле Истбоурне. И чем больше девушка пыталась бороться с этим наваждением, тем настойчивее в памяти всплывал образ обожаемого человека. Каждое утро Кирстен просыпалась с его именем на устах. Майкл мерещился ей в каждой комнате двух первых этажей, по которым они бродили в тот вечер. Вот здесь взгляды их встретились, здесь он прислонился к перилам лестницы, здесь подхватил ее под локоть… Во время занятий Кирстен чувствовала прикосновение его рук, вспоминала звук хлопнувшей за ним двери и звенящую боль одиночества, испытанную ею тогда. Ночью, закрывая глаза и пытаясь уснуть, она видела лицо Майкла, вдохновенное и прекрасное.
Нервы Кирстен, словно натянутые до предела струны, в любой момент были готовы лопнуть. И если бы не музыка, она сошла бы с ума. С отчаянием безнадежности девушка заставляла себя проводить почти все время за роялем. Теперь ее занятия продолжались не шесть, а восемь часов. Как однажды заметила Наталья, музыка – лучшее средство от всех напастей, надежный друг и союзник в любой беде. Сейчас Кирстен понимала это как никогда. Дни складывались в недели, а она, потеряв ощущение времени, играла, играла, играла. Играла, доводя себя до истощения и блаженной слабости, когда не можешь пошевелить и пальцем. Но и тогда ей не удавалось полностью забыться: Майкл жил с ней в музыке. Душевное состояние Кирстен придавало ее игре столько нежности и острой тоски, что у всех гостей, присутствующих на эффектных и всегда успешных воскресных концертах, на глаза постоянно наворачивались слезы.
