Текст книги "Бездна обещаний"
Автор книги: Номи Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)
15
Джеффри Пауэл Оливер чувствовал себя не в своей тарелке. Шестифутового великана победила малюсенькая фея, черноволосая, с васильковыми глазами, ангельски невинная. Подобного потрясения он не испытывал еще ни разу в жизни. Царивший в его душе чуть ли не с рождения трезвый расчет вдруг сменился полным хаосом и неразберихой. И все же попытки призвать себя к здравомыслию позволили Джеффри продержаться целый день, прежде чем он позвонил Кирстен и пригласил ее поужинать.
Кирстен собиралась на первое в своей жизни официальное свидание. Со стороны могло показаться неправдоподобным, но известная пианистка, искусству которой аплодировали многие концертные залы мира, женщина, в жизни которой уже была тайная, исполненная страсти связь, все же в душе оставалась наивной девочкой, той самой девочкой, которая много лет назад робко спрашивала учительницу музыки о любви. И потому, совсем как девочка-подросток, готовящаяся к первому свиданию, Кирстен нервничала и суетилась, без умолку болтала и не могла решить, что же ей надеть.
– А что ты вообще знаешь об этом человеке? – не удержалась от вопроса Жанна, наблюдавшая, как дочь поливает себя духами из пульверизатора.
– Сказать по правде – не очень-то много. – Кирстен поставила флакон на туалетный столик и принялась рассматривать себя в зеркальце пудреницы. – Тебе не кажется, что надо еще добавить теней?
– Идет на встречу с каким-то прощелыгой и еще думает, как накрасить веки!
– Ну что ты, мама! Доктор Оливер принадлежит к одному из лучших семейств Нью-Йорка, живет на Лонг-Айленде и руководит институтом медицинских исследований «Пауэл Оливер». Разве он похож на прощелыгу?
Жанна пожала плечами:
– Ты так говоришь, потому что это первое твое свидание.
– О, матери!
Кирстен точно изобразила, как Жанна округляет глаза. Если мать так реагирует на обычное свидание, то как бы она восприняла весть о том, что ее дражайшая доченька уже не девственница? При одной мысли об этом у Кирстен покраснели щеки и в душе зашевелился червячок вины. Тот самый, что заставлял ее думать, будто она предает Майкла, согласившись на свидание с Джеффри. Кирстен постаралась отбросить неприятные мысли, ведь ничто не может повлиять на ее отношение к любимому. То, что они чувствовали друг к другу, было чем-то совершенно особенным. Отдельной и самостоятельной частью жизни Кирстен. Тайной, которую она никому никогда не откроет. Кроме того, разве Майкл не был женат? У него жена и дети. Конечно же, Кирстен имеет полное право хотя бы на одно свидание. Кирстен ощутила почти воинственный настрой. И тем не менее, когда дверной звонок известил о начале свидания, девушкой снова овладели сомнения.
– Мы накрыли ваш столик, доктор Оливер.
Прихватив несколько меню и список напитков, метрдотель «Лютеции» повел Джеффри и Кирстен через зал ресторана, одинаково знаменитого великолепной кухней и публикой, в нем обедающей.
Кирстен страшно смутилась от суматохи, вызванной их появлением: не было ни одного столика, у которого бы Джеффри не остановил очередной знакомый. Каждый раз, представляя свою спутницу, Оливер делал это с гордым видом покупателя, заплатившего на аукционе самую высокую цену за свое приобретение.
– Вы положительно сияете, – заметил Джеффри, когда они с Кирстен наконец сели за стол. – Я вижу, вам нравится быть в центре внимания.
– А вам, кажется, к этому и не привыкать, – с удивительной легкостью парировала Кирстен.
Когда официант подошел принять заказ на напитки, то, вместо того чтобы заказать на обоих, как делал это обычно Майкл, Джеффри спросил Кирстен, что она будет пить. На минуту девушка растерялась.
– А вы что будете?
– Смешанный мартини.
– Тогда и я то же, – быстро решила Кирстен, не совсем, правда, понимая, что значит «смешанный».
– Два смешанных мартини, Антон, только вермута совсем чуть-чуть.
Кирстен пристально смотрела на Джеффри. В его устах мартини звучало как напиток, заказать который можно, лишь зная секретный код. Ей не терпелось попробовать, что же это такое. Но первый же глоток загадочного коктейля разочаровал. Напиток напоминал жидкость для снятия лака. Кроме того, он с такой силой обжег все внутри, что Кирстен поперхнулась и на глазах у нее выступили слезы.
– Может быть, вы предпочтете что-нибудь менее крепкое? – Джеффри с ласковой улыбкой наблюдал за Кирстен. – Херес или «Дюбоне»?
– Нет, спасибо, – поблагодарила Кирстен. – Не так уж и плохо, просто надо привыкнуть.
– Тут действительно надо привыкнуть к вкусу.
– Как привыкаешь к спарже.
– Или икре.
Кирстен посмотрела в свой бокал.
– Не думаю, чтобы я когда-нибудь полюбила мартини так же, как… – Она застенчиво смутилась.
– Икру?
Кирстен усмехнулась и покачала головой:
– Спаржу.
Наблюдая, как Кирстен делает очередной глоток, Джеффри обнаружил, что безнадежно пленен ее руками. До чего же они были прекрасны! Маленькие и изящные, но в то же время сильные, живые и властные. До чего же он завидует божественному дару этих ручек! Джеффри печально посмотрел на собственные руки – они принадлежали администратору, а не хирургу, быть которым Джеффри всегда хотел.
– О чем вы задумались?
Почувствовав холодное прикосновение к правой ладони, Джеффри вздрогнул.
– Я спрашиваю, – хихикнула Кирстен. Ее бокал был уже пуст, – о чем вы задумались?
– О том, до чего же вы прекрасны.
– Неправда.
– Вас не проведешь. – Джеффри подбросил монетку и увидел, что выпала решка. – На самом деле я думал о том, что нам стоило бы заказать ужин, прежде чем вы попросите повторить.
– Отлично, – заверила она. – Думаю, что уже созрела для…
– Спаржи?
– Угу. Икры.
За ужином Кирстен пришла к выводу, что самым интригующим в Джеффри Пауэл Оливере было его жадное любопытство ко всему, что касалось самой Кирстен. Не успевала она ответить на один вопрос, как Джеффри тут же задавал новый. За разговорами Кирстен едва притронулась к поданным ей блюдам, лишь время от времени делая глоток вина. Очень скоро у нее слегка закружилась голова, но Кирстен не могла понять, от вина или же от присутствия собеседника. А впрочем, не важно, главное, что она чувствует великолепное возбуждение и полную раскованность. Облокотившись локтями на стол, Кирстен положила подбородок на сложенные чашей ладони и затуманенным взором наблюдала за Джеффри, заканчивающим расправу с последней из заказанных им устриц в белом вине.
– А вы уверены, что не являетесь на самом деле репортером, собирающимся стать знаменитостью, продав в какой-нибудь журнал все, что я здесь вам наболтала?
– Черт побери, вы меня раскусили. – Джеффри притворно ахнул и прижал руку к нагрудному карману. – Собственно говоря, у меня здесь спрятан самый миниатюрный в мире диктофон.
– Так я и думала. В таком случае теперь ваша очередь рассказывать о себе. Если вы – Джеффри Пауэл Оливер Второй, то где-то должен же быть Джеффри Пауэл Оливер Первый.
Джеффри печально улыбнулся:
– Был. У меня нет родителей. Семь лет назад они погибли при кораблекрушении.
– О, Джеффри, простите. Я не хотела…
– Не глупите. Откуда вам было знать? Ну так вот. Я хотел стать хирургом, а отец всегда хотел, чтобы я был Оливером. По его мнению, вершиной служению миру для всех мужчин рода Оливеров была благотворительность – подаяние, фонды, попечительные общества и прочее. Все, разумеется, в высшей степени благородно. Правда, отца при этом абсолютно не волновало, что основатель блестящей династии Оливеров был всего лишь торговцем шерстью, отсидевшим в свое время в тюрьме за конокрадство. – Кирстен зажала руками рот, чтобы не рассмеяться. Но Джеффри и сам улыбнулся своему рассказу. – Мамаша была немногим лучше. Она была уверена, что главная обязанность всех истинных джентльменов Лонг-Айленда следовать лозунгу «Женись на деньгах и при этом сохрани собственные капиталы». Думаю, что я разочаровал их обоих, – Голос Джеффри вновь стал серьезным. – Видите ли, я всегда считал себя чем-то особенным. Мне хотелось быть чем-то большим, чем истинный джентльмен из Лонг-Айленда, я мечтал о роли спасителя. И тогда я стал кардиологом в созданном мною же институте медицинских исследований.
Но увы, моей мечте так и не суждено было сбыться. Изначально институт должен был возглавить мой старший брат Чарльз. Но за пять месяцев до официального открытия, шесть лет назад, у брата случился инсульт. – Голос Джеффри внезапно задрожал. – Чарльз лишился речи, вся правая часть тела полностью парализована. Когда это случилось, брату было тридцать семь, ровно на год больше, чем мне сейчас. – Оливер поставил чашку на стол, и Кирстен заметила, что руки его дрожат. – Так что теперь вместо скальпеля или стетоскопа я орудую ручкой, и, похоже, еще не скоро мне удастся расстаться с ней. Мы уже приступили ко второй программе расширения нашего института.
Но вот о чем Джеффри не сказал Кирстен, так это о том, что, несмотря на все свои лучшие намерения, он все же стал достойным сыном своего отца. Будучи последние шесть лет номинальным главой семейства Оливеров, Джеффри представлял собой великолепный пример того, как должен вести себя глава старой богатой династии. Он выполнял все положенные по статусу дела, дружил со всеми нужными людьми и, как правоверный республиканец, соответственно голосовал. Единственная область, в которой Джеффри продолжал оказывать сопротивление, была женитьба. В то время как несчастный Чарльз женился ровно за семь лет до случившегося с ним инсульта, младший брат оставался в блаженной холостяцкой свободе. Вольным выбирать и отвергать. Джеффри мечтал о единственной, особенной, ни на кого не похожей женщине. Она должна возбуждать, изумлять и забавлять. От своей жены он ожидал куда больше, чем просто богатая родословная.
Была уже половина второго, когда Кирстен на цыпочках пробралась в свою комнату. Слава Богу, родители не проснулись. От нее так пахло перегаром, что они вряд ли пришли бы в восторг. Девушка зевнула и потерла глаза руками. Раздевшись лишь наполовину, она с наслаждением рухнула на постель.
Засыпая, Кирстен затрепетала, вспомнив, как Джеффри, проводив ее до дверей, пожелал спокойной ночи и поцеловал каждый пальчик ее миниатюрных ручек. Но ей стало стыдно от ощущений, разбуженных в ней Джеффри. Она подумала о Майкле, и глаза ее наполнились слезами. Кирстен чувствовала себя предательницей.
Джеффри Пауэл Оливер произвел неизгладимое впечатление на Кирстен, почти такое же, как раньше Майкл. Он очаровал девушку: отпрыск знатной и богатой семьи, гуманный, надменный, гордый, страстный и волевой – и все это в одном человеке. От того, как он смотрел на нее, у Кирстен кружилась голова, в ней снова просыпалась женщина. Прекрасная и желанная.
Кирстен не помнила, как заснула, но проснулась в четыре часа утра от оргазма, вызванного во сне ласками Джеффри. Сладостная истома разлилась по всему ее телу. Но прошло несколько минут, и Кирстен, окончательно проснувшись, вспомнила Майкла; она вспыхнула и, уткнувшись в подушку, зарыдала.
После первого ужина в «Лютеции» Кирстен и Джеффри стали встречаться два, иногда три раза в неделю. На дворе стояло лето, и Кирстен практически была свободна от выступлений, и потому Джеффри с изумительной легкостью вошел в ее жизнь. Оливер олицетворял собой ранее непозволительное – развлечение. И ей приходилось прилагать немало усилий для того, чтобы новый знакомый так и оставался развлечением. Не больше. Он не должен был представлять угрозу зыбкому равновесию внутри Кирстен. Ничто не должно было подрывать ее горячей преданности музыке. Но, несмотря на все старания, смятение Кирстен не осталось незаметным.
– С каких это пор мы стали отпускать педаль посреди фразы? – строго вопрошала Наталья. – Еще раз, пожалуйста, с самого начала. И постарайся сосредоточиться на музыке, а не на человеке, которого ты постоянно видишь перед собой.
– Ну и дура же я – всегда почему-то считала, что Бетховен написал этот концерт в си-бемоле.
– Анимант, Киришка. – Длинный указательный палец с ярко-красным лаком на ногте раздраженно стучал по потному листу. – Это значит живее, забыла? Думаю, сегодня ночью ты едва ли спала больше пяти часов. Поздравляю тебя, Киришка, ты сфальшивила восемь раз подряд. А его не было в городе всего лишь два дня. И что с тобой только будет в сентябре?
Так все и шло. Вверх-вниз, совсем как на самодельных качелях из бревна и доски, на одном конце которой сидел Джеффри, на другом – Наталья, а Кирстен, стоя посредине, изо всех сил пыталась удержать шаткое равновесие. С Джеффри у Кирстен появилось то, чего никогда не было с Майклом, – роскошная возможность проводить с мужчиной часы, совершенно не беспокоясь о времени, его можно было не считать.
Джеффри был прежде всего галантным ухажером. И Кирстен без зазрения совести позволяла ему баловать себя. Он присылал корзины живых цветов, никогда не повторяя композицию букета. Он дарил подарки: перламутровую пудреницу, ридикюль, расшитый драгоценными камнями, резные гребни из слоновой кости, именное пресс-папье от «Тиффани», антикварную серебряную брошь с аметистом – и так без конца. Джеффри постоянно посылал изумительные открытки с единственной целью – напомнить Кирстен о своей любви. Но самое главное – с Джеффри она чувствовала необыкновенную легкость и защищенность от всего плохого.
И все-таки Джеффри создавал для нее проблемы. Теперь она была женщиной, в жизни которой существовало двое мужчин, причем совершенно разных. И Кирстен никак не могла примирить их в своей душе. Она по-прежнему не хотела, чтобы Джеффри повлиял на ее отношения с Майклом. Каждый День Кирстен начинала в страхе, что сегодня придется выбирать между Майклом и Джеффри; дошло до того, что, просыпаясь утром, она первым делом принималась за очередное сопоставление.
Впервые за свою короткую карьеру Кирстен ждала сентябрь в дурных предчувствиях и страхе. Приближалось время, когда следовало отложить личную жизнь, закрыть дверь перед соблазнами внешнего мира и опять полностью посвятить все свои силы музыке. Но Кирстен уже знала, что Джеффри для нее теперь стал не просто развлечением. И еще она знала, что никогда не будет сдерживаться с ним, как сдерживалась с Майклом. Джеффри был свободен и мог отдать Кирстен больше, чем Майкл, – всего себя. От всех этих мыслей Кирстен становилось не по себе.
Новый сезон Кирстен открывала в Питсбурге. В последний вечер перед отъездом она, попрощавшись с Джеффри, рано легла в постель. Телефонный звонок разбудил ее в два часа ночи.
– Кирстен, это Майкл.
Трубка выскользнула из руки Кирстен и, ударившись о столик, с глухим стуком упала на ковер. Кирстен ощупью отыскала ее в темноте и прижала к уху.
– Прости, – заикаясь, пролепетала она, – я уронила трубку.
Майкл тихо засмеялся.
– У меня так зазвенело в левом ухе, что нетрудно было догадаться. Прости, что разбудил, я порой совершенно забываю о разнице во времени. – Майкл снизил голос так, что Кирстен с трудом разбирала слова. – Я звоню из дома, и потому буду краток. Глен Гоулд только что отказался от выступления с Берлинской филармонией девятого октября. Я в этот день дирижирую там же, и мне нужна замена. Как только я узнал, какой концерт должен был исполнять Гоулд, мне все стало ясно – кроме тебя, кандидатов быть не может.
– Второй Рахманинова? – затаив дыхание, рискнула догадаться Кирстен.
– Второй Рахманинова.
Сердце Кирстен чуть не выскочило из груди.
– Проверь свой календарь и тут же перезвони мне. Запомни – мне лично.
Как ни была ошарашена Кирстен, от нее не ускользнула тревога в голосе Майкла, очевидно, он очень нервничал из-за Роксаны. Но сейчас важно не это, а концерт с Майклом Истбоурном.
Рахманинов. «О Боже! – принялась молиться Кирстен. – Сделай так, чтобы я была свободна на тот вечер! Молю Тебя, пожалуйста, сделай так, ну, пожалуйста…»
Она снова легла и уставилась в темноту. Ей виделось, как они с Майклом исполняют этот великолепный концерт, словно наяву проходили перед ней мельчайшие детали этого чудесного действа. Завтрашний концерт в Питсбурге совершенно вылетел из головы. Кирстен позабыла даже о Джеффри. Сейчас она могла думать только о Берлине. И Майкле. Майкле, которого она не видела вот уже семь долгих месяцев. Майкле, который будет ждать Кирстен там, ждать, чтобы исполнить наконец данное ими когда-то друг другу обещание.
16
– Никогда не думал, что до такой степени возненавижу аэропорты, – проворчал Джеффри.
Сидя рука об руку на заднем сиденье черного «линкольна», они с Кирстен направлялись в аэропорт «Айделвайлд».
– Все эти приезды-отъезды, как ты их выносишь? Они же портят здоровье и к тому же не позволяют поддерживать нормальных отношений.
Борясь с собственными противоречивыми чувствами, Кирстен постаралась придать своему тону непринужденность:
– А кто сказал, что отношения с музыкантом могут быть нормальными?
Джеффри в ответ вновь что-то заворчал. Кирстен придвинулась к нему ближе и положила руку на плечо. В ответ он нежно поцеловал ее в лоб.
– Я буду по тебе скучать, Кирстен.
– Я тоже буду скучать. Но рассмотрим вопрос с положительной стороны – ведь это всего на пять дней.
– Всего, – простонал Джеффри. – «Всего» говорят только бродяги.
– Да, но настоящие бродяги порой вообще не возвращаются.
Кирстен почувствовала, как напрягся Оливер.
– Кирстен, прошу тебя, не шути так. – Джеффри повернул Кирстен к себе и горячо поцеловал. – Даже не шути. Обещай, что не будешь.
– Обещаю.
Он снова поцеловал ее, но на этот раз мягче. Словно пытаясь заставить Кирстен сдержать данное обещание, Джеффри всунул ей в руку небольшую замшевую коробочку и попросил открыть ее только в самолете. Выйдя из машины, Кирстен в последний раз поцеловала его и поспешила прочь, прежде чем Джеффри смог заметить выступившие на глазах слезы. Когда же, перед самым взлетом, Кирстен наконец открыла подарок, новые слезы мгновенно навернулись на глаза. В коробочке лежала золотая булавка в форме незабудки, в ее лепестки были вставлены сапфиры, а в сердцевине сверкал маленький круглый бриллиант.
Весь перелет над Атлантическим океаном Кирстен то проваливалась в тревожный, беспокойный сон, то просыпалась, совершенно не чувствуя отдыха. Сны ее были отрывочны и хаотичны: ослепительные фотовспышки, звук аплодисментов; огромные газетные заголовки; фотографии на полстраницы; качели в форме треугольника, раскачивающиеся вверх-вниз; слезы, превращающиеся в бриллианты, а потом опять в слезы; ее собственное имя, написанное фиолетовыми чернилами, но почему-то наоборот.
Почувствовав, что задыхается, Кирстен окончательно проснулась. Пульс учащенно бился, над верхней губой выступил пот. Она вызвала стюардессу и попросила стакан воды. Затем тревожно посмотрела на часы. Еще три часа, и они приземлятся в Берлине. В висках опять застучало, но на этот раз ничего нельзя было поделать.
Майкл заказал им места в отеле «Кемпински», но, разумеется, номера были на разных этажах. Задержавшись в гостинице только затем, чтобы принять душ и переодеться, Кирстен поймала такси и помчалась в филармонию, прибыв туда ровно за час до начала репетиции. Она совершенно запыхалась, пока наконец отыскала в бесчисленных коридорах артистическую уборную Майкла. В их распоряжении оставалось всего лишь пятьдесят три минуты, но, уловив краем глаза блеск сапфирового лепестка булавки-незабудки, которую Кирстен успела прикрепить к лацкану жакета, она смутилась. Но все же преодолев нерешительность, Кирстен постучалась в дверь.
И после того как Майкл заключил ее в объятия, Кирстен продолжала дрожать. Впервые она видела Истбоурна после встречи с Джеффри, и она опять почувствовала замешательство. Границы двух мужчин теперь для нее размылись, образы переплелись, и Джеффри как бы тоже участвовал в их объятии. Кирстен ощутила жуткую неловкость.
– Кирстен! – Майкл радостно рассматривал возлюбленную.
Кирстен улыбнулась, пытаясь скрыть противоречивость собственных чувств.
Последним Кирстен целовал Джеффри, но Майкл теперь стирал следы его поцелуев своими губами. Кирстен почувствовала, как в ней начинает разгораться так хорошо знакомое возбуждение, и образ Джеффри постепенно стушевывался. Бесчисленные нежные поцелуи Майкла растопили остатки сопротивления и рассеяли все ее сомнения.
Его ласки распаляли желание, будили страсть. Семь месяцев разлуки пробудили неутолимый голод. Пытаясь ослабить желание плоти, они беспрерывно целовали друг друга, но это не помогало. Скорее наоборот – еще больше разжигало страсть.
– Сегодня вечером, – прошептал Майкл. Вожделение полностью захлестнуло его. – Сегодня мы проведем вместе всю ночь.
Кирстен еще глубже запустила руки в волосы Майкла и крепко прижалась к нему бедрами. Сегодня вечером. Вся ночь. Какая сладкая и чудесная мысль! Восхитительно желанное обещание. Впервые они проведут вместе всю ночь. Наконец. У них будет время долго-долго наслаждаться любовью. Время, которое позволит утром проснуться в объятиях друг друга и снова заняться любовью. В кои-то веки время будет на их стороне.
Майкл беспокойно взглянул на дверь, понимая, что в любую минуту в нее могут постучаться, и подвел Кирстен к старенькой плюшевой кушетке напротив гримерского стола. Опустившись на нее, Кирстен спросила Майкла, как же ему наконец удалось устроить их совместное выступление. Выражение лица Майкла мгновенно изменилось.
– Я просто поставил Роксану перед свершившимся фактом.
Его отрывистый ответ был куда более краток, чем объяснения между ним и Роксаной. Майкл до сих пор никак не мог понять, почему Роксана так решительно настроена против его выступлений с Кирстен. Майкл многие месяцы пытался убедить Роксану в абсурдности положения, когда он остается единственным дирижером в мире, за исключением Эдуарда ван Бейнума, не выступавшим с Кирстен. Когда же он объявил о своем первом в жизни самостоятельно принятом деловом решении, Майкл прочел в глазах жены такой беспредельный ужас, что невольно содрогнулся. Роксана восприняла заявление Майкла так, словно он сообщил о решении оставить ее. Столь неожиданная реакция подействовала на Майкла как удар бича.
– Герр Истбоурн, – раздался за дверью голос концертмейстера.
Кирстен и Майкл отпрянули друг от друга, словно пара спугнутых оленей. Торопливо оправив одежду, они, спокойные и собранные, пошли вслед за распорядителем на сцену. Но стоило Кирстен сесть за рояль, как самообладание оставило ее. Она вдруг напрочь забыла всего Рахманинова.
– Вы готовы? – обратился к ней с подиума Майкл.
Кирстен кивнула, взмахом руки попытавшись развеять сомнения Истбоурна.
– Кирстен, вы уверены?
В этот момент Кирстен ни в чем не была уверена, но поспешила заверить Майкла в своей полной готовности. Истбоурн дал ей еще минуту, чтобы окончательно собраться, и начал репетицию. К великому своему облегчению, Кирстен очень скоро поняла, что ничего не забыла и помнит концерт до последней ноты. Репетиция прошла исключительно ровно и гладко, Но вечером, когда Кирстен ожидала за кулисами своего выхода, паника овладела ею с новой силой. Она попыталась убедить себя, что это вполне естественное волнение перед выступлением и не более того. Ведь ей впервые дирижирует Майкл. Необходимо просто сосредоточиться, и все будет прекрасно.
Когда Кирстен вступила на сцену, никто в зале не заметил ее смятения. Даже Майкл. Он видел то же, что и все, – поразительно красивую молодую женщину в пышном наряде цвета лаванды, улыбка которой затмевала даже сверкавшие на ней бриллиантовые украшения. От одного присутствия этой блестящей женщины все вокруг меркло, становясь совершенно незначительным. Кирстен села за рояль и поверх инструмента взглянула на дирижера. Несмотря на то что она многие годы представляла в своем воображении этот момент, сейчас Кирстен испытала что-то вроде шока – вот он, долгожданный миг, за дирижерским пультом действительно стоял боготворимый Майкл и смотрел на нее. Глаза его словно посылали Кирстен страстный поцелуй и безмолвный призыв почувствовать всю исключительность сегодняшнего вечера.
Изящным движением кисти Майкл поднял дирижерскую палочку. Начальные аккорды играла только Кирстен. Затем вступили струнные инструменты. Все растворилось в прекрасном сне. Несмотря на свои страхи, Кирстен никогда еще не играла с таким чувством, так выразительно и живо, с такой лирической ясностью. Может быть, Майкл и дирижировал всем оркестром, но для Кирстен он дирижировал только ей. Время от времени они встречались взглядами, и от этого их музыка становилась еще одухотвореннее.
Играя третью, финальную, часть произведения, Кирстен почувствовала неведомые ей до сих пор ощущения. В ее игре зазвучал сладко-горький призыв собственной души к душе Майкла, молящий остаться в этом состоянии вечно. Но Кирстен слишком хорошо понимала, что об этом можно только мечтать – с последними звуками сказочное блаженство кончится. И в каждом минорном аккорде звучали струны рыдающего сердца Кирстен. Заканчивая финал, эту высшую точку трагедии, Кирстен уже не видела клавиш из-за наполнивших глаза слез. Она безвольно опустила руки, и оркестр без нее доиграл четырехнотный финал. Все кончилось.
Кирстен и Майкл вместе вышли на поклон, руки их крепко сплелись в восторге тайного торжества. Свершилось. Они наконец выступили вместе. Свидетелями их удивительного волшебства стали тысячи слушателей, пришедших в зал, а благодаря записи концерта, сделанной «Дойче Граммофон», к ним присоединятся еще миллионы поклонников классической музыки во всем мире. Запись навеки сохранит память о чуде, происшедшем в тот вечер. Кирстен словно парила над землей.
Расставаясь с ней у двери артистической уборной, Майкл шепнул на прощание:
– Не забудь, эта ночь – наша.
Но прежде им предстоял званый вечер в американском посольстве, куда оба музыканта были приглашены.
Зал приемов, сиявший в свете многочисленных хрустальных канделябров, был наполнен сотнями мужчин и женщин в вечерних нарядах. Служанки в черной униформе и белых передниках сновали среди гостей, разнося на серебряных подносах канапе и икру, слуги предлагали местные вина и импортное шампанское. В углу зала расположился струпный квартет, исполнявший избранные произведения Иоганна Штрауса. Майкл взял с подноса у проходившего мимо официанта два бокала шампанского и протянул один Кирстен.
– За нас. – Истбоурн мелодично чокнулся с возлюбленной. – Может быть, сегодняшний вечер – только начало.
– За нас. – Кирстен подняла хрустальный бокал и одним глотком наполовину осушила его.
Они были в центре внимания присутствующих, и сыпавшиеся со всех сторон комплименты согревали Кирстен не хуже шампанского, но все же ее волновал один-единственный вопрос: когда наконец можно будет незаметно улизнуть с приема, не нарушив при этом приличий? Кирстен посмотрела на Майкла, беседовавшего в этот момент с послом и его женой. Почувствовав на себе ее взгляд, Майкл обернулся, и глаза их встретились. Майкл почти тут же извинился перед собеседниками и направился в ее сторону. Взяв Кирстен за локоть, он повел ее из гостиной в смежную с ней столовую, где народа было поменьше. Кирстен испытывала истинное блаженство, опять находясь рядом с ним, но сердце девушки тут же куда-то провалилось, когда она увидела выражение лица Майкла, глядевшего на что-то через ее левое плечо. Лицо Истбоурна застыло, словно окаменело. Кирстен оглянулась и проследила за взглядом своего спутника. К ним неторопливо приближалась женщина в красновато-коричневом вечернем платье, чудесно облегавшем великолепную фигуру. Коротко подстриженные густые каштановые волосы кружевом обрамляли поразительно чувственное лицо. Уши и шею украшали ослепительно сверкавшие бриллианты и топазы, эффектно подчеркивавшие полупрозрачность удивительно нежной кожи. Когда же женщина подошла ближе, Кирстен увидела, что у нее ясные темно-зеленые глаза.
– Нет, дорогой, это не привидение. – При виде мужа очаровательные глаза Роксаны Истбоурн подернулись пеленой слез. – Знаю, что с моей стороны это просто свинство, но мне хотелось тебя удивить.
Кирстен почувствовала, как она становится все меньше и меньше. Реальная Роксана Истбоурн олицетворяла для нее предупреждение каждому – кто осмелится угрожать ей и ее близким, рискует сгореть заживо.
– Позвольте поздравить вас с сегодняшним выступлением, мисс Харальд. – Голос Роксаны Истбоурн звучал глуховато. – Вы были великолепны. Мой муж был абсолютно прав в отношении вас. – Обернувшись к Майклу, Роксана улыбнулась ему: – Я приехала бы раньше, дорогой, но после концерта мне пришлось заехать к тебе в номер, чтобы переодеться. Не пойму, почему ты остановился в «Кемпински», если обычно предпочитаешь «Савой»?
Кирстен не смела взглянуть Майклу в глаза. И поэтому принялась механически, не чувствуя вкуса, допивать остатки шампанского в своем бокале. Когда ей в какой-то степени наконец удалось совладать с собой, Кирстен подняла глаза и одарила Роксану тем, что она надеялась выдать за открытую дружелюбную улыбку.
Роксана же была на грани срыва. Ей стоило огромных трудов сохранить самообладание и не плеснуть фужер красного вина, который она держала в руке, на светлое платье Кирстен. Пока все трое мужественно пытались придать разговору мирный, непринужденный характер. Все, что хотелось сделать Роксане, так это увести Майкла от одаренной славой мисс Харальд и заняться с ним любовью, только для того, чтобы доказать, что между Майклом и красавицей пианисткой не существует никакой связи, кроме их музыки.
– Простите, я отойду что-нибудь перекусить. С самого утра ничего не ела. – Кирстен не в силах была больше сохранять маску непринужденности. Кожа ее пылала, а внутри было холодно, словно па дне глубокого колодца. Кирстен только что до конца осознала, что их первая ночь с Майклом не состоится. И времени вообще не будет. От этих мыслей Кирстен испытывала физическую боль, безнадежность и вину. Теперь Роксана Истбоурн материализовалась. Стала реальностью. Руки Кирстен невольно прижались к животу. Ей совершенно не хотелось есть, ей хотелось как можно скорее закрыться в ближайшем туалете.
Глядя вслед удалявшейся Кирстен, Майкл наконец по-настоящему понял, что значит быть раздвоенным, во рту стоял горький привкус предательства. Он предал свою жену и огорчил свою любовницу. Майкл чувствовал себя в ловушке. Все трое они были в ловушке. Он должен был это предусмотреть.
Выйдя из туалетной комнаты на втором этаже, Кирстен увидела поджидавшего ее Майкла. Не говоря ни слова, он затолкнул ее обратно в туалет и закрыл дверь на замок. Притянув к себе Кирстен, Майкл прижал ее голову к своей груди и крепко обнял девушку.
– Кирстен, прости, – прошептал Майкл, уткнувшись в ее волосы. – Я никак не мог предположить, что она появится здесь сегодня, мне это и в голову не приходило. Я так мечтал провести эту ночь с тобой…
