Текст книги "Бездна обещаний"

Автор книги: Номи Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

37

Кирстен вернулась из Афин полной впечатлений и умиротворенной; такое состояние человеку дает только общение в кругу любимой семьи. Сначала Кирстен намеревалась провести у Полисисов всего неделю, но грекам не составило труда уговорить ее растянуть удовольствие на две семидневки. Правда, чем дольше Кирстен оставалась в Афинах, тем труднее ей было оттуда уезжать. И она уехала лишь тогда, когда Маркос твердо пообещал приехать к ней в Тавиру в следующем июле, после чего Кирстен, возможно, покинет Португалию насовсем.

На следующий день после своего возвращения Кирстен проспала допоздна, затем она заставила себя встать и отправиться на рынок за продуктами. Исполнив эту обязанность, Кирстен вдруг почувствовала непреодолимую лень что-либо готовить и решила пообедать где-нибудь в городе, в таверне. Она принялась бесцельно бродить по улицам, пытаясь представить, что бы ей хотелось съесть, но никакие яства не соблазняли ее. В итоге Кирстен остановилась всего лишь поглазеть на суетливую толпу в порту, и тут внезапно ею овладело беспокойство. Кирстен вдруг заторопилась, но ее спешка была вызвана вовсе не враз проснувшимся аппетитом, а навалившейся тоской по Эндрю.

То, что чудесным образом притуплялось расстоянием, здесь моментально обострилось и усилилось. Вдруг все вокруг наполнилось воспоминанием об Эндрю: виды, звуки, запахи города, который пусть и на время, но стал их домом, – все напоминало о возлюбленном. Интересно, вернулся ли Эндрю из Гибралтара или же на этот раз он нарушил свое обещание и не вернется уже никогда? Стоило Кирстен задать себе этот вопрос, как ею овладела так хорошо знакомая паника.

Еле сдерживаясь, чтобы не пуститься опрометью к пристани, посмотреть, нет ли там яхты Битона, Кирстен заставила себя идти шагом. И прежде чем она решила, куда же ей пойти в первую очередь, Кирстен обнаружила себя стоящей перед «Жилао» – первым рестораном, где они ужинали вместе с Эндрю.

Вдыхая воздух, наполненный смешанным запахом морской соли и кулинарных специй, Кирстен нетерпеливо ждала служащего, который провел бы ее к свободному столику. Теперь Кирстен была настолько голодна, что реально ощущала во рту вкус запеченных устриц и приятную влагу хорошо охлажденной «Сангрии», текущей по пересохшему горлу. От голода под ложечкой стало посасывать, и Кирстен, решив не дожидаться нерасторопного метрдотеля, начала подниматься по ступенькам террасы в надежде самой найти свободный столик. И тут Кирстен похолодела. Ее огромные глаза недоверчиво расширились, увидев до боли знакомое лицо. А напротив этого лица, спиной к Кирстен, сидела женщина с пепельно-серыми густыми волосами, сплетенными в длинную тяжелую косу.

Сердце Кирстен подпрыгнуло и замерло. Она заставила себя не закричать и с ужасом обнаружила, что мертвой хваткой вцепилась в рукав появившегося наконец откуда-то из воздуха метрдотеля, исполненного готовности провести Кирстен к незанятому столику. Выпалив ему в лицо что-то очень невнятное, Кирстен развернулась и бросилась сломя голову бегом по улице.

Кирстен привалилась спиной к стене какого-то здания и попыталась отдышаться. Ее предали, ее жестоко предали. До чего же это горько! И в то же время Кирстен понимала, что не имеет никакого права на обвинения в измене. С самого начала они с Эндрю договорились, что ни один из них не будет предъявлять претензии ни по какому поводу. Они ничего друг другу не должны и не обязаны ни объясняться, ни извиняться. «Так отчего же, – спрашивала себя Кирстен, – если я и в самом деле в это верю, увидев Эндрю в компании другой женщины, я вдруг готова сойти с ума?»

В тот вечер Кирстен легла спать рано. И не потому, что сильно устала, а лишь только для того, чтобы избавиться от кошмарных мыслей. Три часа проворочавшись на постели с боку на бок в безуспешных попытках уснуть, Кирстен в конце концов встала с кровати и вышла на кухню. От бессонницы у нее было единственное средство – чашка горячего шоколада.

А то, что на дворе стоял июль, не имело никакого значения. В сладости этого пенного напитка было что-то успокаивающее, что-то особенно уютное и утешительное. Шоколад напоминал Кирстен не только собственное детство, но и ее детей. Горячий шоколад был излюбленным напитком в семье Оливеров, точно так же как и у Харальдов. Мередит всегда добавляла к шоколаду зефир, а Джефф неизменно требовал к своему вишни с ликером. Почему вишни? Наверное, потому что зефир таял в шоколаде, а вишни – нет. Ягоды всегда дожидались мальчика на дне чашки, и радость Джеффа была такой же, какую испытывает ребенок, найдя пластмассовую игрушечку в коробке печенья с сюрпризом.

Но в эту ночь и горячий шоколад не помогал. В эту ночь воспоминания были слишком остры и мучительны. Кирстен закрыла глаза и увидела перед собой лицо своей девятилетней дочери. И теперь, спустя многие годы, Кирстен не могла поверить в то, что никогда не увидит своего старшего ребенка. Со смертью Мередит в душе Кирстен образовалась черная дыра, которая никогда не закрывалась и не закроется. Холодное, бесплодное пустое место, ничем не заполняемое.

Кирстен открыла глаза: перед ней стоял Джефф. Ее сын, ее любимый сын.

– О, Джефф, дорогой мой! – вскрикнула Кирстен вслух. – Думаешь ли ты обо мне? Помнишь ли ты меня?

Кирстен почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и зло заморгала, прогоняя их прочь. Вылив оставшиеся полчашки шоколада в стоявшее рядом с раковиной ведро, Кирстен побрела в гостиную.

– Не думай! – приказала она себе, усаживаясь в темноте за пианино. – Не думай, не думай, не думай!

Кирстен неустанно повторяла свою команду, машинально привычными движениями разминая руки. Она твердила ее, быстро и резко поднимая и опуская в такт руки.

Кирстен нужен был свежий образ, чтобы сосредоточить на нем свое внимание, и образ этот немедленно предстал перед нею: Джефф, сидящий за «Стейнвеем» в их музыкальной зале, еще до того, как Джеффри приказал вышвырнуть инструмент из дома. Кирстен видела себя сидящей с сыном, показывая ему… Нет. Кирстен остановила возникшую картину, словно нажала на кнопку «стоп» на видеокамере, и начала сначала.

Кирстен и Джефф на сцене «Карнеги-холл» за стоящими друг против друга роялями. Сердце Кирстен учащенно забилось, на верхней губе от волнения выступили капельки пота. Произведение, которое они исполняют, – концерт, написанный специально для двух роялей. Кирстен поискала в памяти, какое это могло бы быть произведение, и остановилась на Концерте ля-бемоль мажор для фортепьяно с оркестром Мендельсона. В этот вечер они выступают с оркестром Нью-йоркской филармонии. Дирижер – Майкл Истбоурн. У Кирстен от возбуждения по спине побежали мурашки. На Кирстен сиреневое платье и бриллианты, Джефф в черном фраке, по вместо традиционного белого галстука-бабочки его бабочка тоже сиреневая: мир должен знать, что между матерью и сыном существует нерасторжимая связь. Счастливо улыбаясь своей мысли, Кирстен опустила руки и заиграла.

Она посмотрела на Джеффа, на мгновение их взгляды встретились: Кирстен улыбнулась сыну, Джефф подмигнул в ответ и ниже склонил голову над клавиатурой. Кирстен вдруг почувствовала жжение в веках. Она взглянула на подиум, тревожно ожидая, что Майкл подскажет ей. Мускулы рук стали твердеть, Кирстен почувствовала боль от кончиков пальцев до самых плеч. Она попыталась вновь расслабиться – и не смогла.

Через два часа она сдалась и снова легла в постель. Весь остаток ночи Кирстен пролежала не сомкнув глаз, страдая от ломоты в несчастных своих руках.

К восьми утра Кирстен больше не могла выносить жестокую пытку. Она приняла душ, надела тонкое хлопковое пляжное платье и вышла из дома, не выпив даже чашки утреннего кофе. Спускаясь вниз по пыльной, мощенной камнем дорожке, ведущей к заливу, Кирстен почувствовала, как увлажнились ее ладони, а в висках глухо застучала кровь. К тому времени, когда она наконец увидела «Марианну», Кирстен совершенно выдохлась. Последние крохи мужества оставили ее, и Кирстен остановилась посреди дорожки, не в силах сделать далее ни шагу.

А что, если девушка провела ночь у Эндрю? А может быть, они и теперь там оба? И, если это так, нужно ли ей об этом знать? Кирстен сделала нерешительный шаг назад. И вдруг разозлилась. Как Эндрю смел приглашать на яхту какую-то незнакомку, если он ни разу не позволил Кирстен посетить свое судно?

Разрываясь между желанием закатить Битону скандал и просто уйти, Кирстен на мгновение выбрала ничегонеделание. И тут она увидела его. Битон сидел на борту яхты, держа на коленях что-то похожее на раскрытый эскизник. Сердце Кирстен счастливо встрепенулось. Девицы поблизости не наблюдалось. «А где доказательства? – спросила себя Кирстен. – Где гарантия, что она не спит в каюте, или не готовит завтрак, или…»

Эндрю, заметив ее, замахал рукой, он действительно махал ей. Кирстен машинально замахала в ответ.

Она уже почти подошла к яхте, когда Эндрю спрыгнул на скрипящий, шаткий настил причала, чтобы встретить ее. Разочарование с новой силой овладело Кирстен, видевшую, что даже и теперь Битон никак не хотел подпускать ее слишком близко к своему обиталищу. Но все мысли моментально вылетели из головы Кирстен, как только Эндрю обнял ее и принялся целовать. Она полностью погрузилась в гостеприимное тепло этого объятия, чувствуя в нем себя безопасно. Ей хотелось полностью раствориться в Эндрю, затеряться в нем, чтобы никогда больше с ним не расставаться.

У Эндрю голова пошла кругом. Первое же объятие Кирстен заставило его почувствовать слабость, колени Эндрю задрожали от желания и дюжины других восторженных эмоций. Целуя Кирстен, чувствуя изгиб ее тесно и страстно прижавшегося к нему тела, Эндрю проклинал себя за то, каким образом он последний раз покинул Кирстен. В этот момент Эндрю окончательно понял, что, как бы он ни боролся, Кирстен всегда будет стихийным пламенем, сжигающим все его существо. Пожаром, который не в силах погасить ни расстояние, ни отречение.

За две недели разлуки Эндрю ни на минуту не прекращал скучать по Кирстен, желать ее, но он не должен позволять себе такие чувства. Не должен позволять себе подпускать Кирстен слишком близко, ведь вместе они лишь на какое-то время. Параллельные пути, которыми они шли сейчас, рано или поздно разойдутся и поведут их в противоположных направлениях. Кирстен уедет, он останется: все будет так просто и так больно! Всему наступает конец.

– Надеюсь, ты прекрасно провела время? – спросил Эндрю, как только смог снова вздохнуть.

Кирстен рассмеялась. Эндрю запомнил, слово в слово, то, что она говорила ему на прощание.

– Я – да. А ты?

– Естественно.

Они наперебой заговорили. Кирстен рассказывала о своем вояже в Афины, к Полисисам, Эндрю горел желанием поведать о своем путешествии. А вот в чем он ни за что не хотел признаться, так это в том, что из-за Кирстен он срезал срок своего плавания и вернулся в Тавиру раньше, чем собирался, – и все лишь затем, чтобы обнаружить отсутствие Кирстен.

Кирстен слушала рассказ Эндрю лишь вполуха. Ее не интересовало путешествие Битона, Кирстен была полностью поглощена мыслями о блондинке – о ней он не только избегал говорить, но и упоминать. Но Кирстен твердо определила себе не упускать Эндрю с крючка.

– Ну а как же она? – наконец нетерпеливо перебила Кирстен красочный рассказ Битона.

– Кто она?

– Твоя партнерша по плаванию.

– Какая партнерша?

– Ну, хорошо, твоя визави за обедом, – мгновенно призналась Кирстен в том, что видела их в «Жилао».

– Ах, эта!

Кирстен, скрестив руки на груди, ждала, но в ответ получила лишь недоуменное пожимание плечами.

– Э-Э-Эндрю! – повысила голос Кирстен и якобы топнула ногой о деревянный настил пристани.

– Я встретил ее только вчера, так что тут особо не о чем говорить, – несколько оробев, честно признался Эндрю. – Она остановилась у моего щита и купила три лучшие акварели. Сказала, что она датчанка и служит на каком-то чартерном клиппере, приписанном к Марселю. Как только девушка ушла, я свернулся и отправился обедать в «Жилао». Только я начал есть, смотрю – она стоит в очереди за свободным столиком. Увидев меня, датчанка подошла и спросила, нельзя ли сесть за мой столик, я не возражал. Ты же не можешь требовать от меня невоспитанности по отношению к своим благодетелям или я не прав? – Во взгляде Кирстен Битон не встретил восторженной поддержки своему принципу. – В данную минуту она уже на пути в Алжир – конец истории.

Кирстен приняла объяснения Эндрю, и он с облегчением нежно поцеловал ее в губы, но как только Битон попытался снова обнять Кирстен, та увернулась и стала мелкими шажками приближаться к яхте. Сначала Эндрю с удивлением наблюдал за Кирстен, потом двинулся вслед за ней.

– Ну и куда же ты направляешься? – потребовал он объяснений.

– Никуда.

– Как это никуда? Я же вижу, что ты движешься в определенном направлении.

Кирстен указала на раскрытый эскизник, оставленный Эндрю на стуле, на борту яхты:

– Кажется, я могла бы одним глазком взглянуть на твою последнюю работу?

– Почему же «одним глазком»», буду счастлив показать тебе, что у меня получается.

Кирстен одной ногой ступила на палубу «Марианны», другая еще оставалась на пристани, когда Эндрю, обняв Кирстен за талию, приподнял ее и вернул на причал.

– Э-э-э, нет, так не пойдет! Никто не имеет права ступить на палубу судна без приглашения капитана.

Кирстен одарила его полной озорства, сияющей улыбкой:

– Ну так пригласите меня официально, капитан.

Хотя Эндрю и улыбнулся в ответ Кирстен, в его зеленых глазах заметалось беспокойство.

– Я приглашу, Кирстен, знаешь, я приглашу… но не сейчас.

Битон покачал головой.

– О Эндрю!

Кирстен со вздохом обвила руками шею Битона. Приподнявшись на цыпочки, она принялась тереться своими губами о его горячие губы, пока не услышала приглушенный стон.

– Эндрю, Эндрю, – шептала Кирстен, пытаясь своими ласками склонить Эндрю отказаться от своего принципа. Почувствовав, как твердеет и восстает его плоть, Кирстен также ощутила жгущую страсть, наполнившую все ее существо. Кирстен принялась расстегивать рубашку Битона. – Эндрю! – Голос ее был хрипловато-требовательным. – Возьми меня, Эндрю, пожалуйста, возьми меня!

Голод страсти бешено бился во всем теле Битона, требуя удовлетворения плоти, но Эндрю отступил на шаг назад. Один голос в нем требовал подхватить Кирстен на руки, внести на борт «Марианны» и заняться с ней любовью на кровати, которую он никогда ни с кем не делил. Другой же голос категорически протестовал против этого. Яхта была последним убежищем Битона, последним буфером между ним и остальным миром. Стоит раз переступить этот барьер, и Эндрю окажется полностью во власти Кирстен и во власти всех вновь родившихся в связи с ней чувств, упорно не желавших умирать.

– Кирстен, не здесь. – Горячими и влажными губами Эндрю поцеловал Кирстен в шею.

– Да, Эндрю, здесь.

Поцелуем Эндрю заставил ее замолчать.

– Нет.

Языком он обезмолвил ее протест, а его руки сломали последние попытки сопротивления Кирстен.

В конце концов Эндрю отвел Кирстен домой и занялся с ней любовью там: сначала прямо на не расстеленном еще ковре, в гостиной, потом в душе, под пульсирующим каскадом тепловатой воды, и еще раз в постели, приведенной их безумными шалостями в совершенный беспорядок.

Несмотря на все предпринимаемые ими предосторожности, стена, разделявшая Кирстен и Эндрю, с каждым месяцем, проведенным ими вместе, становилась все тоньше. И хотя Эндрю продолжал время от времени совершать свои одиночные плавания, Кирстен наконец научилась верить его обещаниям вернуться. Она даже приветствовала его отлучки, дававшие возможность целиком заняться поисками путей, которыми она могла бы совладать со своими непокорными руками. Когда Эндрю покидал на время город, Кирстен все чаще обращалась к мыслям о нем и все реже – к воспоминаниям о Майкле. Теперь бывали моменты, когда она с грустным удивлением обнаруживала, что с трудом может вспомнить, как точно выглядит Майкл.

Кирстен и Эндрю воспринимали себя как пару и потому и оставались оба в Тавире, и все же они несколько отличались от обычной пары. Они считали себя совершенно независимыми людьми, намерившимися спастись за счет друг друга. И еще они всегда были очень добросердечны с окружающими, но любому встретившемуся с ними, несмотря на самое искреннее радушие, становилось ясно, что Кирстен и Эндрю абсолютно не нуждаются в чьей-либо компании. И потому жители города деликатно оставили их в покое.

В конце мая Кирстен стало казаться, что Эндрю что-то от нее скрывает. Они оба давно научились распознавать настроения друг друга, и, как только Кирстен замечала, что Эндрю начинал замыкаться в себе, она, уважая его право на личную жизнь, никогда не вмешивалась в дела Битона. Но на этот раз Кирстен решила отступить от своего принципа: слишком уж долго Эндрю пребывал в состоянии замкнутости. И вероятно, он нуждался в помощи, чтобы разрешить свои сомнения. Наконец Кирстен решилась нарушить давнее обещание не вмешиваться в дела друг друга и в один из дней пригласила Эндрю на ужин.

Кирстен приготовила любимое блюдо Эндрю, «паста примавера», которому научила ее мать. Поужинав и выпив два кувшина «Сангрии», они занялись любовью. Умиротворенные наслаждением друг от друга, они тихо лежали на кушетке в гостиной, когда Кирстен потянулась к Эндрю и прошептала, едва касаясь губами его уха:

– Признавайтесь, Эндрю Битон, что вы от меня скрываете?

Эндрю вздрогнул так, словно от шепота Кирстен по его телу пробежала раскаленная ртуть.

– Скажи же мне, Эндрю. – Рука Кирстен медленно поглаживала грудь Битона. Он вновь вздрогнул. Рука возлюбленной, совершая кругообразные движения, медленно спустилась на его живот, потом скользнула за спину и принялась поглаживать ягодицы. – Скажи, а то…

– Что «а то»? – хрипло спросил Эндрю.

– А то я перестану.

Битон положил свою руку на руку Кирстен, призывая не прекращать приятные ласки.

– Не надо. Я расскажу тебе все, что захочешь.

– Тогда признавайся.

Эндрю облизнул губы:

– На прошлой неделе агент «Кастильо Галери» из Лиссабона приезжал ко мне и спрашивал, не хочу ли я выставлять свои акварели в их галерее в июле.

– И? – нетерпеливо спросила Кирстен.

– И – ничего.

– Ничего? – Кирстен внезапно прервала свои ласки. – Ты хочешь сказать, что отказался?

– Я сказал ему, что подумаю.

– Эндрю, да о чем же тут думать? Прекрасное предложение и прекрасная возможность для тебя. Как ты мог сказать такое агенту?

– Очень просто, все, что я сказал…

– Он «подумает»! Да это ужасно. – Кирстен не ожидала, что в ближайшее время Битон вернется в большое искусство. – Я отказываюсь что-либо понимать. Тебя приглашают выставиться в самой престижной галерее Лиссабона, а ты ведешь себя так, словно это тебя нисколько не волнует.

Эндрю приподнялся на кушетке.

– Волнует, поверь мне, Кирстен, волнует, но я думаю, что пока не готов выставляться. Ты же знаешь, что такое выставка. Выставка – это прежде всего уйма работы, затем – необходимость появления на публике, многочасовые стояния в зале и постоянная болтовня с незнакомыми людьми, которые, возможно, по-английски и двух слов сказать не могут. – Кирстен сделала круглые глаза. – Все это то же самое, что я так счастливо когда-то оставил в Нью-Йорке. Прости, Кирстен, но для меня все это попахивает вонючей цивилизацией.

– А ты мнишь себя эдаким Тарзаном, который за долгое время, проведенное в джунглях, совершенно разучился держать в руках ложку и вести себя в обществе воспитанных людей? Но ведь ты ничего не забыл. Ах, Эндрю, Эндрю! – Кирстен обняла Битона за плечи и слегка встряхнула его. – Не смей упускать такой шанс лишь потому, что это напомнит тебе обо всем, что ты оставил много лет назад в Нью-Йорке. Ведь мы живем в настоящем, и это – Лиссабон, и ты все еще божественно одаренный художник. Радуйся этому, черт тебя побери, гордись. Такие люди, как Луис Кастильо, не устраивают выставок забавы ради, они организовывают их, чтобы забрать денежек. И он-то не стал бы приглашать тебя выставиться в своей галерее, если бы не был уверен в том, что ты принесешь ей доход.

– Я буду чувствовать себя уродом, – пожаловался Битон, – придурком. Что же это за художник, который больше не пишет портретов, не может работать в масле, а только рисует какие-то миниатюрные акварели.

Самоистязания Эндрю наполнили сердце Кирстен такой горечью и жалостью, что ей захотелось заплакать, но для того чтобы не расстроить любимого еще больше, она ничем не выказала своего состояния.

– Если ты действительно так чувствуешь, может быть, пришло время снова попробовать писать маслом?

Кирстен почувствовала, как Эндрю напрягся.

– Я еще не готов, и ты об этом знаешь.

– Я об этом ничего не знаю, – ворчливо заметила Кирстен, – только с твоих слов.

Какое-то время они сидели молча. Наконец Эндрю тихо, но решительно сказал:

– Возможно, я и соглашусь, но при условии, что ты поедешь в Лиссабон вместе со мной.

Кирстен аж подскочила:

– Ну, конечно же, я поеду с тобой!

Она набросилась на Битона и принялась, обнимая его, покрывать все тело любимого поцелуями. Но как только Кирстен вспомнила о дате проведения выставки, сердце ее упало. Эндрю, заметив замешательство Кирстен, приготовился услышать нечто ужасное.

– Что случилось? – выдавил он из себя.

– Я не смогу поехать, Эндрю. В это время у меня будет Маркос.

Эндрю застонал:

– А ты не можешь попросить его приехать в другое время?

– Слишком поздно. У Маркоса уже куплен билет, а после того как он погостит у меня, он с родителями на месяц поедет на Крит.

– Ну, вот все и устроилось: я не выставляюсь.

– Нет, ты выставляешься. Со мной ли, без меня ли, но ты сделаешь эту выставку.

– Хочешь избавиться от меня и сбагрить подальше? – Эндрю сгреб Кирстен в объятия и принялся целовать ее шею.

Кирстен начала извиваться.

– Я хочу избавиться от тебя? – хихикая, возмутилась она. – А чем же я занимаюсь теперь?

– Не знаю, – пробормотал Эндрю, впиваясь губами в ямку у ключицы. – Расскажи мне об этом.

Счастливый смех не дал Кирстен ответить.

Кирстен потребовалась еще неделя домашних посиделок, кулинарных изысков и провокационных занятий любовью, чтобы добиться согласия Битона позвонить в Лиссабон Луису Кастильо и заключить договор на проведение выставки.