Текст книги "Разобщённые (ЛП)"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)
80 • Мираколина
Мираколина просыпается со страшным головокружением. Вcё ясно, её транкировали. Четвёртый раз в жизни! Похоже, это уже входит в привычку. К ней возвращаются воспоминания о событиях, приведших к транкированию, но медленно и вразнобой. Девочка подавляет позыв к рвоте и принимается решать задачку: где она, что с ней. Пытается собрать воедино клочья мыслей.
Она куда-то едет. В машине. Они с Левом путешествовали вместе. Она что, в кузове пикапа? Нет. В багажном отсеке автобуса? Тоже нет.
Ночь. Она на заднем сиденье автомобиля! А Лев с ней? Нет.
Стоп, под конец они вообще были не в машине... Точно, они шли пешком! Вдоль ограды. Было же что-то ещё! Нет, не удаётся вспомнить, как ни напрягай память.
И хотя голова болит так зверски, что Мираколине кажется, будто сейчас её мозги вытекут через уши – она приподнимается на сиденье. Между ней и передней частью салона толстое защитное стекло. Полицейская машина, что ли? Точно! На переднем сиденье расположились два юнокопа. Для неё новости просто отличные! Это значит, что она вырвалась из того тёмного подспудного мира, куда её насильно затащил Лев. Странно... Почему-то на душе у неё вовсе не так радужно. И дело тут не только в последствиях транкирования. То, что она находится в полицейской машине, не сулит Леву ничего хорошего, а Мираколина больше не в силах отрицать тот факт, что ей вопреки её собственным принципам небезразлична судьба этого человека.
Юнокоп за рулём бросает взгляд в зеркало заднего обзора и встречается с ней глазами.
– О, отлично, кое-кто проснулся! – приветливо говорит он.
– Вы не могли бы рассказать мне, что случилось?
От звука собственного голоса у неё в голове гудит, как от удара кувалдой.
– Полицейский налёт на депо списанных самолётов – вот что случилось, – отвечает юнокоп. – Но тебе-то это известно, так ведь?
– Нет. Меня транкировали перед воротами. – Запнувшись на секунду, она добавляет: – Я гуляла, – что звучит довольно глупо, если принять во внимание, что «гуляла» она по Богом забытой дороге посреди пустыни.
– Мы знаем, кто ты, Мираколина, – вмешивается коп, сидящий рядом с водителем. От такой новости Мираколине хочется улечься обратно на клейкое кожаное сиденье, но, не рассчитав спросонья свои движения, она с размаху стукается головой о дверцу.
– Это он вам сказал? – лепечет она. Мираколина даже вообразить себе не может, чтобы Лев назвал кому-то её имя добровольно.
– Никто нам не говорил, – отвечает коп и показывает ей маленький электронный приборчик. – Анализатор ДНК. После «Весёлого Дровосека» вошёл в стандартный комплект оборудования для юнокопов.
– А мне очень бы хотелось узнать, кто такой этот «он», о котором она упомянула, – замечает водитель.
Как бы не так, не знаете – и не узнаете. Лева не забрали вместе с ней, а это значит, что он в этот момент был где-то в другом месте. Но неужели же он вот так запросто бросил её? Хотя почему и нет? У него же, вообще-то, каша в голове, никаких тебе этических принципов, моральный урод... Стоп, а вот это ложь. Она когда-то сама внушала себе все эти выдумки, чтобы представить его сущим демоном. В глубине её души живёт твёрдое убеждение, что по своей воле он её ни за что бы не покинул. Если Лев так поступил, значит, у него не было иного выбора. И опять же, вопрос в одном: он на свободе или его поймали?
– А я вот хотел бы узнать, – говорит тот, что сидит рядом с водителем, – как так получилось, что ты оказалась снаружи, за воротами, а не внутри, как все остальные-прочие?
Мираколина решает рассказать им немного отредактированную версию правды, ведь ясно же, что они ей всё равно не поверят.
– Мы с другом сбежали от орган-пирата и искали, где бы спрятаться.
Копы переглядываются.
– Так вы, выходит, не знали, что Кладбище – это крепость беглых?
– Нет. Нас просто направили в это место, сказали, орган-пираты туда не суются.
– Кто сказал?
– Да какой-то мужик, – говорит она небрежно. На том вопрос исчерпан.
– А кто тебя транкировал?
Поскольку Мираколина не отвечает, водитель обращается к своему партнёру:
– Наверно, какой-нибудь салага из наших был на взводе да пальнул невзначай.
Партнёр лишь пожимает плечами.
– Ладно, теперь ты с нами, в безопасности. Твой друг – он тоже был десятина?
Мираколине еле-еле удаётся сдержать улыбку.
– Да, – подтверждает она. – Он был десятина.
Как хорошо, что она может врать им совершенно честно, потому что, как говорят, честность – лучшая политика.
– М-да, ни одна десятина пока что не заявила о себе в полицию, – замечает тот, что на пассажирском сиденье. – Наверно, его загребли вместе с остальными.
– С остальными?
– Ну я же говорил – полицейская акция. Разгромили огромный рассадник беглых расплётов. Взяли штук пятьсот, а то и больше.
И снова – то, что когда-то звучало бы для Мираколины доброй вестью – справедливость восторжествовала, порядок восстановлени прочее в том же духе – теперь глубоко печалит её.
– Какие-нибудь выдающиеся личности попались? – спрашивает она, зная, что если бы повязали Беглеца из Акрона, это была бы новость общенационального масштаба и об этом знали бы все.
– Детка, «выдающиеся личности» – это не про расплётов. Они вообще никакие не личности. Нуль без палочки. Иначе не оказались бы там, где оказались.
И Мираколина снова невольно испускает вздох облегчения, а копы думают, что это она отходит от транквилизатора.
– Ложись-ка отдохни, дорогая. Тебе беспокоиться не о чем. Орган-пиратам теперь до тебя не добраться.
Но Мираколина продолжает сидеть; ей не хочется впасть в после-транковый ступор. Что-то в том, как они обращаются с нею, не то. Ведь она, как-никак, расплёт с мутной историей. И хотя она, конечно, десятина и всё такое, но что-то ей никогда не доводилось слышать о таких милых юнокопах. Те обычно не любезничают с детьми, которым в скором времени предстоит расплетение. Как этот, на переднем сиденье, выразился: расплёты – это нули без палочки. А к нулям без палочки не обращаются «детка» или «дорогая».
Машина подъезжает к местному управлению Инспекции по делам несовершеннолетних, и Мираколина всё больше погружается в недоумение.
– Я должна была отправиться в заготовительный лагерь «Лесистая Лощина», – обращается она к копам. – Вы пошлёте меня туда или в какой-нибудь лагерь в Аризоне?
– Ни туда, ни туда, – отвечает водитель.
– Как это?
Он паркует машину и поворачивается к Мираколине:
– Насколько мне известно, твои родители так и не подписали ордер на расплетение.
Мираколина теряет дар речи.
«Они его так и не подписали!» Теперь она вспоминает, что мама с папой говорили ей об этом, когда она стояла у двери, но она сама заявила им, что делает собственный выбор и что пойдёт в этот фургон, хотят они того или не хотят.
– Даже если бы ты и добралась до «Лесистой Лощины», тебя бы попросту отослали домой, когда проверили бы твои сопроводительные документы. Без ордера нельзя никого расплести.
Осознав всю иронию происходящего, Мираколина не может удержаться от горького смеха. Всё это время она боролась за то, чтобы принести себя в жертву, но этого не только бы не произошло – этого вообще никогда не могло произойти! Мираколина рада бы рассердиться, но разве имеет она право осуждать своих родителей за любовь? За то, что они не хотят её отпустить? Интересно, думает девочка, а если бы она знала об этом, как бы тогда повернулась её жизнь? Отправилась бы она с Левом на запад после того, как они сбежали от орган-пирата? И простила ли бы она мальчика, дала бы ему то отпущение, в котором он так отчаянно нуждался?
Она сама удивляется, поняв, что ответ – нет.
Если бы Мираколина знала, что ей не суждено принести себя в жертву, то, позвонив тогда родителям по телефону, она бы не просто дала им знать, что жива, – она умоляла бы их приехать и забрать её. И Лев отправился бы в своё странствие без неё – одинокий и непрощённый.
– Ох уж эти десятины, – сочувственно говорит коп с пассажирского сиденья. – Если ты действительно так хочешь отправиться на расплетение, то потолкуй об этом с родителями, когда попадёшь домой.
И хотя это действительно то, чего она желает всей душой, ей, кажется, придётся свыкнуться с разочарованием и остаться в нераспределённом состоянии.
– Спасибо, – говорит она. – Спасибо огромное.
Но благодарит она не копов.
Всё на свете происходит с какой-то целью – или вообще без всякой цели. Либо твоя жизнь – это нить в блистательном и прекрасном гобелене бытия, либо человечество – это безнадёжно запутанный клубок. Мираколина всегда верила в гобелен, и теперь благодарит жизнь за то, что та позволила ей взглянуть на его самый потаённый уголок. Теперь она знает: десятина Мираколина Розелли ощутила стремление оставить свои дом и семью не затем, чтобы принести себя в жертву и провести жизнь в состоянии распределённости. Этот порыв направил её в нужное время в нужное место, чтобы она стала причастна спасению души мальчика, который хотел взорвать себя.
Кто бы мог подумать, что целостная всеохватность её прощения – более ценный дар миру, чем сотня частей её тела?
Поэтому она вернётся к своим плачущим от счастья родителям и станет жить той жизнью, о которой они мечтали для своей дочурки – до той поры, пока не обретёт свою собственную мечту. У неё не было прощальной вечеринки, но сейчас, в эту самую минуту, Мираколина даёт зарок устроить себе когда-нибудь потрясающий праздник. Может быть, «милые шестнадцать». И она найдёт Лева, в какой бы конец света ни занесла его судьба, и пригласит на этот праздник, и пусть он только попробует отказаться! А потом она наконец – так уж и быть! – потанцует с ним.
81 • Хэйден
Насколько известно Хэйдену, кроме них на Кладбище больше никого не осталось. Здесь, в КомБоме, их пятнадцать, включая и его самого, – все его сотрудники, ребята из различных смен. Они доверяют ему больше, чем кому-либо другому – и этот факт поражает Хэйдена. Он и понятия не имел, что пользуется таким огромным уважением. Только один человек красноречиво отсутствует. Ещё до того как вырубилось электричество и отключились камеры, Хэйден успел заметить Дживана, с огромной охапкой оружия торопящегося к Дримлайнеру вместе с другими аистятами.
В самом разгаре боя связь с Коннором оборвалась. Юнокопы заглушили один за другим все электрогенераторы, так что и КомБом, и все остальные самолёты погрузились в темноту.
К полуночи всё было кончено. Через иллюминаторы КомБома Хэйден видел, как тяжёлые фургоны, машина-таран, броневики и большинство автомобилей юнокопов отправились восвояси: миссия завершилась успехом.
Хэйден лелеет надежду, что о них позабыли; что они посидят здесь ещё несколько часов, а затем смогут выйти на свободу. Но юновласти оказались смышлёнее, чем рассчитывал юноша.
– Мы знаем, что вы там, – доносится голос из рупора. – Выходите, и мы обещаем, что никто не пострадает.
– Что будем делать? – спрашивают ребята своего командира.
– Ничего, – отвечает Хэйден. – Мы ничего не будем делать.
Поскольку КомБом являлся коммуникационным центром и мозгом Кладбища, он – один из немногих самолётов, входные двери которого в полном порядке. К тому же открыть их можно только изнутри. Когда начался налёт, Хэйден заблокировал воздухонепроницаемые люки, и КомБом превратился в автономную боевую единицу наподобие подводной лодки. Теперь все их средства защиты – полная изоляция, да оставленный Коннором автомат. Хэйден не знает даже, как из этой штуки стрелять.
– Ваше положение безнадёжно, – вещает юнокоп. – Вы только делаете себе же хуже.
– Да ну? Неужели может быть что-то хуже расплетения? – фыркает Лизбет.
Потом Тед, который с самого начала своей жизни на Кладбище ходил за Хэйденом, как щенок на верёвочке, говорит:
– Тебя не расплетут, Хэйден. Тебе уже семнадцать.
– Мелочи это всё, мелочи, – бурчит тот. – Не морочь мне голову ненужными подробностями.
– Они пойдут на штурм! – предупреждает Насим. – Я видел такое по телеку. Двери взорвут, напустят сюда газу, а потом спецназовцы вытащат нас отсюда как миленьких!
Остальные с беспокойством взирают на Хэйдена и ждут, что он ответит.
– Спецназовцы уже убрались, – возражает командир. – Мы слишком мелкие сошки, чтобы тратить время на всякие там штурмы. Мы – так, мусор после вечеринки. Уверен, что здесь остались только жирные глупые юнокопы.
Ребята смеются. Хэйден рад, что они всё ещё способны смеяться.
Впрочем, каковы бы ни были у юнокопов коэффициент умственного развития и объём талии, уходить они не собираются.
– Отлично! – провозглашают они. – Будем ждать, пока вам не надоест.
И так они и поступают.
Приходит рассвет – копы всё ещё здесь; их не много: всего три автомобиля и маленький серый транспортный фургон. Представители прессы, которых полиция не подпускала к основным событиям во время рейда, расположились недалеко, ярдах в пятидесяти, их антенны и спутниковые тарелки отчётливо выделяются на фоне серого рассветного неба.
Хэйден и его Цельные провели ночь в неспокойной дремоте. Теперь, увидев прессу, кое-кто из ребят ощущает прилив надежды, правда, несколько нереалистичного толка.
– Если мы выйдем отсюда, – рассуждает Тед, – то попадём в новости. Наши родители увидят нас. Может, они что-то сделают?
– Ага, сделают, – скептически кивает Лизбет. – И что именно они сделают? Подпишут второй ордер на расплетение? Одного тебе мало?
В семь пятнадцать солнце всходит над горами, знаменуя очередной невыносимо жаркий день, и КомБом начинает накаляться. Его обитателям удалось наскрести по углам несколько бутылок воды, но разве этого хватит на пятнадцать человек, которые уже потеют так, что хоть в вёдра собирай? Эти потери влаги жалкими бутылками не возместить. Около восьми утра температура в салоне достигает ста градусов [41]41
По Фаренгейту. Ок. 38ºС.
[Закрыть]. Хэйден понимает, что долго им так не выдержать, поэтому возвращается к своему любимому вопросу, но на этот раз он вовсе не риторический:
– Я хочу, чтобы вы все внимательно выслушали меня и хорошенько подумали, прежде чем ответить.
Он ждёт, убеждается, что полностью завладел их вниманием, затем говорит:
– Что бы вы выбрали: смерть или расплетение?
Ребята переглядываются. Некоторые обхватывают голову руками. Другие рыдают без слёз, потому что их организмы настолько обезвожены, что нормально плакать они уже не могут. Хэйден считает в уме до двадцати и снова задаёт тот же вопрос.
Эсме, их лучший взломщик паролей, первая разрушает стену молчания.
– Смерть, – говорит она. – Другого ответа не может быть.
И Насим произносит:
– Смерть.
И Лизбет произносит:
– Смерть.
Ответы сыплются всё быстрее:
– Смерть.
– Смерть.
– Смерть.
Отвечают все, и ни один не выбирает расплетение.
– Пусть такая фишка, как «жизнь в состоянии распределения» и вправду существует, – говорит Эсме, – но если нас расплетут, это будет означать, что юнокопы победили. Мы не можем позволить им победить.
И теперь, когда температура поднимается до 110 градусов [42]42
Прим. 43ºС
[Закрыть], Хэйден прислоняется к переборке и делает то, чего не делал с раннего детства. Он читает «Отче наш». Занятно – некоторые вещи ничем не выбьешь из памяти...
– Отче наш, сущий на небесах...
К нему присоединяются Тед и несколько других:
– Да святится имя Твоё...
Насим творит намаз, а Лизбет, прикрыв глаза руками, произносит «Шма» на иврите. Смерть, оказывается, уравнивает не только всех людей на земле, она все религии сливает в одну.
– Как вы думаете – они просто дадут нам умереть? – спрашивает Тед. – Даже не попытаются спасти нас?
Хэйден не хочет отвечать, потому что ответ будет «нет». С точки зрения юнокопов, если они умрут – не велика утрата. Всё равно эти дети никому не были нужны. Они лишь запчасти.
– Там стоят фургоны прессы... – говорит Лизбет. – Так может, наша смерть будет не напрасной? Люди увидят, как мы умираем, и будут помнить, что мы выбрали смерть, а не расплетение.
– Может быть, – соглашается Хэйден. – Это хорошая мысль, Лизбет. Держись за неё.
Восемь сорок утра. Температура 115 градусов [43]43
Ок. 46º С.
[Закрыть]. Дышать становится всё труднее. Хэйден вдруг понимает, что, скорей всего, они погибнут не от жары. Им не хватит кислорода. Интересно, в списке самых плохих способов помереть какой из них стоит выше?
– Что-то мне нехорошо, – говорит девочка, сидящая напротив. Ещё пять минут назад Хэйден знал её имя, но сейчас в голове у него такой туман, что он никак не может его вспомнить. Юноша понимает – им остались минуты.
Рядом с ним Тед, его глаза полуоткрыты, мальчик начинает бредить. Что-то про каникулы. Песчаные пляжи, плавательные бассейны...
– Папа потерял паспорта, мама рассердится...
Хэйден кладёт мальчику руку на плечо и обнимает его, словно младшего братишку. А тот продолжает бредить:
– Паспортов нет... нет паспортов... как же мы вернёмся домой...
– И не надо никуда возвращаться, Тед, – уговаривает его Хэйден. – Оставайся там, где ты сейчас. Похоже, классное место.
Вскоре у самого Хэйдена темнеет в глазах, и он тоже отправляется куда-то в иные края. Вот дом его детства, до того, как родители начали ссориться. Он заезжает на своём велике на пандус для прыжков, не справляется, падает и ломает руку. «О чём ты только думал, сын?!» А вот битва между родителями во время развода за право оставить себе ребёнка. «Ах, ты хочешь его?! Ладно! Ты получишь его только через мой труп!» – и Хэйден смеётся и смеётся, а что ещё делать, если твоя семья рушится у тебя на глазах? Смех – его единственное прибежище. А потом он нечаянно подслушивает, как родители принимают решение расплести сына, лишь бы он не достался другому. Впрочем, это даже не решение, это отчаянная попытка выбраться из тупика.
– Вот и отлично!
– Вот и отлично!
– Если это то, чего ты хочешь!..
– Если это то, чего ТЫ хочешь!..
– Только не взваливай ответственность на меня!
Они подписали ордер на расплетение, просто чтобы не уступать друг другу, но смейся, смейся, смейся, Хэйден, потому что если ты перестанешь смеяться, тебя разорвёт на куски так, как ни одной «живодёрне» не снилось!
Сейчас он далеко, плывёт в облаках, играет в «Эрудит» с далай-ламой, но, представьте себе только – все фишки на тибетском языке...
Однако в следующий миг зрение Хэйдена проясняется и он возвращается к реальности. У него пока ещё хватает соображения, чтобы понять: он в КомБоме, и температура здесь такая, что это уже за пределами выносимого. Он поводит глазами вокруг себя. Ребята, его друзья, ещё в сознании, но лишь едва-едва. Некоторые приткнулись в углах. Другие лежат на полу.
– Ты о чём-то рассказывал, Хэйден, – раздаётся чей-то слабый голос. – Давай дальше. Нам интересно...
Затем Эсме прикладывает ладонь к шее Теда, щупает пульс. Глаза мальчика всё ещё полуоткрыты, но он уже больше не бормочет о тропических пляжах.
– Тед мёртв, Хэйден.
Хэйден закрывает глаза. Вот и ушёл первый... Остальные не заставят себя долго ждать. Он бросает взгляд на лежащий рядом автомат. Тяжёлый. Полностью заряженный. Интересно, сможет ли он его хотя бы поднять... Смог. Он никогда не стрелял из такого, но тут особого умения и не нужно. Вот предохранитель, долой его. А вот спусковой крючок.
Он смотрит на искажённые мукой лица друзей и думает, на каком месте в списке самых плохих способов умереть стоит «выстрел из автомата». Наверняка быстрая смерть лучше медленной. Он ещё раз обдумывает то, что собирается сделать, а потом говорит:
– Простите, ребята. Простите, что подвёл вас... но у меня не хватает духу.
И, вымолвив это, он поворачивает ствол автомата в сторону пилотской кабины и даёт очередь по лобовому стеклу. В КомБом врывается поток свежего, прохладного воздуха.
82 • Коннор
Он просыпается в удобной постели, в уютной комнате с компьютером, позднейшей моделью телевизора и постерами звёзд спорта на стенах. Спросонья ему кажется, что он умер и попал на небеса, но тошнота подсказывает, что он всё ещё на грешной земле.
– Я знаю, ты на меня злишься, Коннор, но я должен был так поступить.
Коннор поворачивается и видит Лева – тот сидит в углу, в кресле, разрисованном футбольными, регбийными и теннисными мячами в стиле остального убранства комнаты.
– Где мы?
– На площадке фирмы по продаже сборных домов. Модель номер три: багамский стиль.
– Ты затащил меня в дом-модель?
– Я подумал, что нам обоим необходимо выспаться в хорошей постели, ну хоть одну ночку. Я научился этому трюку, когда шастал по улицам. Патрули заняты охотой на воров, а мимо домов-моделей проезжают себе спокойно, заглядывают только, если вдруг слышат или видят что-нибудь подозрительное. Так что пока ты не храпишь слишком громко – всё в порядке. – И добавляет: – Лавочка открывается в десять, к этому времени надо будет убраться отсюда.
Коннор садится на край кровати. По телевизору передают обзор последних известий: анализ и последствия налёта полиции на кладбище самолётов.
– Это на всех новостных каналах с самой ночи, – сообщает Лев. – Нет, всякие там рекламы и жизнь звёзд, конечно, на первом месте, но юнокопы, во всяком случае, не скрывают своих действий.
– А с чего бы им что-то скрывать? Они же гордятся! Прославились, грязные свиньи!
На экране пресс-секретарь юновластей объявляет количество убитых расплётов: тридцать три. Живыми взято четыреста шестьдесят семь.
– Их так много, что мы вынуждены распределить их по нескольким заготовительным лагерям, – говорит этот хмырь, даже не осознавая иронии, прозвучавшей в слове «распределить».
Коннор закрывает глаза, отчего их начинает жечь. Тридцать три погибли, четыреста шестьдесят семь пойманы. Если Старки и его ста пятидесяти аистятам удалось выбраться живыми, получается, что самостоятельно на своих двоих спаслось всего около шестидесяти пяти. Негусто.
– Не стоило тебе вытаскивать меня оттуда, Лев.
– Вот как? Мечтаешь стать особо ценным трофеем в их коллекции? Если они обнаружат, что Беглец из Акрона жив, они тебя распнут! Уж поверь мне, в распятиях я знаю толк.
– Капитан должен идти на дно вместе с кораблём!
– Если только старший помощник не вырубит его и не выбросит в спасательную шлюпку.
Коннору остаётся только обжигать Лева яростным взглядом.
– Прекрасно, – пожимает плечами тот. – Ну тресни меня, если так хочется.
Коннор хмыкает и взглядывает на свою правую руку.
– Поосторожней с просьбами, Лев. У меня за последнее время такой удар развился – лошадь не устоит. – И он показывает другу акулу.
– Да, я заметил. Наверно, за этим стоит интересная история? Я имею в виду, ты же ненавидел Роланда. С чего бы тебе делать точно такую же наколку?
Коннор хохочет во всё горло. Так Лев ничего не знает! Хотя опять же – откуда ему знать?
– Да, история интересная, – произносит он. – Напомни мне, как-нибудь расскажу.
На экране прямой репортаж с Кладбища – зрителям предоставляется возможность непосредственно пронаблюдать за разворачивающейся драмой. Последняя группа расплётов всё ещё сидит в бомбардировщике времён Второй мировой войны.
– Это КомБом! Хэйден продержал там копов всю ночь!
Для Коннора это чуть ли не равносильно победе.
Люк КомБома открывается, и наружу выходит Хэйден, держа на руках безжизненное мальчишечье тело. За Хэйденом следуют другие ребята, вид у всех очень неважный. Юнокопы идут на сближение, репортёры тоже.
– Мы наблюдаем за захватом последних беглых расплётов...
Репортёрам не подобраться к Хэйдену так близко, чтобы можно было сунуть микрофон парню в лицо, но это и ни к чему. Пока юнокопы тащат его в транспортный фургон, он выкрикивает так громко, что слышно всем:
– Мы не просто беглые расплёты! Мы не только запчасти! Мы полноценные человеческие существа, и история будет оглядываться на эти дни, сгорая со стыда!
Копы заталкивают его и остальных в фургон, но прежде чем дверь захлопывается, Хэйден успевает крикнуть:
– Да здравствует новое Восстание тинэйджеров!
Дверь закрывается, и фургон срывается с места.
– Молодчина, Хэйден! – говорит Коннор. – Молодчина!
Дальше в выпуске упоминают о самолёте, которому удалось скрыться, но поскольку юнокопам этот эпизод славы не прибавляет, о нём сильно не распространяются. Рассказывают только, что была сделана попытка принудить его к посадке в Далласе, но выяснилось, что это вовсе не удравший Дримлайнер, а обычный пассажирский самолёт, выполняющий рейс из Мехико-Сити. Ещё мелькают неподтверждённые сведения о самолёте, шедшем на посадку над каким-то озером в Калифорнии, но они весьма расплывчаты, поэтому и на сей счёт в новостях много не говорят. Коннор подозревает, что это и есть Дримлайнер; и как бы ему ни хотелось, чтобы Старки кормил раков на дне, он искренне надеется, что аистятам удалось благополучно пережить аварийную посадку. Ведь это будет означать, что в лапах у Инспекции меньше расплётов.
Чёртов Старки! Это из-за него юновласти пошли на них войной, он забрал с собой половину оружия, украл их единственное средство спасения и сбежал, бросив остальных на произвол судьбы. Но всё же как бы ни хотелось Коннору свалить всю вину на Старки, он чувствует, что и сам дал маху: ведь это он облёк Старки своим доверием и позволил тому увлечь за собой всех аистят.
Когда программа переходит к другим, не менее важным новостям – например, к превратностям погоды или звёздным скандалам – Коннор выключает телевизор.
– Девять тридцать. Пора уходить.
– Погоди, прежде чем мы уйдём, я хочу ещё кое-что показать тебе. – Лев идёт к компьютеру и открывает вебсайт о... что за чёрт?.. о бытовых ваннах.
– Э-э... ты уж извини, Лев, но я сейчас не в настроении покупать джакузи.
Лев остолбенело хлопает глазами, но тут Коннор замечает, в чём ошибка.
– В названии YouTube «е» на конце, – втолковывает он [44]44
Лев, конечно же, перепутал и напечатал Tub (ванна) вместо Tube.
[Закрыть].
– Блин! – Лев вбивает «е» и снова ошибается. – Печатать я так и не научился.
Он пробует ещё раз и теперь попадает куда надо. Щёлкает на нужный клип, и у Коннора чуть не останавливается сердце. Интервью с Рисой.
– Я не хочу этого видеть!
Коннор пытается выключить компьютер, но Лев хватает его за запястье.
– Нет хочешь.
Несмотря на то, что Коннору словно ножом по сердцу слышать ещё одну агитку в пользу расплетения, он сдаётся и, собрав все свои душевные силы, впивается взглядом в экран.
И сразу же различает на лице Рисы особенное, упрямо-решительное выражение, которого не было в том, первом, интервью.
Коннор с изумлением наблюдает за тем, как она за какие-то пару минут разносит «Граждан за прогресс», юнокопов и практику расплетения в таких выражениях, что не остаётся сомнений, на чьей она стороне. Ведущий шоу в панике пытается кое-как смести пух и прах в одну кучу.
– Они шантажировали её!
Глаза Коннора наливаются слезами. Он знал! Он знал, что должно быть разумное объяснение! Просто он так вымотался, так злился на всех и вся, что был готов поверить, будто Риса купила себе здоровье за чужой счёт. Как мог он так о ней думать! Какой стыд!
– «Граждане за прогресс» уже выпустили опровержение, – сообщает Лев. – Утверждают, что это онаиспользовала их, бедняжечек.
– Угу, как же. Будем надеяться, что дураков нет, никто им не поверит.
– Дураки всегда есть. Кто-то поверит, кто-то нет.
Коннор с улыбкой всматривается в лицо Лева. Чёрт, парень тогда так быстро вырубил его, что воссоединение друзей получилось полностью скомканным.
– Приятно видеть тебя, Лев.
– Взаимно.
– Ты что так оброс?
Лев пожимает плечами.
– Имидж такой.
Парни слышат, как на парковку у торговой конторы заруливает автомобиль. Пора уходить.
– Ну, что будем делать? – задаёт вопрос Лев. – Я теперь вроде как опять беглый, только на этот раз от Движения Против Расплетения...
– ДПР? Да от них вообще никакого толку. Если лучшее, что они могут – это посылать расплётов в юнокопский инкубатор, пусть катятся к чертям. Кто-то должен разработать новый план действий.
– Почему бы не ты? – предлагает Лев.
– Почему бы не мы? – парирует Коннор.
Лев морщит лоб.
– Ну, вообще-то... Ты вроде как мученик, я вроде как святой покровитель... А что, лучше нас, кажется, никто на эту роль не подойдёт! Так с чего начнём?
Это Вопрос с большой буквы. С чего начать менять мир? Коннору кажется, что он знает ответ.
– Ты когда-нибудь слышал о Дженсоне Рейншильде?
