Текст книги "Разобщённые (ЛП)"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
37 • Риса
СОЦИАЛЬНАЯ РЕКЛАМА
«Я была на попечении государства. Меня отправили на расплетение, и я ударилась в бега. Это значит, что я не должна была бы сейчас существовать. Ты, наверно, думаешь, мне повезло. Но из-за того, что я предпочла жить в цельном виде, четырнадцатилетняя Морена Сандоваль, отличница с блестящим будущим, умерла – ей не досталась печень, которую она могла бы получить от меня. Джеррин Стейн, отец троих детей, умер от инфаркта, потому что своё сердце я оставила себе, а не ему. А пожарный Дэвис Мэйси погиб от удушья, потому что ему нечего было имплантировать взамен его сгоревших лёгких.
Я жива сегодня, потому что сбежала от расплетения, и мой эгоизм стоил этим и многим другим людям жизни. Моё имя Риса Уорд, я беглый расплёт, и теперь я вынуждена жить с сознанием того, скольких невинных людей я убила».
Оплачено организацией «Граждане за справедливость».
38 • Хэйден
Хэйден таращится на экран компьютера, пытаясь как-то уложить в уме эту «социальную рекламу». Может, это какой-то розыгрыш? Но он знает – это вовсе не шутка. Хэйден рад бы рассердиться на Теда, этого въедливого инет-сёрфера, который и привлёк его внимание к объявлению, но не получается – мальчишка-то в чём виноват?
– И что будем делать? – спрашивает Тед.
Хэйден оглядывает КомБом. Все восемь его сотрудников смотрят на своего начальника так, словно в его силах убрать это объявление из Сети.
– Вот предательница проклятая! – выкрикивает Эсме.
– Заткнись! – прикрикивает на неё Хэйден. – Все заткнитесь, дайте подумать.
Он пытается измыслить объяснение. Может, Риса не имеет отношения к этой рекламе? Может, это трюк, придуманный, чтобы деморализовать их? Но правда кричит громче любых измышлений. Риса публично выступает в защиту расплетения. Она перешла на другую сторону.
– Нельзя, чтобы Коннор узнал об этом, – говорит он наконец.
Тед с сомнением качает головой.
– Но это же везде: и по телеку, и в сети – с самого утра! И оно не одно. Она сделала целую кучу таких объявлений. И интервью!
Хэйден меряет шагами тесное пространство самолёта, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.
– Хорошо, – говорит он, принудив себя успокоиться. – Хорошо... Все компьютеры с доступом к Сети собраны здесь, в КомБоме, и в библиотеке, так? А телек в Рекряке показывает то, что туда передаём мы.
– Ну да...
– Угу... А можем мы, до того как передавать в эфир, прогонять всё через программу распознавания лиц и вычищать то, что касается Рисы? Есть у нас такой софт?
Несколько секунд все молчат, наконец заговаривает Дживан:
– У нас немерянные залежи старых военных программ безопасности, распознавание лиц там должно быть. Наверняка я смогу слепить из них что-нибудь.
– Давай, лепи, Дживс. – Хэйден поворачивается к Теду. – Обруби связь с Рекряком и библиотекой, пока мы не наведём порядок. Чтобы вообще не было ни доступа в Сеть, ни телевизионных трансляций, ничего, понял? – Гул всеобщего согласия. – И если кто-нибудь из вас ляпнет об этом кому-то хоть словечко, я лично прослежу, чтобы этот гад до конца своей недолгой жизни выскребал сортиры. Так что бомба-Риса с нашего бомбардировщика сброшена не будет, comprende [32]32
Понятно? (исп.)
[Закрыть]?
Опять все соглашаются, вот только Тед никак не отвяжется.
– Хэйден, там было что-то такое... Не знаю – ты заметил? Ты видел, как она...
– Не видел! – обрывает его Хэйден. – Ни черта я не видел. И ты тоже!
39 • Коннор
Слова человека из «Граждан за прогресс» о том, что расплетение – это суть жизни их нации, не идут у Коннора из головы, так же как и у Трейса. Коннор знает – мир не всегда был таким, каков он сейчас; но когда ты видел что-то под одним углом зрения всю свою жизнь, трудно в одночасье изменить свои представления. Много лет назад, когда Коннор не дорос ещё до возраста расплетения, он болел бронхитом, и тот принял хроническую форму. Его родители даже поговаривали о том, чтобы приобрести сыну новые лёгкие, но болезнь ушла сама по себе, и проблема отпала. Коннор тогда так долго и тяжело болел, что забыл, каково это – быть здоровым.
Может, то же самое относится и ко всему обществу?
Ведь возможно, что больное общество настолько привыкло к своему недугу, что не помнит того времени, когда было здоровым? Что если память о той эпохе слишком опасна для людей, довольных сложившимся положением?
Коннор идёт в библиотеку – разведать кое-что в Сети, но доступа туда нет, и он направляется прямиком к Хэйдену.
– Почему у нас нет доступа к Сети? – спрашивает он у компьютерщика.
Хэйден чуть медлит с ответом.
– А что такое? Тебе что-то надо?
– Ищу кое-что, – отвечает Коннор.
– А это не может подождать?
– Оно-то может, я не могу.
Хэйден вздыхает.
– Ладно, пойдём в КомБом, дам тебе там доступ, но при одном условии – сёрфить буду я.
– Это ещё почему? Боишься, что стоит мне влезть в Сеть – и ей кирдык?
– Просто окажи мне услугу, хорошо? У нас тут нелады с компами, лучше перестраховаться.
– Ну ладно. Давай поскорее, пока на меня не насел какой-нибудь болван, считающий, что важнее его проблемы на свете ничего нет.
Странно: ребята в КомБоме заметно всполошились, увидев Коннора. Неужели он наводит на них такой страх? Никогда не замечал.
– Расслабьтесь, – говорит он им. – Никого не собираюсь бить. – И, помолчав, добавляет: – Пока.
– Перерыв десять минут, – говорит подчинённым Хэйден, и ребята сыплются вниз по трапу, обрадовавшись, что можно хоть немного отдохнуть от компов.
Хэйден и Коннор усаживаются перед монитором, и Коннор вытаскивает из кармана бумажку, которую ему дал Трейс.
– Проведи это имя через поисковик.
Хэйден вводит «Дженсон Рейншильд», но результаты не обнадёживают.
– Хм-м... Есть Джордан Рейншильд, бухгалтер в Портленде. Джаред Рейншильд – четвероклассник, выиграл какой-то художественный конкурс в Оклахоме...
– А Дженсона нет?
– Есть несколько Дж. Рейншильдов.
Хэйден идёт по ссылкам. Одна из них – мать, ведущая никому особо не интересный блог о своих детях; по другой Хэйден выходит на слесаря-сантехника. И так далее. Никто не производит впечатления человека, в честь которого сначала воздвигли, а потом снесли бронзовую статую.
– Да кто это такой?
– Когда узнаю – скажу.
Хэйден поворачивается на своём вращающемся стуле лицом к другу.
– Это всё? Больше никого не ищем?
Коннор кое-что припоминает. Адмирал говорил о каких-то событиях, приведших к «нашему извращённому образу жизни». Он говорил, что ему, Коннору, надо всё разузнать об этих событиях...
– Поищи по словам «поколение террора».
Хэйден стучит по клавишам.
– Что это такое? Кино, что ли?
Но когда на экране появляются результаты поиска, становится ясно, что речь не о кино. Огромное количество ссылок. Адмирал был прав – информации полно, бери – не хочу, только она спрятана под миллионами веб-страниц. Ребята останавливаются на одной из статей.
– Посмотри на дату, – говорит Хэйден. – Кажется, это незадолго до начала Глубинной войны?
– Не знаю, – отзывается Коннор. – Ты знаешь точные даты её начала?
Хэйден затрудняется с ответом. Странно. Потому что Коннор точно помнит основные даты других войн, а вот Глубинная... Как-то всё расплывчато. В школе они это не проходили, по телеку об этом тоже ничего не рассказывали. Он знает, что такая война была и почему она произошла, а больше ему ничего не известно.
Первая статья рассказывает о спонтанных сборищах молодёжи в Вашингтоне, округ Колумбия. Хэйден проигрывает видеоклип.
– Ничего себе! Вот это толпа!
До Коннора вдруг доходит:
– Дети! Это всё дети!
Тысячи тинэйджеров заполняют Нэшнл Молл – обширный парк между Капитолием и мемориалом Линкольна. Толпа такая плотная, что травы не видно.
– Это что – эпизод войны? – недоумевает Хэйден.
– Нет, думаю, это что-то другое...
Репортёр называет происходящее «Тинэйджерским маршем террора», тем самым дав мероприятию негативное определение. «На сегодняшний день это самое массовое выступление из всех, которые нам довелось видеть. Для разгона толпы полиция уполномочена применить новое оружие, о котором в обществе пока ещё идут споры – патроны с транквилизатором...»
Как?! Транк-патроны, о которых «идут споры»?! Да ведь они – всеми одобряемое оружие! Естественная часть жизни. Или как?..
Хэйден прокручивает статью в конец.
– Тут говорится, что они протестуют против закрытия школ.
Тут уж Коннор окончательно заходит в тупик. Да какой пацан, если у него все дома, будет протестовать против закрытия его школы?
– А ну-ка, – говорит он, указывая на ссылку, гласящую «Страх за будущее».
Хэйден кликает по ссылке, и та переносит их на передовицу, принадлежащую какому-то умнику-политикану. Тот рассуждает о трудностях экономики и коллапсе системы общественного образования. «Мы превратимся в нацию рассерженных тинэйджеров, которые не ходят в школу, не имеют работы, которым нечем занять свои праздные руки. Я в страхе – и вам тоже не помешало бы испугаться».
Ещё репортажи. Такие же точно рассерженные подростки, требующие перемен; не добившись желаемого, они высыпают на улицы, и толпа громит всё, что попадается под руку, сжигает автомобили, бьёт окна, давая выход своей коллективной ярости. В самом разгаре Глубинной войны президент Мосс – всего за несколько недель до убийства – объявляет усиление режима чрезвычайного положения и приказывает ввести дополнительный комендантский час для всех, кто моложе восемнадцати. «Каждый нарушитель комендантского часа будет препровождён в колонию для несовершеннолетних».
А вот и репортажи о детях, покинутых родителями или изгнанных из дома. «Дикари» – так называют их в новостях. Потом на экране возникает видео, на нём – трое молодых людей: расставляют руки, а затем сближают их... Белая вспышка – и картинка превращается в мельтешение «снега». «По всей видимости, – вещает обозреватель новостей, – эти дикари-самоубийцы изменили химический состав своей крови, и когда они хлопают в ладоши, их тела детонируют».
– Ни фига себе! – восклицает Хэйден. – Первые хлопатели!
– Всё это происходило во время Глубинной войны, – указывает Коннор. – Нация разрывалась на части между сторонниками Жизни и сторонниками Выбора. Все беспокоились о нерождённых детях, а уже родившихся совсем забросили. Ну то есть – ни школ, ни работы, ни перспектив на будущее. Неудивительно, что у детишек совсем башню снесло!
– Да. Разрушим всё старое и начнём заново...
– Ты их осуждаешь?
И тут до Коннора доходит, почему этому не учат в школе. Как только система образования была реструктурирована и подчинена корпорациям, никто не хотел, чтобы дети узнали, насколько они были близки к свержению правительства. У детей в руках была великая сила – и это должно оставаться для них тайной.
Ссылки ведут Коннора и Хэйдена к знаменитому видеоклипу: подписывается Соглашение о расплетении, представители воюющих армий пожимают друг другу руки. А вон там, на заднем плане – Адмирал, совсем ещё молодой. Голос за кадром толкует о мире, заключённом между Армией Жизни и Бригадой Выбора, мире, пролагающем путь к нормализации жизни страны. О бунтах подростков – ни слова. И однако в первые же недели после заключения Соглашения организована Инспекция по делам несовершеннолетних, колонии для Дикарей превратились в заготовительные лагеря, а расплетение стало... образом жизни.
Правда обрушивается на Коннора с такой жестокой силой, что у него голова идёт кругом.
– Боже мой! Значит, Соглашение о расплетении было подписано не только для того, чтобы прекратить войну! Его заключили, чтобы расправиться с «поколением террора»!
Хэйден отстраняется от компьютера, как будто боится, что тот вдруг начнёт хлопать и разнесёт их в клочья.
– Адмирал, должно быть, знал об этом.
Коннор качает головой.
– Когда его комиссия предложила Соглашение о расплетении, он не верил, что люди пойдут на такое. А они пошли... потому что боялись своих детей-подростков больше, чем собственной совести.
Теперь Коннору ясно, что Дженсон Рейншильд, кем бы он ни был, как-то замешан во всём этом, но «Граждане за прогресс» приложили все усилия, чтобы стереть этого человека с лица земли.
40 • Старки
Мейсон Старки ничего не знает ни о Дженсоне Рейншильде, ни о «поколении террора», ни о Глубинной войне. А если бы и знал, то ему всё это до лампочки. Из всех общественных дел ему небезразличен только «Клуб аистят».
Его побудительные мотивы эгоистичны и альтруистичны в одинаковой мере. Он не прочь вознести своих «пташек» на вершину славы, но только в том случае, если они все будут знать, что это сделал он и никто другой. А что? Почёт должен доставаться тому, кто его заслуживает. Хвала великому иллюзионисту Старки – ведь созданные им иллюзии превратились в нечто очень даже ощутимое!
Старки надеется, что путч удастся совершить втихую, но внутренне он готов к любым событиям. Либо всё будет чин-чинарём, и Коннор проявит мудрость и сам отойдёт в сторонку, освобождая место для более сильного лидера, либо... либо Старки раскатает его в лепёшку. И угрызения совести Старки терзать не будут. В конце концов, Коннор при всех его попытках прикинуться оплотом справедливости, упорно отказывается спасать от расплетения аистят.
– Мы берём детишек только из тех семей, где риска поменьше, – объяснял Коннор Старки. – Не наша вина, что аистята всегда попадают в большие семьи и ситуация у них сложней.
Ну да, то же самое толковал и Хэйден. Но, по мнению Старки, это никудышное оправдание.
– Так значит, тебе наплевать, что их отдают на расплетение?
– Нет! Но мы делаем только то, что в наших силах.
– Маловато же, выходит, у нас силёнок!
Вот тогда Коннор вспылил. Впрочем, в последнее время он взрывается всё легче и всё чаще.
– Будь твоя воля, – заорал он на Старки, – ты бы начал взрывать заготовительные лагеря! Это не наши методы! Мы должны выиграть эту войну, но не так! Если мы ударимся в терроризм, власти в долгу не останутся – уничтожат все убежища беглых расплётов!
Эх, с каким бы удовольствием Старки припёр начальничка к стенке! Но он отступил.
– Ты извини меня, – сказал он. – Просто я не могу сохранять спокойствие, когда дело касается аистят. Внутри всё так и кипит.
– Твоё кипение – вещь хорошая, – ответил Коннор, – но только тогда, когда крышку не срывает!
Вот за это Старки с удовольствием треснул бы его по башке, но опять-таки – он лишь улыбнулся и ушёл. Кстати, о крышках. Придёт день, и неизвестно ещё, кому будет крышка.
• • •
Пока Коннор с Хэйденом штудируют историю в КомБоме, Старки развлекается в Рекряке – учит ребят простым карточным фокусам и приводит их в восторг, «обманывая» на близком расстоянии. Уж в этом он мастер, ночью подними – сделает и не запнётся. Это их «аистиный час» – с семи до восьми вечера. Прайм-тайм – лучшее время дня. Под крыльями Рекряка веет приятный ветерок. Старки просит одного из аистят принести ему попить – не хочется подниматься из своего удобного кресла. Денёк выдался не из лёгких, и хотя сам Старки раздачей пищи не занимается, но контролировать работу других – тяжёлый и неблагодарный труд.
Дрейк, паренёк, заведующий Зелёной Аллеей, проходит мимо, окидывая их неприязненным взглядом. Старки платит ему тем же и мысленно ставит галочку. Когда он встанет у руля, он первым делом организует новую Великолепную Семёрку из одних аистят, и тогда Дрейку придётся самому грязь месить да куриный навоз сгребать. Много чего изменится, когда Старки станет командиром, и помоги Господи любому, кто окажется у него в немилости!
– Эй, может, ты оторвёшь задницу от стула? Пошли сыграем! – требует Бэм, наставляя на него бильярдный кий, словно гарпун. – Или боишься, что я тебя расколочу в пух и прах, и каюк твоему мачизму?
– Осторожно, Бэм, – предупреждает Старки. Он не станет играть с ней, потому что она выиграет. Первое правило в любом соревновании: никогда не принимай вызов, если знаешь, что продуешь. Нет, он, конечно, проигрывает, когда играет с Коннором, но то совсем другое дело. Те проигрыши намеренные, и Старки тщательно следит за тем, чтобы все аистята знали об этом.
В дальнем конце аллеи из КомБома выходят Коннор и Хэйден.
– Чё это они затевают? – спрашивает Бэм.
Старки держит своё мнение при себе.
– По-моему, они друг к другу неравнодушны, – замечает один из аистят.
– Да ты сам только и делаешь, что пожираешь глазами задницу Коннора, Поли! – издевательски кривится Старки.
– Неправда! – вопит Поли, но судя по малиновому оттенку его физиономии, это истинная правда.
Наконец, Старки встаёт из кресла, чтобы лучше видеть. Коннор с Хэйденом прощаются. Хэйден направляется к туалету, а Коннор идёт в свой маленький бизнес-джет.
– Они и с Трейсом тоже о чём-то там трепались наедине, – замечает Бэм. – А вот с тобой, Старки, начальничек чё-то не торопится делиться секретами, а?
Старки разъярён – Коннор что-то затевает, а ему не говорит! – но скрывает своё бешенство.
– Какие ещё секреты. Просто он доволен жратвой, вот и всё.
– Ага, – лыбится Бэм. – Когда корову откармливают – значит, точно на убой.
– Закрой свой поганый рот и не смей лить грязь на нашего командира!
Бэм отворачивается и сплёвывает на землю.
– Ты такой сучий лицемер! – бросает она и уходит – играть с ребятами, которые никогда у неё не выигрывают.
У Старки нет нужды злословить на счёт Коннора. Это для тех, у кого нет чётко разработанного плана действий, а у него, Старки, сегодня вечером припасён туз в рукаве. Подарочек для начальника. И принёс его ему – кто бы вы думали? Дживан, чьи навыки в обращении с компьютером обеспечили ему место в КомБоме. Дживан – член «Клуба аистят». Само собой, об этом последнем обстоятельстве не знает никто, кроме Старки. Дживан – один из пары его высокопоставленных тайных агентов, которые более преданы ему, чем Коннору. А уж подарок – пальчики оближешь! Весь вечер Старки ожидал подходящего момента, и вот он наступил. Коннор, похоже, постепенно приходит в себя, обретает душевное равновесие, а значит, время распаковать презент. И пока начальничек будет наслаждаться подарком, выдернуть ковёр из под его ног.
41 • Коннор
Коннор сидит в своём самолёте, уставившись в пространство, и пытается осмыслить то, что узнал. Однажды Адмирал сказал ему: «Мы не можем остановить практику расплетения. Всё, что в наших силах – это спасти как можно больше детей». Однако почему-то после просмотра старых репортажей Коннору начинает казаться, что Адмирал неправ. Может, способ прекратить расплетение всё же существует? Эх, суметь бы воспользоваться опытом прошлого...
Подходит вечер. Коннором всё ещё владеют мрачные призраки былого, когда около его самолёта нарисовывается Старки. Коннор распахивает люк.
– Что случилось? Какие-то проблемы?
– А это ты мне скажешь, есть у нас проблемы или нет, – загадочно отвечает Старки. – Можно войти?
Коннор разрешает.
– Денёк сегодня был – врагу не пожелаю. Так что, надеюсь, у тебя что-то хорошее.
– Кажется, у тебя есть телек?
– Вон он, – указывает Коннор, – только сегодня нет приёма, да и с цветом какая-то фигня.
– Приёма не нужно, а цвета не будут иметь значения, когда увидишь, что я принёс. – Старки вынимает из кармана флэшку и вставляет в соответствующий разъём телевизора. – Ты бы сел.
– Спасибо, я лучше постою, – смеётся Коннор.
– Уверен, что лучше?
Коннор бросает на него озадаченный взгляд, но остаётся на ногах и ждёт, когда на экране появится картинка.
Он сразу же узнаёт передачу. Это еженедельная информационная программа, которую он много раз видел прежде. Знакомая тележурналистка обсуждает новость недели. Логотип за её спиной гласит: «Ангел распределённости».
«Немногим более года назад, – начинает она, – хлопатели совершили террористический акт в заготовительном лагере «Весёлый Дровосек», штат Аризона. Эхо общественных и политических последствий этого события звучит и по сей день. Сегодня, наконец, слово берёт девушка – непосредственный свидетель бесславного деяния. Однако то, что она собирается вам сказать, для многих окажется неожиданностью. Вы имели возможность видеть её в социальных рекламных объявлениях, в последнее время наводнивших эфир. Всего за несколько недель она из преступницы, за которой охотится Инспекция по делам несовершеннолетних, превратилась в ярую защитницу практики расплетения. Да, вы не ослышались: она защищает расплетение. Её зовут Риса Уорд, и такую девушку трудно забыть».
У Коннора перехватывает дыхание. Он вдруг понимает: Старки прав, лучше сесть, ноги отказываются его держать. Он опускается в кресло.
В телестудии переключаются на интервью, которое Риса дала этой же журналистке раньше, в каком-то роскошном помещении. В Рисе что-то неуловимо изменилось – Коннор пока не может сказать, что.
«Риса, – начинает журналистка, – ты сирота и была на попечении государства, потом тебя отправили на расплетение, затем ты стала сообщницей знаменитого Беглеца из Акрона, и тебе довелось стать свидетелем его гибели в лагере «Весёлый Дровосек». И после всего случившегося ты выступаешь в защиту расплетения. Почему?»
Риса колеблется, затем отвечает: «Это сложно объяснить».
Старки скрещивает руки на груди:
– Ещё бы не сложно!
– Тихо! – обрывает его Коннор.
«И всё же очень бы хотелось, чтобы ты поделилась с нами, – настаивает журналистка с обезоруживающей улыбкой, которую Коннор с удовольствием стёр бы с её физиономии ударом кулака Роланда.
«Давайте скажем так: у меня теперь иная точка зрения на расплетение, чем раньше».
«То есть, теперь ты считаешь, что расплетение – это хорошо?»
«Нет, расплетение – это ужасно, – отвечает Риса, и в Конноре вспыхивает надежда, но тут же гаснет, когда он слышит: – Но это наименьшее из зол. Расплетение – это не прихоть, оно необходимо, и мир без него стал бы совсем иным».
«Прошу прощения за замечание, но тебе легко говорить – теперь, когда тебе семнадцать и возрастная граница расплетения позади».
«Без комментариев», – отвечает Риса, и эти слова пронзают сердце Коннора, словно кинжал.
«Давай поговорим о выдвинутых против тебя обвинениях, – произносит журналистка, заглядывая в свои шпаргалки. – Кража государственной собственности, а именно – себя самой; заговор с целью проведения террористического акта; заговор с целью совершения убийства – и всё же все эти обвинения сняты. Это как-то связано со сменой твоих убеждений?»
«Не стану отрицать, мне предложили сделку, – отвечает Риса, – но я здесь сегодня совсем по другой причине».
И тут она делает нечто совсем простое, естественное, чего не заметил бы никто, кроме тех, кто знает её...
Риса кладёт ногу на ногу.
Для Коннора это то же самое, как если бы из его самолёта ушёл весь воздух. Он бы не удивился, если бы из потолка сейчас выпали кислородные маски.
– Если думаешь, этоплохо, слушай дальше, – говорит Старки. Похоже, происходящее доставляет ему удовольствие.
«Риса, перемена убеждений – это вопрос удобства или совести?»
Риса делает паузу, обдумывая ответ, но от этого он не становится менее сокрушительным.
«Ни то и ни другое, – решается она наконец. – После всего, что со мной случилось, я поняла, что у меня нет выбора. Это вопрос необходимости».
– Выключи, – приказывает Коннор.
– Но это же ещё не всё! Послушай конец – это вообще бомба!
– Я сказал выключи!
Старки подчиняется. У Коннора такое чувство, будто его разум захлопнулся, словно отгородившись пожарным занавесом от огня и разрушения, – но поздно, пламя уже проникло внутрь. В этот миг он жалеет, что его не расплели год назад. Он жалеет, что Лев спас его, потому что тогда ему никогда бы не пришлось пережить то, что он переживает сейчас.
– Зачем ты показал мне это?
Старки пожимает плечами.
– Думал, ты имеешь право знать. Хэйден знает, но скрывает. А я считаю, что это неправильно и несправедливо по отношению к тебе. Так ты будешь знать, кто тебе друг, а кто враг, и это сделает тебя сильнее. Я прав?
– Да-да, конечно, – рассеянно говорит Коннор.
Старки сжимает его плечо.
– Ничего, ты справишься с этим. Мы все готовы тебя поддержать.
И он уходит. Миссия завершена.
Коннор долго сидит без движения. Он должен быть сильным, чтобы продолжать нести своё бремя, но он так внутренне опустошён, что не знает, как пережить эту ночь, уже не говоря о том, чтобы заботиться о сотнях своих подопечных-расплётов. А он-то хотел погрузиться в изучение истории, чтобы с её помощью покончить с расплетением... Все великие планы пошли прахом, и в его голове осталась лишь одна отчаянная мысль.
Риса. Риса. Риса.
Он уничтожен. А Старки... Неужели он не знал, какое действие окажет на Коннора его разоблачение? Либо он глупее, чем Коннор думал, либо... гораздо, гораздо умнее.
