Текст книги "Мир обретённый"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
– Боже мой, Боже мой! – пролепетал Хомяк. – Ты знаешь, кто это?
– Знаю.
Милос слышал легенду о шрамодухе, но не верил, что такое действительно может существовать. Считал это чем-то вроде междумирной страшилки, годной лишь на то, чтобы пугать непослушных малышей-послесветов. И всё же вот он, шрамодух, как нельзя более реальный. Тут до Милоса дошло, кто привёл сюда это чудище. Он повернулся к Майки с выражением такого отвращения на лице, какого тот удостаивался лишь тогда, когда был монстром.
– Это ты привёл с собой шрамодуха?
– Шрамо-что? – спросило чудище. – Как ты меня назвал?
Майки смотрел Милосу прямо в глаза и улыбался.
– Конец убийствам, – сказал он и скрестил руки на груди. – Сдавайся, или от тебя и мокрого места не останется.
– Бежим, бежим! – завопил Хомяк. – Скинджеким кого-нибудь и рвём когти!
Но Милос не шелохнулся. Он думал о Мэри, о том, как она смело встречала трудности лицом к лицу, никогда не сдаваясь и не отступая. Если он намерен когда-нибудь стать в её глазах равным ей, он должен научиться этой стойкости, этому самообладанию. Может, тогда он обретёт такое же уважение, каким пользовалась Мэри. Может, тогда он почувствует себя достойным её.
– Мы сейчас уйдём, и тебе нас не остановить, – сказал Милос, заставляя себя бесстрашно смотреть в междумирный глаз страшилища. – Ты меня не запугаешь, злодей!
– Это я-то злодей? – поразился шрамодух. – Ты что, парень, сдурел? Я только что спас всех этих детей!
– Ты обрёк их! – закричал Милос. – Ты обрёк их на жизнь! Это я, я нёс им спасение. Мне одному Мэри доверила своё видение будущего мира. Мне! И я никому из вас не позволю разрушить её планы!
– Да что с тобой такое? – гаркнул в ответ шрамодух. – Это из-за тебя здесь вся эта катавасия?
И он сделал к Милосу шаг.
– Кларенс, постой! – вмешался Майки, но Кларенс закусил удила и никого не слушал.
Было бы легко сказать, что следующий поступок Милоса был продиктован эгоизмом и трусостью, но в том-то и дело, что в этот момент он думал не о себе. Его мысли были о Мэри и её детях. Если шрамодух дотронется до него, он, Милос, исчезнет, и кто тогда позаботится о послесветах? Лосяра? Хомяк? Да эти олухи в открытую дверь без поводыря пройти не могут! Без Милоса всё будет кончено. Великая мечта Мэри умрёт, и, проснувшись, Мэри останется совсем-совсем одна. Он, Милос, этого не допустит!
Поэтому, увидев кинувшегося к нему шрамодуха, он сделал шаг назад по диагонали, прикрывшись Хомяком, как король прикрывается пешкой.
– Не смей от меня прятаться! – загремел шрамодух. – Поговорим как мужики, если ты действительно мужик! – И он протянул руку, чтобы оттолкнуть Хомяка с дороги.
– Кларенс, нет! – крикнул Майки, но было поздно – старый пожарный уже вцепился Хомяку в плечо.
* * *
Хомяк был не из лучших обитателей Междумира, но утешал себя тем, что он и не из худших. Всё его существование было одним сплошным стыдобищем. Он перешёл в Междумир, упав с дерева, когда пытался подсматривать в окно за девочкой, не желавшей иметь с ним ничего общего. Когда он стал скинджекером, его вкусы ничуть не изменились – самым большим удовольствием для него оставалось подсматривать за жизнью других людей ради собственного развлечения. Умом Хомяк не отличался, и ему не было дела до добра и зла, правды и лжи; всё, что его заботило – это как бы благополучно пережить очередной день. Да, ещё он не прочь был от души посмеяться. Правда, в последнее время забав у них с Лосярой сильно поуменьшилось, поэтому Хомяк потихоньку начал убеждать приятеля, что пора им дёргать от Милоса. После сегодняшних событий они, скорее всего, так бы и поступили.
Но сегодня к Хомяку притронулся шрамодух.
Власть веры в Междумире огромна. Внешний вид, физическая сила – всё это определяется тем, во что послесвет верит; а ведь контролировать свои верования никто толком не может. Мы можем лгать самим себе, говоря, что верим в то-то и то-то; можем даже иногда убедить других в том, что это правда, надеясь при этом, что убедив кого-то, убедим себя. Войны зачастую начинаются не из-за того, во что верим мы сами, но из-за того, в чём мы хотим уверить других.
Верования Хомяка были весьма расплывчаты. Парень был не настолько душевно тонок, чтобы размышлять о подобных вещах. Но когда Кларенс дотронулся до него рукой, которая, без сомнения, принадлежала Междумиру и при этом была присоединена к живому телу, оказалось, что всё же в дальних и самых глубоких закоулках души Хомяка жила вера в то, что прикосновение шрамодуха загасит его, уничтожит без следа на вечные времена.
Поэтому так оно и случилось.
Для тех, кто наблюдал за происходящим, всё прошло быстро и без драматизма. Кларенс схватил Хомяка за плечо, Хомяк тоненько пискнул и... пропал.
Никакого туннеля.
Никаких мерцающих радуг.
Хомяк только что был здесь, а в следующий миг его не стало. Он попросту превратился в ничто. Ушёл в небытие.
Кларенс опешил, поражённый тем, что только что увидел, а Милос, забыв про героизм, в ужасе кинулся бежать, скинджекил первую попавшуюся тушку и был таков.
Кларенс позабыл о Милосе. Его гораздо больше заботило то, что случилось с духом, исчезнувшим после его прикосновения.
– Куда он подевался, этот призрачонок? – в недоумении спросил старый пожарный. – Что это за трюк он тут провернул?
Майки покачал головой, отказываясь верить очевидному. В душе его что-то зашевелилось, зародилась боль, подобная той, что чувствуют живые.
– Это не трюк, Кларенс, – сказал он.
– Тогда куда он ушёл?
– Никуда, – печально ответил Майки. – Он ушёл в никуда.
Глава 28
Слёзы вечности
Всё мироздание, вся ткань бытия скорбит над погашенной душой, как в Междумире, так и в мире живых. Если бы Хомяк всё ещё существовал и видел это, он бы загордился и, может, даже смутился бы, увидев, какую дань платит всё сущее его памяти.
В Неваде, там, где вообще практически не бывает дождей, разразилась небывалая гроза – иссохшую, потрескавшуюся почву залил настоящий потоп, солёный, словно слёзы.
В Африке по обширной равнине Серенгети, где сейсмическая активность обычно отсутствует, прокатилось землетрясение с силой в 7,5 баллов.
В Бразилии яростный смерч проложил себе дорогу из одного конца страны в другой, и при этом в небе не наблюдалось ни единого штормового облака.
А в девяноста трёх миллионах миль от Земли одно из солнц погрузилось в печаль, необъяснимым образом пригасив своё сияние на сотую долю процента.
Раньше подобных событий человечество никогда не переживало, ведь в его истории не было случаев полного, бесследного уничтожения чего-либо.
До этого момента.
В живом мире эти невозможные происшествия служат знамениями, хотя никто не может сказать, чего. Глобального потепления? Второго пришествия? Коллапса Солнца? Армагеддона? Люди строят бесчисленные теории на этот счёт, и спорят до хрипоты, и никак не могут прийти к согласию. А всё потому что живые – великие любители поспорить, в особенности когда никто не знает ответа.
В Междумире же скорбь вселенной проявилась просто и ясно. Молчаливый плач объял души. Он нарастал и вылился в судорогу боли. Да, боли, пронзившей каждого послесвета до самой глубины его существа. И с этой болью пришло неожиданное осознание, что случилось нечто непоправимое.
Осознание...
Мало найдётся на свете вещей столь же могущественных, как осознание; и оно эхом отозвалось во всех спящих без сновидений душах, ждущих перехода из мира живых в мир между жизнью и смертью. Внезапная волна прошла по междусветам, и независимо от того, как долго они спали, все они проснулись, как от толчка. Проснулись до времени.
Так произошло Великое Пробуждение – отзвук всеобъемлющего пароксизма вселенной, содрогнувшейся от скорби.
Очнулись и Междусветы Милоса в банковском хранилище. Они сели, и каждый начал гадать: где я? Как сюда попал?
Междусветы, бывшие на попечении Светящихся Воинов, в это знаменательное утро покинувших Аламо, внезапно встали на собственные ноги и принялись задавать те же вопросы.
И девушка в стеклянном гробу, одетая в великолепный зелёный атлас, открыла глаза и улыбнулась.
– Ну вот, – сказала она себе. – Теперь посмотрим, что я пропустила и чем надо заняться в первую очередь.
А в пыльной кладовке в подземельях Аламо всеми забытый Вурлитцер без монеты и без запроса заиграл «Канун Разрушения» [38]38
«Eve of Destruction» – песня протеста, написанная П. Ф. Слоуном в 1965 году. Её исполняли многие артисты, но самой известной записью является исполнение Барри Макгвайра.
[Закрыть].
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Возрождение Мэри
Высотная музыкальная интерлюдия № 3 с Джонни и Чарли
– «Лондонский мост падает, падает, падает...»
Пение, решил Джонни-О, придумано самыми тёмными силами зла в качестве самой страшной пытки, подстерегающей душу в преисподней.
– «Лондонский мост падает...»
Джонни был твёрдо убеждён, что его мозг, вернее, память о мозге, изъели жирные междучерви, и всё, что осталось – это лишь призрачные дырки, какие бывают в швейцарском сыре...
– «Моя милая леди!»
...к тому же, возможно, затянутые паутиной.
Они облетели вокруг земного шара несчётное количество раз. Благодаря толчку, который дало им силовое поле гигантского мёртвого пятна, на каждом витке они отклонялись к югу миль на сто. «Гинденбург» по спирали приближался к экватору. В конце концов, он пересёк бы экватор и угодил бы на южный полюс, где и продолжал бы наворачивать круги до бесконечности.
– «Возьми ключ и запри её, запри её, запри её...»
С того судьбоносного дня, когда армия Мэри напала на поезд, Чарли и Джонни не имели никаких контактов со своими друзьями, и у них не было ни малейшей возможности узнать, чем же закончилось сражение. Ребятам оставалось только надеяться, что их жертва была не напрасной.
– «Возьми ключ и запри её...»
Шли недели, а вид из окон не приносил им ни надежды, ни утешения. Мёртвых пятен было мало, встречались они редко, и при виде их ребятам казалось, что это просто очередная издёвка холодного, недружественного мира.
– «...мою милую леди!»
И всё-таки даже со своей дырявой, затянутой паутиной головой Джонни‑О не достиг того абсолютно безмозгло-счастливого «запойного» транса, в который впал Чарли.
– Наверно, в этом есть какой-то смысл, правда, Чарли? Ну, то, что я не совсем такой свихнутый придурок, как ты?
Чарли отсутствующе улыбнулся другу и запел следующий куплет.
Но не успел он дойти и до половины, как переборку пересекла какая-то тень.
– Стой! Ты видел?
Чарли, должно быть, видел, потому что перестал петь. Поначалу Джонни подумал, что это, наверно, самолёт из живого мира, но, выглянув в окно, заметил, как мимо промелькнуло что-то непонятное. Многоцветье перьев, мощные удары крыльев. И ещё раз. И ещё.
– Слушай, Чарли, по-моему, это ангелы! Ангелы прилетели спасти нас!
В следующий момент он услышал что-то. Такой легчайший шлепок могли издать только ангельские ножки, грациозно коснувшиеся серебристой поверхности дирижабля.
И впервые за долгое-долгое время Чарли и Джонни посмотрели друг другу в глаза и согласно запели:
– «И уносимся мы в голубой простор...»
Глава 29
Великое Пробуждение
Мэри увидела, что над ней кто-то склонился. Лица послесветов были странно искажены, ведь она смотрела на них сквозь осколки бутылок, очковые линзы и прочие стекляшки разных размеров и форм – из них состоял ящик, в котором она сейчас лежала. Носильщики поставили ящик на землю и молча воззрились на Мэри. Она толкнула крышку, но та не подалась; поэтому Мэри, придав своему лицу самое приятное выражение, на которое была способна, обратилась к носильщикам:
– Извините, но не были ли бы вы так любезны снять крышку?
– Да, мэм. – Мальчик присел на корточки, дрожащими пальцами откинул защёлку, затем снял с гроба крышку.
Как только Мэри встала на ноги, половина окружающих гроб послесветов почтительно опустилась на колени – словно делать это было для них не впервой. Остальные стояли с растерянным, озадаченным видом, вздрагивая каждый раз, когда сквозь них проносились живомирные автомобили.
Сначала Мэри подумала, что коленопреклонённые послесветы – её давние подопечные, но среди них ей не встретилось ни одного знакомого лица, да и было их всего душ сто. В то время, когда её так бесцеремонно выпихнули в живой мир, из которого она вернулась обратно благодаря помощи убившего её Милоса, в армии Мэри насчитывалась почти тысяча послесветов.
Мэри быстро догадалась, что озадаченные – это зелёныши, новички в Междумире, только что очнувшиеся от спячки. Но почему же они все проснулись одновременно? Без сомнения, произошло что-то из ряда вон выходящее.
– Благодарю вас за тёплый приём, – сказала Мэри, – но становиться на колени излишне. – Послесветы нерешительно поднялись. – А где остальные? – спросила она. – Где поезд?
Повисла тишина – никто не осмеливался ответить.
– Э... насчёт поезда...
Мэри оглянулась на голос и наконец увидела знакомое лицо.
– Джил!
– Привет, Мэри, – сказала та. – Э... Сколько лет, сколько зим?..
Мэри переступила через стенку гроба и, подойдя к Джил, с жаром пожала ей руку. Она знала, что Джил не любит сантиментов, но что с того? Тёплое приветствие ещё никогда никому не испортило дела.
– Как приятно снова видеть тебя, – сказала Мэри. – У меня столько вопросов!
– И у меня тоже! – крикнул один из только что проснувшихся зелёнышей. Другой послесвет, из «старожилов», съездил ему по плечу:
– Тихо! Прояви почтение к Восточной Ведьме!
«Восточная Ведьма?» – подумала Мэри. М-да, не совсем лестный титул, но если он обеспечивает ей столь глубокое уважение, то сойдёт и такой. Пока.
Рядом с Джил появился другой послесвет, и престранный: на бархатисто сияющей коже его мускулистого обнажённого торса проступали едва заметные пятна. Глаза у парня были не совсем человеческими, а на лице, там, где у других юношей его возраста начала бы пробиваться первая растительность, у этого послесвета росли кошачьи вибриссы. Мэри едва не расхохоталась, но вид у парня был слишком серьёзный – и она сдержалась.
– Джил, будь добра, представь меня своему другу.
Джил открыла рот, но пятнистый заговорил первым:
– Меня зовут Джикс. А тебе полагалось бы всё ещё спать.
– Что ж, – вежливо, насколько это было возможно в подобных обстоятельствах, ответила Мэри, – похоже, я всё-таки проснулась, не так ли?
– Я тебя ни в чём не обвиняю, только констатирую факт, – сказал Джикс. – Произошли некоторые изменения. Нам надо поговорить.
Мэри окинула странного юношу взглядом с головы до ног.
– Ты здесь вожак или что-то вроде талисмана?
Вопрос был задан не столько для того, чтобы унизить собеседника, сколько для того, чтобы проверить, насколько тот уверен в себе. Если взовьётся – значит, он слаб и им легко управлять. А если пропустит оскорбление мимо ушей – вот тогда в отношениях с ним Мэри придётся применить всё своё дипломатическое искусство.
Джикс не только не оскорбился, но предпочёл ответить на заданный вопрос, да ещё таким образом, что, фактически, это вообще нельзя было считать ответом; из чего следовало, что этот парень – сила, с которой нужно считаться.
– Они боятся меня, потому что знают, на что я способен, – вот что сказал Джикс.
– И на что же?
– Я скинджекер.
– И это всё?
Он надменно усмехнулся – ни дать ни взять самодовольный котяра:
– А разве в этом мире есть более значительная сила?
– Эй! Как насчёт нас? – вмешался всё тот же крикливый непочтительный зелёныш. – Кто-нибудь собирается объяснить, что тут происходит?
Другой послесвет снова треснул его, на этот раз посильнее.
– Вы получите ответ на все ваши вопросы, – провозгласила Мэри. – Как только я получу ответ на свои.
Она огляделась, чтобы узнать, где оказалась. Они стояли прямо посередине улицы на окраине какого-то города. Судя по всему, послесветы покидали город. Автомобили иногда проезжали через них, отчего зелёнышей передёргивало – они ведь по-прежнему не понимали, где они и что с ними.
Мэри повернулась и обратилась ко всем послесветам.
– Спасибо вам за то, что позаботились обо мне во время тяжких испытаний, – сказала она. – А теперь, я думаю, нам будет лучше найти какое-нибудь мёртвое пятно и там всё обсудить, ибо я вижу – многие из вас выбиваются из сил, чтобы не уйти под землю.
– Вернёмся в Аламо? – предложил кто-то. Ну, наконец-то. Теперь Мэри, по крайней мере, знала, в каком городе очутилась.
– Нет, – сказала девочка в задних рядах. – Есть место поближе. Я была разведчиком у Авалона. Знаю все мёртвые пятна в городе. К югу отсюда есть большое пятно.
– Прекрасно! – отозвалась Мэри. – Тогда веди!
Девочка, польщённая таким высоким доверием, зашагала прочь; все потянулись за ней.
Мэри шла между Джиксом и Джил.
– А теперь, – попросила она, – расскажите мне, пожалуйста, обо всём, что случилось, пока я спала. С самого начала и ничего не упускайте.
– Хорошо, – ответила Джил. – Но приготовься к тому, что тебе это вряд ли понравится.
* * *
Мёртвое пятно представляло собой площадку для мини-гольфа – её сровняли бульдозером, и она перешла в Междумир. Здесь сохранилась и будка, полная мячей, так что Кошмарики, засидевшиеся и истосковавшиеся в подземельях Аламо, были вне себе от счастья, что можно как следует поразвлечься, и принялись играть. В качестве кэдди Колотун задействовал всех зелёнышей, и для тех это стало чем-то вроде посвящения в братство.
Джикс и Джил сидели в тени миниатюрной ветряной мельницы, пока Мэри обдумывала их рассказ. Она уже начала понемногу строить планы, хотя и не торопилась ими делиться. Во всяком случае, не сейчас. Самой неприятной новостью явилась для неё потеря поезда и огромного количества детей.
– Вообще-то под землю ушло не так уж много, – утешила её Джил. – Бóльшая часть разбежалась кто куда.
– Ну что ж, – сказала Мэри. – Значит, нам всего лишь нужно собрать их заново.
Джикс промолчал, но Мэри видела, что ему это предложение заманчивым не показалось.
Милос, по всей вероятности, всё ещё был в Сан-Антонио – искал её, Мэри. Да, было бы очень неплохо, если б он её нашёл, а уж она задаст ему хорошую трёпку за халтурную работу. Хотя вообще-то, может быть, ей стоит отнестись к нему более снисходительно? Как бы там ни было, а у Милоса достало верности и мужества на то, чтобы вернуть её, Мэри, в Междумир. Она до сих пор помнила боль от вонзившегося в её грудь холодного стального клинка; помнила полный смятения взгляд юноши в тот миг, когда она умирала. И ей никогда не забыть загоревшейся в этих глазах радости, после того как ему удалось удержать её от ухода в свет. Нет сомнений – он влюблён в неё, а вот в собственных чувствах к нему Мэри уверена не была. Хотя... ей нравилось быть любимой, что правда, то правда. Что же до того, прощать или не прощать Милоса за утрату стольких детей... Она оставит это до того момента, когда снова заглянет ему в глаза – вот тогда и станет ясно, насколько велика её способность к прощению.
– Мы думаем, Милос стакнулся с Шоколадным Огром, – сказала ей Джил. Ну, уж это-то точно невозможно! Мэри собственными глазами видела, как Ник превратился в лужу тёмно-коричневой жижи. Ника больше не было. И всё же при мысли о том, что он, возможно, восстал из небытия, память сердца Мэри затрепетала. Нет, она испугалась не Ника – она испугалась любви, которую когда-то питала к нему. Мэри внушала себе, что от этого чувства больше ничего не осталось. И если она будет настойчиво продолжать своё самовнушение, то, может, в конце концов, она в это и поверит.
– Если Милос здесь, а с ним и ещё дети, спасшиеся с поезда, – сказала Мэри, – мы найдём их и вернём обратно в ясли.
И опять Джикс смотрел на неё, ничем не выдавая своих чувств и никак не реагируя. Тогда Мэри добавила:
– Я надеюсь, что вы окажете мне всемерное содействие.
Джикс ответил не сразу. Он хорошенько подумал, затем проговорил:
– Я считаю, тебе лучше отправиться со мной в Город Душ.
– У меня нет намерения идти куда-то на край света, – возразила Мэри, – когда здесь дел по горло.
Джикс кивнул.
– Может быть, мне подвернётся возможность тебя переубедить.
Несмотря на своё желание отказаться, и как можно решительнее, Мэри принялась обдумывать его предложение. В Чикаго, когда она пришла к тамошнему диктатору, он заковал её в кандалы и страшно унизил. Конечно, Мэри всё равно в конце концов удалось возвыситься и совершить переворот. Но, по-видимому, этот майянский король – куда более грозный соперник, чем жалкий Мопси Капоне.
– Мне кажется, тебе стоит отправиться в Город Душ, – поддержала своего друга Джил.
Мэри удивилась. У Джил никогда не было своего мнения, кроме тех случаев, когда дело касалось непосредственно её самой. Но тут Мэри сообразила: Джикс. Вот, в чём причина. Джил явно влюблена в него. Мэри улыбнулась и снисходительно погладила её по руке:
– Идите вы вдвоём. Вы ведь можете передвигаться с помощью скинджекинга, значит, доберётесь очень быстро. И передайте моё почтение и мои сожаления вашему королю.
– Я не могу вернуться без тебя, – сказал Джикс просто. – И знаю, что тебя невозможно принудить. Поэтому ты пойдёшь с нами по доброй воле.
– Ничего подобного вы от меня не дождётесь! – с негодованием заявила Мэри.
На том разговор и закончился.
Джикс оторвал заигравшихся послесветов от гольфа и собрал их вокруг троицы командиров.
– Мэри хочет поговорить с вами, – объявил он и замолчал, но тут же добавил – только ради того, чтобы все почувствовали, кто, собственно, командует парадом: – Наши планы остаются прежними.
Мэри не удостоила его комментарием и начала свою речь. Она обращалась ко всем и к каждому из послесветов, заглядывала им глубоко в глаза и улыбалась, непрестанно улыбалась, чтобы они поняли: она желает им только добра и стоит на страже их интересов. Иногда для убеждения требуются особые усилия, ибо мало кто из послесветов знает, в чём заключаются его собственные интересы.
– Кто-то из вас, – говорила Мэри, – потерялся в Междумире уже давно, другие – совсем недавно. Так вот, я здесь для того чтобы сказать вам: неважно, как давно вы потерялись, важно, что все вы теперь обретены – и я обещаю, что ваша смерть будет радостной и беспечной, начиная с нынешнего дня и до скончания времён. Вот для чего я здесь. Если божественное Провидение посчитало нужным разбудить нас до времени, значит, на то есть веская причина. И мы вместе выясним, что это за причина!
И тут, словно по воле того же Провидения, произошло нечто неожиданное: к ним стали прибывать другие послесветы! Вид у пришельцев был слегка загнанный, словно им пришлось долго бежать; если бы были живыми людьми, они бы потели и отдувались.
– Мэри? – воскликнул один из них. – Это Мэри! Смотрите! Смотрите! Это Мэри!
Новоприбывшие стали продираться между остальными послесветами и, добравшись до Мэри, кинулись к ней с объятиями, едва не сбив с ног. Она узнала их лица – это были её дети! Или, во всяком случае, то, что от них осталось. Всего несколько десятков. Некоторые принялись взахлёб рассказывать о покрытом щупальцами монстре, который прогнал их с детской площадки, но Мэри не придала их россказням никакого значения. Она хорошо изучила законы Междумира, а один из них заключался в том, что любая история вырастала в нечто совершенно невообразимое.
Если другие послесветы ещё не были убеждены, то с прибытием её старых подопечных вопрос решился. Любовь и почитание, которое выказали ей новоприбывшие, говорили в её пользу лучше любых её речей. Поэтому и Кошмарики тоже стали смотреть на Мэри как на посланницу Провидения.
– Всё хорошо, – сказала Мэри. – Всё хорошо.
И отныне будет ещё лучше.
* * *
– Надо убираться отсюда, – сказала Джил Джиксу, уведя его за миниатюрный Тадж-Махал, чтобы Мэри не могла их услышать. – Нам же необязательно идти в Город Душ. Мы можем отправиться куда угодно.
– Нет, – отрезал Джикс, и она взвилась.
– Да на кой оно кому сдалось – твоё дурацкое задание! Ты провалился. Всё кончено. Признай же это!
Джикс посмотрел на неё долгим взглядом. Затем протянул руку к её лицу, и хотя он ожидал, что рассерженная Джил отстранится, та закрыла глаза и замурлыкала.
– Пожалуйста, – произнесла она, использовав «волшебное слово», которого, как она утверждала, не было в её словарном запасе. – Пожалуйста, давай уйдём. Только ты и я. Я даже могу заняться фурджекингом, если ты захочешь.
Джикс должен был признать – это выглядело заманчиво. Но он не мог уйти сейчас. Ему надо было узнать, как повернётся всё дело.
– Может быть, скоро мы и уйдём. Но не сегодня.
Вот теперь Джил отпрянула, снова запылав злостью, что было для неё куда более привычно, чем мурлыканье.
– Почему не сегодня?!
– Потому что Мэри вполне может оказаться права. Gran Despetar, Великое Пробуждение – случай из ряда вон. Что дало ему толчок?
– Да нам-то какое до этого дело?
– А такое, что это может подтолкнуть её последовать за нами в Город Душ. Я всё ещё не теряю надежды, что она согласится.
Джил горько рассмеялась.
– Не знаешь ты Мэри!
– Не знаю, – подтвердил Джикс. – Но я знаю, что есть одна вещь, более притягательная, чем власть. Это... ещё бóльшая власть.
* * *
А в нескольких милях от них Милос метался по мёртвому банку и пинал всё, что попадалось под ногу: конторки, кассы, столы... Сломать он, конечно, ничего не мог, но всё равно пинал. Как он желал, чтобы хоть что-нибудь разлетелось в куски! Ему бы тогда сразу полегчало на душе.
На полу перед закрытой дверью хранилища сидел Лосяра. Он не переставая плакал с того самого момента, когда узнал о трагической кончине Хомяка.
– Он этого не жашлуживал! – выл Лосяра. – Он нитшего плохого не делал! Он делал только то, што ты ему прикажывал.
– Ну что ты разнюнился, рёва козлова! Это случилось, и всё, ничего теперь не вернёшь.
– «Рёва-корова»! – завопил Лосяра. – Это называется «рёва-корова»! Вечно у тебя всё не так!
Милос наподдал подвернувшемуся под ногу стулу, тот полетел в Лосяру, но Лосяра не уклонился, и стул не сломался... Что за проклятье!
– Сохрани свою злость для Майки! – рявкнул Милос. – Это он подговорил шрамодуха загасить Хомяка!
При упоминании имени Майки Лосяра сжал кулаки, и его свечение стало багровым от злости.
– Ненавижу! – прорычал он. – Убью гада!
– Он уже мёртв! – напомнил Милос.
– Тогда я шделаю так, што ему штанет ешшо хуже! Я его жагашу! – И тут Лосяра опять расплакался. – Не верю, ну, не верю, што Хомяка больше нет! Как я буду беж него?
Милос мягко похлопал его по плечу.
– Мы отомстим. Я обещаю.
Рыдания Лосяры вскоре перешли в тихие всхлипы, и тогда Милос услышал приглушённые голоса и удары – они доносились из-за массивной двери хранилища. Там содержалось почти двести зелёнышей, которым сейчас ещё полагалось бы быть междусветами и спать. Милос терялся в догадках, отчего они проснулись. Теперь они пытались вырваться из темницы и требовали объяснений. Положение приводило Милоса в ужас. Он не был готов к тому, чтобы выпустить их. Он попросту был не в том состоянии, чтобы затевать почти безнадёжную борьбу за их доверие. Пусть уж лучше сидят взаперти, ничего с ними не сделается!
Милос тосковал по прежней жизни, когда он занимался скинджекингом ради удовольствия и выгоды, продавая свои услуги всем, кому они были нужны. А уж в покупателях недостатка не было – на восточном берегу Миссисипи послесветы кишмя кишели. Бросить бы всё это и забыть, как страшный сон! Вернуться к былым занятиям... Вот о чём думал Милос, когда кто-то начал стучать во входную дверь банка.
Он повернулся посмотреть на незваного гостя, в страхе, что это Ник притащил за собой шрамодуха. В таком случае, у чудища ничего не выйдет: стеклянные двери, перешедшие в Междумир вместе с остальным банком, были заперты изнутри на два замка. Но на пороге вместо врага стоял самый желанный гость, которого Милос только мог себе вообразить.
За стеклом он увидел Мэри – как когда-то видел её под стеклянной крышкой гроба. Как же он не догадался, что когда проснулись все междусветы, с ними вместе проснулась и Мэри! Милос полагал, что Кошмары унесли её куда-то очень далеко, но питал надежду, что найдёт к ней дорогу, когда она очнётся. Ему и в голову не приходило, что Мэри сама может его отыскать.
Милос стоял, словно пригвождённый к месту, боясь открыть дверь. Ведь Мэри, наверно, страшно рассержена на него. Но Мэри Хайтауэр не из тех, кого можно заставлять ждать. Он подошёл к двери, повозился с замками и открыл.
– Здравствуй, Милос, – проговорила она. Её голос звучал ровно, в нём не ощущалось ни тепла, ни холода.
Милос не знал, чего ему ожидать. За спиной Мэри стояло большое облако послесветов, но они Милоса не занимали.
– Так как, ты собираешься пригласить меня внутрь? – спросила гостья.
Он впустил её и затворил за ней дверь. На несколько мгновений юноша растерял все слова, а когда наконец опомнился, то единственное, что ему удалось выдавить из себя, было:
– Прости, я испортил твоё платье.
Она поднесла руку к разрезу в атласной ткани на груди, как раз над сердцем.
– Другого выхода не было, – сказала она. – Но этот разрез всегда будет напоминать мне о том хорошем, что ты сделал. – Она помолчала несколько секунд и добавила: – Я слышала о поезде. Джил всё рассказала.
До этой встречи Милос проигрывал в своей голове объяснение с Мэри не меньше сотни раз, заготовил массу всевозможных оправданий, но сейчас, стоя с ней лицом к лицу, ничего не мог вымолвить, кроме:
– Боюсь, я всё испортил...
– Да, это так, – подтвердила Мэри. Затем обернулась к Лосяре, который стыдливо прятал покрасневшие и вспухшие от слёз глаза. – Что это с ним?
– С Хомяком случилась беда, – ответил Милос. – Его загасил шрамодух.
Мэри фыркнула – звук, совсем не подобающий настоящей леди.
– Никаких шрамодухов нет. Тебе не мешало бы почитать мои книги и освежить память.
– Извини, Мэри, но шрамодух существует. Я видел его собственными глазами и видел, как он загасил Хомяка. Мне кажется, именно поэтому и проснулись все междусветы.
Мэри призадумалась.
– Так значит... шрамодухи действительно существуют... и один из них бродит по этому городу. Он ищет послесветов, чтобы гасить их?
Милос покачал головой.
– Нет, ему нужен только я. А теперь, думаю, он и за тобой начнёт охотиться. – Помолчав, он добавил: – Его направляет один парень – он когда-то странствовал с нами. Его зовут Майки.
Мэри вскинула на него глаза – ошеломлённые, дикие, чем-то очень похожие на глаза Майки. Это было до того обескураживающе, что Милос не выдержал, отвёл взгляд.
– Ты сказал «Майки»?
– Да.
– А фамилия у него была?
Милос пожал плечами, но Лосяра, потихоньку продолжавший всхлипывать, пробурчал:
– МакГилл. Майки МакГилл. Как у монштра. Он ешшо утверждал, што это он тот монштр и ешть. А ешшо он говорил, што вы ш ним родштвенники. Он вообше был врун ешшо тот.
– Конечно, он лгал, – сказала Мэри, однако вид у неё был менее уверенный, чем минуту назад. – Любой, кому взбредёт в голову воспользоваться шрамодухом для своих грязных целей, солжёт и глазом не моргнёт.
