Текст книги "Мир обретённый"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)
Глава 50
Поехали!
В живом мире детонация ядерного устройства имеет весьма предсказуемые и очень разрушительные последствия. Но Междумир – не живой мир. Добавь к детонации десять тысяч волшебных монет – и ты никогда не будешь заранее знать, что выльется из твоего шейкера. Единственное, в чём ты можешь быть уверен, так это в том, что каким бы ни получился коктейль, он будет именно тем, чего хочется мирозданию.
В момент детонации открылся туннель в тысячу футов высотой и в тысячу футов шириной, и в его конце сиял ослепительный свет, ведущий в Великое Неизведанное Запределье. Дети Мэри и воины, сражавшиеся с ними, сразу поняли, что произошло. Изменившиеся тела приняли первоначальную форму. Те, кто забыл своё имя, вспомнили его. Каждый услышал зов света, и тотчас всё то, что ему или ей было приказано делать в Междумире, показалось несущественным по сравнению с этим новым призывом. Вот так все вместе и всё же каждый по одному воины майя и дети Мэри бросились в туннель и завершили своё странствие, уйдя туда, куда уходят все без страха и без сожалений.
В момент детонации руки Джонни-О уменьшились до нормальных размеров, и мальчик сбежал по трапу вниз. Увидев туннель, он бросился прямо в него, радостно воскликнув: «Давай сюда танцующего медведя!». А Спидо, впервые после прибытия в Междумир высохнув, обнаружил, что находится у горизонта событий и ему сейчас предстоит принять самое важное решение в своих обеих жизнях. Как и все остальные, он почувствовал притяжение света, но корабль находился слишком далеко, и мальчик был в силах сопротивляться зову. Он мог бы увести «Гинденбург» прочь, если б захотел, и вернуться к прежней профессии искателя. Но тут ему в голову пришло, что это решение лишит всех других послесветов, находящихся на борту корабля, возможности покинуть Междумир. Поэтому Спидо развернул дирижабль, направил его обратно к мёртвому пятну и влетел в туннель, забрав с собой в свет тысячи ликующих душ.
В момент детонации Мэри Хайтауэр, растерявшая всех своих детей, пока они удирали от наступающего войска, обнаружила, что оказалась одна на том самом месте, с которого всё началось – именно здесь она попросила Милоса принести себя в жертву. Перед ней открылся туннель и свет позвал её, словно рассерженный родитель, но Мэри оказалась вздорным, упрямым дитятей. Схватив наручники, которые сбросила Алли, она замкнула один из них на своём запястье, а другой – на ручке автомобиля, так что как бы властно ни призывал её свет, Мэри Хайтауэр никуда не собиралась уходить!
В момент детонации Алли стала настоящей эгоисткой – она вцепилась в Майки всей силой своей воли и не пускала его в свет. Но Майки знал – ему не удастся долго сопротивляться.
– Пожалуйста, не уходи! – шептала Алли ему на ухо.
– Я и не хочу уходить, – шептал в ответ Майки, – но время пришло.
Им хотелось застыть навечно, держа друг друга в объятиях, и, словно в ответ на их мольбы, свет сделал им драгоценный подарок. Он растянул междумирное мгновение так, что Алли и Майки оно показалось длиной в целую жизнь. Напряжённую. Полнокровную. Завершённую. И когда бесконечное мгновение прошло, Майки поцеловал Алли в последний раз и отпустил её. Он растворился в вечности, оставив ей четыре слова, которые она никогда не забудет:
– Я буду ждать тебя!
* * *
И, наконец, в момент детонации последний шоколад оставил Ника. Юноша широко раскинул руки и ждал, ждал, ждал, но... ничего не произошло. Свет не был готов принять его, и он сам ещё не был готов уйти.
* * *
Когда все души, желающие завершить своё путешествие, ушли, туннель схлопнулся, и свет погас. Кларенс стоял посреди Граунд Зеро, протянув одну руку к статуе, которой больше не существовало, а другую всё так же твёрдо держа там, где ещё несколько мгновений назад висела бомба.
Бешеный ураган улёгся, истаяв так же быстро, как и набрал силу. Кларенс ощущал теперь то, чего не было раньше – равновесие обоих миров, и понял: его миссия завершилась успехом. Он понял это не только сердцем: его левая рука теперь ничего не чувствовала, левое ухо не слышало, а левый глаз не видел. Он больше не был шрамодухом, а стал просто человеком со шрамами, напоминавшими о спасённых им жизнях. Он мог теперь видеть, слышать и осязать лишь живой мир; и Кларенс улыбался, потому что так оно и должно быть. Единственное, о чём он сожалел – это что не успел попрощаться.
Кларенс покинул Тринити с решением навести порядок в том хаосе, который он сам сотворил из своей жизни. Если ему удалось спасти один мир от разрушения, а другой от диктатуры, то уж разобраться с самим собой будет проще пареной репы.
Глава 51
Голубой запад
Мэри знала, что произошло. Тёмные силы подступили и забрали у неё всех детей. Она с вызовом смотрела во влекущий свет, и когда тот отступил, она осталась одна. Но, как выяснилось, не совсем.
– Здравствуй, Мэри.
Она обернулась и увидела Ника. В нём больше не было ни следа шоколада, даже того маленького пятнышка, с которого всё началось. Мэри очень хотелось возненавидеть его, и не только его – всех их, но у неё не было на это сил.
– Оставь меня в покое, – сказала она и завесила лицо своими медными волосами, лишь бы не видеть Ника.
– Как ты думаешь, почему свет не принимает нас? – спросил он.
– Он звал меня, – призналась Мэри, кивнув на прикованную к дверце автомобиля руку. – Я отказалась идти.
Ник поискал глазами, нашёл валяющийся на земле ключ, присел около Мэри и снял с неё наручники.
– Я так долго любил тебя, – сказал он, – несмотря на всё то плохое, что происходило между нами. Как ты думаешь, почему?
– Я не стану отвечать на твои вопросы, Ник. У меня нет ответов.
– Тогда я сам скажу тебе, почему. Потому что ты позволила мне увидеть себя такой, какой ты могла бы быть. Не такой, какой ты была или какой стала, а совсем, совсем другой. Это значит, что та Мэри, которую я любил, в некотором смысле ещё не родилась. Но, возможно, она родится сейчас.
Мэри взглянула на него и ощутила болезненный укол любви – любви, которая мучила её так долго. Она не могла справиться с этим безжалостным чувством одна.
– Я хочу поговорить со своим братом, – сказала она. – Я хочу поговорить с Майки.
– Майки ушёл, – произнёс голос за спиной Ника.
Там стояла Алли. Джикс тоже был там, вокруг него сгрудились скинджекеры. Все они слышали слова Ника и смотрели теперь на Мэри со смешанным выражением опасения и жалости. Она попыталась дотянуться до них своими световыми щупальцами, но из этого ничего не вышло: её способность увлекать за собой, превратившаяся в некую мистическую силу, полностью пропала. Свет украл её. Послесвечение Мэри померкло и ничем не отличалось от всех прочих.
Тут заговорил Подлиза, забыв даже поднять по обычаю руку:
– Простите, мисс Мэри, но я больше на вас не работаю.
Судя по выражению их лиц, Подлиза говорил от имени всех. Мэри повернулась к Нику, который терпеливо ждал, чем она ответит на его предложение.
– Тебе больше не нужно быть Мэри Хайтауэр, – произнёс он. – Ты можешь стать Меган МакГилл. Всё, что для этого нужно – это признать, что ты была неправа.
Мэри ничего не ответила – ей нечего было сказать. Для неё выбор был ясен.
– Благодарю тебя, Ник, – промолвила она и поцеловала его. Она позволила себе насладиться этим мгновением, запечатлеть его в своей памяти. Затем повернулась и пошла к краю пятна, к тому месту, где стоял старый голубой холодильник. Мэри толкнула его, и тот упал на живой песок. Теперь он и в самом деле напоминал саркофаг. Впервые она заметила название фирмы-производителя на дверце: Вестинхауз. Мэри едва не рассмеялась при мысли о том, что это, пожалуй, и есть тот самый «вест» [52]52
West – запад (англ.)
[Закрыть], к которому её тянуло с такой неодолимой силой. Она рванула ручку и открыла дверцу.
– Мэри, не надо! – воскликнул Ник.
Но Алли схватила его за рукав.
– Не вмешивайся. Это её выбор.
У Мэри было мало времени – холодильник уже начал тонуть. Она бросила последний взгляд на Междумир, в котором чуть было не стала полноправной хозяйкой, а потом ступила в тесное, вызывающее клаустрофобию пространство и улеглась на бок, подтянув колени к груди.
«Всё, что нужно – это признать, что ты была неправа».
Нет, для Мэри Хайтауэр это предложение было неприемлемо. Если ей не суждено остаться в мире, для которого лишь она одна служила бы эталоном правоты, то лучше ей вообще в этом мире не быть. Она гораздо охотнее создаст свой собственный – мир только для одного духа. Последним актом Мэри Хайтауэр в качестве гражданина Междумира стало закрытие двери холодильника. Она услышала отчётливый щелчок и погрузилась в темноту и одиночество, в которых ей предстоит пребывать до конца времён.
* * *
Ник мог бы броситься за ней и вытащить из саркофага, пока ещё не поздно, но... Алли была абсолютно права. Мэри сделала свой выбор. Остальные присутствующие при этой сцене повернулись спиной и собрались уходить, но Ник с внезапной яростью накинулся на них:
– Нет! – вскричал он, едва сдерживая слёзы. – Мы должны смотреть на это! Мы обязаны почтить её хотя бы тем, что будем смотреть, как она уходит!
Они все стояли вокруг саркофага и наблюдали, как он медленно погружается в почву, пока он совсем не исчез под песками пустыни на своём долгом одиноком пути в незыблемые объятия Земли.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
Конечная бесконечность
Парадоксальная интерлюдия с физиками и ловцами омаров
Квантовая физика утверждает: всё, что нам кажется прочным и плотным, на самом деле на 99,99% состоит из пустоты. Оно только кажется прочным, потому что так устроены наши органы чувств.
Астрофизики говорят, что 27% вселенной – это тёмная материя. Иными словами, там что-то такое есть, причём очень много, но никто не знает, что это и где его искать.
Теория струн полагает, что существует не три измерения, а одиннадцать – но большинство из них мы постигнуть не можем, как бы ни старались.
А на сильно изрезанном побережье штата Мэн ловцы омаров говорят: « Да отсюда туда не доберёшься!» – даже если это самое «туда» ты видишь собственными глазами на противоположном берегу бухточки.
Словом, существуют тайны науки и души, которые нам никогда не удастся постигнуть, как бы точно мы ни измеряли, как бы глубоко ни верили, как бы сильно ни напрягали мозги и как бы далеко ни стремились. Но каждый может сказать (потому что все мы в глубине души в этом убеждены): невозможное случается, и великие загадки мироздания разгадываются, хотя решение зачастую приводит к ещё более великим тайнам.
Однако есть во вселенной место, где все тайны разгаданы, даны ответы на все вопросы и все знания получены. Это место можно найти, если хорошенько постараться, если в тебе живёт вера и ты обладаешь сильной волей и – самое главное – если существует мир, в котором тебе хотелось бы жить.
И когда ты попадёшь туда – передай от меня привет Мэри Хайтауэр.
Хотя, вообще-то, лучше не нужно.
Глава 52
Мир после Мэри
– Ну, и что мы будем со всем этим делать? – спросила Алли Ника, обводя глазами мёртвое пятно Тринити. Ребята сидели на диване, установленном на вершине пятнадцатифутовой пирамиды, сложенной из дюжины других диванов.
– Пусть так и остаётся, – ответил Ник. – Если кому-нибудь в Междумире понадобится мебель, мы будем знать, где её взять.
В облике Ника ощущалась решительность и умиротворённость, но глубоко в глазах юноши Алли видела затаённую печаль. А может быть, это было лишь отражение её собственной грусти по ушедшему в свет Майки. Они с Ником оба потеряли сегодня тех, кого любили.
– Мне так жаль... – сказала Алли.
– Не надо жалеть, – отозвался Ник. – Знаешь, как говорят: то, что меня не убивает, делает меня сильнее.
– Так-то оно так, – вздохнула Алли, – но когда ты уже мёртв, то оно вроде уже как-то и не так...
Ник засмеялся.
– Да не беспокойся ты обо мне. Свет меня не забрал, зато выдал на прощанье неплохие утешительные премии.
– Во-первых, забрал у тебя шоколад.
– Ага, но это только маленькая часть. Я теперь помню, Алли. Я всё помню! Кем я был, кто я сейчас и даже кем стану.
– Ах вот как? Ты теперь и будущее можешь предвидеть?
– Не то чтобы, – сказал Ник. – Но я знаю своё место в нём.
– И что это за место?
Ник улыбнулся. Это была искренняя улыбка, от сердца.
– Я стану новой Мэри.
Алли отшатнулась. Диван, на котором они сидели, опасно закачался.
– Не смешно!
– А я и не шучу, – ответил Ник. – Вот почему я чувствовал с ней такую связь. В её душе была заложена потребность помогать и охранять тех, кто пришёл в Междумир, но она не смогла отделить свою личность от своего призвания. Как только ей показалось, что она в центре вселенной – вот тогда всё и пошло наперекосяк. Это погубило её и чуть не погубило живой мир.
– А почему ты уверен, что с тобой этого не случится?
Ник пожал плечами.
– Потому что я обратился в шоколад. Потому что я растёкся и меня снова собрали вместе. Потому что я знаю, что происходит, если ты вдруг начинаешь считать себя самым важным человеком во вселенной. Это смиряет, помогает не заноситься, понимаешь?
Алли вспомнила, как сидела в теле койота и какое чувство беспомощности владело ею тогда. Она всегда была человеком волевым и целеустремлённым, но этот тяжёлый опыт научил её тому, что в мире действуют и другие силы, помимо её воли: природа, мудрость, знания и понимание. Без таких уроков смирения Алли тоже могла бы стать такой, как Мэри Хайтауэр.
Она взглянула туда, где Джикс разговаривал со скинджекерами. Не только с Сушкой, Блёсткой и прочими, но и с новенькими – теми, кого так успешно создала Мэри. Их было двадцать три.
– Ты веришь, что всё происходит не просто так, а с какой-то целью? – спросила Алли Ника, не отводя глаз от Джикса со скинджекерами.
Ник вздохнул.
– Я смотрел прямо в свет, но так этого и не понял.
– Ладно, – сказала Алли и полезла вниз с груды диванов. – Просто знай: лично я собираюсь действовать так, будто у всего действительно есть цель и причина.
Она направилась к Джиксу.
* * *
Тот в это время говорил скинджекерам:
– Мы вернёмся туда, где лежат наши тела, и найдём их. Кое-кто из вас захочет скинджекить себя самих и продолжать жить обычной жизнью. Но другие, возможно, и не захотят, потому что окажется, что у них слишком тяжёлые травмы или умер мозг.
Новенькие смотрели на него, вытаращив глаза, в полном потрясении. Неудивительно. Деликатность, умение поддержать и утешить никогда не входили в число сильных сторон Джикса.
Алли остановилась несколько в сторонке от группы скинджекеров.
– Послушайте, – обратилась она к ним. – Что бы вы ни выбрали – всё будет хорошо. Если вы решите остаться в Междумире в качестве скинджекеров – значит, скорее всего, таково ваше предназначение.
Вот тут и посыпались вопросы. Всё то, о чём новички не решались спросить Джикса, обрушилось теперь на Алли.
– А я могу скинджекить кого-нибудь худого?
– А я в кота не превращусь?
– А если я вселюсь в кинозвезду?
– А мы можем скинджекить тела друг друга?
– А я в кота не превращусь?
– А у меня аллергия на молоко, она так и останется, если я буду скинджекить?
– А я забуду, кто я такой?
– А что если я превращусь в кота?
– Hijole! – крикнул Джикс, вскинув руки. – Что вы тут устроили?!
– Вы получите ответы на все ваши вопросы, – заверила Алли. Потом добавила: – Тем из вас, кто останется в Междумире, скажу, что вы сможете научиться многим чудесным вещам, сможете стать для людей чем-то вроде ангелов-хранителей и принести миру огромную пользу.
– Или, – пробормотал Сушка, стыдливо потупившись, – сможете уничтожить его.
На что Алли ответила:
– Не знаю почему, но мне кажется, такой проблемы у вас не возникнет.
* * *
Все отправились в Аламогордо и там, на углу, таком же ничем не примечательном, как и все углы в мире, попрощались.
– Мы останемся в городе на пару дней, – сказал Джикс. – Мне нужно научить новеньких основам мастерства, на случай, если кто-то решит остаться. Да и бывшим скинджекерам Мэри тоже не помешало бы подучиться.
Алли обняла его. Бархатистая кожа Джикса ещё больше стала походить на мех, чем в их первую встречу.
– Спасибо за то, что освободил меня тогда, на поезде.
– Извини за койота, – проговорил он. – Просто в тот момент ничего другого не попалось. Теперь, когда я узнал тебя получше, я бы сказал, что у тебя дух орла, а духу орла не место в собачьем теле.
– Наверно, мне бы лучше остаться с тобой, – сказала Алли. – Намучаешься ты с ними один...
Джикс улыбнулся ей тонкой кошачьей улыбкой.
– А кто говорит, что я буду один? Блёстка рассказала, где я смогу найти весьма умелого скинджекера... хотя, как я слышал, она такая свинья!
И с этими словами он повернулся и пошёл прочь. Скинджекеры последовали за ним – они отправились на родео, где были идеальные условия для тренировки в душесёрфинге.
Ник нашёл в междувороте Тринити рюкзак и набил его всякой всячиной, которая могла бы пригодиться ему в странствиях. Он также раздобыл винтажную кожаную куртку, которую натянул поверх нарядной рубашки с галстуком.
– Если Великий Король Срединного Царства мог таскать на себе золото поверх набедренной повязки, то я уж точно смогу ходить в этом.
Алли посмотрела на него долгим взглядом.
– И что теперь? – спросила она.
– В Атланте куча послесветов, а ещё я слышал, что в Юнисе Мэри оставила в церкви большое облако. Вообще-то, я так думаю, послесветов ещё много во всём мире, уже не говоря о тех, которые прибывают каждый день. И если кто-то из них потеряет свою монетку – я знаю один пустой город майя, где можно найти бездонное ведро таких монет.
Алли встряхнула головой от восхищения. Молодец Ник, его ждёт отличное будущее.
– Помню, как я увидела тебя в первый раз... – начала она.
– Думаю, ты меня сначала унюхала.
– Точно. Шоколад. Но когда я увидела тебя там, в мёртвом лесу, мне показалось, что я тебя знаю. В то время я думала, что, наверно, видела твоё лицо сквозь ветровое стекло вашей машины, когда произошла авария... Но нет. Кажется, уже тогда я видела тебя таким, какой ты сейчас. Правда, забавно?
– Куда уж! А ещё забавнее то, как я всё время хныкал и жаловался, а ты помыкала мной, как хотела!
Они обнялись и стояли так долго-долго.
– Не забывай меня, – попросил Ник. – Как бы ни сложилась твоя жизнь, как бы долго ты ни прожила. А если у тебя когда-нибудь появится чувство, будто кто-то заглядывает тебе через плечо, а там никого нет, – может быть, это я.
– Я буду тебе писать, – сказала Алли, и Ник расхохотался. – Нет, правда! Я напишу письмо, а потом сожгу его, и поскольку оно будет написано от души – оно попадёт в Междумир.
– И, – подхватил Ник, – окажется в том самом почтовом отделении, которое Милос перенёс из Сан-Антонио!
Алли могла бы вот так стоять и прощаться целую вечность, потому что она прощалась не только с Ником. Она провела четыре года полужизни в мире столь же ошеломительно прекрасном, сколь и непостижимо тёмном. Она прощалась с Майки. «Я буду ждать тебя», – сказал он... Что ж, если это так, то, наверно, она вовсе и не прощается с ним.
Ник вскинул рюкзак на плечо.
– Ты, кажется, собиралась в Мемфис? – сказал он. – Тогда... проваливай, Джек [53]53
Отсылка к знаменитой песенке, о которой в этой книге уже упоминалось – Hit the road Jack, don't come back no more, no more, no more, no more...
[Закрыть]!
Он улыбнулся ей в последний раз и ушёл.
Но вот что странно: Алли заметила, что хотя Ник был всего лишь обычным послесветом, при ходьбе он совсем не проваливался в землю.
Глава 53
Картины
Посмотри:
Ферма в западном Техасе. Ночь. Животные на скотном дворе неспокойны. Их что-то встревожило – фермер не может понять, что. Он дважды проверяет все загоны, потом вдруг на секунду теряет ясность мышления, затем входит в хлев, так и не поняв, что в этот самый момент краткой дезориентации его руки, находясь под чужим контролем, открыли дверцу загона с его лучшей призовой свиноматкой.
В загоне не спит свинья. Нет, не свинья – девушка внутри неё, которая уже начала забывать, что она девушка. Ей не хочется задумываться над своими бедами, над теми муками, через которые она прошла в эти долгие недели: помои, которыми приходилось питаться, хлевная вонь и ужасный, тянущий к земле вес раздувшегося свиного тела.
Она слышит, как, скрипнув, медленно открывается дверца загона. Ей в нос ударяет новый, острый аромат, и в её крови вскипает адреналин, потому что инстинкт свиньи подсказывает – этот запах означает смертельную опасность. Она поворачивает тяжёлую голову и видит два ярких глаза, два янтарных круга, в которых отражается свет фонаря на веранде фермерского дома. Глаза смотрят прямо на неё.
Снежный барс.
Испещрённый пятнами белый мех, кажется, светится, словно бледная, убывающая луна. Кошка голодна, но почему-то не нападает. Вместо этого она поднимает лапу и тянет дверцу загона на себя, пока задвижка не защёлкивается. Теперь из загона никто не выберется. Только после этого барс оборачивается к свинье и обнажает свои великолепные клыки.
Свинья не двигается. Не может, даже если бы и захотела. Поэтому она лишь смотрит в глаза барса, а тот медленно приближается, открывает пасть и вонзает клыки в шею свиньи...
Несколько минут спустя, услышав странный, жуткий рёв, фермер хватает ружьё и несётся к хлеву. Так и есть, сбылись его худшие опасения! В хлев ворвался дикий зверь, да такой, какого в этих краях отродясь не бывало. Призовая свиноматка лежит мёртвая, а по запертому (наверно, дверь сама захлопнулась) загону мечется огромная белая кошка с чёрными пятнами и яростно бросается на стенки, не в силах вырваться.
– Кажется, теперь можно сказать, что я повидал в жизни всё, – бормочет фермер.
...Но на самом деле отнюдь не всё. Он не видит двух незримых духов, которые стоят тут же, обнявшись, а потом выбегают в ночь Междумира.
* * *
Посмотри:
Госпиталь в Мемфисе, штат Теннесси, день св. Валентина. Родственники навещают своих безмолвных близких. В палату номер 509 пришли родители лежащей здесь девушки и прикрепляют к стене поздравительную открытку. Снаружи разгулялась непогода, ледяной дождь стучит в окно. Не очень-то приветливый день св. Валентина, да и обстановка нерадостная.
И всё же родители стараются сделать всё, что в их силах, чтобы выказать всю свою любовь к спящей дочери: мать покрывает ей ногти лаком – потому что сестра в колледже и не может прийти; отец тоже выполняет свой обычный ритуал, массируя мышцы, чтобы они были мягкими и эластичными – потому что существует шанс, пусть и исчезающе малый, что в один прекрасный день они могут ей понадобиться. Мать читает очередную главу из «Разума и чувства», а когда печальная атмосфера в палате становится невыносимой, отец уходит, чтобы подогнать машину к подъезду – он не хочет, чтобы его жена шла на парковку в такую бурю.
Мать встаёт и подходит к окну; её сердце замирает при виде голых дрожащих ветвей зимних деревьев. Как бы ей хотелось, чтобы день святого Валентина, да и вообще любой праздник, проходил совсем иначе! Но она знает – возможно, так не будет никогда. Тяжело вздохнув, она поворачивается взглянуть на свою тихую дочь и видит, что дочь смотрит на неё широко открытыми глазами.
– Привет, мам, – говорит девушка слабым, хриплым голосом.
– Алли?!
Женщина спешит к дочери, падает на стул у кровати, сжимает в ладонях её вялую руку, и впервые за долгие годы эта рука отвечает еле заметным пожатием.
– Прости, что я так долго не возвращалась... – хрипит Алли.
– Всё хорошо, дорогая, – говорит мать. – О Господи, всё хорошо!
Слёзы бегут по её щекам, их больше, чем струй дождя за окном. Это слёзы радости, потому что после всех долгих лет ей наконец позволено плакать.
* * *
Посмотри:
Нью-Йорк. Середина дня. Мальчишка-скейтбордист внезапно обнаруживает, что стоит на углу улицы. Он оглядывается кругом, но мир кажется ему странным: звуки приглушены, прохожие похожи на размытые тени, все цвета потеряли свою насыщенность, и только он сам, его скейтборд и пятно асфальта вокруг ног ярко выделяются на общем сером фоне. Он оборачивается и видит: на бордюре с другой стороны улицы сидит паренёк и смотрит на него. Фигура незнакомца совершенно отчётлива. Скейтбордист идёт к нему и вдруг замечает, что асфальт ведёт себя как-то странно. Он словно тает под его ногами.
Незнакомый паренёк улыбается и поднимается с бордюра. На нём наглаженные брюки и кожаная куртка, под которой видны нарядная белая сорочка и тёмный галстук.
– Что, вообще, происходит? – спрашивает скейтбордист. – Я сплю? Или мне чего-то вкатили?
– Ничего такого, – отвечает улыбчивый паренёк. – Скажи мне своё имя. Я его запишу на случай, если ты забудешь.
– Во прикольщик, – говорит скейтбордист, однако не может с ходу назвать своё имя. – Кайл, – произносит он наконец.
– Приятно познакомиться, Кайл. Меня зовут Ник. – Парень пожимает Кайлу руку, записывает его имя на клочке бумаги и суёт бумажку Кайлу в карман. – Ты помнишь, что с тобой произошло?
– Да вроде, – говорит Кайл, чеша в затылке. – Я выскочил из этого проулка, и на меня чуть не наехала мусорка.
Ник качает головой.
– Мне больно говорить тебе об этом, Кайл, но не было никакого «чуть не».
– Слушай, чувак, ты что городишь? Не смешно!
Улыбка не покидает лицо Ника.
– Покопайся у себя в карманах, – говорит он.
– Это ещё на кой?
– Увидишь.
Кайл шарит у себя в кармане и выгребает оттуда пригоршню мелочи. Ник выуживает из всех этих монеток одну – странную, стёршуюся, выщербленную.
– Сохрани её, – советует Ник и кладёт монетку в карман рубашки Кайла. – Смотри, не потеряй!
Кайл снова оглядывается и по тому, как ведут себя прохожие – они не видят его, проходят мимо, а то и прямо сквозь него – обо всём догадывается.
– Так я что... умер?
– К сожалению, Кайл. Жаль, что ты сразу не попал в свет, но ты к этому придёшь. А до той поры... Я знаю одно место здесь, в Нью-Йорке, где ты мог бы бесплатно поселиться. Даже можешь там обзавестись целой квартирой. Единственное условие: каждый день ты должен делать что-то другое, не то же, что вчера, и «арендовать» разрешается только на месяц.
– Почему? А что случится через месяц?
– В конце месяца ты должен подержать в руке монетку, – объясняет Ник. – Она расскажет тебе, готов ли ты двигаться дальше.
Хотя всё это для Кайла пока звучит полной белибердой, он идёт с Ником. Что-то подсказывает скейтбордисту, что этому парню можно доверять, что Ник действительно принимает его заботы и интересы близко к сердцу.
– А это место, куда мы идём... – спрашивает Кайл. – Оно мне понравится?
– Думаю, да, – отвечает Ник с чуть лукавой улыбкой. – А уж какой оттуда вид – просто загляденье!
