Текст книги "Мир обретённый"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
Глава 6
Кошка на холодной крыше
Джикс нашёл, что обвинения Алли стоят дальнейшего расследования. Ему казалось сомнительным, что Восточная Ведьма осмелится сотворить такое страшное дело – уничтожить живой мир. Да и каким образом? Во всяком случае, до пробуждения Мэри Хайтауэр ещё несколько месяцев, так что стоит заняться более насущными проблемами.
Как выяснилось, Джикс мог свободно передвигаться по всему поезду – но лишь пока находился в компании Джил. Она стала его неизменным и постоянным эскортом, куда бы он ни направлялся.
– Тоже мне, нашёл конвоира! – взорвалась Джил, когда Милос дал ей это поручение. – У меня других дел по горло!
– По-моему, ты ничем особенным не занята, – заметил Джикс.
– Тебя никто не спрашивает! – угрожающе прорычала Джил. Такая манера разговаривать была ей очень к лицу.
Милос ухмыльнулся.
– Этот парень начинает мне нравиться.
Собственно, именно поэтому Джикс и подпустил свою реплику.
Ничто не ускользало от внимательного взгляда юноши-кошки. Он подсчитал количество детей в обычных вагонах – примерно пятьдесят в каждом. Многовато, но терпимо. В тесноте, да не в обиде.
Несколько раз он видел, как дети дезертировали – обычно группами по четыре или по пять. По принципу «чем нас больше, тем безопасней».
– Да пусть катятся! – бросила Джил. – Поймаем их сегодня – они сбегут завтра.
Раз в день Джикс ходил в спальный вагон – взглянуть на убитую им девочку, убедиться, что ей хорошо и удобно, прошептать ей на ухо слова извинения. В живом мире его младшая сестра уже давно переросла его. Джикс предпочёл думать о спящей девочке как о своей младшей сестрёнке, навечно двенадцатилетней – как он навечно остался пятнадцатилетним.
Джикс принимал участие во всех детских забавах: от прыжков через скакалку и классиков до пятнашек. Он познакомился со множеством ребят, и хотя они поначалу дичились его странной наружности, но постепенно оттаяли и стали относиться к нему с теплом.
И лишь кабус оставался для Джикса недоступен, отчего его желание проникнуть туда разгоралась ещё сильнее. Он жаждал взглянуть в лицо спящей Ведьме. Её окутывала великая легенда, и поэтому смотреть на неё было то же самое, что смотреть в лицо богини. Джикс ничего не мог с собой поделать – его охватывал трепет каждый раз, когда он глядел на ярко декорированную сверкающую гробницу. Да, это была именно гробница. Впрочем, в Междумире гробница – лишь временное пристанище.
* * *
Прошло несколько дней, и Джил стала внимательна к тому, чем занимается Джикс. В канун Дня благодарения, когда скинджекеры умотали полакомиться индейкой в чужих живых телах, а дети Мэри, не следящие за календарём и праздниками, принялись за свои рутинные вечерние дела, Джикс решил, что настал самый подходящий момент, чтобы наведаться к Восточной Ведьме. Он мягко и неслышно, по-кошачьи, забрался на крышу кабуса – холодную и шершавую под его босыми ногами – открыл маленький люк и скользнул вниз.
Его ожидало впечатляющее зрелище – посередине вагона стоял стеклянный гроб, а в нём лежала девушка – спокойная и умиротворённая, словно сознающая, что Междумир по-прежнему под её контролем, несмотря на то, что она в бессознательном состоянии. Девушка, ничем особенным не примечательная и в то же время исключительная; это ангельское личико было самым обыкновенным – и всё же незабываемым. Джикс знал, что если бы послесветы были способны видеть сны, Мэри Хайтауэр была бы постоянной гостьей в их грёзах... а кое для кого, возможно, и в кошмарах.
– Estos niňos te veneran ,– сказал он по-испански. – Эти дети обожествляют тебя. Не удивительно, что они так хранят твой покой.
Он задумался: что лучше – поступить на службу Мэри Хайтауэр или преподнести Восточную Ведьму в подарок его превосходительству? Джикса наверняка наградят за такой подвиг; может даже статься, король запомнит, как его зовут...
– Сфотографировал бы, что ли – на память, – раздался голос Джил.
Джикс развернулся и зарычал, по привычке поджавшись, словно ягуар перед прыжком.
Джил вышла из тени... Стоп, как ей вообще удалось спрятаться в тени?! Послесветы испускают сияние, а, значит, во тьме им не скрыться. Вот и сейчас послесвечение Джил заполнило весь кабус, как и его собственное. Как же это так получилось, что он её не увидел?
– Что ты здесь делаешь? – Джиксу хотелось, чтобы это прозвучало как рёв, а вышло больше похоже на слабое мяуканье.
– Тебя жду. – Она указала на люк в потолке. – Видела, как ты лез на крышу. – Тут она достала из кармана навесной замок с цифровым кодом. – Милос думает, что он один знает код.
– Значит, ты за мной следила...
– Может быть, ты не настолько хорошо умеешь красться, как тебе кажется.
Джикс овладел собой. С Оторвой Джил надо держать ухо востро – хитрая и коварная. Опасная – он это понял ещё в тот вечер, когда увидел их «жатву». При мысли, каким грозным противником может стать эта девица, Джикс вдруг почувствовал что-то похожее на электрический разряд.
– Ты пряталась в тени. Как тебе это удалось? – спросил он.
– Притушила послесвечение.
– Как?
– Ты не в том положении, чтобы задавать вопросы, – отрезала она. – Сейчас пойду к Милосу и расскажу, что ты пролез к Мэри.
– Я? Да что ты! Замок-то у тебя! Я скажу ему, что это я тебя застукал.
– Думаешь, он этому поверит?
– Конечно, поверит. Потому что тебе он доверяет ещё меньше, чем мне.
Надменная улыбка сползла с лица Оторвы Джил. Девица сделала угрожающий шаг вперёд. Если она бросится в атаку, это будет интересный поединок. Что она будет делать: царапаться, кусаться, лупить его кулаками? Или подойдёт поближе, и они сцепятся, как борцы? Джикс частенько вызывался на потешный бой ради развлечения его превосходительства, и был искусен в борьбе. Какой бы приёмчик применить к Джил, а? Пригвоздить её к полу или перекинуть через голову? И снова при мысли об этом он почувствовал, как по его телу прошла волна возбуждения.
– Зачем ты сюда припёрся? – спросила она.
– Любопытство одолело.
– Любопытство сгубило кошку, – выпалила она – именно этой реплики он и ожидал. А это значило, что контроль за их разговором принадлежит ему, причём противница об этом даже не догадывается.
Она бросила взгляд на гроб.
– Ну, вот ты её и увидел. И как она тебе?
Джикс передёрнул плечами.
– Всего лишь спящая девушка. ¿Verdad [4]4
Здесь: «разве не так?» (исп.)
[Закрыть]?
– И тем не менее она и спящая обладает большей властью, чем большинство нас бодрствующих.
Джил посмотрела на него, и он на всякий случай напряг мышцы брюшного пресса.
– Никак не могу тебя раскусить, – продолжала она. – Зачем ты вообще притащился к нашему поезду? Уж конечно не затем, чтобы стать покорным слугой Мэри. Ты индивидуалист, наверняка служишь только самому себе.
– Как и ты, – ввернул Джикс.
– Я здесь, потому что это весело. Обожаю любоваться, как наш драгоценный Милос изворачивается изо всех сил, изображая «папочку» для Мэриных сопляков. Но тебе здесь нечего делать. И ты ничего про себя не рассказываешь. Как по мне – так это чертовски подозрительно.
Джикс улыбнулся и подарил ей взгляд, которому позавидовала бы любая кошка. Джил, однако, осталась невозмутима. Что же в ней так интригует его? Ведь и особо привлекательной не назовёшь, а вот поди ж ты – ему доставляет удовольствие смотреть на неё! Эта девушка источала что-то такое, чему Джикс и определения не мог бы дать. Нечто похожее на аромат – резкий, грубоватый, однако не неприятный. У него даже нос задёргался. Когда он впервые встретил Джил, он проникся к ней неприязнью. Но между ненавистью и... некоторыми другими эмоциями лишь один шаг.
– Ты собираешься на жатву сегодня? – спросил Джикс.
– М-м-может быть, – промурлыкала она. – Если Милос разрешит.
«Как странно, – подумал Джикс. – Она не ставит Милоса ни в грош, однако соблюдает установленные им правила. Это так... по-кошачьи».
– Ты объята жаждой охоты и убийства, – сказал он вслух. – Будь ты человеком – быть бы тебе преступницей. А вот если бы ты была кошкой – это значило бы лишь, что ты следуешь своим инстинктам.
Она презрительно скривила губы.
– Я не занимаюсь фурджекингом [5]5
Слово образовано по тому же типу, что и слово «скинджекинг» (skin – кожа, jacking – кража). Поскольку Джикс вселяется в животных, а у животных не кожа, а мех (fur), то само собой, то, чем он занимается, должно называться фурджекингом.
[Закрыть], – процедила Джил. – Хочешь знать, что я об этом думаю? Извращение для фриков – вот что я об этом думаю!
– Ты говоришь так, потому что никогда не пробовала. – Он придвинулся ближе к ней. – Разве тебе никогда не хотелось стать чем-то совсем другим? Чем-то... необыкновенным? – Он протянул к ней руку. – Потрогай мою кожу.
– Это ещё зачем?
– Дело не только в цвете и пятнах. Она и на ощупь похожа на мех.
Она осторожно провела вытянутым пальцем по бархатной поверхности его предплечья – так, будто трогала змею.
– Это займёт очень долгое время, – проговорил он, – но ты сможешь превратить себя в то, во что обычно вселяешься. – Теперь он смотрел ей прямо в глаза. – Так далеко на север ягуаров нет, но зато здесь, я думаю, водятся горные львы [6]6
То же самое, что пума.
[Закрыть]... Если бы ты стала львицей, я бы мог быть твоим львом.
– Фу, мерзость! – сказала она, но Джикс лишь улыбнулся.
– Твои губы говорят «нет», но твои глаза рассказывают совсем другую историю.
Услышав это, Оторва Джил, которая никогда и ни перед кем не отступала, сделала большой шаг назад.
– Ладно, хватит трепаться, Симба [7]7
Си́мба (англ. Simba) (суахили «Лев») – главное действующее лицо популярного диснеевского мультфильма «Король Лев».
[Закрыть].
– Пока хватит, – согласился Джикс. Улыбка ни на секунду не покидала его лица.
Она повернулась и направилась к двери, но приостановилась.
– Думай о чём-нибудь отвратительном, – сказала она, не поворачиваясь к Джиксу лицом.
– ¿Como? —отозвался он. – Что?
– Так ты можешь приглушить своё послесвечение. Подумай о чём-нибудь гадостном, и сияние померкнет, правда, всего на несколько секунд.
И она ушла, закрыв за собой дверь на замок, тем самым принудив его выбираться из вагона тем же путём, каким он туда попал.
*** *** *** *** ***
Вот что говорит Мэри Хайтауэр о человеческих эмоциях в своей книге «Советы послесветам»:
«У нас, обитателей Междумира, остаются все те же эмоции, что были при нашей жизни. Радость и отчаяние, любовь и ненависть, страх и удовольствие. И только скинджекеры, которые по-прежнему привязаны к плоти, подвержены ужасным, нездоровым чувствам, обусловленным биологическими причинами. Эти чувства включают в себя самые разнообразные формы жгучих желаний. Скинджекеры достойны жалости, потому что в отличие от нас, чистых душ, они ближе к животным».
Глава 7
Что видела Алли
Через неделю изысканий команда Спидо вернулась с одним-единственным комплектом рельсов и шпал.
– Ну вот, один есть, теперь найти ещё двадцать – и порядок! – бодро сообщил Спидо. Его и без того широкая улыбка растянулась в буквальном смысле от уха до уха.
Вообще-то Милоса простой вполне устраивал, но вот орды его подопечных уже начинали закипать, и ничто не могло подавить их растущего недовольства – им не терпелось двигаться дальше, к заветной цели.
Милосу ничего не оставалось, как вернуться к Алли.
– Скажи мне, что ты видела, и я отвяжу тебя.
– Договорились, – согласилась Алли. И добавила: – Эта церковь – вовсе не то, чем представляется.
– Если это не церковь, то что это такое?
– Нет, это церковь, но... – Алли вздохнула. – Было бы гораздо лучше, если бы ты увидел всё собственными глазами. Тогда ты мог бы сказать, что это полностью твоя заслуга, и стал бы великим героем.
– Я прошёл обратно по рельсам. Смотрел так, что глаза чуть не вылезли. И ничего не увидел.
– А на вершину холма ты поднимался?
– Ничего себе! – сказал Милос. – Это же куда больше мили!
– Ах, прошу прощения, – сказала Алли. – Трудновато прикидывать расстояние, когда привязан к голове паровоза.
Милос вновь пошёл назад по рельсам, и когда колея начала взбираться по склону холма, он продолжал идти до самой вершины. Оттуда перед ним предстали поезд и вся прилегающая территория. Справа от полотна лежало небольшое живомирное озеро, а на его противоположном берегу красовалось мёртвое пятно размером с дом. Только кто-то, имеющий широкий обзор с передка поезда, мог бы увидеть всё это, когда состав спускался по склону. На мёртвом пятне ничего не было – лишь квадрат каменной кладки да несколько ступенек, ведущих в никуда. Фундамент здания.
Ничего необычного – в Междумир постоянно переходили отдельные фрагменты живого мира, но с этой картиной было что-то очень не так. Фундаменты не переходят. Переходят целые здания.
Наконец-то он понял, что увидела Алли – и что это значило для всех них.
Милос стремглав помчался к поезду; память сердца неистово билась в его груди – не от нагрузки, а от волнения. И от страха – чего он ещё не был готов признать. Когда он добрался до поезда, другие сразу поняли, что что-то случилось. То ли по глазам догадались, то ли его послесвечение стало бледнее, и не только бледнее, но даже как-то позеленело.
Милос пробрался сквозь толпу прыгающих, бегающих, играющих детишек, и нашёл Спидо. Тот как раз собирался отправиться в следующую экспедицию.
– Мне нужно пятьдесят наших самых сильных послесветов, – выдохнул Милос.
– Зачем? – спросил Спидо.
Милос не удостоил его ответом.
– Собери их и пусть встретят меня у церкви.
По тому, как Милос появился у церкви с огромной (слишком огромной по мнению Алли) группой послесветов, Алли поняла, что он, наконец, до всего додумался.
– Я же говорила – ты сам увидишь, – сказала она, стараясь не выдать своего волнения. – Всего-то и нужно было, что немного более широкая перспектива.
Милос метнул в неё взгляд, причем не очень-то добрый.
– Ничего не понимаю, – промолвил Спидо. – Все эти ребята – они что, для моей экспедиции?
– Не будет никакой экспедиции, – сказал Милос. – Загляни-ка под церковь и скажи, что ты там видишь.
Спидо неохотно присел на корточки, пригнул голову, заглянул...
– Вижу пол церкви... а под ним – рельсы.
– Именно, – подтвердил Милос. – Церковь стоит на рельсах.
– И что с того? – не понимал Спидо. – Она ведь всё так же на нашем пути.
Милос снова бросил на Алли злой взгляд, затем вернулся к разговору со Спидо.
– С каких это пор здания стали переходить без фундамента? – задал он вопрос. Спидо мог только что-то невнятно пролопотать. – Ответ – ни с каких. И это не перешло. – Милос указал на ту сторону озера. – Фундамент – там, на той стороне.
– Значит... если церковь перешла... – дрожащим голосом промолвил Спидо, – ...как она попала поперёк нашей колеи? – По тону, каким он задал свой вопрос, было ясно, что Спидо боится услышать ответ.
– Кто-то её сюда передвинул, – разъяснил Милос. – Кто-то поднял её, пронёс вокруг озера и поставил поперёк пути.
– Золотую звезду нашему Милосу! – прокомментировала Алли.
Милос, склонный во всём обвинять вестника, в ярости налетел на неё:
– А ну заткнись, не то найду кусок липкой ленты и заклею тебе пасть!
На что Алли спокойно возразила:
– Не найдёшь. Липкая лента никогда не переходит.
И это была правда. В Междумир обычно переходят вещи любимые, а кто же любит липкую ленту? От неё только одни неудобства и неприятности.
– Если её один раз передвинули, – сказал Милос Спидо, – то её можно передвинуть ещё раз.
– Ты что, хочешь, чтобы мы отнесли её обратно? – спросил Спидо.
Алли испустила смешок, от которого Милос пришёл в ещё большее раздражение.
– На кой нам переносить её обратно! Просто уберём с колеи! Усёк?
– А! – сказал Спидо таким тоном, будто на него снизошло великое откровение. – Усёк!
Милос выстроил послесветов с одной стороны церкви. Затем по его команде они начали толкать и отпускать зданьице, толкать и отпускать, и так снова и снова, пока церквушка не принялась раскачиваться туда-сюда. Она была, видно, такой тяжёлой, что даже пятидесяти сильным послесветам понадобилась чуть ли не целая вечность, чтобы набрать инерцию.
Высоко вверху, словно стрелка метронома, ходила туда-сюда колокольня, прочерчивая всё более и более широкую дугу на фоне небосвода. К этому времени играющая ребятня подтянулась сюда же, чтобы посмотреть, что тут творится. Лосяра с Хомяком наблюдали за всем, будто это было их любимое телешоу, Джил, скрестившая на груди руки, старательно изображала полное отсутствие интереса, Джикс созерцал происходящее с непроницаемым лицом, не выказывая никаких чувств.
Возбуждение собравшихся нарастало по мере того, как церквушка всё больше и больше раскачивалась на рельсах; и вот наконец равновесие было нарушено, и зданьице опрокинулось набок и осталось лежать целёхоньким на земле поблизости от поезда. И поскольку по сторонам колеи не было мёртвого пятна, церковь начала медленно уходить под почву.
Послесветы разразились ликующими криками. Милос – гений, это он всё придумал!
Но сам Милос прекрасно сознавал, что его гениальность тут ни при чём. Заслуга полностью принадлежала Алли.
– Быстро все по вагонам! – скомандовал Милос. – Разводи пары!
– А я? – закричала Алли. – Ты обещал снять меня отсюда!
Милос бросил на неё короткий косой взгляд, затем обернулся к Лосяре и Хомяку:
– Ладно. Отвяжите её.
Алли вздохнула с облегчением – вот она, свобода!
Но Милос ещё не договорил.
– Снимите её, а потом привяжите обратно. И на этот раз вниз головой!
– Что?!
Милос вскарабкался на паровоз и приблизил своё лицо к её лицу.
– Всё это время ты знала и водила нас за палец!
– За нос, – автоматически поправила Алли, о чём сразу же пожалела.
– Ты, наверно, рассчитывала, что те, кто водрузил сюда эту церковь, нападут на поезд и освободят тебя?
Алли не стала отвечать... потому что именно на это она и рассчитывала.
– Прошу меня извинить, – сказал Милос, – но пока ты торчишь тут пугалом, от тебя больше пользы. – После чего он обернулся к другим. – Я желаю, чтобы все, кто попадётся нам на пути, знали – с нами шутки плохи! Я желаю, чтобы все, кто увидит этот поезд, боялись. Мы должны приводить их в ужас!
– Их? – спросил Спидо. – Кого – их?
– Нам понадобилось пятьдесят послесветов, чтобы убрать отсюда эту церковь, – пояснил Милос. – Сколько, ты думаешь, людей нужно, чтобы пронести её вокруг озера сюда?
Спидо ничего не сказал. Ему, по-видимому, было страшно даже задуматься над ответом.
Алли бешено брыкалась, когда Лосяра и Хомяк водворяли её обратно на паровоз, но всё без толку.
– Думаешь, если привяжешь меня вот так, то это их сильно напугает? Кто бы это ни был, они нас не боятся, и они не хотят, чтобы мы шатались по их земле!
Милос ответил тем, что отвернулся к толпе и провозгласил своим самым громким, самым властным тоном:
– Я объявляю эту территорию владениями Мэри Хайтауэр!
Ликованию толпы не было предела.
– Теперь это ониздесь чужаки, шатающиеся по нашейтерритории, – сказал Милос Алли. – Кто бы эти самые «они» ни были.
И с Алли, вновь привязанной к передку паровоза, но теперь вверх ногами, поезд продолжил свой путь вперёд. А церквушка рядом с полотном, окончательно проиграв своё сражение с земным тяготением, утонула, словно потерпевший крушение корабль, в зыбучей почве живого мира.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Шрамодух и боевой дух
Высотная музыкальная интерлюдия № 1 с Джонни [8]8
Это не ошибка. Начиная с этой главы автор называет своего героя то так, то эдак.
[Закрыть] и Чарли
В Междумире не дуют ветры. Во всяком случае, естественного происхождения. Ни предвещающего зиму норд-оста, ни ласкового летнего зефира. Даже междумирные деревья с их колышущимися и шепчущими кронами движутся сами по себе, управляемые памятью о давно ушедших ветрах.
Это не значит, что в Междумире нет атмосферы – она есть. Здешний воздух – это продукт живого мира, он состоит из множества слагаемых. Первых вдох ребёнка и последний выдох славно пожившего старика; наэлектризованный воздух надежд, наполняющий стадион перед началом игры, и гудящий от радостного напряжения воздух перед началом концерта любимой рок-группы – всё это переходит в Междумир. Если кто-то где-то пукнет, а кто-то другой рассмеётся над этим; если кто-то глубоко вздохнёт, глядя на величественный рассвет – то всё это перейдёт в Междумир. Но не только. Каждый вскрик безвинной жертвы и каждый всхлип скорбящего тоже сохраняются в вечности.
Нет, так происходит не с каждым вдохом-выдохом; но те из них, что получают особый смысл – неважно, плохой или хороший – вселенная не забывает. Всё это смешивается и образует воздух, которым, случается, дышат послесветы; воздух, напоённый чувствами и незабываемыми впечатлениями.
И поскольку эти моменты в гармонии с вечностью, то воздух в Междумире не движется, ветры не дуют. Ты наверное, спросишь: а как же тогда может «Гинденбург», самый большой в мире дирижабль, пересечь Атлантический океан, если его не несут небесные течения? Ответ очень прост: зачем нужен естественный ветер, дующий на восток, если есть сверхъестественный?
* * *
—«На железной на дороге проливал я пот!» [9]9
Здесь и дальше известная американская песенка. Для особо придирчивых читателей: в оригинале размер этих стишков «прихрамывает», и я постаралась эту особенность сохранить.
[Закрыть]
В тот день, когда Мэри нанесла поражение Нику и её армия захватила его поезд, в небеса над Мемфисом взмыл гигантский воздушный корабль «Гинденбург» – прежнее средство передвижения Небесной Ведьмы. На борту находилось только двое послесветов: маленький машинист паровоза, известный под именем Чух-Чух Чарли, и Джонни-О. Они были преданными друзьями Ника Шоколадного Огра, и оба оказались в неподходящем месте в неподходящий час.
—«На железной я дороге работал днями напролёт!»
Кабина пилота пустовала; поскольку она была заперта на замок, а ключа к нему у наших героев не было, то управлять дирижаблем оказалось невозможно. Двигатели молчали, руль заклинило – и такое положение, по-видимому, будет сохраняться ещё неопределённо долго.
—«Слышишь, как гудок зовёт нас рано утром на порог?»
В тот первый день своего путешествия оба мальчика сидели друг напротив друга, а ведро с монетами стояло между ними. И Чарли, и Джонни-О знали, для чего предназначены монеты – для оплаты за переход в следующий мир. Надо положить монетку на ладонь, перед тобой откроется туннель, и ты вспомнишь своё имя, вспомнишь, кем был при жизни, а потом полетишь к свету в конце туннеля. После всех проведённых в Междумире лет, мальчики могли бы теперь уйти туда, куда уходят все... если бы взяли по монетке.
—«Слышишь, как старшой горланит: Дайна, дуй в свой рог!»
Но ни тот, ни другой не решались. Чарли попросту боялся, а Джонни знал – он ещё не готов. Что-то глубоко в душе подсказывало ему, что он ещё не до конца отыграл свою роль в Междумире.
В самом начале их путешествия сверхъестественный ветер, дующий со стороны Миссисипи, был так силён, что просто швырнул их по направлению к востоку. В воздухе Междумира нет трения, никакого сопротивления он не оказывает, поэтому ничто не могло остановить дрейф дирижабля. Через несколько дней друзья пересекли восточную береговую линию и оказались над Атлантикой. Океан казался бесконечным. Каждый день, выглядывая в окошко, Джонни видел лишь волны, волны, волны до самого горизонта.
Вот тогда-то Чарли и начал петь. Поначалу он лишь мурлыкал себе под нос, потом начал выпевать слова, а вскоре совсем потерялся в бесконечном повторении куплетов.
– «Дайна, дуй скорее...»
Неделями напролёт Чарли пел одну и ту же песню – с начала и до конца, с начала и до конца...
– «Дайна, дуй скорее...»
Он пел её двадцать четыре часа в сутки, в одном и том же упоённо-бодром тоне.
– «Дайна, дуй же скорей в свой ро-о-ог!»
Он отбивал ритм собственной головой, стукаясь ею о стенку коридора.
– «Дайна, дуй скорее...»
Джонни-О, который вообще никогда не отличался особым терпением, рвал бы на себе волосы, если бы это было возможно.
– «Дайна, дуй скорее...»
Джонни стискивал свои огромные кулаки и изнывал от желания разнести что-нибудь в щепки, но проведя много лет в попытках разбить перешедшие вещи, знал, что из этого ничего не выйдет – ну, разве что предмет существовал именно затем, чтобы быть разбитым.
– «Дайна, дуй же скорей в свой рог!»
– Да ёлки-палки, заткни поддувало, иначе я тебя отколочу так, что мама родная не узнает, и выброшу в это вонючее окно! Пойдёшь ко всем чертям к центру Земли, так что лучше заткни пасть! Кому сказал!
Чарли секунду смотрел на него круглыми глазами, раздумывая над его угрозой. Затем сказал:
– «Кто-то там на кухне с Дайной! »
Джонни-О взвыл.
—«Кто-то там на кухне, я зна-а-аю!»
Не в силах больше этого выносить, Джонни сграбастал Чарли и поволок на променад правого борта, где в большие окна открывался потрясающий вид на облака и блистающую далеко внизу Атлантику.
– Вот честное слово, я тя щас!.. – вопил Джонни-О, но Чарли продолжать петь. Наверно, мальчик уже так далеко ушёл за черту, что больше не слышал выкриков своего товарища по несчастью. Джонни-О встречал послесветов, с которыми случилось подобное. Он видел духов, которые были до такой степени готовы к дальнейшему странствию, что попадали в бесконечную петлю, отрешённо повторяя одно и то же, заполняя этим ритуалом время в ожидании, когда же перед ними откроется туннель. В таком случае, Чарли будет самое место в центре Земли – пусть ждёт там скончания времён!
Однако Джонни-О, этот крутой парень, не мог сделать такого со своим товарищем. Не мог он и дать Чарли монету, хотя надо было – маленький машинист уже совершенно очевидно перестал чего-либо бояться. Но если бы Чарли ушёл по туннелю в свет, тогда Джонни остался бы совсем один...
Поэтому он отпустил Чарли, и теперь оба сидели на роскошно убранном променаде правого борта и ждали... чего? Да чего-нибудь.
А на следующий день после того, как он чуть не выбросил Чарли из окна, Джонни увидел на горизонте что-то, что не было водой. В радостном возбуждении он потряс Чарли за плечо:
– Смотри! – заорал он. – Смотри! Это Китай!
Джонни-О не был экспертом в географии, но он знал, что Китай находится на каком-то там «Дальнем Востоке», и решил, что раз они летят на восток, то это и должен быть Китай. На самом деле он увидел побережье Испании.
Как только они достигли береговой линии, Джонни с огромным удовольствием принялся наслаждаться открывшимся видом, прислушиваться к неясным звукам живого мира, доносящимся снизу, и выискивать на земле мёртвые пятна. Затем, когда на следующий день снова встало солнце, к огромной досаде Джонни выяснилось, что они опять над водой.
– Вот чёрт! – сказал Джонни. – И куда это нас занесло теперь?
– «Бренчит на старом банджо!» – заливался Чарли.
Да, кажется, это будет очень долгая вечность.
