Текст книги "Зачем смерть давала шанс (СИ)"

Автор книги: Николай Садовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 57 страниц)

– Вот сволочи. Застрелить не получилось, так они его как барана зарезали.

– Я согласен только со вторым утверждением, а вот на счет того, что застрелить, тут я с тобой не согласен.

– Как тебя понимать? Поясни пожалуйста?

– Да потому, что та пуля пришла точно по адресу, только была немного не точна. Они очень хотели меня застрелить, но немного промахнулись. Я после ранения долго не мог придти в себя. Ранение оказалось очень серьезным, и только благодаря моему другу и хирургу удалось поставить меня на ноги.

– Прости, но ничего понять пока не могу. Ты можешь все это рассказать более понятным языком для меня.

– Все это гораздо прозаичнее, чем кажется на первый взгляд. Все, как и положено были уверены, что стреляли именно в Степана, как в зачинщика бунта. Все так и было отражено в отчете. Мол, стреляли в руководителя бунта, но промахнулись и нечаянно попали в полковника, который руководил группой по освобождению заложников. На самом деле, они воспользовались возможностью убить меня, смерть мою списать на бунт. Скорее всего, они устроили бы там неплохую охоту, в которой главная роль дичи отводилась заключенным, но как я предполагаю, в самый последний момент кто-то остановил эту бойню. Мне кажется, что там был руководителем высокопоставленный чиновник, и хорошо знающий возможности такой группы, как моя. Угроза, последовавшая от моего помощника, отрезвила его горячую голову.

– Если они хотели убить именно тебя, то я не понимаю, зачем тогда убивать Степана, если прошло уже столько времени?

– Очень просто. Среди зеков была крыса. Он донес хозяину о нашем разговоре в столовке. К тому же они практически вступили в открытый бой с моей группой. Мог пойти нежелательный резонанс. Степан оказался в самом центре этой интриги. Он хоть и был изолирован в зоне, но, тем не менее, являлся свидетелем, к тому же нежелательным. Если бы вместо Степана был простой зек, они бы даже не заморачивались по этому поводу. Нашелся бы человек среди заключенных, который по незначительному поводу просто зарезал бы его. Но со Степаном все обстояло совсем по-другому. Степан был авторитетом, а как ты знаешь, найти убийцу авторитета среди братвы практически невозможно. Зная наверняка, что Степан может поднять небольшой шум, хоть и среди братвы, но ведь это может дойти и до других ушей, а Степан хотел это сделать. Юрист знал об этом. Но видимо знал об этом и стукач, который доложил куда надо. Вот узнав об этом, они решили действовать по принципу: нет человека – нет проблемы.

– Теперь мне ясно, что Степка попался под раздачу, и его грохнули вроде бы за бунт. Но я никак в толк не возьму, ты им чем насолил? Вроде ты с ними из одной лодки.

– Тут-то вообще все понятно. Это конторщики за мной охотятся, да все никак у них не получалось. Наконец, повезло, хоть за решетку, но все же упрятали, на целых пятнадцать лет. Знаешь, Иван, у меня есть чувство, что они меня и здесь в покое не оставят, а своим чувствам я привык доверять, они меня еще ни разу не подвели.

– Ты хоть знаешь, кто конкретно на тебя так осерчал?

– Точно утверждать не берусь, но догадываюсь.

– Если знаешь кто, то скажи, возможно, я смогу тебе помочь. У меня на воле есть друзья, которые многое могут решить.

– Боюсь, что друзья твои в этом вопросе будут бессильны. Этот человек сидит слишком высоко. Можешь представить, что по его приказу были убиты мои друзья. Поверь, это не простые рабочие или крестьяне, это боевые генералы, занимающие высокие посты в министерстве обороны. Третий мой друг был профессором хирургии в военном госпитале. Имел обширные связи в центральном аппарате. Тем не менее попадает под машину и погибает. Остальные погибают от инфаркта, и заметь, все погибают в течение двух суток. Не спасло даже то, что нас давно отлучили от дела, и мы спокойно жили на пенсии, не мешая никому. Ты представить не можешь, как я в то время переживал по поводу их смерти. Это были настоящие друзья. Каждый из нас готов был пожертвовать друг за друга своей жизнью. Нам не раз приходилось, рискуя собой, выносить товарища из боя раненым. Мы порой голодали, делясь последними крошками сухаря или глотком воды. И вот теперь я лишен своих друзей. Кажется, что все, о чем они мечтали, достигли. Они причинили мне столько боли и страданий. Я не понимаю, что еще им нужно. Я давно на пенсии, в их дела не вмешиваюсь, но они не успокоились и продолжают мстить мне. Я за свою жизнь повидал много крови, много ее и на моих руках. А сколько я видел лжи и несправедливости, один только бог, наверное, знает кроме меня. Наверное, поэтому я давно махнул на свою судьбу. Возможно, те выходки в Подольске являются результатом всего произошедшего со мной. Я в данный момент не берусь это оценивать.

– Так ты что, пенсионер?

– Конечно. Меня после того случая под Свердловском хотели разжаловать и лишить всех наград, но друзья, пока были живы, провели независимое расследование и предоставили в министерство все доказательства моей невиновности. Но, тем не менее, ничего сделать не смогли. Единственно, чего они сумели добиться, так это то, что меня просто уволили в запас. Проводили, так сказать, на пенсию, не лишая ни звания, ни наград.

– Постой. Я ни как в толк не возьму. Как ты мог отслужить двадцать пять лет, когда я собственными глазами смотрю на тебя, а передо мной сидит молодой пацан, только седой. Мне в своей жизни не раз случалось видеть молодых ребят полностью седыми, и этому я не удивлен.

– Ошибаешься, Ваня. Не такой я молодой, как тебе кажется. Я родился в конце сорок первого года. Ты можешь легко подсчитать мой возраст. Не спорю, я на вид выгляжу довольно молодо, хотя внутри я себя чувствую также молодо, как выгляжу. Что касается моей седины, то седым я стал два десятка лет тому назад. Могу сказать, что поседел я примерно в течение десяти дней, а может и того меньше, просто те несколько дней я находился в коме. Позже, если будет время, я как-нибудь расскажу тебе, как я в один момент стал седым, и в тот же день стал молодым. Я вижу тебе не очень понятно?

– Да. Признаюсь, что верится с большим трудом.

– Ну, хорошо. Я уже говорил тебе, что ложь – это не моя стихия, и, тем не менее, ты сомневаешься. Я попробую показать тебе свои возможности еще раз. Слушай меня внимательно. В данную минуту тебя больше всего беспокоит твой ампутированный большой палец на правой ноге. Ты чувствуешь, как он сильно болит, и этим причиняет много неудобства. Могу тебя успокоить, это простой синдром кажущейся боли. Все это просто кажущаяся боль. Прекрати о ней думать, она сама собой пройдет. Заметь, начинается эта боль только тогда, когда ты начинаешь или сильно волноваться, или сильно возбужден. Возьми себя в руки. Попытайся расслабиться, и я уверяю тебя, боль быстро пройдет. Этим страдают очень многие люди, лишившиеся конечностей.

– Ты. Ты.... – только и смог вымолвить Иван.

– Ты хочешь сказать, откуда я все это знаю? Не удивляйся. Я даже знаю, что этот палец ты отморозил, когда по молодости бежал из мест заключения. Вас тогда поймали, но не всех. Палец тебе ампутировали в больничке, в той же зоне, откуда ты бежал.

– Ты что, все знаешь о моей биографии? Ты случаем не засланный казачок? Такие подробности знают только менты, да и то не все.

Антон звонко от всей души рассмеялся, заразив своим смехом и собеседника.

– Ваня, ты все еще мне не веришь. Я ведь уже предупреждал тебя, не надо сомневаться. Все, что мне нужно, я могу прочесть в твоей голове.

– Ну, знаешь. Это уже переходит все границы, – возмутился Иван. – Ты ковыряешься в моей голове, как кот в помойке.

– Не бузи, Буза. Я пользуюсь своими способностями только в исключительных случаях. Ты своими сомнениями просто вынуждаешь меня так поступать. Как только ты прекратишь сомневаться и поверишь в то, что я не привык обманывать и всегда готов ответить за свои слова, тогда отпадет сама собой необходимость ковыряться, как ты говоришь, в твоей голове.

– Я уже не знаю, что подумать. Мне теперь кажется, что от тебя можно ожидать всего, что угодно. Все это как-то неестественно.

– Нет в этом ничего сверхъестественного. Простая экстрасенсорика, помноженная на концентрацию, ну и, немножко врожденных способностей, переданных мне по женской линии. У меня бабка была гадалкой.

– Я, конечно, слышал о таких вещах, но сталкиваюсь впервые в жизни. Ты прости меня за сомнения, но мне сейчас трудно признать это.

– Не переживай ты по этому поводу. Я ведь уже говорил тебе, что пользуюсь этим довольно редко. Дело в том, чтобы прочесть чужие мысли, я затрачиваю много внутренней энергии. После таких усилий, у меня начинаются головные боли, и появляется слабость во всем теле. Я очень не люблю головную боль, поэтому стараюсь, как можно реже пользоваться своими способностями, хотя мой дедушка говорил мне, что надо развиваться, тогда голова не будет болеть.

– Тебя что, не в ГРУ этому обучали? Ты мне только что сказал, что у тебя бабка была гадалкой, а теперь говоришь, что дед учил. Что-то у тебя не все сходится.

– Ты молодец, внимательно слушаешь, и правильно подмечаешь. Дело в том, что способности я получил от двоюродной бабки, но встречался я с ней, лишь однажды, и то всего на полчаса. Учил меня всему, что я умею, в том числе и боевым искусствам, мой дедушка. Он старый вояка. Прошел гражданскую войну, затем отечественную. Родители его были китайцами, но еще в восемнадцатом веке осели в царской России. Он также обладал этими способностями. Мы с ним часто разговаривали мысленно, когда в этом была необходимость.

– Это как?

– Это когда нужно сказать что-то друг другу, а рядом находятся посторонние люди или нежелательные уши, мы прибегали к такому способу общения. Чаще всего мы пользовались этим на охоте, чтобы голосом зверя не спугнуть.

– Потрясающе, он еще и охотник.

– Я не просто охотник, каких сейчас очень много. Я в молодости получил образование охотоведа. До армии работал егерем в лесничестве. Так что, можешь считать меня еще и следопытом, хотя по существу, следопытству меня в основном учили уже в спецподразделении. Нас хорошо учили искать следы, но учили так же и прятать свои от преследователей. Но не подумай, что это все, что я могу. Это просто одна из многочисленных моих специальностей.

– Да ты просто супермен какой-то.

– Супермен, это громко сказано, но скажу, что умею я очень много. Порой даже самому не вериться, что я все это умею делать. Давай об этом позже поговорим. Ты, Ваня, лучше скажи, где родился?

– Неожиданный переход. Хорошо скажу. Родился я в Забайкалье, там моя настоящая родина, только жизнь моя прошла вдалеке от Родины. Ты к чему задал этот вопрос?

– Просто ты удивился, что я охотник. У меня мелькнула мысль, что ты вообще не имеешь отношения к охоте. Но я не понимаю, как ты, родившийся в Забайкалье, да еще до войны не стал охотником. В военные годы все мальчишки промышляли в лесу или в горах. Слишком время было голодное.

– Согласен с тобой. Мы действительно в те годы охотились со Степкой. Конечно, ружья у нас не было, но мы не унывали. Мы ставили силки на птиц и на зайцев. Крупную дичь мы добывать не могли, но нам и мелкая помогала выжить. Но все это было в далеком детстве. Мы с братом рано загремели в тюрьму. Потом все покатилось. На воле мы почти не жили. Нашим домом была зона. Иногда вместе одну зону топтали, а чаще врозь, как и сейчас. Я здесь кантуюсь, а Степку за тысячу верст от меня жизни лишили. Вот так и получилось, что я кроме как в зоне сидеть, по-хорошему и делать ничего не умею.

– Ну, что теперь на судьбу пенять, мы ее сами строим. Конечно, не без помощи родных и близких, но свои ошибки мы совершаем сами.

– Пожалуй, с этим я с тобой соглашусь.

– Ваня, а в каком месте ты родился? – сменил тему разговора Антон. Он уже давно догадался, кто перед ним сидит, но все же хотел еще раз убедиться в своей правоте.

– Есть в Читинской области деревня небольшая, Привольное называется. Это почти у самой монгольской границы.

– Хорошее место. Природа летом какая. Деревня на берегу речки, через речку мосточек. Вот с этого мосточка вы с братом и сбросили пятилетнего пацана, за это и загремели на нары. Я прав, Иван Игнатьевич Савельев?

Глава 50

У Ивана от этих слов не только брови подскочили вверх, но и короткие волосы на голове зашевелились. Глаза стали круглыми как два пятака.

– Ты откуда это знаешь? – почти прошептал он после минутной паузы.

– Вань, ну ты вообще странный. Как я могу не знать, когда вы со Степаном взяли меня за руки и ноги и, раскачав на раз-два-три, бросили в реку.

– Как тебя? – не веря собственным ушам, уже в ужасе выкрикнул Иван.

– Ну, ты что орешь так. Да, это меня вы тогда сбросили. Я ведь и есть тот самый Тошка.

– Так ты не утонул тогда? Тебя ведь тогда всей деревней искали, но не нашли. Потом решили, что такой малец не мог справиться с сильным течением. Все решили, что тебя унесло течение, и где-то затянуло под корягу.

– А так оно почти и было. Меня сначала водоворотом вниз потянуло, потом течение на изгибе вверх подбросило. Ты, наверное, помнишь, как я во всех глубоких лужах купался, все нырять учился. Вот это меня и спасло. Когда течение выбросило меня на поверхность, я успел сделать несколько вздохов. Так меня бросало вверх и вниз еще долго. Затем я успел схватиться за поваленное дерево, плавающее в затоне, но оно сорвалось вместе со мной. Так мы плыли еще какое-то время. Потом мне все же удалось забраться на дерево. Я долго кричал, плакал, но меня никто не услышал. Я проплыл на этой коряге остаток дня и всю ночь. Ближе к утру, обессиленный и голодный, я потерял сознание или уснул, не помню. Меня в таком положении нашел мой дедушка вместе с другом. Друг деда служил участковым. Он делал запросы на поиски родных, но ты сам понимаешь, что в то время было много беспризорников. Никто особенно поисками не занимался. Дедушка тогда оформил на меня опекунство и воспитал меня как родного внука. Трудно им было искать родных еще и по той причине, что я совершенно ничего не помнил. Дедушка был образованным человеком. Он объяснил это потерей памяти, а проще амнезией. Надо отдать должное дяде Егору. Он долго в одностороннем порядке, как мог, или позволяло время, искал моих родственников. Наконец, ему удалось кое-что выяснить. К этому времени я уже закончил учебу и работал егерем. Когда я узнал некоторые подробности, я поехал в те края и отыскал Вареньку. От нее я узнал, как умерла мать, как утонул отец. Она рассказала, что вас после того случая забрала милиция, и она вас больше не видела.

Когда она осталась совсем одна, ей рано пришлось выйти замуж. Муж оказался не ахти каким. Он часто пил и при этом руки распускал. Бил не только ее, но и трехлетнего сынишку. Я, конечно, поговорил с ним, бить его Варька не позволила, но я хорошо его встряхнул. Позже Варька говорила мне, что с тех пор он стал как шелковый. Пить, конечно, пил, но меньше, зато руки больше не распускал. Я однажды разговаривал с ее подругой, так она сказала, что с тех пор все в их семье переменилось. После моего разговора, наоборот, Варька частенько гоняла его за пьянку.

Дядя Егор возможно никогда бы не нашел никого, ему помогло то, что ко мне вернулась память. Как-то зимой, мне уже было лет тринадцать, я поздно вечером возвращался из деревни на свой хутор. Я шел напрямую через степь. Вот в степи меня и настигли два голодных волка. Ружья у меня не было, зато был отличный нож. Первого волка я уложил наповал одним ударом, но победа над другим дорого мне досталась. Пока меня искали по деревне, я с большим трудом дополз до дома. Весь искусанный, у меня до сих пор сохранились шрамы на плече и на шее. Тогда только чудом он не перекусил артерию. Только из-за глубоких ран я потерял сознание на крыльце дома. Вот тогда, замерзая на снегу и умирая от потери крови, я вдруг как кино увидел. Перед моими глазами стояла картина, как меня бросают вводу. Помню, что в тот момент, я не воды испугался, а душераздирающего крика Вареньки. Вот сопоставив эти данные, дядя Егор случайно услышал эту историю за две сотни километров от нашего дома.

Говоря все это, Антон видел, как блестят от слез глаза Ивана, и светится от счастья лицо. Иван подошел к Антону, присел рядом, затем обнял его за широкие плечи, склонил голову ему на плечо и тихо заплакал.

– Ты прости нас, Антоха, и меня и Степку. Хотя простить такое, наверное, невозможно. А если не сможешь простить, я пойму тебя.

– Ваня, о чем ты говоришь. Прошло столько лет, можно сказать, что целая жизнь позади, а ты про какие-то детские обиды говоришь. Я об этом даже не думаю. Пойми, дети в таком возрасте часто ведут себя агрессивно по отношению друг к другу. Сестры ругаются, делая друг дружке мелкие пакости. Мальчики часто дерутся. Порой во время драки готовы убить один другого. Всякое бывает в семьях.

Мы тогда тоже были детьми, и не отдавали себе отчета в своих поступках. Успокойся, нет у меня к тебе никаких обид и претензий. Давай посмотрим на эту ситуацию с другой стороны. Если бы с нами не произошел этот казус, наша жизнь сложилась бы совсем по-другому. Вы со Степкой не попали бы в тюрьму, а я не стал бы военным. Неизвестно, кем бы я стал в жизни. Могло случиться так, что мы бы втроем сидели в какой-нибудь зоне и чифирили. Хотя, мы и так сидим в тюрьме и пьем чай. Извини, не знаю, что с нами делает судьба. У меня от этих совпадений сплошной бардак в голове. Не грусти, Ваня, – хлопнул он того по плечу, – на волах судьбу не объедешь. Нам, видимо, на роду написано сидеть в тюрьме.

– И, правда. Вот ведь как судьба распорядилась. Сначала, мы тебя убиваем, но тебя спасают, затем ты спасаешь Степку, а теперь мы с тобой сидим в этой богом забытой глуши, и ведем разговор о превратностях судьбы, и ты возрождаешь меня к жизни.

– Погоди, братишка. Это как же я тебя возрождаю, ну-ка поясни.

– Очень просто. Мы со Степкой после суда старались ни с кем об этом не говорить, даже между собой. Все старались забыть это как страшный сон. Не знаю, как Степан, но я забыть так и не смог. Меня всю жизнь преследовал один и тот же сон, как мы бросаем тебя в реку. У меня даже сейчас стоит перед глазами картина. Твои испуганные глазки, и просьба – не надо братики – а этот истошный крик Варьки. Разве можно такое забыть. Такое, брат, не забывается никогда. Я просто смирился с этим. Можно сказать, что принял это как кару за содеянное, вот и все. Я по молодости не хотел ворошить прошлое, но оно постоянно мне напоминало о себе. Позже я после очередного сна, стал анализировать тот случай и причину, по которой все это произошло. Ты правильно говоришь, что в формировании судьбы не последнюю роль играют родители. Я потом только понял, что большая часть вины за содеянное нами, лежит на плечах нашей матери.

– Почему ты считаешь, что виновата именно мать? Ведь в вашу семью меня принес отец.

– Не в этом дело. Отца вполне я понимаю. Поставь себя на его место. На твоих глазах убивают молодую пару. Женщина, зная, что погибнет, прячет ребенка от душегубов. Молодой отец, умирая, просит прохожего спасти своего сына, и позаботиться о его судьбе. Человек у изголовья умирающего, дает ему клятву выполнить его просьбу, обещая, что среди троих его детей, всегда найдется местечко и для четвертого. Естественно, дав умирающему слово, он не мог отдать ребенка в приют, а оставляет его в своей семье, решив до конца выполнить свой долг. Теперь скажи, а как ты поступил бы на его месте?

– Наверное, так же, – задумчиво сказал Антон.

– Вот и я считаю, что отец поступил правильно, как подобает настоящему мужчине. Но мать была совсем другого мнения. Она по своей, наверное, глупости, стала ревновать отца, хотя прекрасно знала и знала вся округа, как оказался ты на руках отца. Но она наотрез отказалась тебя принять. Вот тогда наша Варька заменила тебе мать. Она хоть и была еще маленьким ребенком, но заботилась о тебе не хуже других матерей. Мать со своей стороны при каждом удобном случае кляла отца, как могла. Я порой задумывался, став уже взрослым, почему она вышла за него замуж. Будучи еще подростком, я уже стал понимать, что она не просто не любила отца, а ненавидела всей душой. Почему, не спрашивай, не знаю. Понял я это будучи уже взрослым. Тогда в детстве я не задумывался над этими вопросами. Видел я, как после нападок матери отец выходил на берег реки и долго там сидел в одиночестве, куря самосад, самокрутка за самокруткой. О чем он думал в такие минуты, я, конечно, не знаю. Ты, наверное, помнишь, что отец потерял часть ноги на фронте?

– Помню, но очень смутно.

– Я помню, когда он вернулся, то в первую очередь выстрогал себе деревянный протез, и хоть сильно хромая, но все же обходился без костылей. Помню, что он редко спорил с матерью. Был довольно тихим человеком. Председатель предложил ему работать шорником, все равно на другие работы он не годился. Отец быстро освоил новое для него ремесло. Шил или ремонтировал сбрую для лошадей, шил хомуты и седла. Иногда его просили починить обувь.

Так мы потихоньку кормились. Отец из кожи вон лез, чтобы прокормить семью. Я помню только то, что, когда я ложился спать, он работал, и когда я вставал, он работал. И все равно мы жили впроголодь. Да в те военные годы все так жили. Мы с братишкой тоже промышляли силками, но все равно в доме чего-нибудь да не хватало. Мать была в своем репертуаре, пилила отца, да тебя проклинала. Она все время выговаривала отцу, что все беды в нашей семье от тебя, что ты в семье лишний рот, и скоро мы все помрем с голода. Естественно, так долго продолжаться не могло. В один момент у отца нервы не выдержали. Отец забрал тебя и ушел из семьи.

Варька не стала долго думать. Она тайком собрала кое-какие вещи и убежала вслед за отцом. Мне кажется, что постоянные нападки на тебя были основной причиной для ее побега. Ко всему прочему, она просто прикипела к тебе, и разлука с тобой для нее была бы не переносимой. Спустя время, я также собирался убежать, уж слишком надоели мне ее постоянные крики и придирки вместе с подзатыльниками. Остался я лишь потому, что Степка уговорил меня, сказав, что рассчитывает в ближайшие годы вообще уехать ближе к Москве. Вы хоть и жили отдельно, но все равно ты часто пытался ходить вместе с нами. Где бы мы не находились, ты каким-то образом находил нас. Они и понятно. Ты еще многого не понимал, и продолжал нас считать родными братьями, и старался держаться рядом с нами. Но нам-то за эти годы мать вбила в голову, что именно ты являешься источником наших бед. Мы ведь также являлись еще детьми и многого не понимали.

Это понимание пришло к нам гораздо позже.

А в тот день мать сильно ругалась. Она к тому времени часто стала выпивать. В тот роковой день она опять была навеселе и начала проклинать не только вас, но уже и нас. Чтобы не выслушивать ее пьяных скандалов, мы со Степаном решили убежать на рыбалку.

Настроение, как ты понимаешь, было мерзким. Тут на нашем пути, как на грех, ты с Варькой появился. Увидев у нас в руках удочки, стал канючить взять тебя с собой. Степка сильно разозлился и заорал на меня, мол, бери его за ноги. Я тогда даже не успел сообразить, как ты уже оказался в воде. Пришел в себя от варькиного крика, но было поздно, дело было сделано.

Потом начались поиски, нас увезли в район. Тебя так и не нашли, а нас определили в малолетку.

А теперь представь, как повела себя наша мать. За все это время она не проронила ни одной слезинки. На суд она также не пришла. Зато пришли отец с Варькой. Пока шел суд, я видел, что Варька все время тихонько плакала. Отец все это время нервно теребил кепку в руках, но не произнес ни одного слова, только когда нас конвой уводил, он подошел и тихо сказал:

– Что же вы, детки, натворили, в один миг столько людей загубили.

Я тогда не понимал, что он имел ввиду. Теперь понимаю. Родителей я больше не видел. С Варькой я встретился в тайне от Степана. Она в то время еще не была замужем. Разговаривать со мной особенно не хотела, но все же рассказала, как умерли родители. Не знаю почему, но в то время о матери я не сожалел, а вот отца очень было жалко.

Я долго сидел на берегу речки, помянул его как мог, затем зашел к Варьке, пытался ей денег оставить, но она отказалась и выгнала меня, сказав, что не нужны ей бандитские деньги. Поверь, я не обиделся на нее. Я поставил себя на ее место и понял, что сам поступил бы также. Все-таки на нас висела вина за смерть родных. После очередной отсидки, я вновь пытался послать ей деньги, но они вернулись. Не захотела она принимать мою помощь. Вот так, братишка, это все, что я знаю.

– Да, в этом плане Варюша – гордый человечек. Я пока учился в Рязанском училище, каждый год приезжал на каникулы, и каждый раз заезжал к ней. Потом, когда меня стали бросать по командировкам, уже стал бывать реже. Но зато, когда я появлялся в Союзе, непременно посылал ей переводы. Видишь ли, я в командировке был на полном обеспечении, а на родине мое довольствие перечислялось на мой счет. Тратить деньги мне особенно было не на кого, да и некогда. Я ведь до сих пор одинокий. В то время, кроме нее у меня ведь никого близкого не осталось, я потому и старался помочь ей, как мог. Я одинокий, а у нее семья, дети, а в деревне, ты сам понимаешь, не особенно заработаешь.

– Вот судьба какая, ты от рождения сиротой стал, а я при родителях сам себя сиротой сделал. Ничего, отсижу свой срок, обязательно поеду на родину. Найду Варьку, стану перед ней на колени, и буду стоять до тех пор, пока не простит меня. У меня ведь, как и у тебя, кроме нее нет никого на свете. По большому счету, мы втроем и остались в какой-то мере родными. Вот я и решил, поеду на родину, поселюсь в глухой деревне и буду спокойно доживать свой век.

– А сможешь спокойно жить?

– Раньше не мог, а теперь непременно смогу. Я прекрасно понимаю, что кореша не дадут мне спокойно жить. Обязательно завлекут в очередную авантюру. Ты ведь знаешь, что в нашей среде не так просто соскочить. Но я решил твердо спрятаться от дружков в самой глухомани. Наши родные места, как нельзя лучше подходят для этого. Меня даже наша деревня вполне устраивает, мне много не надо. К шикарной жизни я не приучен, я ее просто не понимаю, проведя всю жизнь за решеткой, а скромно жить я могу. Особенно в этом я уверился, когда сейчас узнал, что ты живой. Так что, досижу свой срок и на волю, а там начну новую жизнь. Поверь, не хочется умирать в зоне.

– Вань, а тебе много сталось?

– Еще два года.

– А я, грешным делом хотел предложить тебе, рвануть вместе на волю.

– Нет, Антоха. Я решил отсидеть все по полной. Пойми, не хочу, чтобы у меня менты на хвосте сидели. Хочу спокойно хоть в старости прожить. Не так уж много мне осталось. А вот на счет тебя нужно подумать. Пятнадцать лет – это, брат мой, не шутка. К тому же послушав тебя, я пришел к выводу, что ты вообще из этой зоны не выйдешь. Или будешь вечно сидеть, или тебя закопают в вечной мерзлоте за забором нашей зоны.

– Я прекрасно это понимаю, поэтому и хочу сорваться, но пока не знаю еще, как это сделать.

– Конечно, бежать отсюда можно, но вот до цивилизации добраться еще никому не удавалось. Ты сам видишь, что охрана у нас не такая как в других зонах. У нас сама тундра заменяет охрану. Летом здесь опасные болота, зимой убивает расстояние и холод. Немаловажную роль играют в этих краях полярные волки. А самое главное, к поискам привлекают местных оленеводов, а это специалисты высшего ранга. Они знают тундру лучше, чем мы собственный дом. Многие пытались бежать, но, насколько я знаю, еще никому не удавалось добраться до большой земли живым.

– Пойми, Ваня, у меня нет другого выбора. Мне нужно бежать и как можно быстрее. Время работает против меня. Все же я хочу попытаться, с чем черт не шутит, может мне и повезет. К тому же, я специалист по выживанию, и уверен, будь у меня теплая одежда и хороший запас продуктов, я сумею выбраться на большую землю. Думаю, что бежать лучше всего, когда наступит полярная ночь. Следы я сумею запутать, главное, что с вертолета будет трудно меня заметить. Я думаю, что уходить надо не сразу на большую землю к людям, а держать курс на восток. Там расстояния большие между кочевьями. Ни один нормальный поисковик даже не подумает, что беглец пойдет среди зимы на такой риск.

– В этом есть рациональное зерно. Имея такие способности, возможно, ты и прав. Я со своей стороны думаю по-другому. Сейчас тебе не надо дергаться. Ты сейчас должен вести себя тихо и покладисто. Тебе не надо ввязываться ни в какие конфликты. Прояви себя только с самой лучшей стороны. Братва, конечно, не любит таких, но это моя проблема, я обеспечу тебе неприкосновенность со стороны горячих голов.

– А что ты можешь сделать?

– Ничего особенного. Я через своих шестерок пущу слух среди основной братвы, что ты в Подольске держал мазу за братву против красноперых. Это будет для них неплохим стимулом, но все равно, ты должен держаться от всех подальше. Не груби, не задирайся, будь совершенно спокойным ко всяким недоразумениям, остальное решу я. У меня теперь будет одна задача, как тебя устроить на работу за колючку. Если мы сумеем тебя устроить в поселке, там будет больше возможностей подготовиться к побегу.

– А разве зеки в поселке работают?

– Конечно. Наши работают в гараже. Есть у нас и бульдозера и скреперы. Есть разные автомобили. Там же вместе с гаражом есть котельная. Ее обслуживают заключенные. Есть электростанция и пилорама. Правда пилорама зимой редко работает, но тебе туда не надо. Туда рабочих водят под конвоем. Вот остальная обслуга ходит без конвоя, даже на ночь остаются дежурить без конвоя, но это самые благонадежные. Вот мне и предстоит задача устроить тебя к благонадежным.

– Как же ты сможешь это сделать?

– Вот видишь, оказывается, не во всем ты разбираешься. Дело в том, что ни одна администрация не обходится без поддержки пахана зоны. Так уж устроена система. Не будь смотрящего, вертухаи сами с зеками не справятся. Вот через администрацию я постараюсь тебя вытащить. Твое дело сидеть тихо и не высовываться. Не проявляй сам никакой инициативы. Пусть инициатором станет администрация. Сейчас для меня главное, чтобы подвернулся подходящий случай. Короче, ты меня понял, седеть тихо, не высовываться.

– Я понял тебя. Быть тихим и кротким я смогу.

– Вот и хорошо. Подвернется случай, мы определим тебя за колючку, там ты сам осмотришься. Ты парень умный, продумаешь, как уйти. Будут вопросы, обращайся, чем смогу помогу.

– Теперь я понял. Моя задача попасть в поселок, а самое главное, чтобы со стороны зоны подлянки не случилось.