Текст книги "Зачем смерть давала шанс (СИ)"

Автор книги: Николай Садовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 57 страниц)

– Егор Силантьевич, не надо, прошу тебя, – председатель встал между ними, стараясь помешать Егору, совершить необдуманный поступок. Ведь Гришка в данный момент являлся представителем власти, хоть и не самым лучшим звеном. Держа Егора за руку, он вскоре понял, что такую скалу вряд ли кто удержит, и отойдя в сторону, тихо, почти шепотом, сказал, – Не надо, Егор, прошу тебя, не тронь ты это дерьмо, а то еще чего доброго сам замажешься, потом долго отмываться придется.

Егор еще некоторое время постоял тяжело дыша. Потом успокоился, и отпуская Гришку, тихим яростным голосом сказал:

– Иди, гнида, сядь вон там в углу. Закрой свой поганый рот и не шевелись, отвечать будешь только тогда, когда тебя об этом попросят. Понял меня?

– Понял, – заикаясь, как овца, проблеял Гришка.

– Он, что, не в курсе вчерашнего? – спросил Егор председателя.

– Думаю, что нет. Я его утром с постели еще пьяного поднял, и сразу сюда привел. По дороге он ни с кем не общался. Ночью тоже, по-видимому, не до этого было, с вечера хорошо погулял.

– Понятно, почему он так себя ведет, – и, повернувшись к Гришке, сидящему в углу на краешке стула добавил. – Значит так, вчера вечером после ваших с Миронычем стараний, по пути домой на внука Тугая напали волки. Ты, Григорий, был в курсе, что в округе появилось множество волков, да к тому же тебя и Петр Николаевич предупреждал, чтобы ты так просто не отпускал его одного, а проводил до дома. Или учитель обманул меня?

– Да, он предупредил меня, – осознавая случившееся, прошептал Гришка.

– Он сейчас жив, но в очень тяжелом состоянии. Фельдшер, конечно, делает все возможное, чтобы спасти ребенка, в данный момент в город везти его нельзя, он не перенесет дороги. Так вот слушай меня и не перебивай, дважды повторять не буду. Если, не дай бог, мальчонка умрет, я тебе, червяк навозный, клятвенно обещаю, прямо при свидетеле, что ты больше двух дней не проживешь. Я со своей стороны приложу максимум усилий, но клятву свою я сдержу. Надеюсь, ты меня услышал?

Гришка бледный и испуганный понял, что с ним не шутят, и действительно по его вине может погибнуть ребенок. От осознания своей вины у него на глазах заблестели слезы, и он только молча кивнул в ответ.

– Хорошо, что ты меня услышал. Теперь иди сюда, садись ближе, я ведь не могу с тобой разговаривать, повернувшись к Петру Ильичу спиной. А разговор у нас будет долгим. Ты, Григорий, прекрасно и сам понимаешь, что за те два года, которые ты проработал у нас в колхозе, ты натворил так много, что пришла пора ответить за все. Ты не маленький мальчик, и назначен властью блюсти порядок и законность на вверенном тебе участке. Но ты пренебрег своими прямыми обязанностями. Вместо этого ты занимаешься поборами с местного населения и пьянкой. А на этот раз ты превысил свои полномочия, что привело к трагедии. Так вот, руководство твое уже в курсе всех событий, они полностью открестились от тебя, и поручили нам на месте разобраться, и то решение, которое мы сейчас примем, они примут за основу. С этой минуты твоя судьба зависит от нашего решения, ты хоть понимаешь это? – Гришка, опустив голову, молчал. – Но мы не звери, и нам бы хотелось обойтись малой кровью. Мы предлагаем тебе самому проанализировать в рамках закона всю свою деятельность на посту участкового и выбрать ту меру наказания, которую ты, по своему усмотрению, заслуживаешь. Но если ты против нашего разговора, то милости просим за дверь, тебя никто останавливать не станет, это будет только твой выбор.

Гришка, нахмурив брови и опустив голову, внимательно прислушивался к каждому слову Егора. В его груди все горело, и не только от выпитого накануне вечером, но и от ненависти к этим всезнающим и поучающим его старикам. Головой он понимал, как не крути, а они правы. Во всем виновато его пристрастие к водке.

И тогда в районе, когда он, по-детски мечтал, стать знаменитым сыщиком как Шерлок Холмс или как комиссар Мегрэ. Но и тогда вмешалась водка. Его, понизив в должности, отправили в эту глухомань, от которой он так счастливо избавился, когда поступил в школу милиции. И вот теперь новая напасть. Теперь ясно как божий день, что его выпрут из колхоза, в этом он был совершенно уверен. И неизвестно, как они все это могут преподнести, ведь могут и дело завести. Нет, лучше уж из милиции добровольно уйти, и тихо соглашаться на все, чем загреметь на нары. В любом случае, воля лучше, чем неволя. Надо посидеть смирно, не возмущаться и не пререкаться. Может, все еще и обойдется, главное сейчас придать лицу виноватый вид, раскаянье смягчает степень наказания.

А в голове крутилась мысль, что не удалось отомстить проклятому китайцу. Если не ему, то хотя бы его выкормышу. За то, что он отходил его, тогда, на глазах у всех. За тот проклятый стог сена, который он сжег просто так от скуки. Но ничего, не получилось сейчас, возможно представится случай в будущем, как знать, – думал Гришка, присаживаясь к столу, подальше от взбешенного Егора. Неровен час, опять взбесится, глядя на огромные руки Егора, – такой кувалдой можно, таких как я, одним ударом двоих до смерти зашибить.

Петр Ильич, откинувшись на спинку стула и теребя бахрому от скатерти в руках, с интересом наблюдал, как на этот раз поведет себя Егор. Ему не раз доводилось быть свидетелем таких вот воспитательных бесед с населением.

Каждый раз он удивлялся тому, как этот огромный человек мог нащупать ту самую заветную ниточку, и, потянув за нее, мог направить заблудшую душу в нужном направлении.

Он вспомнил, как это случилось с конюхом Семеном. Напившись где-то до безобразия, Семен, придя домой, устроил скандал. Сначала он принялся избивать детей. Видите ли, они не доброжелательно посмотрели на него. Но когда его жена Мария вступилась за детей, он стал с особой жестокостью избивать ее вожжами.

Мария вся окровавленная, все же сумела вырваться и выбежать на улицу. Семен с окровавленными вожжами гнался за ней. На счастье Марии, мимо шел Егор. Увидев такую картину, он схватил Семена, связал его этими же вожжами, потом принес и бросил в сарай на сено, приказав никому не развязывать до его прихода.

Рано утром Егор развязал забияку, окунув несколько раз в большую бочку с водой, после чего повел в дом, показывать следы его буйной деятельности. Держа за шиворот, он стал водить его по дому, показывая разбитую посуду, поломанную мебель, наконец, показал избитых детей, испуганно сбившихся в углу кровати. На другой кровати лежала почти до смерти избитая Мария.

– Смотри, герой ты наш, на свои подвиги. Смотри, не надо отворачиваться, ты теперь должен гордится, что в одиночку справился со страшными врагами, с беззащитными детьми и женой. Теперь не только ты, но и вся округа должна гордится тобой.

– Да я, Егор Силантьевич, понимаешь, пьяный вчера был, ну и не сдержался, ты уж извини меня, перебрал немного.

– Ах, вон оно как, ты значит, пьяный был, ну это в корне меняет дело. Это очень серьезное оправдание. Получается, когда ты пьян, тебе все позволено. И ты решил окружающим показать, кто есть кто. Ну, ты и показал беззащитным детям свою мужскую значимость, и теперь жена с детьми знают свое место и понимают, кто в доме хозяин и господин. А это значит, что тебе все позволено, а они ничтожные должны перед тобой ходить на цыпочках и пресмыкаться. А что делают они? Они, на зло тебе, только и знают, что едят и спят. А ты один, обездоленный только и знаешь, что с утра до глубокой ночи работать, не покладая рук, чтобы прокормить эту ораву бездельников. Приходишь домой, а здесь тебе ни почета, ни уважения.

– Ну, что ты так, Егор Селантич, я же говорю, пьян был, погорячился слегка, с кем не бывает. Прости, пожалуйста.

– Ты не у меня проси прощение, а у своей жены и детей, которых избил до неузнаваемости. Вот их ты обидел основательно. Я, когда вчера вечером тебя связывал, слышал, как ты кричал, что они все лодыри и нахлебники. Только ты один их кормишь и поишь, а они – обуза на твоей шее. А ты пробовал, хотя бы раз представить себя на месте своей жены. Да не смотри ты на меня так, ты хотя бы мысленно, на одну минуту, представь себе то, чем занимается твоя жена в течение всего дня. Мне кажется, что у тебя ничего не получается, – видя его тщетные попытки, сказал Егор. – Хорошо, я помогу тебе. Представь, что это ты встаешь ни свет ни заря, когда остальные еще спят, это ты готовишь еду на всю семью. Это тебе приходится заботиться о том, как, и чем накормить семью. Это ты управляешься с хозяйством, потом будишь всех остальных, кормишь их, собираешь детей в школу и провожаешь мужа на работу. Потом бежишь сама, целый день работаешь на ферме, домой уже еле ноги несешь. Дома ждут голодные дети, нужно готовить ужин. Нужно всех накормить, напоить, выслушать капризы, что где-то кому-то что-то не понравилось. Потом всех нужно уложить спать, да еще не забыть ублажить пьяного мужа в постели, и если все прошло хорошо, то встать после этого и заняться стиркой. Женщине нельзя отпустить детей в школу в грязной одежде. А тебе приходилось после такого напряженного дня еще и ночи напролет сидеть у кроватки больного ребенка? А утром начинать все сызнова. А к вечеру приходит пьяный муж и начинает выяснять, кто в доме хозяин, и не просто на словах, а с побоями, от которых потом неделю встать нормальный человек не может. Но разве здесь полежишь, надо опять готовить, стирать и так далее. А ты сам пробовал выносить ребенка, рожать в страшных муках, заботится о нем, ночей не спать, а потом смотреть, как пьяный урод из твоего ребенка делает калеку. И вот всю эту никчемную заботу отдали женщине, теперь она сидит сиднем и ничего не делает, а тебе бедному, обездоленному приходится страдать на проклятой работе, мучится, пить горькую, а потом приходится еще и свои права отстаивать, а это ох не легкая обязанность. Какая несправедливость на свете, тебе даже такую мелочь как родить ребенка не доверяют. Ты, наверное, поэтому и обиделся на всех и вся. Ну, что молчишь. Может я не прав, и зря на тебя наседаю?

Семен молчал. Потом, встав со стула, не глядя ни на кого, на дрожащих ногах подошел к кровати, на которой лежала Мария, и опустился на колени. Постояв немного, уткнулся лицом в ее руки, тихо заплакал. Егор после этого тихонько, на цыпочках, вышел из дома.

После этой беседы в деревне никто не видел Семена выпивающим, даже на свадьбе собственного сына, он не позволил себе ни одной рюмки спиртного.

Но не со всеми, он поступал так. Находились и такие, кому слова не помогали, тогда наука, как поговаривали в деревне, доходила через кулаки. Правда свидетелей никогда не было, но зато потом многие приходили и благодарили его за науку. И после того как Егор ушел в отставку, по состоянию здоровья, люди продолжают приходить к нему, с просьбой помочь в том или ином вопросе, и никому он не отказал. Если не мог помочь делом, то обязательно помогал советом.

Егор мог найти общий язык даже с маленькими детьми. Люди, как правило, часто пугают своих непослушных детей милиционером. Но здесь был особый случай. Егор очень любил детей, и дети отвечали ему взаимностью. Часто обращались к нему с различными просьбами, и он старался помочь им как мог.

Взять хотя бы тот случай с маленькой девочкой. Они с Егором встретившись среди улицы, стояли, разговаривая о чем-то. Вдруг из калитки напротив вышла пятилетняя девочка. Посмотрев на нас, она смело подошла, и плохо выговаривая слова, обратилась к Егору.

– Дядя милиционер, мой Васька пропал. Ты найдешь его?

Егор присел перед ней на корточки и ласково спросил ее.

– Как же тебя зовут, солнышко мое?

– Нюшкой меня зовут, – ответила девчушка, – а Васька все равно пропал.

– Нюха, а скажи мне, кто такой твой Васька, – ласково улыбаясь, расспрашивал ее Егор.

– Ты что, совсем не знаешь моего Ваську?

– Нет, не знаю, – искренне сознался Егор, – но ты ведь скажешь мне, кто твой Васька?

– Конечно, скажу. Васька – это мой самый любимый котик. Он почему-то пропал, и я не могу его найти. Ты ведь милиция, а милиция ищет всех, кто пропадает. Мне так мама говорила. Ты найдешь моего Ваську?

– Мы обязательно найдем твоего Ваську, но только, чур, ты будешь помогать мне, хорошо?

– Хорошо. Только давай быстро искать, а то Ваське уже кушать пора.

– А что твой Васька любит больше всего?

– Ты что не знаешь? Он любит рыбу.

– Вот и прекрасно. Ты сейчас беги домой и принеси маленький кусочек рыбы. Потом мы с тобой пойдем искать твоего Ваську.

Нюшка убежала, но уже через три минуты вернулась, неся в руке маленького пескаря.

– Вот рыба.

– Молодец, А теперь, пойдем вон к тому дереву и вместе позовем твоего Ваську.

– Васька, Васька, – стала звать Нюшка, подойдя к большому тополю.

Почуяв запах рыбы, кот спустился вниз, став перед Нюшкой на задние лапки, стал мяукать, прося хозяйку дать ему рыбку.

– Вот видишь, Нюха, как быстро мы с тобой нашли твоего Ваську. Теперь забирай его с собой и беги домой, и не теряй больше.

Нюха быстро подхватила кота на руки и счастливая убежала домой. Вот так, продолжал вспоминать Петр Ильич, ко всем мог найти подход Егор.

А вот с этим рыжим пентюхом никак у него не получалось. Ведь сколько раз с ним разговаривали, а результат нулевой.

Может, он злиться на Егора за то, что люди до сих пор идут за помощью к Егору, так кто ему виноват, сам себя поставил в такие условия. Интересно, как сейчас поступит Егор, какой ключик подберет. Его мысли прервал Егор:

– Ну что, Григорий, – тихим спокойным голосом начал Егор, – воспитывать мы тебя не будем, да и не к чему этим заниматься, все равно не получиться ничего. То, что ты стал таким никчемным человеком, в этом есть, пожалуй, и моя вина, этого я не отрицаю. Вот скажи мне, Петр Ильич, сколько мы с ним нянчились с самого его детства? Он каждый раз клятвенно обещал исправиться, но все повторялось опять. Когда ушел служить в армию, думали, что вернется взрослым возмужавшим мужчиной. Надеялись, что три года проведенные на службе перевоспитают его, но и здесь мы ошиблись. А как мы обрадовались, когда он поступил в школу милиции. Вот подумали, наконец, парень за ум взялся. Надеялись, что теперь став милиционером, он сам уже будет наставлять заблудших на путь истинный, женится, заведет детей и все у него будет хорошо и ладно. Мы опять ошиблись, все повторилось, и заметь, повторяться стало в геометрической прогрессии. У меня складывается впечатление, что каждая детская его пакость, со временем возводится в квадрат. Вот, казалось бы, стал милиционером. Распределили тебя в хороший совхоз, на хорошую должность, и главное рядом с городом, что еще молодому человеку нужно, живи, работай честно да радуйся судьбе. Но нет, ты и там сумел отличиться, тебя как нашкодившего котенка вышвырнули, к нам в глушь, подальше с глаз.

Гришка резко вскинул голову, и зло, но с удивлением посмотрел на Егора.

– Что так смотришь на меня? – не дождавшись ответа, продолжил. – Ты думал, что в далекой глуши никто не узнает о твоих похождениях, напрасно, друг мой. У меня, да будет тебе известно, не только в районе есть знакомые, но и много друзей в городе, да и по всей области их и не сосчитать. Везде меня знают и уважают. Через три дня, после того как я передал тебе дела, я уже знал, почему ты здесь оказался, и за что тебя заслали к нам. И знаешь, я не был так сильно удивлен, видимо, внутри у меня что-то предполагало, что так и будет. Но я не мог даже предположить, что ты опустишься до мелкого шантажа, будешь заниматься мелким вымогательством, а самое скверное это то, что ты начнешь мстить людям, которые ничего плохого тебе не сделали, а наоборот, многие даже помогали тебе. Знаешь, Гриша, у меня внутри есть уверенность в том, что это не последняя твоя выходка. С таким отношением к людям как у тебя, как правило, своей смертью не умирают, и даже если остаются жить, то большую часть жизни проводят в тюрьме, и поверь мне, я редко ошибаюсь.

Егор замолчал. В наступившей тишине слышно было, как в коридоре от жаркого пламени потрескивают дрова в печке, и стук пишущей машинки, за которой работала машинистка, печатая документы.

Помолчав с минуту, Егор заговорил снова, как бы продолжая прерванный разговор, но уже с председателем колхоза.

– Видишь ли, в чем дело, Петр Ильич. Когда Гришка с направлением приехал к нам в колхоз на мое место, он мне сказал, что сам изъявил желание работать в своем колхозе. Мотивировал он тем, что сильно скучает по своему родному дому, и в городе пошли ему на встречу, назначив его участковым на мое место. У меня, конечно, промелькнула мысль, что не так все просто, но потом подумал, а вдруг я ошибаюсь, и парень решил начать новую жизнь, и начать ее решил в своей родной деревне, где все знакомое и родное. Я, как положено, передал ему все дела, учил его как нужно работать. Объяснял ему, что нужно разговаривать с людьми, быть в курсе их забот и проблем, быть внимательным ко всем, помогать людям, вести профилактическую работу среди молодежи и знать историю каждого жителя деревни. И вот тогда тебя люди станут ценить и уважать, а в худую годину всегда придут к тебе на помощь. Предотвращение правонарушений и помощь людям – вот основные заповеди участкового, – и обращаясь уже к Гришке, продолжил. – А ты что нам проблеял? «Я этого китайца не знаю и знать не хочу», – передразнил Гришку Егор. – Так знай, мы с Тугаем – не просто друзья, мы с ним больше, чем братья. Оскорбив сейчас Тугая, ты в большей степени оскорбил меня. А я за своего брата порву любого, не взирая на чины и звания. Помнишь, я тебе говорил, что нужно чаще общаться со стариками, они бы тебе много рассказали о людях нашего села, глядишь, и не сидел бы сейчас в этом кабинете, и не выслушивал мои наставления. А, поговорив со стариками, знал бы, кто такой Тугай, и что нам с ним пришлось в жизни пережить. Я за Тугая, хоть сейчас, готов жизнь отдать, и можешь мне поверить, это не просто слова, это действительно так. Ради него и его близких я готов на все. А также уверен, что для меня он сделает тоже самое. Вот таким манером нас связывает жизнь. Но чтобы тебе было немного понятнее, я все же расскажу тебе кое-что из нашей жизни. Ты сейчас в таком положении, что тебе хочешь или не хочешь, но придется слушать, – и, обратившись к председателю, спросил, – Петр Ильич ты ведь у нас не коренной житель, и многого тоже не знаешь?

– Да, я переехал сюда следом за родителями, это было за два года до войны. Нам с супругой нужно было работать, чтобы поднять детей. Вот и решили, что мы будем работать, а родители присмотрят за детьми, и, переехав к родителям, обосновались здесь.

– Вы правильно тогда поступили, и детей подняли, и за стариками присмотрели. Они вам помогали, чем могли, но и ваша помощь для них была безменной. Для стариков умереть на руках у своих детей, это большая радость.

– Да, свой долг как сына я исполнил. Заботился о них до самой их смерти.

– Это я знаю, а вот как в председатели попал, я как-то упустил, мой грех, признаю.

– Ну, это совсем просто. Ты ведь знаешь я с детства инвалид. У меня одна нога короче другой, это результат несчастного случая. Я с самого детства любил горы. Вот однажды мы с ребятами решили забраться на одну из самых высоких скал. Опыта, конечно, у нас не было, я и сорвался со скалы. Результатом падения оказался перелом ноги в нескольких местах. Ребята, конечно, принесли меня на руках в деревню, но врача у нас в деревне не было, а дома как могли, наложили шины, вот кости и срослись не правильно. Я так и остался хромым на всю жизнь. После того, как я переехал сюда, началась война, всех здоровых мужиков взяли на фронт. В то время в деревне остались я да еще несколько стариков. Когда от инфаркта умер бывший председатель меня и назначили на его место, как самого молодого, вот и мучаюсь до сих пор. Я уже неоднократно обращался в райком, чтобы освободили меня, и поставили кого-нибудь моложе, но там упираются, обещают, а сдвигов как видишь, нет. Ну, что говорить обо мне, ты обещал рассказать о себе и о Тугае. Я с удовольствием послушаю, может, почерпну и для себя что-нибудь интересное.

– Тогда слушайте.

Глава 16

Я, конечно, много знаю о своем происхождении, но не столько, сколько, знает Тугай. Знаю лишь то, что благодаря своему двоюродному брату мой предок попал в наши края.

А началось все с того, что в начале девятнадцатого века мой родственник Пескаль Павел Иванович был прирожденным военным, сделавшим блестящую карьеру. Дослужившись до звания полковника, он во время отечественной войны 1812 года командовал отдельным полком легкой кавалерии. За заслуги перед отечеством был награжден множеством наград. Особенно он отличился в боях при сражении под Бородино, за что был отмечен лично Императором.

Имея отменное по тем временам образование, он еще обладал и характером лидера. Но, поддавшись революционному движению, охватившему в то время не только всю Россию, но и Европу, вступил в так называемый Союз Спасения.

Вскоре в Союзе начались разногласия, и после раскола он стал лидером Южного Общества. В нем он неплохо потрудился. Написал Конституционную программу, где главным пунктом считалось, что Россия должна быть республиканским государством, а не конституционной монархией, как считали другие.

Вторым пунктом значилось, что Россия должна быть демократическим государством, включая в это освобождение крестьян от крепостного права. Наделение крестьян правом на землю с предоставлением им права голоса. Но в корне с ним не согласны были другие члены общества, которые настаивали на необдуманном вооруженном восстании.

Подбирая себе сторонников, он увлек своей идеей и своего младшего брата Михаила, а также одного из своих подчиненных Майбороду, имени которого я, к сожалению, не помню.

Вот этот самый Майборода написал донос, в котором изложил все в подробностях о деятельности Общества, с указанием фамилий всех членов.

В декабре 1825 года был арестован сам Пестель и все члены общества. Многие члены были приговорены к расстрелу, в первую очередь, конечно, мой дальний родственник. Был арестован и мой прямой прадед Михаил. Смертной казни он избежал, улик для этого оказалось недостаточно, и его вместе со ста двадцатью другими членами общества в 1827 году отправили в ссылку в Забайкалье.

За многими ссыльными поехали и их жены. Бросив свою семью, убежала и невеста моего прадедушки. Ссыльных селили в острогах, а их жены и родные строили себе жилье рядом.

Постепенно выросло небольшое поселение, и двадцать лет спустя, поселение назвали Чита. Почему Чита я не знаю. Зато знаю, что благодаря судебному процессу, закончившемуся в декабре, всех ссыльных стали звать декабристами. Декабристам, у которых заканчивался срок ссылки, разрешалось покидать Читу, но селиться они могли только в сибирских городах. Разрешалось также вступать в войска Кавказского корпуса, но только рядовым солдатом. Многие так и поступали, стараясь вырваться из этого сурового края.

После смерти Николая I в связи с коронацией Александра II были амнистированы и оставшиеся тридцать или сорок человек, сейчас и не помню точно. Всем им разрешено было вернуться на родину.

Прадед мой вместе со всем своим семейством поехал на родину в свое имение, а вот младший сын его заупрямился, и тайно обвенчавшись с одной из дочерей такого же ссыльного, как и мой прадед. Сразу после венчания они сбежали, стараясь уйти подальше от людей, они добрались до хутора прадеда Тугая.

Поселившись рядом с хутором на короткое время, они так и остались в этих местах навсегда. Развалины их дома можно и сейчас увидеть возле кузницы. Ты, Петр Ильич, наверное, не раз их видел проезжая мимо кузни?

– Видел, конечно, но до сих пор не знал, что там было.

– Вот в этом доме и родилась моя мама. Здесь она встретила веселого бесшабашного казака, отряд которого в первый раз появился в этих краях. Лихой казак влюбился в красивую девушку с первого взгляда, и уже не смог покинуть здешние места.

Помню в детстве, когда дедушка Тугая заставлял его учить свою родословную, я заинтересовался и своей. Я пытался неоднократно заставить своего отца рассказать о его родственниках, но он всякий раз оборачивал разговор в шутливый тон и уходил от ответа. Так что о своем отце я знаю то, что могла рассказать мне моя мама. Знала она так же мало, как и я. Говорила, что отец происходил из очень знатного рода, но из-за своего бесшабашного характера был отлучен от родительского дома. Обидевшись, он ушел на Дон, где вступил в казачье войско. За свой характер вскоре его стали звать Бедуля. Вскоре по приказу царя отряд казаков был отправлен в далекую Сибирь на охрану границ от набегов кочевников.

После женитьбы на моей матери отец ушел со службы и остался жить в доме моей матери. Живя по-соседски, наши семьи сильно сдружились. Жили очень дружно, помогали друг другу во всем.

В семье Тугая он был единственным ребенком, остальные дети по достижении совершеннолетия умирали. Мы с Тугаем были ровесники, и потому жили как братья. Нас любили в каждой семье одинаково, не различая свой или чужой, и наказывали также одинаково. Мои старшие братья заменили умерших братьев Тугая. Так что, жили мы практически одной семьей, работали вместе, охотились так же вместе, вместе приходилось и защищаться от врагов. Образование мы естественно получили дома. Дедушка Тугая занимался с нами духовным воспитанием, он привил нам такие качества как доброта, честность, порядочность, любовь к ближнему. Особое внимание он уделил таким понятиям как честь и достоинство. Но больше всего он уделял время нашему обучению боевым искусствам и навыкам следопыта. Не забывал он и о языках, я даже сейчас спустя много лет, хоть и с трудом, но смогу разговаривать с любым китайцем.

Тугай, конечно, преуспел в обучении гораздо больше меня. По своему складу характера он более усидчивый и уравновешенный, потому и обучение ему давалось легче, чем мне. А во мне порой просыпался необузданный характер отца, поэтому я часто отлынивал от занятий, о чем позже сильно сожалел. А вот грамоте мы уже учились в нашей семье. Оба моих родителя были очень грамотными, они-то с нами и занимались. Тугай и здесь оказался впереди меня. Зная в совершенстве китайский, индийский и арабский языки, он в совершенстве знает русский, вы, наверное, заметили, что разговаривает он очень грамотно и без всякого акцента. От моего отца он научился французскому языку, хоть французской грамматике он не обучен, зато говорит очень грамотно. Как сказал один французский летчик, встреченный нами на аэродроме перед заброской в тыл к немцам: «Я шокирован, господа, ваш китаец говорит на правильном французском языке, да еще на парижском диалекте».

Вот так мы и жили дружно и счастливо до самой революции. Мои старшие братья и отец Тугая рано включились в борьбу за революцию. Они рано ушли из дома заниматься революционной деятельностью. Довелось и посидеть в царских застенках. После революции началась гражданская война, где воевали мои братья, я не знал.

Мы с Тугаем воевали здесь в Сибири, и с боями дошли до Владивостока, а когда вернулись домой, то застали только руины. Из всех наших родных, здесь был только отец Тугая. Он только перед нашим возвращением вернулся домой из госпиталя. После сильнейших ранений он долго лечился в Омске. Выписавшись из госпиталя, он разыскал свою невестку с внуком, перед тем как уйти в партизаны, Тугай отправил свою жену в Омск с сыном Степаном к ее родителям.

Родители Веры умерли к этому времени от тифа, и она с сынишкой ютилась в небольшой комнатке при заводе. Ей было очень тяжело одной с ребенком на руках. Работы не было, ей часто приходилось голодать. На предложение свекра уехать с ним на хутор она, не задумываясь, согласилась.

Вернувшись домой, они стали потихоньку отстраивать свой хутор. От него мы узнали, что мои братья погибли где-то под Хабаровском, где именно он не знал. А вот как погибли остальные родные, ему рассказали местные жители.

Когда находились здесь колчаковцы, они перед отступлением согнали в один сарай всех жителей, у кого родные были в Красной Армии, и всех заживо сожгли. Не пожалели даже маленьких детей. На краю деревни, где сейчас стоит памятник Борцам за Советскую власть, это и есть место казни наших людей.

Мы начали новую жизнь. Отстроили, как могли, хутор. Я некоторое время жил вместе с ними пока не женился, тогда Тугай и его отец помогли построить мне небольшой домик, но уже в деревне, поближе к людям, и я переехал жить своей семьей. У меня подрастали старшие сыновья, когда женился сын Тугая Степан, к этому времени он заканчивал военное училище. Так уж случилось, что моя младшая дочь Светлана и внук Тугая Максим родились в один год с разницей лишь в один день. День рождения им мы отмечали всегда в один день все вместе. Жена Степана, Антонина, была сиротой и выросла в детском доме, потому она и рожать приехала к родителям Степана. После родов, она еще год жила у Тугая. А когда отняла ребенка от груди, то оставила его на попечение родителей, и уехала в Белоруссию к мужу, где в это время он служил. Она вынуждена была оставить ребенка, к тому же ее уговорили и Тугай с Верой. Мотивом послужило то, что постоянного места жительства у них не было, а Степана очень часто перебрасывали из одного гарнизона в другой.

Нашим малышам, Светлане и Максимке, было по три года, когда началась война. Мы с Тугаем уже через месяц ушли добровольцами на фронт. На фронте в то время положение было очень тяжелым. Красная Армия, неся большие потери, как в живой силе, так и в технике, отступала по всем фронтам. Мы попали на Украинский фронт, к этому времени наши части оставили Киев. Там наши войска перегруппировавшись, организовали хорошо укрепленную оборону, сдерживали Германскую махину как могли. Наш комбат получил приказ любой ценой добыть языка, и не простого, а желательно офицера, да еще штабного. Разведчиков было мало, да и те, что были, все находились на заданиях, а приказ выполнять было нужно. Начали срочно комплектовать дополнительный взвод разведки из числа наиболее крепких и смышленых солдат из личного состава батальона. Нам к этому времени порядочно надоело копать окопы, вот мы и вызвались добровольцами. Над нами сначала стали смеятся, мол, один огромный как слон, немцы такого враз заметят, а другой слишком мал, чтобы справится с пленным. Тугай предложил, что справится один с целой группой. Ему, конечно, не поверили, но после того как он, в одиночку, уложил на землю восемь человек, смеяться перестали. Я предложил испытать меня, но желающих не нашлось. Так мы попали в разведроту, и уже до самого конца войны мы воевали только в разведке.