Текст книги "Зачем смерть давала шанс (СИ)"

Автор книги: Николай Садовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 57 страниц)

Так вот, зачислив нас в разведку, комбат тут же проинструктировав нас, сказал, что группа из семи человек будет переброшена через линию фронта этой же ночью. На всю операцию давалось нам четверо суток и ни часом больше. Мы, посовещавшись, предложили командиру другой план: идти немедленно, прямо днем, и только вдвоем. Мотивировали мы тем, что большую группу ночью немцы обязательно будут где-нибудь ждать в засаде, они ведь тоже не дураки, и прекрасно понимают, что мы будем пытаться добыть языка. А вот днем маловероятно, что они будут ждать, и у нас будет шанс проскочить незамеченными.

Пообещав комбату, что в течение трех дней будет у него хороший язык, получив сухой поек и боеприпасы, поменяв винтовки на новые автоматы, мы приступили к выполнению задания. Мы пересекли небольшой лесок и спустились в овражек.

На плащ-палатки мы закрепили свежие ветки и траву. Прикрывшись своей маскировкой, мы полностью слились с окружающим ландшафтом. Медленно двигаясь по-пластунски, на стыке двух войсковых подразделений противника, мы за два часа с небольшим на глазах часовых преодолели линию фронта. Скрываясь за невысоким кустарником, мы через три километра вышли на берег небольшой речки. Речка хоть и не широкая, всего то два десятка метров, но зато оказалась очень глубокой. На другой стороне речки стояла танковая часть немцев в ожидании, когда для них саперы наладят переправу.

Днем на виду у часовых переправляться было бессмысленно. Дождавшись легких сумерек, мы срезали камышинки, сделали из них дыхательные трубки, и с помощью их, под водой, переплыли на другой берег. Обследовав расположение части и наблюдая за режимом работы, мы пришли к выводу, что незаметно похитить офицера невозможно. Тогда Тугай предложил новый план.

На краю плацдарма стояла полевая кухня. На площадке рядом с ней стояли грубо сколоченные столы. Метрах в двадцати от кухни находился примитивный туалет, вместо стен у которого был натянут брезент. Вот этот объект нас и заинтересовал. Наблюдать нам пришлось долго. В эту ночь мы не решились на операцию, решив еще немного понаблюдать, и действовать только в случае стопроцентной уверенности, уж слишком были высоки ставки, и ошибки здесь не прощались.

Утром точно по расписанию весь личный состав, закончив прием пищи, разошелся по своим рабочим местам. У кухни остался только повар, его помощник и часовой, заступивший на пост сразу после завтрака. Он лениво прохаживался от кухни до самого туалета и от скуки ковырялся в зубах заточенной спичкой. Мы продолжали ждать.

Вскоре на завтрак пришел длинный худой офицер, мы в званиях в то время еще не очень разбирались, но поняли, что чин у него не маленький. Мы его еще вечером приметили, он держался особняком, ни с кем не общался, к его левой руке был пристегнут небольшой кейс. Сейчас утром все происходило, как и на кануне вечером. Он сел за стол, помощник повара пулей подскочил к нему и подал завтрак, и тут же убежал обратно. Повара занимались своим делом, не обращая внимания на офицера, как будто его вовсе не существовало.

Мы еще не совсем разработали план, как нам взять этого офицерика, как тот, закончив завтракать, встал и направился в туалет, видно, походная пища на пользу не пошла. Я шепнул на ухо Тугаю: – Твой офицер, мой часовой. Тугай кивнул в ответ, и мы приступили к делу. Как только офицер зашел в туалет, мы, прикрывшись, плащ-палатками, подобрались ближе к туалету. Как только часовой повернулся, чтобы идти в обратную сторону, я в два прыжка настиг его, и без шума оглушив, занес его прямо в туалет. Свернув часовому шею, я усадил его в угол, и, прихватив с собой офицерика, мы выбрались через заднюю стенку, и пока нас не увидели повара, быстро скрылись в ближайших кустах.

Понимая, что форы у нас не более пятнадцати минут, и что скоро начнется погоня, мы решили идти не на восток, как подумают немцы, а пошли на запад. Нам приходилось практически тащить на себе своего пленника, до того он был перепуган, что ноги у него подкашивались, и он просто не мог самостоятельно идти. И, тем не менее, мы часа через полтора отмахали почти десять километров, и сделали привал на краю небольшого леска у дороги, ведущей в сторону фронта. Немного подкрепившись, мы попили воды и напоили немца.

Отдохнув, уже собирались двигаться дальше, как вдруг недалеко от нас остановился мотоцикл. Двое солдат, ехавшие на нем решили справить нужду у лесочка, но справить они не успели. Зато у нас появился свой личный транспорт. Запихнув пленника в коляску, я сел за руль, Тугай сзади, и мы, скрываясь от встречного транспорта, поехали теперь уже на север. Проехав так километров тридцать, мы повернули на юго-восток. А еще через несколько километров мы вынуждены были бросить наш транспорт и дальше пробираться пешком. Вся местность была переполнена немецкими войсками. В сумерках мы подошли к линии фронта. Замаскировав нас с немцем, Тугай ушел разведать маршрут перехода линии фронта. Через два часа он вернулся и повел нас по одному ему известному пути. Весь этот путь я нес немца на плече и даже не заметил, как оказались уже в тылу у наших. По странному стечению обстоятельств мы оказались рядом со штабом дивизии. Туда мы и сдали своего офицера.

Как потом нам сказали, это был полковник из Берлина с очень секретной документацией. После такой нашей дерзкой выходки нас оставили в дивизионной разведке, где мы провоевали два месяца. Потом нас перевели в армию Рокоссовского Константина Константиновича, сплошь состоящую из заключенных и штрафников. Оттуда нас направили в батальон особого назначения под командование майора Минаева. В составе этого батальона Тугай дошел до Берлина, а я в сорок четвертом был комиссован по ранению.

Тугая после победы не скоро отпустили, ему еще как знатоку китайского языка пришлось повоевать и с японцами. А закончилась для него война в декабре сорок пятого года. Вернулся он с войны полным кавалером ордена Славы. У него кроме этого несколько орденов Красной звезды, Отечественной войны, Боевого Красного знамени, несколько медалей За отвагу. Так что у него полна грудь орденов. Вот такой наш Тугай герой.

– Странно, а я и не знал об этом, – перебил Егора председатель. – Интересно, почему он никогда не надевает награды, ну хотя бы по праздникам?

– Ты же знаешь его скромность, он не любит хвастаться своими подвигами. Но, тем не менее, один раз ему все же пришлось одеть ордена. Помнишь слух прошел по деревне, что у Тугая хотели корову в счет налогов забрать. Помнишь, ходили тогда слуги народа в черных плащах?

– Помню, конечно, но у них так ничего и не получилось, Тугай, кажется, их выгнал.

– Ну, можно и так сказать. Короче, он сказал им, что корова принадлежит малолетнему внуку, к тому же сироте, и если они хотят забрать ее, то он лично проводит и корову, и внука, а за одно и их до самого райкома, при этом надел свой костюм с орденами. Черные плащи, как увидели перед собой орденоносца, поняв, куда он их поведет, так дернули из деревни, что напрочь забыли о существовании хутора. Но про это как-то не хочется вспоминать.

Я лучше расскажу вам о том, как я был ранен, после чего был полностью комиссован.

Глава 17

Это случилось в Польше. В 1944 году, когда наши войска освободили Белоруссию и перешли границу Польши. Нашей группе диверсантов поручено было взорвать мост через реку Нарев близь города Ломжа. Мост этот имел стратегическое значение для немцев. Составы с боеприпасами и техникой шли через него почти непрерывно, а это сильно сдерживало наше наступление. Командование приказало любой ценой уничтожить мост.

Задача перед нашей группой стояла очень сложная. В группу отобрали самых лучших и опытных бойцов, из числа добровольцев, все мы прекрасно понимали, что идем на смерть. По сути, мы действительно были смертниками.

Посудите сами, что могли сделать пятнадцать бойцов с хорошо вооруженным и укрепленным гарнизоном. Это ведь не просто напасть неожиданно и пострелять, нужно еще и объект взорвать. Поэтому мы все, идущие за линию фронта, попрощались с товарищами и друг с другом. Настроившись на то, что мы непременно погибнем, наше чувство самосохранения и страха сами собой ушли, и мы шли с чувством, как можно дороже продать свои жизни.

Но это так, предисловие, не обращайте внимания. Когда мы вышли к мосту и обследовали все подступы к нему, поняли, задача нам предстоит невыполнимая. Но делать нечего, стали наблюдать, изучать, так сказать систему охраны и подступы к объекту. Мы пролежали, наблюдая за мостом несколько часов, но в голову так ничего и не пришло.

Вскоре Тугай предложил командиру группы разведать округу в радиусе нескольких километров. Командир согласился, и три группы по два человека разошлись в разные стороны. Мы с Тугаем шли вдоль железной дороги на запад. Через пять километров мы вышли к окраине небольшой станции. Через станцию проходила только одна ветка, и поезда здесь не останавливались, это была даже не станция, а скорее при железной дороге небольшой хутор.

Наблюдая за хутором, мы пришли к выводу, что гарнизон охраны моста квартирует именно здесь. Жилья, по-видимому, на всех не хватало, и по всей округе стояли палатки. Рядом стояли несколько бронированных машин, и просто автомобили и мотоциклы.

Вскоре Тугай предложил мне повредить провод связи идущий вдоль железной дороги к мосту. Я так и сделал, а Тугай в это время проследил за связистами, и выяснил, где они хранят свои принадлежности. Связисты на велосипедах уехали исправлять повреждение, а мы, в это время, воспользовавшись тем, что оба часовых сошлись вместе и стоя в центре хутора оживленно о чем-то беседовали, подползли к небольшой куче укрытой брезентом и вытащили две катушки телефонного провода. Пока я тащил провод, не зная еще, для чего он нам может понадобиться, Тугай по пути прихватил и автомобильную камеру.

Вернувшись к остальной группе, Тугай изложил свой план. Выслушав его, и уточнив детали, все приступили к подготовке предстоящей операции.

Пока было светло небольшая группа, отойдя, на некоторое расстояние от моста, стала сплавлять по воде разный сухостой в виде больших сухих сучьев или бревнышек. В результате этого мы просчитали течение реки. Охрана моста сначала обращала пристальное внимание к проплывающим предметам, и даже иногда стреляли в особенно крупные. Но в скорее перестали.

Ближе к утру, перед самым рассветом, когда над речкой стоял густой туман (все-таки стояла осень, днем было тепло, а ночью уже были заморозки, и утром туман над рекой стоял особенно густой), мы надули камеру, и, привязав не ней взрывчатку, спустили в воду, слегка протопив ее. Затем спустили два бревна, к которым привязали телефонный провод. Бревна сплавили так, чтобы они прошли по обеим сторонам опоры моста. Бревна сплавлялись по воде, разматывая катушки с проводом. Когда провод кончился двое из группы, перейдя на другую сторону насыпи раздевшись, заплыли и вытащили на берег концы проводов. Подергивая их, они дали сигнал, что все готово к сплаву нашей мины.

Получив сигнал, мы привязали к камере свой провод для взрывателя, и спустили камеру. Мы со своей стороны придерживали, а с другой ее тянули наши ребята, в результате мина причалила к опоре моста. Почувствовав, что мина стоит в нужном месте, стали ждать очередного состава. Тяжелый состав нам нужен был для того, чтобы усилить разрушения. Вскоре появился состав, груженный бронетехникой и живой силой противника. Когда паровоз достиг середины моста, командир повернул ручку магнето.

Раздался мощный взрыв, затем скрежет ломающихся вагонов. Паровоз, вздыбленный как лошадь на бегу, рухнул в реку, увлекая за собой вагоны с техникой. Не став дожидаться окончания представления, отступили, незаметно стараясь пересечь железнодорожную насыпь. Но нас все же заметили и открыли огонь. Мы стали, отстреливаясь, отступать на восток. Началось преследование. Вскоре взяв в клещи, нас прижали к болоту.

Деваться было некуда, и мы заняли круговую оборону. Немцы стали обстреливать из минометов. Один из снарядов разорвался недалеко от меня. Его осколок пробил мне правую часть груди и застрял в легком. Он до сих пор там сидит. Врачи побоялись делать операцию, слишком плотно он застрял, прямо у самой аорты. Они боялись, что во время операции можно повредить ее, тогда мне конец.

Но это теперь, а тогда командир приказал сделать небольшой плотик и, обернув его плащ-палаткой, положили меня на плот. Тугаю как самому опытному следопыту было приказано пробиваться вместе со мной через болото. А остальные пошли в атаку, на прорыв.

Тугай перевязал меня, остановив кровотечение, и потащил через болото. Остальные, подождав немного, ушли вдоль болота на прорыв. Как я им в ту минуту завидовал, что они целы и невредимы сейчас, бьют фашистов, а я беспомощный лежу на этом плоту, и не могу помочь даже Тугаю, который, надрываясь, тащит меня через это проклятое болото. Только много позже, после войны, когда вернется Тугай, он расскажет мне, что из всей нашей группы мы только с ним остались в живых, остальные все погибли во время прорыва.

Так, благодаря Тугаю и нашим друзьям, которые положили свои жизни там, в далеких Польских болотах, мы с Тугаем остались живы, и я сейчас сижу перед вами. А вообще я вот, что хочу сказать, за время нашей дружбы нам с Тугаем не раз приходилось спасать друг друга. Мы до конца нашей жизни обязаны друг дружке жизнью. Если в данный момент станет передо мной выбор, он или я, то я за него, не раздумывая, отдам свою жизнь. Знаю, что он поступит так же. И прошу поверить мне, что это не просто слова, это действительно так. И потому нанесенное оскорбление ему, я всегда отношу на свой счет.

Ладно, это так к слову, а тогда я, приходя в сознание, очень просил его оставить меня и выбираться самому. Но Тугай сначала уговаривал меня, стыдил, а потом, исчерпав, видать, весь запас аргументов, просто перестал со мной разговаривать, не обращая внимания на мои уговоры и мольбы.

Позже я окончательно потерял сознание и очнулся уже через несколько дней в госпитале. Когда врачи сказали, что я буду жить и пойду на поправку, тогда сестричка, что ухаживала за мной, по секрету рассказала мне, благодаря кому я остался жив.

Когда Тугай вышел вместе со мной к нашим, он оказался до того измучен и истощен, что не мог внятно объяснить, кто мы и откуда. На наше счастье рядом оказался офицер штаба, он-то и узнал нас. Нас быстро погрузили на машину и отправили в госпиталь. Меня выгрузили и на носилках оставили в коридоре, я практически не подавал признаков жизни. Врач решил, что мне осталось жить несколько минут, и со мной не стоит возиться. Тугая сразу отправили в операционную, он, оказывается, тоже был ранен осколком, но не тяжело. У него вырвало кусок мяса на левом боку. Рана хоть и была не смертельной, но причиняла ему боль и неудобство, так как, находясь в постоянном движении, да еще с такой нагрузкой как я, она постоянно кровоточила. Тугай потерял много крови и сильно ослабел. Врач сделал с ним все, что полагается, да еще и восхищался, мол, вот какой мужественный солдат выдержал все без наркоза и ни разу не застонал.

Когда его несли на носилках по коридору в палату, он увидел меня лежащего на полу, и поинтересовался у санитаров, почему мне не оказывают ни какой помощи. Узнав от санитаров, что я хоть и живой, но уже не жилец, поднял такой скандал. Он соскочил с носилок и стал заставлять санитаров положить меня на его место и нести в операционную.

На шум прибежали все врачи, которые находились в данный момент в здании. Вызвали еще несколько человек из обслуги, решив силой уложить буяна на носилки. Но надо знать Тугая, он за несколько секунд уложил на пол всю эту команду, потом сорвал бинты, и лег рядом со мной. Вскоре пришел главврач, на его вопрос, что происходит, Тугай ответил:

– Я не для того тащил его на себе двадцать километров через линию фронта, что бы вы вот так, не оказав даже первой помощи, бросили на пол умирать как собаку. Я не встану и буду лежать рядом с ним, и вам все же придется похоронить нас вместе, и пусть наша смерть будет на вашей совести.

Что потом началось, главврач такой разгон устроил, меня быстро в операционную, он сам присутствовал на операции. Плохо, что это мало чем помогло, осколок не вытащили, слишком опасно было трогать его, мог бы и не выжить. Зато живым остался, а осколок, да бог с ним, живу ведь пока, а там посмотрим, будет сильно беспокоить, лягу под нож, пусть вытаскивают, а не будет так и помру с ним. Все равно не так уж много осталось.

А Тугай все дни, пока я был без сознания, дежурил у моей кровати. Вскоре рана у него зажила, и он уехал на фронт, а я еще месяца три провалялся в госпиталях, потом меня выписали и отправили домой долечиваться, полностью списав с военной службы.

Домой я добрался чуть живой. От меня остались только кожа да кости. Но зато дома стараниями Наташи я быстро пошел на поправку, и день победы я встретил довольно крепким.

Вот тогда учитывая мои заслуги и нехватку мужиков, меня назначили участковым в нашем колхозе. Мне на этот раз, конечно, повезло. С войны я вернулся хоть инвалидом, но все же живой. Старший мой повоевал немного всего полгода. Но дошел до Берлина, потом отслужил три года и вернулся домой. Младшему не довелось воевать, слишком молод был. Так что, с родными у меня все в порядке.

Вот Тугаю на этот раз не повезло. Степан погиб в танке, освобождая Прагу. Представьте, уже в самом конце войны, а сноха Антонина погибла в январе сорок третьего года под Сталинградом. Она была медсестрой, когда вытаскивала раненого с поля боя, фашистский снайпер, не задумываясь, выстрелил, не обращая внимания, что она не только медик, но и женщина. Фашист, он и есть фашист, ничего святого у него нет за душой.

Вот так, друзья мои, а как погибли его отец, жена и внук тебе, Петр Ильич, наверное, лучше известно.

– Да, Егор, такое не забывается. Все я помню, ведь происходило можно сказать на моих глазах. Я вот чего никак понять не могу, как такого порядочного человека как Тугай, Бог так сильно наказывает. Насколько я знаю, он никогда, ничего плохого людям не сделал. Только добро, и погляди, как он наказан. Ведь сам прошел одну из самых страшных воин. Остался жив, а его семья здесь в глубоком тылу погибла вся, сделав его одиноким стариком. Почему на свете такая несправедливость, я не пойму. Возьмем его Веру Степановну, тихая скромная работящая женщина. У нее в руках все кипело, она везде поспевала, никогда никто от нее не слышал ни одного слова жалобы. Это случилось ранней весной сорок третьего года. Перед этим она получила похоронку на Антонину.

Работала она дояркой, ты сам понимаешь, какая это тяжелая работа. Тогда людям приходилось на себе таскать воду из реки, чтобы напоить скот. Она была сильно расстроена похоронкой, вот задумавшись, и не заметила, что лед стал хрупким. Подойдя слишком близко к кромке льда, она провалилась в прорубь. Услышав крики, люди бросились помогать, но ты сам понимаешь подводное течение, да плюс зимняя одежда сделали свое черное дело. Старик с Егоркой долго горевали. Им очень тяжело приходилось. Люди, конечно, помогали, но пойми, в то время все жили впроголодь, ведь все отдавали на нужды фронта. Дедушка хоть и был уже слабым, но все же старался, как мог, прокормить себя и правнука. Он часто уходил в горы, ставил силки на зайцев и куропаток, тем и жили. Боясь оставлять Егорку одного дома, он порой брал его с собой. Однажды ближе к весне они, как всегда, проверяли капканы, и дедушка оступился и упал в небольшую расщелину. Падение это оказалось роковым. Старые кости не выдержали, и он сломал обе ноги. Как они оттуда выбрались одному богу известно. Нашли их охотники в двух километрах от проклятой расщелины. Старик крепко прижимал к себе Егорку, по-видимому, пытался его согреть своим телом. Мужики тщательно изучили следы и говорили, что старик пытался отправить ребенка домой. Детские следы вели в сторону деревни, но не более трехсот метров, но потом видно было, что мальчик долго топтался на одном месте и, в конце концов, вернулся обратно. Там их и нашли мужики обнимающих друг друга. Это я тебе говорю со слов мужиков, которые нашли их. А охотники они знатные и читать следы умеют, так что, в правдивости их выводов сомневаться не приходится.

– Да, я и не сомневаюсь. А вот представь, каково было Тугаю, вернувшись с проклятой всеми войны. Перетерпев столько невзгод и мучений, чувствовать, как каждый день за тобой ходит смерть, и, победив ее, вернутся домой и узнать, что ты остался один как перст, это пережить практически невозможно. Когда Тугай вернулся, мы с Наташей две недели жили с ним в его доме, боясь оставить его одного. И только после того как убедились, что он немного отошел, переехали к себе. Чуть позже мы уговаривали его женится, ведь в деревне много женщин остались вдовами после войны. И, зная Тугая, многие из них согласились бы связать свою судьбу с ним. Но Тугай уперся, сказав, что пусть проклятье фараона закончится на нем, и он не хочет, чтобы пострадали другие. И я его прекрасно понимаю. Вот уже более тысячи лет, проклятье фараона преследует его семью. У Тугая была одна надежда на Егорку, и тот погиб. Придется теперь Тугаю одному век доживать. Вот он и решил на себе прервать проклятье фараона.

– Почему проклятье, да еще фараона? – шокированный услышанным спросил Петр Ильич.

– Да здесь все проще простого, корни Тугая тянутся в далекое прошлое. Его пращуры были Фараонами Египта. Теперь понятно?

– Вот это сюжет, и знаешь, я в этой истории ничего не понял, так что, ты уж будь любезен расскажи мне подробнее, а то я умру от любопытства, если не узнаю в чем тут дело.

– Да и я знаю не очень много, тебе бы его самого расспросить да боюсь, что он не захочет об этом говорить. Я знаю только некоторые эпизоды, да и то смутно, а даты вообще не помню, ведь столько лет прошло с тех пор, как нам все это рассказывал дедушка Тугая.

– Да мне даты и знать не обязательно, я их все равно не запомню. Мне главное саму суть узнать. Это же надо, человек помнит свою родословную в тысячу лет. Уму не постижимо, в это невозможно поверить.

– Ну почему невозможно? Просто в их семье принято пересказывать свою родословную со всеми подробностями, так чтобы младшие могли выучить ее на зубок. И так эти знания передаются из поколения в поколение.

– Поразительно. Вот так живя рядом с человеком не один десяток лет, со временем узнаешь о нем удивительные вещи. Но ты, Егор, не томи, давай рассказывай быстрее.

– Ну, хорошо, расскажу все, что знаю.

Глава 18

Где-то тысячу триста или тысячу пятьсот лет до нашей эры правил Египтом Аменхотеп III. Его красавица жена Тайя родила ему восемь детей, шесть дочерей и два сына. После смерти Аменхотепа, его трон унаследовал его старший сын, став Аменхотепом IV.

В те далекие времена было принято, что наследник престола обязан жениться на своей сестре, мотивировалось это тем, чтобы царская кровь не смешивалась с простыми смертными. Наследник от такого брака считался чистокровным и мог по праву занять царский трон. Я конечно не историк и не могу утверждать, знали древние люди о пагубном влиянии кровосмешения или нет. Но, тем не менее, результатом таких браков было частое рождение детей с некоторыми отклонениями. Это проявлялось в слабом здоровье и даже в умственном развитии.

Вот что-то в этом роде и представлял собой Аменхотеп IV. В нем сочеталось несколько отклонений, и народ относился к нему по-разному, некоторые считали его безумцем, другие? наоборот, считали его провидцем, третьи и вовсе считали его колдуном, имеющим связи с потусторонним миром.

Женат он был на своей старшей сестре Нефертити, которая по праву носила звание самой красивой девушки во всем Египте, да и за пределами Египта красота ее считалась эталоном. Все художники и скульпторы того времени считали великой честью отобразить ее красоту в камне.

После рождения второй подряд дочери Аменхотеп впал в ярость, обвинив жену в неспособности родить ему наследника. Нефертити. зная безумный характер мужа, и понимая, чем для нее это может обернуться, обвинила во всем богов, якобы это боги не желают им счастья и не посылают им своего благословения на сына.

Поверив словам красавицы жены, Аменхотеп в припадке ярости приказал всем отречься от вредных, по его мнению, богов и почитать только единственного бога, это бога Солнца.

Простой народ роптал не долго, но деваться было некуда, и люди признали вместе с властью фараона и власть нового для них бога, и новую веру. Но большая часть знати воспротивилась воле фараона. Подстрекаемые жрецами, они взбунтовались и выступили против воли фараона. Аменхотеп не стал долго раздумывать, а жестоко подавил начавшееся восстания, принеся в жертву богу Солнца всех жрецов и всю знать, которая отказалась принять его веру.

После жестокой расправы он приказал построить новую столицу, которая в скором времени и была построена в двухстах километрах вверх по течению Нила. В новой столице он построил огромный храм Солнца. Вместо старых жрецов он назначил жрицами своих сестер, и нарек себя новым именем Эхнатон.

Хочу напомнить, что у Эхнатона был еще и младший брат Сменхкара, который в отличие от старшего брата, рос красивым и здоровым ребенком. Сменхкара обладал еще и довольно пытливым умом, и как все дети фараона того периода получил хорошее образование. Кроме того, обладая отменными физическими данными, он постиг военные науки и слыл среди воинов хорошим полководцем.

Эхнатон не любил своего младшего брата. Видя, как тот превосходит его во всем, и люди относятся к его брату с большим уважением, чем к нему. Зная, что Сменхкара уже никогда не сможет занять царский трон, он не боялся его и не предпринимал попыток физического устранения своего брата, хотя и находились доброжелатели, которые шептали ему на ухо, советуя избавится от брата. Но Эхнатон был неглупым человеком и прекрасно понимал, что в сложной международной обстановке ему как воздух был необходим именно такой грамотный полководец, как его брат.

Но, тем не менее, он не мог отказать себе в удовольствии при любом удобном случае постараться унизить прилюдно своего строптивого брата. Он испытывал огромное удовольствие всякий раз напоминать брату, что он сам и все его потомство из поколения в поколение будут прислуживать ему и его потомкам, так как в жилах его детей течет грязная, никчемная кровь.

Сменхкара был умным и уравновешенным человеком, он прекрасно понимал, чего добивается его царственный брат. Понимая это, он старался не обращать внимания, но, как известно вода капля за каплей камень точит. Однажды Эхнатон запретил детям брата учится. Этого уже Сменхкара простить никак не мог.

Поразмыслив, он решил жестоко отомстить брату, но месть должна быть такой, чтобы фараон не как брат, а как царствующий брат содрогнулся от нанесенной ему обиды.

Вскоре такой случай представился. Эхнатон решил проехать по стране с проверкой, а за одно выбрать место для постройки нового храма, решив таким образом умилостивить бога Солнца, чтобы тот послал ему наследника. Сменхкара отказался от поездки, мотивируя тем, что на южном направлении участились набеги кочующих племен, и он обязан, навести там порядок. Эхнатон не возражал, а даже рад был отсутствию брата.

Сменхкара отправил небольшую часть войска на юг, чтобы успокоить враждебные племена, а сам задержался в столице. В столице он зря время не терял. Зная, что царица не равнодушна к нему, он соблазняет ее, и целых две недели проводит в объятиях красавицы Нефертити. Через две недели он покинул столицу и присоединился к своим войскам.

В результате грехопадения было рождение царицей мальчика. Эхнатон? считая его своим сыном, дал ему имя Тутанхамон. Он наивно полагал, что его любимая жена вынашивала ему наследника девять месяцев, но он жестоко ошибался, ребенок родился недоношенным, к тому же слабым здоровьем и с увечьем ноги. У него и в последствии будет одна нога короче другой. Но особенностью его был острый и расчетливый ум. В девять лет он был уже женат на своей старшей сестре Анхесенпаатон.

Однажды играя с ней, он бегал и прятался по всему дворцу. Спрятавшись в одном из подсобных помещений, он случайно подслушал разговор двух служанок, из которого он узнал, что не является сыном Эхнатона. Тогда же у него в голове созрел план убить Эхнатона и занять его место на троне.

Для осуществления своего плана он сговорился с некоторыми противниками царя недовольными правлением Эхнатона, и тем, что он, запретил их истинную веру, а силой навязав им бога Солнца. Юный Тутанхамон пообещал им, что как только станет фараоном, сразу отменит ненавистную веру, и вернется в старую столицу, где построит новые храмы.

Для осуществления своего плана он тайно назначает одного из самых влиятельных главным жрецом. Наделяя их расширенными полномочиями, он поручает собрать небольшой отряд из верных людей. Когда отряд был собран, юный Тутанхамон дает сигнал к началу дворцового переворота. За несколько минут вся стража была перебита, а Эхнатон был взят в плен.

Завершить удавшийся переворот Тутанхамон решил в храме богов. Он приказал привести плененного фараона в храм, где того было решено принести в жертву богам, таким образом умилостивить гнев богов за вероотступничество.

Но вот здесь юный фараон допускает непростительную ошибку. Оставшись наедине с Эхнатоном у алтаря, он рассказывает ему все о своем происхождении. Потрясенный услышанным Эхнатон не поверил девятилетнему ребенку и потребовал доказательства. Тутанхамон предвидел это, и потому приказал впустить в храм служанок, хотя это было большим кощунством по отношению к богам. Жрецы стали возмущаться, но Тутанхамон успокоил их тем, что это не храм их богов, а храм ненавистного им бога Солнца. Сначала допросили служанок, и те подтвердили правоту слов юного отпрыска. Затем пригласили самого виновника Сменхкара.

Сменхкара не стал запираться и все рассказал, как он исполнил свою месть за все унижения. Он понимал, что пока он здесь рассказывает свою историю, служанок наверняка уже казнили, чтобы избежать ненужных пересудов в будущем, а следующим будет он и его семья. И, тем не менее, держался он с достоинством, как подобает великому воину.

Выслушав своего брата, Эхнатон пришел в ярость. Зная, что смерть его неизбежна, и помощи не будет, он стал терять над собой контроль. Глядя на своих врагов налитыми кровью глазами, в припадке бешенства, он проклял весь свой род, а за одно и все оставшееся после него потомство. А закончил он так: