Текст книги "Монтаньяры"

Автор книги: Николай Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц)

Бедняки, санкюлоты не нужны революции! Штурмом Бастилии они недавно спасли Учредительное собрание. Но теперь оно решает, что бедные не получат избирательных прав. Одинокий голос Робеспьера в защиту народа остается в Версале гласом вопиющего в пустыне.

И в это время, в сентябре 1789 года, раздается гневный, негодующий, пронзительный вопль! Он выражает отчаяние и ненависть отверженных, призывает их самим решать свою судьбу. На парижских улицах продают новую газету. Тоном, содержанием она резко отличается от других газет, в которых слово «народ» лишь риторическое украшение. Жан-Поль Марат начинает издавать «Друг народа». В революции происходит нечто совершенно новое: санкюлоты обретают свой голос. В нем звучат их чувства, желания. Он учит их, объясняет события, зовет к действию, ибо без борьбы народ ничего не получит от революции. Учредительное собрание провозгласило отмену феодализма, лозунги свободы, равенства. Но почему? «Поймите же! – взывает Марат. – Ведь они лишь при зареве пожаров своих подожженных замков проявили великодушие, отказались от привилегии держать в оковах людей, завоевавших себе свободу с оружием в руках!»

Но свобода и равенство – всего лишь слова. Они не заменят хлеба. «Вы держите в руках всего только призрак, – продолжает Марат, – ваши мастерские опустели; ваши мануфактуры заброшены; заработок рабочих уменьшается… и это усугубляет всеобщую нужду; легионы слуг, выброшенных на улицу, умножат толпы неимущих». Поэтому Марат яростно зовет к продолжению революции. Теперь уже не только против дворян, но и против богачей. Марат писал: «Участь бедняков, всегда подчиненных, всегда порабощенных и всегда угнетаемых, никогда не удастся улучшить мирными средствами».

Отчаянно смелая революционность проповеди Марата отличается страстью и недостатком трезвого политического расчета. Но вся великая Революция – воплощение парадоксов и непоследовательности! Бесстрашный обличитель лицемеров из Версаля неожиданно заговаривает о «нашем добром короле»! Марат озадачивает, изумляет, пугает, разочаровывает наивностью, но со дня на день приобретает какое-то магическое доверие народа. Кто же этот загадочный апостол чудесного революционного очарования? Еще недавно преуспевающий, обеспеченный медик, с богатой квартирой и связями среди аристократов, он внезапно отверг благополучие и предпочел участь нищего санкюлота, приняв суровый обет служения народу. Он странен, непонятен, он отталкивает грубостью, нетерпимостью, резкостью. Но в конечном счете он будет прав. История оценит его бессмертную заслугу перед революцией, ибо он помог народу стать ее главным действующим лицом. Его пламенная проповедь подготовила союз радикальной революционной буржуазии с народом, союз, породивший монтаньяров. Марат и окажется среди их вождей, любимых народом.

Даже вопиющие крайности Марата содержат нечто истинно народное. Народ вносил в революцию не только героизм и самоотверженность, но, увы, невежество и неопытность. Многие возмущались королевским вето. Узнав о протестах против него, один рабочий спросил: «Из какого округа этот господин?» А другой заявил, что «раз этот «Вето» всех тревожит, его следует просто повесить на фонаре». Марат далеко не невежда. Но он также предпочитал не церемониться… Газета Марата выходит нерегулярно, тираж пока невелик: ее популярность еще впереди.

Пале-Рояль, огромный, беспорядочный, бурлящий, своеобразный политический клуб – главный источник революционной активности в столице. Отсюда в июле Камилл Демулен бросил призыв к штурму Бастилии. Само название – Пале-Рояль – означает в переводе «королевский дворец». Действительно, некогда здесь жил король-солнце Людовик XIV. Но затем дворец, вернее группа зданий с внутренней галереей, окружающей большой продолговатый прямоугольник сада, перешел в собственность младшей ветви Бурбонов – герцогов Орлеанских. Нынешний из герцогов – Филипп Орлеанский – незадолго до революции частично перестроил Пале-Рояль и придал ему необычное для резиденции принца крови коммерческое и политическое назначение.

В галерее разместились свыше двухсот торговцев, открывавших свои лавки, кафе, игорные дома, театр, даже музей восковых фигур. Здесь заключали сделки разные аферисты; к вечеру они уступали место проституткам. Любители развлечений, новостей, острых ощущений кишели в этом злачном месте, которое называли «татарским лагерем». Герцог Орлеанский, двоюродный брат короля, которому к началу революции было 42 года, уже успел многое в жизни, весьма беспорядочной, скандальной и развратной. Соблазняемый примером своего деда, который из-за малолетства Людовика XV около десятка лет был регентом Франции, он хотел использовать надвигающуюся революцию для своих честолюбивых замыслов. Герцог выступал против двора в борьбе с парламентами. Этот демагог заигрывал с народом и ради популярности не жалел денег. Голодной зимой 1788 года он раздавал хлеб народу, отменял налоги в своих владениях, даже разрешил там свободно охотиться. Он завел целый штат наемных агентов во главе с Шодерло де Ланкло, писателем, прославившимся галантным романом «Опасные связи». Ясной политической цели герцог не провозглашал, но настойчиво заигрывал с левыми. Вокруг него суетилось множество авантюристов. К тому же Пале-Рояль находился на особом положении в Париже; полиция сюда не допускалась. Поэтому в первые месяцы революции здесь свободно собирались все, кто жаждал принять в ней участие.

В Париж съехались до 40 тысяч людей из провинции, молодых интеллигентных буржуа или разорившихся дворян. Революция казалась им увлекательным спектаклем, в исполнении которого они хотели получить роль и для себя. В сущности, они представляли собой наиболее активную часть радикальной революционной буржуазии. Жан Жорес в своей истории Французской революции пишет, что это были те, «кого на языке консерваторов называли «деклассированными», то есть люди, которые, не достигнув при Старом порядке положения, соответствующего их способностям, их честолюбию и аппетитам, надеялись получить все блага, богатство, славу, широкое поле деятельности, блеск и кипение жизни от этого гигантского социального движения, которое должно было обновить все общественное управление, создать бесчисленные выборные должности, умножить во много раз шансы, когда энергия создает состояния и при внезапном перемещении огромной массы собственности обещает ловким дельцам богатую добычу».

Эти энергичные, уверенные в своих силах, преисполненные надежд люди были искренними сторонниками революции. Самые способные из них хотели и могли успешно послужить революционному делу. Они испытывали глубокую приверженность к идеалам и целям буржуазной революции. Ради их торжества они готовы к борьбе, к испытаниям и трудностям. Они отнюдь не восторженные идеалисты, как бы пышно и красиво ни разглагольствовали они об идеалах и принципах, просто их личные цели совпадали с задачами революции. В зависимости от индивидуальных склонностей, особенностей воспитания и характера одни из них стремились к приобретению прямых материальных выгод, другие – к власти и славе. В сущности, и то и другое представляло собой выгоду, только в разной форме. Чаще всего разнообразные притязания причудливо переплетались в жизненных делах каждой отдельной личности, хотя встречались и дельные, вернее односторонние натуры, предрасположенные к строгому ограничению своей деятельности четко определенной целью.

Революция найдет в них свое воплощение. Они дадут блестящих ораторов, талантливых организаторов, журналистов, муниципальных деятелей, депутатов Конвента, его беспощадных комиссаров, офицеров и генералов новой революционной армии. Франция предоставит в распоряжение революции чрезвычайно разнообразный, изумительно пригодный человеческий материал – плод века Просвещения, идейного и культурного роста страны, которой стало тесно и душно в старых феодальных рамках, и она вырывалась из них, разбивая их вдребезги и заменяя новой системой, рождавшейся в бурном процессе революционного творчества.

Пале-Рояль оказался притягательным центром для всей этой публики, поселившейся в дешевых меблированных комнатах. Кафе, навесы в саду, мелкие лавчонки, просто стулья на аллеях парка – все давало призрачный приют и удобные условия для встреч и знакомств. Они завязывались легко, поскольку общий для всех интерес к революционным событиям сближал людей. Новости мгновенно переходили из уст в уста, возникали группы, среди них выделялись свои ораторы, разгорались оживленные дебаты и споры. Нетрудно представить, какое возбуждение охватывало всех, когда поступали тревожные новости о том, что кто-то в Версале хочет остановить, а то и погубить революцию. В отличие от малограмотных санкюлотов, посетители Пале-Рояля отлично разбирались в политических или юридических тонкостях проблем, возникавших в Учредительном собрании и Ратуше. Тогда сразу появлялись пылкие и искренние люди, которые нетерпеливо требовали действия.

Так и случилось 29 августа, когда в Пале-Рояле узнали, что в Учредительном собрании вот-вот может быть принят декрет о предоставлении королю права абсолютного вето. Это означало, что всего через несколько дней после принятия Декларации прав все будет сведено на нет. Революция в смертельной опасности. Всех охватило небывалое возбуждение. Кафе «Фуа» стало центром шумных и яростных споров. Наконец, 30 августа составлена резолюция, предлагающая патриотам отправиться в Версаль и просить короля перебраться в Париж, подальше от дурных влияний двора. Избрали делегацию, во главе ее известный агитатор Пале-Рояля маркиз Сент-Юрюг, уже немолодой, длинный и лохматый человек, ему под пятьдесят. Несмотря на свой аристократический титул, он, уже посидевший в тюрьмах, побывавший в изгнании и обнищавший, яростный враг тирании и аристократов. Делегация, окруженная небольшой толпой, отправилась выполнять свою миссию, но была вскоре остановлена офицерами Национальной гвардии, преградившей ей путь под предлогом отсутствия у нее «законных полномочий». Оказывается, в Ратуше акт патриотизма вызывает страх. Сент-Юрюг возвращается в кафе «Фуа». Снова споры, и маркиза направляют теперь уже не в Версаль, а в Ратушу, чтобы потребовать пропуск. Но и туда его не пускают, ибо Пале-Рояль не округ, а в делегации – люди, не живущие вообще постоянно в Париже. Назначают новую делегацию, составленную специально из парижан и во главе с капитаном Национальной гвардии. Этих пускают в Ратушу, мэр Байи выслушивает их, но отказывает им в поддержке.

Итак, обнаруживается явный раскол в парижской партии революции на умеренных деятелей Ратуши и более смелых радикалов Пале-Рояля. Конфликт продолжается на другой день и на третий. Снова направляют делегатов в Ратушу, и снова им отказывают в поддержке. Радикалы шумят, но в конце концов выдыхаются. Победа остается за умеренными. «Красный маркиз» арестован. Но идея похода на Версаль распространяется в народе.

Между тем в Париже есть другой, менее одиозный, но более революционный центр, чем Пале-Рояль. Собираются и обсуждают общественные дела советы округов, дистриктов, возникшие еще для выборов в Генеральные Штаты. Один из них – округ Кордельеров на правом берегу Сены, резко выделяется своим революционным настроением. Таким он стал благодаря своему председателю – молодому адвокату Жоржу Дантону. Не случайно, например, в заседаниях участвует здесь и Марат.

Старый францисканский монастырь Кордельеров стал центром притяжения для многих революционеров, привлекаемых обаянием революционного темперамента Дантона. Его называют «Мирабо плебеев». Своим громовым голосом, способностью к неожиданной страстной импровизации, мыслями, созвучными настроениям народа, всей своей огромной, излучающей энергию и смелость импозантной фигурой он воплощает образ народного трибуна.

Дантон верит в возможность победы революции, если этому активно содействовать. Он не боится открыто нападать на умеренных муниципальных вождей Байи и Лaфайета. На нем, как писал Жорес, «налет отваги и театральности, который станет отличительной чертой гения Дантона». Однако громких и пышных речей тогда в Париже произносилось более чем достаточно. Лустало насчитал только в Ратуше за один месяц больше двух тысяч таких словоизвержений. Отличие Дантона заключалось в том, что он умел сделать слово в критические моменты революции орудием действия. Не зря Маркс оценит его как «величайшего мастера революционной тактики».

Дантон сразу понял, что 30 августа в отличие от 14 июля ораторы Пале-Рояля потерпели провал потому, что народ не поддержал их. Он внимательно следит за развитием событий в городе. А здесь растет недовольство дороговизной и недостатком хлеба. Гневно возмущаются женщины. Особенно много шума поднимают торговки Центрального рынка. Волнуются рабочие. Из Версаля каждый день приходят тревожные известия. В дополнение к находящимся там войскам прибывает по приказу короля Фландрский полк. В Версаль съезжается множество офицеров-дворян. Передают слухи о подготовке отъезда короля в Мец. Даже в Ратуше Парижа забеспокоились. Не подготавливается ли контрреволюционный реванш за 14 июля? Теперь уже весь Париж охвачен беспокойством и возмущением. Для взрыва нужна лишь искра. Но вот и она!

1 октября офицеры лейб-гвардии устраивают обед прибывшим в Версаль офицерам Фландрского полка. Для пиршества им предоставлен оперный зал Версальского дворца. В разгар возлияний и тостов в ложе появляются король и королева с маленьким дофином на руках. Офицеры охвачены монархическим экстазом. Они срывают с себя трехцветные национальные кокарды и топчут их ногами. Придворные дамы предлагают им белые королевские кокарды. Звучит монархический гимн, но звучат и угрозы по адресу патриотов…

Через день это стало известно в Париже. Негодуют все: санкюлоты, радикалы Пале-Рояля, даже в Ратуше члены муниципального совета. Дантон принимает решение: ответить Версалю восстанием Парижа! 3 октября своды монастыря Кордельеров дрожат от раскатов его могучего голоса, призывающего к походу народа и Национальной гвардии во главе с батальоном округа Кордельеров на Версаль. Составлен манифест, типографщикам Брюно и Моморо поручено отпечатать его, а жителям округа – расклеить афишу по всему Парижу. С утра колокол монастыря Кордельеров бьет в набат. Париж поднимается, начинается новый грозный акт Великой революции…

* * *

События первых месяцев революции логично приводят к трем будущим вождям монтаньяров, ибо они с самого начала в центре этих событий: Робеспьер – в Учредительном собрании в Версале, Марат и Дантон – в Париже. Каждый действует сам по себе, но их объединяет главное – убеждение, что революция только начинается, что ее решающие битвы еще впереди. Разные чувства и замыслы связывают их с народом. Удивительно совпадает их мысль о том, что революция не может восторжествовать без поддержки народа. Марат особенно яростно требует, чтобы она удовлетворила не только буржуазию, но и народ.

Каждый по-своему отразит народный характер революции. Это не значит, что они играют главную роль, хотя она окажется решающей в критические моменты. Своеобразие Великой французской революции в том, что ее возглавил не какой-либо один или несколько вождей. Перед взором потомков проходит обширная галерея многих неповторимых и разных деятелей, чаще всего не объединенных, а соперничающих между собой, сведенных воедино лишь участием в исторической трагедии Французской революции. Но двухвековая традиция не случайно выделила среди них фигуры Дантона, Робеспьера и Марата. Судьба каждого из великих монтаньяров поднимает их до истинно трагического величия с истинно трагической быстротой. Марату предстоит прожить всего три года, Дантону – около четырех, Робеспьеру – всего на три месяца больше. Но они успели за это фантастически бурное и короткое время обрести бессмертие, совершили нечто неизмеримо замечательное, чем за более продолжительное время своего предшествующего существования. В 1789 году Марату было 46 лет, Робеспьеру – 31, а Дантону – 29.

Каждый из них уже имеет интересную биографию, во многом объясняющую удивительную судьбу, выпавшую на их долю. В основной по продолжительности, но не по значению предреволюционный период жизни наши герои не связаны между собой и каждый решает свои личные задачи. Они находятся в разных местах; общее между ними – Франция, да и то лишь для Робеспьера и Дантона, тогда как Марат – уроженец княжества Невшатель и до революции долго жил в Англии. Поэтому об их дореволюционной жизни придется рассказать отдельно. Но уже в первые полгода революции это становится невозможно, ибо она втягивает, поглощает, объединяет вокруг себя трех выдающихся монтаньяров, совместно участвующих в одних и тех же событиях. В этой второй, по времени значительно более короткой, но неизмеримо более важной части своей жизни они становятся историческими героями и творят общее великое дело, сохраняя свою неповторимую индивидуальность. В разнообразии их судеб, характеров, убеждений, возможно, и таится разгадка пресловутых «тайн» монтаньяров.

Глава IIРОБЕСПЬЕР

УЧЕНИК РУССО

В раннем детстве Максимилиана Робеспьера ищут объяснения загадочной сущности этого человека, которого еще А. С. Пушкин называл «сентиментальным тигром». Разумеется, речь не идет о двух крайностях в оценках Робеспьера. Враги революции изображают его просто кровожадным чудовищем. Напротив, левые поклонники массового террора превращают Робеспьера в идеального демократа и революционера, чтобы оправдать историческим прецедентом террористическую практику как орудие диктаторской власти. И те и другие вольно или невольно схематизируют или искажают сложную и противоречивую личность великого монтаньяра.

На какие же обстоятельства рождения и детства Максимилиана указывают для объяснения его сурового и мрачного характера в зрелом возрасте?

Прежде всего, естественно, речь заходит о среде, обстановке тех мест, где родился и вырос человек. Для Робеспьера это Север Франции, места унылые, пасмурные, конечно, по сравнению с югом, с солнечным Лангедоком или Провансом, лежащими у лазурного Средиземноморского побережья. История тоже не баловала жителей Севера. Аррас – один из городов, особенно часто упоминаемых при описании многочисленных сражений. Нелегко было здесь многим поколениям отстаивать и обеспечивать свое существование. Бальзак писал, что весь характер уроженцев этих мест «в двух словах: терпенье и добросовестность…, которые делают нравы страны столь же скучными, как ее широкие равнины, как ее пасмурное небо». Но еще сильнее воздействуют на формирование человека семья, родители, их особенности, их судьбы.

Максимилиан Мари Исидор Робеспьер родился в Аррасе в мае 1758 года, когда прошло всего четыре месяца со дня вступления его родителей в официальный брак. На церемонию бракосочетания не явился никто из родственников невесты, дочери богатого пивовара. Они терпеть не могли зятя, вынудившего согласиться на брак с их дочерью из-за наличия факта, скрывать который было уже невозможно. Адвокатская деятельность отца Максимилиана складывалась в Аррасе неудачно, и в поисках заработка он вынужден надолго уезжать, часто занимать деньги. По мнению родственников со стороны матери, это и послужило причиной ее ранней смерти, когда Максимилиану было всего шесть лет. Отсюда некоторые французские биографы, например, Макс Галло, и делают заключение о том, что эти неблагополучные обстоятельства детства породили у юного Робеспьера чувство решительного осуждения беззаботности и безответственности отца, умершего в 1777 году в Германии, и противопоставление его предосудительному поведению нарочитой серьезности, пуританской добродетели и сознания долга. Этот психологический выбор якобы предопределяет характер Робеспьера на всю жизнь.

Конечно, нельзя полностью отвергать такое объяснение. Однако легенда об униженном и оскорбленном «бедном сироте» не выдерживает сопоставления с фактами его благополучного детства и юности. Прежде всего, он принадлежит к привилегированному сословию – дворянству мантии, чем весьма гордится. Не случайно даже в первые годы революции, когда дворянские привилегии уже отменены, он не забывает ставить перед своим именем частицу «де» – указание на благородное происхождение. Так ли уж несчастен он из-за своего сиротства? Отец Мирабо, к примеру, богатейший аристократ, не только не давал сыну ни гроша, но и не выпускал его из тюрем. Дантон потерял отца в возрасте трех лет и провел детство на скотном дворе. Но это не лишило ни того, ни другого обаятельного добродушия, даже тени которого никогда не обнаружит Робеспьер!

После смерти матери Максимилиан живет в богатом доме деда Жака Карро, который в 1765 году отдает внука в коллеж Арраса, где учат священники-ораторианцы. Святые отцы оценили послушание, аккуратность, примерную набожность ребенка. В 1769 году, когда ему было 11 лет, епископ Арраса пожаловал Максимилиану стипендию для продолжения учебы в знаменитом коллеже Людовика Великого.

Несколько лет Максимилиан учится в самом сердце Латинского квартала Парижа. Он отдается учебе до самозабвения, держится замкнуто, хотя вокруг много интересных сверстников. С ним учится Станислав Фрерон, позже редактор газет, депутат Конвента, монтаньяр и, наконец, ренегат; Сюло, который тоже станет издателем газет, но крайне контрреволюционного направления; будущие министры Дюпон дю Тертр, Лебрен. Максимилиан не сближается ни с кем. Правда, его суровое одиночество дружелюбно пытается нарушать один из его товарищей, талантливый, веселый, безалаберный и добрый Камилл Демулен…

Максимилиан поглощен страстью к учебе, в которой он преуспевает, завоевывая первые награды и восхищенные отзывы преподавателей. Он изучает историю, литературу, древние языки. Молитвы, мессы, исповеди определяют религиозный дух учебного заведения, всю жизнь воспитанников. Аббат Руаю, будущий редактор роялистской газеты «Друг короля», преподает философию. Максимилиан почтительно внимает проповедям аббата, но в душе питает иные, тщательно скрываемые духовные устремления. Некоторые из его юных коллег увлекаются энциклопедистами, кое-кто лично познакомился с д'Аламбером. Сердце Максимилиана отдано Руссо. Он увлечен не столько «Общественным договором», сколько «Исповедью» философа, ибо тоже считает себя одиноким, гонимым, но превосходящим духовно окружающих. Максимилиан узнал, что Руссо живет под Парижем в поместье маркиза де Жирардена Эрмонвиль. И в один прекрасный день Робеспьер тайно отправляется туда. Мифические рассказы о долгой и проникновенной беседе юного студента и старого мыслителя – плод фантазии. Руссо, особенно в конце жизни, отличался недоверчивостью, подозрительностью. Он уже был очень слаб; встреча произошла за месяц до его смерти. Заслуживает внимания лишь то, что об этой встрече написал в 1789 году сам Робеспьер: «Божественный человек, ты научил меня, еще совсем юного, познавать себя, чувствовать свое достоинство и размышлять о великих принципах… Я видел тебя в твои последние дни, и память об этом служит для меня источником радостной гордости. Я созерцал твои величественные черты: я видел отпечаток горьких чувств, с которыми ты осуждал несправедливость людей».

Робеспьер не случайно ничего не пишет о том, что ему говорил мыслитель в последние недели своей жизни; он лишь сообщает, что «видел» и «созерцал» его. Но Робеспьер, несомненно, глубоко изучил произведения Руссо, и их влияние будет ясно отражаться в словах и действиях Максимилиана; он часто специально будет это подчеркивать.

Почему из обширной плеяды философов французского Просвещения властителем дум Робеспьера оказался лишь один Руссо? Это, видимо, объясняется их явным психологическим сходством. Максимилиану чужд скептицизм Вольтера, материализм энциклопедистов, его решительный протест вызывал их атеизм. Само восприятие жизни французскими материалистами XVIII века, оптимистическое и жизнерадостное, для него неприемлемо. Оно казалось Робеспьеру приземленным, низменным. Он стремился к идеальному, совершенному, и такому стремлению вполне отвечал утопизм политической и нравственной философии Руссо.

Робеспьер полностью воспринял главные принципы политической теории Руссо – суверенитет народа и политическое равенство. Руссо стремился и к имущественному равенству, хотя, желая его, он не считал возможным нарушить неприкосновенность частной собственности. Он допускал лишь смягчение имущественного неравенства путем воспитания презрения к богатству, ограничения права наследования, недопущения чрезмерной роскоши. И все это не выходило за пределы благих пожеланий. Апостол демократии приходил к безнадежно пессимистическому заключению, что на практике демократия вообще не годится для людей, а пригодна лишь для богов. Руссо-демократ очень своеобразно трактовал само понятие народа. Для него народ – это средние слои между богатыми и бедными. Последним он не доверял и писал, что «беспорядки порождаются отупевшей и глупой чернью». Он считал, что Франция недостойна республиканской формы правления; при своем моральном несовершенстве французы могут рассчитывать лишь на конституционную монархию.

Руссо отвергал церковь, но был глубоко религиозен на свой манер, предлагая некую гражданскую религию. Она, впрочем, включала в себя веру в бессмертие души, загробное воздаяние и в божественное провидение. Руссо осуждал искусство, театр. Он считал их вредными, если они не являются моральной проповедью.

Руссо заразил многих деятелей предстоявшей революции одной своей чрезвычайно характерной для него особенностью. С маниакальной страстью он постоянно говорил о себе, о своих чувствах, мыслях, о своей личной судьбе. Пристрастие к сердечному излиянию, навязчивое стремление постоянно говорить о себе и своих чувствах выражало глубоко индивидуалистическую особенность его мышления. Субъективность, мнительность, болезненная обидчивость Руссо сильно сказывались в его отношениях с другими деятелями Просвещения, особенно с Вольтером и Дидро. Его язвительные выпады против них обнаруживают, что пристрастие к рассуждениям о добродетели вовсе не означало элементарной правдивости.

Всеми этими качествами Руссо особенно щедро наделил Робеспьера, если, конечно, это не было случайным совпадением очень похожих характеров. Но от него же Робеспьер заимствовал и такие черты своего мировоззрения, как ненависть к тирании, неравенству, угнетению, чрезмерному богатству. Он захватил его мечтой о счастливой жизни людей, об идеальном обществе добродетели, об идеальном человеке, мечтой, которую сам Руссо называл «чарующим заблуждением». Социальный пессимизм Руссо тоже, впрочем, станет гнетущей особенностью вождя монтаньяров.

В юности Робеспьера была еще одна символическая встреча. По случаю торжественного въезда в Париж после коронации Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта на пути от Нотр-Дам к церкви Святой Женевьевы задержались на улице Сен-Жак, чтобы выслушать приветствие учеников и преподавателей коллежа Людовика Великого. Кто получит почетное право зачитать почтительное поздравление, написанное латинскими стихами одним из профессоров? Конечно, лучший из воспитанников! Выбор пал на Максимилиана, который под дождем, стоя на коленях, старательно декламировал, тщетно пытаясь привлечь внимание монарха. Утомленный церемониями король вряд ли, конечно, мог внимательно его выслушать и тем более вообразить, что он имеет дело с одним из тех, кто в будущем призван решать вопрос о его королевской жизни и смерти… Но до этого еще далеко, а пока Максимилиан за три года получает все юридические степени: в июле 1780 года – бакалавра, в мае 1781 года – лиценциата, а в августе он зачислен адвокатом Парижского парламента. По случаю окончания коллежа он не только выслушивает самые лестные отзывы за свое похвальное поведение и учебу, ему объявляют награду в 600 ливров, которую он жертвует на стипендию младшему брату Огюсту, чтобы тот тоже смог учиться в коллеже Людовика Великого. Церковь щедро вознаграждает безупречного юношу, одаренного и дисциплинированного, надежно обеспечивая его преданность себе на будущее.

Безусловно, для таких надежд есть основания, хотя и очень зыбкие. Робеспьер навсегда сохранит веру в бога, в загробную жизнь и в провидение, предопределяющее судьбу людей, их действия. Даже его приверженность к идеям Руссо, которого он считает «божественным», это не логическая убежденность, а слепая вера, непоколебимая и фанатичная. Его чисто светские, реально-жизненные представления пронизаны религиозными догматическими категориями. Для него всегда будут обязательными такие типично религиозные черты отношения к действительности, как нетерпимость к инакомыслию, требование послушания от других, высший приоритет абстрактных категорий. Идеи братства, равенства у него носят характер евангельских догм, а не социальных отношений действительности. И сама революция окажется явлением идеальным, стремлением к высшим целям, бескорыстным, самоотверженным, строго принципиальным. Не из жизни, а из духовных идеалов он будет исходить в практической деятельности. И конечно, от религиозного воспитания он сохранит навсегда ненависть к атеизму и материализму. Но не любовь к католической церкви! Подобно Руссо, он грезит об иной, очищенной, облагороженной религии. Словом, святые отцы успешно вложили в его мировоззрение явно религиозное, хотя и не церковное восприятие жизни.

АДВОКАТ

Максимилиану предстоит решить жизненный вопрос: искать ли себе занятие в Париже или вернуться в Аррас и попытать счастья там? Столица соблазнительна для легкомысленного человека, но не для Максимилиана. В свои 23 года он принимает мудрое решение. Он возвращается в Аррас, ибо имеет там надежную поддержку церкви и кое-какие родственные связи, тогда как в огромном Париже он рискует затеряться среди массы молодых честолюбцев, обладающих не только способностями, но и связями, которых у него нет. Ведь полученное Робеспьером звание адвоката Парижского парламента – это не должность с денежным окладом, а лишь свидетельство об определенном профессиональном и образовательном уровне. Любые мало-мальски доходные должности в судебной системе покупались и продавались, и самые скромные из них стоили не менее десяти тысяч ливров, которых у Максимилиана не было.

8 ноября 1781 года Робеспьер по рекомендации самого влиятельного в Аррасе юриста Либореля принят в корпорацию адвокатов. Вот и его первое судебное дело. Оно пустяковое – подтверждение действительности какого-то свадебного контракта. Но новичок проявляет такую добросовестность, тщательность и серьезность в его ведении, что сразу обращает на себя внимание. Правда, пока ироническое. Еще несколько подобных дел не дают ему возможность даже составить себе репутацию. Так можно очень долго прозябать в провинции.