Текст книги "Монтаньяры"

Автор книги: Николай Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Что же произошло в действительности? Ничего. Книгу в Англии просто не заметили, ибо при существовавшей там свободе печати самые страстные обличения тирании, тем более в столь неопределенной форме, мало связанной с английской действительностью, и не могли обратить на себя внимание. Все остальное – плод воображения Марата, первое крупное проявление характерной для него мании преследования. Как известно, этим отличался и Руссо, о чем свидетельствует знаменитая «Исповедь». Но мнительность Марата имела, естественно, свои корни. Здесь и воспитание матери с ее рассказами о гонениях на гугенотов после отмены Нантского эдикта. Неопределенное положение Марата, человека без родины, врача без диплома, проявлявшего крайнюю неуживчивость, создали ту почву, из которой выросла психология одиночки-бунтаря, обреченного на самопожертвование, преследования и мученическую смерть. Это связано с общим крайне пессимистическим мироощущением Марата. Все это было бы смешно, если смех не обрывался при мысли о кинжале Шарлотты Корде…

Разве лишь историки вправе сетовать на болезненное пристрастие Марата к анонимности? Из-за этого он не подписывал писем, не хранил документов и серьезно затруднил работу будущих биографов. Во всяком случае, мысль о том, что его постоянно преследуют враги, была дополнительным стимулом его энергичной деятельности. Он приобретает новых друзей, 15 июля 1774 года его принимают в ложу франкмасонов. Он разослал экземпляры своей книги местным политическим обществам и затем совершил по нескольким городам своего рода пропагандистское турне. Везде его радушно встречали, и благодаря политическим обществам «Цепи» распространялись. В октябре 1775 года газеты сообщили о переиздании книги.

После этого он на несколько месяцев уезжает в Голландию, где живет в Гааге, Утрехте и Амстердаме. Здесь он познакомился с Марком-Мишелем Реем, издателем и другом Руссо, согласившимся напечатать в Амстердаме и распространить во Франции книгу Марата «Эссе о человеке». В начале 1775 года Марат возвращается в Лондон. Связи и знакомства, которые он приобрел в предшествующие годы, позволили Марату узаконить наконец свое профессиональное положение: 30 июля Шотландский университет Сент-Эндрюс присудил ему степень доктора медицины. Марат всецело отдается занятиям медициной. В Лондоне он живет в квартале Сохо, который тогда вовсе не был тем исключительно бедным районом, как в XX веке. Марат упрочил свой авторитет врача и был принят, как говорили, в приличном обществе. Он издает две специальные брошюры о глазных болезнях. Специалисты того времени и историки медицины нашей эпохи признают научную ценность этих работ. Его медицинская практика даже в Лондоне, где конкурентов у него было много, не только обеспечивала приличное существование, но и давала средства для издания книг. Легенды политических противников Марата о том, что в области медицины он просто шарлатан, не имеют под собой почвы.

В конце 1775 года закончилось печатание его книги в Амстердаме. Вскоре он узнал, что тюки с книгами задержаны в таможне Руана. Он заподозрил новые махинации против него и 10 апреля 1776 года выехал в Париж, намереваясь вернуться в Лондон в октябре. Случилось иначе: английский период его жизни завершился, когда ему было 30 лет.

«ВРАЧ НЕИЗЛЕЧИМЫХ»

Никакой полицейской махинации не обнаружилось. Просто произошло административное недоразумение. Вскоре книги доставили в Париж и начали продавать. Впервые книга Марата вышла не анонимно, а под настоящим именем автора. Ее полное название выглядело так: «О человеке или о принципах и законах влияния души на тело и тела на душу». По сравнению с английским, французское издание расширилось и составило три тома. Суть того, что Марат считал своим открытием, сводилось к утверждению: взаимовлияние души и тела осуществляется путем нервных флюидов. Такие утверждения, вернее гипотезы, высказывались многими и раньше. Поэтому в «открытии» Марата не содержалось ничего революционного.

Марат исходит из веры в существование нематериальной души, как из аксиомы, которая не требует доказательства. Но тут же он утверждает, что «наблюдение фактов есть единственная основа человеческих знаний». Старый идеализм просто смешан с материализмом. При этом Марат нападает на философов-материалистов, особенно на Гельвеция, книга которого «О человеке» только что появилась. Марат указывает даже местонахождение души в мозговой оболочке, хотя воздерживается от упоминания о бессмертии души. Словом, это причудливая смесь совершенно правильных описаний материального человеческого тела с вздорными рассуждениями о нематериальной душе. Книгу заметили, на нее откликнулся сам Вольтер в издании своего последователя Лагарпа критической заметкой, в которой с присущим ему остроумием высмеял философские взгляды, а вернее бредни Марата. Он сравнивал их с прыжками Арлекина. Критиковал книгу и Дидро. Во всяком случае, критика со стороны знаменитостей способствовала продаже книги, и вообще такой чести удостаивались немногие. Марат впал в ярость, безуспешно пытался ответить авторитетным мыслителям и вновь явил собой трагикомический облик человека, в котором гениальность перемешалась с чудовищным самоослеплением.

Но такова уж была жизнь Марата: блистательные взлеты сменялись нелепыми падениями, триумфы – провалами и наоборот. Вернувшись в 1776 году в Париж, он вступает в полосу своих «светских» успехов. Устанавливает новые и восстанавливает старые весьма полезные связи и быстро приобретает известность уважаемого медика, которому можно доверять. Ему удалось вылечить нескольких знатных пациентов. Особенно прогремел случай с маркизой Лобеспан. Эта молодая, весьма привлекательная особа жаловалась на жестокие боли в груди. Многие медики осматривали ее и поставили самый мрачный диагноз: дни маркизы сочтены!

Но вот за дело взялся Марат и быстро достиг полного излечения знатной и красивой пациентки. Газеты зашумели о медицинском чуде. Еще бы, Марат, который быстро поправил свое финансовое положение, окончательно подорванное изданием за свой счет философских научных трудов, смог завести для пропаганды специального секретаря в лице аббата Филасьера. Естественно, завистливые коллеги заговорили, что маркиза страдала не столько из-за болезни легких, а из-за нервов, расстроенных осложнениями в семейной жизни, что, видимо, было недалеко от истины. Что касается исцеленной маркизы, то она отблагодарила своего спасителя самым приятным способом: она стала его возлюбленной и не скрывала эту связь.

Кстати, в связи с этой историей уместно описать внешность Марата. Не только контрреволюционная литература, но и благожелательный к революции прославленный Жюль Мишле писал о том, что тот был уродом. Однако этому противоречат не только благосклонность к нему таких представительниц прекрасного пола, как Анжелика Кауфман и маркиза Лобеспан, но и многочисленные свидетельства его современников. Как же выглядел наш герой? Ростом он был невысок: один метр 65 сантиметров. У него смуглый цвет лица, очень темные волосы, орлиный нос, приплюснутый на конце. Красивый высокий лоб, блестящие глаза, способные бросать пламенные взгляды, живые и уместные жесты, мужественный и звучный голос. В минуты воодушевления он был просто обаятельным. В те годы Марат, чтобы не только нравиться своей маркизе, но внушать уважение великосветским пациентам, заботился о своей внешности и одевался элегантно. Другое дело Марат в последние свои годы, когда, скрываясь от преследований, он находит убежище в самых неподходящих для обитания местах и, тогда он обретет облик бродяги, и его лицо неделями не будет знать бритвы. Тогда же болезни обрушатся на него: из-за головных болей он станет повязывать голову платком, притом не очень чистым. Образ жизни клошара и кожное заболевание, естественно, не украсят его. Но до этого еще далеко, а пока Марат переживает пору светских успехов.

Благодаря маркизе Лобеспан и другим аристократическим связям Марат получает 24 июня 1777 года официальную должность врача лейб-гвардии графа д'Артуа (брата Людовика XVI, будущего Карла X) с годовым окладом в две тысячи ливров, не считая выплат на стол и квартиру. Он лечит не только дворян из окружения д'Артуа, но и самого принца крови, выполняет его личные поручения. Итак, за 15 месяцев пребывания в Париже он делает блестящую карьеру. Он живет сначала на улице Кок-Эрон, а затем занимает прекрасную квартиру на улице Бургонь, украшенную коврами, фарфором, хорошей мебелью. Кроме секретаря, он нанимает слугу. Марат носит шпагу, что было привилегией дворянина, которым, конечно, Марат не был. Среди его новых друзей маркиз Буше де Сан-Совер, первый камергер принца. Его стоит упомянуть, поскольку он будет близок к Марату во время революции.

Официальные обязанности оставляли новоявленному придворному медику много свободного времени, и он продолжает частную практику. Растет его клиентура, растут и гонорары. За визит он берет до 35 ливров – месячная зарплата рабочего! С легкой руки маркиза де Гуи он приобретает прозвище «врача неизлечимых». Вопреки контрреволюционным легендам Марат вовсе не был до революции «нищим ярмарочным шарлатаном». Напротив, при желании он мог бы великолепно процветать под сенью Старого порядка. Но стремится ли он к такому процветанию?

Благополучие, обретенное Маратом, не только не излечило его от революционных настроений, выраженных им в «Цепях рабства», но лишь усилило их. В самом апогее своих светских успехов Марат убедился, что, в сущности, это ничего не дало ему для достижения его главной цели – славы, для удовлетворения всепоглощающего стремления к ней. Он решил воспользоваться конкурсом, объявленным Экономическим обществом Берна. Желающим предлагалось представить «полный и детальный план уголовного законодательства». Марат пишет свой «План уголовного законодательства», хотя он не был юристом, не имел ни знаний, ни практики в этой области. Поэтому он и написал не юридическое сочинение, а несколько видоизмененное изложение «Цепей рабства». Он даже прямо использовал не только мысли, но и целые куски из этой работы. Новое сочинение – это не проект уголовного кодекса, как предлагалось участникам конкурса. Марат написал новое разоблачение несправедливого общества. В этом его отличие от «Цепей», где главное – призыв к насильственному ниспровержению деспотизма.

Исходный пункт рассуждений Марата – по-прежнему идеал Руссо. Он и начинает с утверждения, что все государственные учреждения являются результатом не общественного договора, как это должно было бы быть, а насилия: «Все государства были созданы с помощью насилия, убийства, разбоя, и у власти поначалу не имелось никаких иных полномочий, кроме силы».

Марат, как и всегда, исходит исключительно из общих моральных принципов. Никакого намека на попытку выяснить социально-экономическое происхождение государства. Правда, на этот раз он гораздо ближе подходит к этому, проводя мысль, что все законы – орудие господства богатых над бедными, что собственность – результат «первого захвата». Поэтому Марат делает вывод, опрокидывающий любое уголовное законодательство: «Кто крадет, чтобы жить, пока он не может поступить иначе, лишь осуществляет свое право». Мало того, он считает, что в преступлениях повинны не преступники: «Почти повсюду правительство само вынуждает бедняков к преступлению, отнимая у них средства к существованию».

Если в первом своем революционном произведении Марат осуждал глупость, доверчивость, покорность народа, то здесь он проявляет сочувствие, сострадание к угнетенным и униженным. Человек, которому создали репутацию «кровожадного», обнаруживает искреннее чувство милосердия. «Жестокость пыток и казней препятствует соблюдению законов», – утверждает Марат и даже предлагает резко ограничить применение смертной казни. Марат столь же оригинален в оценке так называемых государственных преступлений. Он делит их на две группы: ложные и подлинные. Ложные государственные преступления, которые он оправдывает, – это любое выступление, прямое или косвенное, против несправедливого государственного порядка. Подлинное государственное преступление – это действие представителей властей против народа, ограбление, обман и угнетение народа. Марат оправдывает любое противодействие этому и отстаивает право на «злословие», то есть право разоблачать подлинные государственные преступления: «Во всех тех странах, где закон не держит в узде высокопоставленных злодеев-государей, угнетающих своих подданных, чиновников, злоупотребляющих своей властью, прелатов, нравственность которых подозрительна, – не остается никакого другого средства, чтобы удерживать их в границах долга, кроме внушения страха перед общественным негодованием. Злословие в известном смысле как раз препятствует всем этим лицам злоупотреблять властью, а именно вследствие этого к нему следует относиться с терпимостью. Если страх замыкает все уста, – конец свободе!»

Таким образом, Марат написал не проект уголовного кодекса, а обвинительное заключение против властей. Он сам позднее писал о своем новом сочинении, что оно «может быть, наименее несовершенное из всех, мной написанных», ибо «точка зрения, развитая в нем, поможет установлению царства справедливости».

Именно поэтому Марат и не получил никакой премии на конкурсе, на что он, очевидно, и не рассчитывал, ибо на этот раз не выразил никакого протеста. Он напечатал «План», как обычно, за свой счет в 1780 году в Невшателе и отправил тираж во Францию. Специальная служба министерства юстиции подвергла книгу экзекуции: из каждого экземпляра вырывались наиболее возмутительные страницы. Практически весь тираж был полностью уничтожен. И все же «План уголовного законодательства» будет опубликован анонимно в 1783 году в «Философской библиотеке законодателя», изданной Бриссо, будущим вождем жирондистов, который в то время станет близким другом Марата.

Новое сочинение Марата вовсе не юридическое, конечно. Это моральный и политический трактат, написанный в разгар успешной медицинской карьеры Марата. Поэтому он и публиковал его без подписи, ибо иначе произошел бы скандал, ибо официально Марат тогда лишь тайно и урывками обращался к политике. Но и медицина его не удовлетворила. По свидетельству Бриссо, он признается ему позже, что врачебная практика в Париже была для него «лишь занятием шарлатана, недостойным его». Видимо, так и было, если учесть, что Марат занимался лечением на основе модных тогда методов магнетизма и электричества, путем использования мифических «флюидов». Впрочем, Марат добивался многочисленных излечений своих пациентов. Вероятно, это было результатом того, что в наше время именуется психотерапией. Другому своему другу, Руму де Сен-Лорану, Марат жаловался на зависть своих собратьев-медиков, занимавшихся интригами против него. Поэтому, продолжая лечить больных, чтобы обеспечить свое существование, основное время, силы и внимание он все больше отдает научным исследованиям. Он расширяет свою квартиру, добавив к ней лабораторию и анатомический зал, ведет напряженную исследовательскую работу. Однако главным предметом его занятий является все же не анатомия, а физика. Еще в декабре 1778 года он публикует «Открытия об огне, электричестве и свете», в январе 1780 года – «Исследование об огне», тогда же появляется его «Открытия о свете, сделанные в результате новых экспериментов», в 1782 году – «Исследование об электричестве». В целом это составляло около тысячи страниц и сотни экспериментов. Уже сам объем и размах работы заставляют отвергнуть версию о «шарлатанстве». Настораживает, правда, необычайно разнообразный диапазон исследований Марата. Даже серьезное изучение лишь небольшой части того, чем занимался Марат, отнимало у многих ученых всю жизнь.

Вопрос о том, был ли он серьезным ученым или шарлатаном, естественно, оказался столь же запутанным противоречивыми суждениями, клеветой политических врагов, как и все другое, связанное с Маратом. Однако, если верить серьезным специалистам по истории конкретных наук, которыми занимался Марат, то можно все же получить достоверную картину.

Они считают, что Марат был очень способным экспериментатором, отличался изобретательностью в проведении опытов, в выборе объектов наблюдения. Они отмечают также, что Марат не прибегал к использованию гипотез или экспериментов других ученых, что он для своего времени был одаренным и добросовестным ученым.

Однако Марат, конечно, не являлся несправедливо обиженным и непризнанным гением. По мнению специалистов, он изучил некоторые новые частные проблемы, внес ясность по их отдельным аспектам, углубил некоторые знания. Но в целом его система объяснения важнейших явлений света и электричества, основанная на «огненных флюидах», к сожалению, не оказалась ни гениальным открытием, ни просто прогрессом в развитии науки. Марат не стал ни Коперником, ни Галилеем, ни Ньютоном, ни Лавуазье, как он иногда сам воображал. Но ведь множество академиков или профессоров как в те времена, так и особенно в наши, тоже ими не являлись, хотя преуспевали и пользовались весьма респектабельной репутацией. Его несчастье состояло в том, что он слишком переоценивал свои достижения. Ему было мало того, что некоторые ученые принимали его всерьез как ученого. Бенджамин Франклин поддерживал с Маратом серьезную переписку, хотя из-за последующих полицейских преследований наиболее ценные письма Франклина исчезли. Знаменитый Ламарк одобрял некоторые выводы Марата. Вольта пожелал ознакомиться с опытами Марата. Гёте, который был не только великим поэтом, но и ученым, отзывался положительно о работах Марата в области рефракции и преломления света.

По обычным представлениям это уже неплохо. Но Марат этим совершенно не удовлетворен, ибо его по-прежнему обуревает жгучее желание славы. Поэтому он добивается официального признания и одобрения Академией наук Парижа. Через одного из своих новых друзей графа Мэльбуа, который сам был академиком, Марат просит академию рассмотреть его «Открытия». Назначается комиссия, она прибывает к Марату, но, как назло, облачная погода мешает демонстрации опытов, для которых требуется солнечный свет. Это только начало долгих злоключений. В конце концов 17 апреля 1779 года заключение дано. Оно сдержанно, но в целом довольно благоприятно. Марат хочет большего и требует нового и более определенного одобрения своего исследования об огне и свете, в котором он критикует теорию цветов Ньютона. Это уже вызывает раздражение. Проходит месяц за месяцем, однако Марат не получает никакого ответа. Потеряв терпение, он начинает посылать одно за другим раздраженные напоминания. Но академия не торопится обсуждать работы Марата. Он осаждает теперь письмами лично постоянного секретаря академии Кондорсе. Наконец получает заключение академии, подписанное Кондорсе 10 мая 1780 года. В нем всего 27 строчек, из которых явствует, что, поскольку опыты Марата противоречат признанным в оптике положениям, академия считает бесполезным входить в детали и выносить какое-либо категорическое суждение.

Марат в ярости. Он убежден, что Кондорсе и Лавуазье поддались интригам его заклятых врагов – «философов». Вообще-то его возмущение имеет видимость основания, ибо работу его покупают и даже переводят в Лейпциге на немецкий язык. Его близкий в то время друг Бриссо, тот самый, который в будущем станет смертельным врагом Марата и назовет его «бродячим шутом», сейчас пылко разделяет его возмущение решением академии. Марат продолжает свои исследования, он тратит все деньги на приобретение приборов и инструментов. Три года, с 1780-го по 1783-й, он упорно экспериментирует в области применения электричества в медицине. Ему уже некогда заниматься обычной медицинской практикой, денежные средства иссякают.

К тому же в 1782 году он серьезно заболел, и в это время постоянная уверенность в себе покидает его. В письме к Бриссо, который уехал в Англию, чтобы там заняться, в частности, изданием и распространением научных трудов Марата, он пишет с явным чувством усталости: «Эти частые приступы заставляют меня опасаться, что мое здоровье не выдержит усталости от работы; счастье, если моменты их ослабления дадут мне возможность завершить мои труды». Но Марат уже не надеется на это и неожиданно пишет, что обстоятельства, возможно, заставят его переехать в Лондон.

Здоровье все же возвращается к нему, и он завершает опыты по электричеству, описывает их в брошюре и посылает ее на конкурс в академию Руана. И вдруг неожиданная удача. Провинциальная академия, каких тогда было много, удостаивает его премии! Этот весьма скромный научный успех Марата оказался последним. Он все упорнее раздумывает о том, чтобы уехать из Франции и искать славы в другом месте. По некоторым данным, в это время Марату предлагают поступить на службу одного из «северных дворов». Речь может идти либо о России, либо о Швеции. Марат предпочитает Лондон. Неожиданно ему представляется другая возможность, которая необычайно увлекает его.

Друг Марата, уже упоминавшийся Рум де Сен-Лоран с апреля 1783 года находился в Мадриде, в столице самого отсталого, самого обскурантистского королевства Европы. Правивший там Карл III и его министр Флоридобланка решили провести реформы, чтобы модернизировать это захолустье, представление о котором прекрасно передают знаменитые офорты Гойи. Речь зашла, в частности, об учреждении в Испании Академии наук. Рум де Сен-Лоран предложил министру кандидатуру Марата на пост главы будущей академии. Флоридобланка согласился с этой идеей, заметив, что, естественно, придется навести справки через испанское посольство в Париже о личности и репутации будущего руководителя академии. Марат с воодушевлением отнесся к предложению, о котором сообщил ему друг из Мадрида. Между Парижем и Мадридом завязывается оживленная переписка. Сохранившиеся у Рума десять писем Марата, полученные им в период от июня до ноября 1783 года, рисуют нам облик Марата, совершенно не соответствующий лубочным портретам-биографиям Друга народа.

Неизвестно, какую гамму чувств испытал Марат, давая свое согласие поступить на службу одного из самых реакционных, консервативных и отсталых королевских дворов. Ясно только, что больше всего Марат боялся, как бы его кандидатуру не забраковали. Кроме того, он понимал, что если в Париже узнают о его намерениях, то он потеряет службу при дворе графа д'Артуа. Но была и другая причина для опасений, которую Марат тщательно скрывал от Рума. Ведь именно в это время только что вышла в свет его работа «План уголовного законодательства». Что, если в Мадриде узнают о содержании этой крайне революционной книги? А «Цепи рабства», где содержится программа насильственной революции? Как же поступает Марат, если судить по его письмам? Они открывают картину по меньшей мере трагикомическую, даже невероятную в свете позднейшей революционной репутации Марата. Действительно, вот что писал автор «Цепей рабства» и «Плана законодательства» собственной рукой в начале июля 1783 года в Мадрид: «Близко знакомые со мной люди хорошо знают, что нет оснований опасаться человека, который всегда уважал правительство, законы, нравы страны, где он находился, и который никогда не сделает ничего, что могло бы запачкать его репутацию, которой он всецело предан».

Марат в своих письмах пытается заранее, на случай получения о нем неблагоприятной информации, оградить свою благонамеренность, чтобы Мадрид не взял обратно соблазнительного для него предложения: «К моей радости примешивается досада, когда я думаю, что господин посол услышит, может быть, вопли наших философов, для которых даже вера в бога является преступлением». И он добавляет: «Сколько почтенных духовных лиц я мог бы выставить в качестве гарантов!» Марат деист в духе Руссо, и в его книгах содержатся бичующие пассажи против церкви, но теперь он отрекается от всех своих убеждений. В письме от 20 сентября он пишет Руму: «Бесспорно, мы с вами вдвоем испытываем одинаковое уважение к Святейшей Религии, но ваши взгляды на средства служения ее делу более плодотворны, чем мои, и я восхищаюсь вашей мудростью в этом отношении, испытывая благородное стремление стать вашим соперником в этом служении».

Поистине, его католическое величество и сама священная инквизиция, процветавшая в Испании, имели шанс обрести надежнейшего слугу трона и алтаря! Может быть, Марат стремился в Испанию, чтобы осуществить там свои революционные планы? Вряд ли, ибо не было в Европе страны, где деспотизм был так прочен, как в Испании. Увы, речь шла о самом банальном и жалком отречении…

Марат так рвался уехать в Испанию, что начал усиленно заниматься испанским языком. Кстати, в одном из писем он пишет: «Что касается моего сердца, то оно давно испанское». Вспомнив о своем испанском происхождении по отцовской линии, он начинает хлопотать о получении доказательств принадлежности к дворянству. Марат приобретает для запечатывания своих писем Руму печатку с каким-то фантастическим дворянским гербом. Рум, видимо, поверил ему и на своих письмах писал: «Господину де Марату». Опять эта пресловутая дворянская приставка, которой грешили Робеспьер и Дантон. Но Марат? Это кажется немыслимым. Однако так было.

Приготовления Марата к совершению новой для него роли оказались напрасными. В начале ноября Рум информирует его, что дело приобретает дурной оборот, ибо в Мадрид якобы поступили письма, в которых Марат «изображен в самых черных красках». Его обвиняют в невежестве, бездарности, в шарлатанстве, изображают человеком, который много обещает, но неспособен выполнять свои обещания…

20 ноября 1783 года Марат посылает Руму огромное письмо, сопровождаемое кучей разных оправдательных материалов для представления их министру. Он описывает всю свою жизнь в неожиданно лучезарном свете благонамеренного подданного короля. Он изображает себя жертвой интриг философов, этих чудовищ, которые «уже разработали ужасный проект ликвидации всех религиозных корпораций и уничтожения самой религии». Разумеется, он не пишет ни слова о своем участии в политической жизни Англии, как и о некоторых своих трудах, таких, как «Цепи» и «План». Рум снимает копию со всех материалов и передает документы министру Флоридобланка. Но Марату все же отказывают в обещанной и вожделенной должности.

В начале 1784 года он теряет и свою прежнюю, хотя и скромную, но надежную должность врача лейб-гвардии графа д'Артуа. Теряет он и свое жалованье, а времена богатой клиентуры прошли. Примерно в это же время из его жизни как-то уходит маркиза Лобеспан. Не может больше Марат и пользоваться услугами секретаря аббата Филасьера. Марат оставляет обширную квартиру и переезжает в более скромную на улице Вье-Коломбье. Ему 41 год, и наступают наиболее трудные годы его жизни.

«ДАР ОТЕЧЕСТВУ»

Надо отдать должное Марату: неудачи и провалы не обескураживают его. В 1784 году, кроме «Медицинского электричества», он завершает «Элементарные понятия оптики». Новую работу он публикует благодаря пожертвованию «просвещенного любителя». Денег нет, а когда они иногда появляются, Марат тратит их на приобретение инструментов для опытов. В мае 1785 года Марат обращается к властям с просьбой освободить его от уплаты налогов как «иностранца, путешествующего с целью получения образования». Много сил и времени он тратит на участие в конкурсах провинциальных академий. Марат пишет «Похвалу Монтескье» – простое изложение взглядов мыслителя и терпит провал на конкурсе академии Бордо. Он берется за любые темы. Появление воздушных шаров вдохновляет его на сочинение, он пишет о природе радуги, о причинах радужной окраски мыльных пузырей…

Постоянное стремление к славе все чаще сменяется судорожными поисками хлеба насущного. Приходится пренебрегать некоторыми принципами. Еще в своем неопубликованном романе он ядовито намекал на низкопоклонство своих лютых врагов – философов Дидро и Вольтера перед могущественными монархами. Имея в виду «дружбу» Вольтера с прусским королем Фридрихом II, Марат писал: «Никогда такая постыдная низость не запятнает моей жизни».

Но в 1786 году он вспомнил, что по рождению является подданным прусского короля, слывшего покровителем ученых. Используя посредничество одного из друзей, Марат посылает Фридриху II роскошно переплетенный экземпляр «Исследований об электричестве», сопровождая подарок просьбой взять его на службу. «Просвещенный» деспот не удостоил Марата ответом.

Приходится изворачиваться и перебиваться продажей экземпляров своих книг, приборов и материалов для физических опытов, запасов лекарств. Лишь немногие из прежних друзей не покидают его. Самым надежным оказался Авраам Брегет, часовщик и физик, прославившийся на весь мир своими часами, морскими и астрономическими инструментами. В 1787 году из Англии возвращается Бриссо, тоже бедствующий и боящийся даже признаться, что деньги, вырученные им продажей сочинений Марата в Англии, он просто проел. Бриссо поражен крайней бедностью Марата, он помогает ему продавать приборы и книги. Бриссо отметит в своих мемуарах, что и в нищете Марат сохранял свою гордость и достоинство: «Стремление к славе было его болезнью, и он не стремился к деньгам».

Впрочем, иногда удача навещает нищего, но гордого Марата. Среди членов ненавистной Французской академии дружеское расположение к нему сохраняет Беозе, с помощью которого Марату удается опубликовать анонимно перевод «Оптики» Ньютона, украшенный официальным одобрением Академии, не изменившей, естественно, пренебрежительного отношения к научным работам самого Марата. Этот незначительный, достигнутый путем уловки, успех не меняет ничего в бедственном положении Марата. Кажется, ничего уже не оставляет надежд на лучшее. Но ведь как раз в это время развертывается движение за реформы, связанные с деятельностью Неккера. Несколько раз его сторонники предлагали Марату присоединиться к их усилиям, опубликовав за счет банкира брошюры в поддержку реформ. Однажды Бриссо прямо спросил его: «Почему вы упорно продолжаете заниматься физикой? Настало время подумать о свержении деспотизма, объединить вашу деятельность с моей». Марат ответил: «Я предпочитаю спокойно продолжать мои эксперименты. Физика не ведет в Бастилию». Может быть, трусость побуждала воздерживаться от политики? Вероятно, он просто не верил в движение, возглавляемое либеральными аристократами. Летом 1788 года новая, тяжелая болезнь обрушилась на Марата. Он уже считал себя обреченным в свои 45 лет. Зато он продолжает твердо верить в ценность своих научных работ. Он пишет завещание, доверяя все свои рукописи и все имущество Брегету. Совершенно неожиданно он поручает своему другу передать все его научные разработки… в Академию наук!