Текст книги "Монтаньяры"

Автор книги: Николай Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц)

Все говорит, что Марат действительно вел подвижническую жизнь, стремясь стать всесторонне образованным человеком. С наивной гордостью он заявляет: «Мне кажется, что я исчерпал почти все, что человеческий разум сделал в области морали, философии, политики, чтобы извлечь все лучшее». Фактически Марат стремился объять необъятное, и это стремление привело к тому, что он имел крайне слабое представление об экономике, да и о философии, которую якобы он «исчерпал». Знания в области философии у него были весьма смутные.

К таким результатам его привела довольно своеобразная методика, которой он настойчиво следовал. Суть ее состояла в том, чтоб найти какой-то совершенно нетронутый сектор знаний, где он надеялся заполнить пустоту великими открытиями. Поэтому он берется за одно, затем его бросает, устремляется к другой цели, и такое хаотическое метание сводилось к довольно поверхностному образованию. «Я принес в свой кабинет, – пишет Марат, – искреннее желание стать полезным человечеству, священное уважение к истине, сознание ограниченности человеческой мудрости. Моей главной страстью была любовь к славе: она определяла выбор тем моих занятий; она заставляла меня постепенно отбрасывать каждый предмет, который не обещал мне прийти к настоящим, большим результатам, быть оригинальным, потому что я никогда не мог решиться на то, чтобы снова разбирать тему, уже ранее изученную, или пережевывать работы других авторов».

В конце концов Марат все больше склоняется к медицине как наиболее верному пути к достижению славы. Разве чудесное исцеление во всех религиях не служит доказательством божественного всемогущества? Достичь славы в философии, к примеру, невозможно. Уже в античности были намечены все возможные пути философской мысли. Здесь возможно лишь частичное развитие, углубление, дополнение уже сделанного ранее. К тому же в духовной культуре все спорно, всегда найдутся оппоненты. Марат презирал большинство живших тогда во Франции философов, как и писателей, впрочем. Иное дело – исцеление неизлечимых больных, когда чудо осязаемо, зримо, ощутимо непосредственно. Конечно, в любом случае медицина – прибыльное занятие само по себе. Но не это вдохновляло Марата, ибо ему нужна именно слава. В то время во Франции господствовало в общественном мнении убеждение, что медицина должна дать что-то чудесное, ибо она казалась наиболее отсталой наукой. Все говорили, что во Франции слишком много адвокатов, писателей, философов, тогда как настоящих врачей нет. Обратимся к знаменитому памятнику нравов и ходячих убеждений предреволюционной Франции, к «Картинам Парижа» Андре Мерсье. Вот что там говорилось: «Медицина представляет собою самую отсталую науку и в силу этого более других требует обновления. Странно, что со времен Гиппократа не явилось ни одного человека, равного ему по гениальности, который влил бы в эту науку недостающие ей свет и знания… Когда же явится, наконец, великодушный и просвещенный человек, который разрушит все храмы старого Эскулапа… Какой друг человечества возвестит, наконец, новую медицину, поскольку старая только убивает и губит население?»

Марат и решил стать новым Гиппократом. При этом он не пытается идти проторенным, обычным путем. Ведь был медицинский факультет Парижского университета. Правда, он пользовался незавидной репутацией. Не случайно Людовик XVI несколько позднее учредит Королевское медицинское общество. Марат не мог надеяться пробить себе дорогу и даже обеспечить свое существование, не имея никакого диплома. Он мог бы приобрести его терпеливыми усилиями долгих лет. Но это его совершенно не устраивало. Он мечтал о славе и стремился достичь ее быстро. И тогда он решил уехать в Англию. В письме своему другу Руму де Сен-Лорану он объяснит в 1783 году свое решение покинуть Францию «стремлением усовершенствоваться в науках и избежать опасности распутства». Конечно, Англия в то время действительно превосходила Францию в науке и вообще в глазах многих французов не без основания выглядела самой передовой страной. Еще Вольтер в «Философских письмах» показал ее идеалом политической свободы и интеллектуальной терпимости. Можно понять и другой довод Марата, воспитанного матерью в духе строгой протестантской нравственности, несовместимой с атмосферой парижской фривольности. В 1765 году Марат покидает Париж, чтобы вернуться сюда только через одиннадцать лет, в 1776 году.

АНГЛИЯ

Переезд Марата в другую страну был отчаянно смелой авантюрой, если учесть его скудные финансовые ресурсы, вернее их полное отсутствие. К счастью, в Лондоне нашлись люди, которые его поддержали. Это был англичанин Гамильтон и несколько иностранцев, ранее Марата устроившихся на Британских островах; архитектор Бономи, художник Зукки и особенно художница Анжелика Кауфман, талант которой позже принесет ей известность. Марат познакомился с очаровательной молодой женщиной в грустный момент ее жизни. Дело в том, что незадолго до этого она приехала в Англию, выйдя замуж за некоего графа Горна. Но в Лондоне выяснилось, что ее жестоко обманули: «граф» оказался простым лакеем и проходимцем. Какое ужасное разочарование для соблазненной девушки! Только в 1768 году ей удалось развязаться с самозваным графом. 25-летний Марат явился утешителем обманутой 27-летней Анжелики. Она стала его любовницей. Поддержка друзей кое-как обеспечивала его существование. Они давали ему взаймы, подыскивали для него возможность заработать лечебной практикой в Лондоне и в других городах. Так около года он живет в Дублине. А в 1770 году его пригласили в качестве «врача и ветеринара» в Ньюкастл. Отсюда, кстати, пошла враждебная Марату легенда, что до революции он был жалким ветеринаром.

В течение двух лет пребывания в Ньюкастле он приобрел авторитет хорошего врача. За большие заслуги по борьбе с эпидемией власти официально дали иностранцу права гражданина города. Однако сделать блестящую карьеру ему не удалось из-за его характера. Английские друзья Марата позже писали, что он имел «оригинальный образ мыслей в области своей профессии», что он всегда был «недовольным, поносившим существующие институты». Сделать карьеру такие «качества» не помогают. Во всяком случае, он все же не только зарабатывал себе на жизнь, но даже сумел скопить достаточно денег, чтобы после возвращения в Лондон из Ньюкастла за свой счет издать две свои книги.

Итак, Англия как будто неплохо встретила безвестного молодого иностранца, который угрюмым, замкнутым характером, снедаемый жаждой славы и с нескрываемым чувством превосходства, с ощущением своей исключительности, словом, со всем тем, что обрекает на одиночество и изоляцию и, конечно, не может вызывать симпатий, неожиданно встретил не только теплое, дружеское расположение новых друзей, но даже познал впервые радость любви. Неужели начинается новая, счастливая полоса его жизни? Нет, не об этом он мечтал, ему необходимо нечто исключительное. Смысл его существования в неуемной жажде славы! Неожиданно перед ним воочию предстает живой пример того, как одинокий человек вдруг превращается в идола, вождя, кумира из-за обрушившихся на него бедствий, которые он переносит с поразительным мужеством. Всю Англию волновал тогда воинственный и еще недавно одинокий безвестный журналист Джон Уилкинс. С восхищением и завистью Марат, забывая свои медицинские увлечения, становится страстно заинтересованным зрителем увлекательного политического спектакля. Оказывается, его мечты не химера, не утопия. Феерическая слава Уилкинса – вот пример, воплощение его собственной страстной мечты!

Марат приехал в Англию, проникнутый предубеждениями против укоренившейся среды французов англомании. Тем более что его духовный кумир Жан-Жак Руссо яростно опровергал распространенное еще Вольтером восхищение английской конституционной монархией. И как раз в то время, когда судьба занесла Марата в Лондон, он воочию увидел прославленный остров свободы и либерализма в крайне неприглядном облике возрождения королевского деспотизма. Молодой Георг III энергично возвращал себе прерогативы власти, утраченные его предшественниками. Парламент не устоял перед соблазном вульгарных взяток, почетных званий, выгодных должностей. Король попросту купил больше трети членов палаты общин и благодаря этому начал править как абсолютный монарх. Но, на его беду, в стране сохраняли свою независимость и право на свободное слово газеты и журналы – явление, невиданное на континенте. 40-летний публицист Джон Уилкинс и поэт Черчилль выпускали газету «Норт Брайтон», которая разоблачала королевские махинации и тем вызвала энтузиазм, завоевала множество сторонников.

Еще в 1763 году за одну статью его хотели судить, но он бежал во Францию. Тогда палата общин под давлением короля незаконно исключила его из парламента. В 1768 году он вернулся и был с триумфом снова избран в палату. Уилкинса опять бросают в тюрьму, и его избрание второй раз аннулируется. Марат лично участвует в демонстрации протеста около тюрьмы, в которую посадили журналиста-бунтаря. Королевские солдаты стреляют в толпу, есть убитые. Лозунг «Уилкинс и свобода!» объединяет демократов. Повсюду возникают политические клубы и общества. Ньюкастл, где жил Марат, тоже охвачен движением. Марат с энтузиазмом бегает по митингам, забывает все свои дела ради участия в заседаниях клубов. Газеты приобретают огромный авторитет в борьбе против королевских беззаконий. Уилкинс добивается триумфа; его выбирают лордом – мэром Лондона. А затем он как победитель возвращается и в парламент, где смело защищает против короля правое дело восставших американских колоний. Вот, оказывается, как добиваются славы!

Главное, что дала Марату Англия, – это политическая школа, опыт, урок. Вся последующая деятельность Друга народа подтвердит это. Даже в мелких, чисто внешних деталях. Так, ярким эпизодом политической борьбы между королем и английскими радикалами было издание блестящего сатирического памфлета против короля «Письма Юниуса». А в июне 1790 года Марат издал газету (кроме «Друга народа»), которой он дал название «Французский Юниус». Как видно, Марат громко провозглашавший свои претензии на оригинальность, был не так уж и оригинален.

Именно в Англии Марат окончательно вырабатывает главные принципы своей политической философии, которая действительно делает его оригинальным. Правда, лишь по сравнению с другими деятелями Французской революции, многие из которых воспринимали английский опыт со стороны, из-за Ла-Манша. Марат – единственный среди них, близко, непосредственно не только наблюдавший, но и участвовавший в английской политической жизни.

Если перечислить уроки, которые Марат извлек из политического опыта, приобретенного в Англии, то в дальнейшем будут совершенно ясны истоки идей, действий, борьбы Марата во время Французской революции, ибо их объяснение только ссылками на Руссо и его духовное влияние помогают понять многое, но далеко не все. Так вот, в Англии Марат, во-первых, отделался от иллюзий, характерных для французских либералов, мечтавших о создании избираемого законодательного органа, как гарантии создания нового общества разума и справедливости. В Англии Марат убедился, что деньги, почести и другие средства, остающиеся в условиях конституционной монархии в руках короля, делают парламент послушным орудием. Во-вторых, и это вытекает из первого, парламент, Национальное собрание не обеспечивают сами по себе сохранения народного суверенитета, высшей власти народа. Исполнительная власть, то есть король, может легко узурпировать этот суверенитет. В-третьих, общественное мнение с помощью свободной печати, политических обществ, клубов может оказаться огромной силой. Особенно газета в руках энергичного, несгибаемого и смелого человека может дать ему путь к влиянию и к столь дорогой сердцу Марата славе! В-четвертых, газеты и клубы, политические общества и другие средства выражения общественного мнения все же недостаточны для окончательного сокрушения деспотизма и его сторонников. Для этого мало даже насильственной революции, необходимость которой он осознал раньше. Необходим, кроме того, систематический террор против врагов свободы. Таким образом, задолго до революции Марат – единственный из всех деятелей революции – сознательно пришел к идее необходимости террора. Даже Робеспьер, которого судьба сделает реальным воплощением практики террора, если бы ему сообщили его будущее не только в годы пребывания Марата в Англии, когда ему было лет 10-15, но и в первые годы революции, содрогнулся бы и побледнел от ужаса. Марат же сознательно пришел заранее к идее террора. В-пятых, он понял, что никакой конституционный либерализм, никакая парламентская демократия не принесут счастья наиболее обездоленным. В то время, как все деятели революции во Франции, даже когда она уже начнется, не сразу поймут, как Марат, что внутри третьего сословия таятся острейшие противоречия между богатыми и бедными.

Марат жил в Англии в разгар промышленной, технической революции. Здесь появились механические прядильные и ткацкие станки, паровые машины, зародился и быстро стал расти промышленный пролетариат. В своей врачебной практике, в больницах, в тюрьмах, в рабочих казармах он увидел такую ужасающую нищету, перед которой меркли страдания французских бедняков. И он увидел первые вспышки гнева четвертого сословия. Рабочие выражали свою ярость отчаяния разрушением машин, хотя возникают и первые рабочие организации – профсоюзы. Марат понял, что идеал справедливости, тесно связанный для него со стремлением к славе, недостижим, пока уделом большинства останется нищета. С этим он примириться не мог, и именно эта непримиримость предопределит его величие. Наконец, в-шестых, Марат остался по-прежнему далек от понимания глубинных законов, предопределяющих весь этот трагический заколдованный круг социального ада, который он увидел в Англии. Как раз тогда уже завершал свой блестящий анализ экономического механизма англичанин Адам Смит. Но Марат этого не знал, об этом не задумывался, это не понимал. Впрочем, другие будущие вожди Французской революции не отличались от него. Здесь он остается явно неоригинальным, зато пример Джона Уилкинса окажется психологическим импульсом превращения Марата в личность из ряда вон выходящую.

«ЦЕПИ РАБСТВА»

Итак, медицина, борьба за хлеб насущный, пылкое увлечение политикой – даже для очень энергичного человека этого, казалось бы, достаточно, чтобы заполнить жизнь до предела. Но не таков Марат: круг его интересов, увлечений и занятий поистине необъятен. Одновременно он находит силы и время для невероятно продуктивной литературной деятельности.

Слава писателя давно тревожила его воображение. Как раз в это время гремела слава Свифта с его Гулливером. Дефо с Робинзоном, Ричардсона с Памелой и многих, многих других. Марат всегда предпочитал самое кратчайшее расстояние между мыслью и делом. 1772 году он закончил большой роман в письмах «Приключения графа Понятовского». Действие происходит в Польше, охваченной гражданской войной. Герои – очаровательная Люсиль и не менее эффектный Густав, влюбленные друг в друга, принадлежат к знатным семьям, оказавшимся во враждебных станах. Коварные интриганы и интриганки еще более затрудняют положение новоявленных Ромео и Джульетты. Естественно, все кончается счастливым законным браком. Предельно банальное содержание и отсутствие художественных достоинств оказались очевидными даже самому автору, который не предпринял никаких попыток опубликовать свое произведение. Только благодаря сестре Марата Альбертине роман был напечатан в середине XIX века. И все же этот труд Марата заслуживает внимания вкрапленными в него политическими сентенциями. Марат клеймит тиранов и устами своих героев призывает народы к их свержению. Особенно яростно нападает он на русскую императрицу Екатерину II. Казалось бы, какое дело Марату до далекой России, о которой он к тому же имел лишь самое общее представление. Разного рода коронованных деспотов хватало и в других странах Европы. Одно место в романе раскрывает смысл этого предпочтения. Марат справедливо пишет о жажде славы, свойственной русской императрице, и замечает при этом: «Не дожидаясь, чтобы.публика создала ей славу, она наняла продажные перья, которые поют ей хвалу». Вот теперь все становится ясно. Известно, что тщеславная императрица ради приобретения в Европе известности весьма просвещенной государыни заигрывала с Вольтером, Дидро и другими авторитетными представителями Просвещения. Они не пренебрегали вниманием «Семирамиды Севера», тем более что она осыпала их щедрыми дарами. Марат, подобно Руссо, ненавидит Вольтера и энциклопедистов и не упускает возможности заклеймить их «продажные перья».

Отложив свой роман, Марат предпочел опубликовать первым свое произведение совсем иного рода. Вернувшись из Ньюкастла, он отдает его для перевода на английский. Он неплохо владел этим языком, однако считал, что знает его недостаточно хорошо, чтобы писать по-английски. Это было «Эссе о человеческой душе», опубликованное им без подписи, но с эпиграфом, хорошо передающим особенность характера Марата: «Тем, кто не переносит узды». Работа оказалась только первой частью более обширного произведения: «Философского эссе о человеке». Оно выйдет на английском в 1773 году, а в расширенном виде появится на французском в 1775 году.

Первая книга Марата не только нашла покупателей, но и вызвала отклики в прессе. Наряду с критикой признавались и достоинства произведения. Более того, по рекомендации лорда Литлтона русский поверенный в Лондоне обращается к Марату и официально предлагает ему поехать в Россию для продолжения своей научной деятельности. Марат отклонил весьма лестное предложение, ссылаясь на неподходящий климат, хотя, видимо, истинной причиной отказа явилось его враждебное отношение к Екатерине II и нежелание оказаться среди тех, кто, подобно Дидро, принимал заманчивые предложения императрицы, пытавшейся приобрести в Европе репутацию покровительницы науки.

К тому же именно в это время он хочет вступить в политическую борьбу в самой Англии. Весной 1774 года предстоят выборы в палату общин. Марат надеется оказать на них воздействие выпуском новой книги. Собственно, еще до приезда в Англию он начал писать большой труд «Цепи рабства». Он достает свои рукописи и садится за работу, пытаясь приспособить содержание книги к политической обстановке в Англии. Она должна стать призывом к избирателям, и поэтому он начинает лихорадочно быстро наполнять ее примерами из английской истории. Времени у него в обрез. Позднее, в 1792 году во введении к французскому изданию книги он расскажет: «Потребовались крайние условия, и мое усердие было безгранично. В это время я работал регулярно 21 час в сутки, оставляя для сна всего два часа. Чтобы взбодрить себя, я употреблял так много кофе, что это могло стоить мне жизни еще скорее, чем чрезмерный труд».

Наконец книга выходит из типографии, и оставалось, как вспоминал Марат, «спокойно ожидать ее успеха». Но автор совершенно измучен, и тринадцать дней находится в полной прострации, восстанавливая свои силы «с помощью музыки и отдыха».

Что же это за книга и могла ли она произвести желаемый Маратом успех? Бесспорно, это крупнейшее его произведение. Первое, что бросается в глаза, – отступление автора от провозглашенного им для себя правила: никогда не идти проторенным путем, не подражать никому, не пережевывать чужие мысли. «Цепи рабства» – откровенное подражание Руссо. Это начинается прямо с латинского эпиграфа: «Посвятить свою жизнь истине». Именно этими словами Руссо предварял каждое свое произведение. Часто обнаруживаются почти текстуальные совпадения. «Общественный договор» Руссо начинается знаменитыми словами: «Человек рожден свободным, а между тем он везде в оковах». А вот первая фраза книги Марата: «Кажется, таков уже неизбежный удел человека – нигде и никогда не сохранять своей свободы: повсюду государи идут к деспотизму, народы же к рабству». Презрев ложную стыдливость, Марат поступает так же во всей книге. Но если Руссо выступает в своей знаменитой работе в качестве теоретика, то Марат склонен подтверждать ее положения просто подходящими примерами из истории, которыми наполнены 28 глав книги. В чем же причина стремления монархов и тирании к деспотизму? Она, по мнению Марата, заключается исключительно в их злой воле, в порочной наклонности господствовать, порабощать и угнетать. Порочная склонность к господству, к жестокому унижению людей – результат садистского наслаждения, получаемого тиранами от зрелища мучительных страданий народов. Это моральная первопричина существования всех угнетательских режимов. Объяснение даже для того времени по меньшей мере наивное.

Однако в некоторых вопросах Марат поднимается над подобными примитивами и высказывает действительно нечто более оригинальное. Указывая на связь богатства и деспотизма, он приходит к заключению, что антагонизм между феодальным дворянством и либеральной буржуазией является менее острым по сравнению с противоречием между богатыми и бедными, которое гораздо острее. Остается произнести слово «классы», чтобы подойти к открытию классовой борьбы как сущности предстоящих вскоре во Франции событий. Однако как раз перед этим выводом Марат останавливается, ограничиваясь выражением морального негодования против обнаруженного им зла. Пожалуй, самое печальное состоит в том, что Марат считает это зло неизбежным: «Стоит только народу однажды доверить кому-либо из членов общества опасное сокровище публичной власти и поручить ему соблюдение законов, как, скованный этими законами, народ рано или поздно видит свою свободу, свое имущество, свою жизнь отданными на произвол вождей, которых он сам избрал для их защиты». Слепая беспечность, невежество, глупость народа делают его беспомощной, обреченной жертвой тирании. «Из-за недостатков человеческой природы, а также ограниченности человеческого ума народы вечно становятся жертвами тех мошенников, которых они сами над собой ставят, и вечной добычей тех разбойников, которые ими правят».

Удручающий пессимизм – отличительная черта сочинения Марата. Его учитель и наставник Руссо тоже не уповал особо на будущее, обнаруживая «золотой век» лишь в прошлом. Но он, во всяком случае, размышлял о перспективах более справедливого будущего общества и выдвигал хотя и утопические, но все же обнадеживающие планы. Марат совершенно не занимается конструированием будущего: он просто не верит в возможность улучшения участи бедняков. Однако в противоречии с этим мрачным тупиком, из которого нет выхода, он детально, подробно, страстно и заинтересованно пишет, вернее мечтает о революции, о насильственном перевороте с целью свержения тирании. «Цепи рабства» фактически первая в истории попытка не создать, но по крайней мере вообразить тактику революционного переворота. В этом и состоит значение труда Марата, его новизна, оригинальность и ценность.

Карл Маркс имел в своей библиотеке экземпляр сочинения Марата, которое он высоко ценил. Книга испещрена многочисленными пометками Маркса. Она служила объектом внимательного и, видимо, неоднократного изучения.

Марат воодушевлен, буквально одержим идеей вооруженного восстания народа. Но одновременно его терзают тревожные сомнения. Он предупреждает о многочисленных опасностях, которые обрекают восстание на поражение. Главное условие успеха – его всеобщность, максимально широкое, дружное, массовое участие в нем. «Если восстание решено, – пишет Марат, – оно не приведет ни к какому успеху, если не станет всеобщим. Когда какой-нибудь город берется за оружие для защиты своих прав, а его пример не находит подражания у всего народа, то он приводится в повиновение наемниками, государь расправляется с его жителями как с бунтовщиками, и тяжесть их цепей увеличивается».

Марат хочет всеобщего, как можно более всеобъемлющего участия в революции всего народа. Однако он с горечью признается, что надеяться можно только на самых бедных, которым нечего терять, но которые ничего и не приобретут. Поэтому и на них надежды плохи. Так, в каждом своем тактическом соображении Марат в конечном счете приходит к безнадежным, безрадостным, просто удручающим выводам: «Во всех почти восстаниях плебеи берут на себя почин, граждане же, зажиточные и богатые, присоединяются лишь в крайнем случае. – их увлекает общин поток. Но чего ждать от обездоленных? Они не заинтересованы в восстании против тирании. Те, кто относится к плебеям, не могут к тому же полагаться друг на друга. Они плохо согласуют свои мероприятия и особенно не умеют держать их в тайне. В пылу гнева или в порыве отчаяния народ грозит, разглашает свои намерения и дает своим врагам время их обезвредить».

В приведенной цитате – главное противоречие всего сочинения Марата. Из нее видно, что речь-то идет не об одной, а о двух революциях. Одна из них – революция «зажиточных и богатых», буржуазии. Другая – революция обездоленных, которые начинают революцию, идут на смертельную борьбу, жертвуют собой, но ничего для себя не получают. Все достанется «зажиточным и богатым», которые лишь используют обреченную народную революцию. Марат всем сердцем на ее стороне, но она обречена. Но нельзя ли сделать так, чтобы и беднякам досталось что-то от буржуазной революции? Для этого, отвечает Марат, нужен вождь: «В эти минуты всеобщего брожения, если только не сыщется смельчак, который, встав во главе недовольных, повел бы их на угнетателя, выдающийся муж, подчиняющий себе умы, мудрец, способный руководить действиями необузданной и непостоянной толпы, – тогда восстание выразится в бунт, всегда безуспешный и легко подавляемый».

Итак, проблема решена! Увы, оказывается, как пишет Марат далее, трудности только начинаются: «Во время всеобщего восстания все согласны друг с другом в своей вражде к тирании и в необходимости иметь вождя, но когда дело доходит до его избрания, тогда другое дело. Трудно поверить этому! Всего чаще то, что должно было бы объединить умы в пользу той или иной личности, служит как раз к их разъединению. А такой недостаток единодушия между недовольными всегда губит их предприятие».

Слово «всегда», употребленное Маратом, выражает то, что проходит красной нитью, что служит его главной мыслью, что выдает основное: крайний пессимизм Марата. Он сам не верит в предлагаемую им революционную тактику. Сознание обреченности пронизывает всю революционную риторику Марата.

Часто, очень часто он сам признает безысходность своих прожектов. Он внимательно указывает на различные опасности, способные погубить революцию: вождь сам может стать тираном, его могут подкупить и он предаст революцию, требованиями какого-то порядка он вызывает недовольство восставших и они перестают выполнять его волю и т. д. «Если, – признает Марат, – всегда нужно многое, чтобы поднять народ на восстание, то иногда необходимо совсем малое, чтобы его усмирить». В итоге Марат приходит к обескураживающему выводу, что все зависит от «счастья», то есть от случайной неудачи вождя: «Народ, охотно подчинявшийся ему до тех пор, пока его усилия были успешны, покидает его, как только счастье ему изменяет. Счастье же редко отворачивается от него без того, чтобы сделать его ненавистным».

Следовательно, народная революция обречена и нет никакого выхода? Если бы Марат действительно не питал никакой надежды на успех, то зачем же он вообще писал эту книгу? Но у него некоторая надежда все же есть. Она пока только брезжит где-то на горизонте сейчас, за 15 лет до взятия Бастилии. А потом Марат громко и ясно укажет на путь к победе: необходимость революционной диктатуры. Сейчас же эта революционная тактика только намечена в довольно туманной идее вождя, «смельчака» и «мудреца». Но отправной пункт мысли Марата здесь, в «Цепях рабства».

Мало того, в своей книге Марат, выражая негодование против «глупости», «слепой беспечности», «невежества» народа, высказывает мысль о необходимости «ока» народа, его «часового», который прозорливо и постоянно указывал бы беззаботным беднякам на их истинных врагов и на грозящие ему опасности. «Но так как постоянное внимание к общественным делам не под силу большинству, – пишет Марат, – к тому же всегда занятому своими личными делами, важно, чтобы в государстве были люди, которые следят за действиями правительства, разоблачают честолюбивые замыслы, бьют тревогу при приближении грозы, пробуждают народ от летаргического сна, показывают ему пропасть, которую роют под его ногами, и торопятся указать того, на кого должно пасть общественное негодование».

Что это, как не предвидение, предсказание, замысел того, чем будет во время Французской революции сам Марат и его газета «Друг народа»? «Цепи рабства» – это удивительное пророчество сложного, противоречивого, трагического пути, которым пойдет Французская революция. Это пока еще смутное, подчас туманное, но фантастически верное предсказание всех тех трудностей, невероятно сложных катаклизмов и конечной гибели дела народной революции и судьбы монтаньяров. «Цепи рабства» ни в коем случае нельзя рассматривать в качестве вполне зрелого произведения. Это скорее гениальный набросок, сумбурный, яркий, но противоречивый, явно преждевременный и уж совершенно не подходящий для Англии 1774 года.

В самом деле, чем закончилось «спокойное ожидание успеха», которому предался Марат, ценой отчаянных усилий выпустивший книгу к выборам в Англии? Если верить тому, что писал Марат во введении к французскому изданию «Цепей рабства» в 1793 году, то крайне встревоженное правительство лорда Норта подкупило типографщиков и книготорговцев, чтобы помешать выходу в свет «Цепей» до выборов. Более того, премьер-министр Норт намеревался арестовать и убить автора. Сохранились ли какие-либо документальные следы этих преследований? Полтора века спустя, в 1932 году, удалось найти письмо Марата, которое он в 1774 году направил лорду – мэру Лондона Джону Уилкинсу. Марат писал в нем: «Друг свободы, полный энтузиазма, я внимательно наблюдал за вашими распрями с министерством и его ставленниками, с восторгом следил за вашими великодушными усилиями…» Марат просил принять его, чтобы рассказать о преследованиях правительства в связи с выходом книги «Цепи рабства». Никакого ответа Марат не получил. С другой стороны, известно, что о выходе в свет книги газеты, как обычно, сообщили, и она свободно продавалась. Судя по всему, Марат был убежден в противоположном. Во время революции Марат, споря с Демуленом, напишет: «Молодой человек, знайте, что еще до того, как вы научились лепетать слово «свобода», я был ее апостолом и мучеником».