Текст книги "Пропавший брат"

Автор книги: Николай Анов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– Вот что, пистолеты! Я живу на Степановской улице, номер шесть. Во флигеле. Приходите ко мне сегодня часов в семь вечера. Спросите капитана Курова. Не забудьте: Степановская, шесть... Ну, поезжай дальше.

Извозчик повернул лошадь. Капитан обнял даму за талию. Страусовое перо заколыхалось. Облако опять поплыло вдоль улицы и вскоре исчезло из виду.

Вечером в семь часов Петрик и Володя, разглядывая номера домов, ходили по Степановской улице. Они разыскали флигель, указанный усачом, и на двери, обшитой клеенкой, увидели визитную карточку, приколотую кнопкой:

ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ

КУРОВ

Петрик нажал пуговку электрического звонка. Дверь им открыла полная дама с двойным подбородком и глазами-изюминками.

– Хорошо, что вы пришли, – приветливо сказала она. – Мужа еще нет, но он скоро должен вернуться. Вы его подождите. Можно сесть вот здесь.

Жена капитана оказалась доброй женщиной. Вероятно, она знала от мужа историю о пропавшем Боре. Она выразила свое сочувствие Володе. Затем капитанша заставила Петрика рассказать, как матросы обыскивали капитана Курова в поезде. Она уже слышала про корзинку, вырученную мальчиками во время обыска, но интересовалась всеми подробностями.

– Ты герой! – похвалила она, выслушав рассказ Петрика. – За одну эту корзинку муж должен вам помочь. Я на днях уезжаю на хутор. Дмитрий Сергеевич остается один. Это очень неудобно. Самовар поставить и то некому. Мне кажется, недели две вы смогли бы прожить здесь. Вряд ли раньше восстановится связь с Уфой. Я уже говорила с мужем, и он не возражает. Если это вас устраивает, вы можете ночевать вот тут, в прихожей. Я оставлю вам деньги на питание, а вы будете прислуживать капитану.

Через час пришел Куров. Он разговаривал с женой по-французски в комнате. Мальчики сидели на кухне. Потом капитанша открыла дверь и отдала первое распоряжение:

– Поставьте самовар. Уголь в кладовой, а лучинки придется наколоть. Сухое полено лежит за плитой.

Заговор роялистов^[3]

Рано утром жене капитана подали дрожки, запряженные парой сытых лошадей.

– Больше двух недель не задерживайся! – сказал Куров, обнимая и целуя супругу. – Трофиму передай, пусть утейковские все, что награбили, назад привезут. Скажи, я шутить не буду. Строго скажи. К стенке поставлю грабителей. Пусть так Трофим мужикам и передаст!

Капитанша уехала. Куров напился чаю, закрыл комнаты на ключ и тоже покинул флигель. Ребята остались на кухне.

Теперь они не голодали. Каждое утро капитан оставлял им немного денег на еду. За это братья должны были ставить самовар, чистить сапоги и бегать за папиросами.

Куров относился к ребятам, как к денщикам, и заставил их величать себя по-военному: «ваше высокоблагородие!» Он никогда не унижался до дружеской беседы с ними, как это допускала добросердечная капитанша. И только один раз, когда капитан чистил револьверы (их у него было восемь штук самых разнообразных систем), он не только снизошел до разговора с Петриком и Володей, но даже позволил им протереть тряпочкой винтики, пружинки и гаечки. Это было такое счастье – чистить настоящее оружие, что у Петрика с Володей разгорелись уши.

Потом капитан выстрелом из револьвера тушил зажженную свечку. Он даже убил муху на потолке.

Куров зарядил револьвер и дал – это было вершиной счастья! – выстрелить вначале Володе, а потом Петрику. Володя долго целился и промазал, а Петрик почти не целился и так удачно выстрелил, что капитан пошевелил тараканьими усами и позволил выстрелить вторично. И во второй раз Петрик не промахнулся. Куров разрешил истратить третий патрон. Володя умирал от зависти. Он такими умоляющими глазами смотрел на офицера, что тот позволил и ему выстрелить еще раз. Володя целился еще дольше, переживая полное блаженство, но в цель все-таки не попал.

– Ты – шляпа, – сказал капитан, отбирая у Володи револьвер. – А из Петрика получится хороший стрелок.

По вечерам к Курову приходили офицеры и разговаривали про революцию. Петрик и Володя сидели на кухне, готовые по первому приказанию капитана бежать или за папиросами в ларек, или за колбасой в магазин, или в пивную за пивом.

Вот и сегодня поздно вечером пришли к капитану четыре офицера. Куров велел мальчикам поставить самовар. Володя разжег сухие лучинки, а Петрик пошел в комнату расставлять на столе чайную посуду.

– Что вы мне говорите – чехи! – кричал один из гостей. – Я этих чехов брал в Галиции тысячами в плен. Ты-ся-ча-ми! А теперь мне какой-то пражский парикмахер, по существу изменник, перебежчик, велит отправляться в двадцать четыре часа на фронт. Да еще грозит расстрелять, подлец! Меня, георгиевского кавалера!

– Хамство! – закричал второй гость высоким, пронзительным голосом. – Позор!

– Я не хочу проливать кровь за учредиловку! Пусть она провалится вместе с эсерами в преисподнюю! Я офицер царской армии. По убеждению роялист. Я готов хоть сейчас умереть за моего государя!

– Господа! – поднялся третий гость и зачесал гребешком жиденькие височки. – Здесь, надеюсь, все роялисты. Мы все умрем за нашего государя! Будем говорить начистоту! Без царя России не обойтись. Царь нужен народу, как солнце, как воздух, как вода...

– А где этот скотина Петрик? – неожиданно спросил Куров.

– Я здесь, – ответил Петрик, по-военному вытягиваясь перед капитаном. – Только я не скотина... ваше высокоблагородие!

– Почему к селедке нет луку?

– Весь съели... ваше высокоблагородие!

– Если в следующий раз не будет луку, я оторву тебе уши. Запомни!

Петрика выручил третий гость:

– Бросьте, капитан! Нельзя путать два вопроса. Или император или зеленый лук. Или заговор или селедка. Что-нибудь одно.

На минуту воцарилось молчание. Петрик вышел из комнаты.

– Капитан, откуда у вас появились мальчуганы? – спросил первый гость, бравший чехов тысячами в плен.

– Очередной каприз Ольги Сергеевны. Жена решила, что этот курносый пистолет не кто иной, как ангел-хранитель, посланный мне небом по ее молитвам. Разве я вам не рассказывал историю с обыском во время моего возвращения из Москвы?

– Рассказывали!

– А я ничего не слышал! – отозвался четвертый гость.

– Это был довольно забавный эпизод! – произнес капитан. – Я получил партию браунингов, запаковал их под видом провизии в корзинку и стянул ее электрическим проводом. Ехали мы довольно просторно. Один находчивый студент сделал на нашей теплушке надпись «сумасшедший вагон» и этим спас нас от тесноты. Но в Инзе нагрянула проклятая матросня проверять документы. Если бы я заблаговременно не подсунул свою корзинку тому самому хлопцу, которого вы здесь видели, вероятно, меня бы распатронили в дым. На мое счастье этот курносый мальчишка оказался смышленым. Во время обыска он держался благородно. Когда Ольга Сергеевна узнала обо всей этой истории, она прониклась к мальчикам большой симпатией. Тем более, что они сейчас на сиротском положении. Едут откуда-то с Украины, ищут пропавшего братишку. В общем за отсутствием денщика они у меня выполняют его обязанности, – закончил свой рассказ капитан.

– Ох, как ваши браунинги были кстати! Я собственноручно шлепнул троих.

Офицер достал револьвер и повертел его в руках, разглядывая со всех сторон.

Петрик затаил дыхание. Вот почему корзинка была такой тяжелой! В ней находились револьверы. Ими белые убивали большевиков.

Петрик подтолкнул Володю:

– Слышишь?

Володя второй раз наливал и разжигал самовар, а Петрик сидел возле дверей в сильной задумчивости, прислушиваясь к разговору офицеров.

– Мы много треплем языком! – говорил первый гость. – А дела не вижу. Настоящего дела, за которое можно пойти на смерть...

– Такое дело может быть только одно, – хриплым басом сказал капитан Куров. – Спасение монарха! Надо ехать в Тобольск освобождать из заточения императора.

– Я с радостью отдам жизнь за моего государя!

– Предлагаю считать капитана Курова руководителем нашей пятерки. Он – роялист, и этим все сказано! Главное, поменьше разговоров!

Петрик подтолкнул Володю, и они вышли на крыльцо. На востоке светлело ночное небо. Гасли далекие звезды, и наступал рассвет. На соседнем дворе кричали петухи.

– Ты слышал? – шепотом спросил Петрик.

– Слышал, – Володя дрожал от непонятного страха. – Что они хотят сделать?

– Царя освободить из тюрьмы.

Мальчики тихо постояли на крыльце, прислушиваясь к каждому шороху. Теперь Петрику было все понятно: капитан Куров и его гости-офицеры хотят, чтобы все стало по-старому, чтобы снова был царь вместо революции.

Царь!

Это слово всегда вызывало в душе Петрика воспоминание о блестящей, словно лакированной, обложке сытинского календаря. На ней был изображен розовый рыжебородый генерал с синими глазами, аккуратно причесанный на пробор. Разглядывая обложку календаря, Петрик всегда любовался пышными эполетами и голубой муаровой лентой, перетянутой через плечо. И портрет и царь ему нравились. Такой же портрет, только не раскрашенный, а потому и менее красивый, висел в учительской. Он висел до того дня, пока в классах заставляли петь «Спаси, господи, люди твоя...» Вместе с молитвой исчез и портрет из школы. И тогда Петрик узнал, что царь не генерал, а только полковник (две полоски на погонах), что он был вампир и по ночам из золотой чашки пил народную кровь. В тот же день Петрик выколол на календаре царю синие глаза и написал на голубой ленте: «Простой полковник и вампир».

– Не надо было прятать корзинку капитана, – прошептал Петрик, наклоняясь к Володиному уху. – Совсем не надо.

– Я царя не хочу! – сказал Володя. – Папа рассказывал, он рабочих стрелял у Зимнего дворца.

Через два дня вечером, когда у Курова вновь собрались роялисты, несколько военных с револьверами в руках неожиданно появились во дворе. Петрик и Володя юркнули с крыльца в садик и притаились в кустах сирени.

В открытое освещенное окно они отлично видели куровских гостей, беспечно пивших спирт. Капитан, открывавший штопором бутылку, стоял спиной к двери. Он не заметил, как на пороге вдруг появился человек в очках, перетянутый ремнями.

– Именем Учредительного собрания! – закричал вошедший писклявым голосом, неумело поднимая револьвер. – Вы арестованы! Руки вверх!

Роялисты переглянулись, а капитан Куров, багровея от гнева, заорал:

– Вон отсюда, слякоть! Плевать я хочу на вашу учредилку! Керенские холуи! Предатели...

Но за спиной близорукого неожиданно выросли чехи со штыками, и капитан, чертыхаясь, сдался без боя.

– Да, я роялист! – говорил он, с нескрываемым презрением глядя на очкастого. – А вы, учредиловцы, продались чехам. Но не беспокойтесь, не долго за ними попрыгаете. И вас, как большевиков, придушим. Дайте срок!

– Я чехов брал тысячами в плен! – крикнул георгиевский кавалер и, быстро вынув револьвер, приложил дуло к своему виску. – Позор!

Петрик и Володя от ужаса зажмурились. Но выстрела не услышали.

– Из-за этой паршивой сволочи стреляться?! – завопил капитан. – Никакого позора! Плюньте. Я в штабе в десять минут все улажу. Им же влетит, мерзавцам.

Роялисты надели лихо заломленные фуражки, натянули перчатки и под конвоем стали выходить из куровской квартиры.

На крыльце капитан остановился и громко закричал:

– Петрик! Владимир! Куда вы провалились?

– Не так громко, – вежливо сказал человек в очках. – Прошу потише!

– Пошел ты к чертовой матери, слепая курица! – еще громче заорал капитан. – Я квартиру открытой не брошу.

Петрик и Володя выскочили из кустов.

– Мы здесь, ваше высокоблагородие! – крикнул Петрик.

– Караульте дом! – приказал капитан. – Я скоро вернусь.

У калитки стоял грузовик. Мальчики услышали, как затрещал мотор, и от ворот дома отъехал автомобиль.

Город Белебей

Прошел час, другой, а капитан Куров, пообещавший скоро вернуться, пропал бесследно. Петрик и Володя, прислушиваясь, не хлопнет ли в саду калитка, убрали со стола остатки незаконченного пиршества и, утомленные долгим ожиданием, улеглись спать.

Утром капитан не явился. Ребята решили, что он отправился сразу на службу, и занялись обычными делами. Петрик побежал на вокзал узнать о поезде. В справочном бюро ему дали прежний ответ:

– Сообщение с Белебеем еще не восстановлено.

Он вышел на перрон. Звонкоголосый газетчик оглушил его неистовым криком:

– Монархический заговор капитана Курова! Монархический заговор капитана Курова!

Мальчик поспешно купил газету. Отойдя к стене, он прочитал об аресте пяти офицеров, замышлявших освободить Николая Второго из тобольского заточения. Петрик помчался домой.

– Володька! – задыхаясь от волнения, закричал он возле дверей. – Про нашего капитана что напечатано... На, читай скорее!

И Петрик сунул газету брату.

За всю свою тринадцатилетнюю жизнь Володя не мог прочитать ни одной статьи и заметки до конца, хотя и раскрывал несколько раз принесенную отцом газету. Но сейчас он с жадностью проглотил десяток строк, посвященных аресту капитана Курова.

– Ну что? – глаза Петрика сверкали. Он сознавал себя участником события, описанного в газете. Ведь это они вдвоем с Володей чистили селедку для офицеров и слышали про заговор. Все это было очень интересно и необыкновенно.

– Что же мы теперь будем делать? – спросил Володя с недоумением.

Петрик задумался. После ареста капитана комната осталась открытой. Как быть? Закрыть квартиру на замок и ключ отдать соседям? А может быть, лучше сделать заявление в милицию?

Но кто же может поручиться, что соседи не очистят квартиру до возвращения капитанши? Бросить же куровское имущество на произвол судьбы Петрик считал недобросовестным. Жена капитана помогла им в тяжелую минуту жизни, и платить злом за добро он не хотел. Не проще ли в таком случае подождать четыре дня, когда вернется в Самару Курова? Она покинула город только на две недели, а после ее отъезда прошло уже десять суток.

– Мы будем ждать Ольгу Сергеевну, – твердо сказал Петрик.

Володя не стал возражать: все равно ехать нельзя, поезда не ходят. Но через два дня на вокзале дежурный по станции дал неожиданную справку: сегодня вечером отправляется первый поезд на Белебей.

Володя, не чувствуя под собой земли, несся с радостной вестью к Петрику. Теперь задерживаться в Самаре нельзя ни на одну минуту. Надо скорее бежать на вокзал.

Он выпалил свое предложение залпом, единым духом, ничуть не сомневаясь, что брат мигом соберется в дорогу. Но Петрик даже не пошевелился.

– Послезавтра поедем. Как Ольга Сергеевна вернется.

Володе показалось, что он ослышался. Ждать еще два дня? Нет, ни за что! Кривя рот, он крикнул со слезами в голосе:

– А чего ждать ее?

– Вещи могут утащить.

– Тебе они дороже Борьки!

– Я не хочу, чтобы меня вором считали.

Володя понял, что спорить с братом бесполезно, и выбежал на крыльцо. Сердце мальчика кипело от негодования. До самого вечера он дулся на Петрика и не разговаривал с ним.

Капитанша приехала ровно на четырнадцатый день, как и обещала. Узнав об аресте мужа, она не особенно расстроилась.

– Мой муж никогда не скрывал, что он монархист. Эсеры не имеют права его трогать. Ведь он помогал им во время переворота прогнать большевиков.

Ольга Сергеевна надела шелковую нарядную кофточку и черную юбку с бесчисленными ровными складками, напоминавшими гармошку. Потом капитанша долго завивала щипцами волосы, красила перед зеркалом губы, пудрила лицо. Она стала моложе и красивее, особенно когда надела шляпу с перьями, натянула длинные перчатки с отрезанными пальцами и взяла в руки зонтик с кружевами.

Ольга Сергеевна отправилась к знакомым хлопотать за арестованного мужа и вернулась поздно вечером в отличном настроении. Все обстояло благополучно. Капитана Курова будут на днях судить и обязательно оправдают.

– Тогда мы завтра уедем, – сказал Петрик. – Поезда в Белебей ходят.

– Поезжайте, поезжайте, мальчики!

Капитанша оценила добросовестность ребят, сохранивших ее имущество, и на прощанье дала Петрику пять двадцатирублевых керенок.

– Этого хватит, чтобы доехать до Белебея, – сказала она. – Желаю вам поскорее встретиться с братом.

До Белебея проезд стоил недорого, и Петрик предложил купить билеты, раз в кармане есть деньги. Около кассы стояла небольшая очередь. Они присоединились к ней. Но кассир строго спросил:

– Пропуск?

– Какой пропуск?

– От коменданта города.

Петрик убрал деньги в карман и подмигнул Володе:

– Зайцами поедем!

Братья проникли в вагон третьего класса и устроились под скамейкой. Пассажиры, занимавшие ее, попали на счастье хорошие. Пожилая женщина нарочно раскладывала веером юбку, чтобы прикрыть «зайцев», когда в вагоне появлялся контроль.

Но поезд до Белебея не дошел. Он остановился на станции Аксаково. Отсюда в Белебей шла ветка. Петрик узнал, что местный поезд уже ушел, а ждать целые сутки следующего ему не хотелось. Он предложил идти до города пешком, а чтобы облегчить путешествие, придумал способ избавиться от котомок. Все равно придется возвращаться назад через Аксаково. Не проще ли закопать их в землю?

Выйдя из рощи на дорогу, мальчики высмотрели кустарник и, зайдя в него, выкопали ямку, где и спрятали свою поклажу.

Хорошо было шагать июньским солнечным утром по степи. Высокий ковыль волновался по обе стороны железнодорожной линии. Невидимые кузнечики стрекотали в траве. В синем безоблачном небе парил ястреб, высматривая добычу. Телеграфные столбы беспрерывно гудели однообразную заунывную песню. Бойкие воробьи сели на провода послушать, но заметили ястреба и разлетелись врассыпную. А ястреб камнем упал с высокого неба, но – нет, не за воробьями, а за какой-то другой пичужкой, что притаилась в густой траве.

– Поймал! – закричал Петрик. – Поймал!

Улетел пернатый хищник со своей добычей, черной точкой пропал в синем небе. Снова воробьи зачирикали. По дороге две телеги проехали – и снова никого.

Часа три потратили ребята на дорогу и благополучно добрались до Белебея. Здесь им предстояло разыскать Антона Ивановича Лободу. Петрик сообразил, что задача эта не из легких. Если бы они пришли сюда до белогвардейского переворота, то найти в маленьком уездном городке учителя было делом несложным. Первый встречный показал бы им здание белебеевского совдепа. Но сейчас учитель, работавший в совете, если не сидел в тюрьме, то, конечно, бежал из города. А если он и в городе, то, вероятно, скрывается от белых. Справки о нем надо наводить осторожно.

После утомительного путешествия по шпалам мальчики сильно проголодались. Петрик хорошо помнил, что в кармане лежали сто рублей, и чувствовал себя миллионером. Он предложил зайти позавтракать. Наблюдательный мальчик уже успел подметить яркую вывеску, на белом фоне которой сияли манящие слова:

ПЕРОЖНАЯ

«Зайди-те попробовать»

Всегда горячие пирожки

И. С. Клюквин

Мальчики отворили стеклянную дверь. За прилавком стоял сам владелец пирожной, а за столиком жевали пирожки два чешских легионера.

– Дайте нам четыре пирожка.

– С чем прикажете-с? – спросил пирожник Клюквин. – С вареньем, луком, грибами, мясом, рисом, яйцами, морковью, сагой?

– Два с мясом, два с вареньем!

Ребята сели в угол за столик. Клюквин подал на тарелке четыре горячих пирожка. Чехи расплатились и направились к выходу.

– Пожалуйста-с, прошу, заходите еще-с! Всегда горячие пирожки! – крикнул вдогонку пирожник. – С вареньем, луком, грибами, мясом, рисом, яйцами. Прошу рекомендовать товарищам...

– У нас товарищей нет! – остановился чех в дверях и нахмурился.

– Виноват, виноват! Простите, господа чехи... обмолвился...

Чехи вышли на улицу, а пирожник подмигнул Петрику и Володе:

– Слово не воробей, вылетит – не поймаешь!

Володя жевал сладкий пирожок и с наслаждением облизывал губы. Хорошо бы еще съесть один с вареньем. Он посмотрел на брата. Петрик задумчиво глядел в окно. По пустынной базарной площади бежали босоногие мальчишки, пускавшие змея. Змей упорно не хотел подняться. Опытный глаз Петрика сразу заметил, что мочальный хвост был слишком тяжел.

– Володька!

– Ну?

– Ты думаешь?

– Думаю.

– О чем?

– Хорошо бы съесть еще по одному.

– Дурень! Ты бы лучше думал, как Лободу найти!

Тонкие ноздри Петрика зашевелились. Он что-то придумал.

– Надо ребят поискать хороших, – сказал Петрик. – Через них мы все узнаем!

Мальчики доели пирожки, расплатились и встали из-за столика.

– Заходите, – приветливо сказал пирожник, убирая пустую тарелку.

Петрик и Володя вышли на улицу. Босой мальчишка в розовой рубашонке без пояса мчался с тонкой бечевкой по площади. Сзади него волочился по земле бумажный змей. Небольшая стайка ребятишек бежала за длинным мочальным хвостом.

– Дурень! – закричал Петрик владельцу змея. – Ты бы еще на хвост кирпич привязал. А ну, дай сюда!

Последние слова были произнесены таким повелительным тоном, что мальчик в розовой рубашонке остановился. Петрик подбежал к змею и поднял его.

– Ну и змей! – презрительно покачал он головой.

Укоротив мочальный хвост, мальчик перевязал передние веревочки и, взяв тонкую бечевку в руки, показал, как нужно по-настоящему запускать змеев. Так завязалось знакомство, важное и безусловно необходимое.

Бумажный змей завлек детвору в березовую рощу. Здесь ребята разделились на две партии и стали играть в красных и белых. Чехи расстреливали в овраге большевиков. Большевики, умирая, пели «Интернационал».

Набегавшись вдоволь, ребята развели костер и закурили трубку мира. Правильнее сказать, это была сигара мира, скрученная из дубовых сухих листьев. Кисловатый дым ее был настолько крепок, что на покрасневших глазах курильщиков выступили слезы.

– А в Белебее много комиссаров постреляли? – неожиданно спросил Петрик, затягиваясь сигарой.

– Наши комиссары не дураки. Они удрали.

– А кто у вас самый главный комиссар был?

– Клюев! – хором ответили ребята, и только один мальчуган запротестовал:

– Вот и врете! Клюев – председатель совета, а военный комиссар – Басанин.

– А который речи кричал – Пирожников! – торопливо заговорил веснушчатый парнишка. – Самый главный большевик. Я его знаю. Студент! Он у наших соседей на квартире стоял. Я с ним в рюхи играл.

Петрик и Володя с нетерпеньем ждали, не назовут ли ребята фамилию Антона Ивановича. Но про Лободу никто не вспомнил.

Тогда Петрик зевнул и равнодушным голосом спросил:

– А комиссар Лобода тоже убежал?

Ребятишки переглянулись. Про такого никто ничего не слышал.

– Его у нас не было!

– А вот и врешь, был! – сказал Володя. – Учитель он!

Петрик от ярости готов был стукнуть брата кулаком.

Но Володино выступление принесло пользу. Оно сразу направило разговор в правильное русло.

– Санька! – сказал сероглазый мальчик в розовой рубашке. – Твой батька учитель. Ты всех их знаешь. Есть у нас такой учитель? А ну, скажи!

– Это он про большевика говорит, который из Самары приезжал. На масленой. Только он не учитель. Он в тюрьме сидел.

– А где он сейчас?

– Не знаю, – равнодушно ответил Санька. – Он в уезде работает. В деревне.

– А приютских ребят из Питера к вам не присылали в Белебей? – Петрик отбросил потухшую сигару мира.

– Нет!

По Володиному лицу прошла тень отчаяния. Но Петрик был невозмутим. Он уже рассказывал, как можно сделать из клистирной трубки самостреляющую рогатку.

Когда ребята из березовой рощи направились по домам, вышло так, что Петрик и Володя оказались попутчиками с Санькой.

– А вы у кого стоите? – спросил Санька. – Не у Мироновых?

– У Мироновых, – ответил Петрик и взял учительского сына за пуговицу. – Слушай, Санька, ты товарищ нам или трепло?

– Товарищ.

Тогда Петрик рассказал мальчугану о поисках пропавшего Бори. Санька слушал, широко раскрыв глаза и рот.

– Сейчас он в том приюте, где учитель Лобода, – объяснил Петрик. – А где Лобода, ты узнай у своего батьки. Иди, мы тебя здесь подождем.

Санька ушел. Он вернулся скорее, чем ожидали Петрик и Володя.

– Ну?

– Папа сказал: приведи их ко мне, я сам им скажу. Он в огороде капусту поливает.

Петрик и Володя пошли следом за Санькой. Его отец, седой старичок, наливал из колодца воду в ведерную лейку. Он с видимым любопытством посмотрел на мальчиков. Петрик вежливо снял фуражку и даже шаркнул ногой. Эта вежливость подкупила старика.

– Лобода заведовал детским домом на станции Глуховская, – сказал учитель. – Это в сторону Уфы, вторая остановка. Там петроградские дети. Должно быть, и ваш брат там. Только как же вы это без взрослых такой дальний путь совершаете? Это совсем не дело.

Петрик молча показал справку, выданную в детдоме имени Веры Слуцкой. Санькин отец набросил на нос очки и прочитал ее.

– Ну, зайдите в дом.

Эту ночь братья ночевали на сеновале вместе с Санькой.

Петрик и Володя отлично выспались на мягком сене. Они встали рано утром и тронулись в дальний путь. В полдень ребята пришли на станцию Глуховскую.

– Где здесь детский дом? – остановил Петрик белоголового парнишку. – Не знаешь? Там ребят много...

– Это петроградские-то? Вон, под зеленой крышей! Видишь, две березы стоят? Только...

Но Петрик и Володя не стали слушать, что еще скажет белоголовый парнишка. Они бегом кинулись к высокому дому, желая поскорее увидеть Борю. Громадный лохматый пес, привязанный к будке, встретил их громким лаем и заставил остановиться у ворот. С высокого крыльца не торопясь спустилась женщина в пестрой юбке, цыкнула на собаку и подошла к калитке.

– Вам кого?

– Заведующего детским домом Лободу.

– А детского дома теперь тут никакого нет. Батюшка опять живет. Отец Макарий, из Шаровки.

– А ребята где?

– Их в Самару увезли.

Братья растерянно переглянулись.

Володе показалось, что зеленая крыша дома вдруг потемнела и стала черной. Перед глазами мальчика засверкали огненные кольца. Он снял фуражку и, задыхаясь от нахлынувших слез, впился в нее зубами.

Петрик стоял раскрыв рот и с удивлением смотрел на пеструю юбку женщины.

Заложники

Все были глубоко убеждены, что чешский солдат, названный Яном, немедленно арестует Борю. Большие Пальцы переглянулись: как выручить из беды Странника? Гришка Рифмач нашелся первым:

– Нет страха перед вами, палачи! – закричал он, распахнув куртку и разрывая ворот рубахи. – Стреляйте в нас. В крови тоните нашей!

С этими словами Гришка бросился к Боре и оттолкнул его от Шишечкиной юбки. Нина Михайловна совершенно растерялась от Гришкиной выходки. Но Рифмач, видимо, и сам уже понял, что объясняться с чехами словами пьесы не следует. Вместо того, чтобы опуститься на одно колено, он заговорил совершенно деловым тоном, как обычно говорил, когда приходилось оправдываться перед Лободой или Шишечкой:

– Брешет он! Не его флаг, а мой... Святая икона!.. Вот те крест!

Чех внимательно посмотрел, как крестился Гришка. Но не успел Рифмач положить на левое плечо сложенные три пальца, как Панюшка, пользующийся славой тихони и труса, заорал во все горло:

– Врут они! Мой это флаг, а не ихний. Я и буквы сам рисовал.

Панюшка, расталкивая ребят, пробрался вперед и стал рядом с Гришкой.

– А кто тебе краску разводил? – крикнул Миша Поплавок. – Скажи, что не я?

– И все это неверно! – протянула тоненьким голосом Наташа, забравшись на кровать, чтобы ее увидели. – Они на себя наговаривают. Это знамя общее. И вы нас можете всех расстрелять. А мы вас не боимся. Вы дураки и разбойники!

Чех покраснел и крикнул Шишечке:

– Выгоните ребят вон! На двор! Они мешают.

– Дети, – сказала строго и в то же время очень ласково Шишечка, – отправляйтесь в сад! Вам здесь делать нечего.

Большие Пальцы переглянулись. Как быть? Не лучше ли остаться? Боря теснее прижался к Шишечкиной юбке. Девушка положила на его голову теплую ладонь, такую хорошую и мягкую.

Гришка, вызывающе сжимая кулаки, первым пошел к выходу. Дисциплина прежде всего. За ним гурьбой высыпали ребята.

Кроме детдомовского знамени с советским лозунгом, чехи ничего подозрительного в детской коммуне не обнаружили. Это спасло Шишечку от ареста. Офицер забрал с собой красный флаг, пригрозил воспитательнице вторичным обыском и покинул коммуну.

Когда фигуры всадников исчезли из виду, Шишечка велела Большим Пальцам позвать ребят на собрание.

– Вот видите, – строго сказала она, – как нужно осторожно вести себя. Этот флаг мог принести большие неприятности. Почему меня не предупредили, где он спрятан? Это виноват Боря.

– Мне жалко было знамя.

– Нам всем его жалко. Но мы сейчас находимся в стане врагов. Мы должны быть очень осторожны.

Шишечка долго объясняла детям, как нужно вести себя. За ворота выходить нельзя – играть только в саду и во дворе. Дисциплина должна быть во всем. Если еще придут военные, держаться спокойно, не убегать, не прятаться, с ними не разговаривать. Наташа должна запомнить, что обзывать дураками никого нельзя. Нужно снова просмотреть все книги. Большие Пальцы должны показывать пример и особенно следить за малышами.

Два дня в коммуне был образцовый порядок, а на третий запыхавшийся Боря вбежал в спальню и взволнованным голосом закричал:

– Едут, едут! Опять едут!

Дети облепили все окна. По дороге, поднимая легкую пыль, мчался всадник в военной форме. Он осадил коня у самых ворот. Гришка пошел открывать калитку. Шишечка поправила косы и, закусив нижнюю губу, вышла приезжему навстречу.

– Срочный пакет заведующей детским приютом. Распишитесь.

Шишечка расписалась. Карандаш слегка дрожал в ее руке. Чех попросил напиться. Боря принес ковш воды. Солдат пил жадными, большими глотками. Боря внимательно следил, как шевелился у чеха острый кадык на горле.

– Спасибо! До звиданья! – чех приложил руку к виску и, выйдя за ворота, стал отвязывать коня.

Дети сгорали от нетерпения и любопытства поскорее узнать, какую новость привез всадник. Десятки пар глаз следили за Шишечкой, когда она вскрывала желтый плотный конверт, прошитый суровой ниткой.

– Меня срочно вызывают в Белебей, – сказала тихим голосом воспитательница. – Странно, зачем это?

– А вы не ездите, – посоветовал Боря, поднимая на Шишечку синие глаза. – Не ездите, Нина Михайловна!

– Я не поеду сегодня, а завтра за мной пришлют конвоиров.

Шишечка решила ехать в город немедленно. Гришка Афанасьев сбегал с запиской в Шаровку – нужно было достать для поездки лошадь. Шаровцы не отказали, и Нина Михайловна в плетеной таратайке покатила в Белебей.

Она вернулась ночью, когда все уже спали. А утром детская коммуна узнала неожиданную новость, привезенную Шишечкой.

– Ребята, – сказала Нина Михайловна, и голос ее дрогнул, – послезавтра мы едем домой, в Петроград!

– В Петроград?

– Да! Мне показали телеграмму из Самары. Военное командование красных договорилось обменять вас на воспитанников кадетского корпуса, которые находятся в Пензе. С сегодняшнего дня мы считаемся заложниками. Нас повезут в Самару и пропустят через линию фронта.

– В Петроград! Домой! Ур-р-ра!!!

Ребята пришли в восторг. С великой радостью все начали собираться в дорогу.

Ночью детвора почти не спала. Да и какой мог быть сон накануне отъезда в родной, любимый Питер!