Текст книги "Пропавший брат"
Автор книги: Николай Анов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
– А чего же тут трудного?
Петрик обрадовался возможности повидать Володю и с великим удовольствием отправился в воскресенье вместе с Батениным в город, а оттуда в Долгую деревню. Дорогой он разговорился с Павлом Петровичем. Страховой агент, бывалый и умный человек, все знал, о чем его ни спросишь, и длинный путь показался обоим коротким. Они не заметили, как вошли в город.
– Ты меня со слесарем познакомь, а сам уходи. Мне надо с ним поговорить наедине. Понятно?
– Понятно.
Марии Федоровны дома не было. Карп Семенович, несмотря на воскресный день, работал за верстаком. Володя ему помогал, тут же сбоку орудовал напильником.
– Здравствуйте! – сказал Батенин и снял полотняную фуражку.
– Здравствуйте! – ответил Чайкин, вертя в руках сломанную керосинку.
Петрик быстро заговорил:
– Карп Семенович, это я привел Павла Петровича. Он у нас на пасеке живет.
– Починить что надо?
– Пустяковое дело... Ключ к замку потерял. Может, подберете?
Карп Семенович отложил керосинку, взял из рук Батенина небольшой замок и стал его разглядывать. Павел Петрович присел на табуретку и достал из кармана кисет:
– Закуривайте, товарищ Чайкин, табачок у меня неплохой.
Слесарь искоса посмотрел на гостя настороженным взглядом, и левое веко у него задергалось. После белогвардейского переворота на Иртыше, в царстве атамана Анненкова, слово «товарищ» вышло из употребления.
– Подберем ключ, дело нехитрое. А не подберем, так новый сделаем.
Ребята в нерешительности потоптались на месте. Петрик сказал:
– Мне можно идти, Павел Петрович?
– Можно-можно.
– До свиданья, Карп Семенович.
Володя вопросительно посмотрел на слесаря:
– Я его провожу?
– Проводи.
Ребята вышли из мастерской на улицу. Как они были рады встрече! У Володи глаза сверкали от счастья.
Отойдя от дома, братья сели на скамеечку возле чужих ворот и поглядели друг на друга.
– Петрик! – тихо сказал Володя и погладил брата по руке. – Как мне было скучно...
– Мне тоже было без тебя скучно! – сознался Петрик.
– Лучше бы мы жили вместе.
Володя проглотил слезы, подступившие к горлу. Петрик отвернулся. Он видел, как тосковал брат. Ему хотелось утешить его, но он не знал, как это лучше сделать.
– Ничего, мы скоро опять будем вместе. Не горюй!
– Взял бы пчеловод и меня к себе.
– А тебе здесь плохо? Обижают тебя? – встревожился Петрик.
– Нет, но только очень скучно.
Володя рассказал о своей жизни. Он помогает Карпу Семеновичу в мастерской, а Марии Федоровне по хозяйству. Носит воду, ставит самовар, два раза мыл посуду.
– Ты им верхом на себя не давай садиться. А то сядут и поедут, как Бедаревы на Борьке ездили.
Потом стал рассказывать Петрик, как ему приходится работать на пасеке.
– А медом кормит?
– Меду не жалеет.
– А этот бородатый кто? Его брат?
– Нет, страховой агент. Добрый дядька.
Пока ребята разговаривали, из калитки вышел Батенин и, не спеша, зашагал в сторону ребят.
– Вот он идет, – сказал Петрик.
Павел Петрович подошел, тоже присел на скамеечку. Посмотрел на Володю и сказал:
– Так это и есть Володя? Борин брат?
– Он самый.
– Ну, что же, парнишка тоже хороший.
Батенин поднялся.
– Ну, пошли, Петрик. К обеду домой успеть надо.
Всю обратную дорогу Павел Петрович шел в большой задумчивости и был чем-то недоволен.
– Подобрал вам Карп Семенович ключ? – спросил осторожно Петрик.
– Подобрал. К железному замку ключ легко подобрать. Вот к живому человеческому сердцу ключ найти – это много труднее. Особенно сейчас, когда никто никому не верит.
Батенин выражался туманно, и Петрик не понял, что он хотел сказать.
И все-таки совместная прогулка в город сблизила Петрика с Павлом Петровичем. Вечерами Батенин рассказывал такие необыкновенные сказки, что не только Петрик, но и взрослые слушали с большим интересом.
С Дмитрием Гордеевичем страховой агент подружился. Трудолюбивый пчеловод и ему нашел занятие в своем доме. Павел Петрович помогал Кондратьеву мастерить пчелиные домики. Засучив рукава, он ловко орудовал рубанком, раскидывая вокруг себя золотистые кудрявые стружки.
Во время работы два бородача вели бесконечные разговоры и споры. Они так увлекались, что даже не замечали Петрика, иной раз стоявшего вблизи и прислушивавшегося к их беседе.
– Я вам о себе расскажу, – говорил Кондратьев, не выпуская из рук рубанка. – Я в такой темноте вырос, что темнее и быть не может. Есть маленькая деревушка в Тарском уезде, Илья-Карга называется. Кругом тайга, со двора выйдешь – прямо в непроходимый лес попадешь. Школы, конечно, не было. Меня бывший каторжник по псалтырю славянской грамоте обучил, а писать – ни-ни... И думал я, что, кроме Тарского уезда, другой земли нету. А вот как попал в солдаты и загнали меня на Амур, на Дальний Восток, так узнал, что земля наша круглая. После службы повезли нас, солдат, домой по Тихому океану. Посмотрел я тогда города Нагасаки, Шанхай, Сингапур, остров Цейлон. И чудно сказать, на правильную жизненную дорогу я вышел в Сингапуре. Так это дело получилось. Приметил меня на набережной офицер-артиллерист, узнал, в какой я дыре живу, и посоветовал мне в Усть-Каменогорск поехать, счастья поискать. Дал он мне письмо сюда, к своему другу Александру Николаевичу Федорову. Тот в ссылке был тут. Настоящий революционер, вместе с Верой Фигнер и Степаном Халтуриным в тюрьме сидел. Разыскал я его, и подружились мы. Поначалу я у него ульи мастерил, а потом мы вместе в Горной Ульбинке пасеку завели. Он меня и познакомил с военным хирургом Вистениусом. А это, доложу вам, замечательный человек был! Вот эта заимка ему принадлежала. Он здесь и сад посадил своими руками и дом по своим чертежам построил.
– Где же он сейчас?
– Уехал. Все свое дело мне передал для продолжения. Призвал меня к себе перед отъездом и спрашивает: «Хотите купить заимку, Дмитрий Гордеич?» А я ему в ответ: «Рад бы, да купила нет». «А это, – говорит, – неважно! Денег с вас сейчас не требуется. Мы только купчую сделаем, что вы приобретаете мою заимку за полторы тысячи рублей. А деньги будете вносить в городскую библиотеку, по сто рублей ежегодно, обязательно тридцать первого декабря». Такой он новогодний подарок задумал устроить читателям. То ли он толстовец был, то ли коммунист... Не разберу.
– Во всяком случае, человек замечательный! – сказал Павел Петрович.
– Так вот, Вистениус всегда говорил: «Земля наша раем должна быть. Цель и назначение людей – подчинить себе природу!» И верно. Индусы ананасы и апельсины едят, а сибиряки калину да горькую рябину за фрукт считают. Разве справедливо это?
– Тут, пожалуй, ничего не поделаешь, – ответил Батенин, – влияние климата.
– В корне не согласен. Агрономы уверяли: дуб у нас расти не может. А Вистениус посадил – и, смотрите, какой красавец вырос! Полюбуйтесь!
Кондратьев показал в сторону большого ветвистого дерева. Павел Петрович посмотрел и сказал:
– Да, дуб.
– Даже виноград здесь расти может, и я докажу это! Человек – хозяин природы!
– Вот правильно вы сказали – хозяин природы! – оживился страховой агент, пуская дым нежными голубыми колечками. – А Ленин как раз и хочет, чтобы этому хозяину никто не мешал трудиться. Вот почему народ и революцию совершил. Ни Вистениусу, ни вам царские чиновники не помогли, когда вы здесь, в лощине, свой чудесный сад разводили, ни одной копейки не дали. А будет советская власть – миллионов для вас не пожалеет народ. Ленин первый скажет: «Дмитрий Гордеевич, выращивайте ваш виноград в Сибири, довольно сибирякам калину да рябину есть!» Народ воюет сейчас за ваш виноград, а вы этого усвоить не хотите, Дмитрий Гордеевич!
Петрик ничего понять не мог. Народ воюет за виноград? Неужели красные воюют с белыми только потому, чтобы люди вместо рябины виноград ели?
Эту загадку разъяснил Петрику на другой день Батенин, когда они остались наедине. Павел Петрович догадался, что Петрик слушал его вчерашний разговор с пчеловодом, иначе он никак не задал бы вопроса о винограде.
– Да, – сказал Павел Петрович, – народ революцию совершил затем, что надоела ему горькая рябина и захотел он сладкого винограда. Это ты правильно понял. Но только винограду мало; если на всех людей разделить, может быть, по одной ягодке только и придется на каждого человека. Вот Дмитрий Гордеевич и думает, как бы свой сибирский виноград развести, чтобы он не только на юге, в теплых краях рос...
Павел Петрович еще хотел что-то сказать, но на заимку прибежал запыхавшийся Володя, и разговор прервался.
Рыжий рыболов с тремя удочками
Порфирий Семеныч и Боря знакомой дорогой добрались до Круглой Сопки и здесь едва заметной тропинкой свернули на Сорочий ручей.
Лошадь осторожно шла по стремительной воде, с трудом выбирая место, где можно поставить копыто. Каменистое дно ручья было густо усеяно валунами и гладко отшлифованной галькой. С двух сторон к самой воде подходил густой лес. Темно-зеленые великаны кедры стояли непроницаемой стеной, и Боре иногда казалось, что где-то рядом, очень близко, притаился медведь.
На рассвете второго дня всадники выехали к Глухой заимке. Отсюда начинался наиболее трудный путь. Тропа часто терялась в речке, в щебне, в непролазных чащах вереска или в твердых, утрамбованных веками мхах альпийских лугов. Только к утру выбрались на хорошо заметную береговую тропинку. Она вилась над пропастью, и Боря невольно закрывал глаза от страха. Хотя ему приходилось с Геласием и маралихинскими ребятами довольно часто бывать в горах и ездить верхом по тропинкам над крутыми обрывами, но все же под Маралихой горы не казались такими страшными. Крепко держась за седло и помня науку Геласия, Боря старался не смотреть вниз, где грохотали камни, отточенные тысячелетним усердием кипящего потока.
Береговая тропа вывела всадников к колесной дороге. Порфирий Семенович обрадованно вздохнул: деревня была теперь недалеко. Старик натянул повод.
– Ну, слазь!
Боря соскочил, ожидая, что его провожатый тоже слезет. Но Порфирий Семеныч сказал:
– Иди по дороге все прямо, никуда не сворачивай, пока до жилья не дойдешь. А повстречаешь людей – не бойся. Ты маленький, тебе ни белые, ни красные не страшны. А мое дело такое – коня беречь надо. Мне с тобой не с руки.
Порфирий Семеныч повернул лошадь, хлестнул ее и ускакал обратно в лес, оставив Борю одного. Все это произошло так неожиданно, что мальчик даже в себя прийти не мог от изумления.
А через несколько минут Боря уже шагал по дороге, размахивая прутиком. Он шел очень долго, страшно устал, несколько раз присаживался отдыхать, а деревни все не было. Наконец дорога, изогнувшись крутой петлей, вышла к речке и пошла рядом с ней. Боря заметил первые стога сена и почувствовал себя веселее. Как он обрадовался, когда вдруг увидел рыболова в широкополой соломенной шляпе, сидевшего с тремя удочками на берегу. Боря чуть не закричал от восторга и бегом кинулся к реке.
Человек в шляпе занимался рыбной ловлей со всеми удобствами. Рядом с ним стояла бутылка и белели яйца, разложенные на красном платке. Рыболов прикладывался к бутылке, потом стукал себя яйцом по лбу, разбивая скорлупу, затем чистил яйцо и одним приемом отправлял его себе в рот. Щеки рыболова на мгновенье надувались пузырем. Он завтракал с видимым удовольствием и внимательно следил за поплавками на тихой заводи речки.
Неожиданное появление Бори несколько удивило человека, глотавшего крутые яйца.
– Откуда? – с любопытством спросил рыболов и, поймав бутылку за горлышко, отпил основательный глоток и снова стукнул себя яйцом по лбу.
У рыболова было круглое бритое лицо, широкий нос пуговкой, большие скулы и ослепительно белые квадратные зубы. Губы у него были толстые, как у негра, а волосы на голове золотились, как пух.
– Садись! – сказал рыболов и протянул Боре яйцо.
Боря взял угощение, посмотрел на рыболова, а потом тоже стукнул себя яйцом по лбу. Скорлупа треснула. Рыболов захохотал, а Боря улыбнулся.
Так завязалось новое знакомство. Боря рассказал историю отъезда с Тихого Ключа и сообщил, как он попал в Маралиху. Рыболов, заинтересованный рассказом, вытащил удочки из воды, допил вино и скомандовал:
– Ну, айда за мной!
И они двинулись тропинкой через кустарник по направлению к деревне. Новый знакомый шел впереди с тремя удочками на плече и пустым ведром в руке, за ним шагал Боря. Так, пробираясь между кустами, они вошли в маленькую деревушку, не встретив на своем пути ни одного человека. Рыболов остановился у крайней избы и, поднявшись на крыльцо, распахнул дверь.
– Это мы, Эльза! – громко сказал он. – Смотри, какого я фореля словил!
Молодая белокурая женщина выглянула в сени. Боря увидел бледное усталое лицо и грустные голубые глаза.
– Откуда мальчик, Тунемо? – спросила она, пожимая тонкими плечами.
– Входи, входи! – сказал рыболов, подталкивая Борю. – Не бойся!
Боря перешагнул порог избы. Ему бросился в глаза громадный белый плакат, прислоненный к стене. Он прочел его и понял, что новый знакомый – вовсе не рыболов. Разведенной сажей было написано:
Сегодня
ГАЛА-ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Выступление всемирно-известного
индусского факира
ТУНЕМО-НИГО
Превращение самовара в курицу. Глотание огня.
Суп из гвоздей. Индусские фокусы
Начало ровно в 8 часов вечера
Билеты за деньги – 50 коп.
Можно яйцами – по 4 штуки с человека.
Дети платят половину
Факир Тунемо-Ниго снимал в деревне крайнюю избу и жил в ней вдвоем с женой. Места в доме было много, и он охотно приютил Борю.
На другой день, когда Боря проснулся рано утром, он увидел на дворе факира, занимавшегося тренировкой. Тунемо жонглировал семью мячиками, а Эльза, сидя на крыльце, доставала из корзины сырые яйца, разбивала скорлупу и, закинув голову, выпивала одно за другим.
– Двадцать! – произнесла она с отвращением и отставила корзинку.
– Попробуй еще десять! – сказал факир. – Слышишь?
Но женщина посмотрела на него печальными глазами и ответила:
– Нет! Больше не могу!
Она подняла опустевшую корзину и ушла с ней в избу. Факир сделал передышку и стал полотенцем вытирать вспотевший лоб.
– Почему она так много ест яиц? – заинтересовался Боря.
– Она больная. У ней чахотка. Доктор велел.
Боря вспомнил своего отца, умершего от этой болезни, и ему стало жаль бедную женщину с голубыми грустными глазами.
В тот же день вечером Боря случайно подслушал беседу факира с женой. Тунемо-Ниго говорил:
– Эльза! Этот мальчуган – наше счастье. Он ловкий и смышленый. Я твердо решил оставить его у себя. Я сделаю из него помощника.
– У нас сейчас так много расходов, Тунемо, а ты не работаешь! – вздохнула Эльза. – Я не знаю, как мы сведем концы с концами.
– Сведем!
– Ты всегда так уверенно говоришь, Тунемо, а на практике выходит иначе. Кто меня уверял, что в деревне мы сможем зарабатывать нашими фокусами? Много мы сейчас зарабатываем!
– Деревня, Эльза, не город. Я знал, что мы выручим здесь гроши. Мы ехали сюда не ради заработка. Мы ехали ради твоего здоровья. Тут ты имеешь сколько угодно яиц, парное молоко и воздух.
– Я ничего не знаю, Тунемо, смотри сам. Я – больной человек.
– Вот именно. Потому что ты больной человек, я и считаю, что надо оставить мальчишку. Тебе нельзя сейчас работать со мной. За тебя будет работать он.
– Какой ты наивный, Тунемо! Ведь он же ничего не умеет!
– Я научу его. Это ерунда. Я возобновлю «рамку смерти». С тобой этот номер я проводить боюсь. Но у мальчишки должны быть крепкие нервы. Я найду ему дело. Вот увидишь, зимой мы поедем на Украину и набьем полные чемоданы деньгами. Мы тебе заработаем на котиковое манто.
– Манто? Зимой меня придется хоронить, Тунемо, – совсем печально сказала Эльза.
В этот же день Тунемо-Ниго, закурив трубку, говорил с Борей.
– Сейчас каждый человек должен работать и зарабатывать себе на кусок хлеба. Если ты хочешь остаться с нами (тут факир кивнул головой на Эльзу), то ты можешь это сделать. Но ты должен работать.
– Я умею возить дрова! – отозвался Боря. – И кормить маралов.
– Дров нам не надо и маралов у нас нет! – ответил факир. – Но ты будешь мне помогать делать фокусы. Для начала я научу тебя работать с мячами, бутылками и тарелками.
А еще через несколько дней факир говорил жене:
– Мы сделали большую глупость, что забрались в эту дыру. Нам надо было организовать бродячий балаган и кочевать по Алтаю.
– Что ты за человек, Тунемо! – ответила Эльза. – Почему ты не можешь посидеть спокойно на одном месте? Хотя бы месяц!
– Я смотрю в корень! – сказал факир. – Давай купим лошадь и телегу, сделаем фургон и поедем отсюда прямо на Омск. У тебя будет все: и парное молоко, и кумыс, и яйца, и воздух.
– Ты сумасшедший, Тунемо! – воскликнула Эльза. – Я больной человек, мне нужен покой, а ты хочешь вытрясти из меня последние силы. Эта дорога меня уморит!
– У тебя будет покой. Ты будешь ехать, как в люльке! К тому же мы будем двигаться только шагом. Я обо всем подумал, Эльза.
Беседа на эту тему продолжалась в течение двух дней. Наконец Эльза сказала:
– Ах, да делай ты, пожалуйста, как хочешь, мне все равно!
И тогда факир отправился к кузнецу толковать о переделке телеги. По указанию Тунемо тот смастерил в одну неделю очень удобный фургон. Для Эльзы была натянута сетка, в ней больная женщина могла лежать, как в колыбели, не чувствуя толчков телеги на ухабах.
– Ну вот, видишь! – торжествующе говорил Тунемо, показывая жене фургон, доставленный кузнецом во двор. – Это подвижной санаторий. Я уверен, путешествие тебе больше поможет, чем сидячая жизнь на одном месте.
Эльза теперь не возражала. Она упаковывала корзинки, а Боря выносил их факиру во двор. Тунемо-Ниго, обнаруживая большой опыт, укладывал поклажу в фургон. Когда все было упаковано, уложено и Эльза легла в сетку, факир забрался на козлы и стегнул коня длинным бичом. Деревенские жители, выйдя на улицу, долго смотрели вслед удалявшейся повозке. Факир явился к ним неожиданно, словно снег на голову свалился, и уехал так же внезапно.
Тунемо-Ниго выбрал маршрут путешествия, который не должен был особенно сильно беспокоить больную жену. Чтобы не утомлять ее, факир ехал шагом и очень часто делал остановки. В деревнях и станицах, что попадались на пути, Тунемо-Ниго давал представление, набирал для жены яиц, отдыхал два-три дня и ходил с Борей на рыбалку. Свободного времени у путешественников было много, но факир не терял его даром. Он стал учить Борю жонглировать мячами. Вначале у Бори дело шло очень плохо, но факир был настойчив. Он заставлял его сотни раз проделывать одно и то же движение, пока не добивался своего: Боре удалось одновременно подбросить и поймать три мяча.
Сам же Тунемо-Ниго готовился к сложному номеру. Он намерен был возобновить «рамку смерти».
Расстрел двадцати восьми
Эльза села на скамейку возле дома и прислонилась затылком к широкой доске, а факир сказал Боре:
– Смотри, что я буду делать.
Он взял в левую руку несколько кинжалов и отошел на пятнадцать шагов от жены.
– Смотри сюда.
Факир метнул кинжал в Эльзу. Боря даже зажмурился от страха. Но кинжал вонзился в доску у самого уха женщины.
– Смотри.
И второй кинжал, пущенный с такой же меткостью, очутился рядом с первым.
– Смотри.
Факир метал кинжалы, почти не целясь. Через минуту белокурая голова Эльзы была окружена стальными сверкающими лезвиями.
– Этот номер называется «рамкой смерти», – пояснил Тунемо-Ниго и, подойдя к Эльзе, стал выдергивать из доски глубоко вонзенные кинжалы. – У меня верный глаз и точная рука. Спроси ее: страшно ей было?
Эльза печально улыбнулась и ласково сказала:
– Не бойся, Боря. Тунемо ни за что не промахнется.
А Боре было все-таки страшно, когда факир крикнул:
– Садись на ее место и не шевелись!
– Не бойся, не бойся, – ласково сказала Эльза. – Закрой спокойно глазки и только не шевелись.
Она сама взяла Борю за руку и усадила на скамейку. Боря дрожал от страха. Эльза гладила его по голове.
– Успокойся, милый.
Тунемо-Ниго смотрел на Борю сердитыми глазами.
– Ты же не девчонка! Будь мужчиной. Отойди, Эльза.
Факир взял в левую руку кинжалы. Боря закрыл глаза. Сердце его замерло. Вот сейчас...
Но в это время раздался колокольный звон, и Тунемо-Ниго, уже замахнувшийся кинжалом, задержал руку.
– Что там случилось? Не пожар ли?
Боря открыл глаза. Шум нарастал. Эльза поспешно подошла к калитке.
– Всадники... С пиками... Остановились около церкви.
Факир убрал кинжалы в плоский ящик, накинул на плечи полотняную куртку и сказал жене:
– Надо сходить посмотреть.
– Отсюда тебе не видно? – запротестовала Эльза. – Это анненковцы. Лучше им на глаза не попадаться.
Но Тунемо-Ниго не только пошел сам, но прихватил с собой и Борю.
Встревоженные колокольным звоном жители станицы боязливо выходили из ворот на улицу и, все время оглядываясь, нерешительно шагали в сторону церкви.
Здесь, на заросшей травой площади, сгрудилась кучка пленников, окруженных казачьим конвоем. Должно быть, их гнали издалека и очень быстрым шагом. По измученным лицам стекали грязные струйки пота. Люди едва держались на ногах.
– Пить, – простонал один из пленников. – Пить.
Но казачий офицер, повернувшись в седле, показал нагайку:
– Я вот тебя напою!
Боря с ненавистью глянул на багровое лицо офицера. Как ему не стыдно мучить людей?!
А церковная площадь заполнялась народом. Звонарь перестал бить в колокол, и офицер подал команду:
– Смир-но!
Стало тихо. Боря увидел, как из-за церкви выехал на лошади другой офицер, и толпа расступилась, освободив ему дорогу. Он прискакал на середину площади, где стояли пленники, поднялся на стременах и махнул белой перчаткой.
Стало еще тише. И Боря услышал хрипловатый, словно простуженный голос:
– Господа станичники! Вы видите перед собой отъявленных злодеев. Их прислал из Петрограда сам Ленин, чтобы они здесь устроили свою поганую коммуну и распространили на Алтае большевистскую заразу. Эти негодяи пытались захватить наши казачьи земли... Но станичники сказали: не бывать этому. И коммуну разогнали ко всем чертям собачьим! А вот эта красная сволочь была у Избышева в отряде. Они воевали против нас. Брат Анненков приговорил их к смертной казни. И от его имени я говорю вам: казните этих злодеев какой хотите лютой смертью. А в награду можете забрать их барахло.
Офицер сделал паузу и крикнул:
– Ну, охотники, выходи!..
Охотников в толпе не нашлось. Люди отворачивались и молча стали расходиться в разные стороны.
И тогда один из пленников закричал глухим голосом на всю площадь:
– Товарищи!.. Мы – большевики, мы – коммунары, но мы не сделали никакого зла трудовым казакам. Среди вас есть тоже бедняки, для них Ленин...
Пленник не докончил. Конвойный сшиб его прикладом. Но Боря успел разглядеть его лицо и узнал говорившего: это был Гордиенко. В избушке у него останавливались Софроновы, когда везли зимой Борю из Усть-Каменогорска в Маралиху.
– Я знаю его, – сказал Боря факиру. – Он хороший...
Тунемо-Ниго крепко стиснул Борину руку.
– Прикуси язык!
Народ торопливо покидал церковную площадь. Когда она опустела, казачий офицер, багровый от гнева, скомандовал:
– По коням!
И конвой погнал пленников по улице на другой конец станицы. Станичники стояли у ворот и боязливо смотрели на связанных коммунаров. А они шли, пошатываясь, и пели нестройными голосами:
В Петрограде, за Невской заставой,
От аптеки версты полторы,
Собирались в обуховской школе
Коммунары Российской земли.
Собирались они не случайно,
Но объяты идеей одной,
Чтобы жить трудовою коммуной,
Вместе жить пролетарской семьей.
Станичники провожали печальную процессию задумчивыми глазами и переглядывались.
– Куда их теперь?
– Уведут в горы и шлепнут.
– Нет. В Усть-Каменогорск погонят, в крепость.
– Там и так тюрьма битком набита.
– Будут с ними возиться! По дороге в расход пустят.
– А может, они ни в чем неповинные...
Вот уже скрылась из виду страшная процессия, а станичники все не расходились. Они стояли у ворот и обсуждали судьбу пленных коммунаров.
Она стала известной в тот же вечер. Прибежала соседка и с ужасом рассказала:
– Всех порешили анненковцы, всех до одного. Увели в горы, на краю обрыва поставили и начали палить. Который и живой еще был, так в пропасти разбился о камни. А некоторых на куски порубали. Вот живодеры! Креста на них нет, окаянных!
Боря вспомнил Гордиенко и зарыдал. Эльза тоже вытирала слезы. А факир схватил свои кинжалы и стал метать их в стену. Когда он вонзил последний кинжал, Боря увидел на стене изображение креста.
Батенин начинает работу
Внезапное появление Володи было одинаково удивительным как для Батенина, так и для Петрика. Они с изумлением смотрели на мальчика.
Батенин первый догадался, что Володя явился не к брату, а к нему.
– Карп Семенович послал? – пытливо спросил он.
– Да.
– Ну, рассказывай, зачем?
– Он просил вас завтра обязательно прийти к нему.
– Очень хорошо! – глаза Батенина просияли от удовольствия.
Володя пробыл на заимке недолго. Он торопился домой. Петрик пошел его провожать. Они шли молча, радуясь, что идут вместе. Особенно остро переживал разлуку с братом Володя. Он и бежал на заимку, не жалея ног, только бы скорее увидеть его.
– Скорее бы нам снова быть вместе!
– Будем! – уверенно ответил Петрик. – Поживем немного и придумаем, как ехать дальше.
– Скорей бы!
Петрик помолчал немного и сказал загадочно:
– Хочешь, я тебе открою страшную тайну?
– Хочу.
– Только смотри, не проговорись.
– А кому я могу проговориться?
– Ну, все равно. На всякий случай предупреждаю.
И, оглянувшись по сторонам, Петрик шепотом сказал:
– У нас большевик на заимке скрывается от колчаковцев.
Володя догадался сразу, о ком речь.
– Это бородатый? Которого ты к слесарю приводил?
– Он самый. Сказок сколько знает! Он хороший. И добрый, вроде Бориса Петровича.
Петрик почти полдороги провожал брата, рассказывая ему о Батенине.
– Ты приходи! – умоляюще сказал Володя на прощанье.
– Конечно, приду.
Они расстались, и Петрик вприпрыжку зашагал на пасеку. Но мысли его были не о Володе. Он думал: «Почему Павел Петрович так обрадовался?»
На другой день Батенин отправился в город и пропадал довольно долго. А на следующее утро Петрик был свидетелем загадочного разговора Кондратьева со страховым агентом. Павел Петрович уже надел плащ и, как видно, собрался в дорогу.
– Спасибо вам за гостеприимство, Дмитрий Гордеевич, – говорил он. – Думаю от вас перебраться. Не имею права злоупотреблять вашим доверием и ставить вас под удар.
– Я человек не пугливый, – сказал пчеловод. – И отлично понимаю, что вы ко мне не на дачу приехали отдыхать. Но вам известно лучше меня, что колчаковская власть неустойчива. Сегодня она есть, а завтра исчезнет, как мыльный пузырь. Короче говоря, если вам удобно здесь, живите сколько хотите. У меня вы в полной безопасности.
Разговор кончился тем, что Павел Петрович снял парусиновый плащ, вновь надел рабочую блузу и отправился на огород.
Теперь уже сомнений не было: Павел Петрович большевик, вроде Бориса Петровича. Петрик вспомнил, как Пирожников тщательно скрывал свою тайну и ни одним словом не обмолвился о ней. Парикмахерская ему была нужна для встречи с другими большевиками. Но где встречается Павел Петрович со своими товарищами?
Тайна Батенина скоро перестала быть тайной.
В воскресный день Петрик пошел собирать ягоды. Он ушел в горы версты за две и, ползая по траве, добрался до стога сена. Это был не совсем обычный стог: кто-то превратил его в шалаш.
В нем находились люди. Петрик услышал знакомый голос Чайкина:
– Я понимаю. Вы хотите привлечь обуховских коммунаров в организацию.
– Обязательно. Питерские рабочие – самый надежный народ.
Петрик потихоньку отполз от стога. Подслушивать чужие разговоры нехорошо. Он отошел подальше, опасаясь, как бы Павел Петрович не вышел и не заметил его.
– Если мне понадобится раньше вас увидеть, Карп Семенович, – сказал Батенин, – я пришлю к вам Петрика. Через него и будем поддерживать связь.
– А он не подкузьмит нас? Не забывайте его возраст. Ум ребячий.
– Я пригляделся. Мальчик надежный. У партизан побывал.
– Вам виднее, товарищ Батенин.
И Павел Петрович со спокойным сердцем через два дня отправил Петрика с поручением к обуховцу Чайкину, а еще через день – к наборщику в типографию Горлова. Поручения были простые: Батенин вызывал коммунистов-подпольщиков в «хижину дяди Тома».
Должно быть, Павел Петрович посоветовал Чайкину привлечь к такой же работе и Володю. Братья стали встречаться чаще.
Кондратьев, конечно, все видел, что творилось на его заимке с появлением страхового агента, но делал вид, что ничего не замечает. Действительно, человек он был не пугливый.
Однажды Володя примчался на заимку и принес сообщение от Карпа Семеныча:
– В Риддере уже две недели живут Захар и Дуня.
Павел Петрович просветлел:
– Ну, наконец-то! Скажешь Карпу Семенычу, что сегодня вечером к нему придет Петрик. Утром пусть он его отправит в Риддер.
Володя побежал домой, а после обеда Павел Петрович сказал Петрику наедине:
– К нам приехал товарищ Захар. Сейчас он в Риддере. Часов в семь ты пойдешь к Чайкину, и завтра утром он отправит тебя в Риддер. Карп Семеныч даст тебе адрес и научит, как и через кого найти товарища Захара. Сразу к нему ты не попадешь, он очень осторожен, за ним охотится контрразведка. Запомни его приметы. Он худощав, шея у него длинная и тонкая, а горло особенное: кадык сильно выделяется, когда он говорит. Лоб высокий, лицо узкое, нос большой и крючковатый. Мы его журавлем звали... Волосы светлые... Если приметы совпадут, значит, это он, можешь с ним говорить. Когда товарищ Захар тебя спросит, зачем ты приехал, скажи ему так: «Старик велел немедленно ехать в Усть-Каменогорск, а Дуне остаться в Риддере». Вот и все. Понял?
– Понял. Старик – это вы?
– Да, это я. Повтори, как скажешь?
– «Старик велел немедленно ехать в Усть-Каменогорск, а Дуне остаться в Риддере».
– Правильно.
И вот Петрик торопливо шагает знакомой дорогой в город. Он думает о таинственном товарище Захаре, похожем на журавля. Почему его ждал Павел Петрович? Почему он так обрадовался, когда узнал о его приезде в Риддер? И кто такая Дуня? Его дочка?
Чайкин ожидал Петрика, поминутно выглядывая из окна на улицу.
– Ну, что тебе сказал Павел Петрович? – с любопытством спросил он, когда они остались вдвоем.
– Он сказал, чтобы товарища Захара вызвать как можно скорее. А Дуня пусть останется в Риддере.
– В Риддере? Зря. Ну, ладно. Пусть остается.
– Пусть, – согласился Петрик. – Девчонок не надо.
– Теперь слушай внимательно, что я тебе скажу, и запоминай хорошенько, – сказал Карп Семенович. – Завтра утром в семь часов пойдет поезд в Риддер. Купишь билет и поедешь. Разыщешь Кандальную улицу, дом номер одиннадцать. Он принадлежит рудокопу Грошеву. У него во флигеле живет слесарь Демьяныч. Мы с ним на одном заводе в Питере работали. Он невысокого роста, верхних зубов спереди нет. Очки носит. Скажешь ему... Слушай внимательно, что скажешь...
