Текст книги "Пропавший брат"

Автор книги: Николай Анов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Получив такое сообщение, Захар собрал «десятку» и назначил выступление через два дня: в ночь на тридцатое.

Утром двадцать девятого дружинники узнали: сегодня в ночь.

В этот день на лицах заговорщиков Петрик читал тревожные мысли. Каждый старался скрыть невольное волнение, только один Захар казался спокойным. Постукивая молотком, он подбивал подметки, и лишь изредка лоб его прорезали морщинки. Обед прошел в непривычной тишине. Наступил долгожданный вечер.

В городе, на пожарной каланче, пробили девять ударов, потом, через целую вечность, десять. Еще ждать целых два часа. Никогда для Петрика не тянулось так мучительно долго время, как в этот вечер.

Заговорщики молча лежали на нарах. Каждый думал: встретит ли он завтра утреннее солнце? Каждый вспоминал своих родных и близких, оставленных на воле. Медленно, страшно медленно тянулось время. Петрик смотрел на синий квадрат вечернего неба, перекрещенный тюремной решеткой. Вот сверкнула яркая серебряная звездочка. Хорошо сейчас на воле! Что-то делает Володя? Завтра утром он его увидит... А вдруг охрана не позовет сегодня певцов? Тогда ничего не будет. От этой мысли Петрику стало не по себе.

Вдруг он услышал знакомую мелодию. Это Чайкин вместе с другом-обуховцем замурлыкали свою любимую песню:

В Петрограде за Невской заставой,

От аптеки версты полторы,

Собирались в обуховской школе

Коммунары Российской земли.

Певцы замолчали. Чей-то хриплый голос попросил:

– Чайка! Расскажи про Ленина.

Карп Семенович уже рассказывал, как ему довелось побывать в Смольном на приеме у Владимира Ильича. Все помнили этот рассказ, но сейчас, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, заключенным хотелось вновь его услышать.

И Чайкин не заставил себя упрашивать. У него тоже было желание забыться и скоротать время мучительного ожидания. Он сел и стал рассказывать:

– Ленина я видел первый раз в позапрошлом году в мае месяце. Он в Михайловском манеже выступал, на солдатском митинге. Вольную публику туда не пускали, а я в то время в первом запасном полку служил, унтер-офицером был старшим, три лычки носил... Говорить он умеет. Насчет войны и мира все разъяснил. Я как раз возле грузовика стоял, а Ленин с него говорил. Ну, а во второй раз я его совсем рядом видел, даже разговаривал. В его кабинете, в Смольном. Меня делегатом выбрали на общем собрании коммунаров, чтобы к нему пойти на прием. Ну, пришли, нас к нему провели. Он за письменным столом сидел и писал. Поднялся к нам навстречу, с каждым в отдельности поздоровался.

– Садитесь, – говорит, – товарищи, будем разговаривать по вашему делу.

Мы сели, кто в кресло, кто на диван. Осмотрел он нас всех и спрашивает:

– Рассказывайте, чем я могу быть полезен обуховским рабочим.

Мы глядим на Михалковича, он у нас вроде за главного считался, у него язык был крепко привешен. Поговорить мог. Ну, он начал объяснять: в Питере, дескать, голод, подвозу нет, хлеба дают вот такой ломтик, чуть поболе спичечного коробка, поэтому решили, говорит, мы поехать на Алтай.

А Ленин поглядел на нас и удивился:

– Почему же на Алтай?

Ну, мы тут все в один голос:

– Хотим жить коммуной и на земле работать. Сами хлеб добывать будем.

Ленин подумал и говорит:

– Дело затеяли хорошее. Только зачем ехать так далеко? Можно и поближе найти землю. Вот, например, под Лугой!

А наши коммунары уже настроились ехать на Алтай. Сколько разговоров было по этому поводу – менять не хочется, да и невозможно.

– Под Лугой земля плохая, глинистая, – отвечает ему Михалкович. – Да и голодно в Луге, кусать нечего. А на Алтае чернозем богатый, плодородный и кризиса нет продовольственного. Вот спросите товарища Курбанова, он семипалатинский, земли тамошние знает.

Тут все повернулись к Курбанову. Он подтвердил и стал рассказывать про Алтай.

Владимир Ильич послушал и согласился:

– Раз там так хорошо, пусть будет по-вашему. Поезжайте. Чего же вам на дорогу нужно?

Михалкович из кармана бумажку вытащил и стал перечислять.

Владимир Ильич выслушал его и взял карандашик.

– Это мы найдем, – говорит, – а вот этого не сыщем. Время, сами понимаете, тяжелое!

И распорядился нам отпустить двести военных палаток, походные кухни, мыло. Винтовок дал, патронов, пороху, белья постельного...

Потом бумажку написал в Наркомзем, чтобы полное содействие коммуне оказывали, а на прощание говорит:

– Дело вы задумали правильное. Поедете в глухой край сибирский, я знаю, как там люди живут. Народ темный, просветить его надо. Расскажите крестьянам, что такое советская власть, многие еще не понимают, какой поворот в жизни она им несет.

А потом выдал нам мандат, и сам поставил круглый штемпель. Эх, знал бы товарищ Ленин, что нам по его мандату здесь пережить пришлось! Через какое пламя мы прошли, и что еще увидеть придется!

Чайкин умолк. В тихой задумчивости сидели слушатели. Кто-то сказал с восхищением:

– Ничего не скажешь, Ленин – башковитый человек!

– Другого такого не сыщешь на всем белом свете!

– Всю Россию поднял против буржуев!

– Мир – хижинам, война – дворцам! Придумать надо!

– Богачей как взял за горло! Мертвой хваткой!

– Он знает, как с этой гнидой обращаться!

– Еще бы не знать! Сам из рабочего классу. Голимый пролетарий.

– Какой рабочий?! Из мужиков он. Сохой землю пахал... У нас один видел его, гречку сеял...

– Погоди, Ленин еще весь мир перепашет!

Тут поднялся Захар и заговорил тихим голосом, почти шепотом, но все услышали его горячие слова:

– Всё верно, товарищи! Всё! Ленин, хотя и не мужик и не рабочий, но он начал революцию для освобождения всего человечества. Сейчас идет последний решительный бой. Мировая буржуазия послала в Сибирь иностранные войска. Она купила Колчака и Анненкова. Их руками она хочет задушить нашу пролетарскую революцию. Но у буржуев руки коротки, товарищи! Красная Армия занимает Сибирь. Кругом полыхают восстания. Завтра Анненков побежит из Усть-Каменогорска, как заяц. Момент для нас опасный. Атаман может расстрелять всех заключенных. Спасение в наших руках. Чем смелее мы будем действовать, тем меньше будет жертв. С верой в правоту дела Ленина мы...

Захар не успел кончить. Где-то хлопнула тяжелая дверь. Заключенные прислушались. И никто не мог понять, стучат это сапоги по коридору или так сильно бьется в груди взволнованное сердце.

Загремел замок. В дверях показался тюремный надзиратель.

– А ну, песни петь собирайся, живо!

Захар вышел первым. Хористы торопливо поднялись и выстроились в затылок. Надзиратель вывел их из камеры и повел по длинному, узкому, слабо освещенному коридору. Захар оглянулся: все ли в сборе? Кажется, все, тридцать шесть человек.

В канцелярии уже собралась ночная охрана – двенадцать дежурных. Они сидели за тремя сдвинутыми канцелярскими столами и пили самогон из жестяных кружек. Закусывали свиным салом, помидорами, огурцами.

Булавкин установил хористов полумесяцем и послушно ждал приказа, что петь.

– Давай «Ермака»!

Певцы переглянулись и опустили глаза. Песня была не та. Надо ждать, когда закажут условную. Булавкин взмахнул руками, словно птица крыльями, и хор дружно грянул:

Ревела буря, дождь шумел.

Во мраке молнии блистали...

Голос Петрика выделялся красотой и силой. Нежно и задушевно звенел его единственный в хоре альт.

– Ну и соловей! – восхитился старший надзиратель.

Хор закончил песню. Надзиратель поманил Петрика кружкой и налил ему самогона.

– Пей до дна, соловей!

– Непьющий! – гордо сказал Петрик и вернулся на свое место.

Хор спел еще две песни – все не те. Наконец тот же надзиратель, что вздумал угостить Петрика, заказал песню, которую все ждали с нетерпением: «Из-за острова на стрежень»!

Певцы откашлялись, прочищая горло, многозначительно переглянулись и запели про донского казака Стеньку Разина и персидскую княжну. Решительный момент приближался с каждой секундой.

Что ж вы, черти, приуныли?

Эй ты, Филька, черт, пляши!

Грянем, братцы, удалую...

Хор сделал паузу. Петрику казалось, что он стоит на краю пропасти и надо прыгать в бездну. И тут Захар не пропел, а закричал во всю мощь своего голоса:

За помин ее души!

Он первый ударил старшего надзирателя в висок припрятанной в кармане сапожной колодкой. Надзиратель упал. Захар поспешно вытащил из его кобуры наган.

Примеру Захара последовали остальные. Каждый знал, на кого надо напасть – роли были распределены заранее. Только Булавкину да Ферапонту Ивановичу были оставлены скромные роли очевидцев. Ничего не понимая, они смотрели на схватку хора с тюремной охраной. Но когда один из тюремщиков вздумал было улизнуть в суматохе, сапожник Тиунов коршуном кинулся на него и схватил за горло. Этот поступок определил место Ферапонта Ивановича в восстании. Он примкнул к смельчакам и тоже получил оружие. Молниеносная атака увенчалась полным успехом.

Дружинники закрыли в канцелярии обезоруженных надзирателей, поставили у дверей охрану и бросились открывать камеры. Чайкин с тремя помощниками направился снимать часовых у ворот тюрьмы и на сторожевых вышках. Бывший унтер-офицер действовал внезапно и бесшумно. На всех постах, где стояли колчаковские часовые, стали дружинники.

Главный залог успеха восстания – быстрота и натиск. Захар дорожил каждой секундой. Наметив тактику внезапности действий, без выстрелов и жертв, он предусмотрел и взвесил все мелочи, все возможные неожиданности. Всё в эту ночь должно было совершаться по точно разработанному оперативному плану.

Когда была произведена замена караула, Захар вместе с Чайкиным отправился на квартиру коменданта крепости. Полковник Познанский спал безмятежным сном и не сразу понял, почему в его спальне оказались вооруженные люди.

– Одевайтесь! – тихо сказал Захар. – Даю вам две минуты и ни одной секунды больше.

Коменданту стало все ясно. Дрожа от страха, он торопливо натягивал галифе.

– Оружие!

– Кольт на письменном столе.

– Только один? Больше нет?

– В левом ящике письменного стола браунинг.

Чайкин забрал револьверы. Умоляющим голосом полковник попросил Захара оставить ему холодное оружие – казачью шашку с серебряным эфесом и красным боевым темляком.

– Во-первых, она тупая, – пояснил он. – А во вторых, я даю вам честное слово русского офицера, что не обнажу ее ни при каких обстоятельствах.

Захар проверил лезвие. Оно было, действительно, затуплено. В комендантском доме шашкой шинковали капусту.

– Хорошо! – сказал Захар. – Я вам ее верну, когда мы займем город. Пусть она будет вам наградой за вашу любовь к русской песне.

Петрик не мог понять загадочного смысла этих слов. Но полковник Познанский понял. Он только скрипнул зубами в бессильной ярости.

Победа

Крепость находилась в руках вчерашних узников. Захар приказал открыть оружейный склад. Комендант Познанский покорно отдал ключи от огромного замка, похожего на пудовую гирю. Тяжелую железную дверь распахнули, и Захар с Чайкиным первыми вошли в темный прохладный склад. За ними хлынули повстанцы. При тусклом свете фонаря они мигом расхватали винтовки, тщательно смазанные ружейным маслом. Бывшие фронтовики, щелкая курками, проверяли затворы. Чайкин, разыскавший патронные ящики, штыком открывал их и вываливал на пол обоймы.

Петрик тоже схватил винтовку и, словно боясь, что ее могут отнять, торопливо выскочил из склада, успев поднять с пола только одну обойму.

Захар объявил своим помощникам из «десятки»:

– Мы должны разоружить всех солдат в крепости. Действовать так же бесшумно и внезапно. Ни одного выстрела и ни одной жертвы. Вперед, товарищи!

Солдаты местной команды, охранявшей крепость, застигнутые врасплох во время сна, сопротивления не оказали. Они безропотно сдали винтовки.

Петрик увидел, как Захар вскочил на стол, стоявший в проходе между солдатскими нарами, и закричал, размахивая кулаком:

– Товарищи солдаты! Вы – дети трудового народа! Вас силой мобилизовал Анненков и заставил служить Колчаку. Но песня сухопутного адмирала спета: Колчак бежал из Омска. Наступил конец проклятой колчаковской власти! Кто хочет сражаться за свободу – становись в наши ряды!

Солдаты молчали. Ни один из них не поднялся с нар и не выразил желания присоединиться к восставшим.

Захар побледнел, глаза его вспыхнули гневом.

– Встать! – закричал он так громко, что зазвенели окна.

Привыкшие к муштровке вояки вскочили с нар.

– Становись! Налево! Шагом марш!

Захар вывел местную команду из казармы. Солдаты поняли, что их ведут в тюрьму. Они шли покорно, даже радуясь, что дело кончилось так благополучно. Когда их закрыли в камерах на замок, все облегченно вздохнули, почувствовав себя в безопасности.

Потом Захар с тремя дружинниками производил арест начальника местной команды. Молодой капитан увидел перед собой четыре револьверных дула и, кривя рот, не то от страха, не то от злости, поднял руки. Понимая бессмысленность сопротивления, он быстро оделся, закурил и послушно зашагал в тюрьму.

– Теперь все! – с удовлетворением сказал Захар и, увидев возле себя Алигомжу, передал ему ключи от камеры. – Храни, как зеницу ока.

Казах сунул ключи за пазуху.

– Умру – никому не отдам!

Захар радовался. Все шло, словно по расписанию, как было намечено планом. Крепость захватили без выстрела. Если бы в час восстания кто-нибудь стоял за воротами, он бы даже не догадался о необычайных событиях, разыгрывавшихся за крепостными стенами.

Удачный захват крепости открывал восставшим дорогу для нападения на город, где квартировали анненковские карательные части. Численный перевес был на стороне белых, почему план дальнейшего развития восстания и был рассчитан на внезапность короткого удара, на неожиданность нападения.

Но Захар радовался слишком рано. Простая оплошность спутала все карты и внесла неразбериху.

Ночной патруль, закончив обход города, подошел к крепости. Отсутствие часового возле ворот показалось подозрительным.

Старший патрульный стукнул прикладом в ворота. Чайкин открыл крохотное окошечко и увидел группу солдат с винтовками. Карп Семенович догадался – это вернулся патруль с обхода. Нужно было впустить солдат в крепость и здесь разоружить их. Чайкин распахнул ворота.

Но патрульные, увидев арестантов, поняли всё. Бросив винтовки, они кинулись прочь. Удалось задержать только одного.

Испуганный, бледный солдат вытянулся перед Захаром и отвечал на вопросы. Да и без его ответов было ясно: патрульные бегут сейчас в штаб анненковцев и поднимут там панику. Пока еще не поздно и враг не успел приготовиться к выступлению, надо стремительно напасть.

Но в «десятке» нашлись чересчур осторожные люди. Они и зародили у восставших сомнения в разумности выступления. Даже Чайкин и тот сказал:

– Теперь надо подумать, как лучше поступить. Белых больше, чем нас. Если бы врасплох удалось напасть, как предполагали вначале, тогда другое дело. А сейчас они перебьют нас, как куропаток.

Захар настаивал идти на город, а «десятка» решила устроить военный совет. Голоса на нем разделились поровну. И тогда Захар предложил провести митинг. Он надеялся, что масса его поддержит.

– Товарищи! – гремел голос Захара над вооруженной толпой. – Мы сумели захватить крепость! Мы сумеем захватить и город! Оружие у нас в избытке: семьсот винтовок и двадцать тысяч патронов...

Петрик, находившийся в толпе, услышал рассудительный голос:

– Ты один тремя винтовками стрелять станешь?

Рядом с Захаром неожиданно появился новый оратор. Тонким бабьим голосом он закричал:

– А я так скажу, братцы: ворота для всех открытые! В любую сторону... Кто как умеет – пусть действует! Самостоятельно! У меня деревня рядом... А кровь проливать мне и на войне надоело, и я...

Он не успел кончить. Захар выстрелил в него и торопливо заговорил в наступившей тишине:

– Товарищи! Пусть этот выстрел будет предупреждением для каждого шкурника и дезертира.

– Правильно! – закричал Чайкин.

Коммунисты почувствовали крепкую руку командира, но в задних рядах зашумели. Около Захара выросла новая фигура.

– Я дезертиром никогда не был и не буду. Но если воевать, так воевать надо с умом. У белых пулеметы. На улицы выйдем, они нас перекосят в два счета. Крепость покидать нам нельзя ни в коем случае! Здесь обороняться надо, прикрытие хорошее. А к партизанам гонцов послать немедленно за подмогой... И уж тогда занимать город.

– Правильно!

– А зачем гонцов? Просто идти сразу на Шемонаиху!

– Правильно! К партизанам! К партизанам! – забушевала толпа.

Теперь не только Захар, но и все члены «десятки» ощутили тревогу. Уйти к партизанам было проще и легче всего. Но ведь восстание преследовало совсем другую цель. И ради нее Захар поспешил закрыть митинг. И снова члены «десятки» собрались на военный совет. Решили: бой принять в крепости!

Восстание сошло с рельсов намеченного коммунистами плана. Захар с горечью понял это и, увидев Петрика, отвел его в сторону:

– Слушай меня внимательно. Павел Петрович сейчас находится в подпольном штабе на Ильинской улице и ждет от нас сигнала. Я дам тебе записку. Отнеси ее и вернись с ответом как можно скорее. Но если белые окружат крепость, останься у товарища Батенина. Торопись! Каждая секунда дорога.

– Я тогда босиком...

...Тяжелые крепостные ворота закрылись за Петриком. Он постоял несколько минут, вглядываясь в темноту. Кругом тихо. Где-то мирно проквакала лягушка. Стараясь не шуметь, Петрик миновал крепостной вал, спустился в сухую канаву и зашагал вдоль дороги. Соблюдая осторожность, мальчик часто останавливался и прислушивался к малейшему шороху. Все спокойно. Легко ступая босыми ногами, он поднялся на дорогу и обогнул угловой дом. Теперь можно идти не таясь. Если даже задержат, никто не догадается, что он идет из крепости. На лбу ведь не написано, что сидел в тюрьме.

Разведчик уверенно шагал, оглядываясь по сторонам. Подозрительного ничего не заметно. Крепким сном спит, закрывшись глухими ставнями, маленький городок. В высоком небе мерцают тихие звезды. Ни души на улице в поздний ночной час.

Вот дом, о котором говорил при последнем свидании Володя. Надо постучать в крайнее левое окошко четыре раза. Петрик огляделся. Постучал. Кто-то поспешно открыл форточку. Мальчик сказал пароль:

– Победа!

– Иди в калитку.

Петрик по голосу узнал Батенина.

Калитку отворил Володя.

– Идем скорее. Тебя ждут!

Володя провел брата в большую плохо освещенную комнату, где сидело несколько человек. Здесь было так накурено, что семилинейная лампа от недостатка воздуха светила тусклым пламенем.

Павел Петрович обрадовался, увидев Петрика.

– Товарищ Захар передал вам записку и ждет ответа.

Батенин, подсев к мигающей лампе, пробежал смятый листок глазами вначале про себя, а потом вслух:

«Крепость в наших руках. Но первоначальный план пришлось неожиданно изменить. В городе уже знают о восстании, решено не покидать крепость и принять бой. Прошу: организуйте поддержку из окрестных деревень. Если нам помогут крестьяне, займем город. Жду ответа!»

– Расскажи, Петрик, как освобождали тюрьму, – попросил Павел Петрович.

Петрик рассказал.

– И все заключенные получили оружие?

– Нет. Некоторые сами вернулись в камеры. Трусы! – с презрением произнес Петрик.

– Да, в тюрьму разный народ попадает!

Батенин помолчал немного и сказал:

– Ну, что же, товарищи, теперь все ясно! Обстановка переменилась. Сейчас нам необходимо быть не в городе, а в деревне. Здесь останется только ревком, а остальным надо немедленно доставать лошадей и скакать в близлежащие деревни. Нужно поднять крестьян на помощь крепости. Так ты, Петрик, и передашь товарищу Захару: все коммунисты, кроме ревкома, отправились по деревням. Беги скорее, а то не попадешь....

* * *

Петрику очень хотелось перекинуться с Володей хотя бы несколькими словами, но он знал, какое важное и срочное поручение выполняет. И мальчик, пожав брату руку, помчался в крепость.

По-прежнему на улицах ночного города было все тихо. Обыватели спокойно спали за глухими ставнями. Петрик благополучно добежал до крепости. Захар ждал.

– Ну, рассказывай.

– Записку отдал. Павел Петрович читал её вслух. Там восемь человек было. Велел вам передать, что все сделает.

– Спасибо тебе. Молодец!

Петрик побежал разыскивать свои сапоги и винтовку. Они хранились у Тиунова. Ферапонт Иванович, знавший, что Петрик ходил в разведку, поинтересовался:

– Ну, как в городе?

– Все тихо...

Разгром

Узнав от прибежавших патрульных о восстании в тюрьме, анненковцы перетрусили и решили спасти свои шкуры бегством. Погрузившись на пароход «Андрей Прохоров», они тихо плыли под покровом ночной тьмы вниз по течению Иртыша.

Увидев такое вероломство со стороны черных гусар, патрульные солдаты переплыли на лодке в Меновную станицу и рассказали местному атаману о событиях в крепости. Станичники быстро оседлали лошадей и переправились на городской берег. Они начали наступление на крепость.

Когда рассвело и первый страх миновал, бежавшие на пароходе черные гусары решили вернуться. Они хорошо знали бешеный нрав своего атамана. За сдачу Усть-Каменогорска без боя Анненков расстрелял бы всех офицеров.

* * *

Восстание было начато очень успешно. Заговорщики захватили сибирский Шлиссельбург, и если бы сразу пошли на город, легко взяли бы власть. Но время было упущено. Противник, обложив крепость со всех сторон, повел правильную осаду.

– По врагам революции... Залпом... Пли! – командовал Захар, меряя глазами расстояние до наступающего противника.

Гремели дружные залпы. С поля боя уносили раненых.

К противнику прибывали все новые и новые силы. Анненковцы, не жалея патронов, вели непрерывный огонь, приносивший значительный урон защитникам крепости.

В полдень, когда восставшие потеряли почти половину своего состава, противник, предлагая прекратить огонь, неожиданно выкинул белый флаг.

Высоко держа его над головой, анненковский парламентер подошел к крепостному валу.

– Кто у вас командир? С кем можно разговаривать?

Петрик с любопытством смотрел на парламентера. У него были солдатские погоны, но на простого гусара он не походил.

– Я! – ответил Захар. – Что вам надо?

– Сопротивление бесполезно. Наше командование предлагает вам капитулировать.

– На каких условиях?

– Вы сдадите оружие и вернетесь в камеры.

– Еще что?

– Больше ничего.

Захар побледнел.

– Передайте вашему командованию, что коммунисты умирают, но не сдаются!

– Хорошо.

Парламентер отдал честь, и его выпустили из крепости. Он шел прямо, не оглядываясь. Через несколько минут перестрелка возобновилась с новой силой. Она стала еще ожесточеннее. Петрик увидел, как к Захару приблизился Чайкин.

– Дело табак!

Захар молчал.

– Надо забрать все оружие, – сказал Чайкин, – погрузить его на подводы и прорываться через Ульбу в Долгую деревню. Пока еще не поздно. К этим гадам подходит подкрепление, а нам подмоги ждать, видно, неоткуда.

Захар приказал сделать проем в земляном валу и готовить обоз. В несколько минут собрали всех лошадей и все подводы в крепости и стали грузить винтовки и ящики с патронами.

– Привести коменданта Познанского и тюремных надзирателей. Посадить на первую подводу!

По приказу Захара, Чайкин, прихватив с собой Петрика, отправился в комендантское управление. Они вошли в канцелярию, и Чайкин раскрыл дверцы шкафов, где хранились папки с бумагами.

– Бросай их в кучу. Вали сюда! – сказал он Петрику, а сам перевернул лампу и облил керосином бумагу. Она весело запылала ярким пламенем. Карп Семеныч подкинул еще несколько объемистых папок и скомандовал:

– Айда прочь!

Выбежав во двор, Петрик увидел за спиной ярко освещенные пожаром окна и густой дым, клубами валивший из-под крыши. Он помчался рядом с Чайкиным к проему в земляном валу, возле него уже стоял обоз, готовый тронуться в путь. Здесь, на первой подводе, сидели комендант Познанский и старший надзиратель. Комендант хмурил кустистые брови и безмолвно шевелил губами, словно хотел что-то сказать.

– Трогай! – скомандовал Захар и сам зашагал рядом с подводой.

К нему присоединилось несколько человек, и Петрик понял: повстанцы решили переправиться через Ульбу под прикрытием полковника и надзирателей – по своим белые не станут стрелять.

Грохоча колесами, подвода выехала на широкий берег, усеянный мелкой галькой, и направилась к мосту. Черные гусары, прикрывавшие его, замерли. Волчьими глазами они следили за подводой, видели пленного полковника и не стреляли. А подвода все приближалась к мосту.

Прошла минута, другая. Петрик увидел, как в цепи противника поднялся во весь рост офицер и подал команду:

– Пли!

Раздался оглушительный залп. Пуля попала Познанскому в шею. Он свалился с подводы. Одна лошадь, убитая наповал, упала, другая, раненая, забилась в постромках.

– Пли!

Петрик увидел, как его сосед, широко взмахнув винтовкой, рухнул на землю.

Обоз остановился.

– За мной! Вперед! – закричал Захар и побежал в сторону моста.

– Ур-ра! – кричал Чайкин. – Ур-ра!

Несколько человек, держа винтовки наперевес, кинулись за Карпом Семенычем. Петрик почувствовал: у него пересохло во рту и зазвенело в ушах. Тяжелая винтовка вдруг сделалась необычайно легкой. Он оглянулся, увидел зарево над крепостью и густые клубы черного дыма. Нет, это не сон! Это атака!

И он, надрываясь, изо всех сил закричал «ура» и быстро нагнал Чайкина.

Обоз поспешно двигался берегом Ульбы. Из крепости бежали восставшие, стреляли на ходу. Две подводы уже приблизились к мосту.

И тот же офицер, снова поднявшись во весь рост, повел цепь своих черных гусар в контратаку. Над обозом засвистели пули. Несколько смертельно раненых лошадей забились в агонии. Петрик увидел убитых и ощутил, как по спине его побежали ледяные струйки.

Контратаку удалось отбить и, воспользовавшись минутной передышкой, дружинники стали поспешно перегружать оружие на подводы с уцелевшими лошадьми.

И снова загремел голос Захара:

– Вперед, товарищи! За мной!

Вот и весь обоз уже вышел из крепости, но ни одной подводе еще не удалось переправиться на правый берег Ульбы, где в густой зелени белели низенькие хаты хлеборобов Долгой деревни. Как только подвода въезжала на мост, на нее обрушивался град пуль.

– Вброд надо переправляться! – закричал кто-то и подал команду: – Левее держи... К Иртышу!..

Обоз повернули к броду. И, словно разгадав намерение восставших, с правого берега Ульбы казаки Защитинской станицы открыли ожесточенный огонь. Одновременно раздались залпы и с левого берега Иртыша. Это казаки из Меновного перекрыли огнем устье Ульбы, заметив, что повстанцы устремились к броду.

Все внимание Захара было сосредоточено на достижении одной цели: быстрее пробиться в Долгую деревню. Он забыл, что в крепости остались арестованные солдаты местной команды. А может быть, и помнил, но слишком понадеялся на крепкие тюремные запоры и на Алигомжу, которому доверил ключи.

Среди заключенных, не примкнувших к восстанию и добровольно вернувшихся за решетку, нашлись два предателя, и этого оказалось достаточным, чтобы погубить с таким успехом начатое восстание. Желая выслужиться перед белыми и получить прощение, они в суматохе убили Алигомжу и завладели ключами. Остатки оружия и патронов, не уместившиеся на подводах, быстро попали в их руки.

И вот в решающий момент боя позади восставших, словно из-под земли, выросли солдаты местной команды во главе с капитаном. Они били в спину восставшим с короткого расстояния, почти без промаха. Десятки трупов покрыли землю. Ползая по ней, громко стонали раненые, посылая проклятья предателям.

Петрик увидел, как упал Захар. Он бросился к нему, и это движение спасло Петрику жизнь. Пули просвистели над его головой.

– Нога, – простонал Захар, пытаясь подняться и хватая Петрика за рукав.

Кто-то рядом закричал громовым голосом, покрывая шум и стоны раненых.

– Командир убит! Слушай...

Откуда-то сбоку вылетели на лошадях чубатые казаки с пиками и шашками наголо.

Ряды повстанцев дрогнули, каждый понял: все кончено.

– Беги! – закричал Чайкин Петрику, и тот, обезумев от ужаса, кинулся вдогонку за Карпом Семенычем. Мальчик увидел впереди сапожника Тиунова. Ферапонт Иванович бежал спотыкаясь, но так быстро, как никогда еще в своей жизни не бегал.

Иртыш был спокоен и прекрасен в этот солнечный день. Зеркальная гладь реки сулила надежду на спасение. За спиной гремели выстрелы, а впереди была жизнь. Несколько человек не успели достигнуть Иртыша, их скосили пули черных гусар. Петрик, подражая Чайкину, бежал зигзагами. Подбегая к реке, он сорвал на ходу с себя рубашку и с размаху нырнул в воду. Мальчик не видел, как вслед за ним кинулись в Иртыш Чайкин и Ферапонт Иванович.

С берега продолжали палить солдаты. Мальчик увидел, как исчез неведомый пловец, не успевший отплыть подальше от берега. Набрав полную грудь воздуха, Петрик поспешил снова скрыться под водой. Когда он вынырнул, солдат на берегу не было. Петрик обрадовался, увидев с одной стороны от себя Ферапонта Ивановича, а с другой Чайкина. Быстрое течение понесло их вниз по реке. Петрик поспешил сбросить штаны – голому значительно легче плыть.

Страх постепенно проходил. Почувствовав себя в безопасности, мальчик оглядывался по сторонам. Он насчитал на поверхности воды шесть голов. Неужели спаслось всего семь человек? Ему снова стало страшно. Раненый товарищ Захар остался. Они его теперь убьют.

Тиунов плыл, тяжело отдуваясь, неподалеку. Петрик крикнул:

– Ферапонт Иваныч, скидайте с себя все! Легче будет.

Сапожник последовал разумному совету, но он никак не мог разуться в воде. Мальчик стянул с Тиунова сапоги. Кое-как освободил его от брюк.

– Спасибо, Петенька! – поблагодарил сапожник. – Бог даст, не потонем.

Сберегая силы, Петрик плыл на спине, скрестив руки на груди и работая только ногами. Тиунов не умел отдыхать на воде и устал раньше своих товарищей.

Течение несло пловцов по самой середине реки. Скрылось из вида выбеленное здание крепости, исчезла и высокая колокольня собора. Левый берег, где тянулись казачьи земли, был пустынен. На правом берету показалась ветряная мельница и низкие украинские мазанки под громадными шапками соломенных крыш. Что за люди живут в этом селе? Можно ли им верить и искать у них убежища от врагов? Нет, сейчас лучше надеяться только на свои силы.

Петрик плыл и частенько оглядывался. Он хорошо помнил, что на поверхности воды виднелось шесть голов. Почему же сейчас осталось только пять? Где шестой пловец? Неужели он так далеко отстал?

А спустя некоторое время Петрик насчитал только четыре головы.

Громко каркая, пролетела над Иртышом «воронья свадьба».

Тиунов тоже терял последние силы. Он начал отставать. И вдруг закричал страшным голосом:

– То-ну-у-у! Спа-а-си-те!

Петрик кинулся было к Ферапонту Ивановичу, но Чайкин предостерегающе закричал:

– Не давай ему хвататься за себя! Утянет...

Сердце Петрика разрывалось на части. Он видел много смертей в эту страшную ночь, но ни одна из них не казалась ему такой ужасной, как гибель сапожника. Ферапонт Иванович уже скрылся под водой, а в ушах мальчика все еще продолжал звенеть его предсмертный вопль.