Текст книги "Пропавший брат"

Автор книги: Николай Анов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– Солдаты! Клади оружье... Сдавайся! – кричал человек в рупор. – Я – Артем Избышев... Обещаю всем полное прощение. Сдавайся!..

Длинноусый командир выхватил у солдата винтовку, прицелился и выстрелил в лодку. Медный рупор выскочил из рук Артема Избышева, но партизанский вождь стоял невредим.

И в ту же минуту солдат вырвал винтовку у командира и со всего размаху ударил его прикладом по голове.

– Сдаемся! – закричал он во все горло. – Сдаемся! Сдаемся!

Этот крик был поддержан на нижней палубе. Поручик, затянутый в ремни, присел у тюков с шерстью и начал срезать с плеч погоны. А лодочка подошла к самому пароходу, и коренастый человек в фуражке крикнул повелительным голосом:

– Дураки! Пожар тушить надо! Где капитан? Капитана сюда!

Властный окрик тотчас прекратил панику. Солдаты, матросы и пассажиры, почувствовав, что партизан опасаться теперь не приходится, принялись тушить огонь. Артемий Избышев вместе с человеком в фуражке поднялись на пароход и кинулись осматривать пулеметы.

Борьба с пожаром была упорной и длительной. Только к рассвету удалось залить огонь, и тогда началась перевозка пассажиров и солдат на берег.

Петрик и Володя впервые увидели партизан и сильно разочаровались. Обыкновенные мужики, только с ружьями, а некоторые даже босиком или в лаптях. Только один человек носил хорошую военную шинель – это помощник Артема Избышева, тот самый человек в фуражке, который прекратил панику на пароходе. Он был низок ростом, коренаст, широк в плечах. Густые черные брови, сросшиеся на переносице, придавали ему грозный вид. Партизаны называли его товарищем Антоном.

Всех пленников с «Меркурия» товарищ Антон велел выстроить на берегу в две шеренги, солдат и пассажиров отдельно.

– Офицеры! Выходи вперед! – крикнул товарищ Антон.

Никто не вышел.

– Я еще раз говорю: офицерам выйти вперед!

Тогда из строя вышел молодой солдат и сказал:

– Господин комиссар, начальника отряда я укокошил, когда он в лодку стрельнул, а поручик, должно быть, сбежал. Среди нас его не видно. А более офицеров не было!

Но поручика неожиданно обнаружили среди пассажиров парохода. Во время суматохи, когда на пароходе тушили пожар, он переоделся в штатское платье. Теперь поручик стоял рядом с толстяком, прятавшимся во время боя около Петрика и Володи.

– Офицер? – крикнул товарищ Антон, поднимая наган.

– Так точно! – сказал поручик, и лицо его покрыла пепельная бледность.

– Отвести в сторону! – скомандовал начальник штаба.

– Есть! – отозвался партизан с красным бантом на груди.

Офицера повели расстреливать за бугорок, а товарищ Антон стал просматривать документы у пассажиров. Петрик приготовил свою справку, но начальник штаба не посмотрел ее.

– Этих шестерых и всех солдат отправить в Медведку, остальные пусть остаются здесь! – приказал он.

Товарищ Антон, Избышев и еще два партизана сели верхом на коней и уехали. Из соседней деревни пригнали подводы, и пленников стали рассаживать по шесть человек на каждую. Петрик, успевший узнать у партизана, что Медведка находится в той же стороне, где и Маралиха, шепнул Володе:

– А нам надо с ними ехать. Что мы тут будем сидеть? Оттуда до Маралихи ближе.

– Прогонят! – неуверенно протянул Володя.

– Если прогонят, тут останемся.

Но дело повернулось так удачно, что с подводы ребят никто не прогнал. Правда, партизан с красным бантом хотел было турнуть их, но Петрик закричал:

– Нам тоже велели ехать. Не троньте нас!

– А вам зачем?

Но тут подводчик ударил по коням, и дело устроилось само собой.

...Целые сутки шел обоз с пленными под охраной партизан. В деревнях на белых солдат смотрели враждебно, и если бы не конвой, вряд ли пленники благополучно добрались бы до Медведки.

На вторые сутки, к концу дня, партия пленных вошла в большое алтайское село, где находился главный штаб повстанцев.

По улицам Медведки сновали вооруженные дробовиками партизаны. Белый флажок с красным крестом развевался над школой. Здесь помещался лазарет, но места в нем не хватало. В избах стонали раненые. Их лечил раньше фельдшер, а когда он перебежал к белым, стала лечить старуха-шептуха. Она заживляла раны, смазывая их куриным пометом, смешанным с коровьим маслом.

Около церковной ограды, на просторной лужайке, шло обучение молодых партизан военному строю. Бывшие фронтовики, унтер-офицеры, показывали ружейные приемы, учили колоть соломенное чучело. В прокопченной кузнице сверкал горн, и бородатые кузнецы в кожаных передниках, засучив рукава, ковали наконечники для пик. Фонтаном рассыпались золотые искры, и звенящий грохот плыл до самой поскотины. А за селом вдоль реки Медведки вырос целый лагерь из телег и повозок. Это собрались под защиту Артемия Избышева крестьяне разоренных карателями деревень. Те, что бежали под треск колчаковских пулеметов, при ярком зареве пожарищ, едва успели прихватить с собой жалкий домашний скарб. Но люди рассудительные и благоразумные, заблаговременно покинувшие насиженные места, прибыли в Медведку с коровами, баранами и птицей. Ярко пылали в лагере громадные костры, и в больших чугунах варилась на ужин ячменная каша. Плач ребятишек звенел над телегами. Всю эту картину с любопытством наблюдали пленники, въезжавшие в деревню.

– Давай сюда! – сказал начальник конвоя.

Подводы остановились перед большой избой с вывеской:

ШТАБ

На крыльцо вышел писарь в малиновых галифе с карандашом и тетрадкой. Поговорив с начальником конвоя, он крикнул:

– Становись в затылок! Слесарей нет между вами? Или кузнецов?

Один кузнец нашелся, и его записали в первую очередь.

Когда всех пленников переписали и остались только Петрик с Володей, писарь сложил тетрадку.

– А это кто такие? – спросил он.

– Да тоже пленные, – ответил начальник конвоя неуверенным тоном. – Пиши и их заодно. Для счету.

– Дай им по затылку, – посоветовал писарь, – и пусть они с глаз моих катятся в чертовой бабушке.

Тогда Петрик дернул Володю за рукав, и они пошли по улице, раздумывая, что же им делать дальше.

– Смотри! Он! – вдруг закричал радостным голосом Володя.

– Кто он?

– Борис Петрович!

Петрик вздрогнул от неожиданности. Через дорогу шел белебеевский комиссар в голубых брюках и студенческой тужурке, украшенной золотыми пуговицами. Под мышкой он держал синюю папку. Борис Петрович скрылся в дверях дома с красным флажком на крыше.

Изумленные ребята подошли к высокому крыльцу. Петрик прочел вывеску, приколоченную к дверям. На желтой сосновой доске было написано дегтем:

ОТДЕЛ АГИТАЦИИ

Алтайская жакерия

Петрик и Володя вошли в сени и приоткрыли дверь. С порога они увидели: в большой комнате стояли два длинных стола, две скамейки, а на стене висела карта Алтая. Борис Петрович, сидя за столом, разговаривал с человеком в форменной фуражке техника.

– Селитра есть на Зыряновском руднике! – говорил он. – Оттуда ее завтра привезут. Сера имеется, угля сколько угодно. В чем же дело?

Техник оправил усы:

– Так-то оно так. Только дело это для меня неподходящее. Я ведь по строительству больше.

– Ерунда! Я помогу. Только поскорее оборудование мастерите. Материалы требуется в порошок превратить. Понимаете? Жернова надо приспособить, что ли? А?

– Увольте, товарищ! – челюсть техника задрожала. – Я человек семейный. Старуха-мать на шее.

– Точка! – закричал Борис Петрович. – Завтра чтоб все было сделано!

Техник торопливо выскочил в сени и чуть не сшиб Петрика с ног. Ребята вошли. Пирожников поднял голову и от неожиданности свистнул.

– Петрик! Володя!

– Здравствуйте, Борис Петрович!

– Что за черт! Да какими судьбами вы здесь?

– А мы думали, вас расстреляли! – сказал Володя.

– Невероятная вещь! – бормотал удивленный комиссар. – Сон! Мираж!

Петрик подробно рассказал, как ему в день обыска удалось узнать у воинского начальника местонахождение Бори, как они искали брата в Усть-Каменогорске, как ехали на броненосце «Меркурий» и как попали в плен к партизанам.

– Нам надо в Маралиху, – сказал Володя. – Далеко это отсюда?

– Маралиха? – Борис Петрович подошел к карте и ткнул пальцем. – Вот здесь. Порядочно все-таки.

– Вы нас туда отправите?

– Ну, конечно. О чем разговор.

– А это что у вас за вывеска? – полюбопытствовал Петрик. – На крыльце.

– Отдел агитации, – ответил Борис Петрович. – Здесь мы пишем листовки, а после их отправляем по деревням, где еще уцелела колчаковская власть.

– А воевать вы ходите? – спросил Володя.

– Сейчас нет.

И Борис Петрович, отвернув рукав, показал забинтованную руку.

– Пуля насквозь прошла, рана еще не затянулась. Фельдшер сказал, скоро заживет.

Вечером Петрик и Володя поужинали с Пирожниковым и легли спать на сеновале. Утром Борис Петрович посадил ребят за работу.

– Надо переписать вот эту бумагу! – сказал он. – Копия письма замученных в тюрьме коммунисток. Хорошо бы экземпляров десять. Постараетесь? А? Только поразборчивее, смотрите!

Пирожников оставил бумагу, а сам ушел в штаб. Петрик взял письмо. Оно было напечатано на пишущей машинке, должно быть, его часто читали: бумага сохранила многочисленные отпечатки грязных пальцев.

* * *

...С рассвета и до поздней ночи трудился Борис Петрович, не зная, что такое отдых. Рано утром он составлял воззвания к алтайским крестьянам. Набив трубку золотистым табаком, он долго ерошил длинные густые волосы и ходил из угла в угол по комнате, ожидая вдохновения. Оно являлось не сразу, но зато, когда приходило, перо Бориса Петровича летало по бумаге.

Написав воззвание, Пирожников для проверки читал его вступительную часть шепотом, потом, дойдя до середины, незаметно повышал голос, а когда дело подходило к концу, Борис Петрович вскакивал с табуретки и последнюю строчку: «К оружию, свободные граждане Алтая! К оружию!» – кричал, сжимая кулаки, таким страшным голосом, что звенели стекла, а на дворе начинали метаться испуганные куры.

Способности Бориса Петровича в деле агитации отличались редкой многогранностью. Он создал в партизанском отряде комячейку и научил коммунистов после каждого партийного собрания петь «Интернационал». Но кержаки, быстро запомнившие слова пролетарского гимна, никак не могли усвоить его торжественной мелодии. Они пели «Интернационал» на мотив молитвы «Отче наш», чем приводили Пирожникова в отчаяние. Борис Петрович решил сочинить боевую песню для партизан и сам придумал простой, бодрый, легко запоминающийся мотив. Петрик и Володя были страшно изумлены, – рождение революционных песен им представлялось чудом.

– Чуда здесь никакого нет. Их пишут революционеры! – сообщил Борис Петрович и рассказал мальчикам про большевика Леонида Петровича Радина, изобретателя мимеографа, написавшего в тюрьме песню «Смело, товарищи, в ногу!»

– Это был замечательный человек! – закончил Пирожников. – Он не был ни композитором, ни поэтом, но песня, созданная им, принесла величайшую пользу делу революции. С этой песней пролетарии штурмовали царизм!

Песню, сочиненную Пирожниковым, партизаны с большой охотой разучивали после окончания военных занятий на церковной площади. Борис Петрович стоял в тесном кружке бойцов и запевал:

Спит туман в ущельях синих,

День и ночь не спит дозор.

Партизаны гор орлиных

Вышли нынче на простор.

А партизаны подхватывали густыми басами:

Не дремли, товарищ! К бою

Будь готов и день и ночь!

Слышишь – близко волки воют,

Сон гони, товарищ, прочь!

Пирожников, закрывая глаза, размахивал палочкой совсем как регент хора в удельнинской церкви, куда Володя ходил каждое воскресенье с отцом.

На другой день песня Бориса Петровича уже гремела на улицах Медведки, ее распевали босоногие ребятишки, игравшие с деревянными пиками в партизан. Ее пели настоящие партизаны – отряд «серебряной гвардии», состоявший из седовласых бородачей.

Энергия Бориса Петровича была неистощима так же, как и изобретательность. Он предложил товарищу Антону делать кустарным способом порох и в соседней с отделом агитации избе устроил настоящий пороховой завод. Засучив рукава нижней рубашки, Пирожников сам приготовил первую пробную смесь. Володя и Петрик ему помогали. Вначале толченый уголь они смешали с серой, потом уголь с селитрой, а затем из этих двух смесей составили третью и получили готовый для употребления порох. Борис Петрович насыпал его в патрон, забил пыж и, зарядив берданку, выстрелил.

– Видал-миндал? – гордо сказал он технику. – Вот тебе и порох!

– Отпустите, товарищ начальник! – снял техник форменную фуражку с выцветшим бархатным околышем. – У меня в Катон-Карагае дом собственный. Придут белые, сожгут. Не к лицу мне изобретениями заниматься. Я человек семейный...

– Брось, брось! – закричал Пирожников и зарядил ружье второй раз. – Ты смотри, какой порох отличный получился...

– Христом-богом прошу... Жена, дети...

Техник мигал красными веками и дрожащими руками мял фуражку. Но Пирожников вторично выстрелил и твердо сказал:

– Никуда я тебя, друг, не отпущу. Вот тебе завод, вот селитра, вот сера, и пока это не будет все переработано в порох – никаких разговоров об уходе быть не может. Понятно?

Техник чуть не плача надел фуражку, а Пирожников и ребята направились к штабу.

Жизнь в Медведке была очень интересной, но Володя думал о Боре и стремился поскорее выбраться в Маралиху. Однако осуществить это было нелегко. Пирожников, хорошо знавший расположение партизанских отрядов, а также карательных, уверял, что ехать к Боре еще нельзя.

– Маралихинцы пока к нам не присоединились, – говорил он. – Деревня темная, народ там живет отсталый, а по Листвяжьему хребту белые стоят. Подождем недельку-другую, а там видно будет. Зачем рисковать?

Он был, конечно, прав, но от его слов Володе хотелось реветь. Две недели! Как долго! Володя сманивал Петрика уйти из Медведки пешком, потихоньку от Бориса Петровича. По карте, что висела в отделе агитации, путь до Маралихи ему не казался длинным. Но Петрик решительно запротестовал:

– Ты гляди, какие горы кругом! А леса! Тут сразу заблудишься. Это тебе не по шпалам шагать. Дороги тут нет проезжей.

Нечего делать, пришлось Володе согласиться с братом.

Деревянная артиллерия

Неутомимая деятельность Пирожникова, работавшего над укреплением боеспособности красных партизан, действовала заражающе на Петрика. Он терпеливо просиживал с утра до вечера в отделе агитации, переписывая воззвания к алтайским крестьянам. Эту работу, кроме него, выполняли еще три человека, мобилизованные Борисом Петровичем при создании отдела: две молоденькие учительницы и дьякон Питирим Фасолев. Учительницы работали с большой охотой, а дьякон старался писать прокламации нарочно неразборчивым почерком.

– Великое надругательство над духовным саном! – шептал он, и крупные слезы падали на бумагу. – Придет атаман Анненков и повесит меня за эту богопротивную скоропись...

Но Пирожников, услышав причитания Фасолева и заметив неразборчивость дьяконовского почерка, сильно рассердился и закричал:

– Мы тебя до прихода Анненкова сами расстреляем, если ты будешь саботажем заниматься!..

Дьякон струсил, присмирел, но начал вредить новым способом: он ломал перья, а в них ощущался большой недостаток. Когда Питирим Фасолев испортил третье перо, Пирожников приказал расстрелять саботажника, но в последнюю минуту сжалился и велел ему писать впредь гусиными перьями. Дьякон, подобрав рясу, почти целый час гонялся за гусаком, а учительницы, глядя в окно, помирали со смеху. И Петрик с Володей хохотали – больно уж забавно выглядела фигура дьякона Питирима.

А кругом в эти дни шли большие бои, и в Медведку привозили раненых партизан. Борис Петрович хмурился и, глядя на карту, вздыхал. По его сумрачному лицу ребята догадались, что партизанам приходится плохо.

– Колчаковцы наступают? – осторожно спросил Петрик.

– Да, прут со всех сторон.

– А у наших разве войска мало?

– У них пушки, а у нас дробовики. Голыми руками воевать трудно...

– А пулеметы?

– Какие пулеметы?

– А при нас забрали на пароходе у белых. Помните, мы рассказывали?

– Пулемет без патронов стрелять не будет.

Этот разговор принес неожиданные результаты, чему послужила причиной бадья с медом, присланная в подарок Пирожникову Избышевым за успешное изготовление пороха.

Ребята завтракали под навесом, когда подарок Артемия Ивановича привезли на телеге во двор.

– В какое место бадью ставить? – спросил возчик. – Гостинец Артемий Иваныч послал.

Хозяйка открыла амбар, а Володя и Петрик с изумлением остановились перед громадной бадьей.

– Вот так штука! – воскликнул Петрик. – В нее два человека влезут.

Подводчик подвел лошадь к амбару и задумался: снять с телеги десятипудовую бадью было мудрено. Петрик забрался на подводу и заглянул под крышку. Бадья была наполнена медом только наполовину.

– А мы ее на досках спустим. Как с горки! – решил подводчик.

Из-под навеса хозяйка притащила две длинных плахи и соорудила косой мост, соединив порог амбарных дверей с телегой. Подводчик старательно обмотал бадью веревкой и, стоя на телеге, стал осторожно спускать ее по доскам. Петрик и Володя помогали. Бадья медленно поползла в амбар.

«Словно пушка!» – подумал Петрик. Поставленная кособоко бадья напомнила ему короткую шею мортиры, стоявшей на Литейном проспекте против арсенала.

С большим трудом подарок Артемия Ивановича пристроили в угол. Подводчик уехал, хозяйка закрыла амбар, а Петрик и Володя отправились в отдел агитации переписывать воззвания.

«Пушка, совсем пушка! – Петрик вспомнил детский опыт с самоварной трубой, чуть не стоивший ему жизни. – Надо попробовать!..»

Он ничего не сказал Володе и за перепиской был рассеян настолько, что Пирожников обратил внимание:

– Ты что такой кислый?

Но на этот вопрос Петрик дал неожиданный ответ:

– Только из одного куска.

В этот день после обеда Петрик сказал Пирожникову:

– Борис Петрович, пойдемте посмотрим бадью!

– А что ее смотреть? Мед пробовали... Замечательный! Чего же тебе еще?

– Пойдемте! Я покажу вам одну вещь.

Пирожников поднял удивленно брови, но странную просьбу Петрика исполнил. Они вошли в амбар.

– Ну, что ты хотел мне показать?

– Гляньте на бадью!

– На бадью что смотреть? Мы уж лучше посмотрим тогда в бадью, – произнес Борис Петрович, поднимая крышку. – Меду-то! Богато!

Петрик тоже сунул голову. Но его интересовал не мед. Он ощупал толщину стенок бадьи.

– Меду много! – сказал Пирожников. – Но зачем ты привел меня сюда?

– На что она похожа?

Борис Петрович посмотрел внимательно и слегка пожал плечами.

– На бадью.

Петрик тоже взглянул и подивился. Бадья действительно походила на бадью и вовсе не напоминала пушку, как утром, когда она стояла наклонно при спуске с телеги.

– Борис Петрович, она сделана из одного куска дерева!

– Ну, и что же?

– А если бы она была в три раза длиннее?... А стенки потолще. А дна совсем не надо.

Петрик внимательно смотрел в лицо Пирожникова.

– Ну?

– Непонятно?

– Нет!

– Вот и дуло для пушки! – торжественно объявил Петрик.

– Для пушки?

– Да!

Пирожников застыл на минуту от изумления. Лицо его просветлело.

– Черт побери, а ведь действительно! – воскликнул он.

Борис Петрович внимательно осмотрел бадью со всех сторон и подивился толщине дерева.

А на другой день во дворе, по соседству с пороховым заводом, возник арсенал. Из лесу привезли девять громадных бревен в два обхвата толщиной, и крестьяне, имевшие большой навык в долблении бадеек, принялись за работу: начали сверлить в бревнах сквозные продольные отверстия – три дюйма диаметром. Во время этой работы в Медведке обнаружился среди партизан хороший кузнец, питерский рабочий. Он приехал на Алтай с Обуховской коммуной, после распада ее ушел к партизанам и воевал в отряде Избышева как рядовой боец. Обуховский коммунар взялся смастерить из кровельного железа, снятого со школьного здания, трубу тоже трехдюймового диаметра для предохранения деревянных мортир от разрыва, отковал тяжелые кольца из шинового железа.

Обуховец и собирал первую пушку в присутствии товарища Антона, Избышева и Бориса Петровича. В просверленное бревно пропустили железную трубу, закрепили у выходов гвоздями, и дуло орудия было готово. Артемий Иваныч прилег на землю и посмотрел в него, как в гигантский телескоп.

– Занятная трубка! – сказал он одобрительно. – Шибко занятная.

С большим трудом натянули на пушку четыре металлических обруча.

– Ну, а дальше что?

– Заряжать и палить!

Пирожников показал снаряд, сделанный обуховским коммунаром из кровельного железа, и гордо сказал:

– Каменная шрапнель!

Насколько удачными вышли пушка и снаряд, должно было показать испытание, назначенное на сегодня по случаю приезда в Медведку Артемия Ивановича и товарища Антона. После обеда пушку поставили на телегу и торжественно повезли за деревню. Сотни любопытных сопровождали первую деревянную мортиру. Шли партизаны, старики, женщины с младенцами на руках. Предусмотрительный товарищ Антон распорядился выставить на месте испытания цепь часовых для поддержания порядка. Иначе бы, вероятно, дело добром не кончилось. Тысячная толпа напирала на пушку. Каждый стремился не только рассмотреть ее получше, но и обязательно пощупать.

– Не напирай! – надрывался Мокин, осаживая беспокойных зрителей. – Давай назад! Эй, тетка, куда лезешь? Башку оторвет!

С большим трудом удалось оттеснить любопытных за черту безопасной зоны. Около пушки, наведенной дулом на скалу, остались Пирожников, Артемий Иванович, товарищ Антон, обуховский коммунар, Петрик, Володя и три партизана, служившие в царской армии артиллеристами.

– Разнесет ее! – сказал один из них, недоверчиво ощупывая гладко обструганную поверхность орудия.

– Это, как пить, лопнет! – отозвался другой и потрогал железные обручи.

– Не пушка, а целый медведь! – ухмыльнулся третий.

Но обуховец, не обращая внимания на оценку артиллеристов, уже вставлял снаряд, а Петрик готовил фитиль.

– Все в порядке! Испытательную комиссию прошу отойти! – сказал Пирожников. – Сейчас произведем первый выстрел.

Товарищ Антон, Избышев, Пирожников, артиллеристы и Петрик с Володей схоронились за камни, а обуховский коммунар поднял горящую спичку к фитилю.

Фитиль горел медленно. Товарищ Антон следил за секундной стрелкой часов, а Борис Петрович спокойно курил трубку. Петрик и Володя с нетерпением ожидали.

– Фитиль длинен! – заметил товарищ Антон, следя за тлеющим шнурком.

– Можно, конечно, будет делать короче, но для первого раза я счита...

Пирожников не успел договорить. Оглушительный взрыв раздался в эту секунду, гулким громом прокатившись в горах. Испуганные галки на деревьях взвились к небу и с тревожным карканьем полетели над речкой. Синий дым расстилался пеленой над лужайкой. Восторженные зрители, прорвав цепь часовых, густой толпой понеслись к пушке.

– Ур-ра! – ревели партизаны.

– Цела, цела! – торопливо и радостно говорил Пирожников Артемию Ивановичу, осматривая со всех сторон орудие. – Трещина есть, но это несущественно. Кольца держат прекрасно. Повторить?

– Не надо! – сказал товарищ Антон. – Видим и так, что вещь стоющая.

После члены комиссии ходили искать следы шрапнели. Однако поиски их не увенчались успехом. Борис Петрович волновался, но товарищ Антон махнул рукой:

– Для наших стратегических планов это неважно. Все равно конкурировать с колчаковской артиллерией мы не можем, да и не собираемся.

Пушку назад везли с триумфом. Петрик, хорошо заучивший песню Бориса Петровича, пел звонким голосом:

Месяц светит над горами,

Тени ходят у реки,

За прибрежными холмами

Рыщут белые стрелки...

Мальчик чувствовал себя героем. Ведь это он первый предложил устроить деревянную артиллерию. Если у партизан теперь дело пойдет хорошо, то заслуга в этом будет принадлежать также и Петрику...

* * *

Артемий Иванович Избышев и товарищ Антон жили в Медведке второй день. В штабе шли беспрерывные совещания с участием Пирожникова. Обстановка на фронтах неожиданно осложнилась. Атаман Анненков, испугавшись широкого размаха партизанского движения на Восточном Алтае, бросил на подавление Красных Горных Орлов огромные силы. Истекая кровью, беззаветно дрался отряд обуховских коммунаров Павла Гордиенко, защищавший важный стратегический пункт – узкий горный проход на перевале хребта.

Питерские рабочие, получившие боевое крещение в красной гвардии, в сражениях против генерала Краснова, наступавшего на Петроград со стороны Гатчины, имели немалый военный опыт. Анненковцы столкнулись с упорным противником. Но белых было значительно больше, и коммунарам приходилось очень туго. Гордиенко два раза присылал гонцов, требуя немедленной подмоги. Сейчас к штабу на взмыленном коне прискакал третий и вручил Избышеву записку. Артемий Иванович грамоты не знал. Он протянул бумажку товарищу Антону.

– Без очков не разберу. Почитай, о чем это он там пишет!

Товарищ Антон прочитал вслух:

«Осталось по шесть патронов на бойца. Продержусь до вечера. Дольше не смогу. Выручайте. Гордиенко».

Товарищ Антон принялся изучать карту, прикидывая, откуда можно без ущерба для дела снять бойцов и бросить на подкрепление обуховцам. Но чем дольше он разглядывал карту, тем мрачнее становилось его лицо.

– Может, Васька Лицеванов полсотни орлов своих подкинет? – высказал предложение Артемий Иваныч.

– У него тоже дело неважно.

– Тогда придется самим помогать. Человек тридцать пошлем.

– Пошлем, – нехотя согласился товарищ Антон. – Только это не выход из положения. Потери несем огромные, а пополнений мало. Надо усилить агитационную работу, товарищ Пирожников. Привлекать широкие массы трудового крестьянства.

– Будем нажимать! – и Борис Петрович отправился в отдел агитации, сел за стол и, написав воззвание, отдал его для срочного размножения.

Дьякон Фасолев первый догадался, что дела партизан стали неважны. Поглаживая редкую бороденку, он шептал с явным злорадством:

– Трепещите, дети сатаны, трепещите! Час возмездия приближается!

Но, боясь новой нахлобучки от Пирожникова, старательно выводил гусиным пером зажигательные лозунги: «К оружию, граждане Алтая! К оружию!» «Вступайте в ряды бойцов для решительного боя!»

Пирожников не скрыл от ребят, что положение на фронте стало серьезным. Враг заходил партизанам в тыл.

– А как же Боря? – чуть не заплакал Володя. – Мы к нему так и не попадем!

– Боря? – Пирожников поднял брови. – Почему не попадем. Отступать будем в глубь Алтая.

* * *

В этот день произошло событие, доставившее братьям большую радость. В Медведку, отбиваясь от колчаковских карателей, неожиданно пришел маралихинский отряд, возглавляемый Анкудином Степановичем Софроновым. Как только Пирожников узнал об этом, он поспешил к своим юным друзьям.

– Идемте в лагерь, маралихинцы пришли. Может быть, про Борю что-либо узнаем.

Петрик и Володя кинулись за Пирожниковым. Они спустились к речке, где расположились биваком партизаны.

– Где у вас командир отряда? – спросил Пирожников.

– Портянки стирать на речку пошел...

– В какую сторону?

– А кто его знает. Вон туда, кажись...

– А ты сам, друг, из Маралихи будешь?

– Из Маралихи! – ответил партизан.

– Послушай, – сказал Пирожников. – Нам нужно Софронова найти...

– Это какого? У нас Софроновых полдеревни. Я тоже Софронов.

– Нам надо Геласия! – сказал Володя. – Геласия Софронова. Не знаете?

– Ну, как не знать. Он тут. Да вон он коня чистит.

– Ну, ладно. Мы тогда к нему! – сказал Пирожников, а Володя первый побежал к высоченному бородатому мужику.

– Вы Геласий Софронов из Маралихи?

– Я самый!

– Вы в больнице лежали в Усть-Каменогорске с нашим братом?

Лицо бородатого великана расплылось в удивленной улыбке.

– Да нешто вы братаны Борюка?

– Он – родной, я – двоюродный! – ответил Петрик.

– Как же, рассказывал он мне! Володимир, говорит, есть брат у меня. Вот обрадуется-то! Уж поминал он вас, поминал! Только и разговору было!

Великан с изумлением оглядывал мальчиков. Пирожников, молча наблюдавший сцену встречи Геласия с ребятами, вмешался в разговор:

– В Маралиху сейчас дорога отрезана? Кругом стоят каратели?

– Стоят, – покрутил головой Геласий. – Ох, и много же их!

– Другой дороги нет?

– Дорога-то есть, конечно, через Листвяжий хребет, тропинками, но трудно проехать.

– Мы верхом ездить умеем! – сообщил Володя. – Это ничего.

– Ты наших дорог не знаешь! – усмехнулся великан и положил огромную ладонь на Володино плечо.

До поздней ночи пробыли ребята с маралихинцами. Этот вечер показался Володе самым счастливым в его жизни. Ему казалось, что Боря теперь уже найден.

Боевой поход

Тревожные звуки набата в несколько минут подняли Медведку на ноги. Бойцы щелкали затворами ружей, понукали лошадей и торопливо скакали к церкви, где уже выстраивались приехавшие из лагеря мелкие отряды партизан.

Посередине церковной площади стояла телега, на ней широкая, перевернутая вверх дном бочка. С этой трибуны Артемий Иванович наблюдал, как собиралось его войско. Стройными рядами выстраивалась конница в правильный четырехугольник. Всадники подравнивали коней. Пики бойцов шевелились подобно высоким стеблям травы. Около телеги Петрик и Володя увидели товарища Антона, но Пирожникова на площади не было.

– Сми-р-р-р-но! – по-военному скомандовал Артемий Иванович, да так оглушительно, что на другом конце деревни, вероятно, слышен был его голос.

Тихо на площади. Только звякнуло где-то стремя о стремя да проржал чей-то неспокойный конь.

– Командиры! Подводи отряды ближе для митинга!

Стройные ряды партизанской конницы сломались, и всадники двинулись к телеге с бочкой. На ней, рядом с Артемием Ивановичем, выросла коренастая фигура товарища Антона.

– Товарищи! – загрохотал густой голос начальника штаба. – Колчаковцы пошли в наступление. (Партизанские пики колыхнулись, и послышался нестройный гул голосов). Положение серьезное! Но панике места быть не должно. Раньше утра враги не придут в Медведку. До утра мы успеем отправить в горы наших раненых и обоз. За Медведку драться не будем. Нам предстоит другая задача: соединиться с отрядом Лицеванова.

Товарищ Антон сделал передышку.

– Сейчас нет, товарищи, лишнего времени, чтобы тратить его на разговоры. Перед выступлением в боевой поход я хочу сказать только одно: бейтесь до последнего патрона! Помните: враг беспощаден и пленных не берет...

Митинг закончился, и прямо с площади отряды покидали Медведку.

– Значит, отсюда все уходят? – спросил с беспокойством Володя. – А как же мы?

– Мы тоже пойдем!

– А Боря?

Петрик не знал, что ответить.

– Я так и знал, что снова будет задержка! – голос Володи дрогнул.

– Раз война... Не можем мы здесь оставаться.

Петрик готов был рассердиться на брата. Сейчас не такое время, чтобы распускать нюни.

– Айда Бориса Петровича поищем. А то без нас уедут! – забеспокоился он.

Ребята побежали в отдел агитации, но Пирожникова здесь не нашли.

– Значит, он в штабе! – решил Петрик. – Айда!

Около штаба стояли оседланные кони. На крыльце сидел партизан с цигаркой в зубах. Ребята вошли в избу.