Текст книги "Пропавший брат"
Автор книги: Николай Анов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)
– Привет омским пролетариям! Да здравствует советская Сибирь! Долой кровавого Колчака! Ур-ра!
После Бориса Петровича говорил товарищ Антон. Голос его грохотал в морозном воздухе. Митинг был краток. Когда Пирожников слезал с автомобиля, Петрик поймал комиссара за пушистый полушубок, под которым голубели знакомые диагоналевые брюки, заправленные в пимы.
– Борис Петрович!
– Что за черт! – изумился Пирожников. – Откуда вы?.. Нашли брата?
– Нашли, нашли!
Пирожникову было некогда. Он торопился и, узнав от ребят, что они живут у Марьи Егоровны, пообещал зайти.
Он, конечно, не пришел. Но через несколько дней вестовой красноармеец привез склеенный из газетной бумаги пакет, адресованный «П. Грисюку», и отдал под расписку. В конверте находилось письмо, написанное знакомым размашистым почерком. Борис Петрович, указав точный час, когда он будет дома, приглашал Петрика, Володю и Борю в гости. Остановился Пирожников в том самом роскошном особняке, где жил Колчак.
Дом этот был немного знаком Петрику и Володе. Подходя к нему, они вспомнили ночь, когда ехали на санях в Куломзино передать машинисту Долинченко два непонятных слова. Извозчик показал тогда кнутовищем на каменный особняк и назвал адмирала Колчака так смешно – Толчаком и верховным грабителем.
Картины недавнего прошлого вновь ожили и замелькали вереницей. Занесенный снегом Иртыш, казаки, жарко натопленная комната с голубыми обоями, пьяный атаман на широкой кровати, костры, холодный амбар и трупы расстрелянных рабочих на снегу...
Ребята пришли в указанный час и застали Бориса Петровича за работой.
Белебеевский комиссар в знакомой студенческой тужурке с золотыми пуговицами (Петрик заметил: одной не хватало, и вместо нее суровой ниткой была пришита темная, со звездочкой) сидел в кресле и просматривал типографские гранки. Они напоминали те афишки, которые в ночь колчаковского переворота Борис Петрович дал Петрику спрятать в снегу.
– Садитесь на диван! – сказал Пирожников, не поворачивая головы. – Сейчас я отправлю эту музыку в редакцию и займусь с вами. Кстати, на этом диване, как я выяснил, сидели все колчаковские сподвижники... И Гайда, и Нокс, и Жанен, и Уорд, и Дитерихс, и Сахаров, который сейчас бежит от нас быстрее зайца. На этом диване спал Колчак. А вчера на нем ночевал я, сын полунищего сапожника!
Мальчики опустились на низкий кожаный диван и стали оглядываться по сторонам. Огромный книжный шкаф стоял у стены. Сафьяновые переплеты сверкали позолотой тисненых букв. На стенах висели портреты и гравюры в дорогих рамах. Паркетный пол наполовину был закрыт громадным ковром. С высокого потолка на серебряной цепочке спускался японский фонарь.
Борис Петрович расписался на гранках, отправил их с вестовым в редакцию «Известий Омского Ревкома» и повернулся к гостям.
– Ну, тезка, давай познакомимся! – сказал он, с видимым интересом разглядывая синеглазого Борю. – Где же ты странствовал так долго?
Боря застенчиво улыбнулся и начал было рассказывать, но тут вдруг распахнулась высокая дверь – и в комнату вошел Грохотун. Сейчас он был одет красноармейцем, и вместо сандалий у него были на ногах высокие белые пимы, но Боря сразу узнал в нем Антона Иваныча Лободу, а Петрик с Володей – начальника избышевского штаба товарища Антона.
За спиной Грохотуна Боря увидел, – это было совершенно как в сказке, – Шишечку, милую розовую Шишечку. Она сильно похудела за полтора года разлуки, но по-прежнему была прекрасна.
– Нина Михайловна! – закричал Боря и бросился к своей любимице.
Шишечка была изумлена.
– Боря? Откуда ты здесь?
– Где вы были? – шептал Боря, тихонько гладя Шишечкину руку.
– В тюрьме! – печально улыбнулась Нина Михайловна.
Если бы автор захотел передать все, что было сказано детьми и взрослыми при этой замечательной встрече, ему пришлось бы заново рассказать всю повесть.
Гости пили чай в столовой. Пришли еще два человека в военной форме, и взрослые завели длинный и малоинтересный разговор. Ребята сидели в углу с Шишечкой.
Антон Иваныч, заложив руки в карманы стеганых штанов, ходил из угла в угол и говорил:
– Колчак проиграл войну вовсе не потому, что был бездарен. Нет! Из всех царских адмиралов это был, пожалуй, самый образованный моряк. Я говорю об этом потому, что победить дурака – никакой заслуги нет. А мы разбили умного, коварного врага. Пусть на его месте были бы даже Александр Македонский, Чингизхан, Тимур, Наполеон, – результат получился бы тот же. Победа была бы за нами. Колчак проиграл потому, что он защищал старый мир насилия, лжи и злобы. А мы воевали за новую жизнь, чтобы на земле было счастье для всех. Правда была на нашей стороне – и нас поддержал народ. А с кем народ – у того и победа. Это неважно, что у Колчака были английские инструкторы и пулеметы, а мы в горах воевали пиками да деревянными пушками...
На столе зазвонил телефон. Борис Петрович взял трубку.
– Хорошо! Сейчас приедем. Кстати, товарищ, пришлите мне еще одну лошадь. Да... Санки. Попросторнее.
Антон Иваныч попрощался с мальчиками и поцеловал Шишечку. В этот вечер он уезжал с эшелоном красноармейцев на восток, добивать Колчака. Борис Петрович и двое военных поехали на заседание ревкома, а Шишечка повезла мальчиков домой.
* * *
Факир, узнав, с какими важными комиссарами знакомы Петрик и Володя, проникся к мальчикам уважением. Прочитав под приказом омского ревкома подпись Пирожникова, Тунемо-Ниго решил это знакомство использовать для получения хорошей квартиры, необходимой больной Эльзе. Петрик и Володя отправились на разведку в бывший губернаторский дворец, где помешался ревком, и без особого труда нашли здесь белебеевского комиссара.
Борис Петрович, хотя и был занят, встретил старых друзей приветливо. Оставшись наедине с ними, он выслушал их просьбу и сказал:
– Найдем! Беглые буржуи освободили кое-какую жилплощадь, да и остальных мы потесним основательно.
С этими словами он кивнул головой в окно.
Петрик и Володя посмотрели и увидели: по улице, под конвоем красноармейцев, шли арестованные с узелками и подушками. Все они были очень хорошо одеты, в теплые шубы, медвежьи да жеребковые дохи.
Борис Петрович постоял у окна и, когда процессия скрылась, вернулся к письменному столу.
– Ну, хорошо, – сказал он. – Сколько вам теперь лет?
– Пятнадцать! – ответил Петрик.
– Скоро будет! – поправил Володя.
– Взрослые люди!
Борис Петрович в задумчивости курил папиросу.
– Конечно, учиться по-настоящему надо, – сказал он. – Домой ехать.
По записке Пирожникова, жилищный отдел отвел факиру две комнаты в квартире бежавшего миллионера. Стены в них были сплошь затянуты картинами, вышитыми на материи. Старинная мебель красного дерева была не хуже, чем в особняке Колчака. Широчайшая кровать, на которой легко можно было уложить пять человек, сияла многочисленными никелированными шариками, большими, как яблоки, и маленькими, как вишни. Правда, на кровати не было одеяла и подушек, но зато пружинный матрац отличался великолепной упругостью. На него и уложили больную Эльзу.
Мальчики поместились в соседней комнате. Здесь Тунемо учил их жонглировать мячами и тарелками. Петрик факиру определенно нравился: он был ловок, смел, находчив, хладнокровен.
Факир выступал с фокусами в городском театре перед красноармейцами и в железнодорожном клубе перед рабочими. Но прокалывать тело дамскими шпильками ему не разрешил инспектор охраны труда, а профсоюз потребовал, чтобы Тунемо не называл себя индусом. Отныне в афишах Тунемо стал именоваться рабоче-крестьянским факиром. Это звучало, правда, так же громко, но было менее заманчиво для зрителей.
Борис Петрович, возглавлявший омский ревком, уверенной рукой наводил в городе советский порядок. Продажа вина, широко производившаяся при Колчаке квартальными, была запрещена. Омичи осторожно пили самогонку, но пьяных на улице не было.
В один день закрылись все частные магазины. На смену им пришли прохладные кооперативы с просторными полками. Борис Петрович переводил омичей на государственное снабжение. Петрик ходил получать продовольственные карточки на всю факировскую артель. Он долго стоял с домовой книгой в четырех очередях, а когда завертывал в газету полученные карточки, услышал знакомую фамилию, произнесенную хриплым, простуженным голосом.
– Синяк!
Мальчик обернулся. Возле него дрожал от холода в потертом длиннополом пальто Василий Иваныч. В острой рыжей бородке серебрились седые нити. Распухшая щека была перетянута черной повязкой.
– Справку с места работы! – сказала сотрудница.
– Я нигде не работаю.
– Тогда о нетрудоспособности или инвалидности.
Василий Иваныч гордо выпрямил узкую куриную грудь:
– Я – член Учредительного собрания!
– Четвертая категория, – равнодушно произнесла сотрудница.
По лицу Василия Иваныча прошла легкая тень тревоги.
– Четвертая, – упавшим голосом произнес он. – Гражданка, дайте хоть третью.
– Не задерживай, – закричали в очереди. – Бери, рыжий, какую дают!
Василий Иваныч обернулся, хотел что-то сказать, но, махнув рукой, решил взять четвертую категорию.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Петрик. – Не узнаете, Василий Иванович?
Синяк поправил на носу очки и узнал. Он протянул руку мальчику.
Петрик вспомнил, какую большую помощь оказал ему Синяк в Семипалатинске после побега из концлагеря. Он предложил:
– Василий Иваныч, хотите меняться карточками? Давайте мне вашу четвертую категорию, нате вам мою детскую. По ней триста грамм масла дадут и леденцов.
Василий Иванович был потрясен душевной отзывчивостью Петрика. Дрожащими руками он складывал детскую синюю карточку, купоны которой были отмечены словами: хлеб, хлеб, хлеб... Соль, соль, соль...
– У последней черты, – бормотал Василий Иваныч, озираясь по сторонам, как затравленный волк, – у последней черты!
Что он хотел этим выразить, Петрику было неясно. Но мальчик давно подметил склонность Синяка говорить в трудные минуты жизни туманно и не удивился его словам.
Торопливо, словно боясь, что сотрудники горпродкома могут отнять у него детскую карточку, Василий Иваныч юркнул на улицу, даже не поблагодарив мальчика за обмен.
Домой!
Сибревком распорядился собрать всех питерских ребят, оставшихся в Сибири, и вернуть их организованным порядком домой. Эту трудную работу отдел народного образования поручил Шишечке. Нина Михайловна принялась за дело. Она организовала сборный пункт при детдоме № 3. Здесь для питерских ребят отвели громадную комнату, где поставили двадцать пронумерованных кроватей.
Шишечка сама приехала к факиру за Борей. По совету Пирожникова, она решила увезти в Питер и его братьев.
Тунемо-Ниго жалко было расставаться с мальчиками – они приносили ему большую пользу. А Эльза даже расплакалась, когда Боря подошел к ней проститься.
Петрик и Володя поспешно одевались. Конечно, жаль расставаться с факиром, но Боря найден, надо ехать в Киштовку. Там Петрика ожидает мама, а Володю и Борю – тетя.
В детдоме мальчики увидели Гришку, а рядом с ним того самого беспризорника, что был схвачен в памятную ночь на Иртыше и приведен в Куломзино в амбар.
– Помнишь Большого Пальца? – шепнул Петрик Володе.
– Миша Поплавок! – радостно сказал Боря и протянул беспризорнику руку.
– Здорово, Странник! – приветствовал приятеля Миша.
Мальчики хотели поговорить, но Шишечка объявила:
– Все разговоры потом. А сейчас – марш в баню!
Ребята постриглись под машинку, получили белье, верхнюю одежду, пимы и отправились мыться в баню, находившуюся во дворе.
– Поддай пару, не жалей жару! – кричал Гришка с полки. – Партизаны и каторжники мыться пришли!
И он с остервенением стегал себя березовым веником. Петрик не отставал от Рифмача.
– А в Маралихе дедка Софронов так делал: парится, парится, и потом в снег! – вспомнил Боря. – Прямо в сугроб головой. А потом опять прибежит... красный, как свекла.
– В снег? Эка невидаль. Точно я не могу?
Петрик живо соскочил с полка и выбежал в сени, а из сеней во двор. Ребята не видели, как нырял Петрик в снег, но влетел он в баню бомбой.
– Хлещи меня, братва. Хлещи скорей и крепче!
Мальчики принялись отогревать Петрика в три веника и через минуту отогрели.
– Здорово! – воскликнул Петрик, но повторить удовольствие не захотел.
* * *
Длинный состав стоял у перрона. Шишечка давала последние наставления в дорогу. На щеках ее пылал румянец. Падал легкий крупный снег, и круглая пыжиковая шапочка учительницы превращалась в одуванчик.
Эльза не смогла проводить Борю, но факир прибежал к отходу поезда.
– Если не ошибаюсь, товарищ Тунемо-Ниго? – приложил Пирожников руку к воображаемому козырьку. – Очень много слышал про вас от этих хлопцев, но, кроме того, имел удовольствие лично видеть ваши замечательные фокусы. Кстати, до сих пор не могу понять тайну волшебного сундука.
– Волшебный сундук – это пустяки! – пренебрежительно ответил Тунемо.
– Но я его сам связывал! – воскликнул Борис Петрович. – Я сам его запирал ключом.
– Вы запирали пустой сундук, – усмехнулся факир.
Боря нетерпеливо смотрел на большие вокзальные часы. До отхода поезда оставались последние минуты.
Из теплушки воинского поезда на соседних рельсах вдруг раздалась знакомая песня:
Спит туман в ущельях синих,
День и ночь не спит дозор.
Партизаны с гор орлиных
Вышли нынче на простор.
Борис Петрович просветлел. Петрик и Володя переглянулись.
Не дремли, товарищ! К бою
Будь готов и день и, ночь.
Слышишь – близко волки воют,
Сон гони, товарищ, прочь!
Молодой звонкий голос выводил:
Месяц светит над горами,
Тени ходят у реки.
За прибрежными холмами
Рыщут белые стрелки.
Пирожников не удержался и стал подпевать красноармейцам, среди которых, несомненно, были партизаны избышевского отряда.
Поднимайтесь грозной тучей,
Поднебесные орлы!
Клекот ваш над темной кручей
Слышит враг в завесах мглы.
Станционный колокол ударил три раза. Петрик и Володя поднялись в теплушку.
– Мирон Мироныч! – вдруг заорал Петрик, заметив коротконогого человека, мчавшегося по перрону с портфелем в одной руке и с белым полотняным зонтиком под мышкой.
Феокритов услышал и остановился.
– Сердце, – сказал он, опуская веки, и приложил руку к груди.
Тут все посмотрели на Мирона Мироныча, на его портфель, в котором, казалось, было спрятано ведро, на великолепные краги и рыжеватые усы, слегка опушенные снегом. Всем стало жаль этого человека с зонтиком, примчавшегося в последнюю минуту к поезду
Феокритов узнал Петрика и Володю.
– Я еду в Москву! – торжественно объявил Мирон Мироныч. – Меня вызывает сам товарищ Луначарский. Анатолий Васильевич узнал про калашницу Лизу и прислал телеграмму!
Никто, за исключением Петрика, не понял, про какую Лизу говорил Мирон Мироныч. Но выяснять не было времени. Раздался третий звонок, и тонкой трелью проверещал свисток кондуктора. Мирон Мироныч забрался в теплушку.
Поезд тронулся.
Провожающие на перроне дружно замахали платками. Феокритов отвечал зонтиком.
Грохочущий поезд уплывал в снежный туман.
Провожающие видели, как исчез зонтик, но никто не знал, что это был тот самый зонтик, который спасал Федора Михайловича Достоевского от знойных солнечных лучей в пыльном Семипалатинске.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В мае 1920 года я приехал в Усть-Каменогорск и остался работать в этом тихом уездном городке, где проживало тогда четырнадцать тысяч человек. Редактор местной газеты «Советская Власть» Павел Петрович Бахеев передал мне тонкую папку с десятком селькоровских писем и уступил свой стул в типографии. Редакция своего помещения не имела.
Работа в уездной газете открывала возможность для частых поездок по самым глухим местам Алтая, где в то время в полной неприкосновенности сохранился кержацкий быт. Своими дорожными впечатлениями я часто делился с П. П. Бахеевым, руководителем городской партийной организации большевиков.
Зная о моих первых литературных опытах, Павел Петрович как-то сказал:
– Правильно делаете, что забираетесь в медвежьи углы. Вам, как пишущему человеку, это совершенно необходимо. Интересные вещи можно увидеть у кержаков, если обладать зорким глазом. У нас социальная революция происходит, а там люди живут, как в семнадцатом веке. Вот одолеем белогвардейцев, наступит жизнь поспокойнее, обязательно используйте свои наблюдения.
Этот совет я выполнил. В 1941 году в издательстве «Советский Писатель» вышел первым изданием роман «Пропавший брат». Я очень сожалел, что не мог послать книгу Павлу Петровичу: я не знал, что он живет на Урале, и не подозревал даже, что в 1920 году работал вместе с будущим автором всемирно известной книги «Малахитовая шкатулка» Павлом Петровичем Бажовым. О том, что Бахеев и Бажов – одно лицо, мне стало известно лишь в 1955 году.
Бахеев жил на Алтае в дни колчаковщины. Он был связан с Усть-Каменогорском крепкими узами подпольной работы. Пройти мимо этой яркой фигуры мне не хотелось.
Вероятно, очевидцы и современники восстания в сибирском Шлиссельбурге найдут сюжетную ситуацию с участием в ней Павла Петровича Батенина и четырнадцатилетних мальчуганов исторически неверной. Но «Пропавший брат» – произведение приключенческого жанра, а не историческое исследование.
Большинство же событий, описанных в романе, имеет в основе своей подлинные факты. Среди героев книги есть лица, которые действительно жили и боролись за установление советской власти на Алтае во времена колчаковщины. С обуховскими коммунарами я жил под одной крышей.
В 1949 году умер мой друг старый большевик Н. В. Феоктистов, опубликовавший в журнале «Сибирские Огни» (1928) воспоминания «Пропавшие письма Ф. М. Достоевского». Читатель узнает его под именем Мирона Мироныча Феокритова. Недавно скончался один из героев романа – Дмитрий Гордеевич Панкратьев, знаменитый пчеловод и мичуринец Алтая, вырастивший виноград на Иртыше. Федор Афанасьевич Гусев, искавший Беловодье и объехавший одиннадцать столиц Западной Европы, – тоже не вымышленное лицо. Я сохранил его имя и фамилию без изменения. Геласия Софронова, солдата русского экспедиционного корпуса, воевавшего во Франции, мне довелось видеть во время моих скитаний по Алтаю.
Недавно я проезжал по Иртышу на катере по тем самым местам, где когда-то плыли на плоту герои «Пропавшего брата». Скоро на сотни верст разольется Бухтарминское море и вступит в строй новый электрогигант.
Горят огни на Иртыше, озаряя самые глухие ущелья Алтая, куда сорок лет назад вели только медвежьи тропы.
За этот свет коммунизма боролись большевики, Горные Орлы, обуховские коммунары и неведомые герои, погибшие вместе с товарищем Захаром во время восстания в сибирском Шлиссельбурге – в Усть-Каменогорской крепости.
Автор.
notes
Примечания
1
Так в насмешку называли ловких молодых людей, сумевших уклониться от фронта и устроившихся на канцелярскую службу в Союзе земств и городов. Земгусары, в отличие от офицеров, носили узкие погоны.
2
Во время первой империалистической войны в России исчезла из обращения мелкая разменная монета. Правительство вынуждено было выпустить взамен специальные денежные марки. От обычных почтовых они отличались плотностью бумаги.
3
Роялисты – так называли сторонников королевской власти во Франции, монархистов.
4
Сейчас – город Новосибирск.
5
По верованиям древних греков, на прибрежных скалах по обе стороны Мессинского пролива обитали два чудовища – Сцилла и Харибда, поглощавшие мореплавателей. Отсюда выражение – оказаться между двумя враждебными силами, когда опасность угрожает с двух сторон.
6
Земли, принадлежавшие царской фамилии и находившиеся в ведении «Кабинета его величества».
7
Белки – горы, покрытые вечными снегами.
8
Бом – узкий, трудный проход по ущелью.
9
У описанного в романе большевика Батенина имелся реальный прототип, в будущем – автор всемирно известной книги сказов «Малахитовая шкатулка» Павел Петрович Бажов. В 1919-1920 годах Бажов был активным участником большевистского подполья в Сибири и всеми силами приближал миг победы над кровавым Колчаком. – Прим. Tiger’а.
