Текст книги "Пропавший брат"
Автор книги: Николай Анов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Annotation
В романе Николая Анова рассказывается о приключениях двух мальчишек, Петрика и Володи, которые весной 1918 года отправились из Петрограда в Поволжье на поиски потерявшегося братишки Бори.
Николай Анов
УТРО БОЛЬШИХ СОБЫТИЙ
Письмо из Петрограда
Лабиринт наробраза
Куда уехал Боря
Эшелон обуховских коммунаров
Большие Пальцы
Утро больших событий
Сумасшедший вагон
В Самаре
Кем же был водопроводчик?
Заговор роялистов[3]
Город Белебей
Заложники
Ошибка
Тетя в брюках
Эшелон № 153/462
Веревочка оборвалась
НА КРАЙ СВЕТА
Гражданские дети
Гражданский отец Бедарев
Гришка – адвокат
Встреча с парикмахером
Индусский факир Тунемо-Ниго
«Поезд опоздал»
Герой Бремона
Гришка пришел в гости
Пурга
Военно-полевой суд
Вот она, типография!
Горох Артемия Иваныча
Боря встречает обуховцев
Соболья шуба
След найден
Край света
ГОРНЫЕ ОРЛЫ
Синяк ищет Борю
Что принесла точка
Марал Яшка
Поручик Бобин
Броненосец «Меркурий»
Алтайская жакерия
Деревянная артиллерия
Боевой поход
Самарский роялист убирает точку
Изгнание из рая
Опоздали
СИБИРСКИЙ ШЛИССЕЛЬБУРГ
Встреча с обуховским коммунаром
Страховой агент
Горькая рябина и сладкий виноград
Рыжий рыболов с тремя удочками
Расстрел двадцати восьми
Батенин начинает работу
Петрик в Риддере
Совесть коммуниста
«Хижина дяди Тома»
Петрик встречает Питирима Фасолева
Куда пропал Петрик
Царский сапожник Тиунов
Чайкин попадает в тюрьму
Из-за острова на стрежень
Победа
Разгром
Где Петрик?
Володя попадает на пароход
Пылающее сердце
ДОМОЙ!
Робинзоны
Таинственное исчезновение Чайкина
Калашница Лиза
Экспедиция по спасению писем Ф. М. Достоевского
Акын Гани
Петрик в тюрьме
Очная ставка
За колючей проволокой
Побег
«Рамка смерти»
Конец сибирской вандеи
У последней черты
Домой!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
Николай Анов
Пропавший брат
Роман
УТРО БОЛЬШИХ СОБЫТИЙ
Письмо из Петрограда
В это памятное утро тетя Горпина проснулась, как обычно, раньше ребят. Стараясь не шуметь, она взяла с полки ведро, подоила корову и погнала ее со двора в стадо.
– Ну-ну, моя хорошая Кралечка... Иди, иди, красавинка! – ласково уговаривала хозяйка упрямившуюся корову, подгоняя ее хворостиной к калитке.
Но Кралечка норовила завернуть в огород.
– Да иди ты, окаянная! – вдруг закричала тетя Горпина, отбрасывая в сторону хворостину и выдергивая из плетня палку. – Куда морду воротишь?
Испуганная крепким ударом корова выскочила на улицу и радостно замычала, увидев своих подруг, бодро шагавших мимо ворот.
Весна в этом году пришла в Киштовку очень рано. Уже распустились почки на деревьях, а по канавам и вдоль заборов густо зеленела молодая крапива. Апрельское солнце светило необыкновенно ярко, обещая теплый погожий день. На деревьях радостно щебетали пичужки, но тетя Горпина шла за коровой, не замечая ни птичьего гомона, ни зеленой дымки, окутывавшей деревья, ни яркого солнца, щедро заливавшего поселок. Тяжелые думы, навеянные полученным вчера письмом, тревожили ее всю ночь и сейчас не давали покоя. В Петрограде неожиданно умер родной брат. Он работал литейщиком на заводе и аккуратно присылал каждый месяц деньги на содержание своего сына Володи, жившего второй год в доме тети Горпины.
Беда редко приходит в одиночку. В том же письме невестка сообщила и вторую горькую новость: младший сынишка брата Боря после смерти отца ушел из дому и пропал без вести.
«Мачеха – всегда мачеха», – неприязненно подумала тетя Горпина.
Она никогда не видела второй жены брата, но по Володиным рассказам представляла ее женщиной черствого сердца.
Как теперь поступить с Володей? Мачеха не пришлет для него ни одной копейки. Тетя Горпина в этом была уверена. Взять племянника к себе на постоянное житье?
Она тяжело вздохнула. Был бы жив муж, и сомневаться не стала. А одинокой вдове и единственного сына прокормить сейчас мудрено. Хотя и революция и советская власть почти полгода существует, а жизнь становится с каждым днем все труднее и труднее. Слава богу – корова доится хорошо, кормиться можно. Проезжающие пассажиры платят на станции не торгуясь. Но деньги-то, деньги-то какие стали! Ничего на них не купишь...
Тете Горпине было жаль и умершего в Петрограде брата, и осиротевшего племянника Володю, и его младшего братишку Борю, пропавшего без вести.
«Беспризорником станет!» – с ужасом подумала она, вспомнив синеглазого красивого малыша с тонким, нежным, как у ангела, лицом.
Прогнала тетя Горпина корову в стадо и в том же подавленном настроении, переживая горестную утрату, вернулась к своей хате.
В доме стояла тишина, только слышно было, как тикали ходики на стене. Петрик и Володя, мальчики-одногодки, крепко спали на печке, накрывшись лоскутным одеялом.
Тетя Горпина принялась за хозяйство. Она возилась возле печки, гремела самоварной трубой, мыла посуду, разливала молоко в бутылки. Ребята даже не шелохнулись. Сладок утренний сон!
– Петрик! Володя! Вставать пора!
Тетя Горпина вышла в сени, вернулась через несколько минут и уже сердито крикнула:
– Будете вы подниматься! Лодыри!
Хитрые мальчуганы притаились, сделали вид, что ничего не слышат.
Черный жирный кот поднялся на печке, изогнув дугой спину. Блеснули его ярко-зеленые круглые глава. Он спрыгнул на пол и замяукал, ласкаясь возле ног.
– Петрик! Смотри, дождешься. Ремнем разбужу!
На угрозы матери сын не отзывался. Тетя Горпина начала не на шутку сердиться. Она крадучись поднялась на табуретку с ремнем в руке и дернула одеяло.
На печке никого не было.
Тетя Горпина даже рот раскрыла от удивления: куда же пострелы делись?
Медленно слезла с табуретки и заглянула под свою кровать. На улицу ребята выйти не могли. Дверь тетя Горпина закрывала за собой на висячий замок. Не иначе, как спрятались в подполье. Она торопливо приподняла крышку.
– Не хулиганьте, ребята! Сейчас же вылезайте!
Молчание. Но тетя Горпина хорошо знала, что мальчики там. Она вспомнила: сегодня первое апреля, обманный день, никому не верь! Как раз в прошлом году Петрик до полусмерти напугал мать первоапрельской шуткой. Он нарядился чертом и обнял ее в темных сенях. Ох, и выпорола же она тогда озорника, но, должно быть, все-таки маловато, если он снова начал дурить.
– Петрик! Выдеру, как Сидорову козу! Вылезай!
Тихо и темно в подполье. Тетя Горпина спустилась по крутым ступенькам, держа наготове ремень. Чиркнула спичку, осветила все углы. Пусто.
Что за притча? Куда делись ребята из закрытой хаты? Наваждение какое-то!
Она поднялась из подполья и вновь принялась обшаривать комнату и сени. В трубу вылезть мальчишки не могли.
Нарастающая тревога охватила ее сердце.
– Господи, помилуй... Да что же это такое? Да куда же они могли деться?
Таинственное исчезновение ребят из закрытого дома все больше и больше наполняло душу безотчетным страхом. Она хотела уже выбежать на улицу, но тут ее взгляд вдруг остановился на листке бумаги, вырванном из школьной тетради. Он лежал на комоде, и тетя Горпина даже подивилась, как она не заметила его раньше. Крупными буквами на нем было написано, а вернее сказать, нарисовано красным карандашом одно слово: МАМЕ. Дрожащей рукой женщина схватила листок. На обороте его четким, старательным почерком Петрик лиловыми чернилами написал:
«Мама, прости! Мамочка, не сердись! Мы с Володей поехали в Петроград. Искать Борю. Мама, мы его найдем. Мама, тогда мы приедем. Не сердись! Мама, через неделю будем дома. Жди! Петрик».
Лицо тети Горпины стало белым.
– Разбойники! – простонала она в отчаянье и заметалась по комнате, не зная, что предпринять и куда бежать.
А ноги у нее слабели с каждой минутой, и она со стоном упала на кровать. В хату заглянула соседка с пустым мешком под мышкой.
– Занедужила, родимая? Да что с тобой? Лица на тебе нет.
Вытирая слезы, тетя Горпина рассказала про полученное вчера письмо и про то, какой номер выкинул Петрик.
– Ничего не поделаешь – безотцовщина! – понимающе вздохнула соседка. – Раз в доме мужика нет, поучить некому. Да и бо́ек он у тебя! Ой, боек! Прямо сорвиголова.
– Ума не приложу, где искать, куда пойти...
– А теперь ищи ветра в поле. Ночью, поди, сели в почтовый да укатили. И с товарным могли, сейчас тепло. И с воинским.
– Погибнуть ведь могут, – зарыдала тетя Горпина. – Заблудятся. Время какое... Господи!
– Лет-то им сколько?
– Моему четырнадцатый пошел с масляной. А тот ему ровесник!
– В милицию заявить не мешало бы. Только вряд ли станут возиться. Да ты не убивайся очень, касатка. Бог даст, не пропадут. Как-нибудь доедут. Деньги-то у них есть?
– Деньги?
Тетя Горпина кинулась к этажерке с книгами. Здесь на верхней полке стояла копилка – румяное большое яблоко с щелкой для опускания денег. Копилка была пуста.
– Все вычистил, – тетя Горпина покачала головой, но без всякого осуждения. Деньги накопил сын, они принадлежали ему.
– Еще посмотри, что с собой забрали.
Тетя Горпина обнаружила: из кадушки исчез добрый кусок сала, а из мешка – сухари, припасенные на черный день. Ребята захватили с собой и по смене белья. Исчезло также злополучное письмо Володиной мачехи.
– А если и правда сходить в железнодорожную милицию? – нерешительно сказала тетя Горпина. – Может, дадут телеграмму на большую станцию и там их задержат.
– Сходи, сходи, – согласилась соседка. – Сходи, чтоб сердце не болело.
И обе женщины торопливым шагом отправились на вокзал.
* * *
Исчезновение сына и племянника тетя Горпина приписала вчерашнему печальному письму из Петрограда. Конечно, это была главная причина. Прочитав его десяток раз, ребята решили найти своего пропавшего братишку. Но если бы не было денег на дорогу, далекое путешествие им пришлось бы отложить до лучших времен, а возможно, и навсегда.
Виной всему оказалась копилка – большое деревянное яблоко, раскрашенное с одной стороны в малиновый цвет, а с другой – в нежно-лимонный.
После того, как было принято решение ехать в Питер и братья дали друг другу клятву найти Борю или умереть, Петрик, ловко открыв копилку ножом, извлек из нее целую кучу рублевок.
Тут необходимо рассказать историю обогащения Петрика.
В позапрошлом году его мать пустила квартиранта, прапорщика Иванова, отпущенного из действующей армии на три месяца по болезни. Боевой офицер с тремя солдатскими Георгиями на груди ехал в родной город Нолинск, где ожидала его невеста. Но в Киштовке георгиевский кавалер трех степеней получил неприятную телеграмму. Пока он воевал с австрияками и получал боевые награды, невеста вышла замуж за земгусара[1]. Прапорщик расстроился от такого известия и даже отстал от поезда, а отстав, решил никуда не ехать и провести отпуск в Киштовке, малопримечательном поселке.
Потрясенный горем, офицер снял комнату у вдовы Грисюк и запил горькую. Пил прапорщик втихомолку, в полном одиночестве, поставив перед собой фотографическую карточку полногрудой, великолепно причесанной красавицы, изображенной в вырезе не то сердца, не то огромного червонного туза. Никаких безобразий прапорщик себе не позволял, платил за комнату вперед, так что многие киштовцы завидовали тете Горпине, что ей бог послал выгодного и обходительного постояльца.
Самогон офицер доставал у знаменитой киштовской шинкарки Бабуренки, что продавала его по рублю бутылка днем, а ночью по два рубля. Ночь же в Киштовке, по мнению Бабуренки, начиналась с девяти часов вечера. Петрик, бегавший по вечерам к шинкарке, быстро прекратил явный грабеж. Будучи от природы рассудительным мальчиком, он, скопив пять рублей, закупил у жадной спекулянтки по дневной цене пять бутылок и устроил собственный погребок в снегу, около сарая. Здесь мальчик и хранил свой запас, постепенно обновляя его свежим самогоном.
Теперь Петрик уже не бегал по вечерам за две улицы к Бабуренке. Деловитой походкой он направлялся в свой погребок и потихоньку, – чтобы, сохрани бог, не увидела мама! – откапывал холодную бутылку с аккуратно перевязанной тряпочкой головкой.
Через три месяца, когда прапорщик собрался ехать на фронт, Петрик торжественно притащил ему свою копилку-яблоко и, сверкая глазами, рассказал, как он ловко перехитрил Бабуренку.
Петрик думал, что офицер обрадуется его изобретательности, но георгиевский кавалер вдруг разрыдался, как девчонка, схватил со стола фотографию невесты, швырнул на пол и растоптал каблуками. Затем прапорщик грузно опустился на стул и начал пересчитывать сэкономленную сумму. Считал он вместе с Петриком, откладывая разбухшие марки с царскими портретами[2] в одну сторону, а смятые, грязные рублевки в другую.
– Сто сорок шесть рублей! – произнес задумчивым голосом прапорщик и, вынув карманное зеркальце, поглядел на свое опухшее лицо. Он заметил серебряные нити в голове и принялся их старательно выдергивать.
– Дядя, это с самогону? – спросил Петрик.
– От любви! – прохрипел георгиевский кавалер и, подняв истерзанную фотографию, разрезал ее бритвой на тонкие полоски, а потом сжег на свече.
Денег офицер не взял.
– Оставь себе, – сказал он Петрику. – Кончится война – велосипед купишь!
Прапорщик Иванов уехал на фронт, а сто сорок шесть рублей так и остались в копилке. К ним Петрик сумел добавить за два года только полтора рубля. Сейчас эти деньги очень пригодились.
Петрик рассчитывал купить билеты до самого Петрограда, но Мишка Огурец, сын станционного телеграфиста, отговорил его от безрассудного намерения. Мимо Киштовки проходили составы теплушек с демобилизованными солдатами, и до Москвы свободно можно было доехать зайцами. Мишка даже брался посадить ребят в воинский эшелон, если только за эту услугу он получит скелет кота, найденный Петриком прошлой осенью на муравейнике.
Хоть и жаль было мальчику расставаться с таким сокровищем, но пришлось отдать его Мишке Огурцу.
Лабиринт наробраза
В тот год пассажиры ездили на крышах вагонов, на буферах, висели на ступеньках. Первый кондуктор, узнав, что Петрик и Володя едут без билетов, строго приказал им сойти на ближайшей станции. Второй кондуктор ничего не сказал. Он только поморщился, словно у него сразу заболел зуб. Третий велел отсыпать ему полную фуражку сухарей. Мальчики насыпали с радостью. Но когда они приехали в Москву, выяснилось, что третий кондуктор – самый обыкновенный безбилетный пассажир, только фуражку он носил железнодорожную.
С Курского вокзала на Николаевский братья шли пешком.
– Где-то здесь есть царь-пушка и царь-колокол, – говорил Петрик. – Вот бы поглядеть!
– Ладно! После!
Поезд на Петроград отходил поздно вечером. Чего торчать зря целый день на вокзале? А царь-пушка, должно быть, громадная! С дом, не меньше! Хоть и боялся Володя покидать вокзал, не смог он устоять от соблазна посмотреть московское чудо.
Кривыми улицами и косыми переулками, плутая по бульварам, братья добрались до Красной площади, до Кремля. Но царь-пушку так и не увидели. У Спасских ворот стояли часовые и тщательно проверяли пропуска. Должно быть, берегли царь-пушку.
Конечно, можно было бы проскользнуть и без пропуска, но разве уговоришь трусишку Володю?
– Ладно, айда обратно на вокзал!
И снова ребята встретили здесь пассажира в железнодорожной фуражке, выдавшего себя в вагоне за кондуктора, чтобы выманить сухари.
– Хлопцы! Держитесь ближе меня, – сказал он и покосился на сало. – Посадка будет тяжелая.
– Сами знаем! – огрызнулся Петрик, покрепче завязывая мешок.
Посадка в петроградский поезд началась с проверки пропусков, а кончилась легкой пальбой из наганов.
Тысячная толпа, неся над головой солдатские сундучки и корзинки, ревела, орала и так напирала, ломясь в вагоны, что, казалось, вот-вот столкнет поезд с рельсов. Мешочники лезли в вагоны через окна. Звенели разбитые стекла. У дверей спального вагона шел бой. Милиционеры отражали винтовками яростную атаку матросов балтийского флота.
Каким образом Петрик и Володя проникли в вагон, они и сами не могли объяснить. Спасибо усатому милиционеру, это он сжалился над Володей, упавшим с буфера под колеса. Страшно ругаясь, милиционер вытащил несовершеннолетнего пассажира за шиворот и пропихнул его над головами мешочников в темный вагон.
– Петрик! – закричал Володя, холодея от ужаса, что он потерял при посадке брата.
И вдруг откуда-то сверху, с третьей полки, раздался радостный, звонкий голос:
– Володька! Айда сюда!
На другой день ребята приехали в северную столицу с твердым намерением во что бы то ни стало разыскать пропавшего братишку. Трамваем добрались до Удельной, рабочего пригорода.
Володя рассчитывал узнать подробности Бориного исчезновения от мачехи, но ее не оказалось дома – она только позавчера уехала с двумя женщинами не то в Смоленск, не то в Курск менять вещи на продукты. Так рассказала соседка по квартире, хорошо знавшая Володю. У нее мачеха оставила ключи от своей комнаты.
– А скоро она вернется?
– Кто ж ее знает. По деревням пойдут пешком...
Соседка дала Володе ключ, и мальчики, не особенно огорченные отсутствием мачехи, вошли в пустую, давно не топленную комнату.
Володя с грустью разглядывал знакомые стены, оклеенные цветочными обоями, и знакомую обстановку. Все здесь было так, как в день его отъезда, когда был еще жив папа. Только этажерку, стоявшую рядом со шкафом, мачеха переставила в угол, под образа, да убрала с комода кружевную салфетку, связанную мамой.
Володя снял с этажерки свой старый учебник – по нему учился последнюю зиму Боря, – полистал его и положил на старое место. На верхней полке, как и прежде, лежал толстый альбом, заполненный фотографиями. Густой слой пыли покрывал плюшевый темно-зеленый переплет. Володя щеткой почистил альбом. Он хотел посмотреть папины фотографии.
Перекидывая картонные листы, он показывал Петрику один фотоснимок за другим. Вот это – папа, это – мама, а тут они сняты вместе. А здесь на папиных коленях сидит маленький Боря, а Володя стоит рядом с мамой, положив ей руку на плечо. А вот Борина фотография. Он стоит возле тумбочки с цветами. На нем – новенькая, хорошо отутюженная матроска и короткие бархатные штанишки. В руке он держит книжку. Волнистые волосы аккуратно расчесаны. Большие задумчивые глаза смотрят прямо и открыто. И Володе кажется, что он видит живого брата. А Петрик замечает, как по Володиной щеке катится слеза.
– Что будем делать?
Володя закрыл альбом и положил на полку.
От Бориного приятеля Андрейки ребята узнали, что брат их отправился пешком в Киштовку, захватив с собой вырванную из учебника географическую карту и Володин компас.
Услышав про карту, Петрик сказал:
– Его надо искать в приюте. С твоим компасом он далеко не уйдет. Айда в милицию!
В милиции дежурный посоветовал братьям сходить в Комиссариат народного образования. На другой день ребята отправились в город.
Восхищенными глазами Петрик смотрел на широкую гладь Невы, отливавшую серебром. Высокий шпиль Петропавловской крепости сверкал позолотой. К гранитным берегам прижимались пустые баржи. На прямой, как стрела, набережной вытянулись шеренгой дома-дворцы.
Петрик был в Петрограде впервые, и все, что он встречал на пути, казалось ему замечательным: и переполненные трамваи с «висельниками» на подножках, и автомобили, и извозчики в синих кафтанах, с высокими цилиндрами на головах.
Володя не раз видел и Неву, и Литейный мост, и Петропавловскую крепость. Но сегодня столица показалась ему не такой великолепной, как раньше, когда случалось приезжать с отцом из Удельной за покупками. За два года, проведенных в Киштовке, Володя отвык от Петрограда.
Братья спустились с моста и пошли по Литейному проспекту. На левой стороне они увидели обгорелые стены большого каменного дома. Володя помнил – здесь помещался суд, но не знал, что здание было сожжено во время Февральской революции. На правой стороне, возле арсенала, стояли хорошо знакомые мальчику пушки. Каждый раз, когда Володя попадал на Литейный, он с замиранием сердца разглядывал старинные мортиры русского и шведского литья.
Петрик, впервые увидевший пушки, заволновался.
– Не стреляют, – с сожалением сказал Володя. – Старые.
Петрик все же сделал попытку заглянуть в жерло. Темно. Ничего не видно. Сторож, щелкавший семечки у закрытых ворот, лениво погрозил кулаком.
– Эй, ты, анархист лопоухий! Я те уши еще длиннее сделаю!
Петрик покраснел и обозлился. Он не любил, когда говорили об его ушах. Они действительно были большие и торчали лопушками.
– Ну его к монаху, слезай! – посоветовал Володя.
Петрик соскочил с постамента, и братья пошли дальше по проспекту.
Володя вспомнил: еще два года назад рядом с книжным магазином находилась кондитерская. Как было приятно постоять у окна и смотреть на торты, разукрашенные соблазнительными цветами! Сколько времени прошло с тех пор, когда на витрине красовалась огромная шоколадная пушка, обложенная серебряными бомбами, а Володя и доныне помнит ее великолепие! А какие пирожные, вкусные и красивые, заполняли мраморный прилавок! И как хорошо пахло в кондитерской сдобным печеньем.
Сейчас за плохо промытыми окнами лежали аккуратно разложенные резиновые подошвы и стояли бутылки с мутным клеем. Ни тортов, ни пирожных не было в помине. Неподалеку от дверей магазина, восседая на раздвижном стуле, тощая черноглазая дама торговала газетами. Рядом с ней спекулянт в матросской бескозырке продавал рассыпные папиросы. Володя поглядел скучными глазами на резиновые подошвы. После сытой Киштовки голодный Петроград ему не нравился.
На Невском проспекте братья увидели проходивший полк разношерстно одетых веселых красноармейцев. Военный оркестр играл «Смело, товарищи, в ногу». Командир в малиновых штанах кричал: «А ну, подравняйсь!» – но его плохо слушали. Петрик и Володя даже в Киштовке часто встречали солдат, шагавших в строю за певучими медными трубами, и всегда это зрелище наполняло их души восторгом. Братья немедленно присоединились к ораве мальчишек, маршировавших рядом с музыкантами, и вместе с ними дошли до Казанского собора. Можно было бы пойти и дальше, но от собора начиналась Казанская улица, та самая, где находился наробраз. Разглядывая номера домов, братья добрались до громадного четырехэтажного здания.
– Тут! – сказал Петрик, останавливаясь перед широким парадным подъездом. – Айда!
Володя с трудом открыл стеклянную тяжелую дверь. Седой швейцар в фуражке с золотым околышком, сидя на табуретке, читал «Правду». Заметив, что ребята не закрыли за собой дверь, он сердито сверкнул очками:
– Закрой, закрой! Швейцаров за вами нет!..
Володя закрыл дверь, и они прошли в просторный вестибюль. По широкой мраморной лестнице торопливо поднимались люди с портфелями и без портфелей. Ребята остановились в недоумении.
– Айда туда, узнаем! – предложил Петрик, заметив над стеклянной будкой вывеску с крупной надписью: «Справочное бюро».
Пышноволосая барышня, сидевшая в будке, называла номера комнат, и люди отходили от окошечка. Очередь дошла до ребят.
– У нас братишка потерялся, – торопливо сказал Петрик. – Мы думаем, что он в приют попал. Скажите, как его найти?
Затаив дыхание, Володя ждал ответа. Девушка перелистала исписанные страницы в тетрадке и сказала:
– Третий этаж, правая сторона, комната 217.
Ребята нашли двести семнадцатую комнату, хотя и потратили на это больше часа. Чернобровая дама с двойным подбородком, ловко набивавшая гильзы табаком, внимательно выслушала рассказ Петрика и посоветовала сходить этажом ниже, в сто четырнадцатую комнату. Здесь сказали, что надо подняться двумя этажами выше.
Мальчики путешествовали из комнаты в комнату и везде рассказывали историю о пропавшем брате. Вначале они ее передавали очень подробно, потом стали рассказывать более сжато. Но результат был одинаковый. Никто не мог посоветовать, как найти Борю.
В больших и маленьких комнатах сидели самые различные люди: сердитые и добрые, разговорчивые и молчаливые, толстые и тонкие, волосатые и стриженые, бритые и с усами. Все они что-то делали. В одной комнате писали на больших листах бумаги, в другой записывали в маленькие книжечки, в третьей чертили громадные, как простыни, ведомости, в четвертой считали на счетах, в пятой щелкали на пишущих машинках. В некоторых комнатах просто пили чай с леденцами, спорили, курили, а в одной, где на полу лежал огромный ковер и под потолком сверкала хрустальная люстра с гранеными висюльками, толстый лысый дядя в синем френче целовал красивой улыбавшейся барышне по очереди один пальчик за другим. Дядя рассердился, что ребята, не постучавши, вошли в его кабинет, но все же выслушал Петрика и на листочке, вырванном из блокнота, написал записку.
– Сходите в четвертую комнату... Марш! – скомандовал он и, проводив ребят до дверей, повернул два раза ключ.
В четвертую комнату тоже сразу попасть не удалось. В приемной сидела барышня, щелкавшая на машинке. Она посмотрела на юных посетителей без всякой радости и сказала:
– Не знаю, скоро ли освободится Вера Сергеевна. К ней только что прошли по очень срочному делу и надолго задержат. Лучше бы вы часа через два...
– Мы подождем! – решительно перебил ее Петрик.
К великому счастью ребят, из-за тяжелой портьеры вышла стриженая женщина и обратилась к машинистке:
– Я попрошу вас перепечатать вот эту бумажку с четырьмя копиями, а потом свяжитесь с товарищем Заком и попросите его ко мне...
Тут стриженая женщина заметила ребят и спросила:
– А вам что нужно, дети?
– Нас послали к вам! – и Петрик протянул стриженой женщине бумажку, написанную лысым дядей.
Стриженая женщина прочитала записку.
– Ну, идемте ко мне! – сказала она и направилась в свой кабинет.
Здесь, сидя возле стола, ее ждали три посетителя. Один из них, усатый, с обветренным лицом и густыми бровями, держал в руках пачку бумаг.
– Сейчас, товарищи, мы решим ваш вопрос, я только отпущу детей, – сказала Вера Сергеевна, усаживаясь за письменный стол.
Но усач вдруг покраснел и бросил бумажки на стол.
– Товарищ Пшеничникова, да кончайте вы наконец с нашим делом! Ребятам не к спеху, они подождут, а нам ехать надо, каждый час дорог. У нас делов сейчас, как у богатых.
– Я вас не задержу, товарищ Гордиенко, ни на одну минуту. Сейчас перепечатывает машинистка и должен подойти товарищ Зак. А учебники, тетради и все школьные принадлежности сосредоточены у него. Придется подождать.
– Да ведь есть резолюция! И не одна... Вон тут их сколько!
– Вам нужны не резолюции, товарищ Гордиенко, а учебники, поэтому наберитесь терпения. А детей я сейчас отпущу, тут минутное дело. Рассказывай, мальчик, я слушаю.
Петрик протянул письмо Володиной мачехи. Вера Сергеевна читала его и задавала вопросы:
– Почему же Боря убежал из дому? Разве мачеха обижала его?
– Не знаю.
– А ты почему жил в Киштовке, а не дома, вместе с отцом?
– У меня тиф был. Доктор велел много молока пить. Отец отправил к тетке. К его матери, в Киштовку, – кивнул Володя на Петрика.
– Значит, получив это письмо, вы приехали сюда разыскивать пропавшего Борю? С кем же вы приехали?
– Одни.
Вера Сергеевна внимательно посмотрела на ребят, а густобровый усач переглянулся со своими товарищами и неодобрительно покачал головой.
– А мачеха почему с вами не пришла сюда?
– Она за продуктами поехала. Менять.
– Все ясно! – вздохнула Вера Сергеевна.
Она еще хотела о чем-то спросить, но в кабинет вошел человек с портфелем.
– Вы меня вызывали?
– Да, товарищ Зак. Вот, познакомьтесь. Это рабочие с Обуховского завода. Они организовали сельскохозяйственную коммуну и едут на Алтай жить и работать там. У них будет школа, им нужны учебники, тетради, школьные принадлежности. У товарища Гордиенко есть список. Надо уточнить, что мы можем дать, в каком количестве. Садитесь на мое место и вместе с товарищами сделайте окончательный список. А я приду через пять минут, и мы оформим выдачу. Идемте, ребята, со мной!
Куда уехал Боря
По широкой лестнице мальчики поднялись за стриженой женщиной на третий этаж, в знакомую двести семнадцатую комнату.
Петрик открыл высокую дверь и, посторонившись, пропустил вперед Веру Сергеевну. Она подошла к зеленому столу и спросила недовольным голосом:
– Зачем вы, товарищи, гоняете напрасно ребят? Неужели нельзя было поговорить с ними как следует, по-человечески, и выяснить, что им нужно. Вы же знаете, что в нашем лабиринте можно заблудиться...
Сидевший за столом человек смутился.
– Помилуйте, Вера Сергеевна! Я их вижу впервые.
– Ну, хорошо, хорошо, – сказала Вера Сергеевна. – Лучше перейдем к делу. У этих мальчиков пропал брат. Возможно, он попал в один из наших детских домов. У вас должны быть списки всех воспитанников. Пусть ребята сами поищут его. Они сумеют это сделать. Напишите им также бумажку, чтобы во всех детских домах, куда они будут обращаться, им оказали необходимую помощь. И еще: мальчики приехали издалека, родных у них нет. Надо будет уладить вопрос с питанием. Скажите от моего имени, чтобы их зачислили на временное снабжение как командировочных.
– Все будет сделано. Не беспокойтесь.
Вера Сергеевна ласково посмотрела на ребят.
– Когда найдете брата, обязательно придите ко мне. Слышите?
И, кивнув на прощанье головой, она вышла из комнаты.
Человек в вицмундире сам достал из громадного шкафа пухлые папки с именными списками и выложил их кипой на стол.
– Ищите! Ищите! – сказал он недовольно.
Каждое утро Петрик и Володя приезжали в двести семнадцатую комнату и, просматривая бесконечные списки детдомовцев, искали одиннадцатилетнего Борю Козлова. Старания их оказались не напрасными. В первый же день они установили, что в двух детских домах находились Бори Козловы – один десяти лет, другой одиннадцати. Мальчики записали адреса и поехали выяснять, какой из двух был их пропавшим братом.
В первом детдоме заведующая, прочитав бумажку наробраза, немедленно распорядилась вызвать Бориса Козлова. Сердце Володи тревожно забилось. Неужели он сейчас увидит братишку?
Через несколько томительных минут прибежал веснушчатый мальчуган и в недоумении остановился у порога.
– Ну что, он?
– Не-е-т, – разочарованно протянул Володя.
Братья сели в трамвай и поехали во второй детский дом, но и здесь их постигла неудача: Борю они не нашли.
– Мы с тобой дураки! – сказал Петрик. – Нам нужно взять его фотографию. По ней легче найти.
На другой день они ходили по детским домам с Бориным фотоснимком, но так же безрезультатно. Беглеца-брата нигде не было.
Сухари, взятые из дому, пришли к концу. Теперь мальчикам (они имели временные карточки «командировочных») приходилось обедать только в столовой. Но свои поездки по детским домам ребята приноравливали к обеденному часу и каждый день съедали по лишнему обеду.
В детском доме имени Веры Слуцкой Петрику и Володе наконец улыбнулось счастье. Взглянув на фотографию, заведующая сказала:
– Ну, конечно, он у нас. Зовут его Борей. К нам его привела одна гражданка. Он шел куда-то пешком и завернул к ней ночевать. Я помню эту историю очень хорошо. Наши ребята прозвали его Странником.
