Текст книги "Пропавший брат"
Автор книги: Николай Анов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
– Я слушаю, Карп Семеныч!
– Скажешь ему, что усть-каменогорский мыловар требует долг. Тогда он тебе задаст вопрос: «Сколько?» Ты ему на это ответишь: «Сорок два рубля». Тут он поймет, что ты от меня пришел, и опасаться не станет. Это у нас условный пароль с ним. Только смотри, не перепутай, хорошенько запомни. После этого ты ему скажи, что тебя послали к товарищу Захару. И он тебя отведет к нему. А уж тому ты передашь, что тебе Павел Петрович поручил. Все понял?
– Все, – неуверенно ответил Петрик.
– Давай проверим. Павел Петрович доверил тебе очень важное дело. Выполнить его нужно аккуратно!
Петрик в Риддере
Рано утром, еще до восхода солнца, Карп Семенович разбудил Петрика и отправил его в путь.
От Усть-Каменогорска до Риддера в годы войны пленные австрийцы проложили узкоколейную железную дорогу. Построили они ее очень быстро и очень плохо. Владелец рудника англичанин Лесли Уркварт должен был снабжать русскую армию риддерским свинцом. За это он получал огромные деньги. Ему нужно было побольше вывезти смертоносного металла, а по какой дороге – хорошей или плохой – безразлично.
За три года узкоколейка пришла почти в полную негодность. Маленькие паровозики с трудом тащили небольшие вагончики с грузом или пассажирами. Поезда долго стояли на разъездах, а вагоны частенько сходили с рельсов. Тогда пассажиры дружными усилиями поднимали их.
Петрик ехал в открытом вагончике и любовался живописной алтайской природой. Поезд шел долиной реки Ульбы. Она шумела на валунах с левой стороны, а с правой – гранитной стеной возвышались горы. Они находились так близко от поезда, что, кажется, можно было дотянуться до них рукой.
До Риддера всего девяносто верст, а поезд это расстояние шел десять часов. На рудник Петрик добрался значительно позже, чем рассчитывал Карп Семеныч. Не сразу он разыскал дом рудокопа Грошева на Кандальной улице, а когда нашел, не смог попасть во двор. Громадный лохматый пес яростно метался за воротами. Петрик постучал в одно окошко, потом в другое, никто не ответил.
Не желая привлекать внимания соседей, мальчик решил пройтись по рудничному поселку. Он пошел по грязным улицам, где стояли шахтерские невзрачные лачужки, и через лужайку вышел к четырем нарядным двухэтажным особнякам, обнесенным затейливой невысокой оградой. Здесь было очень чисто, короткая уличка вымощена булыжником, дорожки в садиках посыпаны желтым ярким песком. Возле домов росли высокие кусты сирени и пламенели яркие шапки георгинов. Из открытого окна доносились звуки музыки. Кто-то играл на рояле.
Петрик заслушался и не заметил, как мимо него проехал рессорный экипаж на дутых шинах. Крупнотелый толстяк в светлом шерстяном костюме, белой фуражке и коричневых блестящих крагах легко спрыгнул на землю и неторопливой походкой направился к дому. Неожиданно увидев Петрика, он остановился и молча поманил его стэком.
Мальчик в нерешительности не знал, что делать. Толстяк продолжал настойчиво звать его к себе. И тогда Петрик решил подойти.
– Ты кто? – спросил толстяк. – И почему ты здесь?
– А что, тут нельзя стоять? Я же на улице.
Он смотрел с недоумением на гладко выбритое лицо толстяка.
– Да, тебе нельзя. Сколько раз я говорил, чтобы сюда не ходили? Твоя улица идет там. Тут ходить нельзя! Уходи прочь! Быстро, быстро! Слышишь, что я говорю?!
Толстяк вдруг покраснел. Его квадратное лицо и толстая шея налились кровью. Он гневно затопал и поднял стэк.
«Сейчас он меня звезданет!» – сообразил Петрик и пустился наутек. Он перебежал лужайку и только тогда повернулся, чтобы посмотреть, не гонится ли за ним сердитый толстяк. Но его уже не было, и только пустой экипаж по-прежнему стоял возле нарядного двухэтажного особняка.
Петрик снова пришел на Кандальную улицу к дому рудокопа Грошева. На этот раз ему улыбнулось счастье. Из ворот вышла повязанная темным платком старуха с помойным ведром и понесла его на середину улицы. На обратном пути Петрик ее остановил.
– Бабушка, – сказал он, – мне надо слесаря Демьяныча.
– Демьяныча? Зачем он тебе?
– Бабушка, мне очень нужно к нему.
Старуха пошла к воротам, а Петрик устремился за ней. Увидев чужого во дворе, опять забушевал огромный пес, загремев железной цепью.
– Цыц, Полкан! На место! – прикрикнула бабка и замахнулась пустым ведром.
Пес утихомирился и, продолжая ворчать, залез в свою конуру.
– Иди вон туда, в баню. Там он живет! – показала старуха в глубь двора.
Петрик дошел до маленькой баньки и постучал в дверь.
– Войдите! – раздался голос.
За низким столиком сидел лохматый мужчина в очках, с напильником в руке.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Петрик.
– Здравствуй! – приветствовал его слесарь.
Петрик подметил: верхних зубов у него не было. Очень хорошо, значит, попал по верному адресу. И, отчеканивая каждое слово, он сказал:
– Усть-каменогорский мыловар требует уплатить долг.
Слесарь от неожиданности выронил напильник. Не сводя глаз с Петрика, он спросил:
– Сколько?
– Сорок два рубля.
Петрик помолчал немного и сказал:
– Меня послали к товарищу Захару.
– Ну, раз прислали, так отведу.
И, нахлобучив на нечесаную голову картуз, он повел Петрика по грязным улицам на окраину рудничного поселка. Они шли молча всю дорогу, и только подойдя к закрытой калитке, слесарь сказал:
– Обожди маленько. Я сейчас.
Он действительно скоро вышел и ввел Петрика в чисто прибранную избу. Здесь возле русской печки возилась женщина, а мужчина с болезненным худощавым лицом сидел за столом и, должно быть, писал письмо. Перед ним стояла чернильница и лежал лист бумаги.
Павел Петрович верно обрисовал приметы товарища Захара. Лоб у него был чистый, высокий, нос большой, немного крючковатый, волосы светлые и даже слегка рыжеватые, а шея, действительно, журавлиная – длинная и тонкая.
– Вот из города... К вам посланец! – представил слесарь.
– Чудесно! Как вас звать, молодой человек?
– Петрик.
– Хорошее имя. Очень рад познакомиться.
И тут Петрик обратил внимание на кадык, о котором упоминал Батенин. Его трудно было не заметить: при разговоре он все время шевелился и словно норовил выпрыгнуть из воротника косоворотки. И Петрик, очень довольный, что попал именно к нужному человеку, уверенно сказал:
– Вы товарищ Захар?
– Совершенно верно, я товарищ Захар.
Слесарь переступил с ноги на ногу, поправил очки и сказал нерешительно:
– Так я пойду?
– Идите, идите, товарищ! Большое вам спасибо.
Слесарь закрыл за собой дверь. Захар спросил:
– Ну что, дорогой, скажешь? Не стесняйся, говори, это товарищ Дуня. Свой человек, у меня от нее нет тайн.
Тут женщина повернулась, и Петрик увидел миловидное лицо с большими серыми глазами.
– Старик вам велел немедленно ехать в Усть-Каменогорск, – сказал он хорошо заученную фразу. – А Дуне оставаться здесь.
– Вот это мне нравится! – воскликнула женщина таким тоном, что Петрик понял: ей совсем не понравился приказ Павла Петровича. – Я поеду с тобой.
– Дуня! – укоризненно произнес Захар.
– Мы поедем вместе!
– Дуня! – с еще большим укором сказал Захар. – Ты не имеешь права оставить здесь работу.
Дуня сердито загремела кастрюлей и занялась снова печкой, а Захар повернулся к Петрику.
– Когда же ты едешь назад?
– С первым поездом.
– Он отправится завтра утром. Тебе придется переночевать у меня. А поедем мы вместе. Чувствуй себя, как дома. Только на улицу выходить не надо. Там тебя могут сглазить. А чтобы не скучно было, почитай.
Он взял со стола книгу и полистал страницы.
– Пожалуй, это еще рановато. Подождем, когда у тебя усы вырастут... Хотя, если ты помогаешь делу революции, можно считать тебя за взрослого. Как скажешь? Можно?
– Можно! – с удовольствием разрешил Петрик.
– Поди, куришь уже?
– Нет.
– Что так?
– Пробовал. Тошнит.
– Вот это замечательно! И никогда не кури, смотри. Табак – страшнейший яд! Страшнейший! – повторил Захар и закурил папиросу.
– А вы сами?
– А мы сами с усами! – весело ответил Захар, ловко пуская затейливые колечки дыма.
Петрик взял книжку, начал читать, но на второй странице почувствовал, что его неудержимо клонит ко сну. Он заклевал носом.
– Спит! – тихо сказала женщина. – Должно быть, сильно устал.
Но Петрик еще не спал, он боролся со сном. Ему казалось, что он лежит в лодочке, а лодочку слегка покачивает на волнах. И в полусне он слышал, как Дуня разговаривала с Захаром. Голос ее звучал, как весенний ручеек.
– Захар! Я не могу отпустить тебя одного. У меня плохое предчувствие. Если бы ты знал, какой тяжелый камень давит мне сердце.
– Я не узнаю тебя, Дуня!
– Захар! Умоляю... Как приедешь, скажи Старику, чтобы вызвал меня немедленно.
– Хорошо, хорошо... Только не надо напрасно нервничать.
Тихо покачивается лодочка и баюкает Петрика. Он уже ничего не слышит. Весенний ручеек перестал журчать. Уронив голову на плечо, Петрик спит. Проходит час, другой, он открывает глаза и не может понять: он лежит на полу, на мягкой кошме, под головой у него большая подушка в ситцевой цветной наволочке. В избе полумрак.
– Петрик, пора ужинать! – ласково сказала Дуня.
А на столе уже стояли три тарелки, и товарищ Захар мыл руки под старинным медным умывальником.
Мальчик тоже умылся холодной водой. Усталость как рукой сняло. Он с аппетитом ел борщ и не отказался от второй тарелки. За ужином Петрик рассказал про бритого толстяка в коричневых крагах.
– Это управляющий рудниками Карл Лессиг. Скотина первой гильдии! – сказал Захар. – Когда мы выкурим отсюда колчаковцев, его обязательно поставим к стенке. Кровопийца. Сейчас ему немного подрезали крылья, а до революции он здесь летал коршуном.
И Захар стал рассказывать Петрику про англичан. Они сейчас владеют Риддерским рудником, им принадлежат несметные сокровища, скрытые в горах. Сколько здесь золота, серебра, свинца, цинка, олова! Ленин отобрал все эти богатства в пользу народа, а Колчак снова отдал их английскому миллионеру Лесли Уркварту... Конечно, не даром. Англичане содержат анненковскую армию, дают оружие и снаряжение...
Захар говорил, а Петрик слушал и следил, как шевелился у него огромный кадык. Ему казалось, что в горле у товарища Захара спрятано куриное яйцо.
Дуня убрала со стола и прервала рассказ мужа:
– Уже поздно, ложитесь спать, а то к поезду опоздаете. Завтра вставать чуть свет.
Совесть коммуниста
Петрик и Захар ехали в одном вагоне. Всю дорогу до самого Усть-Каменогорска они разговаривали, как старые знакомые. Петрик рассказал про Борю и Володю, про бесконечные скитания в поисках пропавшего брата. Захар слушал, задавал вопросы. О себе он не говорил, но зато знал много смешных загадок и задачек-головоломок. Человек он был нескучный. Длинную дорогу скоротали незаметно.
Приехав в Усть-Каменогорск, они направились в Долгую деревню к Карпу Семеновичу разными улицами. Петрик пришел первым.
Батенин сидел на низкой скамеечке возле самых дверей и задумчиво курил маленькую трубочку.
– Почему один? – с недоумением поднял на мальчика глаза Павел Петрович.
– Он сейчас придет.
Прошло немного времени, и Захар, приоткрыв дверь, заглянул с порога в комнату.
– Принимаете гостя?
– Да-да... – приподнялся Батенин. – Заходите, товарищ Захар. С нетерпением ждем вас. Знакомьтесь, это хозяин, товарищ Чайкин. Ваш петроградский земляк. Приехал на Алтай с Обуховской коммуной, а сейчас стал сибиряком.
Гость снял тужурку, неторопливо повесил на гвоздик и пододвинул к себе табуретку. Все с любопытством смотрели на него.
– Товарищ Дуня, вероятно, рвалась сюда тоже? – спросил Павел Петрович.
– Да, рвалась.
– Свой человек нужен в Риддере. Пусть потерпит.
Захар стал рассказывать, как ему пришлось добираться с Бухтармы до Риддера горными тропами, и только после его рассказа постепенно завязался деловой разговор.
Поглаживая пышную русую бороду, Павел Петрович говорил тихим голосом, глядя в глаза приезжему гостю:
– Обстановка на фронте вам, вероятно, тоже известна. Судя по газетам, колчаковские войска отступают на всех участках. Полный разгром белой армии, вероятно, последует через месяц-другой. Я только опасаюсь, что для Усть-Каменогорска это радостное событие может обернуться трагедией. Здесь у нас крепостная тюрьма, в ней сидят политические заключенные. Когда белым придется бежать, они попытаются учинить расправу. Так бывало в уральских тюрьмах, так может получиться и у нас.
Павел Петрович замолчал. Захар спросил:
– Какой нашли вы здесь партийную организацию?
Батенин ответил не сразу.
– При разгроме советской власти она понесла тяжелый урон. Кого постреляли, кого запрятали в тюрьму, многие ушли к партизанам, были и такие, что в кусты попрятались. Теперь вот собираем силы.
– Сколько сейчас коммунистов в городе?
– Человек двадцать. Почти половина из них – обуховские коммунары. Петроградские рабочие.
– Не густо.
– Наши коммунисты сидят в крепостной тюрьме, – словно оправдываясь, сказал Павел Петрович. – Там их густо.
– Связь с тюрьмой существует?
– Слабая и случайная. Знаем, что там готовится массовый побег. Но кто готовит, пока не установили. Люди разные сидят. А главное – чувствуется, что там нет настоящего вожака.
– Свидания с арестованными дают?
– С большим трудом. Усть-Каменогорскую тюрьму сейчас не зря называют сибирским Шлиссельбургом. Режим – сугубо крепостной.
– А в городе много солдат расквартировано?
– Об этом мы постарались разузнать с товарищем Чайкиным.
Карп Семенович вступил в разговор:
– Солдат было много, сейчас меньше. Два полка анненковской дивизии отправили на фронт к Колчаку, а сотню казачьего дивизиона недавно угнали на Алтай против партизан. Сейчас формируется запасный кавалерийский полк, но его сами колчаковцы считают ненадежным. Выдали солдатам пики да шашки, а винтовками вооружать опасаются.
Захар молчал. Петрик и Володя, сидевшие на кровати за ситцевой занавеской, с любопытством ждали, что он скажет.
– Я считаю, все свое внимание мы должны сейчас сосредоточить на крепостной тюрьме, где страдают наши товарищи. Массовый побег надо превратить в вооруженное восстание, иначе не восстановить советскую власть в городе. Вот в чем должна заключаться партийная работа в настоящее время.
– Ну, а практически как это должно выглядеть? – спросил Батенин, поднимая по-детски задумчивые глаза на Захара. – В тюрьме сидят сотни заключенных, а нас – всего двадцать человек.
– А по-вашему, этого мало?
Батенин ответил не сразу. Он докурил и выбил пепел.
– Партийная работа требует трезвого подхода к делу, – сказал он. – Вы говорите: «превратить массовый побег в вооруженное восстание»! Звучит революционно, но мы находимся по эту сторону крепостных стен сибирского Шлиссельбурга. Не надо об этом забывать. Я не против вооруженного восстания, но я хочу знать, что именно я могу для него сделать? Что может сделать товарищ Чайкин? Что можете сделать вы, товарищ Захар? Не забывайте, что нас только двадцать душ в городе, а анненковских солдат расквартировано несколько сот, причем вооруженных до зубов.
Захар внимательно выслушал Батенина и заговорил:
– Вот вы сказали, что заключенные хотят устроить побег, но что у них нет настоящего организатора.
– Это наше предположение.
– Надо уточнить, проверить его. Теперь представьте: благодаря отсутствию вожака восстание провалилось. Может быть так? Может. Партия с нас спросит, какие меры мы приняли, чтобы помочь в этом деле заключенным. Что мы ответим?
Павел Петрович молчал.
– Я считаю, если в крепости нет достаточно крепкого организатора, который сможет подготовить восстание, надо его дать. Это наша обязанность.
– То есть?
– Надо послать в крепость на партийную работу своего человека.
– Как это послать?
– А так, как нас с вами Цека послал в Усть-Каменогорск. Мог послать в Батум или Владивосток, и мы поехали бы.
– Да, но это не в тюрьму. Я не представляю техники этого дела...
Захар улыбнулся:
– Техника самая простая. Из тюрьмы трудно выскочить, а угодить туда легче всего. Представьте, на улице хватают подозрительного человека, судят за большевизм, дают ему десять лет, отправляют в крепость, сажают в общую камеру. И вот нужный нам организатор оказывается на месте, среди заключенных.
– Кто же согласится пойти таким путем на роль руководителя восстания?
– Тот, кому поручит партия.
– Товарищ Захар, партия такие вещи поручать не может.
– Простите, я хотел сказать: доверит.
И снова наступило молчание. Петрик слышал, как на комоде тикали часы.
– А если партия доверит вам, товарищ Захар?
– Я постараюсь оправдать доверие партии.
Павел Петрович не спеша раскурил трубочку и медленно заговорил, глядя в сторону:
– Каждый член партии не задумается принести себя в жертву революции. Надо только быть уверенным, что жертва не будет бессмысленной. Я не думаю, товарищ Захар, что ваше предложение пожертвовать собой является наиболее разумным. Вы принесете больше пользы, если займетесь вместе со мной тем делом, которое нам Цека поручил здесь, то есть созданием партийной организации. В тюрьме есть наши товарищи, они будут делать там свое дело, и мы, разумеется, наладим связь с ними. Но у нас есть определенное задание. Мы за него отвечаем с вами перед Цека.
Петрик увидел, как вдруг задергалось левое веко у Чайкина, и Карп Семенович торопливо заговорил, словно боясь, что его прервут:
– Опасно, конечно, спорить не буду. Без головы там остаться можно в два счета. Это тоже факт. Но товарищ Захар дело тонко задумал.
У Павла Петровича завязался горячий спор с Захаром и Чайкиным. Захар говорил:
– Задание Цека сводится к одному: восстановить советскую власть на Алтае. Для этого мы должны совершить революционный переворот в городе. Своими силами этого сейчас сделать нельзя. А если восстание в крепости завершится успехом, в Усть-Каменогорске будет восстановлена советская власть.
– Хорошо, товарищ Захар. Только не будем спешить. Надо вам осмотреться и все продумать. А сейчас отдыхайте.
«Хижина дяди Тома»
Батенин и мальчики идут по дороге на пасеку.
– А вы в тюрьме сидели? – спрашивает Володя Павла Петровича.
– Приходилось.
– Там очень страшно?
– Человек создан жить на свободе, а не за решеткой. Нет на свете ничего омерзительнее тюрьмы. К сожалению, во всех странах они существуют и будут существовать до тех пор, пока не победит советская власть во всем мире. Думаю, что вы доживете до этого счастливого дня, а я вряд ли.
– Почему?
– А потому, что у вас даже усов нет, а у меня борода вот какая,– шутливо говорит Батенин.
– Вы революционер, Павел Петрович?
– Да.
– И товарищ Захар тоже?
– Тоже.
– А во сколько лет можно стать революционером?
Батенин внимательно смотрит на Петрика.
– Ты что же, хочешь им быть?
– Да. Таким, как товарищ Захар.
Павел Петрович еще внимательнее взглянул на своего спутника.
– Товарищу Захару можно подражать! Он способен на подвиг, как Данко...
– А кто такой Данко? Он тоже был революционером?
– Да. Я расскажу вам про него.
Павел Петрович помолчал минуту, собираясь с мыслями, а потом рассказал про юношу Данко, решившего вывести измученных людей из рабства к свободе. Они пошли за ним, но в темном лесу не было видно дороги, люди начали роптать и даже хотели вернуться назад. Тогда Данко разорвал руками себе грудь, вырвал из нее «сердце и высоко поднял его над головой».
Батенин остановился и звонким, помолодевшим голосом заговорил так складно, что Петрик догадался: Павел Петрович наизусть знает весь рассказ.
– Сердце Данко «пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его...
– Идем! – крикнул Данко и бросился вперед, на свое место, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям...»
– А разве можно из груди сердце вырвать? – спросил Петрик.
– Можно. Захар хочет вырвать из груди свое сердце... Ну, что же мы остановились?
– Это вы остановились, Павел Петрович.
– Идемте.
А Володя сказал с грустью:
– Мне назад надо.
– Да-да, милый... Иди!
Володя попрощался и побежал обратно.
После рассказа Батенина о смелом Данко Петрик много думал о Захаре. Ночью он видел его во сне. Захар сидел в тюрьме, закованный в цепи. А потом он разорвал их и вышел из тюрьмы, неся в руках свое пылающее сердце.
На другой день Павел Петрович сказал Петрику:
– Скоро должен прийти товарищ Захар. Я тебя попрошу: выйди на дорогу, дойди до поворота и подожди его. А потом проводи к стогу сена, что за этой сопкой.
Петрик с готовностью побежал. Он выбрал удобный наблюдательный пост – в зарослях черемухи, на небольшом пригорке. Отсюда мальчик мог хорошо видеть всю дорогу на пасеку, а его никто с дороги заметить не мог.
Захар, дойдя до поворота, остановился и огляделся по сторонам. Кругом никого не было. Тогда Петрик тихонько подкрался сзади и крикнул:
– Руки вверх!
Захар вздрогнул от неожиданности.
– Не бойтесь! Это я! – Петрик был очень доволен своей проделкой. – Здравствуйте, товарищ Захар!
– Здравствуй, товарищ Петрик!
– Я к вам от Павла Петровича.
– Знаю.
– А откуда вы знаете?
– Мы с ним вчера договорились, что ты меня встретишь и проводишь в «хижину дяди Тома».
– Идемте!
И они пошли рядом вначале по дороге, а потом, чтобы обогнуть пасеку, свернули в заросли черемухи и шиповника.
– Да тут настоящие джунгли, – восхитился Захар, с трудом продираясь через колючие кусты.
– Впереди еще гуще будет!
Но вот кустарник кончился, и Петрик объявил:
– Теперь пойдет хорошая тропинка. Если устали, можно сделать привал.
Захар посмотрел на часы.
– Недолго можно.
И они сели рядом на траву, лицом к солнечному закату. В небе тихо догорали жемчужные облака. Горы меняли окраску, постепенно становились лиловыми, а поля заметно темнели.
– Чудесный закат, – сказал Захар. – Смотри, как опускается солнце.
Кровавый диск медленно уходил за горизонт. Петрик следил, как тонул раскаленный солнечный шар в неведомой глубине. Вот уже осталась четверть диска, потом небольшая малиновая горбушка стала уменьшаться в размере и наконец совсем исчезла.
– Великолепный закат! – снова повторил Захар, и Петрику показалось, что в его голосе прозвучала печаль.
– Ну, что же, пойдем, товарищ Петрик!
И они зашагали открытой полянкой, чувствуя свежесть наступающего вечера.
– Товарищ Захар, можно вас спросить?
– О чем?
– Вы ничего не боитесь?
– Лягушек боюсь.
– Нет, вы не смейтесь.
– А что тут смешного? Ты разве жабу не боишься?
– Нисколько. Я их в руки брал.
– А я боюсь взять. Вот убей – не возьму.
Захар говорил совершенно серьезно, он не притворялся. Это было поразительно. Петрик смотрел на него с изумлением и некоторым разочарованием.
Захар положил руку на плечо мальчика – она была теплой и ласковой. Так, полуобнявшись, они дошли до стога сена. Здесь их ожидал Батенин.
Они поздоровались, и Захар, разглядывая хорошо замаскированный шалаш, обошел его кругом.
– Так вот какая у вас «хижина дяди Тома», – сказал он. – Место выбрали удачное... Сюда шпикам мудрено добраться...
– Если они и доберутся, никого не найдут, – усмехнулся Батенин. – Здесь можно организовать отличную охрану. Я уже наметил место для наблюдательного поста, где мы поставим караульщика. Вот там, внизу, видите, правее серого камня... Оттуда отлично просматривается дорога на кондратьевскую заимку. Если возле камня разложить костер да подбросить в него свежей травки, дым будет хорошо виден. Особенно в бинокль... В случае опасности можно дать точный сигнал, а отсюда заблаговременно спуститься в противоположную сторону. Там густой кустарник, никто не найдет.
– Да, конспиративная квартира хорошая, – одобрил Захар.
Понимая, что Захару нужно поговорить с Павлом Петровичем наедине, Петрик попрощался и отправился на пасеку.
Петрик встречает Питирима Фасолева
Наутро после встречи с Захаром Батенин отправил Петрика к наборщику горловской типографии.
– Попроси его зайти ко мне.
Через полтора часа Петрик входил в город. У него был большой соблазн зайти по пути в Долгую деревню и встретиться с Володей. Но... дело прежде всего! Он шагал знакомой улицей в сторону типографии, помещавшейся неподалеку от Народного дома. Только он свернул за угол, как навстречу ему вышли три конвоира, сопровождавшие арестанта. Такие процессии в Усть-Каменогорске никого особенно не удивляли. Петрик тоже не удивился. Но сейчас солдаты вели монаха, и это было совсем необычно даже для Усть-Каменогорска.
«Питирим Фасолев! – ахнул от изумления Петрик. – Дьякон Фасолев!» Все еще плохо веря своим глазам, он забежал вперед процессии и убедился, что не ошибся. Это действительно был дьякон Питирим из Медведки.
Фасолев никогда не внушал Петрику симпатии. Особенно он невзлюбил его после того, как дьякон сломал в отделе агитации последнее металлическое перо. Но сейчас Питирим Фасолев находился в беде, и мальчик почувствовал к нему жалость.
Дьякон сильно изменился с тех пор, как Петрик видел его в последний раз. Он зарос, опух, был грязен и несчастен. Петрик несколько раз забегал вперед, чтобы получше разглядеть его лицо, и привлек к себе внимание конвоиров.
– Пошел вон! – прикрикнул старший, с двумя лычками на погонах, и даже пригрозил пистолетом.
– А что, по улице ходить нельзя? – огрызнулся Петрик.
Из предосторожности он все же отошел несколько в сторону. Фасолев повернул к нему опухшее лицо. В глазах его сверкнула искорка надежды.
– Вот свидетель! Вот свидетель! – закричал он радостно на всю улицу и замахал руками, приглашая Петрика подойти.
– Заткни глотку! – рассвирепел старший конвоир.
Но дьякон, заметив, что Петрик остановился в нерешительности, упал и завопил еще сильнее:
– Он видел! Он все видел! Он знает мою душу! Он может меня спасти! Только он! Единственный свидетель моей невинности.
– Вставай, гадюка! – старший конвоир пнул дьякона ногой.
Кругом стала собираться толпа. Фасолев не вставал. Царапая землю длинными тощими пальцами, он повторял в исступлении:
– Сам бог послал свидетеля. Солдатики, смилуйтесь, не дайте погибнуть! Петенька, голубчик, ты все знаешь! Подтверди, подтверди... Неповинен!
Петрик сообразил, что ему надо незаметно улизнуть, но поздно. К конвоирам подошел старичок, видимо, отставной чиновник, и сказал рассудительно:
– В самом деле, солдатики... А если правда этот мальчик может дать свидетельство и спасти несчастного? Возьмите его с собой. Пусть он даст свои показания начальству.
– Этого я и жажду! – закричал Питирим Фасолев. – А иначе, убейте меня, не встану! Гибель меня ждет!
И собравшаяся толпа дружно загудела:
– Пусть идет парнишка! Пусть!
Толстая женщина с двойным подбородком схватила Петрика за руку и потащила к солдатам:
– Иди, иди... Спасай духовного человека.
И толпа еще дружнее закричала:
– Спасай! Спасай! Иди! Не бойся! Тебе ничего не будет. Ты малолетний!
Петрик оказался в замкнутом кругу, выскочить было невозможно. Старший конвоир поглядел на него сурово и сказал:
– Пойдешь с нами!
Услышав эти слова, Питирим Фасолев подскочил с козлиной легкостью и закрестился:
– Свят-свят-свят! Услышал всевышний мое моление. Спасен! Теперь спасен!
– Становись с ним рядом! – скомандовал старший конвоир и оглядел толпу: – Ну, кто еще хочет идти в свидетели?
Толпа сразу отпрянула и поредела.
Теперь солдаты вместе с дьяконом повели и Петрика. Но недолго они шли рядом. Заметив желание Питирима Фасолева завести разговор со своим спутником, старший поспешил разъединить их. Он взял неожиданного свидетеля под свое наблюдение.
Петрик понял, что его ведут в контрразведку. Он уже догадался, по какому делу. Питирима Фасолева могли арестовать за помощь партизанам. Дьякон действительно писал воззвания, но делал это по приказанию Бориса Петровича. Контрразведка ему не верит, и он хочет с помощью Петрика доказать свою невиновность. Ну, что же, пусть доказывает. Надо ему помочь.
Мальчик не ошибся в своих предположениях. Конвоиры доставили Фасолева прямо в кабинет следователя. Петрика заставили подождать в полутемном коридоре. Но через несколько минут его тоже позвали к следователю.
Пожилой офицер с погонами поручика, в пенсне, сидел за письменным столом, а дьякон Фасолев стоял перед ним. Петрик вошел и остановился. Дьякон увидел его и заговорил торопливо, словно боясь, что его прервут:
– Сам всевышний послал его, как архангела, мне во спасение, господин поручик. Допросите его, и он скажет вам правду-истину обо мне. Во многих грехах повинен, но в большевизме никак. Клянусь пресвятой владычицей богородицей нашей. Ни духом, ни помыслом. Ничего не ведаю о том, в чем опозорить мой духовный сан хотите. Пусть он подтвердит истину слов моих.
– Перестань трещать, сорока! – крикнул поручик. – Я не верю, что ты дьякон. Волосы отрастить может любой большевик, а твоей рясе красная цена полтинник в базарный день.
– Нет, он правда дьякон! – сказал Петрик. – Я его знаю. Он – Фасолев, а зовут его – Питирим.
– Откуда ты его знаешь?
– Мы с ним вместе были на Алтае.
– Где именно?
Петрик замялся.
– В Медведке, в Медведке! – подсказал дьякон.
– В Медведке находился штаб красного бандита Артема Избышева.
– Верно, верно! Именно там! Именно бандита!
– И оттуда шли прокламации большевиков.
С этими словами поручик извлек из папки листовку. Петрик вытянул шею и узнал Володин почерк.
– Оттуда, оттуда! Именно оттуда! – подтвердил дьякон.
– Есть показания, что ты, долгогривый, писал эту мерзость, призывая народ воевать против верховного правителя – адмирала Колчака.
– Я же не отрекаюсь! Господи, ты видишь правду уст моих! Писал из-под палки, по принуждению, будучи мобилизован гнусным комиссаром Пирожниковым. Ему приглянулся мой почерк, и он силой заставил меня делать сатанинское дело, смущать умы человеков. Я даже перья ломал нарочно, думал, что сие принесет мне избавление от мук и издевательств.
– Верно! Он перья ломал! – подтвердил Петрик.
– Расстрелять меня хотел наглый комиссар, и только всевышний сохранил жизнь мою. А сейчас я, подобно многострадальному Иову, несу крест за невольную вину. Прости мя, господи, по велицей милости твоей! Невинен. Крест могу поцеловать, господин поручик. Смилуйтесь и не губите.
Дьякон упал на колени, но офицер даже не взглянул на него.
– Как тебя зовут? – спросил он, обращаясь к Петрику.
– Петр.
– Фамилия?
– Грисюк.
– Сколько лет?
– Скоро четырнадцать будет.
– Кто твой отец?
– У меня нет отца. Немцы на войне убили.
– Мать где?
– И матери нет.
– С кем же ты живешь?
– Один.
– А у кого?
Петрик смешался. Он понимал, что ни в коем случае нельзя назвать пасеку Кондратьева, где укрывается Павел Петрович. Нельзя также назвать и квартиру коммуниста Чайкина.
– У кого же ты живешь? – переспросил следователь.
Петрик молчал. Обычная находчивость его покинула. Питирим Фасолев внимательно прислушивался к его ответам.
– Хорошо, в этом деле мы разберемся, – сказал следователь. – А сейчас ответьте на мой вопрос: вы оба были в Медведке?
