Текст книги "Падальщик"
Автор книги: Ник Гали
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)
На экране появилось изображение дымящегося развороченного автобуса, усеянная обломками улица, полицейские машины с красными и синими лампами на крышах…
Раздался тревожный голос диктора:
– В городе один за одним произошли шесть взрывов, три из которых прогремели в городской подземке и три в рейсовых автобусах. События полностью парализовали жизнь столицы. Целиком прекращено движение общественного транспорта, в том числе метро. На дорогах образовались огромные пробки, настроение жителей Лондона паническое. В настоящий момент в городе введены армейские подразделения… Повышенные меры безопасности принимаются и в Нью-Йорке, Париже, Москве… Полиция не сомневается, что произошедшее является следствием хорошо спланированного теракта…
Поверх кадров хроники появились четыре фотографии, – диктор называл этих людей террористами. С одной фотографии, мутной, сделанной камерой безопасности на улице, злым взглядом смотрел парень в толстовке с накинутым на голову капюшоном. Лицо парня на фотографии рядом опознать было невозможно – он прикрылся рукой, – но на шее у него были хорошо видны бусы из круглых шариков.
Девин повернулся к шоферу:
– Хэмпфри, мы можем ехать быстрее? Сколько еще до больницы?
– Сами посмотрите, что делается, сэр! Полгорода перекрыто из-за взрывов!
Фон Рихтхофен нажал кнопку на подлокотнике, наружное окно плавно ушло вниз, салон наполнился гудками, запахом выхлопных газов…
Словно попавшее в западню стадо быков, машины вокруг горбились крышами она подле другой и в страхе ревели…
Глава IX
Тайна Падальщика
Все трое быстрым шагом подходили к стойке регистратуры, когда из белых створчатых дверей к ним выбежал Самуэль. Ли-Вань не видел его давно и теперь с трудом узнал. Лицо херувима исхудало, нос обострился; чистые белые кудри, раньше освещавшие лицо, были стянуты резинкой на затылке и словно посерели.
– Скорее! – крикнул Самуэль; голос его срывался от отчаяния. – Скорее же!..
Трое, не обращая внимания на протестующие крики девушки за стойкой, побежали к белым, ведущим к лифтам дверям.
– Ты знаешь про Хранителей? – на бегу крикнул Самуэлю Ли-Вань.
Тот не расслышал, прокричал в ответ другое:
– Я уже месяц получаю анонимные письма с угрозами, – вчера в меня стреляли!
Зеленым светом светили неоновые лампы с потолка.
Они добежали до дверей палаты, распахнули дверь.
Посреди просторного помещения, на высокой кровати со штативами, похожими на клешни серебряного краба, лежала Геня; лицо ее было покрыто красными пятнами, волосы разметаны по подушке, полный слез взгляд застыл на…
Ли-Вань проследил ее взгляд и похолодел: в открытой прозрачной кабине, увитый трубками, обмотанный пластырями и бинтами, лежал зеленый младенец – точь-в-точь такой, какого он видел во сне. Глаза ребенка, ввалившиеся и окруженные глубокими темными кругами, казались двумя пустыми дырами; туловище было намного больше, чем у нормального новорожденного; зеленая кожа, распласталась, словно заплесневевшее тесто, по стенкам узкой прозрачной колыбели.
– Он растет… – голос Гени задрожал.
– Где Лиза? – повелительный голос Фон Рихтхофена заставил всех обернуться.
Девин быстрым шагом подошел к окну и отодвинул занавеску – на окне затрепетала детская карусель-подвеска из разноцветных рыбок.
Девин нажал красную кнопку, что была спрятана за занавеской, – серая перегородка у изголовья кровати дернулась и с жужжанием отъехала в сторону. За ней, словно в детской игре Лего, открылся целый маленький город. На постаменте в центре города стояла, мигая рубиновыми глазами, Лиза; вокруг, среди проводов, нагромождения приборов и стоек с аппаратурой суетилось с полдюжины людей в белых халатах; рядом с роботом, тоже одетый в халате едва сходившимися на животе пуговицами стоял, упираясь одной рукой в клавиатуру, старший программист проекта Леон. Увидев Фон Рихтхофена, он почтительно поклонился.
– Великий Магистр, мы не смогли выполнить приказ. Все избранные не могут быть собраны у Врат.
Фон Рихтхофен поднял острый подбородок. Стоящий к нему ближе других Ли-Вань увидел, как дернулось и забилось веко Магистра.
– Что с каждым?
Леон склонил голову.
– В крови у избранной Катарины Галлеани врачи обнаружили вирус. Узнав диагноз, она отказывается разговаривать с кем-либо.
– Другие.
– Избранный Теодор Звеллингер вчера был срочным рейсом отправлен из Германии в США. На официальном приеме у канцлера он упал в обморок – произошло резкое обострение врожденной болезни. Специалисты говорят, что в случае выздоровления он скорее всего потеряет способность мыслить разумно…
Не делая паузы, Леон продолжил:
– Избранный Дипак Бангари сегодня утром арестован полицией. Его обвиняют в контрабанде крупных партий наркотиков и торговле людьми. По закону, наказание за подобные преступление – заключение вплоть до пожизненного. До избранного Станислава мы не смогли дозвониться…
За окном послышался гулкий взрыв, затем крики. В следующую секунду все здание вздрогнуло от нового взрыва, со звоном брызнули внутрь палаты оконные стекла, в палате погас свет… Пол пошел волной, люди попадали на пол.
– Великий Магистр! – прокричал Леон, стоя на коленях и прикрываясь рукой от падающей с потолка штукатурки. – Лиза пишет, что Падальщик вошел в мир и хочет говорить с нами! Пусть Южный Хранитель скорее скажет нам его тайну!
– Я не знаю тайны!.. – крикнул с пола Ли-Вань.
В следующую секунду со стороны золотой машины раздался гул, то и дело сменяющийся шипением. Лицо Леона осветило призрачное мерцание монитора на груди Лизы.
– Я не понимаю…
Программист не закончил – послышался полный ужаса крик Самуэля:
– Посмотрите на ребенка!
Все обернулись к прозрачной колыбели. С треском раскололся пластик, в стороны отлетели трубки, лопнули бинты… Ребенок вдруг стал огромным.
Страшно закричала Геня.
Чудовище повернулось и открыло рот. Края огромной черной дыры задвигались, – младенец силился что-то сказать, но из дыры не исходило ни звука.
В темноте глаза Лизы вдруг ярко вспыхнули – один кристалл темно-синим, другой бордовым цветом. Из машины раздался голос. Хриплый, свистящий, он произносил слова с неведомым акцентом:
– Узнаете ли вы меня, люди?
В тот же миг Ли-Вань увидел, как все присутствующие вдруг медленно поднялись с пола и встали прямо… Лица их разгладились, сделались спокойными – почти радостными. Фон Рихтхофен, Девин, Самуэль, Леон, ассистенты, – все, двигаясь медленно, обошли ребенка и встали вокруг него кольцом. Даже Геня, выбравшись из кровати, приползла ко всем, и не в силах подняться, стояла в кругу на четвереньках, поднимая во тьме вверх белое, как мрамор, лицо.
Вот люди, как по команде, открыли рты:
– Мы узнаем тебя, Яхи.
Ребенок качнул огромной головой и опустил к ним зеленое лицо с глазами-дырами:
– Любите ли вы меня?
Люди, стоящие внизу, ответили нестройным хором:
– Мы любим тебя, Яхи.
Повернув голову вбок, младенец издал стон.
– Что главное для вас, люди?
Улыбаясь мраморными улыбками, люди ответили:
– Любовь, Яхи.
С ужасом Ли-Вань увидел, как в темной палате там и тут зажглись желтые мутные огни – это были глаза обступивших Падальщика людей.
– Идите ко мне.
Качнувшись, люди сделали шаг к огромному младенцу – мрачным утесом возвышался он посередине их круга.
Ли-Вань в отчаянии подскочил к Фон Рихтхофену, схватил его за руку.
– Опомнитесь!..
Старик посмотрел сквозь него мутными желтыми глазами и восторженно улыбнулся.
– Геня! Самуэль!
Ли-Вань подбежал к друзьям. Каменные лица.
Он дернул Самуэля за руку, потянул прочь от ребенка, – тело Самуэля будто вросло в пол. В следующую секунду, не переставая улыбаться, Самуэль поднял руку и ударил Ли-Ваня. Кулак был, словно железный молот, – сознание помутилось; желтые огни побежали по кругу, слились в золотую лодочку, – лодочка поплыла в темноте, подпрыгнула, погасла…
– Любовь, – сказал Самуэль и переступил через тело.
– Любовь… – хором повторили другие.
Огромный темный рот на зеленом лице чудовища открывался все шире, – он стал похож на темную тучу. Края тучи были неровные, клочьями; тьма от тучи уже просочилась сквозь разбитые окна, – словно грязный дым, она ползла над домами, над улицами…
– Ближе… – сипло простонала машина. – Ближе…
Ли-Вань очнулся на полу и открыл веки – прямо перед его глазами лежало что-то гадкое, серо-зеленое.
Он поднял голову – звякнул об пол прилепившийся к лицу осколок разбитого зеркала. На секунду он задержал взгляд, потом вновь осторожно приблизил лицо к кусочку. И отшатнулся в ужасе – зеленый урод посмотрел на него из остроугольного осколка, зеленый урод с заросшим плесенью лицом, с крючковатым носом, с пустыми черными дырами вместо глаз, со ртом, перекошенным в беззвучном крике…
– Ах-ах-ах!… – услышал Ли-Вань над собой гулкий смех. – А-а-а-х! А-а-ах!..
– Я? – в ужасе поднял голову Ли-Вань. – Я?!.
– А-а-ах! Ах-ах!..
Сквозь смех, показалось ему, он различил идущие откуда-то издалека – из страшного далека – слова:
– Тыыыы… Отец…
В панике смотрел Ли-Вань на свои руки – они стали зеленые, бугристые; кривые, тонкие пальцы оканчивались длинными желтыми когтями…
– Я человек! Я человек!
Вместо крика он услышал сухое щелканье.
Огромный зеленый ребенок склонился к нему и, казалось, внимательно рассматривал его своими черными глазами-пустотами. Из ползущей по потолку черной тучи послышалось гулкое, далекое:
– Мы будем насыщаться… Отец…
Сладковатый запах разложения проник в ноздри, – что-то заворочалось во рту – неотвратимое, тягучее, влекущее…
Ли-Вань рванулся к окну, открыл створки окна, взобрался на подоконник, встал там.
Творение породит Творца. Кого сотворил человек из своего прошлого, тот в конце концов сотворит его. Самый несчастный из людей, не зная как творить себя правильно, он сотворил…
Ли-Вань почувствовал, как, предваряя падение, стремительно погружается во тьму. Он занес ногу над улицей.
Мысль мелькнула в голове. Словно в кромешной черной воде вспыхнула чешуей и пропала серебряная рыбка.
В мире вдруг стало тихо. Даже огромный жуткий ребенок, окруженный застывшими улыбающимися людьми за его спиной, затих. Смотрели на него, запрокинув головы, люди внизу на улице; глаза у них были тоже мутные, желтые. Вот они увидели, как существо, возникшее высоко в проеме дымящегося окна, шевельнулось… Полы синего плаща на нем поднялись, и за спиной у существа стали стремительно расти и расправляться два огромных черных крыла…
Что это была за мысль… Последнее оставшееся человеческое в Ли-Ване цеплялось за мелькнувшую во тьме серебряную рыбку. В ней, в ней было спасение. Где она? Что она?
Помогите.
Не было света, не было искры; не было памяти, не было мыслей – мир вокруг был такой огромный, что о нем не надо было ничего знать. Родилась не мысль – родилась молитва.
Я ничего не понимаю, ничего не знаю, ничего не могу. Помогите. Помогите.
Вдруг он почувствовал на лице слезу. Она скатилась по щеке до рта, попала на язык, обожгла соленым…
Помогите. Помогите. Помогите.
С разбитого стекла беспомощно свисала игрушка – подвеска-карусель с разноцветными деревянными рыбками. Он с удивлением посмотрел на нее. Нити игрушки запутались, рыбки оказались где попало. Две ближние к Ли-Ваню, словно уснули, попавшись в сеть, одна на другой. Одна рыбка была красная, другая – фиолетовая.
Ах, вот в чем была его мысль…
Он грустно улыбнулся про себя: это была мысль из детства – ему захотелось помочь запутавшимся рыбкам, – они некрасиво лежали рядом. Случайный импульс, желание привнести в мир крошечный кусочек красоты он принял за мысль, способную противостоять Падальщику…
Он выпрямился. Пока в нем есть хоть крупица человеческого, он все равно станет этой мыслью, как бы мала и ничтожна она ни была. Он станет этой мыслью ради Ли-Ваня, у которого когда-то внутри не было зла.
Ли-Вань наклонился и, стараясь не упасть, не обращая внимания на нарастающий сзади зловещий гул, стал распутывать игрушку.
Вот он осторожно повернул фиолетовую рыбку, продел ее через петельку – высвободившись она отплыла от другой, желтой рыбке.
Вот так. Так гораздо красивее.
Он не хотел больше думать про Падальщика, про гибнущее мироздание, про то, что сам породил во Вселенной последнее и самое страшное Зло. Мир вокруг вдруг стал маленьким и светлым, и он опять был в нем ребенком. Он начал аккуратно распутывать остальных рыбок. Вот желтая поплыла к красной, розовая к белой…
Вдруг он с удивлением обратил внимание на свои руки: они были уже не бугристые, с длинными и кривыми пальцами, но вновь стали его обычными руками – маленькими, смуглыми, с аккуратными круглыми ногтями…
Он потрогал лицо – оно было чистое, без следа плесени.
Не решаясь еще поверить, Ли-Вань встал на подоконнике и, улыбаясь, поднял игрушку перед собой на вытянутой руке, – освобожденные рыбки, медленно качаясь, поплыли по кругу.
Люди вокруг младенца вдруг ожили; мутный желтый огонь в их глаза потух.
В тишине раздался тонкий голос Леона:
– Смотрите! Смотрите! Ребенок плачет!
Все посмотрели на гигантского младенца, – из черного глаза-пещеры выкатилась огромная прозрачная слеза; на секунду зрачок под ней сверкнул волшебным голубым солнцем. Скатившись, слеза оставила на зеленой щеке широкий светлый след. В тот же миг черное облако, тянущееся изо рта ребенка по потолку к окну, начало стремительно сжиматься, втягиваться; сам ребенок стал на глазах опадать, уменьшаться…
Еще секунда, и Геня подхватила его на руки. Младенец продолжал беззвучно лить слезы – но глаза его стали уже совсем голубыми, а кожа светлой…
Ли-Вань подошел к Гене, сел рядом с ней на пол, погладил ей волосы.
– Плачь… Плачь…
За окном вдруг стало светло и тихо.
Со стороны машины раздался возбужденный голос Леона:
– Лиза пишет нам!
– Читайте! – повернулся к нему Фон Рихтхофен. – Читайте немедленно!
– «Ключ повернут правильно. Падальщик вышел из Лилы. Лила будет продолжена».
Девин, радостно улыбаясь, вытирал рукой пот со лба:
– Что с нами было? Я не помню… Ли-Вань, вы разгадали тайну Падальщика?
Все повернулись к монаху.
Ли-Вань поднялся с пола; улыбаясь, он смотрел на Хранителей:
– Слезы… Соленая вода из пророчества… Стоило мне заплакать, и сложное и большое для меня вдруг стало значить меньше, чем простое и малое. Я… словно поменял фокус, повернул подзорную трубу другим концом и посмотрел в нее… Я посмотрел в себя и увидел маленькую и простую вещь, которая была мне дорога. И оказалось, что Падальщик сразу становится хорошо виден, когда смотришь туда, где его нет – Падальщик всегда прячется в большом, в общем, в сложном и… в чужом. А в простом, в маленьком, – в своем – его нет.
– И это все? – Фон Рихтхофен недоверчиво посмотрел на Ли-Ваня.
– Все…
– Весьма, весьма интересно… – Девин потер подбородок и зашагал по комнате.
В комнате вдруг раздался веселый детский смех, все снова обернулись к Гене. Малыш на ее руках был уже абсолютно чист; глаза его светились цветом васильков. Он с любопытством смотрел на еще вздрагивающую от плача Геню, потом протянул к ней руку и ухватил за нос; другой ручкой он потянулся к игрушке с рыбками, взял одну из них в кулак и снова улыбнулся всем веселой беззубой улыбкой.
В этот момент из золотого робота раздался удивительной красоты и нежности женский голос:
– «На свете много сложного. Расскажу вам теперь о простых вещах…»
Глава Х
Сутра Трех Простых Вещей
(Последнее Откровение Яхи)
На свете много сложного – расскажу вам теперь о простых вещах.
1. Говорите мне, что имеете выбор, – но выбор ступить направо или налево в кромешной тьме – разве это выбор? Стоите в ночи в черном лабиринте под землей, и знаете, что много вокруг вас ям, ловушек и тупиков. А выход из лабиринта к свету – есть ли он, нет ли, и где искать его – не знаете. Но смело ступаете в кромешной темноте и говорите: «Вот, имеем выбор – делаем шаг, куда хотим». И вот вам первая из трех простых вещей: единственный истинный выбор, что есть у вас, пока живете, – остановиться и тихо просить Творящую Силу о помощи. И вот, если остановитесь в темноте и скажете Творящей Силе: «Помоги», осветит вам путь в лабиринте к свету золотой нитью.
И правило истинной веры, которое так нужно вам, – смирение. Признайте то, что есть. Смиритесь с тем, что есть. Возвыситесь над тем, что есть.
И если будете просить Творящую силу о помощи, взлетите в небеса на том, что есть, – словно на волне, поднявшейся к звездам.
Смирением возжете пять Откровений моих. Смирением поймете для себя меру добра и зла; смирением начнете менять свое прошлое. И будете облачаться в светящиеся одежды, и путешествовать в мирах, выбирая из них лучшие; смирением же одолеете Врага. Верно, верно говорю вам: смиритесь и тогда почувствуете счастье – ибо через смирение войдет в вас Творящая Сила и руками вашими начнет вершить свой труд.
2. И вот вам вторая простая вещь. Говорят вам учителя ваши: «Возлюби и станешь счастлив». Я же говорю вам: «Стань счастлив вначале, и тогда возлюбишь». Ибо тот, кто, облекшись смирением, составит верно свечения свои; и поменяет свое прошлое; и облачится в новые светящиеся одежды, – тот поднимется в мирах; поднимающийся же в мирах неизбывно любит. Заботьтесь потому моим учением о своем счастье и придет счастье через вас ко всем. Но если заставите себя любить, не став прежде счастливыми, то будете любить, как голодный любит мясо и как любит хищник жертву, и будете от того вечно голодны и жестоки…
3. И третью простую вещь скажу вам: сама жизнь ваша есть путь сквозь тьму к свету. И пройдет этот путь и не заблудится под землей лишь тот, кто спустится в землю не ради своего прошлого, и не ради своего будущего; и не ради того, чтобы гнить в земле с другими; но ради своей вечной и всегда пребывающей Цели. Верно, верно говорю вам: за Целью спускайтесь в долину смерти. Но вот скажу вам еще: едва войдете в нее, будет мироздание вам петь. Но углубитесь дальше, и смолкнут песни, и зайдет солнце за тучи, и пристанут к вам в попутчики демоны. И будут демоны смеяться и говорить: «Что задумал? Брось!» И в этот миг перестанут верить в вашу Цель и друзья ваши, и враги; и близкие, и дальние; и будут уговаривать вас остановиться и начать вешать на весах прошлое и будущее. Но не перестанете верить в свою Цель вы; вытерпите, и пойдете дальше, ибо будете истинно верить, что есть для вас Цель в долине смерти и что Цель эта – ваша. И вот еще углубитесь вы в землю, и еще пройдет время. И тогда настанет он – самый страшный час. Час, когда вы сами разуверитесь в своей Цели; и позовете Творящую Силу, но не откликнется она…
И вот говорю вам: последнее препятствие одолеете не слезами, и не мольбой; и не хитростью, и не силой. Последнее препятствие на пути к Цели одолеете упрямством. И вот поднимут упрямые ногу – ту, что не захочет подняться, – и сделают шаг. И поднимут упрямые другую ногу, – ту, что откажется идти, – и сделают еще один. И дойдут. И расколется небо над ними дождем из драгоценных камней, и возьмут они от мира все, что пожелают; и сделаются всем тем, чем когда либо мечтали стать.
Верно, верно говорю вам: тот, кто войдет так в долину смерти, будет счастлив еще при жизни; и, погружаясь в землю, будет возвышаться в мирах. Ибо есть один путь в земле для каждого, на котором страдания его делаются блаженством. И в конце пути не умрет такой и в падаль не обратится, – но воскреснет и обретет жизнь вечную – и почувствует разом всю красоту творения и почувствует себя этой красотой. Верно, верно говорю вам: позволят Правило Истинной Веры и Правило Игры Цветов увидеть Цель и укажут к ней путь; позволят правила пяти Откровений понять, как устроен путь к Цели; но позволит лишь упрямство счастливо достичь Цели.
И возьмет достигший Цели человек изумруд с неба и положит себе в сердце, и соединится тогда свечение его сердца со светом его звезды в небе; и растворится человек в дрожащем сиянии своей судьбы. И станет тогда бесконечно счастлив; и начнет быть одновременно во всех мирах – и там, где хотел быть когда-то, и там где захочет – и получит все, чего когда-либо хотел и чего когда-либо еще пожелает, и много, много больше… Ибо красота не знает границ, не знает перемен, не знает миров, – и одна управляет всем вечно…»
Глава XI
Пробуждение
Машина замолкла, погасли рубиновые глаза. На экране над клавиатурой появилась написанный зеленым шрифтом текст.
– «Семерым левиям из всех людей переход в изумрудный сад будет дарован сразу, – с удивлением в голосе прочел стоящий рядом с роботом Леон. – Пусть вознесутся они каждый к своей звезде и укажут оставшимся путь…»
– Нас простили! – Геня еще мокрыми от слез глазами смотрела на окружавших ее людей, – меня, Катарину, Звеллингера – всех!.. Простили! Я чувствую это. Я…
Она засмеялась.
– Как так? – удивленно посмотрел на нее Девин. – Если вы уже достигли Цели, значит ли это, что и мы уже… в раю?
– У каждого Цель своя! – засмеялась в ответ Геня. – У каждого…
Голос ее зазвенел, стал объемным; эхо пошло со всех сторон, как будто из спрятанных в стенах динамиков.
Фон Рихтхофен хотел было что-то сказать, потянул из воротничка шею, но вдруг лицо его гротескно вытянулось и превратилось в длинную пеструю голову мурены. Руки словно водоросли, потянулись невыразимо длинные к потолку и закачались там, бросая на все находящееся внизу причудливые тени. Девин сделал было движение к нему, но потерял ноги и закачался в воздухе, словно колокольчик. Все другие, кто были в палате – Леон, Самуэль, Геня с младенцем на руках, ассистенты, – вдруг, словно яркие капли акварели, упавшие в банку с водой, гулко расплылись, засветились изнутри – и вдруг взорвались веселыми разноцветными искрами…
Маленький Ли-Вань проснулся и, протирая глаза смотрел на аквариум с рыбками и качающимися водорослями, который стоял прямо у его кровати. Сейчас аквариум светился ярким зеленым светом от попадавших в него солнечных лучей.
Что-то снилось ему…
Он потянулся, откинул одеяло и почесал маленьким кулачком глаза, одновременно стараясь вспомнить сон.
Что-то такое запутанное…
Он зевнул и вдруг, вспомнив другое, настоящее, радостно улыбнулся. Мама, мама сегодня должна была приехать из города насовсем! Отец последнее время, не переставая просил маму продать эту ее гостиницу в городе, – она отнимала у нее слишком много времени! У папы много денег, – зачем ей работать? – к тому же осенью они все равно переедут в Бангкок – Ли-Вань пойдет в школу, там он будет учиться рисованию…
Ли-Вань вскочил с постели и, как был в трусах, выбежал на крыльцо.
С него была видна залитая солнечным светом опушка банановой рощи. Над зеленой сочной травой носились стрекозы и летали пушинки – последних было так много, что казалось, над рисовым полем идет никогда не виденный Ли-Ванем снег.
Ли-Вань вдруг увидел, как далеко за рощей от автобусной остановки вышла на край рисового поля женщина в белом платье, – сняв босоножки и держа их в руках, она пошла, ступая босыми ногами по высокой траве, к дому.
Ли-Вань взвизгнул от радости, соскочил с крыльца на траву и понесся ей навстречу по мокрому от росы лугу.
В опустевшей спальне, на теплом еще от детского сна одеяле, грелся в лучах солнца белый ватный заяц.
