Текст книги "Падальщик"
Автор книги: Ник Гали
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
Девин сделал паузу.
– Что вы на это скажете?
Аудитория молчала. Было сказано слишком много за слишком короткое время. Самуэль посмотрел по сторонам: на большинстве лиц читалось сомнение.
– Что ты думаешь? – нагнулся он к уху Дипака.
– Интересно, – шепотом ответил ему Дипак, – но это одна из тех теорий, которые на практике так же сложно доказать, как и опровергнуть.
Самуэль хотел было сказать что-то еще, но тут с последнего ряда раздался голос прыщавого Раймонда, смешного гика[9]9
Гик – от английского Geek (жарг.) – «завернутый» на чем-то; «ботаник»
[Закрыть], – он был, кажется, из Швейцарии:
– Если допустить, что изначальный код мироздания идет от Бога, подразумевается ли тем самым, что человеческий язык происходит от дьявола?
Девин улыбнулся:
– Все же мы говорим здесь о научном проекте. Я уже сказал, что весьма общий характер моих объяснений связан с абсолютной секретностью исследований, и это единственный для меня способ без ссылок на научные разработки рассказать вам о тех принципах, которые делают функциональность Лизы возможной. Вопросы по теме?
– У меня вопрос! – взъерошенный гелем Дерек поднял руку со своего кресла на сцене. – Как мне кажется, наша сегодняшняя встреча довольно убедительно свидетельствует, что какую-то часть уникального смысла, вложенного вами в вашу речь, мы все-таки постигаем, – несмотря на отравляющий все и вся код человеческого языка. А это значит, что язык-код все-таки в какой-то степени работает на наше взаимопонимание.
– Обратите внимание на те слова, которые вы употребили, – улыбнулся Девин, – «все-таки», «в какой-то степени»! Помните, смысл не может быть «немного» мертв.
– Вы хотите сказать, что мы вас сейчас совсем не понимаем – Вы – не знаю, а вот язык сейчас очень хорошо понимав сам себя. Язык формирует послание, озвучивает его, язык же принимает и переводит сам на себя. Язык общается сам с собой, господа!
Снова возникла пауза, в которой озадаченный зад обдумывал сказанное.
У вас язык, как в фильме «Чужие», поселяется в людях, растет, развивается, превращается в монстра – и того и гляди вырвется наружу! – раздался насмешливый голос с галерки.
Вместо ответа Девин только улыбнулся и пожал плечами – «да, это так».
– Нет, но в самом деле, – развел руками Дерек, – что же нам теперь всем делать, перестать говорить?
Девин поднял вверх орлиный профиль и задумался.
– А вы бы смогли? – спросил он, повернувшись к голландцу. – Вот что я вам скажу, – сказал он решительно, – попробуйте. Нет, на самом деле, – он повернулся к залу, – я всем настоятельно рекомендую этот доступный эксперимент. Дайте себе обет молчания на два-три дня, когда позволят обстоятельства, но оставайтесь при этом в обществе людей и понаблюдайте за ними. Уверяю вас, вы будете очень удивлены. Праоснова языка – страх. Выбрав однажды язык, люди выбрали страх в качестве своего отношения к жизни. Когда вы будете молчать, вы будете избавлены от необходимости реагировать на слова других людей, вы не будете обдумывать свои необходимые для общения слова, и потому будете в большой степени сами избавлены от страха. Понаблюдайте в этом состоянии добровольного обета молчания за говорящими вокруг вас: вы явственно увидите страх за каждым словом говорящих, – какими бы спокойными и разумными слова ни казались им самим. Вы так же явно увидите ту конкретную опасность, который каждый слушающий будет воображать для себя в словах другого и какой опасности будет стараться избегнуть.
– Страшное дело, – пробормотал Дерек, но его неуклюжий каламбур остался неоцененным залом.
Я сознательно не затрагиваю сейчас тему магии языка, – продолжал Девин, – ибо это было бы уже насилием над вашим так уже бесконечным терпением к моим мягким объяснениям. Скажу только, что слова, особенно при определенном порядке Произнесения, действительно в состоянии формировать реальность, вопрос в том, какую именно реальность. Как я сказал унифицированные кодовые системы теряют свойство выражать, уникальную природу вещей, ИХ единицы В конечном итоге Не выражают ничего кроме лишенных наполнения понятий, то есть становятся знаками знаков. Поэтому в конечном итоге язык и начинает работать на создание конечного состояния Вселенной, но не того идеального которое подразумевало для мироздания Слово. В этой новой конечной реальности и существуют обозначаемые человеческим словом объекты.
– Это уже похоже на то, что говорил Платон, – обрадовался с первого ряда тот самый гуру с белыми бакенбардами, кто вспомнил раньше про Дао. – Что у всех наших вещей в материальном мире есть в высшем мире идей идеальные эталоны.
– Да! Но ошибка Платона состояла в том, что он видел эти «эталоны» существующими именно в мире идеальном, то есть принадлежащим конечному идеальному состоянию Вселенной. На самом же деле эти «эталоны» существуют совсем в другом мире, – в мире извращенном, уродливом, – в мире, который стремится своей интенцией построить язык.
– Послушайте, – недовольно перебил Девина пожилой профессор с бородкой, – вы нас уже основательно запутали. «Мир идеальный», «мир извращенный». Вы можете объяснить все еще раз, по порядку?
– Сейчас попробую, – кивнул Девин. Взяв в кулак подбородок, он в задумчивости прошелся по сцене.
– Ну хорошо, – поднял он голову, – представьте себе детскую головоломку, кучу перемешанных на ковре фрагментов одной картинки, которую надо восстановить. Идеальная картина не собрана, но она вероятна. Фрагменты рисунка на каждом кусочке и формы кусочков представляют собой код построения этой идеальной картинки. Перемешанные на ковре в данный момент фрагменты – это и есть наш реальный мир; задача каждого из нас в нем – нас, отдельных кусочков – сопоставлять наши рисунки с рисунками на других кусочках и найти правильный способ присоединения к ним. Успех правильного строительства конечной картинки зависит от того, как мы, кусочки головоломки, правильно понимаем свою форму и тот рисунок который нанесен на нашей поверхности, а также как правильно мы понимаем окружающие нас кусочки, их уникальную форму и рисунки на них. Если это наше понимание искажено, мы начинаем пытаться присоединиться к окружающим фрагментам неестественным, легким и взаимовыгодным способом, но форсированным, сложным, «извращенным» способом – мы начинаем строительство некой другой, отличной от изначально предполагавшейся картины мира. Как указатель к этой другой, 1 |ЗВрашенной картине и существует, например, «идеальный» «ключ» Платона. В идеальной же, совершенной реальности, в г0М конечном состоянии Вселенной, которое предполагается к строительству кодом мироздания, не может быть одного «эталона» понятия, в ней существует бесчисленное множество уникальных ассоциаций, связанных с данным понятием внутри каждого из нас. Только реализуя понимание этих ассоциаций в общении, мы могли бы действительно понять, так сказать, форму и рисунок друг друга. Вместо же этого мы без конца обедняем свое понимание о себе и окружающем мире, отсекаем уникальность каждого явления, подменяя его во всякой отдельной ситуации несуществующим «эталоном». Вербальная, то есть словесная, форма внушает индивиду уверенность в существовании содержания этой формы в реальности, в то время как в реальности наполненного содержанием конкретного отправного объекта этой формы нет и быть не может. Конечная, извращенная Вселенная, выстраиваемая по логике языка, это фикция, она не может существовать.
– Подождите, подождите, – встрепенулся на первом ряду кругленький профессор в очках, – но вы же до этого сказали, что язык работает на строительство некого альтернативного, не идеального, но извращенного образа Вселенной. Так может или не может эта извращенная Вселенная быть осуществлена? Если не может, так и пес с ней, – кругленький профессор победоносно обернулся на зал. – Мы можем продолжать говорить!
Девин переждал оживление в зале.
Как мы знаем из науки, мутанты долго не живут, – сказал когда оживление стихло, – и часто рождаются мертвыми. Точно так же и головоломку нельзя собрать никаким другим образом, кроме как собрав ее по заранее начертанному плану. Когда я говорю об альтернативной реальности, я говорю о том, что каждое мгновение, смысл которого мы не расшифруем согласи изначально заложенному в нем коду мироздания, будет формировать будущее согласно лжекоду, – но едва такая антиидеальная, альтернативная замыслу Слова структура будет близка к завершению, Вселенная неизбежно обрушится в хаос. В нашей метаф0, ре это будет аналогично тому, как если бы ребенок, установив «насильно» последний фрагмент головоломки в общую нелепую картину, раздосадовано смахнул бы уродливо вышедший результат прочь со стола.
Самуэль слушал во все уши. Даже если Лиза была пустым блефом, рассказ о языке уже стоил потраченного рождественского времени. На несколько рядов ниже Евгения, приоткрыв рот, завороженно слушала лектора.
Девин тем временем продолжал:
– Будучи элементами мироздания мы предназначены следовать истинному, изначально заложенному в мироздание коду строительства идеальной Вселенной. Поэтому мы постоянно внутренне сопротивляемся тирании кода языка, пытаемся преодолеть ее. Каким образом? Искажая – да-да, уже сознательно искажая, нашу мысль в словесном выражении. Для того, чтобы точнее донести до других людей свое истинное мироощущение в речевом выражении, мы стараемся не как можно точнее выразить его словами, но как можно более точно направить восприятие слушающего в нужном направлении, сознательно исказив свою мысль в словах!
– Вы хотите сказать, что мы все время лжем друг другу? неуверенно улыбаясь, спросил Ректор.
– Правильнее будет сказать, манипулируем друг другом. ответил Девин, – в самых грубых своих проявлениях такая манипуляция сводится ко лжи. В самых тонких и эффективных она – искусство. Лао-Цзы сказал: «Правдивые слова похожи на свою противоположность». И в этом, если угодно, заключается ответ на ваш вопрос, – Девин посмотрел на галерку, ища глазами Эльзу из Алабамы, – не все из нас Шекспиры, но кажды'1 из нас в процессе говорения пытается в силу своих дарований творить в попытке ослабить тиранию кода-языка. Ведь говорить – значит подчинять себе слушающего. Истинная свобод3 возможна только вне языка.
Он сделал паузу. Зал молчал.
Дерек со своего места хотел было что-то возразить и поднял руку, потом слабо махнул ею и ничего не сказал. Девин удовлетворенно кивнул и посмотрел на часы. – Ну что же, для первого отделения, мне кажется, достаточно. Возобновим сессию через пятнадцать минут. Не опаздывайте, впереди нас ждет еще много интересного.
Глава III
Сутра Светящихся Одежд
(Четвертое Откровение Яхи)
Гости вновь расселись по местам.
Выйдя к кафедре, Девин вынул микрофон из подставки и вышел с ним на открытое пространство сцены, – он явно предпочитал делать свой доклад, прохаживаясь перед слушателями.
– Я предполагаю, – начал он, – привыкшему к рациональным объяснениям бизнес-сообществу недостаточно цитат из Библии и ссылок на китайскую философию, чтобы убедиться в научности нашего проекта. Что ж, как я говорил в начале, попробуем в макет гипотезы влить теперь тяжелую «бронзу» науки.
Он продолжил:
– Одно из парадоксальных следствий нашего открытия состоит в следующем: чем технически совершеннее созданный людьми язык, тем сильнее препятствует он пониманию людьми истинных смыслов, разлитых в окружающем мире. А теперь скажите мне: какой человеческий язык на сегодняшний день является в техническом плане самым совершенным? Какой язык претендует на то, чтобы минимальным количеством знаков печать как можно большее количество понятий?
В наступившей тишине Девин ждал предложений.
– Вы упомянули английский, – неуверенно сказал один из гуру.
– Верно, английский язык весьма «обкатан» временем. В нем стерлись рода, падежи, упростились суффиксы. Но это далеко не предел. Есть на свете язык, – и даже языки – которые во много-много раз превышают английский по простоте и функциональному совершенству.
Зал молчал, озадаченный.
– Как же вы не можете вспомнить? – в удивлении поднял брови Девин. – Вы, пользующиеся этими языками каждый день' Зал чувствовал, что разгадка где-то рядом.
– Компьютерные языки! – сжалился Девин. – Языки программирования, на которых пишутся компьютерные программы. Подумайте: ведьони представляют собой знаковые системы, созданные человеком, и тоже кодируют смыслы в единицах-символах. В бинарном языке-коде, например, этих символов два – единица и ноль, и вся сложнейшая информация о мире шифруется в программе с их помощью.
– А теперь, – продолжил он, – не вдаваясь в технические детали, объявлю вам следующее: лабораторно нашим ученым удалось создать такой язык программирования – иными словами такой сверх-код человеческого языка – который по степени унификации в его единицах-символах передаваемых смыслов приближается к зеркальной противоположности некого другого кода, того, чьи единицы наоборот максимально разнообразны, многочисленны и обозначают индивидуальные уникальные смыслы, разбросанные в мире. То есть, – Девин сделал дразнящую паузу, – мы создали нечто диаметрально противоположное коду мироздания.
– Код дьявола! – пискнул сверху гик Раймонд.
– Прошу вас: останемся все же в научной зоне, – умоляюще поднял вверх руки Девин.
Он остановился, собрался с мыслями и продолжил:
– Итак, получилось интересная картина: из-за слов мы не можем нашей земной человеческой логикой правильно расшифровать код мироздания, но, создав компьютерный сверх-код, мы можем довести до совершенства его противоположность! Дальше было еще интереснее. Мы подумали: а что если поставить против всех ступеней логики нашего антикода своеобразное программное зеркало? Да-да, программное «зеркало», – ведь оно отразит с точностью «до наоборот» все то, что мы ему покажем. Возможно, подумали мы, показав зеркалу антикод, мы смогли увидеть в нем расшифрованным код идеальный? Голова закружилась от такой перспективы – расшифровать ДНК мироздания! На практике, конечно, с созданием такого зеркала Пришлось повозиться, – вышла безумно сложная схема, – но эффекта зеркала в конце концов удалось добиться.
На первом ряду не выдержал гуру, похожий своей худобой и длинным носом на аиста.
– И что же вы увидели в своем зеркале?
Девин кивнул и просто сказал:
– Мы увидели будущее.
Зал ахнул. Несмотря на то, что все готовились услышать именно это, заявление прозвучало неожиданно.
– Будущее?! В каком же виде, позвольте спросить? – растерянно спросил «аист».
– В виде описания тех событий, которые случатся. Точные предсказания.
– Вы все-таки хотите сказать, прогнозов? – вежливо улыбаясь, поправил Девина гуру с профессорской бородкой.
– Нет, не хочу. Прогноз это то, что может и не осуществиться. Предсказания же Лизы сбываются в ста процентах случаев, – Девин поднял руку, останавливая нарастающий в зале недоверчивый гул. – Объясню по порядку.
Он подождал, пока шум в зале стих, словно заглушая его своим собственным молчанием, затем медленно, смакуя установившуюся тишину, прошелся по сцене перед первым рядом, взявши себя за подбородок и глядя в пол. Тихо зазвучали его слова, словно посыпались на пол сухие листья:
– Начало прошлого века. Квантовая физика. Макс Планк. Эрвин Шрёдингер. Вернер Хайзенберг.
Девин сделал паузу и несколько секунд смотрел на зал, законно улыбаясь.
– Напомню вам о том удивительном открытии, которое эти лучшие умы планеты пытались объяснить, – открытие, давшее жизнь квантовой теории. Оно было сделано в ходе известного эксперимента Бора и Планка, – так называемого эксперимента двойной щели» – в котором элементарные частицы – электроны – продемонстрировали одновременно свойства и волны, Истицы. Увидев результаты эксперимента, ученые пришли в состояние шока: результаты были совершенно несовместимы с положениями классической ньютоновской физики. Это, грубо говоря, как если бы вы, Дерек, – Девин широким жестом указа, на развалившегося в кресле на сцене любимца студентов, – Как если бы вы были одновременно человеком и, например, морем.
Дерек хотел было что-то ответить, но Девин не дал ему:
– Выяснилось, что местоположение элементарной частицы – электрона – в пространстве зависит от метода ее наблюдения, то есть по сути дела, зависит от воли человека, от того, грубо говоря, как человек ее наблюдает. Иными словами можно сказать, что место частицы в пространстве зависит от того, где человек хочет ее увидеть. Мысль определила материю – абсурд!
Девин потер руки.
– Но пойдем дальше. Почтенный принц Луи де Бролье, заинтересовавшись таким послушным поведением электронов, сделал предположение, что базовые элементы материи являются одновременно и волной, и частицей. То есть вы, Дерек, одновременно и человек, и море. Море же очень большое, оно разливается на многие тысячи миль. Вот и вы, Дерек, пока вас никто не наблюдает – находитесь потенциально в миллионах возможных мест. Но стоит кому-то понаблюдать вас и – ууупс! – вот вы уже человек в определенном месте, в одном из миллионов мест, только в одном, заметьте, из тех, которые вы до того покрывали, будучи морем.
– Понаблюдайте меня, пожалуйста, сейчас где-нибудь на Ибице, – успел-таки пошутить голландец.
– Этот эксперимент мы попробуем поставить позже, улыбнулся Девин. – Продолжим, однако, с теорией. Вернер Хейзенберг, еще один ученый из плеяды выдающихся физиков прошлого века, доказал в конце концов математически безупречно, что невозможно одновременно знать и скорость микрочастицы, и ее местоположение, то есть два ключевых параметра, которые только будучи известны оба, определят для нас предмс1 в пространстве. Господа, что же это, – Девин встал на месте и пощупал сам себя руками, – те маленькие кирпичики, что нас составляют, непредсказуемы?!
Зал ждал ответа.
– Скорее неопределены, решили физики-теоретики под эгидой Нильса Бора. Эта группа ученых дала загадке квантовой механики ее последнюю фундаментальную, так называемую «копенгагенскую», интерпретацию. Согласно ей, волна, которую приставляет собой наблюдаемая частица есть подчиняющаяся строгому математическому закону совокупность вероятностей относительно движения этой материальной частицы в пространстве. Частица в этом смысле подчиняется тому, что было названо принципом нелокальности. То есть единичная элементарная частица, не находясь ни в одной точке пространства в отдельности, кажется, «знает» все возможные потенциальные параметры своего расположения в эксперименте. Это, Дерек, снова как будто вы покрываете, будучи морем, все потенциальные места вашего нахождения. Все пока понятно?
Девин осмотрел зал: вид некоторых лиц, очевидно, не внушил ему доверия.
– Хорошо, вот вам еще один пример. Представьте, что вы играете в теннис в микромире: вы ударяете электрон ракеткой, и он осязаемо существует в момент удара, вы наблюдаете его и взаимодействуете с ним через ракетку, посылая электрон туда, куда хочет ваша интенция. Наблюдая его, вы создаете его будущее местоположение в пространстве. Теперь представьте, что после нанесенного удара вы вдруг потеряли мячик-электрон из вида, – в этот момент мяч-частица перестает существовать, он превращается в волну, которая движется в направлении сетки и, перевалив через нее, покрывает собой все возможные места удара о корт на половине противника. В тот момент, как ракетка вашего противника касается мяча по ту сторону сетки, он вновь превращается в мяч, в частицу, существующую в определенной точке пространства и двигающуюся с определенной скоростью!
– А как противник знает, что это мяч-частица, а не волна? – спросил Дерек.
– Он наблюдает волну, и под воздействием его наблюдения Мяч фиксирует одну вероятность материализации своего месторождения из всех возможных.
Но если мой противник может спрогнозировать матерлизацию мяча в нужном для себя месте, он спрогнозирует его там где мяч нужен ему, а не там, куда его послал я, – улыбнулся голландец.
– Не забывайте, что вы тоже не будете упускать мяч-волну и. вида в игре, и вы и партнер будете наблюдать мяч-волну одно временно, и место материализации мяча будет таким образу зависеть от вас обоих.
– И тот, у кого больше интенции, тот сумеет управлять мячом лучше?
– Не тот, у кого больше интенции, – предостерегающе поднял палец Девин, – но тот, у кого интенция более правильная. Интенция определяет эффективность нашего воздействия на реальность, но она не прямой аналог силы – ее эффективность зависит не от ее количества, а от ее качества. Интенция должна правильно вписать человека в тот аспект мироздания, который он пытается создать своей мыслью. Для получения того, что мы хотим от мироздания, мы должны создать для мысли как бы правильную одежду, то есть правильное соединение ее с мирозданием.
– То есть вы хотите сказать, – задумчиво произнес гуру-аист, – что появившуюся мысль, если я хочу ее осуществить, мне следует одеть, то есть перевести на язык интенции? И тогда мироздание услышит мою мысль и исполнит ее?
– Правильно перевести на язык интенции! – энергично указал на гуру пальцем Девин. – И на язык интенции, а не на язык слов! Человек же, намереваясь воздействовать мыслью на мир. как правило, выбирает именно слова, – выбрав мысль, он начинает с того, что сообщает ее миру словами, или размышляет о ней словами, или словами записывает ее, – все это вместо того, чтобы стать мыслью, переведя ее не на слова, а на язык своей чистой, незамутненной интенцией.
– Но что такое это ваша незамутненная интенция? – неуверенно улыбнулся гуру-аист. – И как перевести на нее мысль.
– Современная физика говорит, – Девин посмотрел уже на весь зал, – что вся Вселенная наполнена электромагнитными излучениями, наполнена волнами разных частот. Вселенная представляет собой словно энергетическую сетку, сделанную из единого материала, – и эта сетка на разных своих участках колеблется с разной частотой. Одна из теорий физики говорит что представляющиеся нам твердыми и имеющими постоянную материальную форму объекты Вселенной, – планеты, камни; животные, люди, – это узелки и складки, образующиеся на этой энергетической сетке, и обретающие свою форму в зависимости от частоты колебаний однородного праматериала в данной точке. Любой видимый нами материальный объект есть такой участок сетки, вибрирующий своим энергетическим фоном; этот объект приобретает свою форму и качества в зависимости от частоты колебаний в нем участка сетки. Эти колебания и есть интенция, в которую облачается мысль объекта. Но если у всех, кроме людей объектов-тел мироздания мысль всегда едина, равна изначальной истине-замыслу и потому неизменно безошибочна, – даже не тождественна, а неотделима от правильной интенции мироздания, – то у людей мысль отделена от интенции, должна обрести ее правильную для своего воплощения, должна одеться в нее правильно. Если человеку удается выбрать правильную мысль и облачить ее в подходящую этой мысли интенцию, такая мысль начинает влиять на силу и характер вибраций участков сетки и сгустков на ней, во благо и самому мыслящему, и всему мирозданию.
– Все это, кстати, давно было известно древним мудрецам, – по-дружески кивнул Девин своему постоянному собеседнику, гуру-философу с первого ряда. – Еще Упанишады, древний индийский эпос, чье учение частью вобрали в себя в дальнейшем различные направления йоги, говорили о существовании в мире праны, энергетической субстанции, подлежащей всему. Сами йоги сегодня описывают прану как разновидность сложной многомерной энергии, существующей в виде электромагнитных изучений. И учат ею управлять.
Гуру-философа с бакенбардами объяснения Девина, кажется не впечатлили.
– Свечения – это что-то из философии шестидесятых, – выразил он чувства многих в зале, – расширение сознания, Кастанеда, «веселые» грибы…
В аудитории захихикали. И для начала, ответьте нам на фундаментальный вопрос, – продолжил гуру-философ, – как можно переносить состояние и волны на людей или животных? – Он нагнулся вперед в кресле Развел руками. – Как вообще можно говорить, что осязаемые предметы видимого материального мира могут вдруг «размазаться» на всю Вселенную, как масло по бутерброду – ведь каждый предмет всегда занимает в пространстве определенное место!
– Но разве вы можете видеть местоположение предметом пространстве через секунду после настоящего момента?
– С достаточной степень точности я могу предсказать их положение по крайней мере на некоторый ближайший момент от настоящего! – сказал гуру. – Это местоположение довольно просто предположить – зная скорость и массу тела, продолжая вектор…
– И на сколько далеко в будущее простирается это ваше предположение? – Девин хитро прищурился. – Можете ЛИ вы реально видеть будущее, если все что вам дано видеть, это настоящее? И можете ли вы поэтому с уверенностью сказать, что будущее каждого видимого сейчас четко в определенном месте объекта не является действительно, как вы изволили выразиться, «размазанным» по всей Вселенной уже через мгновение?
Гуру хотел было сразу возразить, но вдруг задумался.
– Ни мы, ни наука ничего не придумываем, – снова по-дружески кивнул ему Девин, – квантовая теория и исследования физиков, начиная с Эйнштейна, только подтвердили то, что было известно многим древним учениям…
– Может быть, вы все-таки расскажете, какое отношение имеет все вышесказанное к Лизе? – сделал попытку Ректор подвести оратора ближе к теме, интересующей всех.
Девин прошелся по сцене.
– Оно имеет к ней самое непосредственное отношение. Лиза, – он остановился и обвел зал глазами, – первый в истории прибор, который умеет улавливать и анализировать колебания интенции человека – всего спектра исходящих от него электромагнитных волн. Робот с помощью специальной программы анализирует параметры этих излучений, – он определяет длину их волн или, если кому-то так понятнее, их цвет – он создает спектрограмму запроса человека к мирозданию. По ВИДУ эта спектрограмма похожа на знакомый всем «бар-код» – им в супермаркетах помечают продукты, – только в нашем случае прямоугольнике чередуются не белые и черные полосы, а полосы различных цветов, соответствующие присутствию в интенции человека волн разной длины. Если волна некоторой частоты присутствует в спектре, она светится положенным для волны той длины цветом, – в противном случае, полоска спектра оказывается черной.
Девин взял с кафедры стакан с водой и снова отпил глоток.
В тот момент когда человек задается вопросом о будущем, сказал он, возвращая стакан на место, – вибрация его волн оказывается связана с обдумываемым вопросом. Волны человека тогда формируют определенный спектр, совокупные излучения которого в зависимости от своего состава и интенсивности, начинают в большей или меньшей степени «раскачивать» энергетическую сетку мира. Элементы, сформировавшиеся на сетке, могут под воздействием этих излучений быть изменены: наиболее нестойкие из них поддаются изменениям легко; другие, более прочные складки и узелки, требуют более сложной энергии, чтобы измениться. Мы как бы встряхиваем своей интенцией некое одеяло, стараясь расправить образовавшиеся на нем складки или создать новые. – Самое главное для того, чтобы получить искомое событие или объект в будущем, – Девин поднял верх палец, – это создать совместно с этим событием или объектом прозрачное белое свечение; начать излучать те волны, которые совместное волнами, исходящими от скрытого в мироздании (мы говорим – «скрытого в будущем») события или объекта составили волны чистого белого цвета…
– Послушайте, – раздраженно перебил Девина сморчок в клетчатом костюме, сидящий в третьем ряду, – я не улавливаю одной вещи. Ваше устройство, как вы сами заявили, вроде бы Рассчитано на предсказание будущего: то есть его задача ответить мне на вопрос о том, что в будущем случится. Но вы рассказываете об этих волнах, которые мы излучаем, и о том, что реальность может быть такой, какой мы захотим ее сделать. А это значит, что фиксированного будущего просто нет! Как же ваша машина может его предсказать?
Зал насторожился – сморчок уловил то, что многие упустили. Девин помедлил. – Дело в том, – медленно сказал он, чеканя слова, как делал всякий раз, когда хотел сказать что-то важное, – что раз сформированное будущее невозможно изменить – это было открыто нашими учеными в ходе экспериментов с системой. Но При этом вовсе не все будущее уже сформировано. Попадая своим вопросом на вакантный участок, вы тем самым формируете это, участок – раз и навсегда.
– Подождите, подождите, – желал разобраться сморчок. Давайте по порядку. Что, вы говорите, случится, если я в первый раз и раньше других подумаю о каком-то аспекте будущего. О том аспекте или о событии, о которых никто до меня не задумывался?
– Вы сформируете его. Каким – это другое дело, но вы сформируете его.
– Ага! – радостно подхватил сморчок. – Значит ваша машина не сможет мне рассказать об этом будущем событии до того, как я спрошу ее?
– До того – нет, – спокойно отвечал Девин. – Но раз вы спросите ее о событии, вы тем самым своей интенцией сформируете его; и вот пожалуйста – машина окажется в состоянии рассказать вам о нем.
– Теперь скажите, что случится, если я задумаюсь о том будущем, которое до меня было уже кем-то сформировано? – продолжал въедливо допытываться сморчок. – Я смогу его поменять?
– Вы не сможете поменять форму сформированного события, – сказал Девин. – Но вы сможете поменять его модус. То есть то значение, которое это событие будет иметь для вашей дальнейшей жизни и для жизни людей, небезразличных вам.
– Понятно, понятно, – вдруг ожил на первом ряду гуру-философ. – Это как в одной даосистской притче.
Не задаваясь вопросом, хочет ли кто-нибудь слушать его! притчу, он принялся ее рассказывать:
– Одному бедному старику богатый вельможа, за тот что тот! помог ему найти дорогу в лесу, подарил удивительной красоты и силы лошадь. И вот, все соседи в деревне сказали: «Как тебе повезло, старик!» На это старик отвечал: «Посмотрим». Через несколько дней сын стрика поехал кататься на этой прекрасной лошади упал с нее и сломал ногу. «Как тебе не повезло, старик!» – сказали соседи. «Посмотрим», – отвечал старик. Вскоре началась война и в деревню пришли чиновники императора забирать молодых людей в армию. У всех соседей забрали сыновей, а больного сына старика чиновники не тронули. «Как тебе повезло», – опять сказали соседи. «Посмотрим», – снова сказал старик…
Гуру-философ, довольный, остановился.
– Прекрасно, – похвалил его Девин. – Вот пример того, как меняется модус события. Представим, однако, что событие – подарок вельможи – уже сформировано кем-то в будущем. Событие неизменно, но в зависимости от того, кто будет пытаться повлиять на него, оно будет менять модус, превращаясь то в хорошее событие для старика, то в плохое.
