Текст книги "Падальщик"
Автор книги: Ник Гали
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
– Еще сто лет назад, – начал свои объяснения футуролог, – считалось правильным и естественным в течение всей жизни иметь одного и того же партнера. Люди женились в двадцать лет, и к сорока годам становились пожилыми.
Лектор предъявил публике фотографию: мужчина и женщина на ней имели уставший вид и судорожно держались за руки, будто искали друг в друге опоры.
– Но сегодня, – бодро продолжал лектор, – благодаря улучшившемуся качеству жизни, прежде всего состоянию экологии в городах, здоровому питанию и занятиям спортом, люди в сорок лет только достигают расцвета сил!
На смену усталым старикам была представлена фотография хорошо отдохнувшей, подтянутой пары. Мужчина и женщина на ней, – красивые, уверенные в себе, – стояли рядом друг с другом, независимо сложив руки на груди; они бесстрашно глядели каждый в свое будущее.
– В будущем обществе, – пояснил лектор, – будет считаться нормой иметь не одного официального партнера в течение жизни, а несколько, – скорее всего их будет три. Ведь уже сейчас мы наблюдаем, что в развитых обществах люди женятся поздно, к тридцати годам, и значит уже теперь на первом этапе жизни – от двадцати до тридцати лет им нужен особый партнер, так называемым «партнер по исследованию жизни», то есть такой партнер, с которым они будут изучать мир – путешествовать, общаться, экспериментировать, искать себя… Этот, как его еще называют, «партнер по приключениям», скорее всего не будет подходить для другого типа союза, следующего за первым. Целью второго типа союза будет «гнездо», дети. К тридцати годам каждый должен будет поискать и найти себе такого семейно-ориентированного компаньон;и поменять на него предыдущего. Период «выведения птенцов" займет лет пятнадцать-двадцать. Годам к сорока пяти, когда «гнездо» опустеет, вполне еще бодрый человек соскучится со своим вторым партнером, и начнет себе поиск третьего – того, с кем он сможет «изобрести себя заново», начать новую интересную жизнь, пуститься делать то, о чем всю жизнь мечтал…
Далее швейцарец пояснял, что все три типа партнера на трех этапах жизни – предполагают разные и по сути несовместимые виды личности, и что люди, находящиеся на каждом из трех этапов. имеют потому совершенно разные интересы и ценности.
– Очень велика вероятность того, – говорил лектор, – что тот, кто подходил вам идеально для познания мира, вовсе не пригодится для создания семьи, а тот, с кем вы вывели потомство, не сможет вас понять, когда вы захотите вдруг в сорок пять лет проехать на мотоцикле от Восточного до Западного побережья Америки.
Евгения вздохнула.
Все он говорил правильно, этот лектор. Анализ показывал, что ее, Евгении, «приключенческий» период затянулся: сейчас она крутится в среде тех, кто еще пребывает в активной «приключенческой» фазе, а сама она при этом ищет того, с кем свить гнездо. Получается явный диссонанс – оттого красавцы в школе и смотрят на нее, как на статистическую ошибку…
Она застегнула лифчик под грудью, затем перевернула его чашками вперед, подтянула вверх, поправила, обхватив грудь руками.
По поводу «правильного» партнера все-таки с лектором можно было поспорить: неясно, например, откуда берутся три разных типа людей – они что, сидят каждый в одном из трех ящиков, откуда некий среднестатистический человек в течение жизни их вытягивает, словно фокусник кроликов? А как только У этого среднестатистического человека закончится очередной Цикл, он скидывает кролика обратно в ящик. А как иначе они Расстаются? Просыпаются в одно прекрасное утро и говорят хором, повернувшись друг к другу на подушке: «Ну все, дети выросли и уехали. Разбегаемся?» А если нет, то значит один другого бросает, а если так, то оно и всегда так было.
Евгения застегнула молнию на джинсах и остановилась в раздумье перед шкафом: синий свитер или черную водолазку?
Получается, продолжала она рассуждать смутно сама с собой, что либо одни люди выше и имеют право обращаться с другими как с куклами, либо, что есть те люди, которые не умеют переходить из одного этапа жизни в другой, а, действительно, предназначены и нужны другим только для какой-то одной фазы жизни, – например, для «приключений», а для других фаз – никому не нужны.
Черную водолазку. Она достала из комода коробку с украшениями и запустила в нее пальцы.
Так кто же она – кукла или живой человек? И как ей теперь когда она поняла, что угодила не в свой пруд, действовать, чтобы достичь цели?
Она надела серьги с тремя рядами стальных бляшек, и стала задумчиво перебирать кулоны.
– Ну где же он, мой мужчина? – вдруг само собой вырвалось у нее. – Почему он никак не появится?
Неожиданно, откуда-то совсем извне – не из ее головы, потому что там такое не могло родиться, – прошелестело: «Тебе бы надо талисман, приворотное зелье…»
Она застыла перед зеркалом, полунагнувшись к комоду.
– Что? Приворотное зелье?
Она посмотрела по сторонам. В комнате никого не было.
Приехали. Биологические часы с кукушкой. Неужели она потихоньку превращается в истеричную бездетную женщину?
Собраться! Не расслабляться! Велотренажер вылечит мозги.
Схватив с кресла сумку с полотенцем и спортивной одеждой, она запихала в нее маленький синий блокнот (по оставшейся у нее привычке ученого она всегда была готова записать неожиданно пришедшую в голову интересную мысль), затем, недовольно качая головой, быстрым шагом прошла по коридору к входной двери.
Через секунду она вышла на мокрое от сырости крыльцо и тут же ощутила в волосах холодный лондонский ветер. В досаде Геня топнула ногой – от всех этих мыслей она совсем забыла про фен. Развернувшись, она вошла обратно в дом.
Глава IV
Несвятая Катарина
Сначала Катарину долго насиловал маркиз Де Бонсанг. Когда н, тяжело дыша, поднялся с нее, в комнату вошли еще трое Увидев их, маркиз расхохотался:
– А господа, вы тоже решили поучаствовать в мессе? Будьте моими гостями!
Бросив на стол шляпы с перьями, трое молча, не отводя глаз привязанной к кровати девушки, принялись раздеваться.
«Ты будешь долго вспоминать, как хотела обмануть Его Преосвященство, Жанис! – Де Бонсанг сел за стол и откупорил бутылку вина. – За исправление твоей заблудшей души!»
Катарина застонала.
«Кричи громче! – расхохотался Де Бонсанг. – Может быть, услышит возница за окном. А кстати, не позвать ли нам и его?»
В дверь постучали.
– Катарина! Ты спишь?
Катарина вздрогнула, как от удара током; выдернула руку из-под одеяла, быстро вытерла о простыню длинные тонкие пальцы и рывком всунула комикс, который читала, под одеяло, в темноту.
Сонным голосом – проклятая дрожь! – протянула:
– Да-а…
– Я зайду, возьму фен?
– Угу…
Дверь открылась; сквозь прищуренные веки, изо всей силы сдерживая под одеялом возбужденное дыхание, Катарина смотрела, как соседка рыщет по заваленному вещами столу.
– Блин, духота у тебя! Окно бы открыла…
Бешеный стук сердца. Геня не может не слышать этот ужасный, громкий звук.
Евгения наконец нашла фен, и, подойдя к двери, посмотрела на бесформенный ком под одеялом. На миг ей вдруг почудилось в полумраке, что над одеялом плавает красно-бурое пятно, и что это пятно словно не дает тому, кто был под ним, выбраться наружу.
– Катарина, ты в порядке?
– Я?..
Это «Я» вышло у Катарины хрипло. Она откашлялась и выгнула наружу кончик носа. Больным голосом спросила:
– А… ты почему спрашиваешь?
– Не знаю, – Геня пожала плечами, – показалось. У тебя нет температуры? Жара?
– Немного знобит, – жалобно выговорила Катарина, – на верное, простыла. А сегодня дежурить…
– Отмени! Хочешь я позвоню в школу?
– Нет, нет! На дежурство все равно придется идти – больше некому, все разъехались. А американцы, как назло, еще не всем приглашения прислали.
Евгения с сомнением покачала головой:
– Ты все-таки подумай.
Катарина не ответила. Движение под одеялом было такое, словно зверь заворочался в норе.
Когда дверь закрылась, Катарина выдохнула, откинула одеяло и рывком села на кровати. Грудь поднималась и опускалась, от долго сдерживаемого возбуждения тошнило.
Соседка видела комикс? Поняла?! Какая же она дура, что забыла запереть дверь!
Да нет же, журнала с картинками Геня видеть не могла – вот он, весь смятый у нее под вспотевшим боком.
Настроение тем не менее испортилось. Катарина откинулась на подушки и принялась думать. «Думать» для Катарины означало вспоминать те ощущения, которые она испытала в прошлом. Собственно мысли Катарина не любила и боялась их; с чувствами же ей было легко и комфортно – она плавала среди них, как рыба в воде среди водорослей, отщипывая от каждого ровно столько, сколько было надо для собственного душевного здоровья.
Она любит живой секс. Да, да. Мастурбация есть мастурбация, но все это не то. Нужны настоящие мужские руки (можно и женские, хотя она и не разу не пробовала), нужно ощущение тела, прикосновение, голос, запах. Не то, что у Катарины нет, с кем этим заняться. Мужским вниманием она не обделена. У нее отличная грудь третьего размера, худые плечики, узкие бедра, длинные ноги и голубые, как озеро Тразимено, глаза – все это весьма ликвидные женские активы. Растащить эти активы охотников находится много, но она инстинктивно отличает тех, кто хочет ими попользоваться на халяву, от тех, кто готов платить хорошую цену.
Когда Катарина летом едет из Килборна по Эбби Роуд в сторону школы на велосипеде, – в топе, в легкой, трепещущей НЗ ветру юбочке, которая то натягивается на теле, то взлетает, показывая чуть-чуть больше чем надо, да с волной каштановый – лес за спиной, да в босоножках… Водители даббл-деккеров заезжают на тротуары, а дорогие машина с откидным верхом (на них в Лондоне ездят все сплошь арабы да индусы), сигналят, словно ревут быки. А она, как легкий весенний ветерок, продет, сверкая серебряными спицами по улице, звенит звоночком, порхает юбочкой…
Правда, случаи были. Пару раз легкий весенний ветерок чуть не изнасиловали на боковых улочках Килборна. Комикс комиксом. а в жизни это было страшно и неприятно. С тех пор у нее в сумке всегда свисток и газовый баллончик.
Но даже после этого она ничего не может с собой поделать: ей дико нравится, когда на нее плотоядно смотрят мужчины, ей нравится, когда она чувствует, что мучает их. Так устроен мир.
Катарина перевела взгляд с комикса на большую картину, висевшую над кроватью. На картине была изображен город на берегу озера; позади города были горы.
Она родилась в этом городе в Швейцарии много лет назад и почти не помнит его. Но все равно повесила на стену его, а не итальянский городок, где провела все сознательное детство и отрочество. Его она помнит слишком хорошо.
Ей было три года, когда ее мать рассталась с отцом. Встретив одного заезжего бизнесмена, мать полюбила его и переехала вместе с ним в Италию, в один городок в Умбрии. Городок был окружен местами, полными романтики, жаркой итальянской природы… Жарок оказался и новый муж мамы.
Первые восемь лет он, впрочем, был для Катарины любящим и заботливым отчимом; Катарина души в нем не чаяла, звала папой и в тайне завидовала маме, что он уделял ей столько внимания.
Неожиданно, когда у Катарины к одиннадцати годам начали Удлиняться ноги, папа вдруг стал поглядывать на нее по-новому. К ее радости, он стал проводить с ней гораздо больше времени, Чем раньше. Мама иногда плохо себя чувствовала, и папа начал вывозить Катарину одну на уикенд в Римини и Пезаро, останавливаться с ней в гостинице. «Девочке так хотелось всю неделю съездить к морю», объяснял он жене.
Скоро Катарина перестала завидовать маме. Папа развратил ее. Сначала под предлогом обучения плаванию трогал ее под водой; потом в один вечер в номере, сказал, что ему надо осмотреть ее, – море было в тот день нечистым, и в организм могла залиться вода – надо было проверить, чтобы она там не осталась.
– Что ты делаешь? – спросила она его, когда он склонился над ней.
Папа, тяжело дыша, красный, стоял перед кроватью на коленях.
– Вода…
– Сделай еще пальцами… – она вдруг догадалась, что вода была не при чем, но она поняла и то, что наконец заслужила равное с мамой внимание. Даже, кажется, большее.
– Только не надо рассказывать маме, – сказал он, – пусть это будет наш Большой Секрет.
После этой поездки, сразу по возвращении домой с ней что-то случилось. Ей стало очень стыдно. Ей хотелось опять стать той Катариной, которая беззаботно просыпалась по утрам, шла в школу, шушукалась на переменках с подружками о мальчиках. А теперь у нее и у папы был Большой Секрет.
Она стала мыться по пять раз в день, мать не могла взять в толк ее чистоплотности, у нее еще даже не было месячных!
В течение года они с папой еще несколько раз ездили на уикэнд на море. Папа разошелся, и в какой-то момент что-то надломилось в ней, она расплакалась и сказала, что если он тронет ее еще раз, она скажет маме. После этого их совместные поездки к морю прекратились, но начались те самые замещающие сессии – с пальцами.
Жизнь в доме с родителями стала ее тяготить, она стала замкнута, груба. Мать удивлялась такому раннему приходу переходного возраста. Слава богу, сразу после школы какие-то ее знакомые, имевшие друзей в администрации бизнес-школы в Лондоне, предложили отправить Катарину поработать в Англию – «заодно подучит язык».
В Англии ее никто не знал, и она быстро забыла все плохое Все ее друзья и знакомые были новые. Она сама могла стать тем кем хотела и заниматься тем, что любила.
Настроение улучшилось. Катарина вздохнула, перевела взгляд с картины на комикс, лежащий на одеяле; рукой разгладила мятую страницу.
Ну, что там возница?..
Глава V
Животная женщина
Насколько лучше настроение после спорта! Откинув на спину кожаный мешок от Gucci, Геня пружинистым шагом шла по улице Мэрильбоун от спортзала в сторону школы.
Нет, не только гормон счастья серотонин делал ее существование в этот момент легким и радостным – только что в спортзале она совершенно неожиданно для себя освободила из плена животную женщину, столько времени стучавшую ей изнутри в глаза. Причем истеричка оказалась не так уж ужасна, как казалось раньше; она словно залепила и выровняла вдруг своей личностью изъяны и кривизну той рациональной особы, кем Евгения себя всю жизнь считала. Теперь Геня вдруг почувствовала себя какой-то вполне «гладкой» и «круглой» – по крайней мере так ей вдруг стало казаться, и она была весьма довольна эти чувством. Да, да, – те фрагменты старой Гени, которые не могли сладить с жизнью, неожиданно получили подкрепление, оказавшись смазанными сладким бальзамом суеверия, не основанной ни на чем, кроме интуиции, покорности судьбе и веры в нее.
А всего-то в чем было дело? В том, что за час пробежек, растяжек и велосипедов на фоне глядящих с экранов Санта-Клаусов, оленей и обнимающихся семей, в спортзале школы не появился никто. Точнее Генины ощущения можно было передать, сказав, что пока она бегала, крутила педали и толкала тяжести, в спортзале школы появился Никто. Этот Никто заполнил собой весь зал, и сидел в нем, пригорюнившись, смотрел на потеющую не понятно зачем и не понятно для кого, Геню, и говорил ей: «Ну что же ты – Все одна, да одна? Вон даже и билет у тебя второй есть на презентацию, и можешь ты позвать с собой любого парня – будет хоть кто-то сидеть рядом… А вот пойдешь одна и будешь жалеть».
«Надо действовать рационально, – возражала Никто Геня, – Я действую рационально и добиваюсь результата. Чем приглашать кого ни попадя, – да чтобы он пошел не ради меня, а ради презентации, – лучше пойти одной. Я приглашу того и тогда, кого и когда сочту нужным».
«Да так ты будешь ждать всю жизнь, да не дождешься», – пустил слезу Никто.
«Тьфу на тебя!» – разозлилась Геня.
Никто затих.
Приняв душ и одевшись, Геня вышла из раздевалки и опять увидела в коридоре Никто. Второй раз его вида она перенести не смогла. В этот-то момент и вырвалась на свободу истеричная животная женщина, а старая рациональная Евгения напрочь утратила контроль над ситуацией. Животная женщина быстро открыла сумку, вынула оттуда синюю тетрадь, вырвала листок, и оперевши его о нежного ванильного цвета стену, быстро написала на нем несколько строк. Затем ногтем сковырнула с висевшей тут же доски объявлений кнопку, решительно, будто к себе домой, прошла в мужскую раздевалку, и с размаху присовокупив что-то к своей записке, приколола обе бумажки на самом видном месте на доске объявлений возле зеркала.
Теперь она шла по мостовой, словно парила. Против станции «Бейкер Стрит» покрывался каплями испарины памятник сыщику Холмсу; возле музея восковых фигур Мадам Тюссо выстраивались в очередь одетые в разноцветные дождевички японцы. Евгения смотрела на все это посвежевшим взглядом: дождливый депрессивный Лондон, японцы, памятник Холмсу, полуоттаявшие лужи на асфальте стали вдруг рельефными, четкими, красивыми… И ей как-то разом стало ясно, что томило ее душу последние годы – тот факт, что при всей своей учености она ничегошеньки не могла поделать с неопределенностью будущего. Да, она могла пытаться что-то спрогнозировать в нем, и делала это, возможно, лучше других, но ни она, ни кто другой, никогда не могли знать наверняка, что ждет их впереди и что получиться или не получится в обдумываемых планах. И все эти статистические планы выпаса будущих мужей – какая глупость…
Зачем же тогда нужна вся ее ученость?
И вот животная женщина, став настолько сильной, что вырвалась из-под контроля Гени разумной, вышла вперед и сказала: «Хватит!» Дыра неопределенности в душе, куда раньше задувал холодный ветер, вдруг заполнилась слепой верой в чудо Она чувствовала, что отдалась кому-то, – кому-то сильному всезнающему, который был во много-много раз умнее и сильней ее. Да, именно, она отдалась ему, как отдастся своему будущему любимому мужу, которого у нее еще не было, но который, – теперь она точно знала, – будет.
«Пусть я найду его! – умоляла она сама не зная кого, но горячо и страстно. – Я верю, что тот, кто найдет в раздевалке мою записку будет мой муж. Я верю!!»
Она представляла высокого широкоплечего парня в модном свитере, подъезжающего к спортзалу на спортивном автомобиле размяться перед презентацией, и в удивлении находящего ее послание в раздевалке.
Вот он подносит его к глазам:
«Тому, кто увидит первый: если хотите прийти завтра на презентацию, – вот мой лишний билет!» Парень в шоке – он так хотел туда попасть, но его не позвали! Но он не знает, от кого этот неожиданный подарок судьбы – на билете лишь код Гениного билета, только Геня на входе сможет встретить своего спутника.
Она – вернее не она, а загадочная животная женщина внутри ее, – загадала, что этот спутник даст ей любовь и ребенка.
Идя сейчас по серой дождливой улице, Геня неожиданно чувствовала себя так, как давно не чувствовала – озорной, молодой, легкой.
– Посмотрим, посмотрим, – шептала она про себя, обласкивая внутри у себя в гостях животную женщину, – посмотрим, что сможет сделать твоя простая вера в чудо.
А животная женщина смотрела на нее раскосыми, бездумными глазами из камышей, и с уверенностью, от которой пахло шиповником и рябиной, говорила: «Так делали все женщины всегда, поверь, – на протяжении всех времен…»
Глава VI
Лиловый билет
Катарине было удивительно приятно сидеть за рабочим пластиковым столом, поставив под ним свои стройные белые ноги домиком – коленки вместе, голени в стороны, носки белых туфелек влюбленно смотрят друг на друга, – и ощущать при этом, как прыщавый аспирант, водя пальцем по доске объявлений в углу, то и дело оборачивается, поправляет очки и бросает на нее испуганный взгляд. Энергия аспиранта, которую тот потратит сегодня вечером среди своих пахучих простыней, поднимала ее, кружила голову, как ледяная Маргарита на краю бассейна.
Как только он уйдет, она сможет достать из сумки…
Стеклянная дверь офиса раскрылась и вместе с волной холодного воздуха в нее влетела полная девушка с похожими на ворсинки сапожной щетки взъерошенными волосами. На девушке был синий халат, из-под которого видна была теплая коричневая юбка и полусапожки с опушкой.
Девушку звали Нэнси, она была студенткой из Канады и много глупее самой Катарины – от этого Катарина ее любила. Училась Нэнси не в бизнес-школе, а в сельскохозяйственном колледже напротив школы; на кампусе она, однако, появлялась на законных правах – она подрабатывала продавщицей в школьном кафе «Минутка».
– Привет.
Обычно Катарина была рада видеть подругу, но сейчас она была в процессе игры с аспирантом. Кроме того она досадовала на то, что дочитывание комикса, планировавшееся на после ухода аспиранта, теперь придется отложить.
– Ты что так вдруг?
– А-а! – Нэнси махнула рукой и без приглашения плюхнулась на стул. – Шейла, корова, разлила в «Минутке» бак супа. Теперь на полчаса я безработная…
Пока Нэнси говорила, Катарина несколько раз обернулась к своей сумочке, проверяя, плотно ли она закрыта.
– Что?.. Разлила?
– Да ты слушаешь или нет? Говорю: бак супа! Я только успела отпрыгнуть – могла обвариться, блин!
– А я вот… – Катарина замолчала, не зная, чем продолжить, – работы полно.
Нэнси засопела, собираясь с мыслями.
Рука Катарины с золотыми колечками на пальцах и браслетом со множеством прицепленных к нему золотых фигурок лежала на сером пластике стола и, словно хвост кошки, то и дело нервно подрагивала; ухоженные ногти с розовым маникюром выстукивали о крышку стола чуть слышные сообщения неведомому приемнику во Вселенной.
Сквозь окна с косо повернутыми пластиковыми жалюзи на пол и на пустые серые столы офиса падали лучи декабрьского солнца.
Много работы с презентацией? – кивнула Нэнси на стопку листовок, лежащих на краю стола.
– Ну да, – сказала Катарина, постепенно смиряясь с присутствием подруги, – и кому пришло в голову устроить все это в рождество.
Она вздохнула, положила голову на зыбкий мостик, который сама сплела из рук, и посмотрела, притворно-сонно улыбаясь, на Нэнси. Продолжая так глядеть на подругу, она незаметно и как бы невзначай повернулась на стуле, чтобы коленки ее, торчащие из-под короткой, белой в горошек юбки, оказались направленными в сторону доски объявлений. Потом опустила одну руку и яростно почесала бедро, будто ее укусил комар. Легкая материя, до этого и так дававшая аспиранту достаточно хороший обзор, теперь задралась еще выше.
Катарина чуть-чуть раздвинула колени.
– Что это вообще за презентация? – пробасила Нэнси, – только и разговоров о ней в «Минутке»!
Она нагнулась вперед, прижав грудью стол:
– Я слышала, американцы из посольства делают?
– Да нет, – отвечала Катарина рассеянно, – посольские только охраняют. Лизу привезут эти самые, – она наморщила лобик, – которые безопасностью в США занимаются… ФРБ? Ну да, ФБР. Прямо из Штатов.
Краем зрения Катарина увидела, что аспирант опять повернул к ней голову и уже не отводит взгляда. Она переставила каблук левой ноги чуть левее, за каблуком плавно пододвинулась вся нога. Пусть видит, не жалко'.
От хлынувшей к ней мужской энергии, поднялся дыбом пушок на загривке.
Наманикюренные ноготки отстучали по столу очередную дебету на Альфа-Центавра.
Лизу? – живо переспросила Нэнси. – Что за Лиза?
Катарина не видела аспиранта, но ощущала всем телом, что с ним сейчас происходит.
Тело начало реагировать. Катарина сдвинула ноги.
– А? Что?.. Ах, Лиза! Да, извини, столько дел – голова кругом. Нет, Лиза не девушка, Лиза – это такой робот, которые предсказывает будущее. Да ну на вот, почитай сама!
Катарина длинными пальцами вытащила одну из золотых листовок из надорванной упаковки на столе и протянула ее Нэнси.
Та повертела в руках желтый листок с анонсом.
– Края, правда что ли обожженные? – она приблизила листовку к лицу, и понюхала бумагу. – Не, печать…
Засопев, Нэнси погрузилась в чтение. Через минуту, подняв глаза хотела что-то спросить, но, увидев аспиранта, который, глядя в пол, быстро шел к двери, – подождала.
– Чушь, – резюмировала она, как только дверь за аспирантом закрылась. – Полнейшая чушь! Ты что, вправду веришь, что какая-то машина может предсказать будущее?
– Я – нет, – Катарина зевнула и расслабила под столом ноги. – Я вообще слышала от студентов, что все это шутка Ректора. Мак… Маркетинг. Рейтинг школы падает, вот Ректор и позвал своих друзей сделать какой-нибудь доклад. Да чтобы поскандальнее. А они предложили ему привезти этого робота.
Она задумчиво положила руку себе на живот.
– А ректор у вас что, американец?
– Угу. До своего назначения сюда был советником президента. У него в этом… ФБР – все дружки. Говорю же: ему надо поднять шумиху, чтобы о школе заговорили. Наверняка, устроит так, что эта белиберда про робота попадет в газеты.
– Работают на публику, – важно подытожила Нэнси.
Опустив взгляд в листовку, она зачитала:
– «Лиза – это революционное аналитическое устройство, созданное в научно-исследовательском центре ФБР США, работающее с всемирной паутиной и использующее программное обеспечений нового поколения. Машина обладает широкой функциональностью, самой удивительной частью которой является ее способность правильно предсказывать будущие события. Будущие события Вашей жизни, если вы того захотите.
Заинтригованы? А ведь вы знаете пока так мало…»
Татарина слушала, покачивая ногой и, продолжая поглаживать себя по животу.
– Явная глупость, а какой поднялся ажиотаж! Все студенты как с цепи сорвались – хотят попасть на эту презентацию.
– Они что, еще и не всех пускают? – возмутилась Нэнси, – работают на публику, – подтвердила она свой прежний вердикт.
– Месяц назад был конкурс, – объяснила Катарина, – надо было послать в Америку эссе на тему: «Что я хочу знать о будущем?» Все школяры писали целые трактаты. Победили из трех сотен всего два десятка.
– И что, робота будут презентовать двадцати студентам?
– Да нет, – Катарина встряхнула мягкими каштановыми волосами, – ректора и всех преподавателей, конечно, позвали и так. Кроме того будут всякие светила науки. Конкурс устроили только для студентов. Правда, и их будет не двадцать, а больше.
– Ты думаешь, проберутся как-нибудь?
– Да как же, проберутся! у каждого окна стоит охрана. Нет, просто каждому победителю конкурса разрешается позвать на презентацию одного гостя, – кого он сам решит. Поэтому победивший получает два билета. Но самое ужасное… – Катарина кулачком пристукнула по крышке стола:
– Самое ужасное, что из двадцати победивших ни один не пригласил меня!
Нэнси оторопело уставилась на подругу:
– Далась тебе эта презентация.
Катарина мученически закатила глаза и сложила руки в замок:
– Ты не понимаешь! На презентации я так или иначе буду – По работе! А на рождественский бал Сандерсонов пускают только тех, у кого есть пригласительные билеты на Лизу – а у меня его нет!
Нэнси озадаченно потерла лоб:
– – Рождественский бал Сандерсонов?
– Ну да. Это такой благотворительный вечер. Организует его богач Сандерсон, – он лорд и все такое; когда-то давно окончил нашу школу. Бал он обычно проводит в своем шикарном портье под Ричмондом. Иногда от школы приглашает одну кафедру, иногда другую, иногда весь факультет, но никои да раньше он не приглашал на бал студентов – только пре„подавателей. А в этом году – долго не думал и позвал всех кто будет на презентации Лизы – и студентов тоже! Поэтому билет на Лизу автоматически становится билетом на бал!
– Ну не пойдешь, так не пойдешь, – махнула пухлой рукой Нэнси, – велика беда, не увидишь старого пердуна.
– Да ты что! – всплеснула руками Катарина и поглядела на Нэнси, как на очень глупое существо, – Как ты, со своей любовью к клубам ничего не знаешь о Рождественском бале Сандерсона? Да ты почитай «О'кей», – это же самая гламурная тусовка года! Там артисты, политики, аристократы! Звезда на звезде. И еще прикольно так: до полуночи все должны быть одеты в костюмы и маски, и никто никого не узнает! Представляешь можно познакомиться… да с кем угодно!
Катарина мечтательно вздохнула и добавила:
– Даже с Самуэлем Сандерсоном.
– Сын его что ли?
– Наследник. Единственный. Лапочка.
– Ого! – хохотнула Нэнси, поворачиваясь на стуле, – хочешь поохотиться?
– Почему бы нет? – деловито заговорила Катарина, – Он у нас учится, я его видела два раза. Хорошенький, беленький, как барашек. Глазки голубые, – и машина у него тысяч за двести, не меньше.
– Что же ты до сих пор не познакомилась? С твоими-то ногами?
– Познакомишься с ним, как же, – Катарина надула щеки. – Ни на кого не смотрит, ни с кем не разговаривает. Сидит себе в своем замке, неизвестно чем занимается; работы по электронке шлет.
– Нет, ты посмотри! – откинулась на спину стула Нэнси. – У тебя же только-только начался роман с этим, как его…
– С Мэлзом? – Катарина вздохнула и с равнодушным видом завила прядь волос на палец. – Да нет, это так, временно. Он сам здесь временно.
Нэнси сощурила глаза.
– Даже очень ничего себе. Здоровый, сероглазый, я видела – Я же говорю, скоро уезжает, – без интереса отвечала Катарина. – Он американец, работает в охране американского посольства, охраняет этого робота. Начальства боится, как мышь.
– С тобой всегда так, – выпрямилась на стуле будущая агрономша. – Они тебя любят, а ты их – нет.
Мужики любят тех, кто их изводит.
Нэнси посопела, размышляя над максимой.
– Точно, точно! – в подтверждении самой себе закивала Катарина. – Но Самуэль – другое дело.
– Почему он другое?
Катарина загадочно улыбнулась. Самуэль был похож на мужа авантюристки Жанис из комикса, – белокурого, голубоглазого, бесконечно богатого и бесконечно великодушного к похождениям супруги виконта. Виконт всегда в конце спасал Жанис из всех передряг. Положив ногу на ногу, Катарина мечтательно повторила:
– Другое.
Она еще помолчала, потом вдруг хлопнула обеими ладонями о крышку стола:
– Так ведь нет! Из двадцати победителей конкурса, – она кивнула головой на компьютер, – все сплошь женатые, или ботаники! Или бабы.
Нэнси сочувственно вздохнула.
В этот момент дверь приемной МБА без стука отворилась. В офис вошел растрепанный индус, – поверх пуховой куртки, через плечо у него свисала зеленая сумка с надписью «Lehman Brothers».
* * *
При появлении посетителя лицо Катарины приняло восковое выражение.
– Добрый день, – индус остановился перед столом лаборантки и в смущении потрогал себя за нос. – Я хотел бы узнать список победителей в конкурсе Лизы.
– Вы хотите узнать, есть ли вы среди победителей? – строго перепросила восковая кукла. – Ваше имя?
– Дипак Бангари… Но меня не может быть среди победивших – я не участвовал в конкурсе. Мне просто надо узнать, кто в нем победил.
– Вашего имени в списке нет, – фигура из музея мадам Тюссо посмотрела на посетителя пустыми глазами, – и у меня нет права открывать вам имена победителей. Это запрещают правила конкурса.
