Текст книги "Птицы небесные. 1-2 части"

Автор книги: Монах Афонский

Мы поблагодарили батюшку и пообещали ему, что будем внимательны к его предупреждению.

– С Богом, отцы, с Богом! – напутствовал нас его родной голос.

После разговора с духовником мы поехали на Иверскую гору и до вечера молились у святой Иверской иконы Матери Божией и в пещере апостола Симона Кананита.

Для сердец, живущих во лжи, само существование Истины и ее действительное счастье являются сильнейшим обличением в ложности их жизни. Отвергая Истину, невозможно быть счастливым. Можно лишь ненавидеть ее или пытаться не замечать ее существования.

Скромное и тихое присутствие в каждом мгновении Божественного бытия для сердца, заблудившегося на пагубных путях, становится невыносимым укором совести. Душе, возлюбившей Истину, Она открывается в каждом ударе любящего сердца в каждом помысле, устремленном к ней.

ПАСТУХИ И БАНДИТЫ

Господи, с Твоей великой любовью жаждет встречи малая любовь моя, ибо лишь для любви нет преград и расстояний. Если тело мое станет преградой для любви – отрину его. Если ум станет препятствием для любви – растопчу его. И даже если душа моя станет стеной между Богом и мною, отрекусь от нее ради безценной любви Твоей, в которой нет ни конца, ни края во веки веков.

Бездонное небо приветливо сияло над головой, обещая хорошую погоду. Всем братством вместе с большим грузом мы приехали в аэропорт, где нас ожидал вертолет. Пилотом был мастер своего дела, русский летчик Борис, любимец всего Псху. Он пообещал нам безплатно забросить груз прямо на Решевей. В кабине рядом с пилотом сидела полная женщина, его жена, которой он обещал показать Псху. Нас было шестеро и еще груз. Мы с трудом разместились в маленьком вертолете.

Посадка проходила не на летном поле аэропорта, а в хозяйственной зоне, возле какого-то ангара. Повсюду стояли мачты электропередачи, и взлетать нужно было вертикально, чтобы не задеть провода и опоры. Летчик несколько раз поднимал вертолет в воздух, но перегруженной машине никак не удавалось перелететь линию проводов. Тогда Борис принес самоотверженную жертву: он попросил свою жену выйти и ждать возле ангара, пообещав забрать ее следующим рейсом.

И только тогда вертолет наконец взмыл вверх. Линия электропередачи осталась далеко внизу. Под нами замелькали реки, поля, леса, проплыл и провалился в глубокую синеву склон Сухумского перевала. Летчик посадил нас на зеленой поляне возле дома Григорьевича, к большой радости его семьи, так как трое его сыновей собрались лететь в Сухуми. На прощание самоотверженный пилот пообещал нам привезти досок с лесопилки на Псху. Мы поблагодарили Бориса, но поверить его словам не смогли, считая их простой любезностью с его стороны.

Весь день мы перетаскивали груз и к вечеру собрались на скамье у огорода, любуясь ростками картофеля, кукурузы и овощей.

– Это просто здорово, Симон, что ты посадил огород! Теперь у нас будут свои овощи! – умилился начальник скита. За чаем он долго рассказывал различные новости из Лавры и о том, что происходит в стране.

– Кстати, я привез приемник, чтобы знать, что там делается…

Присутствие приемника опечалило меня, так как мы ранее договорились отказаться от газет и радио.

– Разве батюшка благословил нам приемник?

– Не переживай! Я его взял на всякий случай… – успокоил меня отец Пимен. – Вот, лучше почитай книгу о том, как нужно уметь выживать в диких условиях!

Он протянул мне привезенную им книгу, представлявшую, по-видимому, пособие для спецназа. Мы взялись ее просматривать, но, дойдя до советов, что воду в джунглях можно отыскать в стволах бамбука, отложили книгу в сторону. Она явно была написана не для нас. Рано утром всех в скиту разбудил грохот. Над домом, поднимая лопастями ветер, кружил вертолет. Из его двери торчали длинные доски. Сам летчик боком сидел внутри кабины, где находилась передняя часть досок, и так управлял вертолетом. Пилот лихо посадил свою машину прямо в огород, там, где была посеяна кукуруза. Мы быстро выгрузили доски, и Борис собрался взлетать, отказываясь от всяких денег. Архимандрит побежал в дом и вскоре вернулся с иконой преподобного Сергия Радонежского:

– Вот вам подарок от всех нас!

– А, это совсем другое дело, спасибо! – Борис взял икону и помахал нам рукой.

Мы отбежали от вертолета, и он с шумом, раздувая ветром кусты фундука, взмыл в небо и ушел в сторону перевала. Мы с восторгом смотрели ему вслед: такие люди встречаются нечасто. Мир тебе, добрая душа!

Теперь перед нами стояли следующие задачи: на Решевей достроить пристройку к дому, начатую архимандритом, сделать из досок, привезенных Борисом, топчаны для братии и настелить доски на чердаке, где зияли между балками огромные дыры и можно было в темноте свалиться в комнату. На Грибзе требовалось заготовить бревна для притвора, чтобы размещать в нем гостей и иметь отдельный клирос, закончить пол и чердак в церкви, а также законопатить все щели. Мы с Андреем ушли на Грибзу, а вся братия осталась помогать скитоначальнику строить кладовую.

На нашу поляну мы поднялись как к себе домой. Церковь приветствовала нас своей зеленой крышей, спрятавшейся в густых пихтах. Рядом с ней мы поставили палатку. Вся лужайка только покрылась молодыми побегами папоротника в виде нераскрывшихся колечек. Из них мы сразу сварили себе «овощной» суп, затем еще поджарили колечки в котелке. Потянулись спокойные, однообразные дни счастливой жизни в горах. Отовсюду слышался гул весенних водопадов и мощный свист соловьев, вперемежку с кукованием далеких кукушек и барабанной дробью дятлов. В течение трех недель упорного труда мы с Андреем сумели заготовить все бревна для притвора. Наши продукты, как мы их ни экономили, подошли к концу. Пришлось с сожалением оставить любимую Грибзу и спускаться в скит.

На этот раз в заброске груза на поляну приняло участие все братство. Мы упаковали вещи и продукты по рюкзакам, привязав сверху цинковые баки. Вид у всех был внушительный. К нам присоединился и архимандрит. Смиренный москвич в очках, которого звали Аркадий, чадо отца Пимена, восторгался горами, выказывая желание поселиться со мной на Грибзе. Проходя по крутому склону и заглядевшись на горы, он вновь оступился и упал, потеряв равновесие, в кусты. Бак, привязанный сверху рюкзака, мешал ему выбраться, и он застрял в ветвях, повиснув вниз головой. Пришлось лезть за ним в обрыв. Безпомощно барахтаясь, он повторял:

– Да что же это такое, Господи?

Мы дружно вытянули его из западни и поставили на тропу.

– Ясно, рассеянным в горах быть нельзя! – заявил москвич и с первого шага чуть было снова не улетел вниз.

Я тащил в рюкзаке железные скобы и большие гвозди, которыми сильно исколол себе спину. Поэтому мне было не до шуток, которые сыпались на рассеянного москвича.

Отец Пимен остался доволен построенной церковью, где мне еще нужно было сделать престол, жертвенник, небольшой столик и узенький топчан. По моей неумелости в углах стен оставались кое-где большие пазы. Все дружно принялись конопатить стены и углы церкви принесенной для этого веревкой, расплетая ее на волокна. Погостив и поработав у нас несколько дней, наши помощники отправились обратно в скит, а мы с Андреем остались одни. Перед уходом Аркадий отозвал меня в сторону и долго упрашивал разрешить ему выкопать пещеру неподалеку, не обращая внимания на мои слова, что снег здесь завалит любую пещеру и что для жизни в горах нужно сначала набраться опыта. Архимандрит попросил проводить его через лес до реки, так как мы все еще сбивались с направления и плутали в густом кустарнике. Москвич и я принялись делать зарубки на стволах пихт на случай, если кому-то придется срочно подниматься ко мне на поляну. С тех пор, сколько я ни проходил лесом, ни разу не встречал наших зарубок.

Проводив друзей, мы с Андреем упаковали в рюкзаки походные продукты, вещи и вместо палатки взяли полиэтиленовую пленку, решив не утяжелять себя лишним весом. Наш путь лежал прямо вверх, сквозь лесные чащи в альпийские луга и далее, на вершину Цыбишха. Я хотел проверить маршрут от Грибзы до скита, через горные луга, надеясь, что путь по верху будет полегче. В прошлый раз мы уже делали пробный подъем к горному разнотравью. Оставалось разведать тропу с Цыбишхи вниз на Решевей, о которой рассказывал мне лесничий. На Кавказе, в том числе и в Абхазии, все горные долины – троговые, то есть расположены высоко вверху, над крутым врезом речного ущелья. Мы весь день карабкались вверх, цепляясь за ветки и скалы, а склон все тянулся, и конца ему не было видно. В этот раз подъем оказался потяжелее, так как рюкзаки постоянно цеплялись за густые кустарники и препятствовали движению.

К вечеру мы выбрались на безводный травянистый хребет. Далеко внизу в лугах поблескивали небольшие озерца. Рядом с нами не виднелось ни одного ручья. Андрей героически схватил котелок и ринулся вниз, надеясь принести воду до наступления темноты. Я начал устраивать место для ночлега и растягивать пленку. Поднялся ветер. Полиэтилен крутился и вырывался из рук. Натянув веревку на две лыжные палки, я с большим трудом справился с хлопающей на ветру пленкой. Ее концы пришлось привязать к толстым веткам мелкого кустарника. В сумерках далеко внизу я увидел Андрея, поднимающегося наверх с водой.

В полной темноте пришел мой отважный спутник и принес полкотелка воды. Остальное расплескалось при подъеме. Наломав тонких сырых веточек, мы еле-еле смогли разжечь небольшой дымный костерок, слабыми красноватыми бликами освещающий наши воспаленные лица с потоками слез. Чая не получилось, но теплая вода немного нас согрела. Ужин состоял из сухарей, меда и теплой воды. Ночлег получился неважный, потому что всю ночь полиэтилен хлопал на ветру и ломал тонкие ветки, к которым он был привязан. Ночью без палатки нас пробрал в спальниках сильный холод. Спальники скользили по траве, и приходилось то и дело забираться с ними повыше.

Проснулись мы рано. Белая заря только что выглянула из-за хребта. Несмотря на холод, быстро собрались и двинулись по лугам к пологой вершине. Повсюду пестрели цветущие маки, колокольчики, эремурусы и заросли девясила. Внимание привлекали пышные горные астры. По пути встретился небольшой лесок из мелких порослей граба. Быстро вскипятив горячий чай, мы наконец-то поели и отогрелись. Поднимаясь по цветущим склонам Цыбишхи, мы смогли увидеть всю панораму альпийских лугов на этой стороне Бзыби. Из пастушьих балаганов вился дымок, слышались голоса людей, среди трав паслись стада коров. Отовсюду доносился собачий лай. Верные собаки, лохматые и свирепые, охраняли стада от медведей. Не желая лишних встреч с пастухами и собаками, мы обошли балаганы по большой дуге среди зеленых холмов.

Путь на вершину оказался несложным. Море с белыми, плывущими вдаль кораблями утопало в дымке. Далеко на востоке в тумане угадывался берег Турции. Вершину Цыбишхи составляли зеленоватые базальты. Из камней мы сложили на вершине небольшой крест и, укрывшись в скалах от ветра, вдоволь помолились по четкам, пока не заметили, что нас сожгло полуденное солнце. Сверху отчетливо виднелась тропа, уходящая направо вниз, к Решевей. По ней мы благополучно вернулись в скит. Население скита удивленно встретило нас, идущих сверху, с вершины, а не с верховий Бзыби, как мы возвращались обычно.

– Вот и в нашем огороде есть своя гора! – радостно объявил я. – Желающие могут взобраться.

Всем захотелось отправиться в поход на «нашу» Цыбишху, но потом решили отложить его, чтобы дождаться начала сентября, когда пастухи уйдут вниз со своими стадами и собаками. Здесь Андрей с сожалением попрощался со мной. Ему нужно было возвращаться в Лавру. Он ушел по тропе на Псху, часто оборачиваясь и махая мне рукой.

Одежду мы стирали в ручье хозяйственным мылом, а когда оно закончилось, то стали пользоваться для стирки золой. Сообразительный Адриан, ловя рыбу в реке, снял плотную рубашку и придавил ее камнем в прибрежных прозрачных струях. Река до белизны вымыла его рубаху, что навело меня на мысль самому стирать свое белье подобным образом. Сложив грязную одежду в бак, я поставил его под падающие из трубы струи нашего ручья. Утром все удивились чистоте одежды и новому способу стирки.

– Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть! Это же здорово, как выстиралось белье! – заметил подошедший отец Пимен. – Этой ночью моя очередь для эксперимента…

Он оставил бак с одеждой под водяной струей и довольный удалился в дом.

Такой грозы, какая грохотала в ту ночь, давно не было. Мы с архимандритом кинулись к ручью: вода в нем при свете фонарика казалось одинаковой по цвету с окружающей темнотой, а бак с бельем доверху наполнился грязью.

– Нет, Симон, новый способ стирки не благословляется! – объявил мне начальник скита, когда мы днем пытались в реке отстирать золой забитую песком и грязью одежду моего друга. – Старый метод все же надежнее…

Пришел в гости Илья Григорьевич и принес неприятную новость. Оказалось, что в лесу на Решевей (он почему-то называл хутор – Ришелье) в пастушьем балагане прячутся трое сбежавших из тюрьмы бандитов. Под видом пастухов они жили над нами, а родственники снабжали их продуктами, керосином и патронами. Спустившись к Илье, они заметили, что в брошенном доме живут какие-то люди. Охотник, как человек бывалый, объяснил им, что рядом с ним поселились его дальние родственники.

– Передай им, – сказали наши «соседи», – если они нас не выдадут, то мы их не тронем…

У всех нас тоже отлегло от сердца. Похоже, на Псху администрация знала о тайном убежище уголовников, но никто не хотел связываться с этими людьми. Как показала жизнь, охотники, бандиты, медведи и монахи всегда ищут укромные места.

Адриан, Валерий и я, взвалив на спины тяжелые рюкзаки, снова отправились на Грибзу, чтобы окончательно приготовить церковь к зимовке. Спустя несколько дней к нам поднялся усталый и взволнованный москвич. Он принес краткую записку от архимандрита:

– Отцы и братья, слушайте радио! В стране переворот!

Текст записки удивил всех: откуда у нас на Грибзе радио? Аркадий поведал нам, что группа высших правительственных чинов образовала Чрезвычайный комитет и теперь неизвестно, что будет дальше.

– Что будет, то будет… – решили мы и остались на Грибзе.

Москвич походил по окрестностям и нашел в чаще большой валун. Он стал отчаянно умолять меня разрешить ему поселиться под этим валуном. Уважая его ревность, мне пришлось пообещать ему это место, надеясь, что Бог все устроит, как нужно.

Вчетвером на Грибзе многое удалось сделать, и самое главное – в церкви уже можно было служить и зимовать. Теперь мы больше времени проводили в молитве, помимо совместного монашеского правила. В самом красивом месте на поляне, с прекрасным видом на снежный пик Чедыма, обрамленного черными тенями могучих пихт, я сделал скамью для молитвы. И теперь нередко видел там сидящую фигуру кого-нибудь из братий с четками в руках, намереваясь сам занять это место, когда останусь один. Адриан и Валера стали собираться на Решевей: настала пора помочь отцу Пимену прополоть огород и окучить всходы картофеля и кукурузы. Провожая их, мы наконец-то прорубили топорами свою тропу, о которой я так долго мечтал, чтобы свободно проходить с грузом сквозь непроходимые заросли рододендрона. Вход и выход оставили нетронутыми, чтобы скрыть наш секретный лаз. Но наше пребывание на Грибзе со счастливым москвичом, который молился в горном уединении с большим умилением, подошло к концу. Закончились продукты, и мы отправились вниз, в скит.

Если Ты, Господи, единственный Бог мой, даруешь мне смирение, пусть станет оно моими крыльями, а Божественная благодать Твоя пусть будет мне огненной колесницей, дабы смог я взлететь к Тебе и припасть к стопам Твоим в блаженном Царстве Твоем только лишь ради того, чтобы Ты знал, как я люблю Тебя, Сладчайший Иисусе!

РАССТАВАНИЕ

Боже, убивают меня страсти мои: не сильный убивает меня, но мой гнев на сильного, не слабый губит меня, но мое презрение к слабому. Даруй мне, Господи, стяжать истинный мир души в благодати Твоей. Мир душе моей и душе сильного, когда сильный захочет убить меня. Мир душе моей и душе слабого, когда слабый возжелает погубить меня. Ибо в мире благодати Твоей сильный не посмеет поднять руки своей, а слабый не помыслит зла в помышлениях его.

Радостно встречали глаза трогательную завязь распускающихся почек. Тонкий аромат первой зелени во влажном весеннем воздухе волновал грудь. Где-то на половине пути по дороге к дому мой спутник приметил несколько сыроежек:

– Батюшка, первые грибы, смотрите! Благословите, возьмем с собой, братьев угостим!

Километра через три мы набрели на небольшое семейство белых грибов.

– Возьмем и эти? – умоляюще посмотрел на меня москвич. – Теперь у нас будет кое-что на обед!

Ближе к скиту мы остановились, пораженные открывшимся зрелищем: по склонам красовались целые россыпи белых грибов, а также маслят, опят и лисичек. Мы наполнили грибами оба рюкзака и, сбиваясь с дыхания от голодной слабости, поднимались в скит. На душе было радостно от того, что мы несем сюрприз – угощение братьям.

У дома мы увидели все братство во главе с отцом Пименом, занятых заготовкой грибов в стеклянные банки, а возле них целую кучу собранной добычи. Старенький послушник от матушки Ольги, вновь приехавший в скит, деловито хлопотал возле кастрюль с грибами и заодно занимался приготовлением обеда. Мы высыпали свои грибы в общую кучу и присоединились к работающим ребятам. Они очищали грибы и промывали их в воде. Присмотревшись к собранным груздям, я увидел, что это были очень старые пожелтевшие грибы, из которых торчало множество червей, словно щетина в платяной щетке. Такие же червивые грибы варились для нас в котле на обед.

– Отец Пимен, ты как хочешь, а я грибы с червями есть не стану!

Собрание работающих прекратило чистить грибы и стало прислушиваться. Похоже, эта тема обсуждалась перед нашим приходом.

– Отец, ты совершенно неправ! Этим делом занимается опытный послушник. Он только что доказал мне, что такие грибы есть можно!

– Зачем же их есть, когда вокруг полно молодых грибов?

– Для экономии! Ты сам рассуди: грибы – это трава, черви едят грибы, значит, черви – тоже трава! – взялся объяснять архимандрит.

– Это послушник так сказал?

– Да, послушник. И очень убедительно!

– Выходит, если лошади едят траву, значит, они тоже – трава? Извини, отец Пимен, лучше давай выбросим старые грибы и соберем новые!

Меня поддержали все остальные. Послушник потихоньку ретировался в дом. Начальник скита нахмурил бровь, но все же благословил выбросить все старые и червивые грибы.

Когда мы остались наедине, чтобы разрядить напряжение, я обратился к отцу Пимену:

– Отче, прости, что я отказался есть обед с червями! Не у всех такие крепкие желудки, как у этого послушника. Помнишь, когда матушка Ольга угощала нас рыбными консервами, то, заметив вздувшуюся банку, забрала ее у нас со словами: «Вам такие консервы есть нельзя! Я дам эту банку послушнику, у него желудок крепенький!» Вот этот самый послушник спокойно съел ее в уголке! А с нами неизвестно что могло бы приключиться…

Мой друг рассмеялся, и инцидент был исчерпан.

Виноградные лозы, ранее лежавшие на земле и весной поднятые на вкопанные в землю столбы с протянутой между ними проволокой, дали хороший урожай.

Архимандрит неожиданно обнаружил в себе талант винодела. Из местного винограда сорта «изабелла» он сумел сделать отличное вино для литургии, чем-то напоминающее кагор. Смешивая его с водой, мы использовали вино во время тяжелых переходов с грузом.

Наша дружная строительная группа – Адриан, Валера и я – снова поднялись на Грибзу, принеся туда тяжелые, словно вериги, церковные книги, а также продукты и инструменты на новую келью. Но долго жить там не пришлось. К нам снова прибежал налегке запыхавшийся Аркадий с запиской от начальника скита: «Святейший назначил меня настоятелем монастыря. Нужно ехать». В скиту мы застали нашего начальника в спешных сборах.

– Хорошо, что ты спустился! Проводи меня в Сухуми.

Это была для всех нас печальная новость, потому что она все меняла в нашей жизни. Заметив перемену в моем настроении, мой друг сказал:

– Видно, от воли Божией не уйти! Второй раз уже назначают игуменом. Кажется, оно и есть мое настоящее послушание… – задумчиво промолвил архимандрит. – Может, и ты со мной?

– Спасибо, отец Пимен. Но для меня это невозможно, сам видишь. К тому же мои легкие не выдержат Севера…

Пока мы занимались на Кавказе строительством скита, на Севере продолжалось возрождение старинной обители. На игуменское послушание вместо отца Пимена Святейший назначил насельника Лавры, талантливого проповедника и богослова. Ему удалось собрать вокруг себя достойных и преданных монахов, положивших начало восстановлению разрушенной обители. Но, вследствие некоторых разногласий с зарубежными паломниками, Патриархия сочла необходимым заменить его другим кандидатом. В Троице-Сергиеву Лавру снова пришло письмо за подписью Святейшего Патриарха Алексия о назначении настоятелем монастыря архимандрита Пимена.

Во время сборов мой товарищ достал ружье, подержал его в руках, подумал и спросил:

– Симон, тебе ружье ведь не нужно?

– Нет, конечно.

– Тогда я подарю его Илье Григорьевичу, он же охотник!

– Отдай его, отец, мне без ружья как-то спокойней… – согласился я. Проходя мимо дома соседа, архимандрит подарил ему ружье, тем самым избавив меня от больших неприятностей.

– Знаешь, а кое-что я все-таки понял в скиту, – доверительно сказал мне архимандрит, когда мы шли по тропе на Псху. – И мне кажется, я понял самое главное – почему люди к тебе тянутся! Теперь я буду совсем иначе вести себя с ними, все будет по-другому! – твердо сказал он.

– Ну, дай Бог! – пожелал я ему успеха. – Тебе расти, а мне умаляться! Такая воля Божия… Все-таки у нас в скиту что-то начало действительно получаться, и за все я тебе очень благодарен, отец Пимен!

Мы вылетели в Сухуми всем братством, ребята попросились проводить скитоначальника. Добрая матушка разместила всех по койкам. Архимандрит взял меня с собой в Сбербанк, где мы обнаружили огромную толпу народа: денег в банке не оказалось, нам выдали только квитанцию. Мы приуныли. Пришлось полдня ездить по различным отделениям. Лишь в одной маленькой сберкассе Нового Афона нас пожалели и смогли выдать полторы тысячи рублей. Почти все они ушли на дорогу и на билеты архимандриту, двум помощникам и соловецкому послушнику.

Вечером мы узнали от дьякона, что положение в Абхазии сложное. Денег не выдают, зарплаты нет, полки в магазинах пустые. Начались стычки в городе между грузинами и абхазами. Население было оставлено без всякой помощи. Печальные новости стали еще печальнее, когда мы узнали, что деньги, собранные верующими Псху на церковь, пропали в Тбилиси. Долго я сидел на койке с четками в руках, возложив все заботы на Бога. Отец Пимен куда-то уехал с водителем и вернулся поздно. Ранним утром мы тепло распрощались на перроне, обнявшись на прощанье и пожелав друг другу помощи Божией. Это был самый лучший в моей жизни человек, и теперь наши дороги расходились. Поезд набирал ход, братья махали руками из открытого окна. Было грустно, как будто мы навсегда расставались с чем-то неповторимым и сокровенным в нашей жизни.

* * *

 
Осветляются к ночи озера,
Обмерзает излучины гладь.
Мы с тобою увидимся скоро,
Если только чуть-чуть подождать.
 
 
Снова в сонных глубинных разводах
Остывает небесный металл.
Как целительны были невзгоды,
Те, что каждый из нас испытал.
 
 
Обнимаю осеннюю ясность
Всем теплом всколыхнувшихся слов
И безследно проходит опасность,
Словно наледь с речных берегов.
 
 
Не напрасно случилось такое,
Что пришли мы к Христовой любви!
Не напрасно дано нам с тобою
Завершить в ней скитанья свои!
 

Вскоре нам сообщили, что в монастырь, вслед за отцом Пименом, уехал и маленький иеродиакон-пустынник. Адриан впал в раздумье: нужно ли ему было уехать с архимандритом или остаться в скиту? Матушка Ольга интересовалась, написал ли я письмо отцу Виталию в Тбилиси.

– Слушай, Адриан, я собираюсь писать письмо одному очень хорошему духовнику, можешь в письме задать ему свой вопрос!

Он согласился, и я сел писать свое послание. В нем я кратко рассказал о ските и о своих проблемах, что остался в горах с четырьмя молоденькими ребятами и прошу совета. А также добавил вопрос Адриана – уезжать ему или остаться? Отправив свое послание, я вместе со своими помощниками улетел на Псху.

На Решевей природа сияла летним умиротворением и покоем. Мы распределили между собой обязанности: парни следят за огородом, я живу на Грибзе и периодически спускаюсь к ним послужить литургию и помочь по хозяйству. Наконец я оказался в лесу один. Каждая птица словно пела мне свою собственную мелодию. Ручей певучей флейтой повествовал о безхитростной лесной жизни. Законопачивая стены церкви, иной раз я прислонялся спиной к теплой стене и закрывал глаза: душа как будто покидала землю и становилась светлым облаком, плывущим в лучах солнечного света. Иисусова молитва сливалась с моим дыханием.

Помня о благословении отца Кирилла, я иногда уходил вверх в горы в поисках подходящего уединенного места. Некоторые солнечные полянки привлекали мое внимание, но, несмотря на свою красоту, они не казались безопасными. Когда я тесал доски для топчана, всей спиной почувствовал, что по лесу кто-то идет. Оставив топор, прислушался – птичьи трели трепетали в тишине леса. Немного ниже мои глаза приметили на склоне человеческую фигурку, спешащую наверх среди сосен. Это снова был Аркадий.

– Матушка Ольга срочно зовет вас приехать в Сухуми!

– А что случилось?

– Не знаю. Так передал Василий Николаевич…

В скиту меня ожидало неожиданное искушение: зайдя на кухню, я увидел на столе большие кружки с неразбавленным вином.

– Вы уже вино без воды пьете?

– После трудов, батюшка…

Москвич, как непьющий, предложил:

– Благословите, я его вылью?

При общем молчании он вылил всю бутыль на землю.

Грохочущий вертолет доставил нас в Сухуми. В доме у дьякона все изменилось. Нас встретили голые стены, вместо матрацев и одеял лежали соломенные тюфяки. Матушка Ольга, перекрестясь, сказала:

– Теперь вот так будем жить, как странники! Слава Богу за все! И тебе то же самое советую… Вот, держи письмо от старца, прочитай, и все узнаешь.

Я открыл письмо отца Виталия. Он передавал свое благословение и советовал молодым ребятам выехать из Абхазии. Мне старец благословил остаться в скиту и во всем положиться на Пресвятую Богородицу. В письме сообщалась неожиданная для нас новость: скоро в Абхазии начнется война. Тому, кто останется в скиту, не следует иметь дорогих вещей, икон и облачений. Излишки продуктов и вещей лучше раздать. Бояться не нужно. В горах не делать никаких запасов продуктов, а следует во всем довериться воле Божией. Это сообщение нас сильно поразило: расставаться никому не хотелось. Но матушка вмешалась и твердо заявила, что нужно исполнять благословение старца. Из последних денег мы купили билеты Адриану, Валерию и москвичу. Александр тем не менее пожелал остаться на Псху. Наше прощание было грустным: никто не ведал, увидимся ли мы снова.

Вместе с дьяконом и матушкой мы начали обсуждать наше положение. Озабоченный таким сообщением духовника, я решил написать ему еще одно письмо, в котором спешил задать наиважнейшие для меня вопросы: что самое главное в духовной жизни и что значит «соединить ум с сердцем», надеясь получить ответ до начала войны. Запечатав конверт, я с волнением вручил его матушке Ольге.

– Тут одна раба Божия ездит в Тбилиси. Она должна привезти ответ, не переживай! – успокоила меня добрячка.

Дорогих вещей и икон у нас в скиту не имелось. Денег – ни копейки. Облачения в Лавре нам пошили холщовые. Кресты у нас были медные, церковные сосуды – походные, изготовленные вручную в мастерских Лавры. Избыток состоял в основном в различных инструментах и рабочей одежде, которые я решил передать лесничему для распределения среди нуждающихся. Необходимо было посоветоваться с отцом Кириллом по телефону. Вкратце я рассказал ему о нашей ситуации и совете отца Виталия. Батюшка благословил братьям отъезд из Абхазии.

– Кто хочет, может поехать в монастырь к отцу Пимену, – сказал он.

– Отче, какая ваша святая воля будет для меня? – с тревогой задал я свой вопрос.

– А как у тебя на сердце? – в свою очередь спросил старец.

– Батюшка, родной, войны я не боюсь, бросать скит не хочется, а на Севере мне сразу придет конец с моими легкими…

– Ну, тогда оставайся, Бог тебя благословит! Если связи со мной не будет, можешь исповедоваться у моего друга, отца Тихона…

– И еще вопрос, батюшка! Пока я буду жить один, без братьев, как мне быть с литургией?

Старец задумался и, помолчав, ответил:

– Одному служить нельзя, но ввиду исключительных обстоятельств можешь временно служить один. А люди появятся обязательно…

– Благословите, отче! Огромное вам спасибо от всего сердца! Надеюсь еще повидать вас… – взволнованно ответил я духовнику.

– Бог тебя благословит, дорогой!

Матушка, узнав, что старец передал меня на это время отцу Тихону, жившему в затворе в Сухуми, прослезилась от радости и обняла меня:

– Какой ты счастливый, что можешь общаться с такими отцами! Это потому, что у тебя благословение отца Кирилла обращаться к затворнику! А вот меня он не принял и отца архимандрита тоже…

Оказалось, что попасть на беседу к сухумскому отшельнику было очень трудно. Он принимал людей без различия сана и должности, слушая лишь волю Божию. Мог отказать епископу, но принять последнего грешника. Впечатленный рассказами матушки Ольги об отце Тихоне, я долго не мог уснуть: примет ли он меня и какой будет наша встреча? Затворник представлялся непреклонным, суровым старцем, но все произошло совершенно иначе.

Наутро матушка Ольга показала мне на большой бумажный мешок:

– Возьми эти макароны, больше у меня ничего нет. Только все они червивые…

– Спаси вас Господь, матушка, пригодятся и макароны!

Она сунула мне в руки деньги на вертолет. Дьякон и его супруга с любовью перекрестили нас с Александром.

– Только к тебе есть одна просьба!

– Какая, матушка?

– Ты там, на Псху, не пророчествуй, как схимник, который жил на хуторе Санчар с послушником! Он написал многим людям пророчества и даты, когда они умрут. Мне тоже прислал. Все сроки прошли, люди сильно переживали, а теперь обижаются на него…

– Понятно, матушка, постараюсь этого не делать, с помощью Божией!

– Ну, тогда с Богом!

Боже мой, вот пред Тобой плоть моя – оставляю ее зеленым лесам. Пред Тобой душа моя – пусть горные просторы поглотят желания и мечтания мои. Вот дух мой, жаждущий Тебя, – оживотвори его чудом вечной жизни и возьми его навеки Себе, в безконечные Небеса Твои, чтобы стал он тем, каким Ты Сам видишь Его, как Ты умеешь творить и знаешь, что вложить в непостижимые глубины его.